Мавлютова Галия. Королева сыска

   "Ах ты ж, е-мое..." - промелькнуло в голове Виктора.
   - Ломакина, какой пароль? - повернулась она к сидящей на пуфике. Знаешь?
   - Только основной, - медленно покачала головой та. Казалось, еще немного, и она ударится в истерику. - А остальные - нет.
   - Ты ж диспетчер этой богадельни!
   - Ну и что... Все пароли только у Серафима...
   - Ладно, доберемся и до твоего Серафима.
   - Вынуть "винт" и забрать на Литейный, - не то спросил, не то предложил долговязый опер.
   - Ну так вынимай, увози, - отмахнулась женщина в плаще и повернулась к Виктору. - Юмашева - это я. А ты кто?
   Уши Виктора, наверное, можно было использовать вместо сигнала "стоп" в ночное время.
   - Я Беляков... Мы с вами по телефону... - промямлил он.
   - А, - вроде бы вспомнила настоящая Гюрза и погасила сигарету в пепельнице на подоконнике. - Было что-то по телефону...
   Восточная кровь присутствовала и в ней, хотя и в меньшей степени, нежели в отягщенной золотыми побрякушками матроне. Скорее ее можно было принять за француженку - стройная, с большими темными глазами, хотя и очень усталыми, брови, что называется, полумесяцем, ярко-красный шарф поверх черного плаща, лет сорока с виду... Звезда сыска, ни с кем не спутаешь...
   - Постойте, - опять встряла черноокая лже-Гюрза, - что значит забирайте с собой компьютер? Я должна знать, что на нем записано, - чтобы не было.., ошибки. Я читала Уголовно-процессуальный кодекс, я знаю! Вместо слова "ошибка" ей явно хотелось сказать "подмена" или "подстава", но в последний момент она передумала.
   Юмашева на нее даже не взглянула.
   - Ну Лолита Леоновна, - примирительно сказал опер с "оленями", - ну вы, когда будете подписывать протокол изъятия, напишите, что на ваших глазах был изъят винчестер с этого компьютера, а что на нем - вы не в курсе. Вот посмотрите на товарища, - кивок на по-прежнему молчащего старичка, - смотрит внимательно, но нашим действиям не мешает. Образцовый понятой. Папки эти, кстати, тоже придется изъять.
   Черноокая Лолита, гневно бряцая золотыми блямбами в ушах, фыркнула, но умолкла и села рядом со вторым понятым.
   Виктор готов был сквозь землю провалиться.
   - А что это за молодой человек? - снова подала она голос. - Его не было в той бумажке, что вы мне показывали!
   Опер с "оленями" вопросительно посмотрел на Юмашеву.
   - Я пригласила, - бросила та. - Долго вы еще?
   - Да пожалуй, что и все, - "оленевод" с кряхтением разогнул спину. Тут с кондачка не разберешься, надо внимательно все изучить в Главке.
   - Ну и ладно. Тогда вы тут заканчивайте, протоколируйте все, а мы с молодым человеком пойдем кофейку попьем. Эту, - Юмашева кивнула на обреченно раскачивающуюся из стороны в сторону Ломакину, - в отделение отвезете, пусть меня подождет. У нас с ней до-олгий разговор будет...
   Как, говоришь, тебя зовут?
   - Виктор. Беляков.
   - Лейтенант, кажется?
   - Лейтенант.
   - Ну пошли, лейтенант... - мазнув прощальным и ничего хорошего не обещающим взглядом по Ломакиной, она двинулась к выходу.
   Только на улице Виктору пришло в голову, что.
   Гюрзе просто нестерпимо хотелось смыться от дотошной Лолиты.
