Она добралась до последнего бумажного слоя, откинула его, и в глаза плеснула смесь голубого и серо-голубого цветов. Гюзель развернула подарок, ощущая подушечками пальцев воздушность материи. Какая женщина устоит, чтобы тут же не примерить платье, тем более сшитое для нее и сшитое самим Волковым? А многим ли Волков шил в подарок, шил, сообразуясь не с пожеланиями клиентов, а только с собственным отношением к человеку и со своей фантазией?
Сброшенная одежда легла на кровать рядом со скомканной бумагой. "Под это платье требуется, конечно, другое белье, тонкое, кружевное, в цвет, ну да не пойду же я никуда сейчас, потерплю с демонстрацией. Даже "каблуки" доставать не буду", - она уже стояла перед зеркалом. Оставалось только скользнуть в платье. Что она и сделала.
".., ту Гюзель, что открывается не всем, ту, которую можно разглядеть только вблизи..." Платье было длинное, доставало до щиколоток, с разрезом слева от бедра, не слишком узкое, с прямоугольным неглубоким декольте, с широкими рукавами.
Серо-голубое и голубое перетекали друг в друга, образуя изящное переплетение...
"...ту Гюзель, что открывается не всем..."
Ему, как и ей в зеркале, открылась женщина в желании покоя. Женщина, которая хочет продлить очарование объятий после страсти. Женщина, которая устала от черного и красного цветов и тех проявлений жизни, что подходят под эти цвета.
Домашняя женщина, уставшая соблазнять, очаровывать и побеждать. "Значит, вы уверены, господин Волков, что во мне живет такая... Гюрза? Ну-ну..."
***
- По дороге сюда, - Волков говорил и вытирал салфеткой руки, - заехал в ювелирный салон Антонова. Я там часто появляюсь, просто смотрю.
А сегодня не смог удержаться. Мне показалось, что без этой вещицы твое платье будет казаться незавершенным.
Его тонкие пальцы скользнули в карман пиджака, потом его рука появилась над столом, протянулась над салатами, солонками, бокалами, дымящимися блюдами и вернулась назад, оставив перед женщиной на розовой скатерти черный бархатный футляр.
- Открой, - попросил он.
Она открыла. В углублении фиолетового шелка покоился - она вытащила его - кулон на золотой цепочке. Овал камня, в котором чередовались белые и серые слои, оплетала, словно случайная паутинка, принесенная ветром, проволока крепежа.
Она надела кулон, он лег в вырез платья, кожа почувствовала его прикосновение.
- Спасибо...
- Камень называется халцедон-оникс.
- Ну как? - спросила она. А что, еще может спрашивать женщина в такой момент.
- Как и думал, прекрасно. То, чего не хватало.
Последняя точка.
Слово "точка" показалось Гюрзе символичным.
Когда он позвонил сегодня утром и пригласил в "Европейскую", то попросил ее надеть вчерашний подарок. Для этого ей пришлось, удрав со службы раньше положенного, заехать домой, только чтобы поменять джинсы и свитер на это платье. В нем она и отправилась на встречу с Османом, которому, впрочем, было наплевать на ее туалеты. Разве что, явись она голой, тогда бы привлекла внимание к своей внешности, заставив его думать о ней не только как о "менте поганом".
- Завтра, как говорил, уезжаю в Прагу, на свой показ, - сказал Волков, и его голос внезапно потускнел.
Гюзель подняла на него глаза: он думает, что она могла забыть?
- Оттуда в Париж, на чужой показ, - продолжал Волков. - А вчера выяснилось, что на обратном пути надо будет заглянуть в Амстердам. Меня пригласили оформить уголок Волкова в тамошнем Музее моды. В общей сложности пространствую месяца два...
"Странно, что у нас вообще получился роман, - подумала Гюрза и поднесла к губам бокал с холодящим ладонь через стекло шампанским, отпила. - Непродолжительный, но получился. Странно, потому что у тебя жена и работа и мало свободного времени, у меня работа, а времени, свободного от нее, считай, что и нет. И тем не менее...
Роман был обречен на недолговечность".
"Ты будто подводишь итог и будто уверена, что и я так думаю", - сказал Волков. Не сказал, просто подумал - но она понимала его и без слов...
"Твое платье и кулон - разве это не подведение итогов?" - спросила она у него, не размыкая губ.
Он усмехнулся. Странно со стороны выглядела эта пара - сидят, молчат, смотрят друг другу в глаза... Но для них слова уже были не важны. И не нужны.
"Если и подведение, то промежуточных итогов".
"Промежуточный финиш, как говорят велосипедисты?"
"А они так говорят?.. - он поиграл вилкой. - Через два месяца я буду другой и ты будешь другая.
И жизнь твоя и моя немножко да изменится.
Может быть, мы по-прежнему будем нужны друг другу. А мы это выясним. Встретимся и выясним.
Договорились?"
"Договорились", - беззвучно согласилась она.
26.12.99, день
Что за зима в этом году! Только в начале месяца подморозило, а так все слякоть и слякоть. Стрелка термометра колеблется возле нулевой отметки, боясь отойти от нее на два-три деления вверх или вниз. Ни то ни се. Скорей бы весна... Городской асфальт превратился в первозданное болото. Подняв воротник тяжелого серого пальто, хотя за шиворот все равно попадали мелкие капли, полковник Дерендеев, начальник одного из отделов на Литейном, брезгливо перешагивал небольшие лужи, а особо нагло разросшиеся обходил по кромке, но под ботинками тем не менее противно хлюпало, и их недавно чищенная матовая поверхность уже покрылась несимпатичной корочкой грязи.
