[4], шесть лет снимают денежный долг и затуманивают многие воспоминания. Но есть воспоминания, которые не так легко забыть; и одно их них – трагедия, разыгравшаяся на ручье Кейни.
И тем не менее мало кто вспоминал эту трагедию. В земле, где ежедневно человек подвергается угрозе беззаконной смерти, простое убийство – не очень заметное происшествие и вряд ли заслуживает упомянутых в пословице «девяти дней удивления». Ричард Тарлтон был всего лишь «спортсмен», игрок, если не гораздо хуже; а что касается способа его смерти, то в той же округе еще с несколькими людьми обошлись таким же образом, их повесили на улицах Виксбурга, и роль палачей исполняли самые респектабельные граждане!
В таких обстоятельствах о смерти Дика Тарлтона вскоре перестали говорить и даже думать, кроме, может быть, нескольких человек, сыгравших роль в этой незаконной казни.
Но одни участники казни умерли, другие разъехались; постоянный поток новых поселенцев, который непрерывно увеличивал население, привел к неизбежным изменениям, уничтожающим остатки прошлого и стирающим многие местные легенды.
Однако одно воспоминание все еще оставалось свежим – его никогда не забывали некоторые личности, все еще жившие в Хелене и по соседству. Это было воспоминание о другой трагедии, которая произошла на поляне у ручья Кейни накануне того дня, когда осужденный игрок отправился в вечность.
Об этой второй трагедии знали немногие, и за их пределы это знание не выходило. Неожиданное исчезновение молодого Робиду почти не вызвало любопытства: внимание всех было занято другими, гораздо лучше известными событиями.
Юноша, словно осознавая свою индейскую кровь и связанные с ней унижения, никогда не общался с молодежью соседних поселков, и поэтому его исчезновение не вызвало никаких толков.
Тем, кто все-таки спрашивал о нем, говорили, что Джерри Рук отправил его в семью матери, состоявшую из полукровок индейцев чокто и жившую на западной границе территории Арканзас на землях, отведенных для индейцев актом Конгресса.
Разумеется, объяснение было удовлетворительным; и для большинства жителей Хелены и ее окрестностей юноша словно никогда и не существовал.
Однако были и такие, у которых имелись основания помнить о нем; эти люди сомневались в объяснении Джерри Рука, хотя никогда не высказывали свои сомнения вслух. Это были шесть молодых людей, теперь превратившиеся в мужчин, герои буйной неразумной выходки, о которой мы рассказывали.
В их сознании воспоминания о той буйной выходке никогда не затуманивались; их оживляли ежегодные выплаты дани по сто долларов с каждого.
Джерри Рук, с воодушевлением Шейлока, продолжал требовать выполнения договора; и если изредка встречал протест, то тут же заглушал его, указывая на продолговатую земляную насыпь, напоминающую могилу, под деревом, под которым происходила последний разговор с его другом Диком Тарлтоном.
Он намекал на то, что в могиле находятся останки Пьера Робиду и их в любой момент можно предъявить в качестве доказательства его смерти.
Однако протесты слышались редко. Теперь большинство должников Джерри Рука владели своими семейными состояниями. И все же ежегодная вынужденная выплата сотни долларов была для них подобна регулярному выдергиванию зуба; процедура тем более болезненная, что вызывала воспоминания и сопровождалась сознанием: пока старый охотник жив, уклониться невозможно.
Однако как ни болезненно это было, молодые люди продолжали пунктуально платить, словно это долг чести или постановление суда.
Ежегодная выплата не всем давалась одинаково легко. Двое были особенно склонны избавиться от ужасного долга, который так их раздражал. Это были Билл Бак, сын конеторговца, и Слотер, содержавший хеленскую гостиницу: отец его к этому времени умер. Дела обоих шли не очень хорошо, и сумма в сто долларов для них была очень значительной.