   23.11.99, день
   Обычно под названием "Снегурочка" в прежние годы стыдливо скрывались банальные разливухи на два-три шатких столика перед унылым обшарпанным прилавком, а то и вовсе без сидячих мест. Эта же отличалась от них, как "Снегурочка" оперная отличается от новогодних, потрепанных жизнью снегурок из фирмы "Заря", на исходе неудавшейся артистической карьеры сопровождающих уже не очень трезвых дедов морозов по квартирам. Длинная стойка, отделанная под красное дерево, меню на красивой пластиковой подставочке, круглые столики, штук десять, со стеклянными столешницами и высокими деревянными стульями, интерьер зеленых тонов; никакого тебе дыма, светло, тепло, и мухи не кусают. Забываешь, что снаружи погода мерзопакостная, дождь, ветер и градусов пять тепла, не больше. Единственно вот телевизор на краю стойки подкачал: здоровенный ящик типа первых "Горизонтов", некогда цветного, а теперь преимущественно синего изображения, изредка подергиваемого зернистой рябью, что-то бубнил совершенно не в лад с изображением. Ну, да это ерунда.
   Юмашева направилась прямиком к стойке.
   - День добрый, - обратилась она к тетке в белой наколке, - кофе вы варите?
   - А как же, - с фальшивым гостеприимством ответствовала тетка. Вкусный, между прочим.
   - Ну, тогда два маленьких налейте, пожалуйста, - сказала Юмашева и посмотрела на Виктора.
   Виктор посмотрел в меню.
   Маленький кофе - двадцать пять рублей! Однако цены! И как она это заведение вычислила, по запаху дороговизны, что ли? Вокруг полно и подешевле... А теперь еще недвусмысленно ждет, что платить будет опер. С одной стороны-то, конечно, все правильно - женщина как-никак, да и она ему нужна, а не он ей, но с другой... Вот ведь жаба!
   Он мысленно чертыхнулся и полез во внутренний карман бежевой замшевой куртки за кошельком.
   Что, она его специально разорить решила? Или мстит за то, что перепутал Гюрзу с пошлой понятой?
   - Может, по пирожному? Свежие! - льстиво предложила тетка Юмашевой, но глядя при этом на Виктора и ловко уцапывая полтинник с блюдечка для денег.
   Кофеварка раздраженно зашипела и начала плеваться кипятком.
   Они уселись за столик возле окна, за которым серел обычный питерский осенний день. Юмашева отхлебнула кофе и тут же прикурила от роскошного "Ронсона" тонкую дамскую сигарету, выуженную из белой пачки. Откинулась на спинку стула.
   - Вы уж простите меня, - хмыкнул Виктор. - Сам не понимаю, как это меня угораздило перепутать.
   - Да забудь, - махнула сигаретой Гюзель. - Все равно там делать уже нечего было. Ребята сами справятся. Ну давай выкладывай, с чем пожаловал, Виктор кашлянул. Кофе и впрямь был недурственный - соответствуя заведению. По Сеньке и шапка. Он осторожно поставил чашку на блюдце и вкратце пересказал собеседнице картину убийства Марьева. Гюрза молчала, ни разу не перебила, и вообще у Виктора создалось впечатление, что она его не слушает. Она смотрела телевизор. И изредка делала глоток кофе.
   "И вовсе не змеиный у нее взгляд, - подумал Виктор. - Обыкновенный. Разве что очень внимательный. Глаза красивые..."
   - ..И главное, я не понимаю, зачем нужен был этот спектакль с переодеванием в мента, - признался он. - К чему такие сложности? Куда проще шмальнуть из "эсвэдэшки", чем из пистолета. Или бомбу самопальную подложить, как все порядочные люди делают. Марьев - ведь птица не шибко крупная, не Маневич там и не Новоселов. Охрана у него маленькая, тачка без антитеррористических наворотов...
   - Ну ладно, - Юмашева отодвинула недопитый кофе и откинулась на спинку стула. Аккуратно затушила окурок в прозрачной пепельнице с гордой надписью "Балтика". - "Антитеррористических"... От меня-то ты что хочешь?
   - Гюзель Аркадьевна... - Имя-отчество перекатывалось во рту, как камушки. Не хуже слова "антитеррористических". - Вы же были знакомы с Марьевым, да? Насколько я знаю, он проходил у вас три года назад по какому-то делу...
