Страница:
– Разве вы раньше что-нибудь соображали в этом деле? – снова раздался вопрос Толстяка.
– Прошу вас, не вставайте вы мне поперек дороги с вашими неуклюжими вопросами! Не надо никакого особого искусства, чтобы замазать глиной дыру или зазор. В науке есть гораздо более тяжело осваиваемые области. Итак, я начал мешать палочкой глину. Масса показалась мне слишком густой, поэтому я долил в яму воды, но, как оказалось, слишком много, и теперь раствор стал очень жидким. Я подумал, что после усердного замеса масса снова примет вид объемной компрессии и больше часа бился над ней изо всех сил. В результате глина достигла той консеквентности, которой можно было бы ублажить администрацию и удовлетворить требования строительного надзора, но я, прежде чем начать свои работы по реставрации, должен был еще вырезать из дерева некое подобие кельмы. Поэтому я снова вернулся домой, там, я помнил, в очаге лежало сухое дерево. Воодушевленный собственным намерением, я свернул за угол и… застыл как вкопанный. Перед кем, вы думаете?
– Перед медведем, конечно, – откликнулся Джемми.
– Да, перед медведем, который оставил свою берлогу, находившуюся, по всей видимости, наверху, где-то в горах Ратон, чтобы так же, как и я, взглянуть на мир и людей. Но мне было не до радушного приема посетителя. Парень подозрительно покосился на меня и проводил взглядом мой прыжок, который я вряд ли когда-нибудь смогу еще повторить и с помощью которого я отлетел далеко в сторону. Через секунду он набросился на меня. Это обстоятельство придало всем моим членам необычайную гибкость, а бегство показалось мне истинным удовольствием. Я гнал сам себя, как охотники гонят индийского королевского тигра, прямо к хикори. Вцепившись в его ствол, я в один миг оказался наверху. Теперь мне даже не верится, что в подобной ситуации человек может проделать такое.
– Вы были хорошим скалолазом? – больше утверждал, чем спрашивал Олд Шеттерхэнд.
– Да какое там! Стоит, пожалуй, принять во внимание, что мне, как слуге леса, пришлось обучиться лазанию, но все мое кровяное давление восставало против такого искусства. Если мне нужно подняться, к примеру, на стремянку, то у меня между ушей тотчас все кружится и вертится, и я никак не могу себя заставить сделать это. Все же, если позади тебя медведь, то не стоит долго спрашивать, вяжется ли лазание со здоровьем, или нет, а надо быстрее карабкаться наверх, со всей страстью, прямо как я тогда! К несчастью, как уже упоминалось, ствол дерева был слишком гладкий, и я не залез на самый верх.
– Увы! Это могло закончиться плачевно, ведь вы были без оружия. А что делал медведь?
– Нечто такое, что со спокойной совестью мог бы и не делать – он стал взбираться следом.
– А! Так, к вашему счастью, это был не гризли!
– Меня это не интересовало, ибо тогда для меня он был Медведем! Медведем! Я крепко вцепился в дерево и глянул вниз. И верно, этот бездельник поднялся во весь свой рост у ствола, обхватил его и медленно, но уверенно стал взбираться наверх. Процесс, похоже, доставлял ему огромное удовольствие, он удовлетворенно бурчал что-то себе под нос, напоминая то ли мурлыкающую кошку, правда, несколько подохрипшую, то ли трезвучие, построенное от ноты ми виолон-баса, когда оно выщипывается пальцами пиццикато108. У меня трещала от напряжения голова, гудело все тело. Медведь подбирался все ближе. Я не мог дольше оставаться на том же месте; мне нужно было лезть выше. Но едва я освободил одну руку, чтобы схватиться за ветку повыше, как тут же потерял опору. Хотя я смог быстро ухватиться за другую, все же земля-матушка не позволила своей жертве упорхнуть от силы тяготения. Я смог издать лишь короткий, полный страха вздох, а потом поехал вниз вдоль ствола с резвостью двадцатицентнерового стального молота, и с такой силой налетел на медведя, что он тоже сорвался вниз. Он грохнулся оземь, а я, подброшенный его тушей чуть вверх, опустился опять же на него.
Фрэнк рассказывал все это так живо, с выразительными жестами, что его слушатели боялись упустить даже мельчайшую деталь, ну и, кроме того, все это было смешно. Все хохотали в наиболее напряженных местах его рассказа.
– Ну, ну, смейтесь! – пробурчал Фрэнк. – А мне тогда было совсем не до улыбок. У меня возникло чувство, будто все части моего тела совершенно перестали мне повиноваться. На душе у меня стало пусто и глухо, так что в течение нескольких секунд я и не помышлял о том, чтобы встать.
– А медведь? – спросил Джемми.
– Не знаю, разобрался он в тот момент в своих мыслях или нет – я, к сожалению, не имел ни времени, ни должного благоговения сидеть с ним и собеседовать с глазу на глаз, как Ментор с Телемаком109. Возможно, у него на душе, как и у меня, было мерзопакостно, ибо он лежал так же тихо подо мной, как я безмолвно восседал на нем. Потом он вдруг собрался с силами, и это привело меня к осознанию моих персональных обязанностей. Я вскочил и помчался прочь; он за мной, то ли от страха, как я, то ли от жажды продолжить так внезапно завязанное со мной знакомство – этого я не знаю. Собственно, я-то стремился к дверям дома. Но на это оставалось очень мало времени, а медведь был слишком близко. Страх наделил меня быстротой ласточки! Ужас, казалось, удвоил или даже учетверил длину моих ног! Я несся вперед, как ружейная пуля, затем шмыгнул за угол дома и… угодил прямо в глиняную яму, по самые локти. Я забыл обо всем на свете, все смешалось: предо мной небо и земля, Европа и Америка, все мои знания и эта проклятая глина. Одним словом, я воткнулся в грязь, как скребок в тесто. А тут, рядом со мной, раздался такой, как выразится американец, мощный «slap»110, от которого я испытал толчок, словно от амортизатора железнодорожного вагона, а глина будто взорвалась у меня над головой. Лицо полностью покрылось грязью; только правый глаз еще что-то видел. Я развернулся и покосился на медведя, который вследствие своего легкомысленного темперамента забыл проинспектировать почву, как это положено, и, стало быть, прыгнул следом за мной. Была видна только его голова, но выглядела она ужасно. Если оба мои профиля были залеплены глиной, так же как и у него, то, конечно же, ни один из нас не мог претендовать на глубокое почтение со стороны другого. Три секунды мы любезно оглядывали друг друга; потом он отвернулся влево, а я – вправо, и каждый из нас с похвальным намерением достичь более приятных мест рванулся прочь. Естественно, у него со способностями выбраться из ямы дело обстояло получше, чем у меня. Я даже стал опасаться, что он, выскочив из глины, останется на месте, чтобы устроить мне осаду, но едва он достиг твердого грунта, как с бешеной скоростью помчался туда, откуда пришел, и исчез за углом, не удостоив меня даже взглядом. Farewell, big muddy beast!111
Хромой Фрэнк распалился не на шутку, жесты его становились все резче и нелепее. У многих уже от хохота сводило скулы, из глаз текли слезы. Теперь уже не один Фрэнк, а вся компания выглядела очень комично, если бы кто-нибудь мог взглянуть на нее со стороны.
