Май Роберт. Странствие 'Судьбы' (Главы из романа)

   От себя скажу, что это лекарство вылечило меня от проклятой морской болезни. А если вдуматься, то, видимо, и помогло мне преодолеть мучительное состояние нерешительности, владевшее мной все время, пока мы стояли на якоре в бухте Невиса. Из чего я заключаю, что кока - просто добротный эликсир, ничего волшебного в ней нет, но человеческую выносливость она повышает. И помогает утвердиться в том, что уже решено.
   13 апреля
   В полночь 8 апреля, пять дней назад, все паруса сникли так неожиданно, словно гигант, надувавший их, скоропостижно испустил дух. Мой флаг свисал с грот-мачты длинной мокрой тряпкой. Как я сам убедился, свеча, вынесенная на полуют, горела совершенно ровным пламенем.
   Приказав убрать все паруса, я спустился в каюту. Спать не мог. Меня охватило грозное предчувствие надвигающейся беды.
   Опасения подтвердились. Шторм налетел незадолго до рассвета.
   Мне не с чем сравнить неистовую силу первого удара. Выйдя из каюты, я почувствовал, что корабль дрожит всем своим существом. В следующий миг под оглушительный раскат грома рассвирепевший океан вздыбился у правого борта и обрушил на нас зеленую башню воды: ревущим вспененным валом матросов сбивало с ног, смывало в трюм или за борт.
   Моя "Судьба" крутилась как пробка в кипящем котле. Вопли, крики и стоны друг друга мы не слышали, слова уносило ураганом, как только они срывались с губ.
   И тут нас ударила вторая волна - она накрыла корабль до грот-реев. От удара я потерял сознание, а очнувшись, обнаружил, что меня отнесло на корму, где и зажало между рулем и ахтерштевнем. Я с трудом поднялся на ноги. Небо распарывали зигзаги молний.
   В этот момент я увидел индейца.
   Первой моей мыслью было, что бедняга рехнулся. Высоко вверху он привязывал себя веревкой к грот-мачте.
   Нас бросило с гребня волны в кипящий водоворот. Грохот грома, визг талей, треск лопающихся канатов. Предрассветную мглу снова прорезала вспышка молнии. Я увидел, что фигура на мачте - не видение. Это был Кристобаль Гуаякунда. Его лицо исказилось от крика, услышать который было, конечно, невозможно. Вот он взмахнул правой рукой, тыча куда-то пальцем. Он показывал мне за спину, в море, за корму корабля.
   Налетела третья волна, не столь страшная, как предыдущие. "Судьба" нырнула, накренилась, но через минуту, оправившись от удара, выровнялась. Я почувствовал, что по лицу льются струйки дождя. Этот добрый знак я приветствовал криком. Какое-то чутье подсказало мне, что свирепая ярость первых двух ударов не повторится и что дождь полил не зря.
   Как бы подтверждая мои ожидания, гром пророкотал уже справа, молнии исчезли, а волны били в борт уже не с такой исполинской силой, как раньше. Нет, шторм не стих, шквал выл в канатах и вантах, как черт в аду, но корабль держался на волнах, потрепанный, но не сдавшийся, не сломленный, может быть, и вовсе неистребимый.
   Дождь хлестал по лицу, а я благодарил бога. Эти падавшие с неба большие капли были для меня слаще любого вина. Над горизонтом показалось солнце. Желтое и мутное, едва видное за черными тучами, но солнце!
   Вспомнив об индейце, я взглянул наверх. Он все еще висел на мачте. Когда я разглядел его фигуру в тусклой пелене дождя, он снова показал рукой куда-то мне за спину. Он что-то кричал. Ветер уносил звук его голоса прочь. Как только шквал на мгновение ослабел, он закричал снова. На сей раз я услышал его.
   - Другой корабль! - кричал он. - Другой корабль!
   Я повернулся, цепляясь за расщепленные брусья ахтерштевня. Моя нога болела, руку сильно поранило при первом ударе налетевшего урагана. Кровь сочилась сквозь рукав и текла из разодранной ладони. Но мне было не до этого. Я во все глаза смотрел туда, куда указывал индеец.