   Юмашева выщелкнула из пачки очередную сигаретку. Виктор был опером некурящим, но воспитанным, и знал, что мужчина должен предлагать даме прикурить. Однако товарищ майор хваталась за сигареты столь неожиданно, что он просто не успевал. Товарищ майор выпустила струю дыма в потолок. Понаблюдала за тем, как дым закручивается спиралью вокруг матовой лампы на длинном шнуре. Потом негромко сообщила:
   - Верно, проходил. Как свидетель. Де-юре. Но вживую я его так и не видела... - Она нехорошо улыбнулась каким-то своим мыслям. - А что осмотр места?
   - Пустышка, - быстро ответил Беляков. - Стрелял из "бердышей" - один ствол найден в машине. Выбросил после акции, как водится. Выбросил, надо думать, и второй, только неизвестно где.
   Пули от "макаровских" патронов... Ствол крутой, по картотеке данных на него нет. Один дедок вроде бы видел исполнителя - собачку у соседей Марьева выгуливал, возвращался, а тут какой-то тип в милицейской форме выбегает из ворот и в тачку прыгает. Вроде бы "жигуль". Мент был при усах - стало быть, усы наверняка фальшивые. Номер тачки, естественно, дедок не запомнил... В общем, киллер грамотно сработал. Профи. Две обоймы точно в цели, ни одна пуля за молоком не ушла.
   Плюс контрольные. - Он помолчал. - К делу и Литейный подключился, разумеется, и прокуратура, но...
   - Слушай, Беляков, а тебе зачем это надо? - лениво поинтересовалась Юмашева, не отрываясь от телевизора. - Сам же говоришь, что работал профессионал. Значит, следов не оставил и найти его будет практически невозможно... Даже если обер-прокурор по телевизору во всеуслышание заявит, что "берет это дело под свой личный контреть". Про заказчиков я и не говорю. Такое убийство - стопроцентный "глухарь", ты не находишь?
   - Нахожу...
   - Тебе сколько лет?
   - Двадцать семь.
   - Давно "землю" топчешь?
   - Полтора года.
   - Круто, - произнесено это было с ноткой издевки.
   Виктор тоже посмотрел в телевизор. Теперь стало понятно, почему звук не совпадает с изображением: на экране старательно разевает рот пышнотелая оперная певица, а из динамика откровенничает Алла Борисовна: "Любовь, похожая на со-он!..
   Счастливым сделала-а мой дом дом!.." Наверное, тетка убрала звук телика и включила радио. Он уже жалел, что связался с этой змеюкой Гюрзой. Правы были ребята. Да и сам он мог бы допереть, что помогать она не станет. Понятное дело - баба-то ссыльная, озлобленная на мир вообще и на ментовку в частности, ловит своих блядей и бесится.
   С Литейного в полицию нравов скатиться - тут кто хочешь озлобится. Так на хрена ей прошлое ворошить и лезть в чужие дела?
   - Видите ли...
   - Вижу. - Теперь Юмашева смотрела на молодого опера. Ехидно смотрела. Чуть ли не презрительно. - Слепой не увидел бы. Первое крупное дело, отчего же не попытаться раскрыть. "Глухарь"
   "глухарем", а вдруг удастся "палку" за раскрытие поставить? А с помощью Гюрзы, может, и на заказчика выйти? Тут тебе и слава, и почет, и уважение коллег...
   Иногда движения губ певицы попадали в унисон с текстом пугачевской "Любви". И получалось вроде бы забавно.
   "Да уж точно: Гюрза - она гюрза и есть", - думал Виктор и чувствовал, как его уши, черт бы побрал, опять стремительно наливаются соком, презрев сквозняки. Кретинская реакция организма на неловкую ситуацию. И унизительная - поскольку от него не зависела. Он сжал зубы и уже собрался подчеркнуто вежливо откланяться, но тут Юмашева проговорила, обращаясь будто в пустоту:
   - Ничего непонятного в фокусе с подсадным охранником нет. - Ехидные искорки пропали из ее глаз. Или, может, их и не было? - Наш друг-заказчик тем самым просто дает понять заинтересованным лицам, что при желании может мочкануть кого угодно без банальной снайперки и самопальной бомбы. И что Марьев завален не из-за простых криминальных "терок".
   - А из-за чего? - позволил себе вопрос Беляков, размышляя: уйти или остаться.