– Да, веселенькое вышло приключение, – первым заговорил наконец серьезно Олд Шеттерхэнд, – а самое лучшее в нем – счастливый конец для вас, да и для медведя тоже!
– Уж конечно! – воскликнул Фрэнк. – Я же не какой-то пропащий! Когда медведь исчез за утлом, я услышал шум, как если бы опрокинулась какая-нибудь мебель. Но я махнул на это рукой, ибо был занят тем, что вытягивал себя из ямы. Эта работа стоила мне значительных усилий: глина оказалась очень вязкой, и я освободился от нее только благодаря тому, что позволил ей сожрать свой сапог. Выбравшись из ямы, я прежде всего должен был очистить лицо. А потому побрел за дом, где протекал ручеек, воде которого я любезно доверил все, что было совершенно излишним для моей внешней индивидуальности и могло быть немедленно удалено. Потом я, естественно, поспешил по следу зверя, чтобы увидеть, в каком направлении он сбежал. То, что он исчез, я считал делом само собой разумеющимся. Но бездельник не сбежал. Он сидел там под хикори и… усердно облизывался.
– Слизывал глину? Па! – с сомнением покачал головой Джемми. – Насколько я знаю повадки этого зверя, он сейчас же должен был залезть в воду.
– И не думал, потому что был разумнее вас, мастер Джемми. Медведь, как известно, обожает сладости. А разве кленовый сахар не так сладок, как любой другой?
– Я вас не понимаю. Рассказывайте дальше!
– Ну, я же упоминал о деревянных чанах, в которых густел кленовый сок. Медведь от авантюры был далеко не в восторге и теперь только и думал унести ноги как можно скорее. На пути у него оказался один из чанов, а у бедняги не было времени даже для того, чтобы обежать его; наоборот, он хотел его перепрыгнуть, но медведь-то все-таки не тигр! Он не перепрыгнул, а влетел прямо в чан и сбил его с подставки, на которой тот стоял. Поскольку сок уже достаточно загустел и издавал терпкий сахарный аромат, легкомысленный зверь напрочь забыл не только о своем крушении и о яме, но и обо мне. Вместо того, чтобы послушаться моего пожелания доброго пути и соблюсти содержащееся в нем предостережение, медведь беззаботно развалился под деревом, с огромным удовольствием слизывая сладость с глины. Он так глубоко погрузился в это приятное занятие, что даже не заметил, как я вдоль стены пробрался к двери и потом прошмыгнул в дом. Теперь, будучи в безопасности, я сдернул с гвоздя флинт. Разумеется, он был заряжен. Медведь сидел на задних лапах, и я мог целиться в него сколько душе угодно, я не промахнулся. Пуля попала зверю прямо в то месте, в котором, по мнению поэтов, скрыты все нежнейшие чувства, то есть – в сердце. Медведь вздрогнул, потом снова воспрянул, взмахнул бестолково передними лапами, после чего замертво повалился на землю. И… вследствие собственного легкомыслия и сладострастия, он прекратил, так сказать, свое бренное существование. Судьба все решает быстро, и любая глупость в конце концов карается, а кому в утренней заре пришли видения ранней смерти, тому во второй половине дня суждено скончаться от кленово-сахарной болезни. Это уж как пить дать, скажу я вам.
– Очень тонкое замечание, – сказал Олд Шеттерхэнд. – Это делает вам честь. Вообще вы прекрасный рассказчик. Я еще ни разу не слышал, чтобы кому-нибудь, как вам, удавалось передать историю из жизни столь увлекательно и остроумно.
– Да что тут такого особенного? Подумайте о морицбургском учителе, который передал мне все свои исключительные знания, подумайте и о платной библиотеке, и о выходящих отдельными выпусками изданиях, верным подписчиком которых я являлся! Кроме того, я был вторым тенором в нашем певческом обществе, а также звеньевым в пожарной и спасательной командах! И позже я навострял уши всегда и везде, где можно было хоть чему-нибудь научиться. Всегда человеческая душа должна стремиться вверх, ибо только там, среди звезд, исчезают все эти временные земные беды. К сожалению, даже такая идеальная натура, как я, вынуждена иметь дело с совершенно ординарными вещами. Это борьба за существование, а потому я исполняю свой долг и не боюсь даже огромного медведя.
– Ну, ваш, пожалуй, был не так уж и велик. Гризли не умеет лазить по деревьям. Вспомните, какого он был цвета?
– По-моему, его шкура была черной.
– А хвост?
– Желтым.
– Ага, тогда это был не кто иной, как барибал112, которого вам не стоило опасаться.
– Ого, но он вел себя так, как будто был не прочь полакомиться человечиной!
– Вам это показалось. Барибал с большей охотой уплетает фрукты, нежели мясо. Я даже без оружия возьмусь помериться с ним силами. Несколько крепких ударов кулаком, и он умчится прочь.
– Да, но это вы! Как говорит ваше прозвище, кулаком вы уложите на землю любого. Но я – создание более хрупкое и не стал бы проделывать это без оружия. Впрочем, потом я освободил тушу от шкуры и выстирал ее вместе со своим костюмом, который от глины стал поистине жаростойким. Ремонт стен пришлось отложить – я больше не желал иметь ничего общего с содержимым той проклятой ямы. Но когда норвежец вместе со своей семьей вернулся, медвежий окорок был уже вырезан, и я получил крайне лестную похвалу, поскольку мне хватило ума не предавать гласности все без исключения обстоятельства этой досадной авантюры… Стойте! Тихо! Кто-то шебуршит у меня за спиной?
И саксонец вскочил с места. За его спиной в беспорядке сгрудились скальные обломки. На эту груду он и стал взбираться. Тем самым Фрэнк вспугнул какого-то зверька, затаившегося среди камней. Животное вылезло наружу, молниеносно прошмыгнуло по поляне и исчезло в дупле дерева, стоявшего неподалеку. Движения зверька были такими быстрыми, что определить, какого он рода-племени, было попросту невозможно.
