Майер Стефани. Гостья

Стефани Майер
Гостья

   Моей матери, Кэнди, которая научила меня, что в любой истории главное – любовь.

Вопрос

 
Тело – мой дом,
мой конь, мой пес.
Что делать мне,
если умрешь?
 
 
Где мне прилечь,
Как мне скакать,
С кем дичь ловить?
 
 
Как же мне быть
без скакуна,
что резв и горд?
Как же понять —
чертополох
или клад впереди,
Раз тело, мой пес
умный, издох?
 
 
Как там вверху,
на небесах,
без крыш и дверей —
ветер в глазах,
 
 
как прокатиться
на облаках?
 

Мэй Свенсон

Пролог
Внедрение

   Целителя звали Брод-в-глубокой-воде.
   Он был Душой, а значит, по природе сама доброта: терпеливый, честный, высоконравственный, умеет сочувствовать – и полон любви. Беспокойство редко посещало Целителя. А уж раздражение – тем более. Однако поскольку Брод-в-глубокой-воде жил внутри человеческого тела, иногда он поневоле раздражался.
   Стараясь не обращать внимания на шепоток студентов-практикантов в дальнем углу операционной, он плотно сжал губы – выражение, которое плохо сочеталось с обычно улыбчивым лицом.
   Даррен, постоянный ассистент, заметил гримасу и похлопал Целителя по плечу.
   – Им просто любопытно, – негромко произнес он.
   – Внедрение – стандартная процедура. Ничего любопытного или захватывающего. Любая Душа с улицы ее выполнит, если понадобится. Пустая трата учебного времени… не на что тут смотреть. – Брод-в-глубокой-воде с удивлением распознал резкие нотки в своем обычно умиротворенном голосе.
   – Они еще ни разу не видели взрослого человека, – напомнил Даррен.
   Целитель удивленно приподнял бровь.
   – Они что, слепые? Никогда в зеркало не заглядывали?
   – Ты знаешь, о чем я: дикого человека. Еще бездушного. Из мятежников.
   Брод посмотрел на безвольное тело девушки, ничком лежащее на операционном столе. Он вспомнил состояние, в котором Искатели привезли это бедное разбитое тело в Лечебницу, и жалость наполнила сердце. Сколько же ты натерпелась, детка…
   Разумеется, сейчас она в идеальном состоянии – полностью излечена. Брод об этом позаботился.
   – Обыкновенное человеческое лицо, – прошептал Целитель Даррену. – У всех Душ такое. А как проснется, станет одной из нас.
   – Просто для них это так волнующе.
   – Лучше бы проявили хоть каплю уважения. Душа, которую мы сегодня имплантируем, не заслужила, чтобы на предназначенное ей тело глазели. Ей и так несладко придется во время акклиматизации. Несправедливо заставлять ее проходить через это.
   Говоря «это», Брод подразумевал отнюдь не любопытствующих студентов. В голосе снова зазвучали резкие нотки.
   Даррен ободряюще похлопал Целителя по плечу.
   – Все будет хорошо. Искателям нужна информация…
   При слове «искатели» Брод-в-глубокой-воде смерил Даррена взглядом, который иначе как свирепым не назовешь. Даррен потрясенно заморгал.
   – Извини, – тотчас спохватился Целитель. – Не хотел. Просто я переживаю за эту Душу.
   Он посмотрел на криоконтейнер у стола. Ровный, тусклый свет индикатора указывал на то, что резервуар занят и пребывает в режиме заморозки.
   – Ее специально выбрали для этого задания, – примирительно заговорил Даррен. – Исключительной отваги Душа. Ее жизни говорят сами за себя. Полагаю, она и сама бы вызвалась, если бы могла выбирать.
   – А кто из нас не вызвался бы, когда речь идет о высшем благе? Но сейчас… во благо ли это? Вопрос не в ее готовности, просто у любой, даже самой отважной, Души есть свой предел.
   Практиканты также обсуждали замороженную Душу.
   Брод ясно различал слова; шепот стал громче, голоса звенели от возбуждения.
   – Она жила на шести планетах.
   – Я слышал, что на семи.
   – Говорят, она каждый свой срок меняла вид носителя.
   – Как такое может быть?
   – Почти всеми побывала: Цветком, Медведем, Пауком…
   – И Водорослью, и Летучей мышью…
   – И даже драконом!
   – Не может быть, чтоб на семи.
   – На семи или больше. Начинала еще на Истоке.
   – Да ты что?! На самом Истоке?
   – Тише, пожалуйста! – вмешался Целитель. – Тех из вас, кто не желает осваивать профессию молча, прошу покинуть помещение.
   Все шестеро студентов пристыженно умолкли и чуть расступились.
   – Приступим.
   Все было готово: соответствующие препараты разложены возле девушки, длинные рыжеватые волосы убраны под операционную шапочку, стройная шея открыта. Девушка медленно дышала, накачанная снотворным. На золотистой загорелой коже не различить и следа недавнего… происшествия.
   – Даррен, запускай оттаивание.
   Седовласый ассистент уже стоял наготове возле криоконтейнера, держа руку на регуляторе. Он щелкнул предохранителем и остановил крутящийся диск. Красный огонек над серебристым цилиндриком замигал все быстрее и быстрее, меняя цвет.
   Брод-в-глубокой-воде сосредоточился на лежащем без сознания теле: точными короткими движениями сделал надрез у основания черепа, спрыснул жидкостью, которая остановит кровь, пока он будет расширять отверстие. Целитель аккуратно, стараясь не повредить, раздвинул шейные мышцы, обнажив бледный позвонок.
   – Душа готова, Целитель, – сообщил Даррен.
   – Отлично. Неси.
   Брод чувствовал присутствие Даррена, знал, что ассистент стоит наготове – они не первый год работали вместе. Целитель расширил отверстие.
   – Пошла, – прошептал он.
   Показалась рука Даррена: в сложенной ладони серебрилась еще не проснувшаяся Душа.
   Целитель много раз видел незащищенную Душу и неизменно поражался ее красоте. Душа сияла в ослепительном свете операционной ярче, чем прибор, поблескивающий в его руке. Покачиваясь и пульсируя, она вытянулась на ладони, радуясь свободе. Тонкие, воздушные соединения развевались тысячей нежных серебристых нитей. И хотя каждая Душа была по-своему прекрасна, эта просто завораживала.
   Не он один наслаждался зрелищем. До Целителя донесся тихий вздох Даррена и восхищенное перешептывание студентов.
   Даррен осторожно вложил крохотное искрящееся существо в раскрытое отверстие. Душа плавно скользнула в предложенное место, вплетаясь в чужое тело. Брод-в-глубокой-воде любовался умением, с которым она обживала новый дом. Соединения крепко обернулись вокруг нервных центров, разрастаясь, проникая в недоступные глазу глубины, проворно, ловкими движениями захватывая мозг, глазные нервы, ушные каналы. Вскоре на виду остался лишь крохотный мерцающий сегмент.
   – Молодец, – прошептал он Душе, зная, что та не слышит. Уши принадлежали девушке, а она спала крепким сном.
   Осталась рутина: завершить операцию. Он очистил и залечил рану, смазал клейким бальзамом края разреза, которые тут же сомкнулись над новым жильцом, и щеточкой втер порошок от шрамов в тонкую полоску, оставшуюся на шее.
   – Безупречно, как всегда, – сообщил ассистент. Отчего-то, по непонятной причине, помощник Целителя пожелал сохранить имя тела-реципиента.
   Брод-в-глубокой-воде вздохнул.
   – Бездарный день.
   – Ты просто выполнял свой долг. Ты же Целитель.
   – В данном случае от наших трудов больше вреда, чем пользы.
   Даррен уже начал уборку. Наверное, он не знал, что ответить. Целитель следовал Призванию, и этого Даррену было достаточно.
   Однако Брод-в-глубокой-воде был Целителем до мозга костей. Он не сводил тревожного взгляда с безмятежного, погруженного в сон тела: едва оно очнется, как от безмятежности не останется и следа. Весь ужас, пережитый девушкой перед концом, обрушится на невинную Душу, которую он только что своими руками поместил внутрь.
   Целитель наклонился и шепнул ей на ухо, страстно желая – скорее всего, тщетно – достучаться до получившей новый дом Души:
   – Удачи тебе, маленькая странница. Пусть тебе повезет!