.Настроение было под стать погоде. Серое и паскудное. К тому же давала о себе знать застарелая язва - не язва, так, язвочка, однако временами болела, зараза, как большая, будто ржавый шуруп ввинчивали в правую сторону живота.
Полковник Дерендеев дошел до скамеечек в глубине сквера, которые упоминались в недавнем телефонном разговоре, и с сомнением оглядел деревянные сиденья с облупившейся краской. Скамейки были мокрые. "Конспираторы хреновы, в Штирлица в детстве не наигрались. Хотя какие у них там, к черту, Штирлицы - Даты Туташхии сплошные, и все..." - подумал он.
Николай Петрович положил на скамейку предусмотрительно прихваченную с собой газетку и примостился на самом краешке, стараясь не запачкать полы пальто. Морось с неба затуманила стекла, и пришлось снять окуляры в толстой роговой оправе. Было не холодно, но промозгло, Дерендеев поежился: "Сволочи, не могли места поприличнее выбрать. Да еще и жди их тут, как мальчик. Ни в грош русского офицера не ставят..."
Приземистого человека в светлой кожаной куртке и кепке - как же без нее! - он заметил издалека: по причине скотской погоды все скамейки пустовали, и, кроме них двоих, в огороженном решеткой скверике на углу Моисеенко и Суворовского никого не было. Сунув руки в карманы пальто, Николай Петрович наблюдал за приближающимся человеком. Тот шлепал прямо по лужам, впрочем, получалось у него все достаточно аккуратно. Даже лакированных туфель не замарал. Heвысокий крепыш, чернявый, с крючкообразным длинным носом, лет тридцати, в широченных черных штанах, хлопающих по ногам при каждом шаге, с небольшой сумкой через плечо. Прихлюпав по грязи, он остановился напротив полковника Дерендеева и поинтересовался, одновременно продолжая перекатывать во рту жвачку:
- Николай Петрович?
- Я вас не знаю, - хмуро сказал полковник, глядя на подошедшего снизу вверх и даже не делая попытки встать.
Смуглый широко улыбнулся.
- Э, меня знать не надо. Я пришел и ушел. От одного хорошего человека привет передал - и ушел. - Он без приглашения уселся рядом, прямиком на мокрую скамейку, широко раздвинув ноги. Поставил сумку на колени. Хозяин жизни, твою маму...
От "хорошего человека", а проще говоря - от Османа Ваграновича Сачинавы, позвонили вчера.
Звонивший был вежлив необычайно и очень просил, даже настаивал завтра встретиться с "одним мальчиком". Договорились встретиться здесь, в скверике у Суворовского, где меньше посторонних.
- Имя-то у вас есть? - по-прежнему хмуро спросил Дерендеев.
- Как не быть? - ненатурально удивился носатый. - Каждого человека как-то зовут. Обязательно есть у меня имя. Вот, вам передать просили...
Повозившись, он вытащил из сумки пухлый конверт и протянул. Дерендеев конверт принял, мельком заглянул в него - доллары. Три, четыре, шесть шесть пятидесятибаксовых зеленых бумажек. Полковник поморщился и хотел было сказать, что ни о чем они с Османом не договаривались и что раньше всегда были рубли, а не эти бледно-зеленые заокеанские президенты, но спорить передумал, пес с ними, и положил конверт во внутренний карман.
- И еще просили кое о чем, - лениво продолжил гонец. - Слухи ходят, что в вашем угонном отделе опять собираются автосервис шерстить.
Выяснять собираются, где краденые тачки стоят.
Опять двери ломать будут, лица бить... Месячник ударного труда, да? Он сыто хохотнул. - Так вот, разузнайте, пожалуйста, какие станции техобслуживания и когда громить начнут. За завтра сделаете? Очень надо.
- Это приказ, что ли? - раздраженно спросил Николай Петрович. Собеседник не понравился ему сразу, и антипатия усиливалась с каждым словом гонца.
- Э, зачем так говорите? - обиделся нерусский человек. - Это просьба! У вас своя работа, у нас своя. Вы нам помогаете, мы вам деньги платим. Бизнес!
Среди кучек грязного снега сосредоточенно копошились воробьи в поисках чего-нибудь съестного. Один, наиболее храбрый, подпрыгал почти к самому носку полковничьего ботинка, покосился на его обладателя одним глазом, и вдруг, словно по неслышной команде, вся стайка испуганно поднялась в воздух, взметнулась среди мокрых тополиных стволов и исчезла из виду.
- Завтра не обещаю, - уже спокойнее сказал Николай Петрович. - Это секретная информация, тут надо помозговать...
- Так несекретную мы и сами знаем! - как мальчишке объяснил горец. - И к вам за помощью не стали бы, да?.. Нам нужна самая секретная.
Из первых рук, правильно? Чтобы машины убрать от греха, документы подправить, то-се... Чтобы все чисто было, не подкопаться.