   Там, в двухстах ярдах за нашей кормой, за пеленой брызг и дождя, в море медленно погружался "Храбрец", мачты его были снесены, корпус разбит. Он был похож на умирающего лебедя. По кораблю в панике метались люди, одни карабкались на ют, еще возвышавшийся над водой, другие прыгали за борт, надеясь найти спасение в море.
   "Храбреца" погубила тяжелая корабельная артиллерия. Его пушки, сорванные с места потопом, который вызвали три первых громадных вала, покатились, круша все на своем пути, по кораблю и пробили корпус в нескольких местах. "Храбрец" затонул в считанные секунды. Вот он скрылся под водой, потом снова появился на поверхности - так птица со сломанными крыльями пытается взлететь в последнем предсмертном усилии. Потом корабль перевернулся килем вверх и уже навсегда исчез в пучине.
   Я окинул взглядом предательские воды. И увидел людей. Гонимые ветром и волнами живые обломки кораблекрушения.
   - Мистер Барвик! - закричал я. - Канаты! Канаты!
   Матросы расхватали бык-гордени и гитовы и побросали их за борт. Они, конечно, упали далеко от тонущих. Между порывами шквалистого ветра до меня долетали безумные или молящие вопли гибнущих и ругань свесившихся за борт матросов.
   На мгновение среди волн я различил двоих. Люди кричали и размахивали руками. Налетел гигантский водяной вал, и я потерял их из виду. Когда волна откатилась, на плаву остался только один. Он совершенно выбился из сил. Но течение и волны по большой дуге постепенно подтаскивали его к нашему кораблю, и вот он уже почти рядом с самым дальним из брошенных нами концов. Он ухватился за него. Сорвался. Снова ухватился. Снова сорвался. Я увидел его остекленевший взгляд. Красные от соленой воды, невидящие глаза. Безумные. Дикие. Увидевшие смерть.
   - Сэм! - заорал я. - Сэм! Ради всего святого! Сэм!
   Мой Старый друг Сэмюэл Кинг сделал последнее нечеловеческое усилие. Ухватился. Удержался. Осилил.
   К полудню шторм утих. От него осталось только расплывчатое пятно на кромке мира - там, где встречаются море и небо. Солнце светило, дул издевательски-легкий ветерок. Мистер Барвик доложил, что поломка ахтерштевня несерьезная. Штормом также разбило затворные механизмы у шести пушек, сорвало два артиллерийских квадранта, сломало несколько рей и повредило два цепных насоса. За борт смыло четверых: Яна Саффа, Томаса Бара, Дейви Хауэлла, Неда Энгера. (Да будет всевышний милостив к их душам. Такой смерти не заслуживают даже тараканы.) Из команды злосчастного "Храбреца" мы спасли только Сэма Кинга...
   Я спросил индейца, зачем он забрался в шторм на мачту и привязал себя к ней. Он ответил, что так он себя чувствовал в большей безопасности.
   - Мы, чибчи, забираемся на деревья, спасаясь от диких зверей и испанцев, - сказал он мне.
   Не знаю, верить ему или нет. Во всяком случае, наше счастливое спасение его особенно не впечатлило.
   Что до меня, то раны оказались пустяковыми. Оно и лучше, ибо наш корабельный врач утонул.
   С той штормовой ночи ветер не стихал ни на день, и только однажды небеса расщедрились на дождь. Но, слава богу, это был такой ливень, что, приказав моим людям расставить пустые посудины по палубам и прежде всего под намокшими парусами, я сумел собрать двадцать пять бочек драгоценной жидкой манны небесной.
   Последние сутки ветер пронизывает до костей. Холодный туман окутал меня, словно плащом.
   До Ньюфаундленда не больше двух дней пути. Но я не знаю, доберусь ли живым до гавани Сент-Джона. Команда моего корабля замыслила последовать примеру Уолластона, Уитни и других. Со всей определенностью я это выяснил только вчера, хотя кое-какие слухи доходили до меня и раньше, сразу после шторма.