Никто и не стал бы заострять на этом внимание, если бы не негр Боб, которого это маленькое происшествие как будто пронзило током. Он вскочил, подбежал к стволу дерева и закричал:
– Зверь, зверь здесь бежать и прятаться в нора! Массер Боб говорить раньше, что он голыми руками поймать первый зверь, который он видеть. Массер Боб сейчас вытащить зверь из дерева!
– Осторожнее! – предостерег Олд Шеттерхэнд. – Ты же не знаешь, кто это!
– О, он быть так мал!
Негр двумя пальцами отмерил предполагаемую длину животного.
– Мелкая тварь иногда опаснее крупного хищника.
– Опоссум не быть опасен.
– Ты видел, что это был он?
– Да, да. Массер Боб только что видеть опоссум, настоящий опоссум. Он быть жирный, очень жирный, и его жареная тушка прямо деликатес! О, изысканное блюдо!
Боб прищелкнул языком и облизал губы, будто жаркое было уже готово.
– По-моему, ты ошибаешься. Опоссум вряд ли так проворен, как этот юркий зверек.
– Опоссум тоже быстро бегать, очень быстро. Почему масса Шеттерхэнд не позволять массер Боб отведать вкусное жаркое?
– Ну, если ты так убежден, что не ошибся, то поступай, как знаешь. Только к нам больше не приставай.
– Весьма охотно! Массер Боб не дать опоссум никому. Он есть жаркое один, совсем один. А теперь смотреть! Он вытянуть опоссум из дыры!
Он натянул на кисть правый рукав своего пиджака.
– Нет, нет, – покачал головой Олд Шеттерхэнд. – Тебе нужно схватить зверя левой рукой, а правой держать нож. Как только поймаешь добычу, тяни ее наружу и быстро придави коленом. Зверь не сможет двигаться и защищаться, и ты спокойно перережешь ему горло.
– Прекрасно! Это быть просто прекрасно! Массер Боб сделать так, ибо массер Боб быть большой вестмен и знаменитый охотник.
Взяв нож в правую руку, он натянул рукав на кисть левой и сунул ее в дыру, но осторожно и нерешительно, ибо ощупывал внутреннее пространство. Вдруг он издал громкий крик и тотчас выронил нож. Скорчив жуткую гримасу, замахал в воздухе свободной правой рукой.
– Хо! Хо! – завопил он. – Больно, ох, как больно!
– Что такое? Ты схватил зверя?
– Нет! Это зверь схватить массер Боб!
– О, Боже! Он укусил тебя за руку?
– Очень, очень больно вцепиться!
– Так тащи его, тащи!
– Нет, очень больно!
– Но ты же не можешь оставить руку внутри. Если этот зверь вцепился в тебя зубами, он не разожмет их и не отстанет от тебя. А потому тяни! Когда вытащишь, быстро хватай его другой рукой и держи крепко, пока я его не прикончу.
Олд Шеттерхэнд вытащил из-за пояса длинный нож и подскочил к Бобу и дереву. Черный медленно вытащил руку, сопровождая свои действия жалобным вытьем. Зверь в самом деле впился в руку и не отпускал ее, а потому был поднят Бобом до самого отверстия. Теперь негр резко ускорил свои движения, и животное, трепыхаясь, повисло на руке чернокожего. Последний быстро перехватил его правой рукой за холку в ожидании, что Олд Шеттерхэнд тотчас пустит в ход нож. Но вместо этого охотник резко отпрянул и воскликнул:
– Скунс, скунс! Эй, люди, прочь, прочь отсюда!
Скунсом величают американскую вонючку. Это млекопитающее из семейства куньих длиной сантиметров в сорок имеет примерно такой же по длине раздвоенный волосатый хвост и острую головку с распухшим носиком. На его черной шкуре видны две белоснежные непрерывные продольные полосы. Питается он яйцами, мелкими зверьками, но представляет опасность и для зайцев; охотится только по ночам, а остальное время проводит в земляных норах и пустых древесных стволах.
Этот зверек с полным правом носит латинское название mephitis (вонючий). Под хвостом у него есть железа, из которой он для защиты от нападения выплескивает очень дурно и остро пахнущую, желтую маслянистую жидкость. Вонь от нее исходит поистине ужасная, она на многие месяцы крепко впитывается в окрапленную железой одежду. Поскольку скунс может попасть во врага своим ужасным соком с достаточного расстояния, то все, кто знает зверька, предпочитают держаться от него подальше. Стоит кому-то получить лишь крошечную долю этой жидкости, и можно на несколько недель лишиться человеческого общения: люди будут избегать меченного скунсом.
Итак, вместо опоссума Боб поймал вонючку. Увидев это, все остальные вскочили и поспешили подальше от незадачливого любителя изысканных блюд.
– Выбрось его! Немедленно, слышишь! – заорал Толстяк Джемми негру.
– Массер Боб никак не выбросить, – закричал черный. – Зверь въедаться в его рука и – ой, ай! Faugh, о shamefulness113, тьфу, черт! Он обрызгать массер Боб. О смерть, о ад, о дьявол! Как смердить массер Боб! Никто не выдержать! Массер Боб задыхаться. Прочь, прочь! Убирать эта зараза!
Он попытался стряхнуть вонючку с руки, но скунс намертво впился в нее зубами, и все труды несчастного были напрасны.
– Подожди! Массер Боб сейчас тебе задать! Ты – swine fell114, ты – stinking racker!115
Боб размахнулся и крепко хватил зверька по голове правым кулаком. Удар оглушил скунса, но его зубы еще глубже врезались в руку негра. Тот зашелся от боли, подхватил с земли свой нож и одним махом перерезал зверьку горло.
– Вот так! – крикнул он. – Теперь массер Боб победить! О, массер Боб не бояться никакой медведь и никакой smelling beast!116 Пусть все массеры приходить и смотреть, как массер Боб убивать хищный зверь!
Но никто не рискнул подойти ближе, ибо негр источал такой «аромат», что остальные, хотя и находились на приличном удалении, зажали носы.
– Почему не приходить? – вращал белками глаз негр. – Почему не праздновать победа с массер Боб?
– Да ты, приятель, никак с ума сошел? – отозвался Толстяк Джемми. – Кто теперь рискнет подойти к тебе? Да ты благоухаешь хуже любой заразы!