Нет, резко не нравится Николаю Петровичу этот чернявый тип. Раньше полковник имел дело с самим Османом или, на худой конец, с его ближайшими "заместителями". А жующий резинку щенок явно принадлежал к низшему сословию.
- Учить меня не надо, - холодно бросил Дерендеев. - Сам знаю, что мне делать. И повторяю: завтра не получится. На следующей неделе разве что. Звоните.
- Нужно бы завтра... - начал было давить кучерявый, но Дерендеев твердо отрезал:
- Нет. И так рискую из-за вас шкурой. Если меня за яйца возьмут, вы тоже потонете.
За деревьями прогрохотал со звоном трамвай, унося редких пассажиров по их важным и не очень важным делам.
- Ну ладно, ладно! - пошел на попятную кавказец. - Не завтра, так потом. Только очень надо.
Значит, узнаете, когда менты начнут автосервис трясти?
- Попробую. Ничего обещать не могу.
- Мы заплатим...
- Это уж точно, - съязвил полковник. - Работа требует стимула.
- А я вам плохой стимул дал? - оскалился любитель жевательной резинки и ткнул пальцем в грудь полковника - в то место, куда тот спрятал конверт, - но до пальто осмотрительно даже не дотронулся. - Это аванс, да? Мы свое слово держим!
Где-то неподалеку, за лысыми тополями, дважды просигналил автомобиль. Носатый сын гор вздохнул.
- Это меня зовут. - Он выплюнул измочаленную жвачку в талый снег и опять полез в свою сумку, на Николая Петровича уже не обращая ровным счетом никакого внимания.
Зато внимание самого Николая Петровича привлекли трое мужчин, вошедших в сквер. Высокие, коротко стриженные, спортивные, двигались они не спеша, но целеустремленно. Ненавязчиво беря скамейку, где сидели полковник и смуглый посланец Османа, в клещи. Николай Петрович порывисто подхватился со скамейки. Сунул руку за пазуху, нащупывая конверт.
- Не стоит, Николай Петрович... - тихо, но твердо попросил посланец. Нет, не попросил - приказал. Он тоже встал со скамейки. Придерживая сумку одной рукой - так, чтобы ее торец по-прежнему смотрел на Дерендеева. Доллары помечены, ведется видеосъемка.
Николаю Петровичу вдруг стало нестерпимо душно. Мигом пересохшее горло сдавило, воздух застрял в гортани раскаленным прутом. Он не понимал, что происходит. Не мог поверить в происходящее. Ржавый шуруп яростно ввинтился под ребра с правой стороны.
- Николай Петрович, вам придется проехать с нами, - все так же тихо сказал "кавказец".
- Никуда я не поеду! - попытался выкрикнуть полковник, но получился лишь хриплый шепот. - Кто вы такой?
Оказывается, в руке лжегрузин уже держал раскрытую корочку удостоверения. После полковничьего вопроса он придвинул ее к лицу Николая Петровича, и тот, забыв про очки в кармане, щурясь, с трудом прочитал: "МВД России..." Буквы страшно корчились, изгибались, плыли перед его глазами.
- Капитан Беркович, Управление собственной безопасности.
Беркович... Значит, не грузин... А какой-то еврей... Почему еврей?.. Почему УСБ? Ведь ему звонил человек Сачинавы! Значит, проклятый грузин сдал? Не может этого быть, это просто шутка, сейчас все рассмеются.
Но никто не смеялся. Люди смотрели на него серьезно, выжидательно.
- Вы не имеете права... - выдавил из себя полковник. Язык не слушался. Язык ворочался во рту, как ядовитая ящерица. - Я действующий сотрудник милиции... - И непослушной рукой, выдрав ее из внутреннего кармана пальто, полез во внутренний карман пиджака, где лежало удостоверение. Ладонь в карман почему-то не попадала.
- Выясним все в Главке, - ответил один из подошедшей троицы. И взял его за локоть.
Дерендеев испуганно вырвал руку. Покачнулся.
Мир кружился вокруг него, и полковник никак не мог соскочить с этой карусели.
- Вам плохо? - участливо поинтересовался лейтенант Беркович. - Вы сможете идти?
- Куда идти? - Дерендеев затравленно озирался по сторонам, но взгляд натыкался только на окружавших его людей с военной выправкой в штатском. Люди стояли плотной стеной, и не было никакой возможности вырваться, убежать, спастись от этого кошмара. Много людей, очень много - толпа. Стоят и смотрят на него. Ждут.
- Машина неподалеку, - донесся откуда-то издалека знакомый сдержанный голос, в котором уже не было никакого акцента. - Вам помочь?
Слепо, точно во сне, бережно поддерживаемый под руки и направляемый четверкой людей в гражданской одежде, Дерендеев двинулся к выходу из скверика. В голове, пустой, как ржавый бак, гулко бились бессмысленные слова, среди которых четко проступала частица "не": "Незаконно.., не имеют права.., ничего не докажут.., магнитофонная запись не доказательство.., деньги не настоящие..."
Возле ворот стояли двое: красивая темноволосая женщина в черном строгом пальто и ярко-красном шарфе и худощавый парень, уши его горели как бы изнутри пунцовым светом. Дерендеев мазнул по этой парочке взглядом и уже отвернулся было, но что-то в бездонных темных глазах женщины заставило его сбиться с шага и остановиться.
