Майер Стефани. Рассвет

   Эдвард нежно коснулся моей щеки.
   – Я причиняю страдания. Но я не хочу, чтобы ты страдала.
   – Тогда сам не страдай. Ведь все остальное просто чудесно.
   Он прищурился, потом с глубоким вздохом кивнул.
   – Ты права. Что сделано, то сделано, тут ничего не изменишь. Нельзя, чтобы по моей милости ты тоже расстраивалась. Что угодно сделаю, чтобы исправить тебе настроение.
   Я посмотрела на него подозрительно, а он ответил безмятежной улыбкой.
   – Что угодно?
   В животе раздалось урчание.
   – Ты же у меня голодная! – Он вскочил с кровати, взметнув облако пуха.
   Тут я вспомнила.
   – Чем провинились подушки Эсми? – Я села в постели и потрясла головой, добавляя к снегопаду свою лепту.
   Эдвард, успевший натянуть легкие полотняные брюки, застыл в дверях, ероша волосы, из которых тоже вылетела пара перьев.
   – Провинились… Как будто я нарочно, – пробормотал он. – Скажи спасибо, что я не тебя растерзал, а подушки.
   Он со свистом втянул в себя воздух и помотал головой, отгоняя злые мысли. Его губы расплылись в улыбке, но я догадывалась, какого труда она ему стоила.
   Когда я соскользнула с высокой кровати, синяки и ушибы заныли более ощутимо.
   Эдвард ахнул. Он стоял, отвернувшись, сжимая побелевшие в костяшках кулаки.
   – Что, все настолько страшно? – как можно более беззаботно спросила я.
   Эдвард справился с дыханием, но пока не поворачивался, пряча от меня лицо. Я отправилась в ванную оценивать масштабы бедствия.
   Зеркало за дверью отразило меня в полный рост.
   Бывало, прямо скажем, и похуже. Легкая синева на скуле, распухшие губы – в остальном лицо в порядке. Тело покрыто лиловато-сиреневыми узорами. Самые трудно скрываемые – на руках и плечах. Ну и подумаешь! Я всю жизнь в синяках хожу, пока очередной успеет проступить, уже забываешь, откуда он взялся. Эти, правда, еще свежие – завтра зрелище будет пострашнее…
   Я перевела взгляд на волосы – и застонала.
   – Белла? – Эдвард вырос рядом со мной.
   – Мне эти перья за всю жизнь не вычесать! – Я горестно ткнула в похожую на куриное гнездо прическу и принялась выбирать пушинки по одной.
   – И кроме перьев ее ничего не волнует… – пробормотал Эдвард, но пух вытаскивать помог, причем у него дело двигалась в два раза быстрее.
   – Неужели тебе не смешно? Я же вылитое пугало огородное!
   Он не ответил, только еще проворнее заработал пальцами. Собственно, что спрашивать? И так понятно, в таком настроении ему не до смеха.
   – Ничего не выйдет, – вздохнула я. – Все присохло намертво. Попробую смыть под душем. – Повернувшись, я обняла его за талию. – Поможешь?
   – Лучше раздобуду что-нибудь на завтрак, – тихо ответил он, размыкая мои руки, и поспешно удалился. Я вздохнула ему вслед.
   Вот и весь медовый месяц. В горле встал комок.
   Смыв почти все перья и переодевшись в непривычное белое хлопковое платье, удачно скрывающее самые страшные синяки, я прошлепала босиком на восхитительный запах яичницы с беконом и чеддером.
   На кухне Эдвард у сияющей плиты как раз перекладывал омлет со сковороды на голубую тарелку. От запаха закружилась голова. Сейчас проглочу весь омлет одним махом вместе с тарелкой и сковородой!
   – Держи. – Эдвард с улыбкой повернулся и поставил тарелку на выложенный мозаикой столик.
   Примостившись на кованом стуле, я набросилась на горячий омлет. Обожгла все горло, но темпа не сбавила.
   Эдвард сел по другую сторону стола.
   – Надо кормить тебя чаще.