– Да, массер Боб дурно пахнуть. Массер Боб сам это видеть! О, о, кто мочь выдержать этот чад!
Лицо негра исказилось в ужасной гримасе.
– Выбрось эту падаль! – крикнул ему Олд Шеттерхэнд. Боб попытался выполнить этот совет, но не смог.
– Его зубы слишком глубоко в рука массера Боба! Массер Боб никак не открывать пасть вонючки!
Чернокожий мотал и дергал рукой во все стороны, но все напрасно.
– Гром и молния! – кричал он в гневе. – Не вечно же скунс быть на руке массер Боб! Разве не быть тут ни один хороший, добросердечный человек, кто помочь бедный массер Боб?
Его стенания разжалобили саксонца. Отзывчивое сердце Хромого Фрэнка дрогнуло, и он решился-таки избавить негра от мертвого скунса. Фрэнк стал приближаться к Бобу, но, разумеется, очень медленно, приговаривая:
– Послушай, любезный Боб, я хочу попробовать помочь тебе. Хотя на нюх ты ароматен, моя человечность все же сумеет преодолеть и это. Но только при условии, что ты не коснешься меня!
– Массер Боб не подходить к масса Фрэнк! – заверил негр.
– Ну хорошо! Но и твоя одежда не должна касаться моей, иначе мы провоняем на пару, а почетное право носит этот запах я все же хочу оставить за тобой.
– Масса Фрэнк только подходить! Масса Боб быть очень осторожен!
В самом деле: то, что маленький саксонец приближался сейчас к черному, было сродни геройству. Даже такие отважные люди, как Виннету, Олд Шеттерхэнд, Джемми и Дэви, не рискнули бы проделать подобное. Задень Фрэнк хоть чем-нибудь то место на одежде Боба, куда попала жидкость, его сразу же постигла бы также участь отверженного, если бы он не предпочел навсегда распрощаться со своим платьем.
Чем ближе он подходил, тем сильнее и отвратительнее становилось зловоние, ударявшее прямо в нос. Но саксонец держался стойко.
– Ну, протяни-ка мне руку! – приказал он Бобу. – Подобраться к тебе совсем близко я все же не рискну.
Негр подчинился требованию, и саксонец осторожно взял одной рукой верхнюю, а другой – нижнюю челюсть зверя, чтобы попытаться разжать его зубы. Это удалось ему, но ценой поистине нечеловеческих усилий. Нет сомнения, что Фрэнк разорвал пасть скунсу, иначе бы просто ничего не получилось. Сделав это, он быстренько поспешил ретироваться – от нервного напряжения и смрада у него кружилась голова.
Негр был безумно рад своему освобождению. Хотя его рука кровоточила, он не обращал на это внимания, а кричал:
– Итак, теперь массер Боб показать, какой мужественный он быть. Верить ли теперь все белые и красные массеры, что Боб не бояться?
С этими словами он двинулся к своим спутникам. В тот же миг Олд Шеттерхэнд поднял ружье и направил его Бобу в грудь, приказав:
– Остановись, иначе я стреляю!
– О небо! Почему хотеть застрелить бедный, добрый массер Боб?
– Потому что ты заразишь нас, если прикоснешься. Быстро беги вниз по потоку как можно дальше и швырни всю свою одежду в ручей.
– Сбросить одежда? Массер Боб будет отдавать его красивый пиджак и прекрасные штаны с жилет?
– Все, все! Потом вернешься к нам и сядешь тут, в пруду, чтобы вода была тебе по горло. Давай, быстрее! Чем дольше ты будешь медлить, тем дольше это зловоние будет сидеть на тебе.
– Что за несчастье! Мой прекрасный костюм! Массер Боб постирать его, и тогда он больше не пахнуть!
– Нет, массер Боб подчинится мне, иначе я сейчас же застрелю его, – произнес с улыбкой Олд Шеттерхэнд. – Ну, раз, два, тр.. !
Он шагнул к негру с поднятым ружьем.
– Нет, нет! – взмолился тот. – Не стрелять! Массер Боб убегать, быстро, очень быстро!
Негр молниеносно исчез в ночной тьме. Конечно же, Олд Шеттерхэнд говорил все это не всерьез, но лучшего средства заставить Боба повиноваться сейчас не было. Тот вернулся довольно быстро и теперь должен был хорошенько отмыться в воде. В качестве мыла он получил мешанину из медвежьего жира и древесной золы из костра.
– Как жаль прекрасный жир медведя! – причитал чернокожий. – Массер Боб смочь натереть волосы этот жир и сделать себе много красивые кудряшки. Массер Боб быть славный ringletman117, ибо он смочь заплетать длинные косички, очень длинные.
– Не забудь помыться! – засмеялся Джемми. – Думай сейчас не о своей красоте, а о наших носах!
Черный, несмотря на то, что сбросил с себя костюм и сидел в воде, продолжал распространять тяжелое зловоние.
– Сколько же торчать здесь массер Боб и мыться? – спросил он.
– Пока мы останемся тут, а стало быть, до утра.
– Столько массер Боб не выдержать!
– Ты должен выдержать. Другой вопрос – вынесет ли это оставшаяся форель?! – Толстяк переглянулся со своими спутниками. – Не знаю, есть ли у рыб органы обоняния; если – да, то твоему визиту они не очень-то обрадуются.
– А когда массер Боб иметь право забрать свой костюм, чтобы его тоже стирать?
– Никогда. Он останется там, где ты его бросил, поскольку стал непригодным.
– Что же теперь носить бедный массер Боб?
– Дело, конечно, скверное. Твоим вещичкам нет замены. Тебе, пожалуй, придется облачиться в шкуру гризли, которую сегодня добыл Мартин. Но не горюй уж очень-то. Может, в Скалистых горах мы отыщем склад какого-нибудь первобытного портного, и ты сможешь обзавестись чулками и юбкой. А до тех пор тебе придется быть в арьергарде нашего отряда, потому что, по меньшей мере, ближайшие восемь дней тебе нельзя будет и близко к нам подходить. Так что, чем сильнее ты будешь тереть себя, тем скорее улетучится этот мерзкий запах.
И Боб тер себя, не жалея сил. Лишь голова бедолаги маячила над водой, а его неописуемые гримасы продолжали вызывать улыбки у тех, кто бросал на него взгляд.
