Майринк Густав. Белый Доминик

   "Всегда, когда я рядом с Вами, - говорил он, - мне кажет- ся, что предо мной сидит мой старый друг".
   При случае он мне обстоятельно рассказывал, что произошло в городе за эти годы.
   И я снова вызывал к жизни прошлое.
   - Помните, Христофор, как Вы маленьким мальчиком говори- ли, что Вас исповедовал Белый Доминиканец? Я сначала не был уверен, что это правда, я думал, что это игра Вашего вообра- жения, потому что то, что Вы рассказывали , превосходило силу моей веры. Я долго колебался между сомнением и предположени- ем, что это могло быть дьявольским призраком или одержимостью, если для Вас это более приемлемо. Но когда произошло уже столько неслыханных чудес, у меня для всего этого есть только одно объяснение: наш город накануне великого чуда!
   - А что же, собственно, произошло? - спросил я. - Ведь, как Вы знаете, половину своей человеческой жизни я, был отре- зан от мира.
   Капеллан задумался.
   - Лучше всего я коснусь сразу последних событий; я не знаю, правда, с чего начать. Итак, началось с того, что все больше людей стали утверждать, что они собственными глазами видели в новолуние какую-то белую тень, отбрасываемую нашей церковью, что подтверждает предание. Я старался опровергнуть эти слухи, пока, наконец, я сам - да, я сам! - не стал свидетелем этого события. Но пойдем дальше! Я испытываю глубо- чайшее волнение всегда, когда начинаю говорить об этом. Одна- ко достаточно предисловий: я сам видел Доминиканца! Избавьте меня от описаний - ведь то, что я пережил, является для меня самым священным событием, которое я могу себе только предста- вить!
   - Вы считаете Белого Доминиканца - человеком, стяжавшим особенную силу, или Вы думаете, Ваше Преподобие, что он - нечто, напоминающее явление духов?
   Капеллан медлил с ответом. - Честно говоря, я не знаю! Мне показалось, что он был облачен в папскую мантию. Я ду- маю... да, я знаю твердо: это был светлый лик, устремленный в будущее. У меня было видение грядущего Великого Папы, который будет зваться "FLOS FLORUM"... Пожалуйста, не спрашивайте меня больше ни о чем! Позднее пошли разговоры, что точильщик Мут- шелькнаус из тоски, что его дочь пропала без вести, сошел с ума. Я занялся выяснением этого обстоятельства и хотел его утешить. Но... это он утешил меня. Я увидел очень скоро, что передо мной блаженный. А сегодня мы все уже знаем, что он чудотворец.
   - Точильщик - чудотворец? спросил я, потрясенный.
   - Да, так Вы ведь не знаете, что сейчас наш маленький го- родок на прямом пути к спасению и стал местом паломничества! - вскричал капеллан, ошеломленный. - Господи, неужели Вы проспали все это время, как монах до весенней капели. Разве Вы не видели статую Богородицы в саду?
   - Да, я видел ее, - начал я, - но при каких обстоятель- ствах она появилась?? Я пока не заметил, чтобы люди совершали туда поломничество!
   _ Это потому, - объяснил капеллан, - что в это время ста- рик Мутшелькнаус странствует и наложением рук исцеляет боль- ных. Люди стекаются к нему толпами. Вот почему город сейчас как-будто вымер. Завтра в праздник Успения Богородицы он сно- ва вернется в город.
   - А он Вам никогда не рассказывал, что он присутствовал на спиритическом сеансе? - спросил я осторожно.
   - Только в самом начале он был спиритом. Сейчас он далеко отошел от этого. Я думаю, для него это был переходный период. Но то, что эта секта чрезмерно разрослась сегодня, к сожале- нию, правда. Я говорю " к сожалению", хотя надо заметить, что вообщем-то учение этих людей извращает учение церкви! Кроме того, я часто спрашиваю себя: что лучше - чума материализма, которая распространилась среди человечества, или эта фанатическая вера, которая произрастает из бездны и угрожает все поглотить? Действительно, здесь выбор - или Сцилла или Хариб- да.
   Капеллан посмотрел на меня вопросительно и, казалось, ожидал от меня ответа. Я молчал - я снова думал о голове Ме- дузы.
   - Однажды меня оторвали от службы, - продолжал он. - " Старик Мутшелькнаус идет по улицам! Он воскресил мертвого! " - кричали все друг другу взволнованно.
   Произошло очень странное событие. По городу ехала повоз- ка с покойником. Вдруг старик Мутшелькнаус приказал кучеру остановиться. "Снимите гроб! " - приказал он громким голосом. Как загипнотизированные, люди повиновались ему без сопротив- ления. Затем он сам открыл крышку. В нем лежал труп калеки, которого Вы знали, - ребенком он всегда бегал со своими кос- тылями впереди свадебных процессий. Старик склонился над ним и сказал, как однажды Иисус: "Встань и иди! " И... и... - капел- лан прослезился от умиления и восторга, - и калека очнулся от смертного сна! Я спрашивал потом Мутшелькнауса, как все это произошло. Вы, наверное, знаете, Христофор, что вытащить из него что-либо почти невозможно; он пребывает в состоянии непрерывного экстаза, которое с каждым месяцем становится все глубже и глубже. Сегодня он вообще перестал отвечать на воп- росы.
   Тогда мне удалось кое-что от него узнать. "Мне явилась Богородица, сказал он, когда я разговорил его, - она подня- лась из земли перед скамьей в саду, где растет акация. " И когда я уговаривал его описать мне, как выглядит святая, он сказал мне со странной блаженной улыбкой: "Точно как моя Офе- лия". "А как Вы пришли к мысли остановить повозку с покойни- ком, любезный Мутшелькнаус? "- допытывался я. - Вам приказала Богородица? ""Нет, я узнал что калека мертв лишь по- види- мости. "- "Но как Вы могли узнать об этом? Даже врач не знал об этом! "-"Я это узнал, поскольку был сам однажды заживо пог- ребен", - последовал странный ответ старика. И я не мог заста- вить его понять всю нелогичность подобного объяснения. - "То, что человек испытывает на себе, он может увидеть и в других. Дева Мария оказала мне милость тем, что меня еще ребенком чуть было заживо не погребли, иначе бы я никогда не узнал, что калека мертв лишь по-видимости... " - повторял он во все- созможных вариантах, но так и не дошел до сути дела, до кото- рой я докапывался. Мы говорили, не понимая друг друга!
   - А что стало с калекой? - спросил я капеллана. - Он все еще жив? Нет! И странно, что смерть настигла его в тот же час.
   Лошади испугались шума толпы, понесли по Рыночной площади, опрокинули калеку на землю и колесо сломало ему позвоночник.
   Капеллан рассказал мне еще о многих других замечательных исцелениях точильщика. Он красноречиво описал, как весть о по- явлении Богородицы разнеслась по всей стране, вопреки насмеш- кам и издевательствам так называемых просвещенных людей; как появились благочестивые легенды и, наконец, как акация в саду стала центром всех этих чудес. Сотни людей, прикоснувшиеся к ней, выздоравливали, тысячи внутренне отпавших, раскаившись, возвращались к вере.