   – Когда? Во сне? – удивилась я. – Очень вкусно, кстати. А уж из рук повара, который сам ничего не ест, – вообще шедевр.
   – Кулинарные передачи, – пояснил он, просияв моей любимой хитрой улыбкой.
   Какое счастье видеть его улыбающимся! Наконец-то он хоть чуть-чуть пришел в себя.
   – А яйца откуда?
   – Передал уборщикам, чтобы забили холодильник. Впервые за все время. Надо их будет попросить собрать перья… – Осекшись, Эдвард уставился в пространство поверх моей головы. Я промолчала, боясь снова его расстроить.
   Завтрак я слопала весь, хотя еды там было на двоих.
   – Спасибо! – Я перегнулась через стол, чтобы поцеловать Эдварда. Он машинально ответил, но тут же замер и отстранился.
   Я скрежетнула зубами. Вопрос, который я все равно собиралась задать, прозвучал как обвинение.
   – То есть ты вообще больше до меня дотрагиваться не будешь?
   Эдвард помолчал, едва улыбнувшись, погладил меня по щеке. В его прикосновении было столько нежности, что я невольно наклонила голову и уткнулась ему в ладонь.
   – Ты же понимаешь, я не об этом.
   Он со вздохом опустил руку.
   – Понимаю. Да, именно так. – Эдвард вздернул подбородок и проговорил решительно: – Пока ты не переродишься, я не стану заниматься с тобой любовью. Чтобы не причинить тебе новую боль.

6. Развлечения

   Найти, чем меня развлечь, стало занятием номер один на острове Эсми. В ход шло все. Подводное плавание (я с трубкой, Эдвард – без, демонстрируя способность подолгу обходиться без воздуха). Экспедиция в джунгли, узкой полосой окаймляющие скалистый пик. Прогулки в гости к попугаям, обитателям южной оконечности острова. Мы любовались закатом из каменистой лагуны на западном берегу. Играли с дельфинами, плещущимися на теплом мелководье. Вернее, играла я; завидев Эдварда, дельфины тут же бросались врассыпную, как от акулы.
   Эдвард пытался загрузить меня по полной, чтобы я даже не заикалась о сексе. Все попытки пристроиться с ним вдвоем перед плоским плазменным экраном и не делать ничего тут же пресекались волшебными словами «коралловые рифы», или «подводные пещеры», или «морские черепахи». Целый день мы носились по острову и, когда садилось солнце, я уже не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой.
   За ужином я клевала носом над тарелкой – однажды так и заснула, Эдварду пришлось нести меня в постель. А еще он все время готовил огромные двойные порции, которые я съедала одна, умирая от голода после карабкания по скалам и плавания. Осоловев от еды, я, само собой, засыпала на ходу. Хитроумный план в действии.
   При таком раскладе шансы соблазнить Эдварда катастрофически таяли. Но я не сдавалась. Пробовала переубеждать, уговаривать, дуться – без толку. Какие тут убеждения, если глаза слипаются на полуслове… А мне снились сны – в основном кошмары, настолько яркие и неотличимые от реальности (видимо, из-за буйства красок на острове), что я все равно поднималась утром невыспавшаяся.
   Примерно через неделю я решила поискать компромисс.
   Теперь я спала в голубой комнате. Уборщики пока не приходили, поэтому в белой спальне до сих пор высились сугробы из пуха и перьев. А голубая была поменьше, и кровать поскромнее. Стены отделаны темными тиковыми панелями, и все обтянуто роскошным голубым шелком.
   Постепенно я привыкла переодеваться на ночь в кружевные наряды из коллекции Элис. По сравнению с микроскопическими купальниками, которые она сунула мне в чемодан, их можно было считать целомудренными. Неужели Элис было видение, что мне понадобится что-нибудь в таком роде, и все эти соблазнительные кружева и шелк не случайность? Бр-р. Представить стыдно.
   Начинала я потихоньку – с шелковой пижамы цвета слоновой кости, опасаясь, что слишком открытые вещи при моих синяках скорее оттолкнут. Я была готова пойти дальше. Но Эдвард обращал на кружева и шелк не больше внимания, чем на заношенные треники, в которых я спала дома.