Глава девятая. ХРАБРЕЦ, ИЩУЩИЙ ЛЕКАРСТВО
– Прошу вас, не вставайте вы мне поперек дороги с вашими неуклюжими вопросами! Не надо никакого особого искусства, чтобы замазать глиной дыру или зазор. В науке есть гораздо более тяжело осваиваемые области. Итак, я начал мешать палочкой глину. Масса показалась мне слишком густой, поэтому я долил в яму воды, но, как оказалось, слишком много, и теперь раствор стал очень жидким. Я подумал, что после усердного замеса масса снова примет вид объемной компрессии и больше часа бился над ней изо всех сил. В результате глина достигла той консеквентности, которой можно было бы ублажить администрацию и удовлетворить требования строительного надзора, но я, прежде чем начать свои работы по реставрации, должен был еще вырезать из дерева некое подобие кельмы. Поэтому я снова вернулся домой, там, я помнил, в очаге лежало сухое дерево. Воодушевленный собственным намерением, я свернул за угол и… застыл как вкопанный. Перед кем, вы думаете?
– Перед медведем, конечно, – откликнулся Джемми.
– Да, перед медведем, который оставил свою берлогу, находившуюся, по всей видимости, наверху, где-то в горах Ратон, чтобы так же, как и я, взглянуть на мир и людей. Но мне было не до радушного приема посетителя. Парень подозрительно покосился на меня и проводил взглядом мой прыжок, который я вряд ли когда-нибудь смогу еще повторить и с помощью которого я отлетел далеко в сторону. Через секунду он набросился на меня. Это обстоятельство придало всем моим членам необычайную гибкость, а бегство показалось мне истинным удовольствием. Я гнал сам себя, как охотники гонят индийского королевского тигра, прямо к хикори. Вцепившись в его ствол, я в один миг оказался наверху. Теперь мне даже не верится, что в подобной ситуации человек может проделать такое.
– Вы были хорошим скалолазом? – больше утверждал, чем спрашивал Олд Шеттерхэнд.
– Да какое там! Стоит, пожалуй, принять во внимание, что мне, как слуге леса, пришлось обучиться лазанию, но все мое кровяное давление восставало против такого искусства. Если мне нужно подняться, к примеру, на стремянку, то у меня между ушей тотчас все кружится и вертится, и я никак не могу себя заставить сделать это. Все же, если позади тебя медведь, то не стоит долго спрашивать, вяжется ли лазание со здоровьем, или нет, а надо быстрее карабкаться наверх, со всей страстью, прямо как я тогда! К несчастью, как уже упоминалось, ствол дерева был слишком гладкий, и я не залез на самый верх.
– Увы! Это могло закончиться плачевно, ведь вы были без оружия. А что делал медведь?
– Нечто такое, что со спокойной совестью мог бы и не делать – он стал взбираться следом.
– А! Так, к вашему счастью, это был не гризли!
– Меня это не интересовало, ибо тогда для меня он был Медведем! Медведем! Я крепко вцепился в дерево и глянул вниз. И верно, этот бездельник поднялся во весь свой рост у ствола, обхватил его и медленно, но уверенно стал взбираться наверх. Процесс, похоже, доставлял ему огромное удовольствие, он удовлетворенно бурчал что-то себе под нос, напоминая то ли мурлыкающую кошку, правда, несколько подохрипшую, то ли трезвучие, построенное от ноты ми виолон-баса, когда оно выщипывается пальцами пиццикато108. У меня трещала от напряжения голова, гудело все тело. Медведь подбирался все ближе. Я не мог дольше оставаться на том же месте; мне нужно было лезть выше. Но едва я освободил одну руку, чтобы схватиться за ветку повыше, как тут же потерял опору. Хотя я смог быстро ухватиться за другую, все же земля-матушка не позволила своей жертве упорхнуть от силы тяготения. Я смог издать лишь короткий, полный страха вздох, а потом поехал вниз вдоль ствола с резвостью двадцатицентнерового стального молота, и с такой силой налетел на медведя, что он тоже сорвался вниз. Он грохнулся оземь, а я, подброшенный его тушей чуть вверх, опустился опять же на него.
Фрэнк рассказывал все это так живо, с выразительными жестами, что его слушатели боялись упустить даже мельчайшую деталь, ну и, кроме того, все это было смешно. Все хохотали в наиболее напряженных местах его рассказа.
– Ну, ну, смейтесь! – пробурчал Фрэнк. – А мне тогда было совсем не до улыбок. У меня возникло чувство, будто все части моего тела совершенно перестали мне повиноваться. На душе у меня стало пусто и глухо, так что в течение нескольких секунд я и не помышлял о том, чтобы встать.
– А медведь? – спросил Джемми.
– Не знаю, разобрался он в тот момент в своих мыслях или нет – я, к сожалению, не имел ни времени, ни должного благоговения сидеть с ним и собеседовать с глазу на глаз, как Ментор с Телемаком109. Возможно, у него на душе, как и у меня, было мерзопакостно, ибо он лежал так же тихо подо мной, как я безмолвно восседал на нем. Потом он вдруг собрался с силами, и это привело меня к осознанию моих персональных обязанностей. Я вскочил и помчался прочь; он за мной, то ли от страха, как я, то ли от жажды продолжить так внезапно завязанное со мной знакомство – этого я не знаю. Собственно, я-то стремился к дверям дома. Но на это оставалось очень мало времени, а медведь был слишком близко. Страх наделил меня быстротой ласточки! Ужас, казалось, удвоил или даже учетверил длину моих ног! Я несся вперед, как ружейная пуля, затем шмыгнул за угол дома и… угодил прямо в глиняную яму, по самые локти. Я забыл обо всем на свете, все смешалось: предо мной небо и земля, Европа и Америка, все мои знания и эта проклятая глина. Одним словом, я воткнулся в грязь, как скребок в тесто. А тут, рядом со мной, раздался такой, как выразится американец, мощный «slap»110, от которого я испытал толчок, словно от амортизатора железнодорожного вагона, а глина будто взорвалась у меня над головой. Лицо полностью покрылось грязью; только правый глаз еще что-то видел. Я развернулся и покосился на медведя, который вследствие своего легкомысленного темперамента забыл проинспектировать почву, как это положено, и, стало быть, прыгнул следом за мной. Была видна только его голова, но выглядела она ужасно. Если оба мои профиля были залеплены глиной, так же как и у него, то, конечно же, ни один из нас не мог претендовать на глубокое почтение со стороны другого. Три секунды мы любезно оглядывали друг друга; потом он отвернулся влево, а я – вправо, и каждый из нас с похвальным намерением достичь более приятных мест рванулся прочь. Естественно, у него со способностями выбраться из ямы дело обстояло получше, чем у меня. Я даже стал опасаться, что он, выскочив из глины, останется на месте, чтобы устроить мне осаду, но едва он достиг твердого грунта, как с бешеной скоростью помчался туда, откуда пришел, и исчез за углом, не удостоив меня даже взглядом. Farewell, big muddy beast!111
Хромой Фрэнк распалился не на шутку, жесты его становились все резче и нелепее. У многих уже от хохота сводило скулы, из глаз текли слезы. Теперь уже не один Фрэнк, а вся компания выглядела очень комично, если бы кто-нибудь мог взглянуть на нее со стороны.
