Майер Стефани. Гостья

   Меня передернуло от ее мыслей об острых ножах и длинных металлических инструментах, которые можно превратить в дубинки. Только не оружие.
   «Хм. И как такие бесхребетные создания сумели нас одолеть?»
   «Числом и хитростью. Каждый из вас, даже ребенок, в сто раз опаснее любого из нас. Но вы как один термит в муравейнике. Нас миллионы, и все дружно, душа в душу, работают ради общего блага».
   Я описывала единство Душ, и меня охватило щемящее ощущение потерянности и страха. Кто я?
   Держась кустов, я подошла к небольшому строению. С виду это был обычный дом, хижина у дороги. Зачем его построили тут, в знойной пустыне?
   Тут явно давно не жили. Дверной проем зиял, двери не было, в пустых рамах окон торчали осколки стекла. Песок собрался у порога, засыпал пол хижины. Серые выцветшие стены, казалось, покосились от ветра.
   Я осторожно подошла к пустому проему, пытаясь унять беспокойство… Наверняка мы будем тут одни… как и вчера, как сегодня. Желанная тень звала и манила. Я отбросила страх и шагнула внутрь, все еще прислушиваясь, но ноги сами, уверенно и быстро, несли меня вперед. Я метнулась в сторону, прижавшись спиной к стене, инстинктивно, – эта привычка выработалась за долгое время скитаний Мелани, – и застыла, ослепшая, не решаясь двинуться дальше, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте.
   Как мы и думали, хижина оказалась пуста. Внутри не было никаких признаков присутствия хозяев. Посреди комнаты стоял скособоченный стол, кренясь на двух оставшихся ножках, металлический табурет одиноко ржавел рядом. Сквозь дыры в изношенном, черном от грязи ковре проглядывал цемент. Вдоль одной из стен с проржавевшей раковиной выстроились кухонные шкафчики – некоторые без дверец; небольшой, по пояс высотой, холодильник стоял нараспашку, являя взору темное заплесневелое нутро. У дальней стены примостился голый каркас дивана, над которым все еще висела – почти ровно – картина: собаки, играющие в покер.
   «Уютно тут, – подумала Мелани. Она расслабилась и теперь ехидничала. – Мебели больше, чем в твоей квартире».
   Я бросилась к раковине.
   «Мечтать не вредно», – услужливо подбодрила Мелани.
   Разумеется, было бы расточительством сохранить подачу воды в такое глухое место; Души тщательно следили за подобными мелочами. Но я все равно крутила ветхие краны – один настолько проржавел, что развалился у меня под рукой.
   Я направилась к шкафчикам, опустилась на жуткий ковер, чтобы как следует все осмотреть. Осторожно, двумя пальцами, я открыла дверцу, не желая потревожить какое-нибудь ядовитое пустынное животное, которое могло устроить тут логово.
   Первый шкафчик оказался пуст, на месте задней стенки виднелись деревянные перекладины стены. У следующего не было дверцы, зато внутри лежала пыльная стопка старых газет. Мне стало интересно. Я вытащила одну, стряхнула пыль на грязнущий пол и глянула на дату.
   – С человеческих времен, – хмыкнула я. Я не нуждалась в датах для подтверждения.
   В глаза бросился заголовок: «Отец насмерть обварил кипятком трехлетнюю дочь». С фотографии улыбалось ангельское светловолосое личико. Это была вовсе не первая страница, куда попадали самые отвратительные ужасы. Ниже красовался снимок мужчины, за два года до даты выпуска газеты объявленного в розыск за убийство жены и двоих детей; в заметке говорилось, что, возможно, подозреваемого видели в Мексике. Два человека погибли и три получили травмы в дорожной аварии, произошедшей по вине пьяного водителя. Ведется следствие по делу о подозрительном самоубийстве банкира одного из местных банков. Растлитель малолетних пошел на сделку с обвинителями и был отпущен на свободу. Труп пропавшей собаки найден в мусорном ящике.