   Синяки постепенно проходили – местам желтея, местами исчезая совсем. Поэтому сегодня я утащила в отделанную деревом ванную, чтобы переодеться после душа, самый куртизанский комплект. Черный кружевной – даже смотреть стыдно. До самого выхода из ванной я старательно отворачивалась от зеркала. Боялась струсить.
   Наградой мне были широко распахнувшиеся при виде меня глаза Эдварда – лишь на секунду, потому что справился он с собой моментально.
   – Ну как? – Покрутившись, чтобы продемонстрировать наряд со всех сторон, спросила я.
   Он откашлялся.
   – Очень красиво. Ты всегда красивая.
   – Спасибо… – с легкой обидой протянула я.
   Мягкая постель манила со страшной силой. Эдвард обнял меня и прижал к себе – все как всегда, как и в предыдущие ночи. В этой жаре и духоте без его прохладных рук не заснешь.
   – Давай договоримся, – сквозь подступающий сон пробормотала я.
   – Никаких уговоров!
   – Ты ведь даже не знаешь, о чем…
   – Все равно.
   – Ну и пусть, – со вздохом согласилась я. – Я просто хотела… А, ладно.
   Подождем, пока проглотит наживку. Я зевнула.
   Хватило минуты. Я даже не успела вырубиться окончательно.
   – Хорошо. Рассказывай, что ты хотела.
   Я стиснула зубы, чтобы не улыбнуться. Перед возможностью сделать мне подарок Эдвард никогда не мог устоять.
   – Мне тут подумалось… По идее, Дартмут всего лишь прикрытие, но что плохого, если я действительно поучусь семестр в колледже? – Я повторяла его собственные слова из прошлого, когда он уговаривал меня повременить с превращением в вампира. – Буду развлекать Чарли историями о студенческой жизни. Обидно, конечно, если не смогу угнаться за институтскими умниками. И все же… Восемнадцать, девятнадцать – какая, по большому счету, разница? Морщинами за год я вряд ли покроюсь.
   Эдвард погрузился в долгие размышления. Затем произнес глухим голосом:
   – Ты хочешь подождать. Побыть человеком.
   Я прикусила язык, чтобы дать Эдварду как следует все обдумать.
   – Зачем ты так со мной? – неожиданно зло выпалил он сквозь зубы. – Думаешь, мне и без этого не тяжело? – Эдвард собрал в кулак кружевную пену, и я испугалась, что сейчас он оторвет все оборки с мясом. Но пальцы разжались. – А, все равно. Никаких уговоров.
   – Я хочу в колледж.
   – Нет, не хочешь. Ради чего снова подвергать твою жизнь опасности? Ставить ее под удар?
   – Я правда хочу. Не столько в колледж, если честно, сколько еще чуть-чуть побыть человеком.
   Эдвард закрыл глаза и шумно выдохнул через нос.
   – Белла, ты меня с ума сведешь! Сколько было разговоров на эту тему, и каждый раз ты умоляла сию же секунду сделать тебя вампиром.
   – Да, но… Теперь у меня есть причина остаться человеком подольше.
   – Какая причина?
   – Догадайся. – Я сползла с подушек и поцеловала его.
   Эдвард ответил, но это был совсем не тот поцелуй, который означал бы мою победу. Поцеловал просто из вежливости, чтобы не обидеть. Полностью себя контролируя. Издевательство какое… Он бережно отстранил меня и, обвив руками, прижал к груди.
   – В тебе и так столько человеческого, Белла. Поведением правят гормоны, – усмехнулся он.
   – В том-то и дело, Эдвард. Эта часть человеческой натуры мне нравится. И я пока не хочу с ней расставаться.
   Пройдут годы, прежде чем я перестану быть жаждущим крови новорожденным вампиром и снова обрету эту радость.
   Я не смогла подавить зевок, и Эдвард улыбнулся.
   – Ты устала. Поспи, любимая. – И он начал напевать мою колыбельную, которую сочинил в нашу первую встречу.