   - Кабы я знала... - равнодушно пожала плечами Юмашева.
   Певица на экране наконец отпела свое. Начались трехчасовые новости, озвученные радиостанцией "Мелодия". Виктор отвернулся от телевизора.
   Новость про убийство депутата ЗакСа уже отстала от тройки "горячих", теперь первым номером программы шла передислокация российских войск на чеченском поле брани. Хотя еще четыре дня назад акулы пера и телеобъектива, получив очередной кусок сырого мяса, взахлеб верещали о политической подоплеке сей "заказухи", намекали на ее связь с предстоящими парламентскими и - даже! - президентскими выборами и требовали от властей прекратить беспредел в культурной столице России. Но - быстро выдохлись. В конце концов, Марьев не первый и не последний...
   - Вы поможете мне? - напрямую спросил Виктор.
   - Да чем, Витя? - устало поморщилась Юмашева. - Я же говорила, что убиенный Марьев проходил у меня свидетелем, но по повесткам ни разу не являлся. Я его в глаза не видела. А потом.., по том мне уже стало не до него. - Она сделала паузу, потянулась было к сигаретам, но передумала. Это "глухарь", Витюша. Типичнейший! Тут и ФБС в компании с УРом и всей прокуратурой вместе взятой ни фига не накопают. Не говоря уж о простых желторотых операх с "земли". Хотя ты, если глубоко лезть будешь, по морде можешь неслабо получить. Как я в свое время...
   "Да к черту, - вяло подумал Виктор. - Действительно, чего я пристал к ней? Не желает баба вмешиваться в эти заморочки - ее дело. Тоже мне "Гюрза", "Гюрза"... Укатали сивку в крутой ментовке..."
   И он допил кофе. Будто точку в разговоре поставил.
   - Сядь на место, - неожиданно жестко сказала Гюрза. Виктор опустился на белый пластиковый стул. - Я еще не закончила. Окружение Марьева смотрел?
   - А как же... А толку? Примерный семьянин, если и есть любовница, то я на нее пока не вышел.
   Не видел, не привлекался, в связях с криминальными структурами замечен не был... Да кто ж мне про депутата-то компру даст?
   - Ну да, это как водится... - вздохнула Гюрза. - С падчерицей его беседовал?
   - Нет. Ее отправили к Гомель к бабушке, пока похороны, то да се... А что - имело бы смысл?
   - Смысл всегда можно найти, - туманно сообщила Гюзель и резко сменила тему:
   - Кому известно о том, что ты хочешь меня привлечь к расследованию?
   - Начальнику отдела. Подполковник Григорцев... Да весь отдел знает...
   - Еще кто? - Глаза Гюрзы теперь были злые и колючие. Куда девалась укатанная жизнью и службой сивка?
   - Ну... Григориев посылал официальный запрос в Главк.
   - Это ерунда. Там есть и мой отказ, почти официальный. Больше никому не трепал?
   - Нет...
   - Вот и не трепли. - Гюрза не удержалась, вновь закурила. И сказала уже спокойно, наклонившись поближе к Виктору:
   - Я, Витя, старая больная женщина, мне вредно волноваться. А ты тут скачешь, как.., не скажу кто. Поспокойнее будь... - Некоторое время она молчала, подперев щеку ладонью и сосредоточенно разглядывая пунцовые Викторовы уши и о чем-то размышляя. - В общем, договоримся так. Я тебе дам кое-какие наводки на интересное окружение Марьева, но только с одним условием: разрабатывать его контакты будешь сам. И чтобы ни одна живая душа не знала, что я работаю с тобой. Договорились?
   - Ну, если вы так хотите...
   - Не просто хочу, Витя, - требую. Иначе ни хрена ты не нароешь. А со мной у тебя есть шанс выйти на исполнителя... Если он еще жив. Договорились? Ну и лады. Сейчас мы заедем в отделение, я разберусь с Ломакиной, а потом спокойно обмозгуем, как тебе лучше действовать.
   И она раздавила недокуренную сигарету в пепельнице.