В разговорах друг с другом они обсуждали этот вопрос, и не раз можно было услышать темные намеки на то, каким образом избавиться от дани.
Намеки делались только в присутствии партнеров по тайному договору, но никогда – в присутствии Джерри Рука.
Правда, остальные, которых эта дань меньше затрудняла и которые испытывали меньше искушений предпринять какие-нибудь зловещие шаги, разубеждали недовольных. Впрочем, у всех хватало своих неприятностей.
И Бак и Слотер были способны на преступление, причем гораздо более способны, чем сознавали сами. Шесть лет не изменили их к лучшему. Напротив, они стали хуже и теперь пользовались известностью как самые распущенные жители округа.
То же самое можно было бы сказать и об остальных четверых, хотя они, занимая более важное положение в обществе, старались получше замаскироваться. Двое из их отцов были уже мертвы: Рендол, судья, и Спенсер, священник епископальной церкви; сыновья, которых уважали гораздо меньше отцов, вряд ли могли рассчитывать занять их места.
Отец Брендона был еще жив, хотя пьянство быстро вело его к могиле; и сын поздравлял себя с близостью события, которое сделает его полновластным хозяином и самого себя, и большой хлопковой плантации.
Хозяин гостиницы Граббс исчез – даже шериф, который не отпустил бы его, не знал куда – и предоставил сыну зарабатывать себе новое состояние, извлекая его из карманов лодочников с Миссисипи. Конеторговец продолжал заниматься привычными делами: менял, мошенничал, клялся – и обещал пережить всех остальных.
Среди многочисленных перемен, произошедших в округе Хелены, не было удивительней той, что случилась с благосостоянием Джерри Рука. То было полное преобразование, совершенно загадочное: ибо никто не мог сказать, откуда взялось это богатство. Перемена произошла не только в самом Джерри Руке, но и во всем с ним связанном: с его домом, с его землей, с его собаками и с его дочерью – короче, со всем ему принадлежавшим.
Старый охотник больше не одевался в грязные шкуры и не жил в лачуге; это был респектабельно выглядящий горожанин, похожий на плантатора, в приличном костюме, носящий чистые рубашки и живущий в аккуратном доме, окруженном огороженными полями; на полях работали черные слуги.
Старого покрытого шрамами пса больше не было видно; его место заняли три или четыре охотничьи собаки, которые лениво разгуливали поблизости и выглядели так, словно у них много еды и мало дел.
Но среди обитателей дома самая поразительная трансформация произошла с дочерью Джерри Рука. Красота ее не изменилась. Лена была все так же прекрасна, но стала более женственна, более развита. Однако в молодой леди в белом муслиновом платье, в тонких нитяных чулках, аккуратно причесанной и завитой, с надушенными волосами, которые удерживались черепаховым гребнем, трудно было узнать загорелую босоногую девочку в платье из домотканой материи, с нерасчесанными волосами, свободно падающими на плечи, какой она была шесть лет назад.
И однако это была Лена Рук, привлекательная, как всегда, и более, чем обычно, предмет мужского восхищения.
Несмотря на все это, несмотря на процветание отца и комфорт, почти роскошь, окружающие ее, мало кто мог не заметить выражение грусти, постонно сохранявшееся на лице девушки; хотя причина этой грусти никому не была известна.
Должно быть, какие-то ужасные воспоминания не давали ей покоя, какое-то темное облако окутало ей сердце, оставив его в вечной тени!
[5], полосатая рубашка и сверкающая нагрудная булавка. Шляпа из тех, что делают из серого войлока. Именно эта шляпа вместе со слегка потертыми о седло и стремена зелеными брюками придают незнакомцу облик путешественника. Когда он подъехал к таверне, усталая лошадь, туго набитые седельные сумки, загорелая кожа и слой пыли на одежде – все это подсказало посетителям таверны, что путник оставил за собой долгую дорогу; может быть, он приехал из далеких прерий.