   – Интересно, откуда взялась усталость? – ехидно пробормотала я. – Ты ведь совсем ни при чем, да?
   Он снова усмехнулся и продолжил мурлыкать колыбельную.
   – Учитывая, как я еле до кровати доползаю, должна была бы спать как сурок.
   Колыбельная прервалась.
   – Так и есть. Спишь как убитая. За все время, что мы тут, я от тебя во сне и слова не слышал. Если бы ты не храпела, подумал бы, что впадаешь в кому.
   Я пропустила мимо ушей шутку насчет храпа – я не храплю.
   – И не металась во сне? Странно. Обычно, когда снятся кошмары, я всю постель переворачиваю. И кричу.
   – Тебе снятся кошмары?
   – Реалистичные до жути. И очень выматывающие. – Я зевнула. – Не может быть, чтобы у меня никаких воплей во сне не вырывалось.
   – А что именно снится?
   – Сны разные. И одновременно похожие. Потому что цветные.
   – Цветные?
   – Очень яркие, совсем как в жизни. Обычно во сне я чувствую, что сплю. А здесь нет. И от этого еще страшнее.
   – Что же в них страшного? – В голосе Эдварда послышалась тревога.
   Я поежилась.
   – В основном… – И умолкла.
   – В основном? – переспросил Эдвард.
   Что-то мешало мне рассказать о появляющемся во всех кошмарах младенце. Это слишком мое, слишком личное. Поэтому я ограничилась только одним фрагментом сна. Которого, впрочем, было достаточно, чтобы на кого угодно нагнать страху.
   – Вольтури! – прошептала я.
   Эдвард прижал меня к себе крепче.
   – Они нас больше не тронут. Ты скоро станешь бессмертной, а значит, им не к чему будет придраться.
   Я уютно устроилась в его объятиях, чувствуя, правда, легкий укол совести, что ввела Эдварда в заблуждение. В кошмарах я боялась совсем не того, о чем он подумал. Не за себя. За мальчика.
   Теперь я видела другого ребенка, не того вампиреныша с налитыми кровью глазами на груде тел моих родных и близких. Младенец, являвшийся мне уже четыре раза за прошедшую неделю, был явно человеческим – розовые щечки, светло-зеленые широко распахнутые глаза. Но, как и вампиреныш, при виде Вольтури он трясся от ужаса и отчаяния.
   В этой смеси прежнего и нового кошмаров я чувствовала себя обязанной защитить неизвестного малыша. По-другому никак. И в то же время я знала, что это невозможно.
   От Эдварда не укрылось появившееся у меня на лице затравленное выражение.
   – Чем тебе помочь?
   Я поспешно прогнала страшные мысли.
   – Это просто сны, Эдвард.
   – Хочешь, я буду петь колыбельную? Всю ночь. И ни один кошмар близко не подберется.
   – Ну, там ведь не только кошмары. Некоторые сны очень красивые. Разноцветные. Как будто я плаваю под водой, среди рыб и кораллов. Как наяву, совершенно не чувствуешь, что спишь. Наверное, все дело в этом острове. Тут везде такие яркие краски…
   – Хочешь домой?
   – Нет. Пока нет. Мы можем еще тут побыть?
   – Сколько угодно, Белла, – пообещал он.
   – А когда начинается учебный год? Я совсем забыла о времени.
   Эдвард вздохнул. И наверное, снова замурлыкал колыбельную, но я уже не слышала, провалилась в сон.
   Когда я проснулась, вздрагивая отужаса, снаружи было темно. Этот сон – такой живой, такой настоящий, со всеми ощущениями… Я ахнула вслух, не понимая, где я и почему вокруг темно. Еще миг назад я грелась в лучах ослепительно яркого солнца.
   – Белла? – прошептал Эдвард, обнимая меня и укачивая как ребенка. – Все хорошо, любимая?
   – Ох! – выдохнула я. Всего лишь сон. Мне все приснилось. Из глаз вдруг стремительным потоком хлынули слезы.
   – Белла! – уже громче, с тревогой позвал Эдвард. – Что с тобой? – Холодными пальцами он вытирал слезы с моих горячих щек.
   – Мне все приснилось! – Из груди вырвалось рыдание. Непрошеные слезы пугали, но справиться с охватившим меня горем не было сил. Я хочу, хочу, чтобы этот сон оказался явью!
   – Все хорошо, любимая, все в порядке. Я здесь. – Эдвард баюкал меня в объятиях, чуть-чуть резковато для попытки утешить. – Опять страшный сон? Это сон, всего лишь сон…
   – Не страшный… – Я мотнула головой и потерла глаза тыльной стороной кисти. – Это был хороший сон. – Голос опять дрогнул.
   – Тогда почему ты плачешь? – недоумевал Эдвард.
   – Потому что проснулась! – прорыдала я, стискивая руки у него на шее и захлебываясь слезами.
   Загадочная женская логика насмешила Эдварда, но смех вышел обеспокоенный.
   – Все хорошо, Белла. Дыши глубже.
   – Он был такой настоящий. Я думала, это все по правде…
   – Расскажи, – попросил Эдвард. – Вдруг поможет?
   – Мы были на пляже… – Я замолчала, вглядываясь сквозь пелену слез в его прекрасное встревоженное лицо, едва различимое в темноте. Необъяснимое горе накатило с новой силой.
   – И? – не выдержал он.
   Я сморгнула слезы, разрываясь от горя.
   – О, Эдвард…
   – Рассказывай, Белла! – взмолился Эдвард, обеспокоенный прозвучавшей в моем голосе болью.
   Я не могла. Только снова повисла у него на шее и впилась поцелуем ему в губы. Это было не просто желание, а физическая потребность, острая до боли. Эдвард начал целовать меня в ответ, но тут же опомнился.
   Оправившись от неожиданности и осторожно выпутавшись из моих объятий, он отстранил меня, придерживая за плечи.
   – Белла, нет, – настойчиво проговорил он, пристально глядя в глаза – как будто опасался, что я сошла с ума.
   Мои руки безвольно упали, слезы хлынули новым потоком, к горлу подступили рыдания. Он, наверное, прав – я схожу с ума.
   Эдвард смотрел на меня ничего не понимающим растерянным взглядом.
   – П-прости! – выдавила я.
   Он притянул меня к себе, прижимая к холодной мраморной груди.
   – Не могу, Белла, нельзя! – взвыл он как подраненный.
   – Пожалуйста! – умоляла я, уткнувшись носом в его грудь. – Эдвард, прошу тебя!
   Может, он не смог больше выносить моих слез, может, его смутила внезапность атаки, а может, у него, как и у меня, больше не было сил бороться с желанием. Он отыскал мои губы и закрыл их страстным поцелуем, простонав от бессилия.
   И мы продолжили с того места, где прервался мой сон.
 
   Проснувшись утром, я лежала не шевелясь, стараясь дышать как можно ровнее. Глаза открывать было страшно.
   Моя голова покоилась на груди у Эдварда, который тоже лежал не шевелясь и не касаясь меня руками. Плохой знак. Как же страшно показать, что я уже не сплю, и выдержать возможный гнев – неважно на кого обрушенный, на меня или на него самого…
   Я глянула сквозь прикрытые ресницы. Эдвард лежал на спине, закинув руки за голову, уставившись в темный потолок. Приподнявшись на локте, я заглянула ему в лицо. Оно было совершенно бесстрастным.
   – Мне бежать в укрытие? – робко поинтересовалась я.
   – Немедленно! – подтвердил он, поворачиваясь ко мне с ехидной улыбкой.
   Я облегченно вздохнула.
   – Прости! Ни в коем случае не хотела… Не знаю, что на меня нашло ночью. – Я помотала головой, вспомнив беспричинные слезы и глубокое горе.
   – Ты так и не рассказала, что тебе снилось.
   – Не рассказала. Зато показала. – У меня вырвался нервный смешок.
   – О… – Эдвард заморгал. – Вот как. Надо же.
   – Это был замечательный сон! – Эдвард не отвечал, поэтому, выждав несколько секунд, я решилась: – Ты меня простил?