   23.11.99, вечер
   Порядок действий был отработан годами и годами же не менялся. Прихожая: куртка в шкаф, сапоги на полку, тапочки на ноги, взгляд в зеркало - как выгляжу? Обычно зеркало не обманывало: ниче смотришься, мать, боевито, хотя видок замудоханный. Может, работать поменьше надо?
   Ну это-то Г.А. Юмашева и без зеркала понимала.
   Потом - кухня: продукты из сумки в холодильник, гордо сияющая боками "турка" - на огонь, вода - в кастрюлю и тоже на огонь.
   Был у Гюрзы пунктик на чистоту. И на сторонний взгляд наверняка граничил с идефикс. Дескать, единственная и последняя возможность для одинокой (!) женщины-мента (!!) сохранить лицо в условиях оперативной службы и российских будней.
   Дескать, мужики - кто спился, кто озлобляется без меры, а у женщины свои реакции на стрессы.
   Одежда - так с иголочки, квартира - так чтоб ни пылинки, ни соринки. Однажды даже один из очень близких друзей (читай - возлюбленный) как бы невзначай обронил: "Квартирка у тебя. Гуля, как образцовая казарма. Все сияет и блестит. Даже как-то неуютно тут себя чувствуешь. Как в музее.
   Или в стерильной лаборатории". Ну, возлюбленный долго не продержался, а вот слова запомнились. "Ну и пусть похоже. Такова уж я. Всякие случаи бывают: с утра вырядишься, поскольку вечером приглашена на раут в мэрию, а через час тебе приказ: гнать вместе с группой захвата для задержания наркоторговца, держащего где-нибудь под Гореловым вонючий притон. Из князей - в грязь, иначе говоря. А что касается вылизанной до блеска квартиры... Так восточная кровь виновата и тяжелое детство. И юность. Да и зрелость тоже. Бывало - чего греха таить - кривая домой приползала после какого-нибудь праздника с приятелями-операми, а на утро, глядь, сапожки вычищены, пепельница вымыта, посуда аккуратно расставлена на сушке. Не иначе - домовой помогает... Помотайтесь с мое по общагам да коммуналкам..."
   С помощью зажигалки включила газ. Отвернувшись, прикурила вечернюю сигаретку от той же зажигалки. Чувствуя азартное покалывание в кончиках пальцев, Что случилось? Сергей Геннадьевич Марьев убит. Ждала ли она этого? Только честно?!
   Ну, коли честно, то ждала. Если не убийства, то хотя бы, так сказать, ветерка в неподвижном, застоявшемся вокруг нее воздухе... Видит бог, ничьей смерти она не желала. Просто теми письмами (рапортами, докладными записками, секретными сообщениями, кляузами - называй как хочешь) хотела кому-то что-то доказать. Дескать, стреляй, гад, всех не перестреляешь!
   Что ж, ты отомстила. И вполне по-бабьи. Но выстрелили почему-то не в тебя, Гюрза. Выстрелили в Марьева. Добилась своего, да?
   "Добилась. И горжусь тем. Собаке собачья смерть.
   О Сергее Геннадьевиче теперь можно забыть".
   Юмашева распахнула холодильник и достала с полки на дверце початую бутылку "Мартини". Посмотрела на свет - осталось больше половины со Дня милиции - и щедро плеснула в кристально чистый бокал. Сегодня можно. Сегодня праздник.
   Наконец что-то сдвинулось в этом давнем деле - впервые со времен ее опалы.
   С бокалом в руке вернулась в прихожую и встала напротив зеркала. Оглядела себя более придирчиво. Даже не подозревая, что повторяет действия Сергея Геннадьевича незадолго до роковых выстрелов.
   Осмотр отражения ее удовлетворил. Конечно, круги под глазами, взгляд усталый, но по-прежнему цепкий, пронизывающий. Змеиный, одним словом. Как у гюрзы. Юмашева усмехнулась и чокнулась со своим двойником в зеркале. Сделала глоток. Потом вернулась на кухню и выключила газ под почти выкипевшей туркой. Если бы у нее сейчас спросили, какого черта она связалась с этим - как его? - Беляковым и делом об убийстве Марьева, она бы ответить не смогла. "Да, "глухарь" стопроцентный. Да, оперок исполнителя, конечно, не найдет. Если будет без меня работать. А ведь нам исполнитель и не нужен. А кто нам нужен? Чтобы поставить точку во всей этой истории со ссылкой, надобен другой человек. И "скороход" - опер - как там его, Беляков? - в нашей охоте выступит в роли загонщика".