   Голова моя как чан с кипящим вином.
   Забраться в такую даль, столько поставить на карту, потерять сына, спасти друга - и столкнуться с предательством на собственном корабле!
   Во главе заговорщиков стоит, насколько мне известно, вечно всем недовольный солдат Ричард Хед. Его сообщники хотят захватить корабль, поставить Хеда капитаном и податься в пираты. Их оценка происходящего покоится на убеждении, что я плыву к своей смерти, и большинство считает, что их казнят вместе со мной.
   В первый раз о заговоре я узнал от моего пажа Робина. Он вбежал в каюту, словно за ним гнался сам дьявол, - щеки горят, глаза выпучены.
   - Капитан, - закричал он, - они хотят убить вас!
   Признаюсь, я не придал его словам особого значения. Он способный, но ленивый юноша, наяву грезит приключениями.
   - Кто хочет убить меня?
   - Все. Они говорят, что всадят вам в спину кинжал!
   - Один кинжал всей командой? Должно быть, цинга доконала их.
   Робин не улыбнулся.
   - Берегитесь, капитан. Я слышал, как они договаривались внизу. Один из них сказал, что вы сошли с ума. Тот солдат, у которого черная заплатка на лбу. Он говорил другим, что их единственное спасение - избавиться от вас.
   - Хорошо, я приму это во внимание, - пообещал я. - А теперь почисти занавеси.
   Во время шторма залило морской водой зеленые шелковые занавеси, закрывающие мою резную дубовую кровать. Недовольно бормоча, Робин отправился отчищать их.
   Я знаю этого Хеда - законченный негодяй. Заплатка на лбу якобы прикрывает рану, полученную в Турции. Не верю, что он хоть раз скрестил с турком мечи. Скорее всего повязка скрывает язву, которую он подцепил в притонах.
   О том, что узнал от Робина, я не сказал никому. Честно говоря, не очень этому поверил. Я знал, что большая часть моих людей не заслуживает доверия: чего ждать от наемников, бегущих от правосудия? Сейчас они устали и обозлены, им совсем не хочется возвращаться домой без добычи, на которую они рассчитывали, и отвечать перед законом, который нарушили. Но одно дело брюзжать и бранить власти, и совсем другое - убить своего законного командира. Я понаблюдал за Хедом, но не заметил в нем ничего, кроме угрюмости и брюзгливого недовольства. А в сложившихся условиях это нормально. Я решил, что Робин преувеличивает, что он ослышался или неправильно понял ворчливые жалобы и пустые угрозы.
   Но вчера вечером ко мне пришел Сэм Кинг и рассказал то же самое.
   - Хед подбивает их стать пиратами, - сказал он. - Его поддерживает по крайней мере три четверти команды.
   - Ты это сам слышал?
   - Да.
   - Тогда плохо, - признался я. - Уж если дошло до твоих ушей, значит, об этом знают все и, следовательно, намерения у них серьезные. Ты самый близкий мне человек на корабле. Хед не может не знать этого.
   Сэм посасывал свисающий ус.
   - Я думаю, у него тонкий расчет, - задумчиво произнес он.
   - Ты хочешь сказать, что он намеренно распускает слухи о заговоре? Зачем?
   - Чтобы напугать вас.
   Я рассмеялся. Покачал головой.
   - В таком случае, нам не о чем беспокоиться. Меня не напугает целый корабль таких ричардов хедов. Он, может быть, воображает, что я добровольно передам ему командование кораблем? Этот идиот, должно быть, спятил.
   Сэм смутился. Потом продолжал:
   - Мне кажется, у него есть два плана. Первый - захватить корабль, когда мы придем на Ньюфаундленд. У него достаточно сообщников, чтобы ускользнуть незаметно после ремонта корабля и пополнения запасов.
   - Оставив меня В Сент-Джоне?
   - Да.
   - Мертвым или живым?
   Сэм горько усмехнулся.
   - С точки зрения Хеда, это не имеет значения. Его единственная трудность - привлечь на свою сторону мистера Барвика.
   - Он, надеюсь, не с заговорщиками?
   - Не думаю. Но поручиться не могу.
   Я кивнул. Меня не удивило, что даже штурман моего собственного корабля может быть подкуплен или запуган негодяями. Если бы мы возвращались к королю, который верит в нас, то, несмотря на уготованную мне участь, команда могла бы надеяться сохранить свои головы. Но теперь даже самый тупой матрос "Судьбы" уже понял, что король Яков желал нашей неудачи с самого начала.
   - Ты говорил о двух планах. Какой же второй?
   Сэм вздохнул. Опустил глаза и начал вычерчивать мозолистым указательным пальцем круги на морской карте, разложенной у меня на столе.
   - Лоренс Кеймис, - промямлил он.
   - Кеймис? При чем здесь Кеймис?
   - Хед надеется, что вы разделите его судьбу, - сказал Сэм.
   Я чуть не задохнулся.
   - Этот жалкий мистер Хед сильно недооценивает меня. Уж не считает ли он, что я убью себя только из-за того, что он распустил слух о своем намерении украсть мой корабль и стать пиратом?
   - Я слышал, - сказал Сэм, - как он убеждал других, что вы в любом случае покончите с собой. Он не понимает ваших действий.
   Что-то в голосе Сэма заставило меня задуматься.
   Наконец я тихо сказал:
   - И ты тоже.
   - Адмирал?
   - Ты тоже не понимаешь моих действий, Сэм. А знаешь ли ты меня? И понимал ли ты меня когда-нибудь вообще?
   Мой старый друг закрыл глаза. Я увидел, что он плачет.
   - Я знаю вас со времени нашего похода во Францию. Лучшего человека я не встречал. Но я не понимаю вас. Да, сэр. Признаю. Не понимаю вас и думаю, что вы сами не понимаете. Вы плывете навстречу смерти. Вы возвращаетесь на плаху. - Он открыл глаза. В них блеснула решительность. - Я пойду за вами. До конца. И не потому, что вы спасли мне жизнь, когда потонул мой "Храбрец". Вы это хорошо знаете. У меня нет выбора. Вы мой друг. Вы приняли решение, и я ему подчиняюсь. Но если бы у меня был выбор... если бы я мог влиять на ваши решения...
   - Ты бы присоединился к мистеру Хеду?
   Я пожалел об этих глупых словах еще до того, как они сорвались у меня с языка.
   Ни один мускул не дрогнул на лице Сэма. Он спокойно смотрел на меня.
   - Я бы спас вас от вашего собственного безрассудства, - хрипло прошептал он.
   Я не мог смотреть в его честные глаза. Молча сидел, уставившись в свои морские карты. Потом вытащил кинжал и провел черту по океану до берегов Англии.
   - Это наш курс. Мистер Хед не остановит меня. И ты меня не остановишь. И сам я, судя по всему, себя не остановлю. Я дал слово. И сдержу его. Кроме того, ты слишком быстро отчаиваешься. Это тревожит меня. Ты никогда не был паникером. Должно быть, мозги у тебя немного отсырели во время купания в шторм. Секретарь Уинвуд...
   - Целый лес уинвудов не спасет вас от короля Якова! Он твердо решил погубить вас!
   - Вы так думаете, капитан?
   - Я это знаю, адмирал. И вы тоже.
   Я воткнул острие кинжала в сердце Англии.
   15 апреля
   Сегодня на рассвете слева по курсу появилось побережье Ньюфаундленда, по моей команде горнист протрубил сбор, и все выстроились на шканцах. Справа от меня, положив руку на рукоять меча, стоял Сэм Кинг, слева мистер Барвик. Было прохладно. Чтобы не дрожать от холода, я попросил Робина приготовить мне две рубашки. Не хватало, чтобы они подумали, будто я боюсь.
   Не теряя времени даром, я сразу перешел к делу:
   - Джентльмены, наши планы изменились. Я решил плыть домой, в Англию, не пополняя запасы и не ремонтируя корабль в гавани Сент-Джона.
   Все на мгновение затаили дыхание, раздалось несколько неодобрительных возгласов, потом наступила тишина. Взглянув на негодяев, сгрудившихся вокруг Ричарда Хеда, я заметил: они поняли, что я предупрежден об их намерении стать пиратами.
   Сам Хед лениво опирался на бочку для дождевой воды. Маленьким кривым ножом он ковырял в зубах. Солнце, отражаясь от воды, бросало блики на черную повязку на лбу, отчего она казалась третьим мигающим злобным глазом.
   - Есть ли вопросы, джентльмены? - поинтересовался я.
   Большинство подлецов косилось на своего вожака.
   Хед молчал. Он продолжал ковырять в зубах блестящим лезвием.
   Тишину нарушил наш оружейный мастер Уильям Герден. Он вышел вперед, сложив руки на могучей груди.
   - Адмирал, - сказал он, - я не обсуждаю ваше решение. Но я хотел бы знать причину. Почему надо сразу плыть в Англию, когда вы обещали, что мы отдохнем в Сент-Джоне?
   Я кивнул.
   - Я скажу почему, мистер Герден, хотя это и не доставляет мне удовольствия. У нас на борту есть джентльмены, столь мало заботящиеся о моем благополучии и собственной выгоде, что они готовы помешать моему возвращению в Англию. Они составили заговор с целью захватить мой корабль, как только я приведу его в гавань Сент-Джона. Меня они собираются оставить на мели, то есть на Ньюфаундленде, а "Судьбу" превратить в пиратское судно. Но, по моему мнению, те, кто замыслил такое предприятие, не додумали его до конца. Меня освободили из Тауэра по велению короля. Я возвращусь в Англию и отдам себя на его милость. Любой из вас, кто препятствует мне, не только делается пиратом - он становится между мной и королем. Если этого человека не убью я, его, надо думать, убьет король Яков. - Я замолчал. Внимательно посмотрел на каждого из тех, кто окружал Ричарда Хеда. Увидел, что мои слова произвели на них впечатление. - У меня же осталась только моя честь, и я постою за нее, - продолжал я спокойно. - Если кто-то из вас действительно хочет лишить меня права умереть благородной смертью, пусть выйдет вперед и постарается свершить свое подлое дело.
   Я вынул меч из ножен и ждал целых две минуты. Никто не вышел. Они стояли не шелохнувшись. Некоторые смотрели на Хеда. Но Хед закрыл глаза.
   Высоко на вантах я заметил индейца. Он бесстрастно взирал на нас сверху. Не знаю, что из происходящего он понимал. Сейчас мне кажется, все и так было понятно.
   - Хорошо, - сказал я. - Очень хорошо. Кажется, среди нас нет настоящих бунтовщиков. Меня это радует, джентльмены; радуюсь и за вас и за себя. Нас и так слишком мало для перехода через Атлантику, не хватало еще лишиться нескольких дюжих мужчин, которых пришлось бы вздернуть на рее. Вы согласны?
   Они закивали головами.
   Но я спрашивал только одного из них:
   - Вы согласны, мистер Хед?
   Хед, нахмурившись, рассматривал острие ножа. На мгновение показалось, что сейчас он метнет его в меня. Губы его сжались. Лицо почернело.
   - Мистер Хед!
   Негодяи поднял глаза.
   - Вы согласны, мистер Хед? Вы согласны, что никакого бунта нет?
   Хед смотрел на меня не мигая. Он задыхался.
   - Правильный ответ, - сказал я тихо, - "да, сэр".
   Хед ничего не ответил.
   - Да, сэр, - повторил я. - Скажите "да, сэр", если вас не затруднит, мистер Хед.
   Хед плюнул на лезвие ножа. А затем:
   - Да, сэр, - пробурчал он.
   - Громче!
   - Да, да сэр! - заорал Хед.
   Я кивнул. Вложил меч в ножны.
   - А теперь, мистер Хед, выбросьте ваш нож за борт.
   Внешне незначительный, но очень важный момент истины, Кэрью. Если Сэм Кинг прав - а у меня нет оснований ему не верить - и три четверти моей команды были готовы поддержать этого негодяя и предателя, то для него настал момент заявить о себе. Теперь все зависело от правильности моего суждения об этом человеке. Если черная повязка на лбу действительно скрывала - как то утверждал Хед - рану, полученную в бою с турками, то мне конец.
   Сын, сейчас я совершенно уверен, что Ричард Хед никогда в своей жизни не скрещивал мечей ни с одним турком. Он даже не осмелился принять вызов престарелого английского джентльмена, которому холодным апрельским утром требуются две теплые рубашки, чтобы удержать съежившееся тело от лихорадочной дрожи.
   Потому что...
   Потому что Ричард Хед помедлил, переминаясь с ноги на ногу, а потом забормотал:
   - Но это подарок отца.
   Первым засмеялся Сэм Кинг. За ним мистер Барвик. Затем его преподобие мистер Джоунз, мужчина нервный, который смеется ослиным смехом, да и то нечасто. Смех распространялся, как пожар в сухом лесу. Напряжение тяжелой сцены таяло, как струйки тумана с заиндевелых палуб под лучами восходящего солнца.
   Я не засмеялся. Я даже не улыбнулся.
   - За борт, мистер Хед. Либо вы, либо нож вашего отца. Мне все равно.
   Ричард Хед закрыл глаза. Я заметил, как на его грязной шее дергается нерв. Его дружки замерли.
   И тут с гримасой трусливого повиновения негодяй размахнулся и швырнул нож за борт. Он дугой сверкнул в солнечных лучах и упал в воду. Тишина стояла такая, что я услышал едва различимый всплеск.
   - Благодарю вас, - сказал я.
   Несколько матросов захлопали в ладоши и затопали ногами. Совершенно опозоренный Хед низко опустил голову и отвернулся. Но самое главное было еще впереди.
   Наш корабельный кок Симон Тавернер, толстый коротышка с хитрыми глазками, первый заговорил об этом. Он неуклюже вышел вперед.
   - Адмирал, - сказал он, - вы забыли одну вещь.
   - Попридержи язык, - рявкнул капитан Кинг, к которому вернулась уверенность.
   Сдерживая Сэма, я положил ему на плечо руку:
   - Давайте послушаем новости камбуза. Нам еще потребуются соленая говядина и свинина мистера Тавернера. А также сушеный горох и бобы, не говоря уже о заплесневелых галетах. У нас впереди еще тысяча восемьсот миль океана. Преодолеем мы их или нет, во многом зависит от сытости наших желудков.
   Кок откашлялся.
   - Сэр Уолтер, я за вас. Не бунтовщик. Никогда им не был. Но если я вернусь в Англию, меня ждет виселица.
   - Это почему же? - спросил я.
   - Убийство, сэр.
   - Тогда все справедливо, мистер Тавернер.
   Тавернер сплюнул.
   - Я убил хозяина харчевни, только и всего.
   - Тухлым супом?
   - Нет, сэр. Он отказался выдать мое жалованье. Началась драка. Я не хотел убивать этого старого мозгляка. Просто ударил его черпаком. Откуда мне было знать, что у него слабое сердце?
   Я покачал головой:
   - Печальный случай, мистер Тавернер. И хотя я теперь вижу, почему вы согласились плыть с нами, могу только указать вам на вашу недальновидность. Следовало знать, что в конце концов мы вернемся. Будем считать, что вы просто отложили свое свидание с виселицей на более поздний срок.
   Тавернер продолжал гнуть свое. Взгляд его выражал искреннее отчаяние.
   - Я надеялся на помилование, сэр. Инея один. Клянусь богом. Нас много таких, которые подписали договор, потому что вы обещали королю, что привезете золото, а если будет золото, то король, думали мы, будет доволен и простит нам прошлые прегрешения. А теперь вы везете нас в Англию, а у нас нет и позолоченной пуговицы, чтобы купить королевское помилование. Честно скажу, адмирал, если бы мы сделали стоянку на Ньюфаундленде, я бы не пошел в пираты. Но я бы убежал, сэр, клянусь богом, убежал.
   - Дезертирство, - прорычал Сэм Кинг. - Он хвастается тем, что стал бы дезертиром.
   Я поднял руку. Искренность Тавернера тронула меня. Как бы я ни презирал его аргументы, они все же вызывали во мне достаточно сочувствия, чтобы послушать и других.
   - Кого еще ждет виселица по возвращении в Англию? - спросил я.
   Более дюжины матросов вышли вперед, потупив взор и неловко шаркая ногами. Я выслушал каждого. По большей части их преступления были незначительными. Я не склонен прощать никакие преступления, Кэрью. Но беру на себя смелость усомниться в разумности той суровости, которой отмечены некоторые английские законы. Следует ли лишать жизни того, кто стянул пять шиллингов? Украл трех коров? Сжег стог соседского сена? По мнению многих сильных мира сего - следует, поскольку, дескать, закон есть закон и его нарушение оставляет дыру в ткани общества. А я скажу, что общество, требующее смертной казни для столь мелких мух, есть просто-напросто паучья сеть. Наказывать их стоит, но не смертью же. И недаром вельможные пауки ходят по ней совершенно спокойно, хотя виновны в гораздо более серьезных прегрешениях. Я собственными глазами видел, как власть имущие ради личной выгоды делали с законом все, что хотели.
   - Послушайте, - сказал я. - Я предлагаю вернуться в Англию тем же путем, каким мы плыли сюда. Нашей первой стоянкой будет Кинсейл в Ирландии. Те из вас, у кого есть причины ожидать виселицы, будут по прибытии туда свободны. Понятно? Я требую от вас верности только до Ирландии. Вы согласны?
   Они согласились. Думаю, с благодарностью.
   И плавание продолжается. Под тусклым небом, в крутом бейдевинде, корабль зарос грязью, вода в бочках быстро протухает. Хлеб заплесневел и зачерствел. Кости мои скрипят от холода. Меня покинули последние надежды. Оставив за собой Ньюфаундленд, мы изготовились переплыть Атлантику. Команда выполняет работу словно в забытьи. Я обещал сохранить их головы, но кто поможет мне сохранить свою? Мы плывем на восток, луна из-за облаков посмеивается над нами. С бунтом, кажется, покончено. Хед ковыряет в грязных зубах грязными ногтями. Сегодня ночью я могу спокойно размышлять только о своей смерти.
   21 апреля
   Туман. Вот уже два дня корабль окутан серой вязкой пеленой. Судя по всему, мы прошли около шестисот миль на восток по Атлантике.
   Между моей "Судьбой" и той судьбой, что ожидает меня в конце долгого пути домой, еще по крайней мере тысяча двести миль океана. А вообще-то я рад этому мерзкому туману. Готов плыть в нем хоть вечность.
   Ветер стих на шестой день после Ньюфаундленда. Гольфстрим несет нас тихо и печально вместе с водорослями, "Судьба" сейчас ничем не отличается от обычной щепки во власти течений. Туман во всем и повсюду. Вверху, внизу, впереди, за кормой, слева и справа. Обвисшие паруса, кажется, сделаны из тумана, впрочем, и серое море тоже. Такое однообразное унылое смешение стихий сродни моему настроению. Если я сейчас выйду на полуют и встану над каютой мистера Барвика, то носовую часть моего корабля я не увижу. Туман поглотил ее, избавил меня от необходимости даже думать о ней. В то же время я заметил, что туман на море увеличивает все предметы. Канаты стали толстыми как змеи, водяные капли, срывающиеся с них, кажутся мне крупными глобулами яда. Сучки и щербины под ногами на палубе вырастают до размеров головешек из потухшего костра.