   – Еще думаю.
   Я села в кровати, оглядывая себя. В этот раз никаких перьев. Однако перед глазами тут же все поплыло, и я откинулась обратно на подушки.
   – Ой! Голова закружилась.
   Эдвард моментально обнял меня.
   – Ты долго спала. Двенадцать часов.
   – Двенадцать? – Странно.
   Я поспешно – и как можно незаметнее – осмотрела себя. Все в порядке. Синяки на руках старые, желтеющие. Попробуем потянуться. Тоже нормально. Даже лучше, чем нормально.
   – Инвентаризация пройдена?
   Я смущенно кивнула.
   – И подушки вроде не погибли.
   – Подушки – нет. А вот твоя… м-м… пижама – увы, да. – Эдвард кивком показал на лоскутки черного кружева, раскиданные по шелковым простыням у изножия кровати.
   – Какое несчастье! Она мне нравилась.
   – Мне тоже.
   – Еще жертвы есть? – робко поинтересовалась я.
   – Придется купить Эсми новую кровать, – оглядываясь через плечо, признался Эдвард. Я повернула голову и наткнулась взглядом на жуткие царапины, избороздившие спинку.
   – Хм, – нахмурилась я. – Странно, что я не слышала.
   – Ты отличаешься поразительной невнимательностью, когда чем-то увлечена.
   – Да, я слегка увлеклась. – Щеки от смущения стали пунцовыми.
   Эдвард коснулся моей пылающей щеки и вздохнул.
   – Румянца мне будет очень не хватать.
   Я вглядывалась в его лицо, опасаясь найти признаки сожаления или недовольства. Но оно было спокойным и непроницаемым.
   – А ты как себя чувствуешь?
   Эдвард рассмеялся.
   – Что смешного?
   – У тебя такой виноватый вид – будто преступление совершила.
   – Примерно… – пробормотала я.
   – Подумаешь, соблазнила собственного не особо сопротивлявшегося мужа. Тоже мне криминал.
   Ишь ты, подкалывает.
   Щеки запылали сильнее.
   – «Соблазнить» подразумевает некоторый умысел.
   – Положим, я неточно выразился, – уступил Эдвард.
   – Ты не сердишься?
   – Не сержусь… – ответил он с грустной улыбкой.
   – Почему?
   – Ну, во-первых, на этот раз обошлось без увечий. Я нашел способ контролировать избыток эмоций, перенаправив его в другое русло. – Он покосился на поцарапанную спинку кровати. – Наверное, потому что я уже знал, чего ждать.
   Я улыбнулась:
   – Вот видишь! Говорила же, главное – побольше практики.
   Эдвард покачал головой.
   Тут у меня в желудке заурчало.
   – Человекам пора завтракать! – рассмеялся Эдвард.
   – Пожалуй, – кивнула я, спрыгивая с кровати. И тут же зашаталась от резкого движения, как пьяная. Спасибо Эдварду, подхватил – иначе врезалась бы в комод.
   – Ты что это?
   – Если в следующей жизни останусь такой же неуклюжей, потребую компенсацию за моральный ущерб.
   Завтрак готовила я – простую яичницу, на кулинарные изыски терпения бы не хватило. Не дожидаясь пока дожарится, я перевернула ее на тарелку.
   – И давно ты стала есть яичницу подрумяненной стороной вверх? – поинтересовался Эдвард.
   – Только что.
   – А ты в курсе, сколько яиц съела за эту неделю? – Он вытащил из-под раковины мусорную корзину, полную голубых упаковок.
   – Надо же… – удивилась я, проглатывая обжигающий кусок. – Это у меня на острове аппетит разыгрался. – А еще сны странные снятся и равновесие ни к черту. – Но мне здесь нравится. Правда, нам, наверное, все равно скоро ехать, если не хотим опоздать к началу семестра в Дартмуте? Ух! Еще ведь жилье надо найти и все такое.
   Эдвард присел рядом.
   – С колледжем можешь больше не притворяться. Ты ведь своего добилась? А уговор мы не заключали, так что никаких обязательств.
   Я возмущенно засопела.
