Страница:
Из двадцати пяти человек его отряда остались в живых только трое. Они были поставлены на колени и покорно ждали своей участи. Джалал хорошо знал, что к героическим поступкам его воины не были способны. Это только русские собаки под страхом смерти были непредсказуемы. Бывало, замученные и изувеченные, они еще находили в себе силы впиться зубами в руку или ногу своему палачу. Или, пуская кровавые пузыри и выплевывая выбитые зубы, закатываться лихорадочным смехом. Поистине, страшный народ эти русские.
Спецназовцы, все до единого крепкие парни, побросав свои пятнистые куртки в одну кучу и оставшись в их знаменитых полосатых майках, обыскивали дома селян. Несколько раз раздавались автоматные очереди. Повсюду слышались истерический женский визг и слабые крики стариков. К охранявшему пленных солдату, прихрамывая, подошел один из аксакалов кишлака. Он с мольбой протянул к нему свои изуродованные от старости руки и, беспрестанно всхлипывая, стал умолять бойца отпустить его сына. Джалал сразу узнал старика. Это был халифа [4]Исмаил, отец Ахмеда. Ахмед, один из троих оставшихся в живых, безмолвно раскачивался из стороны в сторону, прикрывая ладонью выбитый глаз. Солдат, казалось, не обращал на деда никакого внимания. Но как только дрожащая рука Исмаила потянулась к заткнутому за пояс кинжалу, готовый ко всему боец хорошо отработанным движением ударил старика в переносицу. Хруст сломанных костей долетел до ушей затаившегося за камнями Джалала. Не издав ни звука, халифа опустился в снег. Джалал закрыл глаза. А в следующее мгновение он услышал крик дочери. Сердце остановилось. Нет! Только не это! Из выломанной двери его дома вывалился здоровенный десантник. Он тащил за волосы цеплявшуюся за все, что попадалось ей под руку, Лейлу. Ее платьице было изодрано в клочья.
– Мужики! Посмотрите-ка, какую крошку я нарыл! Девка пряталась под кучей грязного тряпья.
Здоровяк, бросив девушку на землю, с удовольствием рассматривал ее не по годам зрелые формы.
– Ну ты, дуреха, ты понимаешь хоть, что ты теперь – военная добыча? А?! – под веселый смех сослуживцев изгалялся он над своей жертвой.
Лейла, сжавшись в комок, с ненавистью, но без страха смотрела на своего врага. И вдруг, зло выкрикнув что-то по-афгански, она плюнула ему в лицо. Опешивший поначалу от неожиданности русский в бешенстве стал награждать строптивую красавицу увесистыми пинками:
– Ну, сука, сейчас ты у меня!..
Выговаривая эти слова, он споро расстегивал брюки.
Джалал, мысленно распрощавшись с этим миром, уже был готов броситься на защиту дочери, когда чей-то властный голос заставил насильника остановиться:
– Петренко, отставить!
Таинственный спаситель покинул свое укрытие – густую тень от построек, где он, по-видимому, находился в течение всего этого времени.
Джалал сразу узнал его. Это был капитан Семен Зубров, легендарный Зубр. Имя этого бесстрашного русского офицера было известно, наверное, каждому бойцу повстанческой армии. А некоторые южные племена, кочевавшие у афгано-пакистанской границы и не очень-то интересовавшиеся тем, что происходило в Кабуле, даже слагали легенды о его подвигах. Джалал также знал, что за голову этого человека было назначено вознаграждение в двадцать тысяч американских долларов. Дело в том, что бойцы его неуловимого отряда «Экзорцист», всегда неожиданно появлявшегося в самых недоступных уголках Афганистана, специализировались на уничтожении банд душманов. Или, как их просто называли русские, «духов». Отсюда и «Экзорцист». То есть – изгнанник духов, демонов. И уж очень эффективно работали эти «экзорцисты».
Петренко не уступал своему командиру по комплекции. К тому же явно не привык себе ни в чем отказывать. А потому, нагло усмехаясь, лишь заметил:
– Да ладно, командир! Ты же у нас такими делами не занимаешься. Так что… дай хотя бы другим на халяву оторвать…
Договорить Петренко так и не успел. Взметнувшийся в воздух Зубров точным ударом ноги в голову послал его в нокаут. Мягко приземлившись, он как ни в чем не бывало приказал:
– Селян оставить в покое! Берем этих троих и уходим!
Наклонившись к девушке, Зубров прикрыл ее наготу курткой Петренко. И, кивнув на неподвижно лежащего, вполголоса по-афгански произнес:
– Бери! Он тебе ее дарит.