Хозяину таверны показалось странным, что посетитель отправился дальше, едва успев расседлать лошадь. Но лошадь и сумки говорили, что он вернется; и Бонифацию позволили спокойно жевать его жвачку.
Судя по тому, как идет по лесу молодой человек, ясно, что он не заблудился. Лицо его постоянно повернуто в одном направлении; взглядом он как будто пытается что-то различить впереди.
Увидев щель между деревьями, путник неожиданно останавливается. Щель свидетельствует об открытой земле или поляне наискосок от направления его движения. Казалось, это удивляет путника; бросив быстрый взгляд направо и налево, он словно пытается убедиться, что шел правильно.
– Да, – негромко произносит он, как будто удовлетворенный. – Место прямо передо мной – ручей и хижина. Я не могу ошибиться. Я хорошо помню эти старые деревья, помню каждое из них. Но тут теперь поляна – может быть, плантация, а старая хижина уже исчезла.
Не закончив рассуждение, он снова движется вперед, хотя и медленно и с большой осторожностью; осторожность усиливается по мере приближения к открытому месту. Путник как будто подбирается украдкой, шаг за шагом, словно выслеживает стадо оленей.
Вскоре он оказывается на краю открытого пространства, хотя по-прежнему скрывается в густой растительности. От поляны его отделяет ручей.
На противоположном берегу, ярдах в двадцати от берега, путник видит аккуратный каркасный дом, с просторным крыльцом впереди, окруженный обработанными полями. Сзади видны вспомогательные строения, сараи и навесы для кукурузы; перед домом за оградой полуогород-полусад, который спускается к самому ручью и образует передний план картины.
Увидев дом, незнакомец застывает.
– Как я и думал, – произносит он про себя, – изменилось, все изменилось! Хижину снесли, деревья убрали. Старый Рук исчез, может быть, умер. На его месте живет кто-то другой. И она тоже исчезла… выросла и… и…
Вздох прерывает его речь, не давая произнести слово, которое рвется наружу, – выражение какой-то болезненной мысли, проявившейся в темной тени, упавшей на лицо незнакомца.
– О, какая несчастная судьба! Как я был глуп, когда ушел и оставил ее! Как был глуп, что прислушался к советам ее злобного отца. Узнав, что он сделал, я должен был бы вернуться – если не из-за любви, то ради мести. Для мести, может быть, еще не поздно; но для любви… О Боже! девушка, которую я любил столько лет. Вернуться и найти ее, может быть, в объятиях другого! О Боже!
Несколько мгновений молодой человек стоит с затуманенным лицом, его сильная фигура дрожит от сдерживаемых эмоций.
– Подойти и расспросить? – размышляет он, успокаиваясь. – Жители этого дома, конечно, могут сказать, жив ли прежний жилец и поблизости ли его дочь. Нет… нет: не стану расспрашивать. Боюсь услышать ответ.
Но почему? Мне нужно узнать все, каким бы горьким оно ни было. Со временем все равно узнаю. Почему не немедленно?
Опасности, что меня узнают, нет. Возможно, эти люди чужие в поселке. Местность очень изменилась, повсюду расчищенные земли там, где я помню только деревья. Интересно, кто это люди? Кто-то из них скоро выйдет из двери. День зовет. Подожду немного и увижу.
Все это время молодой человек оставался в тени зарослей, защищающих его от взгляда. Он только переменил позу, чтобы и лицо его не было видно с той стороны ручья, и так стоял, напряженно глядя на дом.
Не прошло и нескольких минут в таком ожидании, как в передней двери, которая оставалась открытой, показалась фигура, при виде которой кровь, словно раскаленная лава, заструилась по жилам путника, и сердце громко застучало в груди.
Такое впечатление произвела появившаяся девушка – ее можно назвать леди – в легком летнем платье, в белом платке, свободно наброшенном на голову; платок лишь частично скрывает от солнца блестящие густые локоны, удерживаемые черепаховым гребнем.