   Она усмехнулась и принялась сыпать любимые пельмени в закипающую воду. А любимые они потому, что она ненавидит готовить: часами вдыхать кухонный смрад и чад, простаивая у плиты, дабы побаловать свой желудок чем-то этаким, вкусненьким. Обойдется желудок и без вкусненького. Да и некогда ей готовить. Если и случается когда - лучше полежать на диване с книжкой, подарить телу и мозгу полную расслабуху. Язва, как же, язва желудка, бойся язвы при такой-то работе, скажет кто-нибудь. Но у нее есть средство, народное и работающее, как уйти не только от язвы, а даже от болячек посерьезней. Каждое утро ложку меда на голодный желудок и запить кипяченой водой. Спасибо одному рецидивисту, научил. И хоть она сама часто пропускает приемы меда, но язвы-то нет, как и не было. А при ее образе жизни и питания уже должна была бы показаться...
   Ретроспектива 1
   За открытой дверью
   05.12.96, ночь
   Из разбитого окна на лестничной клетке дует немилосердно. Мороз градусов около пятнадцати.
   Конечно, погода не самая страшная из питерских, но для оперативников, часа по три ждущих невесть что на темной, провонявшей мочой лестничной площадке, невыносимая. Не потеплело даже после начавшегося днем снегопада. Теперь крупные, размером с мотыльков снежинки бесшумно ударяют в стекло и оседают сугробиком на карнизе; самые же верткие через дыру в окне пробираются внутрь и весело кружатся в мертвенном свете одинокого уличного фонаря. - Рукоять табельного "Макарова", даже спрятанного в теплый карман пятнистой куртки, холодит пальцы. Я ежусь (а также дикобразюсь) и переступаю с одной задубевшей ноги на другую. Под ногами шуршит какой-то мусор.
   Опер Алексей Крышкин, притаившийся в закутке позади шахты доисторического лифта, неодобрительно на меня косится, но молчит. А чего ему - конечно, там, в закутке, лучше - отопительные трубы рядом и не дует. А я вот должна на самом сквозняке торчать, придатки отмораживать...
   Почему всегда так получается? Почему буквально во время всех операций я оказываюсь на самом невыгодном месте? Если летом - то на солнцепеке или под проливным дождем, если зимой - то, пожалуйста, на таком сквозняке, что человека с " железным здоровьем в гроб загонит, не то что меня, постоянно простуживающуюся...
   Итак, мы в засаде. Засада. Самая паршивая штука во всей работе опера. Хуже, пожалуй, только поиск понятых - ноги истопчешь, пока уговоришь какого-нибудь испуганного прохожего помочь следствию. Нынче все ментов боятся почище рэкетиров.
   Третий час ночи. Какого же черта ни хрена не происходит?
   Сережа Румянцев, расположившийся несколькими ступеньками ниже, шепотом комментирует ситуацию:
   - Они, наверное, спать легли. Завтра ж на работу...
   Крышкин довольно хмыкает. Молодец Серега.
   Шутка несмешная, но в нашем положении и такая сгодится. Пошутил - и вроде спало напряжение.
   Потеплело на душе.
   Мы пришли сюда, чтобы накрыть наркоманский притон. Пасли его ребята уже давно, но успешно. И теперь настала пора брать. Вот и берем: я, Крышкин. Румянцев и четверо оперов из ближайшего отделения - двое этажом выше, двое перед дверью проклятой квартиры; похоже, действительно все спят.
   Нет, не должны. Незадолго до нашего появления, как нам сообщила разведка, туда зашли двое небедных клиентов, похоже, кавказцы. И до сих пор не вышли - черного хода тут нет, да и "Волга" одного из них торчит у подъезда. А из-под двери отчетливо тянет особым запашком, понятным только наркошам и ментам. Так что они там. Ширяются. Как бы не померли от передозировки...