Он узнал ее и сразу понял, что все происходящее не сон и не дурацкий розыгрыш. Он неожиданно успокоился, только сердце по-прежнему тревожно колотилось о ребра да чертов шуруп с почти слышным скрипом вновь принялся вкручиваться в подреберье.
Чуть наклонив голову набок, она курила длинную дамскую сигарету и разглядывала полковника.
Без злобы и торжества, без особого интереса: разглядывала спокойно и очень внимательно, как биолог - очередную приготовленную к препарированию лягушку.
Несколько бесконечно долгих секунд они смотрели друг на друга, глаза в глаза. Потом Николая Петровича вежливо потянули за рукав; он отвернулся и, сгорбившись, прошел мимо женщины к стоящей у бордюра серой "Волге". До самого Литейного он не сказал ни слова. Лишь поминутно надевал очки и тут же снова снимал их, чтобы протереть стекла.
Проводив полковника взглядом, Гюрза выбросила окурок в урну и поежилась. Сказала буднично:
- Ну вот и все. Поехали, а то окоченела тут совсем.
- И что теперь? - спросил Виктор, когда его верная "шестерка" влилась в поток машин на Суворовском.
Гюрза пожала плечами.
- А ничего теперь. Все сестры получили кто по ушам, кто по серьгам: киллер сидит, стукач взят с поличным, ты идешь на повышение... Или ты чем-то недоволен?
Виктор замялся.
- Нет, но... Как-то уж слишком обыкновенно все закончилось. Спокойненько, что ли...
Гюрза усмехнулась:
- Ну да, в детективах положен ударный финал.
Противостояние главного героя и главного злодея, стрельба, напряг, апофеоз, хеппи-энд. А реальная жизнь, Витя, немного другая. Да и не люблю я стрельбы, ты же знаешь... Давай-ка на Тверскую, у меня еще работа. Или мы больше не партнеры и я должна пешком добираться?
Виктор хмыкнул, прикидывая, как помедленнее добраться до цитадели защитников нравственности в этом городе (отсюда-то было рукой подать), и спросил о своем:
- А как же Осман? Пусть гуляет на свободе?
- Тут я мимо кассы, - не задумываясь, ответила Гюрза. - На это есть угонный отдел, убойный отдел, УБЭП, РУОП, наконец. Они пусть и занимаются. Я свою работу сделала. И потом, ну посажу я его, а завтра другой Осман на его месте окажется. Это система, а против системы - сам знаешь. Да ты не расстраивайся. Такие люди долго не живут и прекрасно знают о том, что их ждет. Скажем, ублюдок этот, Дерендеев, заложит, или киллера раскрутят на заказчика Марьева, или по тюремной почте до паханов дойдет, кто Зверька завалил. А может, ты Османа дожмешь, кто знает? Так что на сей счет не переживай.
- А как же вы?
- А что я?
- Ну, вы ведь всю эту схему придумали, а я был так, на подхвате...
Действительно, что оставалось ей? Оборвавшийся роман с Волковым, дальнейшая рутина в полиции нравов - и одиночество... Да, конечно, правосудие свершилось, и ублюдок, из-за которого она попала в опалу, разоблачен, но вот законного чувства свершившейся мести она не испытывала, потому как мстительности была лишена напрочь...
И все же Гюрза вышла победительницей, хотя бы в своих собственных глазах, а это немало. Каждый получил свое. В самом деле, все сестры при серьгах. А она серьги никогда не носила. Есть и другие украшения, более ценные, нежели ордена и почетные грамоты... Пистолет, к примеру.
- Не прибедняйся, - бросила она. - Ты учился работать. И надеюсь, кое-чему я тебя научила.
Может, что и запомнил. Вот и вся моя награда. Если будешь работать, как я, - значит, не зря учила.
Сам знаешь: старики уходят, а смену готовить некому.
- Разве вы теперь на Литейный не вернетесь?
Ведь ясно же, что вас ушли незаконно...
- Да на хрен мне этот Литейный сдался, - отмахнулась Гюрза. - Ты так и не понял, Витя: меня слил не этот мудак Дерендеев, меня вся система попыталась свалить, и я не хочу в нее возвращаться. Нет, на "земле" спокойнее. И интереснее.
- Давайте я машину где-нибудь оставлю, - неожиданно для самого себя предложил Виктор и почувствовал, как сволочные уши вновь наливаются багрянцем. - И мы отметим завершение работы по-людски, а?
- Выпить предлагаешь? - задумчиво протянула Гюрза.
- А хотя бы и выпить. Коньячку. Угощаю. Должен же я отблагодарить вас за помощь.
- Естественно, угощаешь! Стану я еще коньяк за свой счет покупать... Но отметить - это требует обдумывания...
- Я знаю один милый кабачок неподалеку, - продолжал развивать наступление Беляков. - "Снегурочка" называется. Помните?
- Н-нет. И что там?
Беляков ответил весело:
- А там месяц назад познакомились один зеленый опер и одна женщина со змеиным прозвищем.
- А! - рассмеялась Гюрза. - Где зеленый опер на коленях умолял старую даму помочь ему в расследовании?
- И таки умолил! - засмеялся Виктор вместе с ней. - Ведь правильно сделал, а? И теперь готов снова встать на колени - в знак благодарности!
- А что? Мужчина на коленях - это мне нравится.
- Значит, едем?
- Валяй!