Стоя на ступеньках крыльца, на темном фоне открытой двери, девушка кажется портретом, неожиданно вышедшим из рамы.
Она очень изменилась с того времени, когда он в последний раз ее видел – тогда это была девушка в грубом, окрашенном купоросом платье из домотканого материала, простоволосая, без чулок и обуви, – и если бы он встретил ее в другом месте, стоящий в зарослях, возможно, не сразу узнал бы ее. Но на этом самом месте, там, где стояла старая хижина, под крышей которой он жил и любил – любил ее, – узнавание пришло с первого же взгляда. Он сразу понял, что прекрасное видение перед ним – Лена Рук, живая и еще более прекрасная!
Глава XV
Признание в любви
Первым желанием молодого человека было выскочить из засады, перепрыгнуть через ручей – всего лишь узкую ленту – и подбежать к прекрасному созданию, которое показалось на пороге.
Но его сдержало множество мыслей, которые появились мгновенно и одновременно: сомнения и воспоминания, и те и другие болезненные. Отец ее может быть жив и находиться в доме. У незнакомца были серьезные основания не показываться ему на глаза. А может, он мертв, и она теперь во власти другого!
Последняя мысль причинила особенную боль; путник внимательно разглядывал девушку, словно искал какой-нибудь признак, который избавит его от пытки сомнений. Она стояла всего в двадцати ярдах от него, и он видел сверкающие кольца у нее на пальцах левой руки. Неужели на одном из пальцев тонкое золотое колечко, которое скажет, что она навсегда для него потеряна?
Взгляд, инстинктивно устремившийся к руке, переходит на очертания фигуры и снова на лицо. Путник так же внимательно разглядывает фигуру и лицо, цвет щек, выражение глаз – всю наружность девушки.
Кажется, девственное очарование не сменилось озабоченностью супружеской жизни. Незнакомцу хотелось так думать.
Он заметил также печальное выражение девушки и подумал, что бы оно означало.
Многое другое занимало его и вызывало вопросы. Как «бедный белый» Джерри Рук мог стать собственником? Должно быть, он теперь собственник, и дом принадлежит ему. А если это не так, вернулась болезненная мысль: она тоже может быть собственностью другого.
Как ему лучше поступить? Удалиться, не показываясь, и поискать сведений в другом месте? Кто-нибудь из живущих поблизости может ему все рассказать. Или можно все узнать у хозяина таверны, в которой он остановился. Может, вернуться и подождать, пока обстоятельства не прояснятся?
Но почему не узнать сразу и от нее самой? Девушка или замужняя женщина, вряд ли она помнит его. Его кожа потеряла гладкость юности, она побронзовела от загара, щеки и верхняя губа заросли, он вырос по крайней мере на шесть дюймов, да и одежда совсем не такая, в какой она привыкла его видеть.
– Нет, она меня не узнает, – произносит молодой человек, заканчивая этот осмотр самого себя. – Я подойду к воротам, найду какой-нибудь предлог, заговорю с ней, и тогда…
Он уже собирается повернуться и незаметно идти кружным путем, как видит, что она спустилась с крыльца и идет по саду по направлению к ручью. Поэтому у нее на голове и платок – чтобы защитить от солнца.
Теперь он не может уйти незаметно. Приходится оставаться на месте.
Она подошла к концу тропинки и повернула под деревьями. В основном это персиковые деревья, усеянные сочными плодами, поспевшими и опадающими. Земля покрыта золотистыми шарами, предоставляя пищу пчелам и осам.
Девушка скрылась из виду, вернее она видна изредка, ее белое платье мелькает между деревьями сада.
Молодой человек думает, как бы представиться, не показавшись грубым, как вдруг слышит возглас молодой леди. Короткий резкий вскрик, очевидно, вызванный какой-то близкой опасностью. Кажется, это достаточный повод для появления.