Глава 1
Воспоминание

   Я знала, что все начнется с конца, а для этих глаз конец означал смерть. Меня предупреждали.
   Не «этих» глаз. Моих глаз. Моих. Теперь это я.
   Думала я на новом, странном, языке – сбивчивом и бестолковом. Совершенно беспомощном по сравнению со многими предыдущими, и в то же время непостижимым образом текучем и выразительном. Порой даже красивом. Теперь он мой. Мой родной язык.
   Следуя инстинкту, я надежно закрепилась в мыслительном центре этого тела, цепко вплелась в каждый вдох, подчинила каждый рефлекс, слилась с другим существом, стала им.
   Не «это» тело, мое тело.
   Действие лекарства проходило: туман в голове рассеялся. Я сосредоточилась и потянулась к первому – а точнее, последнему – воспоминанию… последние минуты, пережитые этим телом, память о конце. Меня не раз предупреждали о том, что сейчас произойдет. Человеческие эмоции намного сильнее, губительнее, чем чувства любого из моих прошлых видов. Я старалась подготовиться.
   Память заработала… Не зря меня предостерегали: к такому подготовиться невозможно.
   На меня обрушился ураган красок и звуков. Холод на ее коже, боль в теле – разрывающая, жгущая. Резкий металлический вкус на языке. И еще появилось новое, пятое, чувство, которого я никогда прежде не испытывала: в ее мозгу молекулы воздуха превращались в странные послания, приятные и предупреждающие… Запахи… Они отвлекали, сбивали с толку – меня, но не ее память. Памяти было не до новых запахов. В памяти остался лишь страх.
   Страх лишал сил, подгонял непослушные, нескладные конечности вперед и в то же время сковывал. Убегать, спасаться – всё, что оставалось.
 
   Я не справилась.
 
   Чужое воспоминание – пугающее, сильное и ясное – захлестнуло поставленный мной блок, ворвалось, и меня засосал ад последних минут ее жизни. Я была ею, и мы бежали.
 
   Темно. Ничего не вижу. Не вижу пола, не вижу своих вытянутых рук. Бегу вслепую, прислушиваясь к звукам погони, но слышу лишь стук в висках.
   Холодно… И больно, хотя это уже не важно. Как же здесь холодно.
 
   Воздух в ее носу казался отталкивающим. Неприятным… Неприятный запах. На миг ощущение дискомфорта выдернуло меня из воспоминания – лишь на миг, а затем снова втянуло внутрь, и глаза наполнились слезами ужаса.
 
   Я пропала, мы пропали. Это конец.
   Они уже рядом, дышат в спину. Я слышу их шаги… целая толпа! А я одна. Я не справилась.
   Искатели окликают меня. От их голосов сводит живот. Меня сейчас стошнит.
   – Все будет хорошо, – лжет одна, пытаясь меня успокоить… Выигрывает время. Слышно, как тяжело она дышит.
   – Осторожно, – предупреждает криком второй.
   – Не поранься, – умоляет третий. Проникновенный, заботливый голос.
 
   Заботливый!
   Кровь ударила в голову, и я чуть не задохнулась от жгучей ненависти.
   За все мои жизни я ни разу не испытывала подобных эмоций. Отвращение еще на секунду оторвало меня от воспоминания. Пронзительный, высокий плач ударил по ушам и отозвался в голове. Оцарапал дыхательные пути… В горле защипало.
   «Крик, – подсказало мое тело. – Ты кричишь».
   Я замерла, пораженная, и звук резко оборвался. Это было не воспоминание.
   Мое тело, оно… Она думала! Говорила со мной!
   Но тут удивление отступило перед силой воспоминания.
 
   – Осторожнее! – кричат они. – Впереди опасность!
   «Опасность сзади!» – мысленно кричу я в ответ. Но я вижу, что они имели в виду. Тусклый свет мерцает где-то впереди, в конце коридора. Не стена, не запертая дверь – не тупик, которого я так боялась, но ожидала. Черная дыра.
   Шахта лифта. Заброшенная, пустая и проклятая, как и все здание.
   Некогда укрытие, теперь могила.
   Я бросаюсь вперед, чувствуя, как накатывает волна облегчения. Выход есть. Да, выход – уход из жизни, в котором спасение.
 
   «Нет, нет, нет!» – Это уже моя, и только моя мысль. Я изо всех сил пыталась отделиться от той, предыдущей, но мы слились воедино и со всех ног бежим к нашей гибели.
   – Осторожнее! – В криках слышится отчаяние.
   Я понимаю, что они не успеют, и мне хочется смеяться, представляя, как их руки хватают воздух в каких-то дюймах позади меня. Я бегу быстро, даже не задерживаюсь в конце коридора и с разбега бросаюсь в отверстие.
   Пустота проглатывает меня. Ноги тщетно молотят воздух. Руки пытаются найти, за что ухватиться, что-нибудь твердое. Холодный воздух бьет в лицо, как смерч.
   Звук удара я слышу раньше, чем чувствую… Ветра больше нет…
   Зато пришла боль… Боль повсюду…
   Прекратите.
   «Слишком низко», – шепчу я, превозмогая боль.
   Когда же это закончится? Когда?..
 
   Чернота поглотила мучения, и я благодарно расслабилась, радуясь, что страшное воспоминание наконец-то закончилось. Чернота заслонила все, освободив меня. Я глубоко вдохнула, успокаиваясь, – привычка этого тела. Моего тела.
   Но затем краски вернулись, и неистовая волна памяти снова накрыла меня.
   «Нет!» – запаниковала я, испугавшись холода, боли и самого страха.
   Но это было другое воспоминание. Воспоминание внутри другого, последнего – как последний глоток воздуха – и все же, каким-то непостижимым образом, ярче и сильнее.
   Чернота заслонила все, оставив одно лицо.
   Лицо, которое выглядело для меня настолько же чужим, как для этого нового тела – безликие змеевидные щупальца моего прошлого носителя. Лицо, словно на картинках, с помощью которых меня готовили к этому миру. Их было сложно различить, разобраться в крохотных нюансах форм и оттенков – единственных показателях индивидуальности. Все одинаковые, как на подбор: посередине нос, над ним глаза, под ним губы, уши по бокам. Все чувства, кроме осязания, сосредоточены в одном месте. Череп обтянут мышцами и кожей, волосы – на самом верху и на странных щетинистых полосках над глазами. У некоторых мужских особей щетина покрывает и нижнюю челюсть. Цвет варьируется оттенками коричневой гаммы: от бледно-кремового до почти черного. Как еще их различишь, если не по цвету?
   Это лицо я бы узнала из миллиона.
   Я не могла отвести глаз от правильного, золотисто-коричневатого прямоугольника с чуть выступающими скулами. Волосы, покрывавшие только верх головы и щетинистые полоски над глазами, были всего на несколько тонов темнее, чем кожа, – если не считать нескольких соломенно-желтых прядок. Радужка глаз – чуть темнее волос, но тоже со светлыми крапинками. Крохотные морщинки вокруг глаз; ее воспоминания подсказали, что это следы улыбок и яркого солнечного света.
   Я не знала, что здесь принято считать красивым, но вдруг ясно увидела, что передо мной – воплощение красоты. От него невозможно было оторваться. И как только я поняла, лицо исчезло.
   «Мое», – пронеслась чужая мысль, которой там было не место. И я снова застыла, пораженная. Здесь должна быть только я. Почему же мысль прозвучала так уверенно, так отчетливо?..
   Невозможно. Откуда ей взяться? Теперь это я.
   «Мое, – обрушилась я на нее, в каждую букву вложив всю свою властность и силу. – Всё здесь мое».
   «Почему же тогда я ей отвечаю?» – спросила я себя, и тут мои размышления прервал звук голосов.

Глава 2
Подслушанный разговор

   Где-то совсем рядом со мной тихие голоса вели приглушенный разговор.
   – Боюсь, для нее это слишком, – мягко произнес глубокий мужской голос. – Впрочем, как и для любого. Столько насилия! – В тоне явно прозвучало отвращение.
   – Она только раз вскрикнула, – с ноткой ликования ответил более высокий и резкий женский голос, словно подчеркивая, что победа остается за ней.
   – Знаю, – согласился мужчина. – Она очень сильная. Другие и с меньшим бы не справились.
   – Она справится, я с самого начала говорила.
   – Может, вам стоит поменять Призвание, – колко ответил собеседник. «Сарказм», – подсказала память. – Стать Целителем, например, как я?
   Женщина издала звук, означающий веселье. Смех.
   – Это вряд ли. Нам, Искателям, как-то ближе другие диагнозы.
   Мое тело знало это слово, это название: «Искатели». По спине побежали мурашки – остаточная реакция. Разумеется, мне-то незачем бояться Искателей.
   – Я порой гадаю, как вы справляетесь с инфекцией человечности, – все еще раздраженно произнес мужчина. – Насилие – часть вашей жизни. Неужели врожденный темперамент ваших тел настолько силен, что вы получаете удовольствие от всех этих ужасов?
   Меня удивил обвинительный тон. Этот разговор был похож… похож на спор. Нечто, знакомое моему телу, но не мне.
   Женщина защищалась.
   – Мы не выбираем насилие. Мы с ним сталкиваемся по необходимости. Вам, остальным, повезло, что есть кто-то, готовый выполнять грязную работу. Мы трудимся ради вашего же спокойствия.
   – Когда-то трудились. Думаю, скоро ваша профессия исчезнет.
   – Взгляните на эту кровать, и вы поймете, что заблуждаетесь.
   – Всего лишь человеческая девушка, одна и без оружия! Да уж, страшна угроза!
   Женщина с силой выдохнула. Вздох.
   – Может быть, вы знаете, откуда она пришла? Откуда взялась в центре Чикаго, давным-давно цивилизованного города, в сотнях миль от любого очага сопротивления? Как ей это удалось, одной?
   Она задавала вопросы так, словно заучила их наизусть и не ждала ответов.
   – Это ваши проблемы, не мои, – сказал мужчина. – Моя задача – помочь этой Душе как можно безболезненнее адаптироваться в новом теле. И вы мне мешаете.
   Постепенно настраиваясь, приспосабливаясь к новому миру ощущений, я только сейчас поняла, что речь обо мне. Я та Душа, о которой они говорят. «Душа» – слово, у которого был еще и другой, новый для меня, смысл; слово, так много значившее для моего носителя. На каждой планете мы выбирали себе новое имя. Душа. Полагаю, весьма уместное определение. Невидимая сила, что управляет телом.
   – Мои вопросы не менее важны, чем ваши обязанности.
   – А вот с этим я бы поспорил.
   Послышалось какое-то движение, и женский голос внезапно перешел на шепот.
   – Когда она будет готова отвечать? Действие снотворного уже, наверное, проходит.
   – Дайте ей отдохнуть. Пусть сама во всем разберется и выберет время. Представьте, какой она испытает шок, осознав, что находится в носителе-бунтарке, которая к тому же пыталась совершить самоубийство, изувечить тело! Как можно в мирное время обрекать себя на такое! – Голос его звенел от переполнявших чувств.
   – Она сильная… – Женщина перешла на успокаивающий тон. – Видите, как легко она справилась с первым, самым страшным, воспоминанием?!
   – Ради чего?.. – пробормотал мужчина, по-видимому, не ожидая ответа.
   Но женщина ответила:
   – Нам необходима информация…
   – «Необходима», – утверждаете вы. Тут скорее не необходимость, а ваша прихоть.
   – И кто-то должен ее для нас достать, – продолжила женщина. – А судя по тому, что я знаю об этой Душе, она бы ни за что не отказалась от подобного испытания. Как ее называют?
   Последовало долгое молчание. Женщина ждала.
   – Странница, – наконец неохотно произнес собеседник.
   – Совершенно верно, – согласилась она. – Я не располагаю официальной статистикой, но все говорит о том, что она из немногих, если вообще не единственная, кто так много путешествовал. Да, имя Странница прекрасно ей подойдет, пока она не выберет новое.
   Он промолчал.
   – Впрочем, она может принять имя реципиентки… Хотя нам оно неизвестно – в базе данных она не зарегистрирована: ни отпечатков пальцев, ни скана глазной сетчатки.
   – Нет, человеческое имя Странница не возьмет, – пробормотал мужчина.
   Она отозвалась примирительно:
   – Каждому – свое утешение.
   – Из-за ваших методов поиска Страннице утешение ой как понадобится.
   Послышались резкие звуки – цокот каблучков по твердому полу. Женщина заговорила где-то в стороне от мужчины.
   – Вы слишком болезненно реагируете на первые дни вторжения, – сказала она.
   – А вы, судя по всему, – на мирное время.
   Женщина рассмеялась, но как-то фальшиво – совсем невесело. Видимо, мой разум уже приноровился улавливать истинный смысл по малейшим нюансам интонации.
   – Вы не совсем понимаете суть моего Призвания. Долгие часы, проведенные над документами и картами. В основном бумажная работа. И намного меньше столкновений или насилия, чем вы думаете.
   – Десять дней назад в погоне за этим телом вы не чурались смертоносного оружия.
   – Это скорее исключение, чем правило, вы уж мне поверьте. Не забывайте: если бы не бдительность Искателей, оружие, к которому вы питаете такое отвращение, давно обратилось бы против нашей расы. Люди убивают нас при первой возможности, без всяких угрызений совести. Те, кто испытал на себе враждебность аборигенов, считают нас спасителями.
   – Вы говорите так, будто идет война.
   – Да, война. Именно так это воспринимают остатки человеческой расы.
   Слова звенели у меня в ушах. Тело на них отреагировало: дыхание участилось, сердце забилось быстрее. Рядом с кроватью, на которой я лежала, стоял прибор, отмечая все изменения глухим пиканьем. Впрочем, Целитель и Искательница слишком увлеклись выяснением отношений и не обращали на него внимания.
   – Должны же они понимать, что эта война давно проиграна. Какое у нас численное преимущество? Миллион к одному? Думаю, цифры вам известны.
   – По нашим оценкам, наши шансы гораздо выше, – нехотя признала она.
   Казалось, это признание удовлетворило Целителя и заставило слегка сбавить обороты. Какое-то время он молчал.
   Я использовала это время, чтобы оценить ситуацию. Многое было очевидно. Я находилась в Лечебнице, восстанавливалась после некой особо травмирующей операции внедрения. Разумеется, тело было предварительно полностью излечено. От поврежденных тел избавлялись.
   Я поразмыслила над противоречиями, возникшими между Целителем и Искательницей.
   Согласно информации, которую я получила перед отлетом, Целитель был по-своему прав. Столкновения с оставшимися немногочисленными группами людей давно прекратились. Планета под названием Земля стала такой же мирной и уютной, как выглядела из космоса: заманчиво зелено-голубой, в пуховой пелерине белоснежных облаков. Теперь здесь жили Души, а значит – воцарилась гармония.
   Словесная перепалка между Целителем и Искательницей была вещью немыслимой, слишком агрессивной. «Интересно, – подумала я, – неужели те странные, расходящиеся волнами слухи, что шелестели в сознании этого… этого…»
   Я отвлеклась, пытаясь вспомнить название своего последнего носителя.
   У нас было имя, это я помнила. Но, покинув предыдущего носителя, я позабыла все названия. Мы использовали куда более простой язык, безмолвный язык мысли, соединявший всех в единое, общее сознание. Жизненно важная способность, если ты навеки врос корнями в густой черный ил.
   Я могла описать этот вид на моем новом – человеческом – языке. Мы жили на дне огромного океана, покрывавшего всю поверхность нашего мира – мира, у которого тоже было имя, но, увы, забылось и оно. На каждом из нас росло по сто рук, а на каждой руке – по тысяче глаз, и когда мы соединялись мыслями, весь океан оказывался в поле нашего зрения. В звуках мы не нуждались, и потому не слышали. Вкус воды, вкупе со зрением, давал нам всю необходимую информацию. Высоко-высоко над водой висело солнце, мы ощущали его вкус, питались им.
   Описание далось без труда, но имя этих созданий так и не нашлось в памяти. Я вздохнула, пожалев об утраченном знании, и вернулась к размышлениям об услышанном.
   Души, как правило, говорили только правду. Искатели, конечно, особый случай, но лгать друг другу не было смысла. Мысленный язык моего предыдущего носителя просто не годился для лжи: и захочешь – не соврешь. Но, прикованные к морскому дну, мы развлекались, рассказывая друг другу истории. Умение рассказывать истории считалось самым ценным талантом, поскольку всем приносило пользу.
   Порой факты в наших историях так тесно переплетались с вымыслом, что, пусть даже те и не врали, в общем потоке трудно было выловить крупицы истины.
   Мы думали о новой планете Земле – такой сухой, разнообразной, полной воинственных и злобных обитателей, мы с трудом себе их представляли – и ужас наш порой отступал перед возбуждением. Вокруг новой, захватывающей темы тут же стали роиться новые истории. Сообщения о войнах – войны! нам приходится воевать! – сперва были точны, но вскоре обросли неправдоподобными подробностями и превратились в миф. Если рассказы противоречили официальной информации, само собой, я верила рассказам.
   Но ходили и такие слухи: слухи о людях-носителях, настолько сильных, что Душам приходилось покидать их тела. О реципиентах, чье сознание противилось и не давалось. О Душах, что подчинялись воле человека, а не наоборот. Сказки. Дичь. Безумие.
   Но как же они схожи с обвинениями, которые выдвигает Целитель…
   Я прогнала эту мысль. Вероятно, он просто, как и многие из нас, испытывает отвращение к Призванию Искателей. Разве можно добровольно выбрать путь насилия и войны? Кому приятно выслеживать сопротивляющихся носителей? У кого хватит мужества лицом к лицу столкнуться с печально известной ожесточенностью этого вида, человеческим врагом, который убивает так легко, так бездумно? Здесь, на этой планете, Искатели превратились в… ополченцев – мой новый мозг предоставил новый, непонятный термин. Большинство считало, что стезя Искателей привлекает лишь самые нецивилизованные, самые неразвитые Души, худших представителей нашего вида.