Слякотный город не слышал, как за поднятыми стеклами старенькой "шестерки" смеются два человека. Не влюбленные, не брат и сестра, не двое лучших друзей. Просто те, кто сегодня вместе хорошо сделали свое дело.
Сброшенная одежда легла на кровать рядом со скомканной бумагой. "Под это платье требуется, конечно, другое белье, тонкое, кружевное, в цвет, ну да не пойду же я никуда сейчас, потерплю с демонстрацией. Даже "каблуки" доставать не буду", - она уже стояла перед зеркалом. Оставалось только скользнуть в платье. Что она и сделала.
".., ту Гюзель, что открывается не всем, ту, которую можно разглядеть только вблизи..." Платье было длинное, доставало до щиколоток, с разрезом слева от бедра, не слишком узкое, с прямоугольным неглубоким декольте, с широкими рукавами.
Серо-голубое и голубое перетекали друг в друга, образуя изящное переплетение...
"...ту Гюзель, что открывается не всем..."
Ему, как и ей в зеркале, открылась женщина в желании покоя. Женщина, которая хочет продлить очарование объятий после страсти. Женщина, которая устала от черного и красного цветов и тех проявлений жизни, что подходят под эти цвета.
Домашняя женщина, уставшая соблазнять, очаровывать и побеждать. "Значит, вы уверены, господин Волков, что во мне живет такая... Гюрза? Ну-ну..."
***
- По дороге сюда, - Волков говорил и вытирал салфеткой руки, - заехал в ювелирный салон Антонова. Я там часто появляюсь, просто смотрю.
А сегодня не смог удержаться. Мне показалось, что без этой вещицы твое платье будет казаться незавершенным.
Его тонкие пальцы скользнули в карман пиджака, потом его рука появилась над столом, протянулась над салатами, солонками, бокалами, дымящимися блюдами и вернулась назад, оставив перед женщиной на розовой скатерти черный бархатный футляр.
- Открой, - попросил он.
Она открыла. В углублении фиолетового шелка покоился - она вытащила его - кулон на золотой цепочке. Овал камня, в котором чередовались белые и серые слои, оплетала, словно случайная паутинка, принесенная ветром, проволока крепежа.
Она надела кулон, он лег в вырез платья, кожа почувствовала его прикосновение.
- Спасибо...
- Камень называется халцедон-оникс.
- Ну как? - спросила она. А что, еще может спрашивать женщина в такой момент.
- Как и думал, прекрасно. То, чего не хватало.
Последняя точка.
Слово "точка" показалось Гюрзе символичным.
Когда он позвонил сегодня утром и пригласил в "Европейскую", то попросил ее надеть вчерашний подарок. Для этого ей пришлось, удрав со службы раньше положенного, заехать домой, только чтобы поменять джинсы и свитер на это платье. В нем она и отправилась на встречу с Османом, которому, впрочем, было наплевать на ее туалеты. Разве что, явись она голой, тогда бы привлекла внимание к своей внешности, заставив его думать о ней не только как о "менте поганом".
- Завтра, как говорил, уезжаю в Прагу, на свой показ, - сказал Волков, и его голос внезапно потускнел.
Гюзель подняла на него глаза: он думает, что она могла забыть?
- Оттуда в Париж, на чужой показ, - продолжал Волков. - А вчера выяснилось, что на обратном пути надо будет заглянуть в Амстердам. Меня пригласили оформить уголок Волкова в тамошнем Музее моды. В общей сложности пространствую месяца два...
"Странно, что у нас вообще получился роман, - подумала Гюрза и поднесла к губам бокал с холодящим ладонь через стекло шампанским, отпила. - Непродолжительный, но получился. Странно, потому что у тебя жена и работа и мало свободного времени, у меня работа, а времени, свободного от нее, считай, что и нет. И тем не менее...
Роман был обречен на недолговечность".
"Ты будто подводишь итог и будто уверена, что и я так думаю", - сказал Волков. Не сказал, просто подумал - но она понимала его и без слов...
"Твое платье и кулон - разве это не подведение итогов?" - спросила она у него, не размыкая губ.
Он усмехнулся. Странно со стороны выглядела эта пара - сидят, молчат, смотрят друг другу в глаза... Но для них слова уже были не важны. И не нужны.
"Если и подведение, то промежуточных итогов".
"Промежуточный финиш, как говорят велосипедисты?"
"А они так говорят?.. - он поиграл вилкой. - Через два месяца я буду другой и ты будешь другая.
И жизнь твоя и моя немножко да изменится.
Может быть, мы по-прежнему будем нужны друг другу. А мы это выясним. Встретимся и выясним.
Договорились?"
"Договорились", - беззвучно согласилась она.
26.12.99, день
Что за зима в этом году! Только в начале месяца подморозило, а так все слякоть и слякоть. Стрелка термометра колеблется возле нулевой отметки, боясь отойти от нее на два-три деления вверх или вниз. Ни то ни се. Скорей бы весна... Городской асфальт превратился в первозданное болото. Подняв воротник тяжелого серого пальто, хотя за шиворот все равно попадали мелкие капли, полковник Дерендеев, начальник одного из отделов на Литейном, брезгливо перешагивал небольшие лужи, а особо нагло разросшиеся обходил по кромке, но под ботинками тем не менее противно хлюпало, и их недавно чищенная матовая поверхность уже покрылась несимпатичной корочкой грязи.