   Дальше я слушал все это не слишком внимательно. Мне каза- лось, что я разглядываю в лупу крошечные и в то же время все- могущие приводные колеса цепи духовных событий в мире. Кале- ка, чудом возвращенный к жизни и в тот же час заново возвратившийся к смерти, как бы подавал нам знак, что здесь действует какая-то слепая, сама по себе ущербная и все-таки на удивление активная невидимая сила. И потом, рассуждение точильщика! Внешне детское, нелогичное - внутренне осмыслен- ное, обнажающее бездну мудрости. И каким чудесным простым образом старик избежал сетей Медузы - этого обманчивого света спиритизма: Офелия, идеальный образ, которому он отдал всю свою душу, стала для него милосердной святой, частью его са- мого. Отделившись от него, она вернула ему тысячекратно все жертвы, которые он принес ради нее, совершила для него чудеса, просветила его, возвела его к небу и открылась ему как бо- жество! Душа, вознаградившая саму себя! Чистота сердца как проводница к сверхчеловеческому, носительница всех священных сил. И как духовная субстанция переносится его живая и обрет- шая форму вера на безмолвные творения растительного мира, и древо акации исцеляет больных... Но здесь есть и одна загад- ка, чье решение я могу лишь смутно предугадать: почему именно то место, где покоится прах Офелии, а не какое-нибудь другое, стало источником всех целительных сил? Почему именно то дере- во, которое я посадил с желанием обогатить мир жизни, избрано быть отправной точкой всех чудесных событий? Глубокое сомне- ние у меня вызывало также то, что превращение Офелии в Бого- матерь совершилось по магическим законам, подобным законам спиритического сеанса. " А где же смертоносное влияние головы Медузы? "- спрашивал я себя. - Неужели Бог и Сатана, понимае- мые с философской точки зрения, в последней истине и в пос- леднем парадоксе, это одно и то же - созидетель и разрушитель в одном лице? "
   - Как Вы считаете, Ваше преподобие, с точки зрения католи- ческого священника, может ли дьявол принимать облик святого или даже самого Иисуса Христа или Девы Марии?
   На кокое-то время капеллан уставился на меня, затем зак- рыл уши ладонями и вскричал: "Остановитесь, Христофор! Этот вопрос внушил Вам дух Вашего отца. Оставьте мне мою веру! Я слишком стар, чтобы выдерживать подобные потрясения. Я хочу спокойно умереть с верой в божественность чуда, которое я сам видел и с которым соприкоснулся. Нет, говорю я Вам, нет, и еще раз нет! Если бы дьявол и мог принимать разные облики, то перед Святой Девой и ее Божественным сыном он должен был бы остановиться! "
   Я кивнул и замолчал; мои уста замкнулись. Как тогда, на сеансе, когда я внутренне слышал насмешливые слова головы Ме- дузы: "Расскажи им все, что ты знаешь! " Да, понадобится явле- ние Великого грядущего Вождя, который был бы абсолютным гос- подином слова, способным так использовать его, чтобы открыть истину и одновременно не погубить тех, которые ее услышат, иначе все религии будут подобны тому калеке, умершему наполо- вину, - чувствую я.
   На следующее утро на заре меня разбудил звон колоколов на башне, и я услышал приглушенное пение хора, в котором звучало сдержанное, но глубокое возбуждение и которое приближалось все ближе и ближе.
   "Мария, благословенна ты в женах! "
   Какое-то тревожное дребежжание появилось в стенах домов, как будто камни ожили и по-своему присоединились к пению.
   "Раньше проход оглашался жужжанием токарного станка, те- перь звуки мучительного труда исчезли, и как эхо, в земле пробудился гимн Богородице", - думал я про себя, спускаясь с лестницы.
   Я остановился в дверях дома. Мимо меня по узкой улице проходила во главе со стариком Мутшелькнаусом плотная, несу- щая горы цветов, толпа празднично разодетых людей.
   "Святая Мария, моли Бога о нас! "
   "Будь благословенна, царица милосердия! "
   Старик был бос, с непокрытой головой. Его одежды странс- твующего монаха некогда были белыми; теперь они сильно изно- сились и были покрыты бесчисленными заплатами. Он шел, как слепой старец, неверной шатающейся походкой.
   Его взгляд упал на меня, застыл на одно мгновение, но в нем не отразилось ни следа узнавания или какого-то воспомина- ния. Его зрачки были устремлены вдаль, параллельно друг дру- гу, как будто он смотрел сквозь меня и сквозь стены в глубину иного мира.
   Он шел странной походкой, и мне казалось, что его ведет какая-то невидимая сила, а не его собственная воля. Он подо- шел к железной решетке, огораживающей сад, распахнул ее и направился к статуе Девы Марии.
   Я смешался с толпой, которая робко и медленно двигалась за ним на почтительном расстоянии и перед решеткой останови- лась. Пение становилось все тише, но постоянно с каждой мину- той в толпе нарастало возбуждение. Вскоре пение превратилось в бессловесную вибрацию звуков, и неописуемое напряжение по- висло в воздухе.
   Я поднялся на выступ стены, с которого мог все хорошо ви- деть. Старик долго стоял без движения перед статуей. Это был жуткий момент. Во мне возник странный вопрос: кто же из двоих оживет раньше?
   Какой-то глухой страх, подобный тому, на спиритическом сеансе, овладел мной. И вновь я услышал голос Офелии в своем сердце: "Будь осторожен! "
   Тут я увидел, что седая борода старика слегка подрагива- ет. По движению его губ я догадался, что он разговаривает со статуей. В толпе позади меня тотчас воцарилась мертвая тиши- на. Негромкое пение шедших сзади умолкло, как по кем-то данно- му знаку.
   Тихий ритмически повторяющийся звон был теперь единствен- ным различимым звуком.
   Я поискал глазами место, откуда он доносился. Робко втис- нувшийся в нишу стены, как будто избегая взгляда точильщика, там стоял толстый старый мужчина, на лысой голове которого красовался лавровый венок. Одной рукой он закрывал себе поло- вину лица, в другой, вытянув ее вперед, держал жестяную бан- ку. Рядом с ним в черном шелковом платье стояла загримирован- ная до неузнаваемости фрау Аглая.
   Нос пьяницы, бесформенный и посиневший, заплывшие жиром глаза едва видны - без всяких сомнений это актер Парис. Он собирал деньги у паломников, а фрау Мутшелькнаус помогала ему в этом. Я видел, как она время от времени быстро нагибалась, робко наблюдая за своим супругом, как будто бы боялась, что он увидит ее, и что-то нашептывала людям, которые при этом сразу механически хватались за кошельки и, не спуская взгляда со статуи Богоматери, бросали монеты в жестянку.
   Дикий гнев охватил меня, и я сверлил глазами лицо комеди- анта. Наши взгляды тут же встретились, и я увидел, как его челюсть отвисла, а лицо сделалось пепельно-серым, когда он меня узнал. От ужаса банка с пожертвованиями чуть было не вы- пала у него из рук.
   Охваченный отвращением, я отвернулся.
   "Она двигается! Она говорит! Святая Мария, моли Бога за нас! Она говорит с ним! Вот! Вот! Она наклонила голову! " - пробежал внезапно по толпе, из уст в уста, хриплый, едва раз- личимый шепот, сдавленный от ужаса увиденного. - Вот! Вот! Сейчас снова! "
   Мне казалось, что сейчас, в одно мгновение, вопль, исхо- дящий из сотен живых глоток, поднимется и разорвет гнетущее напряжение, но все оставались словно парализованными. Только то тут то там раздавались отдельные безумные причитания: "Мо- ли Бога о нас! " Я боялся: сейчас начнется давка, но вмсто этого люди в толпе лишь опустили головы. Многие хотели упасть на колени, но люди стояли слишком близко друг к другу. Неко- торые, обессилив, закрыли глаза, но не падали, поддерживаемые толпой. В своей мертвенной бледности они были похожи на по- койников, стоящих среди живых и ожидающих чуда, которое их воскресит. Атмосфера стала такой магнетически удушающей, что даже легкое дуновение ветра казалось прикосновением невидимых рук.
   Дрожь охватила все мое тело, как будто плоть хотела осво- бодиться от костей. Чтобы не упасть вниз головой со стенного уступа, я уцепился за оконный карниз.
   Старик говорил, быстро двигая губами; я мог это отчетливо различить. Его изнуренное лицо засветилось как бы юношеским румянцем, словно освещенное лучами восходящего солнца.
   Затем вдруг он снова ушел в себя, как будто уловил какой- то призыв. Напряженно прислушиваясь, с открытым ртом и глаза- ми, устремленными на статую, он кивнул с просветленным выра- жением лица; затем быстро что-то тихо ответил, прислушался еще раз и вскинул радостно руки.
   Каждый раз, когда он вытягивал шею, прислушиваясь, по толпе пробежал гортанный ропот, более похожий на хрип, чем на шепот: "Вот! Вот! Она двигается! Вот! Сейчас! Она кивну- ла! "- но никто не двигался вперед. Скорее толпа испуганно от- ступала, отшатываясь, как от порывов ветра. Я наблюдал за вы- ражением лица старика так пристально, как только мог. Я хотел прочесть по его губам, что он говорит. В душе - не знаю, поче- му - я надеялся услышать или угадать имя Офелии. Но после дол- гих, непонятных мне фраз его губы постоянно повторяли одно только слово: "Мария! "
   Вот! Сейчас! Как будто удар молнии потряс меня! Статуя, улыбаясь, склонила голову. И не только она: даже ее тень на светлом песке, повторила то же движение!
   Тщетно я убеждал себя: это только обман чувств; движения старика в моих глазах невольно перенеслись на статую, пробу- дили видимость того, что она ожила. Я отвел глаза, твердо ре- шив остаться господином своего сознания. Затем я снова пос- мотрел туда: статуя говорила! Она склонилась к старику! Сомнений больше не было!
   "Будь настороже! " Я сосредоточил все свои силы на воспо- минании об этом предостережении. И еще мне помогало то, что я ясно чувствовал в своем сердце: нечто неоформленное, но бес- конечно мне дорогое, нечто, что я ощущал как постоянное близ- кое присутствие, хочет воспрянуть во мне, проявиться вовне и обрести форму, чтобы защитить меня, встав передо мной с широ- ко распростертыми руками. Вокруг меня возникает магнетический вихрь, более могущественный, чем моя воля. Все, что осталось во мне от религиозности, и благочестия со времен моего детс- тва, что я унаследовал в своей крови, и что до этого момента безжизненно покоилось во мне, прорвалось, проникая из клетки в клетку моего тела. Душевный ток в моем теле заставлял мои колени подкашиваться, как бы говоря: "Я хочу, чтобы ты пал на колени и поклонился мне. " "Это - голова Медузы", - говорю я себе, но при этом чувс- твую, что мой разум отказывается мне повиноваться. И тогда я прибегаю к последнему средству, которое гласит: "Не противься злу! " И я больше не оказываю сопротивления, и погружаюсь в бездну полного паралича воли. В это мгновение я так ослабе- ваю, что не могу больше управлять своим телом; мои руки сры- ваются с карниза, и я падаю на головы и плечи толпы.
   "Это голова Медузы", говорю я себе, но при этом чувствую, что мой разум отказывается служить мне. И тогда я прибегаю к пос- леднему средству, которое гласит: "Не противься злу! " Я больше не оказываю сопротивления и погружаюсь в беэдну полного пара- лича воли. В это мгновение я так ослабеваю, что не могу более управлять своим телом; мои руки срываются с карниза, я падаю на головы и плечи толпы.
   Как я вернулся к воротам моего дома, я не знаю. Детали по- добных странных проишествий часто ускользают от нашего восп- риятия, или навсегда исчезают из памяти, не оставляя следов.
   Я, должно быть, как гусеница проскользил по головам сомк- нувшихся паломников! Я знаю только, что в конце концов я ока- зался в нише ворот, не в состоянии двигаться назад или впе- ред, но статуя пропала у меня из виду, и поэтому я не испытывал больше на себе ее колдовского влияния. Магический заряд толпы проходил мимо меня.
   "В церковь! " раздался призыв из сада, и мне показалось, что это был голос старика: "В церковь! ". "В церковь! В церковь! " переходило из уст в уста. "В церковь! Дева Мария повелела
   "Это голова Медузы", говорю я себе, но при этом чувствую, что мой разум отказывается служить мне. И тогда я прибегаю к последнему средству, которое гласит: "Не противься злу! " Я больше не оказываю сопротивления и погружаюсь в беэдну полно- го паралича воли. В это мгновение я так ослабеваю, что не мо- гу более управлять своим телом; мои руки срываются с карниза, я падаю на головы и плечи толпы. Как я вернулся к воротам мо- его дома, я не знаю. Детали подобных странных проишествий часто ускользают от нашего восприятия, или навсегда исчезают из памяти, не оставляя следов.
   Я, должно быть, как гусеница проскользил по головам сомк- нувшихся паломников! Я знаю только, что в конце концов я ока- зался в нише ворот, не в состоянии двигаться назад или впе- ред, но статуя пропала у меня из виду, и поэтому я не испытывал больше на себе ее колдовского влияния. Магический заряд толпы проходил мимо меня. "В церковь! " раздался призыв из сада, и мне показалось, что это был голос старика: "В цер- ковь! ". "В церковь! В церковь! " переходило из уст в уста. "В церковь! Дева Мария повелела так! " и вскоре все слилось в один многоголосый спасительный вопль, который разрядил напря- жение.
   Чары развеялись. Шаг за шагом, медленно, как гигантское сто- ногое мифическое чудовище, высвободившее голову из петли, толпа двинулась назад из прохода.
   Последние в толпе окружили старика, протиснувшись мимо ме- ня, и стали отры вать лоскуты от его одежды, пока он не ос- тался почти голым. Они целовали их и прятали как реликвию.
   Когда улочка обезлюдела, я направился к акации, утопая в разбросанных повсюду цветах.
   Я еще раз хотел прикоснуться к месту, где покоился прах моей возлюблен ной. Я ясно чувствовал: это в последний раз.
   "Неужели я тебя снова не увижу, Офелия?! Ни разу больше! " спрашивал я в своем сердце. "Один единственный раз я хотел бы увидеть твое лицо! "
   Порыв ветра доносил из города: " Будь благословенна, царица милосердия! " Невольно я поднял голову.
   Луч несказанного света осветил статую.
   На крошечное мгновение, такое короткое, что удар сердца по сравнению с ним показался мне человеческой жизнью, статуя превратилась в Офелию и улыбнулась мне. Затем снова засиял на солнце каменно и неподвижно золотой лик статуи богородицы.
   Я заглянул в вечное настоящее, которое для обычных смерт- ных является лишь пустым и непонятным словом.
   XIV
   ВОСКРЕСЕНИЕ МЕЧА
   Незабываемое чувство охватило меня, когда я однажды решил взглянуть на наследство моего отца и наших предков. Я обследовал этаж за этажом, и мне казалось, что я спускаюсь от столетия к столетию в средние века.
   Искуссно расставленная мебель, выдвижные ящики, полные кружевных платков; темное зеркало в сияющей золотой раме, в котором я увидел себя, молочнозеленого, как призрак; потемнев- шие портреты мужчин и женщин в старинных убранствах, чей внешний вид менялся в зависимости от эпохи, - во всех лицах было явное семейное сходство, которое иногда, казалось, ускользало, когда блондины становились брюнетами, чтобы затем опять снова прорваться к совершенству изначального образ- ца, как-будто сам род вспоминал о своем истоке.
   Золотые, украшенные драгоценностями коробочки, некоторые из которых сохраняли остатки нюхательного табака. Казалось еще вчера ими пользовались.
   Перламутровые шелковые стоптанные дамские туфельки на высо- ком каблуке странной формы, которые, когда я их поставил вмес- те, вызвали в моем воображении юные женские образы: матерей и жен наших предков. Трости из пожелтевшей резной слоновой кос- ти; кольца с нашим гербом, то крошечно маленькие, как для детских пальчиков, то снова такие большие, как-будто их носил великан. Сюртуки на которых ткань от времени так одряхле- ла, что казалось, дунь на нее - она рассыпется.
   В некоторых комнатах пыль лежала таким слоем, что я утопал в ней по щиколотку, и когда я открывал дверь, из этой пыли об- разовывались горки. Под моими ногами появлялись цветочные ор- наменты и морды зверей, когда я, шагая, очищал от пыли лежа- щий на полу ковер.
   Созерцание всех этих вещей так захватило меня, что я недели мог проводить среди них. Иногда знание, что на земле кроме меня живут еще какие-то люди, полностью покидало меня.
   Однажды, еще мальчишкой, учась в школе, я посетил маленький городской музей, и помню, какое сильное утомление и усталость вызвало у нас осматривание многих старинных, внутренне нам чуждых предметов. Но насколько здесь все было иначе! Каждая вещь, которую я брал в руки, хотела мне чтото рассказать; ее собственная жизнь струилась из нее. Прошлое моей собственной крови было в каждом предмете и становилось для меня странной смесью настоящего и прошедшего. Люди, чьи кости давно разло- жились в могилах, продолжали дышать здесь. Мои Предки, чью жизнь я продолжаю носить в себе, жили в этих комнатах. Их су- ществование начиналось здесь с крика грудного ребенка и за- канчивалось хрипом смертельной схватки, они любили и печалились здесь, веселились и горевали, их сердца были привязаны к вещам, которые и сейчас стоят здесь, такими, какими они их ос- тавили. И эти вещи снова начинают таинственно шептать, когда я дотрагиваюсь до них.
   Здесь же был стеклянный угловой шкаф с медалями на красном бархате, золотыми и до сих пор блестящими; с почерневшими се- ребрянными лицами рыцарей, словно умерших. Все они были положе- ны в ряд, каждое с маленькой табличкой, надпись на которой поблекла и стала неразборчивой, но страстное желание исходило от них. Пристрастия, которых я раньше никогда не знал, навали- лись на меня, льстили и вымаливали: "возьми нас, мы принесем тебе счастье. "
   Старое кресло с чудесными резными подлокотниками - само почтение и спокойствие, манило меня помечтать в нем, говоря: "Я хочу рассказать тебе истории старины". Потом, когда я ему дове- рился, меня одолела какая-то мучительная, старческая, бессло- весная тоска, как будто я сел не в кресло, а окунулся в тя- жесть древних страданий. мои ноги отяжелели и одеревенели, как будто парализованный, который здесь сидел целое столетие захо- тел освободиться, превратив меня в своего двойника.
   Чем ниже я спускался, тем мрачнее, суровее и беднее была обстановка. Грубый, крепкий дубовый стол; очаг вместо изящ- ного камина; крашенные стены; оловянные тарелки; ржавая железная перчатка; каменный кув- шин; затем снова комнатка с зарешеченными окнами; разбросанные всюду пергаментные книги, изгрызанные крысами; глиняные ретор- ты, использовавшиеся алхимиками, железный светильник; колбы, в которых жидкости выпали в осадок: все пространство было на- полнено безотрадным светом человеческой жизни, обманчивыми на- деждами.
   Вход в подвал, в котором должна была находиться хроника на- шего перво-предка, фонарщика Христофора Йохера, был закрыт свинцовыми дверями. Попасть туда не было никакой возможности.
   Когда мои исследования нашего дома закончились и я, сразу после долгого путешествия в царство прошлого, снова пришел в свою комнату, меня охватило чувство, что весь с головы до кон- чиков пальцев я заряжен магнетическими влияниями. Древняя ат- мосфера нижних комнат сопровождала меня как толпа призра- ков, вырвавшихся на свободу из тюремных стен. Желания, не исполнившиеся при жизни моих предков, выползли на дневной свет, проснулись и стремились теперь ввергнуть меня в беспо- койство, одолевая мои мысли : "Сделай то, сделай это; это еще не закончено, это выполнено наполовину; я не могу уснуть, пока ты вместо меня этого не сделаешь! " Какой - то голос мне нашепты- вал: "Сходи еще раз вниз к ретортам; я хочу рассказать те- бе, как делают золото и приготавливают философский камень; сейчас я это знаю, тогда же мне не удалось это, потому что я слишком рано умер, "- затем я услышал снова тихие слова сквозь слезы, которые, казалось исходили из женских уст: "Скажи моему супругу, что я всегда, вопреки всему, его любила; он не верит этому, он не слышит меня сейчас, потому что я мертва, тебя же он поймет! "-"Отомсти! Преследуй ее! Убей ее! Я скажу тебе где она. Не забывай меня! Ты наследник, у тебя обязанность кровной мести! "-шипит горячее дыхание мне в ухо, и мне кажется, что я слышу звон железной перчатки. - "Иди в жизнь! Наслаждайся! Я хочу еще раз посмотреть на землю твоими глазами! "-понуждает меня зов парализованного в кресле.