Страница:
Я рисую себе картину: бездна отчаяния поглощает людей, когда они постепенно, после мгновения короткого головокружи- тельного счастья, видят, что мертвые, которые встали из мо- гил, лгут, лгут, лгут еще страшнее, чем способны лгать живые существа, что это - всего лишь призраки, эмбрионы, продукты адских совокуплений!
Какой пророк будет достаточно смел и велик, чтобы пре- дотвратить такой духовный конец мира?
Внезапно посреди моего молчаливого разговора с самим со- бой мною овладело странное чувство: как если бы обе мои руки, которые все еще бездействующе покоились на столе, схватило невидимое существо. Мне показалось, что образовалась новая магнетическая цепь, подобная той, которая была в начале сеан- са, но только теперь один я был ее участником.
Швея поднимается с пола и подходит к столу. Ее лицо спо- койно, как если бы она была в полном сознании.
- Это - Пифа.... Это - Пифагор! - запинаясь произносит че- ловек с длинными волосами. Но неуверенный тон его голоса вы- дает сомнение. Нормальный, трезвый вид медиума, кажется, сму- щает его.
Швея смотрит в упор на меня и произносит глубоким мужским голосом: - Ты знаешь, что я - не Пифагор! Быстрый взгляд, брошенный вокруг меня, дает мне понять, что другие не слышат, что она говорит. Ее лицо ничего не вы- ражает. Швея кивает утвердительно: "Я обращаюсь только к тебе, уши других глухи! Замыкание рук - это магический процесс. Ес- ли между собой замкнуты руки тех, кто еще духовно не ожили, то из бездны Прошлого поднимается царство головы Медузы, и глубина извергает лярвы умерших существ. Цепь живцых рук это защитная стена, которая окаймляет обитель Верхнего Света. Слуги головы Медузы - это наши инструменты, но они этого не знают. Они думают, что они разрушают, но в действительности они созидают пространство будущего. Как черви, пожирающие па- даль, разъедают они труп материалистического мировоззрения, чей гнилостный запах, если бы не они, заразил бы всю землю. Они надеются, что придет их день, когда они пошлют призраки мертвых к людям. Мы пока позволяем им радоваться. Они хотят создать пустое пространство, называемое безумием и предельным отчаянием, которое должно поглотить всю жизнь. Но они не зна- ют закона "наполнения". Они не знают, что из царства Духа брызнет родник помощи, если в этом будет необходимость.
И эту необходимость они создают сами.
Они делают больше, чем мы. Они призывают нового проро- ка. Они опрокидывают старую Церковь и даже не догадываются, что приближают тем самым пришествие новой. Они хотят пожрать все живое, но на деле уничтожают лишь падаль. Они хотят ист- ребить в людях надежду на потусторонний мир, но убивают толь- ко то, что и так должно пасть. Старая Церквоь стала черной и потеряла свой Свет, но тень, которую она бросает в будущее - бела и чиста. Забытое учение о "переплавлении трупа в меч" будет основой новой религии и оружием нового духовного папс- тва.
- А о нем не беспокойся, - швея направила свой взгляд на безучастно смотрящего прямо перед собой точильщика, - о нем и об ему подобных. Никто из тех, кто на словах утверждают, что движутся в бездну, на самом деле не делает этого. "
Остаток ночи я провел на скамейке в саду, пока не взошло солнце. Я был счастлив сознанием того, что здесь, у моих ног, спит только форма моей любимой. Сама же она бодрствует, оста- ваясь неразрывно связанной со со мной, как и мое сердце.
Заря показалась на горизонте, ночные облака свисали с не- ба, как тяжелые черные шторы, до самой земли. Оранжево-желтые и фиолетовые пятна образовали гигантское лицо, чьи застывшие черты напоминали мне голову Медузы. Лицо парило неподвижно, как бы подстерегая солнце, желая уничтожить его. Вся картина напоминала адский носовой платок с вышитым на нем ликом Сата- ны.
Прежде, чем взошло солнце, я как приветственный знак от- ломил для него ветку акации и воткнул ее в землю, чтобы она проросла и когда-нибудь сама стала деревом. При этом у меня было чувство, что я как-то обогатил мир жизни.
Еще до того, как появилось само великое светило, первые предвестники его сияния поглотили голову Медузы. И такие грозные и темные прежде облака превратились в необозримое стадо белых агнцев, плывущих по залитому лучами небу.
XII
"ЕМУ ДОЛЖНО РАСТИ, А МНЕ УМАЛЯТЬСЯ"
"Ему должно расти, а мне умаляться"... С этими словами Иоанна Крестителя на устах я проснулся однажды утром. Слова эти были девизом моей жизни с того самого дня, когда мой язык впервые произнес их, и до того дня, когда мне исполнилось тридцать два года.
"Он стал странным человеком, как и его дед, - слышал я, как шептали старики, когда я сталкивался с ними в городе. - Из месяца в месяц его дела все хуже и хуже. "
"Он стал бездельником и зря растрачивает дни, отпущенные Господом! ворчали самые озабоченные. - Видел ли кто-ни- будь, как он работает? "
Позднее, когда я уже стал взрослым мужчиной, слухи прев- ратились в устойчивое мнение: "У него недобрый взгляд, избе- гайте его. Его глаз приносит несчастье! " И старухи на Рыноч- ной площади протягивали мне "вилы" - широко расставленные указательный и средний пальцы - чтобы защититься от колдовс- тва, или крестились.
Затем стали говорить, что я - вампир, лишь с виду похожий на живое существо, который высасывает кровь у детей во время сна; и если на шее грудного ребенка находили две красные точ- ки, то поговаривали, что это следы моих зубов. Другие, якобы, видели меня во сне полуволком-получеловеком и с криком убега- ли, когда замечали меня на улице. Место в саду, где я любил сидеть, считалось заколдованным, и никто не отваживался хо- дить по нашему узкому проходу.
Некоторые странные события придали всем этим слухам види- мость истины.
Однажды поздним вечером из дома горбатой швеи выбежала большая лохматая собака хищного вида, которую никто раньше не встречал, и дети на улице кричали: "Оборотень! Оборотень! "
Какой-то мужчина ударил ее топором по голове и убил. Поч- ти в то же самое время мне повредил голову упавший с крыши камень, и когда на другой день меня увидели с повязкой на лбу, посчитали, что я участвовал в том ночном кошмаре, и раны оборотня превратилась в мои.