.Настроение было под стать погоде. Серое и паскудное. К тому же давала о себе знать застарелая язва - не язва, так, язвочка, однако временами болела, зараза, как большая, будто ржавый шуруп ввинчивали в правую сторону живота.
Полковник Дерендеев дошел до скамеечек в глубине сквера, которые упоминались в недавнем телефонном разговоре, и с сомнением оглядел деревянные сиденья с облупившейся краской. Скамейки были мокрые. "Конспираторы хреновы, в Штирлица в детстве не наигрались. Хотя какие у них там, к черту, Штирлицы - Даты Туташхии сплошные, и все..." - подумал он.
Николай Петрович положил на скамейку предусмотрительно прихваченную с собой газетку и примостился на самом краешке, стараясь не запачкать полы пальто. Морось с неба затуманила стекла, и пришлось снять окуляры в толстой роговой оправе. Было не холодно, но промозгло, Дерендеев поежился: "Сволочи, не могли места поприличнее выбрать. Да еще и жди их тут, как мальчик. Ни в грош русского офицера не ставят..."
Приземистого человека в светлой кожаной куртке и кепке - как же без нее! - он заметил издалека: по причине скотской погоды все скамейки пустовали, и, кроме них двоих, в огороженном решеткой скверике на углу Моисеенко и Суворовского никого не было. Сунув руки в карманы пальто, Николай Петрович наблюдал за приближающимся человеком. Тот шлепал прямо по лужам, впрочем, получалось у него все достаточно аккуратно. Даже лакированных туфель не замарал. Heвысокий крепыш, чернявый, с крючкообразным длинным носом, лет тридцати, в широченных черных штанах, хлопающих по ногам при каждом шаге, с небольшой сумкой через плечо. Прихлюпав по грязи, он остановился напротив полковника Дерендеева и поинтересовался, одновременно продолжая перекатывать во рту жвачку:
- Николай Петрович?
- Я вас не знаю, - хмуро сказал полковник, глядя на подошедшего снизу вверх и даже не делая попытки встать.
Смуглый широко улыбнулся.
- Э, меня знать не надо. Я пришел и ушел. От одного хорошего человека привет передал - и ушел. - Он без приглашения уселся рядом, прямиком на мокрую скамейку, широко раздвинув ноги. Поставил сумку на колени. Хозяин жизни, твою маму...
От "хорошего человека", а проще говоря - от Османа Ваграновича Сачинавы, позвонили вчера.
Звонивший был вежлив необычайно и очень просил, даже настаивал завтра встретиться с "одним мальчиком". Договорились встретиться здесь, в скверике у Суворовского, где меньше посторонних.
- Имя-то у вас есть? - по-прежнему хмуро спросил Дерендеев.
- Как не быть? - ненатурально удивился носатый. - Каждого человека как-то зовут. Обязательно есть у меня имя. Вот, вам передать просили...
Повозившись, он вытащил из сумки пухлый конверт и протянул. Дерендеев конверт принял, мельком заглянул в него - доллары. Три, четыре, шесть шесть пятидесятибаксовых зеленых бумажек. Полковник поморщился и хотел было сказать, что ни о чем они с Османом не договаривались и что раньше всегда были рубли, а не эти бледно-зеленые заокеанские президенты, но спорить передумал, пес с ними, и положил конверт во внутренний карман.
- И еще просили кое о чем, - лениво продолжил гонец. - Слухи ходят, что в вашем угонном отделе опять собираются автосервис шерстить.
Выяснять собираются, где краденые тачки стоят.
Опять двери ломать будут, лица бить... Месячник ударного труда, да? Он сыто хохотнул. - Так вот, разузнайте, пожалуйста, какие станции техобслуживания и когда громить начнут. За завтра сделаете? Очень надо.
- Это приказ, что ли? - раздраженно спросил Николай Петрович. Собеседник не понравился ему сразу, и антипатия усиливалась с каждым словом гонца.
- Э, зачем так говорите? - обиделся нерусский человек. - Это просьба! У вас своя работа, у нас своя. Вы нам помогаете, мы вам деньги платим. Бизнес!
Среди кучек грязного снега сосредоточенно копошились воробьи в поисках чего-нибудь съестного. Один, наиболее храбрый, подпрыгал почти к самому носку полковничьего ботинка, покосился на его обладателя одним глазом, и вдруг, словно по неслышной команде, вся стайка испуганно поднялась в воздух, взметнулась среди мокрых тополиных стволов и исчезла из виду.
- Завтра не обещаю, - уже спокойнее сказал Николай Петрович. - Это секретная информация, тут надо помозговать...
- Так несекретную мы и сами знаем! - как мальчишке объяснил горец. - И к вам за помощью не стали бы, да?.. Нам нужна самая секретная.
Из первых рук, правильно? Чтобы машины убрать от греха, документы подправить, то-се... Чтобы все чисто было, не подкопаться.
Нет, резко не нравится Николаю Петровичу этот чернявый тип. Раньше полковник имел дело с самим Османом или, на худой конец, с его ближайшими "заместителями". А жующий резинку щенок явно принадлежал к низшему сословию.
- Учить меня не надо, - холодно бросил Дерендеев. - Сам знаю, что мне делать. И повторяю: завтра не получится. На следующей неделе разве что. Звоните.