– Да, веселенькое вышло приключение, – первым заговорил наконец серьезно Олд Шеттерхэнд, – а самое лучшее в нем – счастливый конец для вас, да и для медведя тоже!
– Уж конечно! – воскликнул Фрэнк. – Я же не какой-то пропащий! Когда медведь исчез за утлом, я услышал шум, как если бы опрокинулась какая-нибудь мебель. Но я махнул на это рукой, ибо был занят тем, что вытягивал себя из ямы. Эта работа стоила мне значительных усилий: глина оказалась очень вязкой, и я освободился от нее только благодаря тому, что позволил ей сожрать свой сапог. Выбравшись из ямы, я прежде всего должен был очистить лицо. А потому побрел за дом, где протекал ручеек, воде которого я любезно доверил все, что было совершенно излишним для моей внешней индивидуальности и могло быть немедленно удалено. Потом я, естественно, поспешил по следу зверя, чтобы увидеть, в каком направлении он сбежал. То, что он исчез, я считал делом само собой разумеющимся. Но бездельник не сбежал. Он сидел там под хикори и… усердно облизывался.
– Слизывал глину? Па! – с сомнением покачал головой Джемми. – Насколько я знаю повадки этого зверя, он сейчас же должен был залезть в воду.
– И не думал, потому что был разумнее вас, мастер Джемми. Медведь, как известно, обожает сладости. А разве кленовый сахар не так сладок, как любой другой?
– Я вас не понимаю. Рассказывайте дальше!
– Ну, я же упоминал о деревянных чанах, в которых густел кленовый сок. Медведь от авантюры был далеко не в восторге и теперь только и думал унести ноги как можно скорее. На пути у него оказался один из чанов, а у бедняги не было времени даже для того, чтобы обежать его; наоборот, он хотел его перепрыгнуть, но медведь-то все-таки не тигр! Он не перепрыгнул, а влетел прямо в чан и сбил его с подставки, на которой тот стоял. Поскольку сок уже достаточно загустел и издавал терпкий сахарный аромат, легкомысленный зверь напрочь забыл не только о своем крушении и о яме, но и обо мне. Вместо того, чтобы послушаться моего пожелания доброго пути и соблюсти содержащееся в нем предостережение, медведь беззаботно развалился под деревом, с огромным удовольствием слизывая сладость с глины. Он так глубоко погрузился в это приятное занятие, что даже не заметил, как я вдоль стены пробрался к двери и потом прошмыгнул в дом. Теперь, будучи в безопасности, я сдернул с гвоздя флинт. Разумеется, он был заряжен. Медведь сидел на задних лапах, и я мог целиться в него сколько душе угодно, я не промахнулся. Пуля попала зверю прямо в то месте, в котором, по мнению поэтов, скрыты все нежнейшие чувства, то есть – в сердце. Медведь вздрогнул, потом снова воспрянул, взмахнул бестолково передними лапами, после чего замертво повалился на землю. И… вследствие собственного легкомыслия и сладострастия, он прекратил, так сказать, свое бренное существование. Судьба все решает быстро, и любая глупость в конце концов карается, а кому в утренней заре пришли видения ранней смерти, тому во второй половине дня суждено скончаться от кленово-сахарной болезни. Это уж как пить дать, скажу я вам.
– Очень тонкое замечание, – сказал Олд Шеттерхэнд. – Это делает вам честь. Вообще вы прекрасный рассказчик. Я еще ни разу не слышал, чтобы кому-нибудь, как вам, удавалось передать историю из жизни столь увлекательно и остроумно.
– Да что тут такого особенного? Подумайте о морицбургском учителе, который передал мне все свои исключительные знания, подумайте и о платной библиотеке, и о выходящих отдельными выпусками изданиях, верным подписчиком которых я являлся! Кроме того, я был вторым тенором в нашем певческом обществе, а также звеньевым в пожарной и спасательной командах! И позже я навострял уши всегда и везде, где можно было хоть чему-нибудь научиться. Всегда человеческая душа должна стремиться вверх, ибо только там, среди звезд, исчезают все эти временные земные беды. К сожалению, даже такая идеальная натура, как я, вынуждена иметь дело с совершенно ординарными вещами. Это борьба за существование, а потому я исполняю свой долг и не боюсь даже огромного медведя.
– Ну, ваш, пожалуй, был не так уж и велик. Гризли не умеет лазить по деревьям. Вспомните, какого он был цвета?
– По-моему, его шкура была черной.
– А хвост?
– Желтым.
– Ага, тогда это был не кто иной, как барибал112, которого вам не стоило опасаться.
– Ого, но он вел себя так, как будто был не прочь полакомиться человечиной!
– Вам это показалось. Барибал с большей охотой уплетает фрукты, нежели мясо. Я даже без оружия возьмусь помериться с ним силами. Несколько крепких ударов кулаком, и он умчится прочь.
– Да, но это вы! Как говорит ваше прозвище, кулаком вы уложите на землю любого. Но я – создание более хрупкое и не стал бы проделывать это без оружия. Впрочем, потом я освободил тушу от шкуры и выстирал ее вместе со своим костюмом, который от глины стал поистине жаростойким. Ремонт стен пришлось отложить – я больше не желал иметь ничего общего с содержимым той проклятой ямы. Но когда норвежец вместе со своей семьей вернулся, медвежий окорок был уже вырезан, и я получил крайне лестную похвалу, поскольку мне хватило ума не предавать гласности все без исключения обстоятельства этой досадной авантюры… Стойте! Тихо! Кто-то шебуршит у меня за спиной?
И саксонец вскочил с места. За его спиной в беспорядке сгрудились скальные обломки. На эту груду он и стал взбираться. Тем самым Фрэнк вспугнул какого-то зверька, затаившегося среди камней. Животное вылезло наружу, молниеносно прошмыгнуло по поляне и исчезло в дупле дерева, стоявшего неподалеку. Движения зверька были такими быстрыми, что определить, какого он рода-племени, было попросту невозможно.