   – Все по-честному, Эдвард! В отличие от некоторых я не строю целыми днями хитроумные планы. «Как бы так поинтереснее вымотать Беллу?» – передразнила я. Эдвард рассмеялся. – Мне правда нужно еще капельку побыть человеком. – Я пробежалась пальцами по его обнаженной груди. – Мне пока мало.
   – Ради этого? – Кинув на меня недоуменный взгляд, Эдвард перехватил подбирающуюся к его животу руку. – То есть дело только в сексе? – Он усмехнулся. – Мог бы и раньше догадаться. Разом прекратил бы кучу споров.
   – Наверное, – рассмеялась я.
   – В тебе столько человеческого, – повторил Эдвард уже когда-то сказанное.
   – Знаю.
   – Значит, едем в Дартмут?
   – Не бойся, я на первой же сессии вылечу…
   – Я тебя подтяну. – Улыбка стала шире. – А в колледже тебе понравится.
   – Думаешь, еще не поздно искать жилье?
   Эдвард виновато улыбнулся.
   – У нас там вроде как есть дом… На всякий случай.
   – Ты купил дом?!
   – Недвижимость – оптимальное вложение средств.
   Вот значит как.
   – Тогда едем.
   – Только сперва узнаю, можно ли не возвращать пока машину «до»…
   – Конечно! А то не дай бог на меня танк попрет.
   Эдвард рассмеялся.
   – Сколько еще мы можем тут побыть?
   – Времени достаточно. Несколько недель у нас точно есть. А потом, перед отправкой в Нью-Гэмпшир, предлагаю навестить Чарли. Рождество можно встретить с Рене…
   Он рисовал полное радужных перспектив будущее, где никому не придется причинять боль. Почти никому – поправила себя я, услышав, как затрясся запертый на ключ ящичек с мыслями о Джейкобе.
   Так ничего не выйдет. Стоило почувствовать прелесть человеческого бытия во всей полноте, как далеко идущие планы тут же поплыли. Где восемнадцать, там и девятнадцать, где девятнадцать, там и двадцать… Какая разница? За год я и не изменюсь совсем. Но быть человеком рядом с Эдвардом… С каждым днем выбор все сложнее.
   – Несколько недель, – согласилась я. И тут же добавила, чувствуя, как неумолимо бежит время: – Помнишь, что я говорила насчет практики? Может…
   Эдвард рассмеялся.
   – Не упускай эту мысль. Я слышу лодку. Похоже, уборщики прибыли.
   Не упускать мысль? То есть мешать ее осуществлению он больше не будет? Я улыбнулась.
   – Сейчас объясню Густаво, что стряслось в белой спальне, и можем двигаться. На южной стороне в джунглях есть одна полянка…
   – Не хочу двигаться. Я сегодня не в настроении мотаться по острову. Хочу остаться тут и посмотреть фильм.
   Эдвард сжал губы, чтобы не рассмеяться над моим капризным тоном.
   – Хорошо, как скажешь. Выбирай фильм, а я пока дверь открою.
   – Что-то я не слышала стука.
   Эдвард склонил голову, прислушиваясь. Через секунду в дверь робко постучали. Эдвард с довольной улыбкой отправился открывать.
   На полках под большой телевизионной панелью выстроились ряды фильмов. Не знаешь, с какого бока начать… Их тут больше, чем в прокате.
   Из коридора донесся приглушенный бархатистый баритон Эдварда, что-то объясняющий, насколько я догадывалась, на португальском. Ему отвечали на том же языке резковатым хриплым голосом.
   Эдвард провел уборщиков в комнату, по пути махнув рукой в сторону кухни. На его фоне оба местных жителя казались чересчур темнокожими и низкорослыми. Плотный мужчина и миниатюрная женщина, лица у обоих сухие, морщинистые. Эдвард с гордой улыбкой жестом представил меня, и в потоке незнакомых слов я расслышала собственное имя. При мысли о том, что сейчас эти люди войдут в засыпанную перьями комнату, щеки тут же порозовели. Мужчина приветствовал меня почтительной улыбкой.