- Нужно бы завтра... - начал было давить кучерявый, но Дерендеев твердо отрезал:
- Нет. И так рискую из-за вас шкурой. Если меня за яйца возьмут, вы тоже потонете.
За деревьями прогрохотал со звоном трамвай, унося редких пассажиров по их важным и не очень важным делам.
- Ну ладно, ладно! - пошел на попятную кавказец. - Не завтра, так потом. Только очень надо.
Значит, узнаете, когда менты начнут автосервис трясти?
- Попробую. Ничего обещать не могу.
- Мы заплатим...
- Это уж точно, - съязвил полковник. - Работа требует стимула.
- А я вам плохой стимул дал? - оскалился любитель жевательной резинки и ткнул пальцем в грудь полковника - в то место, куда тот спрятал конверт, - но до пальто осмотрительно даже не дотронулся. - Это аванс, да? Мы свое слово держим!
Где-то неподалеку, за лысыми тополями, дважды просигналил автомобиль. Носатый сын гор вздохнул.
- Это меня зовут. - Он выплюнул измочаленную жвачку в талый снег и опять полез в свою сумку, на Николая Петровича уже не обращая ровным счетом никакого внимания.
Зато внимание самого Николая Петровича привлекли трое мужчин, вошедших в сквер. Высокие, коротко стриженные, спортивные, двигались они не спеша, но целеустремленно. Ненавязчиво беря скамейку, где сидели полковник и смуглый посланец Османа, в клещи. Николай Петрович порывисто подхватился со скамейки. Сунул руку за пазуху, нащупывая конверт.
- Не стоит, Николай Петрович... - тихо, но твердо попросил посланец. Нет, не попросил - приказал. Он тоже встал со скамейки. Придерживая сумку одной рукой - так, чтобы ее торец по-прежнему смотрел на Дерендеева. Доллары помечены, ведется видеосъемка.
Николаю Петровичу вдруг стало нестерпимо душно. Мигом пересохшее горло сдавило, воздух застрял в гортани раскаленным прутом. Он не понимал, что происходит. Не мог поверить в происходящее. Ржавый шуруп яростно ввинтился под ребра с правой стороны.
- Николай Петрович, вам придется проехать с нами, - все так же тихо сказал "кавказец".
- Никуда я не поеду! - попытался выкрикнуть полковник, но получился лишь хриплый шепот. - Кто вы такой?
Оказывается, в руке лжегрузин уже держал раскрытую корочку удостоверения. После полковничьего вопроса он придвинул ее к лицу Николая Петровича, и тот, забыв про очки в кармане, щурясь, с трудом прочитал: "МВД России..." Буквы страшно корчились, изгибались, плыли перед его глазами.
- Капитан Беркович, Управление собственной безопасности.
Беркович... Значит, не грузин... А какой-то еврей... Почему еврей?.. Почему УСБ? Ведь ему звонил человек Сачинавы! Значит, проклятый грузин сдал? Не может этого быть, это просто шутка, сейчас все рассмеются.
Но никто не смеялся. Люди смотрели на него серьезно, выжидательно.
- Вы не имеете права... - выдавил из себя полковник. Язык не слушался. Язык ворочался во рту, как ядовитая ящерица. - Я действующий сотрудник милиции... - И непослушной рукой, выдрав ее из внутреннего кармана пальто, полез во внутренний карман пиджака, где лежало удостоверение. Ладонь в карман почему-то не попадала.
- Выясним все в Главке, - ответил один из подошедшей троицы. И взял его за локоть.
Дерендеев испуганно вырвал руку. Покачнулся.
Мир кружился вокруг него, и полковник никак не мог соскочить с этой карусели.
- Вам плохо? - участливо поинтересовался лейтенант Беркович. - Вы сможете идти?
- Куда идти? - Дерендеев затравленно озирался по сторонам, но взгляд натыкался только на окружавших его людей с военной выправкой в штатском. Люди стояли плотной стеной, и не было никакой возможности вырваться, убежать, спастись от этого кошмара. Много людей, очень много - толпа. Стоят и смотрят на него. Ждут.
- Машина неподалеку, - донесся откуда-то издалека знакомый сдержанный голос, в котором уже не было никакого акцента. - Вам помочь?
Слепо, точно во сне, бережно поддерживаемый под руки и направляемый четверкой людей в гражданской одежде, Дерендеев двинулся к выходу из скверика. В голове, пустой, как ржавый бак, гулко бились бессмысленные слова, среди которых четко проступала частица "не": "Незаконно.., не имеют права.., ничего не докажут.., магнитофонная запись не доказательство.., деньги не настоящие..."
Возле ворот стояли двое: красивая темноволосая женщина в черном строгом пальто и ярко-красном шарфе и худощавый парень, уши его горели как бы изнутри пунцовым светом. Дерендеев мазнул по этой парочке взглядом и уже отвернулся было, но что-то в бездонных темных глазах женщины заставило его сбиться с шага и остановиться.
Он узнал ее и сразу понял, что все происходящее не сон и не дурацкий розыгрыш. Он неожиданно успокоился, только сердце по-прежнему тревожно колотилось о ребра да чертов шуруп с почти слышным скрипом вновь принялся вкручиваться в подреберье.