Лейла смотрела на гиганта полными ужаса глазами, все еще не веря, что честь ее спасена.
Русский спецназ растворился в темноте ночи, уводя с собой троих моджахедов и унося под руки еще не до конца пришедшего в себя глупца Петренко, словно в горном кишлаке их никогда и не было.
О гибели своего брата Дмитрия Семен узнал только вечером следующего дня. Дмитрий Зубров был старше его на пять лет и в Афганистане находился с самого начала войны. Свое боевое крещение он получил под командованием полковника Гогоберидзе при захвате резиденции Хафизуллы Амина в конце декабря семьдесят девятого. Стреляя в тот страшный день по приказу командира в русских ребят-десантников, переодетых в форму афганских гвардейцев, он навсегда распрощался со своим незапятнанным прошлым. При этом прекрасно понимая, что уже никогда не сможет себе этого простить. Несмотря на разницу в возрасте, братья были очень похожи. Семен был только чуть повыше Дмитрия.
Семену сообщили, что в тот день Дмитрий сопровождал какой-то секретный груз по заданию КГБ. Моджахеды, видимо давно обнаружившие колонну грузовиков и сопровождение, следовали за ними до самого Кандагара. Прекрасно зная, что их переговоры по рации русские без труда перехватывали, они пошли на хитрость. Указав, словно бы между прочим, координаты русской колонны как свое собственное местонахождение несуществующему афганскому связисту, они стали ждать. Не осведомленное о секретной операции КГБ в том районе русское командование дало военным летчикам приказ на уничтожение колонны. Три самолета «МИГ-21», сбрасывая свой смертоносный груз, прошли над грузовиками совсем низко. Летчик последнего из них, однако, обнаружил чудовищную ошибку. Но не успел предупредить своих товарищей. Ракета, метко выпущенная из «Стингера» одним из душманов, в куски разнесла его кабину. Ставшие свидетелями гибели третьего самолета, два других, сделав крюк, пошли на второй заход…
Через полчаса все было кончено. Дорога, по которой несколькими минутами раньше двигались тяжелогруженые автомашины, теперь зияла гигантскими воронками. А исковерканные и горящие остовы «ЗИЛов» похоронили под собой не одну материнскую надежду. Прыгавшие от радости и салютовавшие выстрелами из автоматов улетавшим «МИГам» моджахеды обнаружили себя слишком рано. Пулеметная очередь, выпущенная откуда-то снизу, от дороги, срезала пятерых из них, поубавив их прыти. Окопавшийся в одной из воронок русский стрелял чертовски метко. Следующие десять минут стоили жизни еще четверым афганцам. Однако за последние годы душманы поднаторели в технике ведения партизанской войны. И уже минутами позже они сжимали кольцо окружения вокруг плевавшейся смертельным огнем ямы. Когда моджахеды были уже достаточно близко, дюжина ручных гранат, разрывая воздух свистом, скрылась в жерле воронки. Но прежде, чем там раздались взрывы, две из них вылетели обратно. Земля снова вздрогнула.
– Смерть вашего брата дорого обошлась духам. Мы насчитали двенадцать человек убитыми. – Молодой офицер спецподразделения КГБ внимательно наблюдал за реакцией Семена.
Но на спокойном лице Зуброва невозможно было что-либо прочитать. Однако внутри этого гиганта бушевала буря чувств.
– Она обойдется им еще дороже… – тихо произнес Семен.
Выдержав паузу, собеседник вынул из нагрудного кармана вчетверо сложенный лист и подал его Зуброву со словами:
– Это мы обнаружили у одного из убитых моджахедов. По-видимому, они приняли вашего брата за вас…
Семен развернул лист и почувствовал, как кровь прилила к щекам. С листовки на него смотрело его собственное лицо. Под фотографией по-английски значилось: «Семен Зубров. 57-го года рождения. Капитан ДШБ (Десантно-штурмовая бригада). Вознаграждение $20.000».
Теперь Семен прекрасно знал, кто за всем этим стоял.