Приняв такое решение, незнакомец перепрыгнул через ручей и побежал в сад.
Через несколько секунд он остановился перед девушкой, повернувшей в сторону дома.
– Я слышал, как вы закричали, – сказал он. – Могу ли я спросить, грозит ли вам опасность…
Но не успев закончить вопрос, он увидел, почему девушка вскрикнула. Под деревом свернулась большая змея.
Она кормилась упавшими плодами; девушка едва не наступила на нее, и змея сразу заняла оборонительную позу. Треск, который она издавала хвостом, свидетельствовал, что это гремучая змея.
Больше ни о чем не спрашивая, путник поднял ружье и прострелил змее голову. Кольца ее распустились, и через несколько секунд змея мертвая застыла в траве.
– Спасибо, – сказала леди, придя в себя от неожиданности. – Я едва не наступила на нее; может быть, и наступила бы, если бы не услышала ее треск. Вы отличный стрелок, сэр: убили ее с одного выстрела.
– У меня была большая практика, мисс, – ответил он, подчеркивая последнее слово.
Он ждал ответа, слыша удары собственного сердца. Примет ли она такое звание или поправит его?
Он уже посмотрел на ее левую руку, в которой она держала подобранный персик. На пальцах кольца, но среди них нет простого золотого обручального кольца или его замены. Это отсутствие вселяет в незнакомца надежду.
– Это сразу заметно, – ответила она. – К тому же я знаю лесные обычаи. Мой отец охотник, вернее, был охотником.
– Вы говорите «был», мисс. Жив ли ваш отец?
Вопрос задан с двойной целью. По-прежнему она не возразит, что он называет ее «мисс»? Владеет ли Джерри Рук красивым домом, сменившим его жалкую хижину?
– Жив ли мой отец? Конечно, сэр. Но он больше не охотится – только изредка. У него теперь достаточно дел дома: очистка земли и выращивание урожая.
– Он сейчас дома?
– Сегодня нет. Уехал в Хелену. Думаю, он скоро вернется. Хотите увидеть его, сэр? Наверно, у вас к нему какое-то дело?
– Нет, нет. Я просто шел по лесу – охотился на белок. Был на той стороне ручья, когда услышал ваш крик.
– Вы были очень добры, придя мне на помощь, – сказала девушка, бросив взгляд на незнакомца; она не могла не заметить его благородную внешность. Потом, увидев пыль на одежде, добавила: – Если не ошибаюсь, вы не из этих краев.
– Когда-то я их хорошо знал, особенно это место.
– Правда?
– Да. Если я правильно помню, тут стояла хижина – как раз на том месте, где стоит ваш дом. В хижине жил старый охотник по имени Рук – Иеремия, или Джерри Рук.
– Так зовут моего отца.
– Должно быть, это он и есть. Какая перемена! Тут вокруг всюду был лес, ни акра расчищенной земли.
– Это правда. Когда мой отец купил эту землю, он ее расчистил. Мы сейчас богаче, чем были раньше.
– У вашего отца, кроме вас, есть еще кто-нибудь в семье? Сын или зять?
– Нет, сэр, – с некоторым удивлением ответила девушка. – Я у него только одна. Единственная дочь. А почему вы спрашиваете?
– Мне кажется, я вспомнил… или слышал… кое-что…
– Что слышали, сэр? – спросила она, прерывая его запинания.
– Слышал о молодом человеке, скорее даже мальчике, который жил в хижине вашего отца. Разве это не был ваш брат?
– У меня никогда не было брата, сэр. Тот, о ком вы говорите, не наш родственник.
– Значит он все-таки был?
– Да. И ушел – ушел несколько лет назад.
Серьезный тон, с которым произнесла эти слова девушка, сопровождавший их вздох, еще более опечаленное выражение лица – все это приятно спрашивающему. Сердце его бьется радостно, когда он по-своему интерпретирует эти признаки.