Чуть наклонив голову набок, она курила длинную дамскую сигарету и разглядывала полковника.
Без злобы и торжества, без особого интереса: разглядывала спокойно и очень внимательно, как биолог - очередную приготовленную к препарированию лягушку.
Несколько бесконечно долгих секунд они смотрели друг на друга, глаза в глаза. Потом Николая Петровича вежливо потянули за рукав; он отвернулся и, сгорбившись, прошел мимо женщины к стоящей у бордюра серой "Волге". До самого Литейного он не сказал ни слова. Лишь поминутно надевал очки и тут же снова снимал их, чтобы протереть стекла.
Проводив полковника взглядом, Гюрза выбросила окурок в урну и поежилась. Сказала буднично:
- Ну вот и все. Поехали, а то окоченела тут совсем.
- И что теперь? - спросил Виктор, когда его верная "шестерка" влилась в поток машин на Суворовском.
Гюрза пожала плечами.
- А ничего теперь. Все сестры получили кто по ушам, кто по серьгам: киллер сидит, стукач взят с поличным, ты идешь на повышение... Или ты чем-то недоволен?
Виктор замялся.
- Нет, но... Как-то уж слишком обыкновенно все закончилось. Спокойненько, что ли...
Гюрза усмехнулась:
- Ну да, в детективах положен ударный финал.
Противостояние главного героя и главного злодея, стрельба, напряг, апофеоз, хеппи-энд. А реальная жизнь, Витя, немного другая. Да и не люблю я стрельбы, ты же знаешь... Давай-ка на Тверскую, у меня еще работа. Или мы больше не партнеры и я должна пешком добираться?
Виктор хмыкнул, прикидывая, как помедленнее добраться до цитадели защитников нравственности в этом городе (отсюда-то было рукой подать), и спросил о своем:
- А как же Осман? Пусть гуляет на свободе?
- Тут я мимо кассы, - не задумываясь, ответила Гюрза. - На это есть угонный отдел, убойный отдел, УБЭП, РУОП, наконец. Они пусть и занимаются. Я свою работу сделала. И потом, ну посажу я его, а завтра другой Осман на его месте окажется. Это система, а против системы - сам знаешь. Да ты не расстраивайся. Такие люди долго не живут и прекрасно знают о том, что их ждет. Скажем, ублюдок этот, Дерендеев, заложит, или киллера раскрутят на заказчика Марьева, или по тюремной почте до паханов дойдет, кто Зверька завалил. А может, ты Османа дожмешь, кто знает? Так что на сей счет не переживай.
- А как же вы?
- А что я?
- Ну, вы ведь всю эту схему придумали, а я был так, на подхвате...
Действительно, что оставалось ей? Оборвавшийся роман с Волковым, дальнейшая рутина в полиции нравов - и одиночество... Да, конечно, правосудие свершилось, и ублюдок, из-за которого она попала в опалу, разоблачен, но вот законного чувства свершившейся мести она не испытывала, потому как мстительности была лишена напрочь...
И все же Гюрза вышла победительницей, хотя бы в своих собственных глазах, а это немало. Каждый получил свое. В самом деле, все сестры при серьгах. А она серьги никогда не носила. Есть и другие украшения, более ценные, нежели ордена и почетные грамоты... Пистолет, к примеру.
- Не прибедняйся, - бросила она. - Ты учился работать. И надеюсь, кое-чему я тебя научила.
Может, что и запомнил. Вот и вся моя награда. Если будешь работать, как я, - значит, не зря учила.
Сам знаешь: старики уходят, а смену готовить некому.
- Разве вы теперь на Литейный не вернетесь?
Ведь ясно же, что вас ушли незаконно...
- Да на хрен мне этот Литейный сдался, - отмахнулась Гюрза. - Ты так и не понял, Витя: меня слил не этот мудак Дерендеев, меня вся система попыталась свалить, и я не хочу в нее возвращаться. Нет, на "земле" спокойнее. И интереснее.
- Давайте я машину где-нибудь оставлю, - неожиданно для самого себя предложил Виктор и почувствовал, как сволочные уши вновь наливаются багрянцем. - И мы отметим завершение работы по-людски, а?
- Выпить предлагаешь? - задумчиво протянула Гюрза.
- А хотя бы и выпить. Коньячку. Угощаю. Должен же я отблагодарить вас за помощь.
- Естественно, угощаешь! Стану я еще коньяк за свой счет покупать... Но отметить - это требует обдумывания...
- Я знаю один милый кабачок неподалеку, - продолжал развивать наступление Беляков. - "Снегурочка" называется. Помните?
- Н-нет. И что там?
Беляков ответил весело:
- А там месяц назад познакомились один зеленый опер и одна женщина со змеиным прозвищем.
- А! - рассмеялась Гюрза. - Где зеленый опер на коленях умолял старую даму помочь ему в расследовании?
- И таки умолил! - засмеялся Виктор вместе с ней. - Ведь правильно сделал, а? И теперь готов снова встать на колени - в знак благодарности!
- А что? Мужчина на коленях - это мне нравится.
- Значит, едем?
- Валяй!
Слякотный город не слышал, как за поднятыми стеклами старенькой "шестерки" смеются два человека. Не влюбленные, не брат и сестра, не двое лучших друзей. Просто те, кто сегодня вместе хорошо сделали свое дело.