Никто и не стал бы заострять на этом внимание, если бы не негр Боб, которого это маленькое происшествие как будто пронзило током. Он вскочил, подбежал к стволу дерева и закричал:
– Зверь, зверь здесь бежать и прятаться в нора! Массер Боб говорить раньше, что он голыми руками поймать первый зверь, который он видеть. Массер Боб сейчас вытащить зверь из дерева!
– Осторожнее! – предостерег Олд Шеттерхэнд. – Ты же не знаешь, кто это!
– О, он быть так мал!
Негр двумя пальцами отмерил предполагаемую длину животного.
– Мелкая тварь иногда опаснее крупного хищника.
– Опоссум не быть опасен.
– Ты видел, что это был он?
– Да, да. Массер Боб только что видеть опоссум, настоящий опоссум. Он быть жирный, очень жирный, и его жареная тушка прямо деликатес! О, изысканное блюдо!
Боб прищелкнул языком и облизал губы, будто жаркое было уже готово.
– По-моему, ты ошибаешься. Опоссум вряд ли так проворен, как этот юркий зверек.
– Опоссум тоже быстро бегать, очень быстро. Почему масса Шеттерхэнд не позволять массер Боб отведать вкусное жаркое?
– Ну, если ты так убежден, что не ошибся, то поступай, как знаешь. Только к нам больше не приставай.
– Весьма охотно! Массер Боб не дать опоссум никому. Он есть жаркое один, совсем один. А теперь смотреть! Он вытянуть опоссум из дыры!
Он натянул на кисть правый рукав своего пиджака.
– Нет, нет, – покачал головой Олд Шеттерхэнд. – Тебе нужно схватить зверя левой рукой, а правой держать нож. Как только поймаешь добычу, тяни ее наружу и быстро придави коленом. Зверь не сможет двигаться и защищаться, и ты спокойно перережешь ему горло.
– Прекрасно! Это быть просто прекрасно! Массер Боб сделать так, ибо массер Боб быть большой вестмен и знаменитый охотник.
Взяв нож в правую руку, он натянул рукав на кисть левой и сунул ее в дыру, но осторожно и нерешительно, ибо ощупывал внутреннее пространство. Вдруг он издал громкий крик и тотчас выронил нож. Скорчив жуткую гримасу, замахал в воздухе свободной правой рукой.
– Хо! Хо! – завопил он. – Больно, ох, как больно!
– Что такое? Ты схватил зверя?
– Нет! Это зверь схватить массер Боб!
– О, Боже! Он укусил тебя за руку?
– Очень, очень больно вцепиться!
– Так тащи его, тащи!
– Нет, очень больно!
– Но ты же не можешь оставить руку внутри. Если этот зверь вцепился в тебя зубами, он не разожмет их и не отстанет от тебя. А потому тяни! Когда вытащишь, быстро хватай его другой рукой и держи крепко, пока я его не прикончу.
Олд Шеттерхэнд вытащил из-за пояса длинный нож и подскочил к Бобу и дереву. Черный медленно вытащил руку, сопровождая свои действия жалобным вытьем. Зверь в самом деле впился в руку и не отпускал ее, а потому был поднят Бобом до самого отверстия. Теперь негр резко ускорил свои движения, и животное, трепыхаясь, повисло на руке чернокожего. Последний быстро перехватил его правой рукой за холку в ожидании, что Олд Шеттерхэнд тотчас пустит в ход нож. Но вместо этого охотник резко отпрянул и воскликнул:
– Скунс, скунс! Эй, люди, прочь, прочь отсюда!
Скунсом величают американскую вонючку. Это млекопитающее из семейства куньих длиной сантиметров в сорок имеет примерно такой же по длине раздвоенный волосатый хвост и острую головку с распухшим носиком. На его черной шкуре видны две белоснежные непрерывные продольные полосы. Питается он яйцами, мелкими зверьками, но представляет опасность и для зайцев; охотится только по ночам, а остальное время проводит в земляных норах и пустых древесных стволах.
Этот зверек с полным правом носит латинское название mephitis (вонючий). Под хвостом у него есть железа, из которой он для защиты от нападения выплескивает очень дурно и остро пахнущую, желтую маслянистую жидкость. Вонь от нее исходит поистине ужасная, она на многие месяцы крепко впитывается в окрапленную железой одежду. Поскольку скунс может попасть во врага своим ужасным соком с достаточного расстояния, то все, кто знает зверька, предпочитают держаться от него подальше. Стоит кому-то получить лишь крошечную долю этой жидкости, и можно на несколько недель лишиться человеческого общения: люди будут избегать меченного скунсом.
Итак, вместо опоссума Боб поймал вонючку. Увидев это, все остальные вскочили и поспешили подальше от незадачливого любителя изысканных блюд.
– Выбрось его! Немедленно, слышишь! – заорал Толстяк Джемми негру.
– Массер Боб никак не выбросить, – закричал черный. – Зверь въедаться в его рука и – ой, ай! Faugh, о shamefulness113, тьфу, черт! Он обрызгать массер Боб. О смерть, о ад, о дьявол! Как смердить массер Боб! Никто не выдержать! Массер Боб задыхаться. Прочь, прочь! Убирать эта зараза!
Он попытался стряхнуть вонючку с руки, но скунс намертво впился в нее зубами, и все труды несчастного были напрасны.
– Подожди! Массер Боб сейчас тебе задать! Ты – swine fell114, ты – stinking racker!115
Боб размахнулся и крепко хватил зверька по голове правым кулаком. Удар оглушил скунса, но его зубы еще глубже врезались в руку негра. Тот зашелся от боли, подхватил с земли свой нож и одним махом перерезал зверьку горло.
– Вот так! – крикнул он. – Теперь массер Боб победить! О, массер Боб не бояться никакой медведь и никакой smelling beast!116 Пусть все массеры приходить и смотреть, как массер Боб убивать хищный зверь!
Но никто не рискнул подойти ближе, ибо негр источал такой «аромат», что остальные, хотя и находились на приличном удалении, зажали носы.
– Почему не приходить? – вращал белками глаз негр. – Почему не праздновать победа с массер Боб?
– Да ты, приятель, никак с ума сошел? – отозвался Толстяк Джемми. – Кто теперь рискнет подойти к тебе? Да ты благоухаешь хуже любой заразы!
– Да, массер Боб дурно пахнуть. Массер Боб сам это видеть! О, о, кто мочь выдержать этот чад!
Лицо негра исказилось в ужасной гримасе.
– Выбрось эту падаль! – крикнул ему Олд Шеттерхэнд. Боб попытался выполнить этот совет, но не смог.