Но прежде чем он успел еще о чем-нибудь спросить, молодая девушка, словно пораженная неожиданной мыслю, пристально посмотрела ему в лицо.
– Вы говорите, что хорошо знали это место, сэр? А когда вы его покинули? Сколько лет назад?
– Не так давно. Но увы, этого оказалось достаточно, чтобы ты забыла меня, Лена!
– Пьер, это ты?
Глава XVI
Объясненное отсутствие
Да, перед Леной Рук стоял Пьер Робиду. Не просто стоял: они обнялись.
С первого взгляда на него у девушки возникли странные мысли, воспоминания, навеянные присутствием мужчины. Казалось, раньше она ничего подобного не ощущала.
Она знала, что Пьер Робиду жив; и что отец велел ей держать это в тайне. Но почему, она не знала; не знала, и почему отец отослал его. И хорошо, что не знала.
Не знала она и того, куда он уехал. Отец сказал, в Калифорнию, и это было правдой. Но что она знала о Калифорнии? Только то, что это далекий край, куда отправляются люди в поисках золота. Все знали об этом в поселке, все в Америке.
Лена Рук не думала о золоте, думала только о товарище своих игр и гадала, почему он так долго не возвращается.
Может, он никогда не вернется? Он, завоевавший ее девичье сердце, ее первый возлюбленный, стоял под лесным деревом, сжимая ее в объятиях, и говорил, что она завоевала его сердце!
И разве в ту ужасную ночь, когда он лежал, приходя в себя от ужасного удушения, разве не было первым произнесенным его словом ее имя – Лена?
И уехать, и остаться вдали, и забыть обо всем этом!
Неудивительно, что она раздумывала и печалилась и что облако грусти, которое уже упоминалось, постоянно оставалось у нее на лице.
Она не забыла его – не забывала ни на один день. За все эти долгие одинокие годы почти не было часа, чтобы она не думала о нем, хотя и не разрешала себе говорить. Она оставалась ему верна – и в сердце и в руке, несмотря на десятки поклонников, включая Альфреда Брендона, который теперь решил все-таки получить ее руку в браке.
Но она сопротивлялась его ухаживаниям, вызвав неудовольствие отца, который был на стороне Брендона.
И все это ради памяти о человеке, который исчез, не объяснив причины своего отсутствия и не дав обещания вернуться.
Она часто думала о нем, и думала с горечью; временами даже испытывала нечто похожее на злость.
Но сейчас, когда Пьер оказался рядом с ней, когда она видела его высокую грациозную фигуру, она сразу все забыла и с рыданиями бросилась ему на грудь.
Никакого сдерживания, никаких претензий на напускную скромность. Инстинкт любви подсказал, что он по-прежнему верен ей; и крепкое страстное объятие, которым он ответил ей, подтверждало это.
Некоторое время оба молчали, сердца их были слишком счастливы для слов.
Наконец дар речи к ним вернулся, и Лена взяла на себя инициативу.
– Но скажи, Пьер, зачем ты уехал от меня и так надолго?
– На твой вопрос легко ответить, Лена. Начну с того, что я проделал большой путь. Я был в Калифорнии и провел там какое-то время в поисках золота. Но не это задержало меня. Три года я провел в плену у арапахо.
– А кто такие арапахо?
– Это индейское племя. Они кочуют по прериям. Я мог бы еще оставаться у них, если бы не отряд чокто, из племени моей матери, ты ведь знаешь. Они случайно встретились с арапахо. И освободили меня, заплатив выкуп. Потом вернулись со мной в страну чокто, к западу отсюда, и я почти сразу уехал оттуда сюда.
– Пьер! Я так рада, что ты снова здесь! И ты так вырос, стал таким красивым. Но ты всегда был красив, Пьер. И ты побывал в Калифорнии. Я это слышала. Но скажи мне: зачем ты вообще туда уехал?
– Я уехал, чтобы отыскать своего отца, – серьезно ответил он.