   Я поежилась и бросила газету обратно в стопку.
   «Это исключение, а не правило», – тихонько подумала Мелани, стараясь, чтобы ужас моего свежего восприятия не коснулся ее воспоминаний о тех годах, обесцветив их.
   «Ну и как тут не решить, что у нас получится лучше? Что, возможно, вы не заслуживаете всех богатств, которые вам даны?»
   Ее ответ сочился ядом: «Если хотели очистить планету, могли бы просто нас взорвать».
   «Это все выдумки ваших фантастов; у нас нет подобных технологий».
   Она даже не улыбнулась моей шутке.
   «К тому же это было бы расточительно. Земля – чудесная планета… Гм, не считая этой мерзкой пустыни, разумеется».
   «Вот так мы и догадались, что вы здесь, кстати, – сказала она, вновь подумав о жутких газетных заголовках. – Из вечерних новостей исчезли криминальные сводки, педофилы и нарики выстроились в очереди в больницы, потек приторный сироп – вот чем вы себя выдали».
   «Ужас какой, исчезли криминальные сводки!»– иронично заметила я, переходя к очередному шкафчику.
   Я потянула тугую дверцу на себя… и наткнулась на золотник.
   – Крекеры! – завопила я, хватая выцветшую полураздавленную пачку. За ней лежала еще одна, выглядевшая так, словно кто-то на нее наступил. – «Твинкиз»…
   «Вот сюда погляди», – мысленно подтолкнула меня Мелани, указывая на три пыльные бутылки с отбеливателем, стоящие в самой глубине.
   «Зачем тебе отбеливатель? – спросила я, разрывая упаковку с крекерами. – Плеснуть кому-нибудь в лицо? Шибануть по голове бутылкой?»
   К моей величайшей радости, крекеры, пусть и превратились в крошево, сохранились под пластиком. Я высыпала крошки в рот и, почти не разжевывая, проглотила. Мне не терпелось поскорее отправить их в живот.
   «Открой бутылку и понюхай, – велела Мелани, оставив без внимания мой комментарий. – Отец так хранил воду в гараже. Остатки отбеливателя не дают воде зацвести».
   «Сейчас, сейчас». – Я прикончила один пластиковый лоточек с крекерами и принялась за следующий. Они пахли затхлостью, но даже затхлость казалась амброзией по сравнению со вкусом у меня во рту. Лишь прикончив третий лоточек, я заметила, что трещины на губах и в уголках рта горят от соли.
   Я потянулась за одной из бутылок, надеясь, что Мелани не ошиблась.
   Руки стали слабыми и непослушными. Нам с Мелани это не понравилось. Насколько ухудшилось наше состояние? Насколько еще хватит сил?
   Крышка была слишком плотно прикручена, я даже подумала, не приплавилась ли она.
   В конце концов мне удалось открутить ее зубами. Я осторожно вдохнула, не горя желанием нанюхаться едкого отбеливателя. Химический запах едва ощущался. Я принюхалась. Определенно это была вода – застоявшаяся, несвежая, и все-таки вода. Я сделала глоточек. Не чистый горный родник, но сойдет. Я принялась жадно пить.
   «Полегче», – предупредила Мелани, и пришлось с ней согласиться. Нам повезло, что мы набрели на этот запас, и не стоило безрассудно его тратить. К тому же теперь, когда соль перестала жечь, мне захотелось чего-нибудь посущественней. Я подняла упаковку «Твинкиз» и слизнула три раздавленных кекса.
   Последний шкафчик был пуст.
   Едва голод улегся, нетерпение Мелани передалось и мне. Не встретив возражений, я быстренько покидала добычу в рюкзак и переложила пустые бутылки в раковину. Емкости из-под отбеливателя весили немало, но это была приятная ноша. Сегодня ночью мне не придется засыпать на песке, изнемогая от голода и жажды. Вместе с глюкозой по жилам потекла энергия; я выбежала наружу, под слепящее полуденное солнце.