– Его зубы слишком глубоко в рука массера Боба! Массер Боб никак не открывать пасть вонючки!
Чернокожий мотал и дергал рукой во все стороны, но все напрасно.
– Гром и молния! – кричал он в гневе. – Не вечно же скунс быть на руке массер Боб! Разве не быть тут ни один хороший, добросердечный человек, кто помочь бедный массер Боб?
Его стенания разжалобили саксонца. Отзывчивое сердце Хромого Фрэнка дрогнуло, и он решился-таки избавить негра от мертвого скунса. Фрэнк стал приближаться к Бобу, но, разумеется, очень медленно, приговаривая:
– Послушай, любезный Боб, я хочу попробовать помочь тебе. Хотя на нюх ты ароматен, моя человечность все же сумеет преодолеть и это. Но только при условии, что ты не коснешься меня!
– Массер Боб не подходить к масса Фрэнк! – заверил негр.
– Ну хорошо! Но и твоя одежда не должна касаться моей, иначе мы провоняем на пару, а почетное право носит этот запах я все же хочу оставить за тобой.
– Масса Фрэнк только подходить! Масса Боб быть очень осторожен!
В самом деле: то, что маленький саксонец приближался сейчас к черному, было сродни геройству. Даже такие отважные люди, как Виннету, Олд Шеттерхэнд, Джемми и Дэви, не рискнули бы проделать подобное. Задень Фрэнк хоть чем-нибудь то место на одежде Боба, куда попала жидкость, его сразу же постигла бы также участь отверженного, если бы он не предпочел навсегда распрощаться со своим платьем.
Чем ближе он подходил, тем сильнее и отвратительнее становилось зловоние, ударявшее прямо в нос. Но саксонец держался стойко.
– Ну, протяни-ка мне руку! – приказал он Бобу. – Подобраться к тебе совсем близко я все же не рискну.
Негр подчинился требованию, и саксонец осторожно взял одной рукой верхнюю, а другой – нижнюю челюсть зверя, чтобы попытаться разжать его зубы. Это удалось ему, но ценой поистине нечеловеческих усилий. Нет сомнения, что Фрэнк разорвал пасть скунсу, иначе бы просто ничего не получилось. Сделав это, он быстренько поспешил ретироваться – от нервного напряжения и смрада у него кружилась голова.
Негр был безумно рад своему освобождению. Хотя его рука кровоточила, он не обращал на это внимания, а кричал:
– Итак, теперь массер Боб показать, какой мужественный он быть. Верить ли теперь все белые и красные массеры, что Боб не бояться?
С этими словами он двинулся к своим спутникам. В тот же миг Олд Шеттерхэнд поднял ружье и направил его Бобу в грудь, приказав:
– Остановись, иначе я стреляю!
– О небо! Почему хотеть застрелить бедный, добрый массер Боб?
– Потому что ты заразишь нас, если прикоснешься. Быстро беги вниз по потоку как можно дальше и швырни всю свою одежду в ручей.
– Сбросить одежда? Массер Боб будет отдавать его красивый пиджак и прекрасные штаны с жилет?
– Все, все! Потом вернешься к нам и сядешь тут, в пруду, чтобы вода была тебе по горло. Давай, быстрее! Чем дольше ты будешь медлить, тем дольше это зловоние будет сидеть на тебе.
– Что за несчастье! Мой прекрасный костюм! Массер Боб постирать его, и тогда он больше не пахнуть!
– Нет, массер Боб подчинится мне, иначе я сейчас же застрелю его, – произнес с улыбкой Олд Шеттерхэнд. – Ну, раз, два, тр.. !
Он шагнул к негру с поднятым ружьем.
– Нет, нет! – взмолился тот. – Не стрелять! Массер Боб убегать, быстро, очень быстро!
Негр молниеносно исчез в ночной тьме. Конечно же, Олд Шеттерхэнд говорил все это не всерьез, но лучшего средства заставить Боба повиноваться сейчас не было. Тот вернулся довольно быстро и теперь должен был хорошенько отмыться в воде. В качестве мыла он получил мешанину из медвежьего жира и древесной золы из костра.
– Как жаль прекрасный жир медведя! – причитал чернокожий. – Массер Боб смочь натереть волосы этот жир и сделать себе много красивые кудряшки. Массер Боб быть славный ringletman117, ибо он смочь заплетать длинные косички, очень длинные.
– Не забудь помыться! – засмеялся Джемми. – Думай сейчас не о своей красоте, а о наших носах!
Черный, несмотря на то, что сбросил с себя костюм и сидел в воде, продолжал распространять тяжелое зловоние.
– Сколько же торчать здесь массер Боб и мыться? – спросил он.
– Пока мы останемся тут, а стало быть, до утра.
– Столько массер Боб не выдержать!
– Ты должен выдержать. Другой вопрос – вынесет ли это оставшаяся форель?! – Толстяк переглянулся со своими спутниками. – Не знаю, есть ли у рыб органы обоняния; если – да, то твоему визиту они не очень-то обрадуются.
– А когда массер Боб иметь право забрать свой костюм, чтобы его тоже стирать?
– Никогда. Он останется там, где ты его бросил, поскольку стал непригодным.
– Что же теперь носить бедный массер Боб?
– Дело, конечно, скверное. Твоим вещичкам нет замены. Тебе, пожалуй, придется облачиться в шкуру гризли, которую сегодня добыл Мартин. Но не горюй уж очень-то. Может, в Скалистых горах мы отыщем склад какого-нибудь первобытного портного, и ты сможешь обзавестись чулками и юбкой. А до тех пор тебе придется быть в арьергарде нашего отряда, потому что, по меньшей мере, ближайшие восемь дней тебе нельзя будет и близко к нам подходить. Так что, чем сильнее ты будешь тереть себя, тем скорее улетучится этот мерзкий запах.
И Боб тер себя, не жалея сил. Лишь голова бедолаги маячила над водой, а его неописуемые гримасы продолжали вызывать улыбки у тех, кто бросал на него взгляд.
Глава девятая. ХРАБРЕЦ, ИЩУЩИЙ ЛЕКАРСТВО
Все остальные снова собрались у лагерного костра. Естественно, разговоры крутились вокруг трагикомичного происшествия с Бобом. Когда эта тема была исчерпана, Длинному Дэви напомнили, что наступила его очередь рассказать какую-нибудь историю из собственной жизни. И он поведал о встрече с одним старым траппером, слывшим виртуозом стрельбы. Закончив описывать его удивительные трюки, янки заметил: