Майер Стефани. Гостья

   Но рука ослабляет хватку, и его пальцы, шершавые и теплые, начинают нащупывать что-то на моей шее, сзади.
   – Невозможно, – выдыхает он.
   Что-то с глухим стуком падает на пол. Он выронил нож? Я пытаюсь придумать, как бы его поднять. Может, упасть? Рука на моей шее слишком расслаблена, он меня не удержит. Я слышала, где примерно приземлился нож.
   Вдруг он резко меня разворачивает. Что-то щелкает, и свет ударяет мне в левый глаз. Я охаю и пытаюсь уклониться. Его правая рука покрепче захватывает мои волосы. Свет перепрыгивает к правому глазу.
   – Не верю, – шепчет он, – ты человек…
   Ладони обхватывают мое лицо, я пытаюсь освободиться, но его губы крепко прижимаются к моим.
   На долю секунды я застываю. Меня еще в жизни никто не целовал. Не таким поцелуем. Родители лишь чмокали в щеки и лоб, когда-то давно. Я думала, что уже никогда этого не почувствую. Не уверена, правда, что успеваю почувствовать поцелуй – слишком много паники, ужаса, адреналина.
   Я резко вскидываю колено.
   Он хрипит, согнувшись, и я вырываюсь. Наверное, он ждет, что я побегу к входной двери, поэтому я ныряю ему под руку и бросаюсь к открытому черному входу. Я смогу обогнать его – даже с моим грузом. У меня есть фора, он все еще стонет от боли. Я знаю, куда бегу, – если не оставить следов, в темноте ему меня не найти. Я не уронила ничего из еды, и это хорошо. Жаль только, батончики пропали.
   – Подожди! – кричит он.
   «Заткнись!» – думаю я, но молчу.
   Он бежит за мной. Его голос все ближе и ближе:
   – Я не один из них!
   «Так я и поверила!»
   Я ускоряюсь, не отрывая взгляд от дороги. Папа раньше говорил, что я бегаю, как гепард. Когда-то давно, еще до конца света, я была самой быстрой в команде, чемпионкой штата по легкой атлетике.
   – Послушай! – кричит он изо всех сил. – Смотри! Я докажу. Остановись, посмотри на меня!
   «Это вряд ли».
   Я скатываюсь в овраг и мчусь через кустарник.
   – Я не знал, что кто-то еще остался! Пожалуйста, мне надо с тобой поговорить! – Его голос раздается совсем рядом. – Прости, что поцеловал тебя! Это было глупо! Просто я так долго был один!
   – Заткнись, – я произношу негромко, но знаю, что он слышит. Он близко. Меня еще в жизни никто не догонял. Я поднажимаю.
   Он тяжело дышит, но ускоряется вместе со мной.
   Что-то большое налетает сзади, сбивая с ног. Я чувствую во рту вкус земли, и тут меня придавливает чем-то тяжелым – я едва могу дышать.
   – По… дожди… дай… отдышусь, – пыхтит он.
   Он сползает и переворачивает меня лицом к себе. Садится на меня верхом, зажав мне руки ногами. Давит мою еду. Я рычу и пытаюсь выгнуться.
   – Смотри, вот, сейчас покажу! – твердит он. Он достает из заднего кармана какой-то цилиндрик и крутит кончик. Цилиндрик выстреливает лучом света.
   Он светит фонариком себе в лицо.
   В свете фонаря кожа отдает желтизной. Я вижу выступающие скулы, узкий нос и резко очерченный прямоугольник подбородка. Губы, достаточно полные для мужских, растянуты в улыбке. Брови и ресницы выгорели на солнце.
   Но он показывает мне другое.
   Его глаза, в свете фонаря – лучистая жидкая охра – настоящие, в них светится человечность. Свет фонаря перепрыгивает из правого зрачка в левый.
   – Смотри! Видишь? Я такой же, как ты.
   – Покажи шею. – В моем голосе недоверие. Лучше я буду думать, что это какой-то подвох. Я не понимаю, в чем смысл, но тут что-то не так. Надежды больше нет.
   Уголки его рта опускаются.
   – Ну… Разве недостаточно глаз? Ты же видела, я не один из них.
   – Тогда почему ты не хочешь показать мне шею?
   – Потому что у меня там шрам, – признается он.
   Я снова изгибаюсь, пытаюсь выползти, и его рука пригвождает мое плечо.
   – Сам нанес, для маскировки, – объясняет он. – У меня же нет таких шикарных волос, как у некоторых. Думаю, получилось похоже. Правда, больно было – жуть.
   – Слезь с меня.
   Он медлит, а затем легким движением поднимается на ноги, протягивает мне руку ладонью вверх.
   – Пожалуйста, не убегай. И чур не лягаться.
   Я не двигаюсь с места: если попробую убежать, он меня поймает.
   – Кто ты? – интересуюсь я шепотом.
   Он улыбается:
   – Меня зовут Джаред Хоу. Я уже больше двух лет ни с кем не разговаривал… наверное, выгляжу как сумасшедший, уж прости. А тебя как зовут?
   – Мелани, – шепчу я.
   – Мелани, – повторяет он. – Если б ты только знала, как я рад тебя видеть.
   Я пристально смотрю на него, не выпуская из рук мешок. Он медленно протягивает руку.
   И я за нее берусь.
   И только когда мои пальцы с готовностью обхватывают его запястье, я понимаю, что верю ему.
   Он помогает мне встать, но не убирает руку.
   – И что теперь? – настороженно спрашиваю я.
   – Ну, задерживаться тут нельзя. Зайдешь со мной в дом? Я забыл свой мешок. С холодильником ты меня опередила.
   Я качаю головой.
   Кажется, он вдруг понимает, что я на грани, вот-вот сломаюсь.
   – Тогда подожди меня, ладно? – почти умоляет он. – Я мигом. Только наберу нам еды.
   – Нам?
   – Неужели ты думаешь, что я тебя отпущу?
   Я не хочу, чтобы он меня отпускал.
   – Я… – Неужели я не доверюсь другому человеческому существу? Мы семья, часть вымирающего братства. – Я спешу. Мне далеко идти и… Джейми уже заждался.
   – Так ты не одна? – понимает он. На его лице отражается замешательство.
   – С братом. Ему всего десять, и он очень боится, когда я ухожу. Мне полночи до него добираться. Наверное, думает, что меня поймали. Он очень голоден. – Словно в подтверждение мой желудок громко ворчит.
   Улыбка Джареда возвращается, теперь она еще лучистее.
   – Подвезти?
   – Подвезти? – эхом повторяю я.
   – Давай договоримся. Ты подождешь, пока я наберу еды, а я отвезу тебя, куда скажешь, на моем джипе. На машине быстрее, чем своим ходом, даже такой бегунье, как ты.
   – У тебя есть машина?
   – Еще бы. А ты думала, я пешком сюда пришел?
   Я думаю о шести долгих часах пути и хмурюсь.
   – Глазом не успеешь моргнуть, как вернешься к брату, – обещает он. – Только никуда не уходи, ладно?
   Я киваю.
   – И, пожалуйста, поешь. Я не хочу, чтобы твое урчание нас выдало. – Он улыбается, и в уголках глаз собирается сеточка морщинок. Мое сердце ухает куда-то вниз, и я понимаю, что если понадобится, я буду ждать его всю ночь до утра.
   Он все еще держит мою руку, но наконец медленно, не сводя с меня глаз, ее отпускает. Отступает на несколько шагов и останавливается.
   – Только больше так не бей, пожалуйста, – умоляет он, касаясь моего подбородка, и снова меня целует.
   На этот раз я чувствую поцелуй. Его губы мягче рук и горячие – жарче, чем раскаленный воздух вечерней пустыни. Засосало под ложечкой – трудно дышать. Руки непроизвольно тянутся к нему. Я прикасаюсь к теплой коже щеки, к жесткой щетине на шее. Пальцы проводят по вспухшей складочке на коже… рубец… чуть ниже линии волос.
   Я захожусь криком.
 
   Я проснулась вся в поту. В полусне пальцы ощупывали тонкую полоску шрама на шее у позвоночника, оставшуюся после внедрения: едва заметное бледно-розовое пятнышко. Снадобья Целителя делали свое дело.
   Грубый шрам Джареда никого не обманет.
   Я зажгла ночник и подождала, пока выровняется дыхание. Адреналин струился по венам: сон казался таким реальным!
   Новый сон, но по сути неотличимый от других, мучивших меня уже не первый месяц.
   Нет, не сон. Воспоминание.
   Мои губы до сих пор чувствовали прикосновение горячих губ Джареда. Руки раскинулись, не спрашивая разрешения, шаря по смятой постели, ища и не находя, пока, наконец, не сдались, беспомощно упав на кровать. Сердце ныло.
   Я моргнула, стряхивая нечаянную слезу. Сколько еще я продержусь? Как вообще кто-то выживает в этом мире, в этих телах, чья память не желает оставаться в прошлом? Чьи эмоции так сильны, что мне не с чем их сравнить!
   Сон все не шел. На следующий день я буду совсем разбита, но еще много часов пройдет, прежде я успокоюсь. Лучше уж выполнить свой долг и покончить с этим. Может, хоть тогда я избавлюсь от неподобающих мыслей.
   Я заправила постель и побрела к компьютеру, одиноко стоящему на голом столе. Несколько секунд загорался экран, еще несколько секунд… и вот почтовая программа открыта. Адрес Искательницы просто найти – в моем списке всего четыре контакта: Искательница, Целитель, мой новый работодатель и его жена, она же – моя Утешительница.
 
   «Мой носитель, Мелани Страйдер, была не одна, – напечатала я, не утруждая себя приветствием. – Его зовут Джейми Страйдер, ее брат».
 
   На краткий миг я ужаснулась ее контролю. Прошло столько времени, а я даже не подозревала о существовании мальчика – и не потому, что он ничего не значил для нее, а потому, что она защищала его пуще других секретов. Были ли у нее другие важные тайны? Настолько священные, что она берегла их даже от моих снов? Неужели она так сильна? Мои пальцы дрожали, вбивая остальную информацию.
 
   «Судя по всему, подросток лет тринадцати. Они разбили временную стоянку – вероятно, где-то к северу от города Кейв-Крик в Аризоне. Впрочем, это было несколько лет назад, но на всякий случай можно свериться с картой. Если узнаю что-то новое, сообщу, как обычно».
 
   Я отправила письмо. И едва оно ушло, меня накрыла волна ужаса.
 
   Только не Джейми!
 
   Ее голос столь отчетливо прозвучал у меня в голове, словно я сама произнесла что-то вслух. Меня пробила дрожь… и тут же охватило нестерпимое желание снова написать Искательнице, извиниться, сказать, что это всего лишь глупые сны. Объяснить, что я еще не проснулась, попросить не обращать внимания на сонный бред.
   Чужое желание. Я выключила компьютер.
   «Ненавижу тебя», – прорычал голос в моей голове.
   – Тогда, может, тебе стоит уйти, – выпалила я. От звука моего голоса, отвечающего ей вслух, меня снова пробрала дрожь.
   Она впервые с самого внедрения заговорила со мной.
   Она совершенно точно становилась сильнее. Как и сны.
   Завтра мне все равно придется посетить моего Утешителя. При этой мысли мои глаза наполнились слезами досады и унижения.
   Я вернулась в постель, накрыла лицо подушкой и постаралась ни о чем не думать.

Глава 5
Безутешность

   – Приветствую вас, Странница! Располагайтесь, чувствуйте себя как дома.
   Я стояла на пороге кабинета Утешительницы, не решаясь войти.
   Она улыбнулась – едва заметное движение уголков губ. За долгие месяцы я научилась понимать выражения человеческих лиц, различать едва заметное подергивание и сокращение мускулов. Утешительницу явно позабавило мое нежелание войти, и в то же время она была разочарована тем, что моя скованность так и не прошла.
   Обреченно вздохнув, я шагнула в небольшую, ярко оформленную комнату и заняла свое обычное место – подальше от нее, в красном кресле.
   Она сжала губы.
   Чтобы не встречаться с ней взглядом, я уставилась в открытое окно, разглядывая плывущие по небу облака. Воздух в комнате был со слабым привкусом океанской соли.
   – Итак, Странница. Давненько вы ко мне не заглядывали.
   Я виновато на нее посмотрела.
   – Я вам написала насчет прошлой встречи. Нужно было позаниматься с одним студентом…
   – Да, я знаю. – Она снова едва заметно улыбается. – Я получила ваше письмо.
   Для своего возраста она была привлекательной – с человеческой точки зрения. Седина ей шла: собранные в свободный хвост длинные пряди не пепельно-серые, а белоснежные. И я еще ни у кого не встречала такого интересного изумрудного цвета глаз.
   – Простите, – сказала я. Кажется, она ждала ответа.
   – Все нормально, я вас понимаю. Вам нелегко сюда приходить. Вы искренне жалеете, что возникла подобная необходимость, и напуганы, потому что с вами это происходит впервые.
   Я разглядывала паркет.
   – Да, Утешительница.
   – Я же просила вас называть меня Кэти.
   – Да… Кэти.
   Она усмехнулась.
   – Что, Странница, никак не привыкнете к человеческим именам?
   – Нет. Честно говоря, все это сильно смахивает… на капитуляцию.
   Я посмотрела на нее. Утешительница медленно кивнула.
   – Что ж, в вашем случае это вполне объяснимо.
   Я снова потупилась, проглотив обидные слова.
   – Давайте поменяем тему, – предложила Кэти. – Вы по-прежнему получаете удовольствие от своего Призвания?
   – По-прежнему. – Это было уже проще. – Начался новый семестр. Я боялась, что мне надоест… ну, повторение одного и того же материала… но оказалось, что это не так. Старые истории каждый раз звучат по-разному.
   – Курт хорошо о вас отзывается. Говорит, что ваш курс один из самых востребованных в университете.
   Мои щеки загорелись от похвалы.
   – Приятно слышать. Как ваш супруг?
   – У Курта все замечательно, спасибо. Наши носители в превосходной для их лет форме. Думаю, у нас впереди еще долгая жизнь.
   Мне стало любопытно, останется ли она в этом мире, переселится ли в другого человеческого носителя, когда придет время, или отбудет. Но затрагивать некоторые щекотливые темы было ни к чему, и поэтому я сказала:
   – Мне нравится преподавать. Должно быть, это как-то связано с моим Призванием в качестве Водоросли, почти не пришлось переучиваться. Я так благодарна Курту…
   – Это им с вами повезло. – Кэти тепло улыбнулась. – Вы знаете, как сложно заполучить профессора истории, который побывал хотя бы на двух планетах учебной программы? Вам же довелось жить почти на каждой. Да к тому же на самом Истоке! Любая школа на этой планете вас с руками оторвет. Курт собирается загрузить вас так, чтобы даже времени на мысли о переходе в другое место не оставалось.
   – Почетного профессора истории, – поправила я.
   Кэти улыбнулась, а затем тяжело вздохнула – улыбка медленно угасла.
   – Вы так давно ко мне не заглядывали… я уж было подумала, что проблемы решились сами собой. А потом я вдруг поняла: может, вы не приходите, потому что становится все хуже.
   Я молчала, разглядывая свои руки.
   Светло-коричневая кожа – бронзовый загар, который никогда не сходил, неважно, проводила я время на солнце или нет. Над левым запястьем одна темная веснушка. Ногти коротко подстрижены. Мне не нравились длинные ногти. Они неприятно царапали кожу. Пальцы у меня были и без того такими тонкими и длинными, что с длинными ногтями выглядели странно… даже для человека.