Глава 12
Неудача

   – Не может быть! Ты перепутала! Как же так?
   Неверящим взглядом я уставилась вдаль, и неверие быстро сменялось ужасом.
   Прошлым утром я позавтракала последним сплющенным кексом, днем нашла раздвоенную вершину и снова повернула на восток. Мелани сообщила последние координаты, и я чуть с ума не сошла от радости. Прошлой ночью я допила воду. На четвертые сутки.
   Нынешнее утро осталось в памяти смутным сочетанием слепящего солнца и отчаянной надежды. Время было на исходе, и, обшаривая взглядом горизонт в поисках последней метки, я паниковала. Ориентир – широкое плоское плато, окруженное тупоконечными пиками – просто-напросто никуда не умещался. Я вглядывалась изо всех сил, но в плотном частоколе гор на востоке и на севере не нашла ни единого просвета, где могло бы спрятаться наше плато…
   Солнце еще светило с востока, мне в лицо, и, пока утро не перешло в день, я остановилась передохнуть. Я так ослабла, что становилось страшно. Мышцы болели, но не от долгой ходьбы. Да, физические нагрузки и проведенная на голой земле ночь давали о себе знать, однако, это была другая, прежде незнакомая боль. Тело изнывало без влаги, и иссушенные мышцы протестовали. Я знала, что долго не продержусь.
   Я повернулась на запад, на миг убрав лицо из-под солнечных лучей, и вдруг увидела…
   Широкий контур с зубцами гор по краям. Ошибки быть не могло: далеко-далеко на западе, мерцая и расплываясь в дымке, словно мираж, над пустыней темным облаком нависло плато. Все это время мы шли не туда. Последний ориентир находился на западе… Нас разделяло расстояние большее, чем мы прошли за весь поход.
   – Не может быть… – снова прошептала я.
   Мелани замерла у меня в голове, оцепенела, пораженная, отчаянно пытаясь примириться с новой страшной действительностью. Я ждала ее ответа, взгляд блуждал по странно знакомым очертаниям, и вдруг на меня обрушилась вся тяжесть ее скорби и понимания. Я упала на колени. Безмолвный вопль – признание краха – отозвался в голове, добавив новый оттенок моей боли. Дыхание сбилось – беззвучное всхлипывание, без слез. Солнце поползло вверх по спине, пропитало жаром мои волосы.
   К тому времени как я взяла себя в руки, моя тень лежала крохотным кружком у ног.
   Я заставила себя подняться. Острые камушки врезались в кожу, я их не стряхивала и не отрываясь смотрела на плато, что давно дразнило меня далеким знойным маревом на западе.
   Наконец, сама не понимая зачем, я зашагала дальше.
   Я знала одно: на этот раз шла я самостоятельно. Мелани крохотной капсулой боли съежилась в моем сознании – в коконе, который она сплела вокруг себя. Помощи от нее ждать не приходилось.
   «Хрум… хрум…» – крошился гравий под медленными шагами.
   – Свихнувшийся старик, – пробормотала я, и грудь сотряс внезапный приступ хриплого кашля, рвавшегося из горла. Я кашляла и никак не могла прокашляться и, только когда глаза защипало от подступавших сухих невозможных слез, вдруг поняла, что хохочу. – Нет… Ничего там нет, и никогда не было… – выдыхала я в истерике и, словно пьяная, брела вперед, оставляя за собой цепочку неровных следов.
   «Нет! – Мелани выглянула из своего кокона на защиту «истины», за которую цеплялась до последнего. – Это я, я виновата. Я все напутала».
   Теперь я хохотала над ней, и обжигающий ветер уносил мой смех.
   «Подожди… постой… – Она попыталась отвлечь меня от «уморительной» смехотворности нашего положения. – А вдруг… то есть… А что если они тоже пошли этим путем?»
   Ее страх передался мне, и хохот оборвался – как отрезало. Я поперхнулась горячим воздухом, все тело трясло. Наконец дыхание восстановилось, от недавнего черного юмора не осталось и следа. Взгляд инстинктивно заметался в поисках свидетельств, что я не первая жертва пустыни. Вокруг раскинулись бескрайние просторы, и все же я не могла не высматривать… останки.
   «Нет. Нет, конечно! – Теперь Мелани успокаивала себя. – Джаред слишком умен. Он бы не отправился в путь, как мы: вот так, без подготовки. Ни за что не поставил бы под угрозу жизнь Джейми».
   «Ну разумеется, – согласилась я, позавидовав ее уверенности. – Во всем мире не сыщешь второго дурака, который сюда полез бы. Джаред, наверное, и проверять не стал. А может, вообще не догадался… Эх, и зачем ты такая умная…»
   Я почти машинально переставляла ноги. Мне все равно столько не пройти. Даже если бы каким-то чудом нас перенесло к подножию плато, что потом? Я была совершенно уверена, что там ничего нет. На спасение надеяться не приходилось.
   – Мы умрем, – сказала я и удивилась: в хрипящем голосе не было страха. Просто констатация факта. Солнце жаркое. Пустыня сухая. Мы умрем.
   «Да». – Мелани тоже была спокойна. Проще примириться со смертью, чем признать, что нашими действиями руководила прихоть безумца.
   «И тебя это не волнует?»
   Она на мгновение задумалась.
   «По крайней мере, я не опустила руки. И победила. Я их не выдала. Не причинила им вреда. Сделала все, что от меня зависело, чтобы найти их. Я пыталась их найти… и умерла за них».
   Ответить я смогла только через девятнадцать шагов. Девятнадцать раз под ногами вяло и бессмысленно хрустнул песок.
   «А ради чего умираю я? – Высохшие слезные протоки снова защипало. – Наверное, потому, что проиграла? Поэтому, да?»
   Песок хрустнул тридцать два раза, прежде чем она ответила.
   «Нет, – медленно подумала она. – Вряд ли. Пожалуй… Ну, наверное… Ты умираешь, чтобы стать человеком. – Мелани уловила двойной смысл фразы, и в ее мыслях проскользнуло что-то похожее на улыбку. – После стольких планет и носителей ты наконец нашла место и тело, ради которого готова умереть. Мне кажется, ты нашла свой дом, Странница».
   Песок хрустнул десять раз.
   У меня больше не было сил разжать губы.
   «Жаль, не получилось остаться здесь подольше».
   Ее ответ я уже не уловила. Возможно, она пыталась меня утешить. В знак благодарности, что привела ее в пустыню умирать. Она победила, осталась в своем теле до конца.
   Мой шаг стал сбивчивым. Мышцы молили о пощаде, как будто я могла им чем-то помочь. Думаю, сама я бы остановилась прямо там, но Мелани, как всегда, оказалась сильнее меня.
   Внезапно я ощутила ее не только в мыслях, но и во всем теле. Мой шаг стал шире и ровнее. Усилием воли она тащила мое полумертвое тело к недостижимой цели.
   Предвкушение бессмысленной борьбы вызвало у нее нежданную радость. Точно так же, как я ощущала ее, она чувствовало мое тело. Мое тело, ставшее моей слабостью, подарило ей контроль. Она упивалась возможностью свободно передвигать ноги и руки, какими бы бессмысленными не были движения. Она наслаждалась тем, что снова может это делать. Даже муки медленной смерти померкли.
   «Как ты думаешь, там что-то есть? – спросила она. – После смерти?»
   «Ничего, – ответила я твердо и уверенно. – Поэтому мы и зовем это окончательной смертью».
   «Души не верят в загробную жизнь?»
   «У нас слишком много жизней. Ждать чего-то еще… уже слишком. Всякий раз, покидая носителя, мы словно умираем и вновь возрождаемся – в следующем. Однако за моей смертью здесь возрождения не последует».
   Мы долго молчали. Наши ноги передвигались все медленнее и медленнее.
   «А ты? – наконец спросила я. – Ты веришь в жизнь после смерти?»– Я разворошила ее воспоминания о конце человеческого мира.
   «Некоторые вещи не умирают».
   Мы обе ясно понимали, о чем идет речь. Любовь, что мы испытывали к Джареду и Джейми, казалось, будет длиться вечно. Я попыталась понять, по силам ли смерти разрушить нечто настолько яркое и жизнестойкое. Возможно, любовь останется жить с Мелани в каком-нибудь сказочном месте с жемчужными вратами. Не со мной.
   Будет ли мне легче без этой любви? Трудно сказать. Казалось, она стала частью меня.
   Мы продержались лишь несколько часов. Даже Мелани, с ее несокрушимой силой воли, не могла требовать большего от сдающего тела. Мы почти ничего не видели, захлебывались сухим воздухом, жаждали – и не находили – живительного кислорода. Из растрескавшихся губ вырывались стоны боли.
   «На этот раз ты вляпалась по-настоящему», – слабо поддразнила я. Мы брели к высохшему деревцу, которое на несколько футов возвышалось над низким кустарником. Прежде чем упасть замертво, хотелось добраться до тонких полосок тени.
   «Да, – согласилась она. – По-настоящему».
   Мы добрались до цели. Едва мертвое дерево простерло над нами свою паутинистую тень, ноги отказались нас слушаться. Мы распростерлись ничком и уткнулись лицом в песок, мечтая больше никогда не видеть проклятого солнца, хватая ртом обжигающий воздух, слушая свое хриплое дыхание. Так продолжалось вечность.
   Наконец мы закрыли глаза. Веки изнутри были яркими и красными. Мы перестали чувствовать сетку тени; может быть, она больше не падала на нас.
   «Сколько еще?»– спросила я.
   «Не знаю, я умираю впервые… Час? Больше?»
   «Откуда мне знать».
   «И где бродит этот койот, когда так нужен?»
   «Может быть, нам повезет… нам не страшен грызодер…»– Мысли Мелани бессвязно блуждали.
   На большее нас не хватило. Не было сил сосредоточиться, составлять слова в предложения. Слишком много боли на нас обрушилось. Все мышцы в нашем теле взбунтовались в судорожной борьбе со смертью.
   Мы не боролись. Мы отдались на волю судьбы и ждали, время от времени погружаясь в воспоминания. Пока сознание не затуманилось, мы напевали про себя колыбельную. Этой колыбельной мы убаюкивали Джейми, когда земля была слишком жесткой, или ночь слишком холодной, или страх не давал уснуть. Брат уложил голову нам на грудь, мы приобняли его. А потом словно сами уткнулись в чье-то большое и сильное плечо, и новая колыбельная убаюкала нас.
   Свет в веках потемнел, но не от смерти. Опустилась ночь, и это опечалило нас. На жаре мы бы продержались меньше.
   Темнота и тишина длились вечность. А затем раздался звук.
   Мы едва обратили на него внимание. Может, нам послышалось. Может, наконец пришел койот. Хотелось ли нам этого? Неизвестно. Мы потеряли ход мыслей, забыли о звуке.
   Что-то встряхнуло нас, дернуло за онемевшие руки, потащило. У нас не осталось сил на слова, но мы надеялись, что все произойдет быстро. Мы ждали укуса. Вместо этого последовал толчок, и наше лицо повернули к небу.
   Полилась вода – влажная, прохладная, невозможная. Она стекала по глазам, смывая песок. Веки затрепетали, заморгали, стряхивая стекающие капли.
   Нам было не до песка в глазах. Подбородок вытянулся вверх, отчаянно ища воду, слепой рот раскрывался и закрывался, как клюв только что вылупившегося птенца.
   Нам послышалось, что кто-то вздохнул.
   А затем в рот полилась вода, мы принялись глотать, захлебнулись и закашлялись. Вода пропала, и наши слабые руки потянулись к ней. Кто-то твердым движением похлопал нас по спине, и дыхание восстановилось. Руки все еще хватали воздух в поисках воды.
   На этот раз явственно прозвучал вздох.
   Что-то прижалось к растрескавшимся губам, и вновь потекла вода.
   Мы жадно пили, на этот раз аккуратнее, только бы снова не забрали воду.
   Мы пили до тех пор, пока не заболел живот. Струйка воды становилась все тоньше, наконец иссякла совсем, и мы хрипло запротестовали. Еще одна емкость прижалась к нашим губам, и мы исступленно пили, пока не опустела и она.
   Казалось, еще глоток – и желудок взорвется, и все равно мы заморгали, пытаясь сфокусировать взгляд на воде. Было слишком темно, не видно ни единой звезды. Мы моргнули еще раз и поняли, что темнота ближе, чем небо. Над нами навис мрачный, как ночь, силуэт.
   Зашуршала ткань, и песок скрипнул под каблуком. Фигура выпрямилась, послышался резкий звук – звук расстегивающейся молнии, взрезавший ночную тишину.
   Лезвие света пронзило глаза. Мы застонали от боли, и наша рука взметнулась козырьком к закрытым глазам. Даже сквозь опущенные веки сияние казалось слишком ярким. Свет исчез, и прямо над нами послышался еще один вздох.
   Мы осторожно приоткрыли ослепшие глаза. Тот, кто склонился над нами, не произнес ни слова. В воздухе повисло напряжение, но нам было все равно. Было сложно думать о чем-то, кроме воды у нас в животе, и о том, где бы найти еще. Мы постарались сосредоточиться и разглядеть нашего спасителя.
   Несколько минут мы щурились и моргали, пока не различили тускло выделяющееся во мраке белое пятно под темным лицом. Мелькнула мысль: «Борода – как у Санта-Клауса». Откуда-то из глубин памяти выплыли другие черты лица. Все сходилось: крупный нос с раздвоенным кончиком, широкие скулы, густые седые брови, глубоко посаженные глаза с морщинистыми веками. Черты виднелись нам лишь намеками, но мы знали, как это лицо будет выглядеть при свете дня.
   – Дядя Джеб, – удивленно прохрипели мы. – Ты нас нашел.
   Он сидел на корточках подле нас. Услышав свое имя, он чуть качнулся на каблуках.
   – Н-да… – Грубоватый голос всколыхнул сотни воспоминаний. – Н-да… бедолага…

Глава 13
Приговор

   – Они здесь? – Слова вылетели сами, как вода, попавшая в легкие. Помимо воды меня волновал лишь этот вопрос. – Они добрались?
   В темноте невозможно было прочитать выражение лица дяди Джеба.
   – Кто? – спросил он.
   – Джейми! Джаред! – Наш шепот взвился, словно крик. – Джаред был с Джейми. Наш брат! Они тут? Дошли?
   Ответ последовал почти сразу.
   – Нет. – Твердо, без эмоций и без жалости в голосе ответил он.
   – Нет… – прошептали мы. Мы не повторяли за ним, а протестовали – зачем вернули жизнь? Зачем?! Мы снова закрыли глаза и прислушались к боли в теле, чтобы хоть немного отвлечься от боли внутри.
   – Послушай, – через некоторое время произнес дядя Джеб. – Мне тут нужно кое-что уладить. Отдохни немного, я за тобой вернусь.
   Мы не стали открывать глаза, не понимали значения слов, мы слышали только звуки. Шаги захрустели, удаляясь. Мы не знали, куда он пошел, да и не хотели знать.
   Они пропали. Не оставалось ни способа их найти, ни надежды. Мы никогда их больше не увидим: Джаред и Джейми исчезли – а уж они-то исчезать умели.