   Схема простая: ждем, пока кто-нибудь не подойдет к квартире или не выйдет оттуда. Тогда в открывшуюся дверь вламываются ребятки и скручивают всю шайку-лейку. Иначе никак - пока орлы будут дверь выламывать, хозяева всю дурь успеют в унитаз спустить. И доказывай потом, что тут собрались не на встречу одноклассников. И то, что экспертиза покажет содержание наркотика в крови, ничего не значит - ширнувшийся где-то на стороне уголовной ответственности не несет, а вот сбытчик сядет всерьез и надолго. Поэтому, кстати, наше ожидание преследует еще одну цель: входящего в квартиру (или убывающего из нее) немедля отделяют от сотоварищей и допрашивают, пока тепленький. Колется он (в смысле - сдает сотоварищей, а не иглой в вену тычет) очень быстро: зачем ему, честному, но оступившемуся покупателю зелья идти "паровозом" с гнусными торговцами?
   Вот мы и ждем, пока либо туда кто-нибудь сунется, либо оттуда нос покажет. Уже четыре часа ждем.
   В душе моей начинает расти вал раздражения.
   Я, великий сыщик Гюрза Юмашева, капитан, без пяти минут майор, старший оперативный уполномоченный с Литейного, должна торчать ночью на какой-то вонючей лестнице... Я мысленно посылаю всех и вся на три буквы и поднимаюсь к злосчастной квартире. Крышкин квакает что-то предостерегающее мне в спину, но я посылаю и его. Бездумно берусь за ручку по всем законам должной быть запертой двери и тяну на себя.
   Меня всегда интересовало, а что произошло бы, если б я поступила не так, а иначе? Как бы повернулась моя жизнь, не подойди я тогда к той дурацкой двери? Может, тьфу-тьфу, носила бы уже полковничьи погоны, а не ишачила в полиции нравов?
   Скатиться туда с Литейного - хуже оскорбления для настоящего опера трудно придумать. Нет, что ни говорите, а судьба есть. Не дерни я сдуру за ту ручку - и как бы все сложилось? Не вышла бы на одну из самых мощных группировок тех лет, не распутала одну из самых хитрых махинаций... И в результате не превратилась бы в обыкновенного ловца сутенеров. Но я совершила самый нелогичный поступок, какой только можно представить себе в той ситуации. Я попыталась открыть заведомо запертую дверь.
   Дверь оказалась незапертой, отворилась легко и бесшумно. Хозяева содержатели наркопритона - забыли ее запереть. Только и всего.
   Замешательство среди бойцов длилось полсекунды. По истечении этого времени грохочущая ботинками, угрожающе лязгающая затворами волна смела меня, оттеснила, вжала в стену. Ребята слаженно ввалились в квартиру; послышались крики:
   "Стоять!", "Руки!", "Милиция!" и прочие вгоняющие в ступор вопли.
   Сволочи они все-таки, эти мужики. Дверь-то я открыла, а первыми ворвались они. Невежливо.
   Понятно, что меня они уберегают от возможных неожиданностей со стороны хозяев, но все же...
   Я достала ствол и поспешила за своими бойцами. В комнате царило оживление - только среди наших, ясное дело. Клиенты уже дозрели и адекватно реальность воспринимать не могли. А радость ребят была понятна: на столе открыто красуется банка, как пить дать, с "опиухой", вокруг разложены пакетики с белым порошком - не успел-таки хозяин в унитаз бросить! Значит, сии клиенты сидят на героине. А с героина еще никто не слезал.
   Сам хозяин здесь же - единственный трезвый из обитателей притончика, обыскиваемый Крышкиным и зло зыркающий по сторонам. Оперы, как конвой мавзолея, охраняют банку и пакетики - не дай бог кто-нибудь перевернет или рассыплет...
   Хотя - некому: два клиента, как уже говорилось, вмазаны по полной программе. Более того: один из них как сидел со шприцем, занесенным над оголенным изгибом локтя, так и застыл в прострации.