   Утешительница подождала немного и спросила:
   – Интересно, мои догадки верны?
   – Кэти. – Я медленно выговорила ее имя. Еле слышно. – Почему вы оставили человеческое имя? Чтобы чувствовать… единение? Я про носителя? – Мне хотелось спросить и о выборе Курта, но это был слишком личный вопрос даже для супруги: задавать его нужно было самому Курту. Я, наверное, и так проявила бестактность, но Кэти рассмеялась.
   – Ну, конечно же, нет. Разве я вам не рассказывала? Хм. Может, и нет: моя работа слушать, а не говорить. Большинству Душ, с которыми я общалась, не требовалась такая поддержка, как вам. Знаете ли, я ведь прибыла на Землю в составе одной из первых партий, когда люди еще и понятия о нас не имели… Жила среди соседей-людей. Мы с Куртом несколько лет выдавали себя за наших носителей. Даже когда мы захватили прилегающую область, люди все равно то и дело забредали. Вот так я и стала Кэти. И потом, чтобы перевести мое предыдущее имя, потребовалось бы целых четырнадцать слов, и никаких уменьшительно-ласкательных. – Она улыбнулась. Косой лучик солнца упал на ее глаза, и на стене заплясал серебристо-зеленый отблеск. На миг изумрудная радужка заиграла переливами.
   Неужели эта кроткая женщина была в числе первопроходцев? С минуту я переваривала услышанное, глядя на нее новыми глазами, с гораздо большим уважением. Я никогда не относилась серьезно к Утешителям – до сего дня не возникало повода. Они были для тех, кто борется, для слабаков, я стыдилась сюда приходить; теперь же, услышав историю Кэти, я несколько раскрепостилась. Кэти понимала, что такое сила.
   – Сложно было? – спросила я. – Притворяться одной из них?
   – Нет, не очень. Разумеется, ко многому пришлось привыкать… так много нового. Эмоции били через край. Сперва получалось только одно: следовать привычной модели поведения.
   – А Курт… Вы сами решили остаться с супругом вашего носителя? Когда «все закончилось»?
   Больной вопрос, и Кэти сразу же это уловила.
   Она поменяла позу, подобрала под себя ноги и ответила, устремив взгляд куда-то над моей головой.
   – Да, я выбрала Курта… а он – меня. Конечно, поначалу это было всего лишь задание. Естественно, проводя так много времени вместе, выполняя опасную миссию, мы привязались друг к другу. Видите ли, у Курта как у ректора университета было много знакомых, приятелей. Наш дом стал пунктом внедрения. Веселые были времена. К нам в гости приходили люди, а выходили от нас собратья. Мы старались проворачивать все как можно быстрее и без лишнего шума – вы же знаете, как эти существа склонны к насилию. Каждый день мы жили в ожидании смерти, в постоянном возбуждении и часто – в страхе. По-моему, достаточно причин, чтобы остаться вместе после того, как необходимость в секретности отпала. И я могла бы солгать, успокоить, сказав, что все так просто. Однако… – Она покачала головой и поглубже вжалась в кресло, буравя меня взглядом. – За многие тысячелетия люди так и не разобрались в том, что такое «любовь». Что в ней от тела, а что – от разума? Что по воле случая, а что предначертано судьбой? Почему идеальные браки рушатся, а неподходящие пары живут в любви и согласии? Они не знали ответов, и я не знаю. Любовь просто есть, и все. Моя носитель любила носителя Курта, и их любовь не умерла, когда разумы поменяли владельцев.
   Она слегка нахмурилась и пристально посмотрела на меня. Я сгорбилась в кресле.
   – Мелани все еще тоскует по Джареду, – констатировала Кэти. Моя голова против воли кивнула. – Вы по нему тоскуете.
   Я зажмурилась.
   – Сны продолжаются?
   – Каждую ночь, – пробормотала я.
   – Расскажите о них. – Ее тихий голос уговаривал.
   – Не хочу вспоминать.
   – Знаю. Но попытайтесь. Это поможет.
   – Как? Как мне поможет, если я скажу вам, что каждый раз, закрывая глаза, я вижу его лицо? Что каждое утро просыпаюсь и плачу, оттого, что его нет рядом? Что воспоминания настолько сильны, что я больше не могу отличить, где ее, где мои?
   Я замолчала и стиснула зубы.
   Кэти протянула мне белый носовой платок. Я не двинулась с места. Утешительница подошла ко мне, уронила платок мне на колени, села на подлокотник моего кресла и стала ждать.
   Моего упрямства хватило на полминуты. Я со злобой вцепилась в кусочек белой ткани и вытерла глаза.
   – Ненавижу.
   – В первый год все плачут. Человеческие эмоции захлестывают. Так или иначе, но все мы немного дети. Раньше я не могла сдержать слез при виде заката. А порой плакала от умиления, почувствовав вкус арахисового масла. – Она погладила меня по голове, нежно поддела пальцами прядку, которую я заправляю за ухо.
   – Такие чудесные, шелковистые волосы, – заметила она. – И каждый раз все короче и короче. Почему вы их не отращиваете?
   Я уже не сдерживала слез: от гордости не осталось и следа, защита пала.
   К чему отговорки, что за короткими легче ухаживать? Если уж на то пошло, я пришла сюда выговориться и получить помощь… может, мне и вправду помогут.
   – Это не нравится ей. Она любит длинные.
   Вопреки моим ожиданиям, Утешительница не заохала. Кэти хорошо знала свое дело. Ее слегка бессвязный ответ последовал всего через полсекунды.
   – Вы… Она… она так сильна?
   С моих губ слетела страшная правда.
   – Да, если того пожелает. Наша история нагоняет на нее скуку. К примеру, когда я работаю, она все больше дремлет. Но все равно она здесь, внутри. Иногда я чувствую, что она ничуть не слабее меня. – Мой голос стих до шепота.
   – Странница! – ужаснулась Кэти. – Что же вы мне раньше не сказали, что все так плохо? И давно это?
   – Становится все хуже. Она все сильнее, но не настолько сильна, как Целитель рассказывал – помните, про Кевина? Контроль она пока не захватила. И не захватит. Я ей не позволю! – В голосе у меня появились истерические нотки.
   – Конечно, этого не случится, – успокаивала она. – Конечно, нет… Нужно было раньше мне сказать, что вы так… несчастны. Вам стоит показаться Целителю.
   Вся в растрепанных чувствах, я не сразу поняла, что она имеет в виду.
   – Целителю? Вы хотите, чтобы я сменила тело?
   – Никто не осудит ваш выбор, Странница. Если носитель дефективен…
   – Дефективен? Проблема не в ней, а во мне. Я слишком слаба для этого мира! – Я сидела, униженная, уронив голову на руки. Слезы душили.
   Кэти осторожно меня приобняла. Я так старалась совладать с бурей эмоций, что не отодвинулась, хотя и считала объятия делом интимным.
   Мелани тоже не пришла в восторг от идеи обниматься с чужаками.
   Само собой, она все слышала и сейчас, когда я наконец признала ее власть, торжествовала. Злорадствовала. Если меня переполняли чувства, ее всегда было сложнее контролировать.
   Я попыталась успокоиться и поставить нахалку на место.
   «Это ты не на своем месте». Ее мысль была тиха, но отчетлива. Неужели все так плохо? Она уже настолько сильна, что может говорить со мной, когда пожелает. Это было почти так же ужасно, как в первые минуты после пробуждения.
   «Уходи. Теперь я здесь живу».
   «Ни за что».
   – Странница, дорогая, нет. Вы не слабая, мы обе это знаем.
   – Гм.
   – Послушайте. Вы сильная. Необычайно сильная. Наш вид во многом единообразен, но вы выделяетесь из массы, вы храбрая. И ваши прошлые жизни – лучшее тому доказательство.
   – Прошлые, может быть, а эта? Куда делась моя сила?
   – Люди более индивидуальны, чем мы, – продолжала Кэти. – Они очень разные, и некоторые сильнее других. Я действительно верю, что любого другого Мелани сломала бы за считанные дни. Может, это случай, может, судьба, – судя по всему, столкнулись два самых сильных представителя наших видов.
   – И сравнение явно не в нашу пользу, верно?
   Она меня поняла.
   – Она не побеждает, Странница. Я ведь сейчас говорю с вами. А она лишь тень в уголке вашего сознания.
   – Она разговаривает со мной, Кэти. Думает о чем-то своем. У нее даже есть свои секреты.
   – Но она же не говорит вместо вас? Я бы на вашем месте и слова не выдавила.
   Я не ответила. Я чувствовала себя слишком несчастной.
   – Думаю, вам стоит задуматься о реплантации.
   – Кэти, вы только что сказали, что она сломает любую другую Душу. Не знаю, соглашусь ли я с вами… возможно, вы всего лишь выполняете свою работу и пытаетесь меня утешить. Но если она и правда так сильна, нечестно передавать ее кому-то другому только потому, что я «не справилась». Вы бы согласились ее взять?
   – Я не хотела вам говорить, чтобы не расстраивать.
   – Это значит, что…
   – Вряд ли это тело признают годным для повторного использования.
   – О-о!
   По спине побежали мурашки, причем ужас охватил не только меня.
   Мысль показалась неприемлемой. Я так легко не сдамся. Все долгие годы, пока моя последняя планета – мир Водорослей, как ее здесь называли, – вращалась вокруг своих солнц, я ждала. И хотя постоянно ощущать себя вкопанной оказалось куда сложнее, чем представлялось, хотя жизнь Водоросли показалась бы вечной на этой планете, я не сменила тело, до конца прошла жизненный цикл носителя.
   Отказ от тела выглядел расточительством, неблагодарным и неправильным, насмешкой над Душами, над самой нашей сутью. Мы делали наши миры лучше – в противном случае мы их просто не заслуживали. Вдобавок мы были бережливы. Все, что нам доставалось, мы улучшали, делали более красивым и мирным. А люди, грубые и разнузданные, так часто убивали друг друга, что убийство стало частью их жизни. За тысячелетия они изобрели разнообразные истязания: даже сухие официальные выкладки приводили меня в ужас. Войны бушевали почти на каждом континенте – узаконенное убийство, убийство по приказу, порочное и весьма эффективное. Представители мирных наций отворачивались, чтобы не видеть, как их сородичи умирают от голода на их пороге. Богатые ресурсы планеты распределялись неравномерно. И что самое мерзкое, их отпрыски – новое поколение, на которое мой вид чуть ли не молится, надежда на будущее – слишком часто становились жертвами жутких преступлений. И виноваты в этом не незнакомцы, воспитатели и опекуны. Страшными ошибками и алчностью люди подвергли опасности весь земной шар. Сравнивая вчерашний день с сегодняшним, нельзя не признать, что благодаря нам Земля стала лучше.
   «Вы уничтожаете целые виды, а потом похваляетесь друг перед другом».
   Я сжала руки в кулаки.
   «Вот избавлюсь от тебя – и дело с концом», – напомнила я ей.
   «Валяй, узаконь мое убийство».
   Я блефовала, но и Мелани тоже.
   О, она-то верила, что хочет умереть. В конце концов, она же бросилась в шахту лифта. Но это был миг паники и поражения. Совсем другое дело – смотреть на происходящее со стороны, с лучшего места в первом ряду. Я чувствовала, как адреналин – адреналин, вызванный ее страхом, – заструился по жилам при мысли о более сговорчивом теле.
   Хорошо бы снова быть одной. Ни с кем не делиться. Восторженно познавать этот мир, такой волнующий и новый, не отвлекаясь на злобное выселенное нечто, которому давно пора выметаться из чужой головы, где ему больше не рады.