   Вода и ночная прохлада вернули ясность сознания, такую нежеланную сейчас. Мы перевернулись на живот и снова зарылись лицом в песок. Мы слишком устали, истощение перешло в новое, болезненное состояние. Надо уснуть, только бы не думать…
   И мы погрузились в сон.
   Проснулись мы все еще ночью, но на востоке уже угрожающе занимался рассвет – горы окрасились тусклым багрянцем. Во рту ощущался привкус земли, и поначалу мы не сомневались, что дядя Джеб нам приснился. Ну конечно же.
   Этим утром думалось яснее, и мы почти сразу заметили странный предмет у нашей правой щеки – явно не камень и не кактус. Мы потрогали его – твердый, гладкий – и подтолкнули: внутри маняще заплескалась вода.
   Дядя Джеб на самом деле побывал здесь и оставил нам флягу.
   Мы осторожно сели: казалось, что мы вот-вот переломимся пополам, как высохший прутик. Вообще-то мы чувствовали себя лучше. Должно быть, вода делала свое дело. Боль притупилась, и впервые за долгое-долгое время нам захотелось есть.
   Непослушными пальцами мы отвернули крышку. Фляга была не полной, но воды хватило, чтобы желудок снова растянулся – наверное, успел съежиться. Мы выпили все до последней капли – к черту экономию!
   В предрассветной тишине брошенная фляга упала на песок с глухим стуком. Теперь мы окончательно проснулись, вздохнули, жалея, что забытье прошло, и уронили голову на руки. Что дальше?
   – Зачем ты дал этой твари воду, Джеб? – возмутился сердитый голос где-то позади.
   Мы резко перевернулись, оперлись коленями. Увиденное не укладывалось в голове, сердце оборвалось.
   Вокруг дерева, под которым я сидела, полукругом стояло девять человек. Все они были именно людьми. Я ни разу не видела таких гримас у представителей моей расы. Губы кривились от ненависти, открывая оскаленные по-звериному зубы. Брови нависли над горящими злобой глазами.
   Шесть мужчин и две женщины, почти все крупнее меня. Внезапно я с ужасом поняла, почему они так странно держат руки перед собой, крепко зажав в них какие-то предметы. Они сжимали оружие: кто – короткие ножи, наподобие тех, что были у меня на кухне, прочие – клинки подлиннее, а один грозил огромным тесаком. Такой нож на кухне не пригодится. Мелани услужливо подсказала название: «Мачете». Другие держали длинные палки, металлические и деревянные. Дубинки.
   Среди них я признала дядю Джеба. В руках он небрежно сжимал предмет, который мне еще не доводилось видеть лично, только в воспоминаниях Мелани, как и тесак-мачете. В руках дяди Джеба было ружье.
   Я глядела с ужасом, Мелани же – с изумлением, поражаясь количеству выживших. Восемь человек. Она считала, что Джеб здесь один – в лучшем случае, втроем с кем-то. При виде стольких уцелевших представителей человеческой расы ее сердце запело от радости.
   «Идиотка, – одернула ее я. – Взгляни на них. Разве не видишь?»
   Я заставила ее увидеть происходящее моими глазами: от фигур в темных джинсах и хлопковых рубашках, побуревших от грязи, исходила почти осязаемая угроза. Даже если когда-то они и были людьми, в данную минуту они превратились в нечто другое, стали варварами, чудовищами, жаждущими нашей крови.
   В каждой паре глаз – смертный приговор.
   Мелани с неохотой пришлось признать, что я права. В эту минуту ее обожаемые люди предстали в худшем своем проявлении – как в газетных заголовках из заброшенной хижины. На нас смотрели убийцы.
   Лучше было бы умереть еще вчера. Зачем дядя Джеб спас нам жизнь?
   От этой мысли меня передернуло. В голове замелькали истории о человеческих зверствах. К горлу подступила тошнота. Я постаралась сосредоточиться. Иногда люди не сразу убивают врагов – хотят выпытать у них сведения… или надругаться над телами…