Затем случилось так, что какой-то окрестный бродяга, ко- торого считали душевнобольным, среди бела дня на Рыночной площади поднял в ужасе руки, когда я появился из-за угла, и с искаженным лицом, как если бы узрел дьявола, упал замертво на мостовую.
В другой раз по улице жандарм тащил какого-то человека, который все вырывался и причитал: "Как я мог кого-то убить? Я целый день проспал в сарае! "
Я случайно проходил мимо. Как только этот человек меня заметил, он бросился ниц, показывая на меня и крича: "Отпусти- те меня, вот же он идет! Он снова ожил! "
"Все они видят в тебе голову Медузы, - пришла мне однажды в голову мысль, потому что подобные вещи случались уж слишком часто. - Она живет в тебе. Кто ее видит, тот умирает. Кто только предчувствует - приходит в ужас. Ведь ты видел в зрач- ках призрака то, что приносит смерть и что живет в каждом че- ловеке. И в тебе тоже. Смерть живет у людей внутри, и поэтому они не видят ее. Они - не носители Христа, не "христофоры". Они - носители смерти. Смерть разъедает их изнутри, как червь. Тот, кто вскрыл ее в себе, подобно тебе, тот может ее видеть. Для него она становится пред-метом, то есть чем-то находящимся "перед" ним".
И действительно, земля год от года становилась для меня все более и более сумрачной долиной смерти. Куда бы я ни бро- сил взгляд, повсюду - в форме, слове, звуке, жесте - чувство- вал я присутствие страшной госпожи мира: Медузы с прекрасным, но одновременно ужасным ликом.
"Земная жизнь - это постоянное мучительное рождение все заново возникающей смерти". - Это ощущение не покидало меня ни днем, ни ночью. "Жизнь необходима лишь как откровение смерти. " Эта мысль переворачивала во мне все обычные челове- ческие чувства.
Желание жить представлялась мне кражей, воровством по отношению к моей сущности, а невозможность умереть представля- лась гипнотическими узами Медузы, которая, казалось, говори- ла: "Я хочу, чтобы ты оставался вором, грабителем и убийцей, и так и скитался по земле".
Слова Евангелия: "Кто возлюбит свою душу, тот потеряет ее, кто возненавидит ее - тот сохранит, "- стали выступать из тем- ноты, как лучезарный поток света. Я понял их смысл. То, что должно расти - это мой Первопредок. Я же должен умаляться!
Когда тот бродяга упал на Рыночной площади, и его лицо начало зыстывать, я стоял в окружавшей его толпе, и у меня было жуткое чувство, будто его жизненная сила, как дуновение, входит в мое тело.
Как будто на самом деле я был вампирическим вурдалаком, с таким сознанием вины я выскользнул тогда из толпы, унося с собой отвратительное чувство - моя жизнь держится в теле только за счет того, что она ворует у других. А тело - лишь блуждающий труп, который обманул могилу, и тому, чтобы я на- чал заживо гнить, подобно Лазарю, препятствует только отчуж- денный холод моего сердца и моих ощущений.
Шли годы. Но я замечал это лишь по тому, как седели воло- сы моего отца, а сам он дряхлел.
Чтобы не давать пищи суеверным страхам горожан, я все ре- же и реже выходил из дома, пока, наконец, ни пришло время, когда я втечение целого года оставался дома и даже ни разу не спускался к скамейке в саду.
Я мысленно перенес ее в свою комнату, сидел на ней часа- ми, и при этом близость Офелии пронизывала меня. Это были те редкостные часы, когда царство смерти было не властно надо мной.
Мой отец стал странно молчалив. Часто в течение недель мы не обменивались с ним ни единым словом, за исключением утрен- них приветствий и вечерних прощаний.
Мы почти совсем отвыкли от разговоров, но казалось, что мысль нашла новые пути для коммуникации. Каждый из нас всегда угадывал, что нужно другому. Так однажды я протянул ему необ- ходимый предмет, о котором он ничего не говорил вслух. В дру- гой раз он принес мне книгу из шкафа, перелистал и протянул мне ее, открыв именно на тех словах, которые внутренне зани- мали меня в данный момент.
По нему я видел, что он чувствует себя совершенно счаст- ливым. Иногда он подолгу останавливал на мне свой взгляд; в нем светилось выражение глубокого удовлетворения.
Временами мы оба знали наверняка, что часами обдумываем одни и те же мысли - мы шли духовно настолько в такт друг с другом, что даже невысказанные мысли превращались в слова, понятные нам обоим. Но это было не так, как раньше, когда слова приходили или слишком рано или слишком поздно, но всег- да не вовремя; это было, скорее, продолжением некоего общего мыслительного процесса, а не просто попытками или начальными этапами духовного общения.
Такие моменты настолько живы в моих воспоминаниях, что все, вплоть до мельчайших деталей, встает предо мной, когда я думаю об этих минутах.
Сейчас, когда я это пишу, я снова слышу голос моего отца, слово в слово, каждую интонацию... Это случилось однажды, ког- да я в своем Духе спрашивал себя о смысле своего странного безжизненного оцепенения.
Он сказал тогда: "Мы все должны стать холодными, но боль- шинству людей это не позволяет жить дальше, и тогда наступает смерть. Есть два вида умирания.
У многих людей в момент смерти умирает почти все их су- щество, так что о них можно сказать: от них ничего не оста- лось. От некоторых людей остаются дела, которые они совершили на земле: их слава и заслуги живут еще некоторое время, и не- которым странным образом остается и их форма, так как им воздвигают памятники. Сколь незначительную роль при этом иг- рает "добро" или "зло" видно уже и по тому, что таким великим разрушителям, как Нерон или Наполеон, также поставлены памят- ники.
Это зависит только от масштаба действий.
Самоубийцы или люди, ушедшие из жизни каким-то ужасным образом, по утверждению спиритов, остаются на земле в течение еще некоторого срока. Я склоняюсь к мысли, что на медиумичес- ких сеансах или в домах с привидениями зримо и ощутимо появ- ляются не призраки мертвых, а их истинные сущности вместе со знаками, сопровождавшими их смерть, - как если бы магнетичес- кая атмосфера места полностью сохраняла то, что случилось в прошлом, и временами снова его воспроизводила в настоящем.
Многие призраки в процессе заклинания мертвых в Древней Греции, как в случае Терезия, подтверждают это.
Смертный час - это только момент катастрофы, в которой все в людях, что еще не было разрушено при жизни, уносится в никуда ураганным ветром. Можно сказать и так: червь разруше- ния вначале поражает наименее значительные органы, когда же его зуб касается жизненных опор, рушится все здание. Это ес- тественный порядок вещей.
Подобный конец уготован и мне, потому что и мое тело со- держит слишком много элементов, алхимически трансформировать которые выше моих сил. Если бы не ты, мой сын, я должен был бы вернуться, чтобы в новом земном воплощении завершить прер- ванное Делание.
В книгах восточной мудрости написано: "Произвел ли ты на свет сына, посадил ли дерево и написал ли книгу? Только тогда ты можешь начать Великое Делание... "
Чтобы избежать нового воплощения, жрецы и короли Древне- го Егопта завещали бальзамировать свои тела. Они хотели пре- дотвратить то, чтобы наследие их телесных клеток снова притя- нуло их вниз и вынудило бы вернуться к земным деяниям.
Земные таланты, недостатки и пороки, знания и способности - это свойства телесной формы, а не души. Как последняя ветвь нашего рода, я унаследовал телесные клетки моих пред- ков. Они передавались из поколения в поколение и наконец дош- ли до меня. И я чувствую, что ты сейчас думаешь: " Как такое возможно? Как могут клетки деда передаваться отцу, если роди- тель не умер перед рождением наследника? "
Но наследование клеток происходит иначе. Они появляются не сразу при зачатии и рождении, и не грубо чувственным обра- зом. Это происходит не так, как если бы воду из одного сосуда переливали в другой. Наследуется особый индивидуальный поря- док кристаллизации клеток вокруг центральной точки. Но и это происходит не сразу, а постепенно. Ты никогда не замечал тот комический факт, над которым так часто смеются, - что старые холостяки, имеющие любимых собак, со временем переносят свой собственный облик на своих любимцев? Здесь происходит аст- ральное перемещение "клеток" из одного тела в другое: на том, что человек любит, он оставляет отпечаток своего собственного существа. Домашние животные только потому так по-мещански мудры, что на них астрально перенесены клетки человека. Чем глубже люди любят друг друга, тем больше их клеток смешивает- ся между собой, тем теснее они сплавляются друг с другом, по- ка наконец, через миллиарды лет, не достигают такого идеаль- ного состояния, что все человечество становится единым существом, собранным из бесчисленных индивидуальностей. В тот самый день, когда умер твой дед. я, его единственный сын, стал последним наследником нашего рода.
Я не печалился ни единого часа, так живо все его сущест- во проникло в меня! Для профана это покажется ужасным, но я могу сказать: день ото дня я чувствовал, как его тело разла- гается в могиле, но, однако, мне не казалось это чем-то страшным или противоестественным. Его распад означал для меня освобождение связанных ранее сил; они потекли по моей крови, как волны эфира.
Если бы не ты, Христофор, я должен был бы возвращаться на землю, пока "провидение", если можно только использозать это слова, не позволило бы мне самому получить ту же привилегию, что и ты - стать вершиной, вместо того, чтобы быть ветвью.
В мой смертный час ты, мой сын, унаследуешь те последние клетки моей телесной формы, которые я не смог довести до со- вершенства, и тебе придется алхимизировать и одухотворить их, а вместе с ними и клетки всего нашего рода.
Мне и моим предкам не удалось осуществить "растворение трупа", потому что властительница всякого разложения не нена- видела нас так, как она ненавидит тебя. Только если Медуза ненавидит и боится одновременно так же сильно, как она нена- видит и боится тебя, только тогда это может получиться, и она сама осуществит в тебе то, чему она хотела бы воспрепятство- вать.
Когда пробъет час, она обрушится на тебя с такой безгра- ничной яростью, чтобы спалить в тебе каждый атом, и при этом она уничтожит в тебе свое собственное изображение. И только так свершится то, что человек не в состоянии сделать своими собственными силами. Она сама убъет часть себя самой, и это даст возможность причаститься к своей собственной вечной жизни. Она станет скорпионом, поражающим самого себя. Затем свершится великое превращение: не жизнь тогда породит смерть, но, напротив, смерть породит жизнь!
Я с великой радостью вижу, что ты, мой сын, - это избран- ная вершина нашего родового древа. Ты стал холоден уже в юные годы, тогда как все мы остались теплыми вопреки старости и дряхлению. Половое влечение - очевидное в молодости и скрытое в старости - корень смерти. Уничтожить его - тщетная задача всех аскетов. Они - как Сизиф, который без отдыха катит ка- мень в гору, чтобы потом в полном отчаянии наблюдать, как он снова с вершины срывается в бездну. Они хотят достичь маги- ческого холода, без которого невозможно стать сверхчеловеком, и поэтому они избегают женщин, и однако только женщина может им помочь.
Женское начало, которое здесь, на земле, отделено от мужского, должно войти в мужчину, должно слиться с ним в од- но. Тогда только успокаивается всякое желание плоти. Только когда оба эти полюса совпадут, заключается брак - замыкается кольцо. И тогда возникает холод, который может пребывать в самом себе, магический холод, разбивающий законы земли. Но однако этот холод не противоположность теплу. Он лежит по ту сторону мороза и жара. И это из него, как из Ничто, происхо- дит все, созданное властью Духа.
Половое влечение - это хомут в триумфальной колеснице Ме- дузы, в которую мы все запряжены.
Мы, твои предки, все были женаты, но, однако, никто из нас не вступил в брак. Ты не женат, но ты - единственный, кто действительно вступил в него. Поэтому ты и стал холоден, а все мы вынуждены оставаться теплыми.
Ты понимаешь, что я имею в виду, Христофор! Я вскочил и схватил обеими руками руку отца; сияние в его глазах говорило мне: "я знаю".
Наступил день Успения Пресвятой Богородицы. Это день, в который меня тридцать два года назад нашли новорожденным на пороге церкви.
Снова, как однажды в лихорадке, после прогулки на лодке с Офелией, услышал я ночью, как открываются двери в доме, и когда я прислушался, я узнал шаги моего отца, поднимающегося снизу в свою комнату.
Запах горящей восковой свечи и тлеющего ладана донесся до меня. Прошло около часа, и я услышал, что он тихо позвал меня.
Я поспешил к нему в кабинет, охваченный странным беспо- койством, и по резким глубоким линиям на его щеках и бледнос- ти лица понял, что наступает его смертный час.
Он стоял прямо во весь рост, облокотившись спиной о сте- ну, чтобы не упасть.
Он выглядел настолько чужим, что я на секунду подумал, что передо мной незнакомый человек.
Он был облачен в длинную, до самого пола, мантию; с бедер на золотой цепи свисал обнаженный меч.
Я догадался: и то и другое он принес с нижних этажей до- ма. Поверхность стола была покрыта белоснежной скатертью. На ней стоял только серебрянный подсвечник с зажженными свечами и сосуд с курящимися благовониями.
Я заметил, что отец покачнулся, борясь с хриплым дыхани- ем, и хотел броситься к нему, чтобы поддержать, но он оста- новил меня протянутыми руками:
- Ты слышишь, они идут, Христофор?
Я прислушался, но кругом была мертвая тишина.
- Видишь, как открываются двери, Христофор? Я взглянул на двери, но мои глаза увидели, что они закрыты. Мне снова показалось, что он упадет, но он еще раз выпрямился, и в его глазах показался особый блеск, какого я прежде в них не видел.
- Христофор! - вскричал он вдруг гулким голосом, который потряс меня с головы до пят. - Христофор! Моя миссия подошла к концу. Я тебя воспитывал и оберегал, как мне было предписа- но. Подойди ко мне! Я хочу дать тебе знак!
Он схватил меня за руку и соединил свои пальцы с моими особенным образом.
- Вот так, - начал он тихо, и я услышал, что его дыхание вновь становится прерывистым, - связаны звенья большой неви- димой цепи. Без нее ты немногое сможешь. Но если ты будешь ее звеном, ничто перед тобой не устоит, потому что вплоть до са- мой отдаленной точки Вселенной тебе помогут силы нашего Орде- на. Слушай меня: не доверяй всем формам, которые противостоят тебе в царстве магии! Власть тьмы может принять любую форму, даже форму наших учителей. Даже это рукопожание, которому я сейчас тебя обучил, они внешне могут воспроизводить, чтобы ввести тебя в заблуждение. Но они не могут другого - не могут оставаться невидимыми. Если бы силы Тьмы попытались в невиди- мом мире присоединиться к нашей цепи, в тот же самый момент они бы рассыпались на атомы!
Он повторил тайный знак: Запомни хорошо это рукопожатие! Если из другого мира тебе явится призрак, и даже если ты по- думаешь, что он - это я, потребуй от него этого знака! Мир магии полон опасностей!
Последние слова перешли в хрип, взгляд моего отца подер- нулся пеленой, а подбородок опустился на грудь.
Затем внезапно его дыхание остановилось; я подхватил его на руки, осторожно уложил на постель и стоял у его тела до тех пор, пока не взошло солнце. Его правая рука лежала в моей - пальцы были сплетены в тайном рукопожатии, которому он меня научил.
На столе я нашел записку. В ней было сказано:
"Похорони мой труп в мантии и с мечом рядом с моей люби- мой женой. Пусть капеллан отслужит мессу. Не ради меня, потому что я жив, а ради его собственного успокоения: он был мне преданным, заботливым другом. "
Я взял меч и долго рассматривал его. Он был сделан из красной железной руды, называемой "кровавым камнем", какую используют чаще всего при изготовлении перстней с печатью. Это была, по-видимому, древнейшая азиатская работа.
Рукоять, красноватая и тусклая, напоминала верхнюю часть туловища человека и была выполнена с большим искусством. Опу- щенная вниз полусогнутая рука образовывала эфес, голова слу- жила набалдашником. Лицо было явно монгольского типа: лицо очень старого человека с длинной жидкой бородой, которое мож- но увидеть на картинах, изображающих китайских святых. На го- лове у него был странной формы колпак. Туловище, обозначенное только гравировкой, переходило в блестящий отшлифованный кли- нок. Все было отлито или выковано из цельного куска.
Неописуемо странное чувство охватило меня, когда я взял его в руки ощущение, как будто из него заструился поток жизни.
Полный робости и благоговения, я снова положил его рядом с умершим.
"Быть может, это тот самый меч, о котором в легенде расс- казывается, что он был когда-то человеком", - сказал я себе.
XIII
БУДЬ БЛАГОСЛОВЕННА, ЦАРИЦА МИЛОСЕРДИЯ
И снова прошли месяцы.
Злые слухи обо мне давно умолкли; люди в городе принимали меня за незнакомца, они едва замечали меня - слишком долго я вместе с отцом находился дома, наверху под крышей, никуда не выходя, не вступая с ними ни в какие контакты.
Когда я представляю себе то время, мне кажется практичес- ки невозможным, что мое созревание из юноши во взрослого муж- чину происходило в четырех стенах, вдали от внешнего мира. Я совершенно не помню отдельных деталей, того, например, что я должен был где-то в городе покупать себе новое платье, туфли, белье и тому подобное...
Мое внутреннее омертвение тогда было настолько глубоким, что события повседневной жизни не оставляли ни малейшего сле- да в моем сознании.
Когда наутро после смерти отца я в первый раз снова вышел на улицу, чтобы сделать необходимые приготовления для похо- рон, я поразился тому, как все изменилось: железная решетка закрывала проход в наш сад; сквозь ее прутья я увидел большой куст акации там, где однажды посадил росток; скамейка исчезла и на ее месте на мраморном цоколе стояла позолоченная покры- тая венками статуя Божьей Матери, покрытая венками.
Я не мог найти объяснения этой перемене, но то, что на месте, где была погребена моя Офелия, стоит статуя Девы Марии тронуло меня, как какое-то сокровенное чудо.
Когда я позже встретил капеллана, я едва узнал его - так он постарел. Мой отец иногда навещал его и каждый раз переда- вал мне от него приветы, но уже в течение года я его не ви- дел.
Он также очень поразился, когда увидел меня, удивленно уставился на меня и никак не мог поверить, что это я.
- Господин барон просил меня не приходить к нему в дом, - объяснил он мне, - он сказал, что Вам необходимо некоторое время побыть одному. Я свято исполнял его не совсем понятное мне желание...
Я казался себе человеком, вернувшимся в свой родной город после долгого отсутствия: я встречал взрослых людей, которых знал детьми, я видел серьезные лица там, где раньше блуждала юношеская улыбка; цветущие девушки стали озабоченными супру- гами...
Я бы не сказал, что чувство внутреннего оцепенения поки- нуло меня тогда. Но к нему прибавилась какая-то тонкая пеле- на, которая позволила мне смотреть на окружающий мир более человеческим взглядом. Я объяснял себе это влиянием животной силы жизни, которая, как завещание, перешла мне от отца.
Когда капеллан инстинктивно ощутил это влияние, он про- никся ко мне большой симпатией и стал часто бывать у меня по вечерам.
Какой пророк будет достаточно смел и велик, чтобы пре- дотвратить такой духовный конец мира?
Внезапно посреди моего молчаливого разговора с самим со- бой мною овладело странное чувство: как если бы обе мои руки, которые все еще бездействующе покоились на столе, схватило невидимое существо. Мне показалось, что образовалась новая магнетическая цепь, подобная той, которая была в начале сеан- са, но только теперь один я был ее участником.
Швея поднимается с пола и подходит к столу. Ее лицо спо- койно, как если бы она была в полном сознании.
- Это - Пифа.... Это - Пифагор! - запинаясь произносит че- ловек с длинными волосами. Но неуверенный тон его голоса вы- дает сомнение. Нормальный, трезвый вид медиума, кажется, сму- щает его.
Швея смотрит в упор на меня и произносит глубоким мужским голосом: - Ты знаешь, что я - не Пифагор! Быстрый взгляд, брошенный вокруг меня, дает мне понять, что другие не слышат, что она говорит. Ее лицо ничего не вы- ражает. Швея кивает утвердительно: "Я обращаюсь только к тебе, уши других глухи! Замыкание рук - это магический процесс. Ес- ли между собой замкнуты руки тех, кто еще духовно не ожили, то из бездны Прошлого поднимается царство головы Медузы, и глубина извергает лярвы умерших существ. Цепь живцых рук это защитная стена, которая окаймляет обитель Верхнего Света. Слуги головы Медузы - это наши инструменты, но они этого не знают. Они думают, что они разрушают, но в действительности они созидают пространство будущего. Как черви, пожирающие па- даль, разъедают они труп материалистического мировоззрения, чей гнилостный запах, если бы не они, заразил бы всю землю. Они надеются, что придет их день, когда они пошлют призраки мертвых к людям. Мы пока позволяем им радоваться. Они хотят создать пустое пространство, называемое безумием и предельным отчаянием, которое должно поглотить всю жизнь. Но они не зна- ют закона "наполнения". Они не знают, что из царства Духа брызнет родник помощи, если в этом будет необходимость.
И эту необходимость они создают сами.
Они делают больше, чем мы. Они призывают нового проро- ка. Они опрокидывают старую Церковь и даже не догадываются, что приближают тем самым пришествие новой. Они хотят пожрать все живое, но на деле уничтожают лишь падаль. Они хотят ист- ребить в людях надежду на потусторонний мир, но убивают толь- ко то, что и так должно пасть. Старая Церквоь стала черной и потеряла свой Свет, но тень, которую она бросает в будущее - бела и чиста. Забытое учение о "переплавлении трупа в меч" будет основой новой религии и оружием нового духовного папс- тва.
- А о нем не беспокойся, - швея направила свой взгляд на безучастно смотрящего прямо перед собой точильщика, - о нем и об ему подобных. Никто из тех, кто на словах утверждают, что движутся в бездну, на самом деле не делает этого. "
Остаток ночи я провел на скамейке в саду, пока не взошло солнце. Я был счастлив сознанием того, что здесь, у моих ног, спит только форма моей любимой. Сама же она бодрствует, оста- ваясь неразрывно связанной со со мной, как и мое сердце.
Заря показалась на горизонте, ночные облака свисали с не- ба, как тяжелые черные шторы, до самой земли. Оранжево-желтые и фиолетовые пятна образовали гигантское лицо, чьи застывшие черты напоминали мне голову Медузы. Лицо парило неподвижно, как бы подстерегая солнце, желая уничтожить его. Вся картина напоминала адский носовой платок с вышитым на нем ликом Сата- ны.
Прежде, чем взошло солнце, я как приветственный знак от- ломил для него ветку акации и воткнул ее в землю, чтобы она проросла и когда-нибудь сама стала деревом. При этом у меня было чувство, что я как-то обогатил мир жизни.
Еще до того, как появилось само великое светило, первые предвестники его сияния поглотили голову Медузы. И такие грозные и темные прежде облака превратились в необозримое стадо белых агнцев, плывущих по залитому лучами небу.
XII
"ЕМУ ДОЛЖНО РАСТИ, А МНЕ УМАЛЯТЬСЯ"
"Ему должно расти, а мне умаляться"... С этими словами Иоанна Крестителя на устах я проснулся однажды утром. Слова эти были девизом моей жизни с того самого дня, когда мой язык впервые произнес их, и до того дня, когда мне исполнилось тридцать два года.
"Он стал странным человеком, как и его дед, - слышал я, как шептали старики, когда я сталкивался с ними в городе. - Из месяца в месяц его дела все хуже и хуже. "
"Он стал бездельником и зря растрачивает дни, отпущенные Господом! ворчали самые озабоченные. - Видел ли кто-ни- будь, как он работает? "
Позднее, когда я уже стал взрослым мужчиной, слухи прев- ратились в устойчивое мнение: "У него недобрый взгляд, избе- гайте его. Его глаз приносит несчастье! " И старухи на Рыноч- ной площади протягивали мне "вилы" - широко расставленные указательный и средний пальцы - чтобы защититься от колдовс- тва, или крестились.
Затем стали говорить, что я - вампир, лишь с виду похожий на живое существо, который высасывает кровь у детей во время сна; и если на шее грудного ребенка находили две красные точ- ки, то поговаривали, что это следы моих зубов. Другие, якобы, видели меня во сне полуволком-получеловеком и с криком убега- ли, когда замечали меня на улице. Место в саду, где я любил сидеть, считалось заколдованным, и никто не отваживался хо- дить по нашему узкому проходу.
Некоторые странные события придали всем этим слухам види- мость истины.
Однажды поздним вечером из дома горбатой швеи выбежала большая лохматая собака хищного вида, которую никто раньше не встречал, и дети на улице кричали: "Оборотень! Оборотень! "
Какой-то мужчина ударил ее топором по голове и убил. Поч- ти в то же самое время мне повредил голову упавший с крыши камень, и когда на другой день меня увидели с повязкой на лбу, посчитали, что я участвовал в том ночном кошмаре, и раны оборотня превратилась в мои.
Затем случилось так, что какой-то окрестный бродяга, ко- торого считали душевнобольным, среди бела дня на Рыночной площади поднял в ужасе руки, когда я появился из-за угла, и с искаженным лицом, как если бы узрел дьявола, упал замертво на мостовую.
В другой раз по улице жандарм тащил какого-то человека, который все вырывался и причитал: "Как я мог кого-то убить? Я целый день проспал в сарае! "
Я случайно проходил мимо. Как только этот человек меня заметил, он бросился ниц, показывая на меня и крича: "Отпусти- те меня, вот же он идет! Он снова ожил! "
"Все они видят в тебе голову Медузы, - пришла мне однажды в голову мысль, потому что подобные вещи случались уж слишком часто. - Она живет в тебе. Кто ее видит, тот умирает. Кто только предчувствует - приходит в ужас. Ведь ты видел в зрач- ках призрака то, что приносит смерть и что живет в каждом че- ловеке. И в тебе тоже. Смерть живет у людей внутри, и поэтому они не видят ее. Они - не носители Христа, не "христофоры". Они - носители смерти. Смерть разъедает их изнутри, как червь. Тот, кто вскрыл ее в себе, подобно тебе, тот может ее видеть. Для него она становится пред-метом, то есть чем-то находящимся "перед" ним".
И действительно, земля год от года становилась для меня все более и более сумрачной долиной смерти. Куда бы я ни бро- сил взгляд, повсюду - в форме, слове, звуке, жесте - чувство- вал я присутствие страшной госпожи мира: Медузы с прекрасным, но одновременно ужасным ликом.
"Земная жизнь - это постоянное мучительное рождение все заново возникающей смерти". - Это ощущение не покидало меня ни днем, ни ночью. "Жизнь необходима лишь как откровение смерти. " Эта мысль переворачивала во мне все обычные челове- ческие чувства.
Желание жить представлялась мне кражей, воровством по отношению к моей сущности, а невозможность умереть представля- лась гипнотическими узами Медузы, которая, казалось, говори- ла: "Я хочу, чтобы ты оставался вором, грабителем и убийцей, и так и скитался по земле".
Слова Евангелия: "Кто возлюбит свою душу, тот потеряет ее, кто возненавидит ее - тот сохранит, "- стали выступать из тем- ноты, как лучезарный поток света. Я понял их смысл. То, что должно расти - это мой Первопредок. Я же должен умаляться!
Когда тот бродяга упал на Рыночной площади, и его лицо начало зыстывать, я стоял в окружавшей его толпе, и у меня было жуткое чувство, будто его жизненная сила, как дуновение, входит в мое тело.
Как будто на самом деле я был вампирическим вурдалаком, с таким сознанием вины я выскользнул тогда из толпы, унося с собой отвратительное чувство - моя жизнь держится в теле только за счет того, что она ворует у других. А тело - лишь блуждающий труп, который обманул могилу, и тому, чтобы я на- чал заживо гнить, подобно Лазарю, препятствует только отчуж- денный холод моего сердца и моих ощущений.
Шли годы. Но я замечал это лишь по тому, как седели воло- сы моего отца, а сам он дряхлел.
Чтобы не давать пищи суеверным страхам горожан, я все ре- же и реже выходил из дома, пока, наконец, ни пришло время, когда я втечение целого года оставался дома и даже ни разу не спускался к скамейке в саду.
Я мысленно перенес ее в свою комнату, сидел на ней часа- ми, и при этом близость Офелии пронизывала меня. Это были те редкостные часы, когда царство смерти было не властно надо мной.
Мой отец стал странно молчалив. Часто в течение недель мы не обменивались с ним ни единым словом, за исключением утрен- них приветствий и вечерних прощаний.
Мы почти совсем отвыкли от разговоров, но казалось, что мысль нашла новые пути для коммуникации. Каждый из нас всегда угадывал, что нужно другому. Так однажды я протянул ему необ- ходимый предмет, о котором он ничего не говорил вслух. В дру- гой раз он принес мне книгу из шкафа, перелистал и протянул мне ее, открыв именно на тех словах, которые внутренне зани- мали меня в данный момент.
По нему я видел, что он чувствует себя совершенно счаст- ливым. Иногда он подолгу останавливал на мне свой взгляд; в нем светилось выражение глубокого удовлетворения.
Временами мы оба знали наверняка, что часами обдумываем одни и те же мысли - мы шли духовно настолько в такт друг с другом, что даже невысказанные мысли превращались в слова, понятные нам обоим. Но это было не так, как раньше, когда слова приходили или слишком рано или слишком поздно, но всег- да не вовремя; это было, скорее, продолжением некоего общего мыслительного процесса, а не просто попытками или начальными этапами духовного общения.
Такие моменты настолько живы в моих воспоминаниях, что все, вплоть до мельчайших деталей, встает предо мной, когда я думаю об этих минутах.
Сейчас, когда я это пишу, я снова слышу голос моего отца, слово в слово, каждую интонацию... Это случилось однажды, ког- да я в своем Духе спрашивал себя о смысле своего странного безжизненного оцепенения.
Он сказал тогда: "Мы все должны стать холодными, но боль- шинству людей это не позволяет жить дальше, и тогда наступает смерть. Есть два вида умирания.
У многих людей в момент смерти умирает почти все их су- щество, так что о них можно сказать: от них ничего не оста- лось. От некоторых людей остаются дела, которые они совершили на земле: их слава и заслуги живут еще некоторое время, и не- которым странным образом остается и их форма, так как им воздвигают памятники. Сколь незначительную роль при этом иг- рает "добро" или "зло" видно уже и по тому, что таким великим разрушителям, как Нерон или Наполеон, также поставлены памят- ники.
Это зависит только от масштаба действий.
Самоубийцы или люди, ушедшие из жизни каким-то ужасным образом, по утверждению спиритов, остаются на земле в течение еще некоторого срока. Я склоняюсь к мысли, что на медиумичес- ких сеансах или в домах с привидениями зримо и ощутимо появ- ляются не призраки мертвых, а их истинные сущности вместе со знаками, сопровождавшими их смерть, - как если бы магнетичес- кая атмосфера места полностью сохраняла то, что случилось в прошлом, и временами снова его воспроизводила в настоящем.
Многие призраки в процессе заклинания мертвых в Древней Греции, как в случае Терезия, подтверждают это.
Смертный час - это только момент катастрофы, в которой все в людях, что еще не было разрушено при жизни, уносится в никуда ураганным ветром. Можно сказать и так: червь разруше- ния вначале поражает наименее значительные органы, когда же его зуб касается жизненных опор, рушится все здание. Это ес- тественный порядок вещей.
Подобный конец уготован и мне, потому что и мое тело со- держит слишком много элементов, алхимически трансформировать которые выше моих сил. Если бы не ты, мой сын, я должен был бы вернуться, чтобы в новом земном воплощении завершить прер- ванное Делание.
В книгах восточной мудрости написано: "Произвел ли ты на свет сына, посадил ли дерево и написал ли книгу? Только тогда ты можешь начать Великое Делание... "
Чтобы избежать нового воплощения, жрецы и короли Древне- го Егопта завещали бальзамировать свои тела. Они хотели пре- дотвратить то, чтобы наследие их телесных клеток снова притя- нуло их вниз и вынудило бы вернуться к земным деяниям.
Земные таланты, недостатки и пороки, знания и способности - это свойства телесной формы, а не души. Как последняя ветвь нашего рода, я унаследовал телесные клетки моих пред- ков. Они передавались из поколения в поколение и наконец дош- ли до меня. И я чувствую, что ты сейчас думаешь: " Как такое возможно? Как могут клетки деда передаваться отцу, если роди- тель не умер перед рождением наследника? "
Но наследование клеток происходит иначе. Они появляются не сразу при зачатии и рождении, и не грубо чувственным обра- зом. Это происходит не так, как если бы воду из одного сосуда переливали в другой. Наследуется особый индивидуальный поря- док кристаллизации клеток вокруг центральной точки. Но и это происходит не сразу, а постепенно. Ты никогда не замечал тот комический факт, над которым так часто смеются, - что старые холостяки, имеющие любимых собак, со временем переносят свой собственный облик на своих любимцев? Здесь происходит аст- ральное перемещение "клеток" из одного тела в другое: на том, что человек любит, он оставляет отпечаток своего собственного существа. Домашние животные только потому так по-мещански мудры, что на них астрально перенесены клетки человека. Чем глубже люди любят друг друга, тем больше их клеток смешивает- ся между собой, тем теснее они сплавляются друг с другом, по- ка наконец, через миллиарды лет, не достигают такого идеаль- ного состояния, что все человечество становится единым существом, собранным из бесчисленных индивидуальностей. В тот самый день, когда умер твой дед. я, его единственный сын, стал последним наследником нашего рода.
Я не печалился ни единого часа, так живо все его сущест- во проникло в меня! Для профана это покажется ужасным, но я могу сказать: день ото дня я чувствовал, как его тело разла- гается в могиле, но, однако, мне не казалось это чем-то страшным или противоестественным. Его распад означал для меня освобождение связанных ранее сил; они потекли по моей крови, как волны эфира.
Если бы не ты, Христофор, я должен был бы возвращаться на землю, пока "провидение", если можно только использозать это слова, не позволило бы мне самому получить ту же привилегию, что и ты - стать вершиной, вместо того, чтобы быть ветвью.
В мой смертный час ты, мой сын, унаследуешь те последние клетки моей телесной формы, которые я не смог довести до со- вершенства, и тебе придется алхимизировать и одухотворить их, а вместе с ними и клетки всего нашего рода.
Мне и моим предкам не удалось осуществить "растворение трупа", потому что властительница всякого разложения не нена- видела нас так, как она ненавидит тебя. Только если Медуза ненавидит и боится одновременно так же сильно, как она нена- видит и боится тебя, только тогда это может получиться, и она сама осуществит в тебе то, чему она хотела бы воспрепятство- вать.
Когда пробъет час, она обрушится на тебя с такой безгра- ничной яростью, чтобы спалить в тебе каждый атом, и при этом она уничтожит в тебе свое собственное изображение. И только так свершится то, что человек не в состоянии сделать своими собственными силами. Она сама убъет часть себя самой, и это даст возможность причаститься к своей собственной вечной жизни. Она станет скорпионом, поражающим самого себя. Затем свершится великое превращение: не жизнь тогда породит смерть, но, напротив, смерть породит жизнь!
Я с великой радостью вижу, что ты, мой сын, - это избран- ная вершина нашего родового древа. Ты стал холоден уже в юные годы, тогда как все мы остались теплыми вопреки старости и дряхлению. Половое влечение - очевидное в молодости и скрытое в старости - корень смерти. Уничтожить его - тщетная задача всех аскетов. Они - как Сизиф, который без отдыха катит ка- мень в гору, чтобы потом в полном отчаянии наблюдать, как он снова с вершины срывается в бездну. Они хотят достичь маги- ческого холода, без которого невозможно стать сверхчеловеком, и поэтому они избегают женщин, и однако только женщина может им помочь.
Женское начало, которое здесь, на земле, отделено от мужского, должно войти в мужчину, должно слиться с ним в од- но. Тогда только успокаивается всякое желание плоти. Только когда оба эти полюса совпадут, заключается брак - замыкается кольцо. И тогда возникает холод, который может пребывать в самом себе, магический холод, разбивающий законы земли. Но однако этот холод не противоположность теплу. Он лежит по ту сторону мороза и жара. И это из него, как из Ничто, происхо- дит все, созданное властью Духа.
Половое влечение - это хомут в триумфальной колеснице Ме- дузы, в которую мы все запряжены.
Мы, твои предки, все были женаты, но, однако, никто из нас не вступил в брак. Ты не женат, но ты - единственный, кто действительно вступил в него. Поэтому ты и стал холоден, а все мы вынуждены оставаться теплыми.
Ты понимаешь, что я имею в виду, Христофор! Я вскочил и схватил обеими руками руку отца; сияние в его глазах говорило мне: "я знаю".
Наступил день Успения Пресвятой Богородицы. Это день, в который меня тридцать два года назад нашли новорожденным на пороге церкви.
Снова, как однажды в лихорадке, после прогулки на лодке с Офелией, услышал я ночью, как открываются двери в доме, и когда я прислушался, я узнал шаги моего отца, поднимающегося снизу в свою комнату.
Запах горящей восковой свечи и тлеющего ладана донесся до меня. Прошло около часа, и я услышал, что он тихо позвал меня.
Я поспешил к нему в кабинет, охваченный странным беспо- койством, и по резким глубоким линиям на его щеках и бледнос- ти лица понял, что наступает его смертный час.
Он стоял прямо во весь рост, облокотившись спиной о сте- ну, чтобы не упасть.
Он выглядел настолько чужим, что я на секунду подумал, что передо мной незнакомый человек.
Он был облачен в длинную, до самого пола, мантию; с бедер на золотой цепи свисал обнаженный меч.
Я догадался: и то и другое он принес с нижних этажей до- ма. Поверхность стола была покрыта белоснежной скатертью. На ней стоял только серебрянный подсвечник с зажженными свечами и сосуд с курящимися благовониями.
Я заметил, что отец покачнулся, борясь с хриплым дыхани- ем, и хотел броситься к нему, чтобы поддержать, но он оста- новил меня протянутыми руками:
- Ты слышишь, они идут, Христофор?
Я прислушался, но кругом была мертвая тишина.
- Видишь, как открываются двери, Христофор? Я взглянул на двери, но мои глаза увидели, что они закрыты. Мне снова показалось, что он упадет, но он еще раз выпрямился, и в его глазах показался особый блеск, какого я прежде в них не видел.
- Христофор! - вскричал он вдруг гулким голосом, который потряс меня с головы до пят. - Христофор! Моя миссия подошла к концу. Я тебя воспитывал и оберегал, как мне было предписа- но. Подойди ко мне! Я хочу дать тебе знак!
Он схватил меня за руку и соединил свои пальцы с моими особенным образом.
- Вот так, - начал он тихо, и я услышал, что его дыхание вновь становится прерывистым, - связаны звенья большой неви- димой цепи. Без нее ты немногое сможешь. Но если ты будешь ее звеном, ничто перед тобой не устоит, потому что вплоть до са- мой отдаленной точки Вселенной тебе помогут силы нашего Орде- на. Слушай меня: не доверяй всем формам, которые противостоят тебе в царстве магии! Власть тьмы может принять любую форму, даже форму наших учителей. Даже это рукопожание, которому я сейчас тебя обучил, они внешне могут воспроизводить, чтобы ввести тебя в заблуждение. Но они не могут другого - не могут оставаться невидимыми. Если бы силы Тьмы попытались в невиди- мом мире присоединиться к нашей цепи, в тот же самый момент они бы рассыпались на атомы!
Он повторил тайный знак: Запомни хорошо это рукопожатие! Если из другого мира тебе явится призрак, и даже если ты по- думаешь, что он - это я, потребуй от него этого знака! Мир магии полон опасностей!
Последние слова перешли в хрип, взгляд моего отца подер- нулся пеленой, а подбородок опустился на грудь.
Затем внезапно его дыхание остановилось; я подхватил его на руки, осторожно уложил на постель и стоял у его тела до тех пор, пока не взошло солнце. Его правая рука лежала в моей - пальцы были сплетены в тайном рукопожатии, которому он меня научил.
На столе я нашел записку. В ней было сказано:
"Похорони мой труп в мантии и с мечом рядом с моей люби- мой женой. Пусть капеллан отслужит мессу. Не ради меня, потому что я жив, а ради его собственного успокоения: он был мне преданным, заботливым другом. "
Я взял меч и долго рассматривал его. Он был сделан из красной железной руды, называемой "кровавым камнем", какую используют чаще всего при изготовлении перстней с печатью. Это была, по-видимому, древнейшая азиатская работа.
Рукоять, красноватая и тусклая, напоминала верхнюю часть туловища человека и была выполнена с большим искусством. Опу- щенная вниз полусогнутая рука образовывала эфес, голова слу- жила набалдашником. Лицо было явно монгольского типа: лицо очень старого человека с длинной жидкой бородой, которое мож- но увидеть на картинах, изображающих китайских святых. На го- лове у него был странной формы колпак. Туловище, обозначенное только гравировкой, переходило в блестящий отшлифованный кли- нок. Все было отлито или выковано из цельного куска.
Неописуемо странное чувство охватило меня, когда я взял его в руки ощущение, как будто из него заструился поток жизни.
Полный робости и благоговения, я снова положил его рядом с умершим.
"Быть может, это тот самый меч, о котором в легенде расс- казывается, что он был когда-то человеком", - сказал я себе.
XIII
БУДЬ БЛАГОСЛОВЕННА, ЦАРИЦА МИЛОСЕРДИЯ
И снова прошли месяцы.
Злые слухи обо мне давно умолкли; люди в городе принимали меня за незнакомца, они едва замечали меня - слишком долго я вместе с отцом находился дома, наверху под крышей, никуда не выходя, не вступая с ними ни в какие контакты.
Когда я представляю себе то время, мне кажется практичес- ки невозможным, что мое созревание из юноши во взрослого муж- чину происходило в четырех стенах, вдали от внешнего мира. Я совершенно не помню отдельных деталей, того, например, что я должен был где-то в городе покупать себе новое платье, туфли, белье и тому подобное...
Мое внутреннее омертвение тогда было настолько глубоким, что события повседневной жизни не оставляли ни малейшего сле- да в моем сознании.
Когда наутро после смерти отца я в первый раз снова вышел на улицу, чтобы сделать необходимые приготовления для похо- рон, я поразился тому, как все изменилось: железная решетка закрывала проход в наш сад; сквозь ее прутья я увидел большой куст акации там, где однажды посадил росток; скамейка исчезла и на ее месте на мраморном цоколе стояла позолоченная покры- тая венками статуя Божьей Матери, покрытая венками.
Я не мог найти объяснения этой перемене, но то, что на месте, где была погребена моя Офелия, стоит статуя Девы Марии тронуло меня, как какое-то сокровенное чудо.
Когда я позже встретил капеллана, я едва узнал его - так он постарел. Мой отец иногда навещал его и каждый раз переда- вал мне от него приветы, но уже в течение года я его не ви- дел.
Он также очень поразился, когда увидел меня, удивленно уставился на меня и никак не мог поверить, что это я.
- Господин барон просил меня не приходить к нему в дом, - объяснил он мне, - он сказал, что Вам необходимо некоторое время побыть одному. Я свято исполнял его не совсем понятное мне желание...
Я казался себе человеком, вернувшимся в свой родной город после долгого отсутствия: я встречал взрослых людей, которых знал детьми, я видел серьезные лица там, где раньше блуждала юношеская улыбка; цветущие девушки стали озабоченными супру- гами...
Я бы не сказал, что чувство внутреннего оцепенения поки- нуло меня тогда. Но к нему прибавилась какая-то тонкая пеле- на, которая позволила мне смотреть на окружающий мир более человеческим взглядом. Я объяснял себе это влиянием животной силы жизни, которая, как завещание, перешла мне от отца.
Когда капеллан инстинктивно ощутил это влияние, он про- никся ко мне большой симпатией и стал часто бывать у меня по вечерам.