НА КРЫШЕ МИРА
Спецназовцы, все до единого крепкие парни, побросав свои пятнистые куртки в одну кучу и оставшись в их знаменитых полосатых майках, обыскивали дома селян. Несколько раз раздавались автоматные очереди. Повсюду слышались истерический женский визг и слабые крики стариков. К охранявшему пленных солдату, прихрамывая, подошел один из аксакалов кишлака. Он с мольбой протянул к нему свои изуродованные от старости руки и, беспрестанно всхлипывая, стал умолять бойца отпустить его сына. Джалал сразу узнал старика. Это был халифа [4]Исмаил, отец Ахмеда. Ахмед, один из троих оставшихся в живых, безмолвно раскачивался из стороны в сторону, прикрывая ладонью выбитый глаз. Солдат, казалось, не обращал на деда никакого внимания. Но как только дрожащая рука Исмаила потянулась к заткнутому за пояс кинжалу, готовый ко всему боец хорошо отработанным движением ударил старика в переносицу. Хруст сломанных костей долетел до ушей затаившегося за камнями Джалала. Не издав ни звука, халифа опустился в снег. Джалал закрыл глаза. А в следующее мгновение он услышал крик дочери. Сердце остановилось. Нет! Только не это! Из выломанной двери его дома вывалился здоровенный десантник. Он тащил за волосы цеплявшуюся за все, что попадалось ей под руку, Лейлу. Ее платьице было изодрано в клочья.
– Мужики! Посмотрите-ка, какую крошку я нарыл! Девка пряталась под кучей грязного тряпья.
Здоровяк, бросив девушку на землю, с удовольствием рассматривал ее не по годам зрелые формы.
– Ну ты, дуреха, ты понимаешь хоть, что ты теперь – военная добыча? А?! – под веселый смех сослуживцев изгалялся он над своей жертвой.
Лейла, сжавшись в комок, с ненавистью, но без страха смотрела на своего врага. И вдруг, зло выкрикнув что-то по-афгански, она плюнула ему в лицо. Опешивший поначалу от неожиданности русский в бешенстве стал награждать строптивую красавицу увесистыми пинками:
– Ну, сука, сейчас ты у меня!..
Выговаривая эти слова, он споро расстегивал брюки.
Джалал, мысленно распрощавшись с этим миром, уже был готов броситься на защиту дочери, когда чей-то властный голос заставил насильника остановиться:
– Петренко, отставить!
Таинственный спаситель покинул свое укрытие – густую тень от построек, где он, по-видимому, находился в течение всего этого времени.
Джалал сразу узнал его. Это был капитан Семен Зубров, легендарный Зубр. Имя этого бесстрашного русского офицера было известно, наверное, каждому бойцу повстанческой армии. А некоторые южные племена, кочевавшие у афгано-пакистанской границы и не очень-то интересовавшиеся тем, что происходило в Кабуле, даже слагали легенды о его подвигах. Джалал также знал, что за голову этого человека было назначено вознаграждение в двадцать тысяч американских долларов. Дело в том, что бойцы его неуловимого отряда «Экзорцист», всегда неожиданно появлявшегося в самых недоступных уголках Афганистана, специализировались на уничтожении банд душманов. Или, как их просто называли русские, «духов». Отсюда и «Экзорцист». То есть – изгнанник духов, демонов. И уж очень эффективно работали эти «экзорцисты».
Петренко не уступал своему командиру по комплекции. К тому же явно не привык себе ни в чем отказывать. А потому, нагло усмехаясь, лишь заметил:
– Да ладно, командир! Ты же у нас такими делами не занимаешься. Так что… дай хотя бы другим на халяву оторвать…
Договорить Петренко так и не успел. Взметнувшийся в воздух Зубров точным ударом ноги в голову послал его в нокаут. Мягко приземлившись, он как ни в чем не бывало приказал:
– Селян оставить в покое! Берем этих троих и уходим!
Наклонившись к девушке, Зубров прикрыл ее наготу курткой Петренко. И, кивнув на неподвижно лежащего, вполголоса по-афгански произнес:
– Бери! Он тебе ее дарит.
Лейла смотрела на гиганта полными ужаса глазами, все еще не веря, что честь ее спасена.
Русский спецназ растворился в темноте ночи, уводя с собой троих моджахедов и унося под руки еще не до конца пришедшего в себя глупца Петренко, словно в горном кишлаке их никогда и не было.
О гибели своего брата Дмитрия Семен узнал только вечером следующего дня. Дмитрий Зубров был старше его на пять лет и в Афганистане находился с самого начала войны. Свое боевое крещение он получил под командованием полковника Гогоберидзе при захвате резиденции Хафизуллы Амина в конце декабря семьдесят девятого. Стреляя в тот страшный день по приказу командира в русских ребят-десантников, переодетых в форму афганских гвардейцев, он навсегда распрощался со своим незапятнанным прошлым. При этом прекрасно понимая, что уже никогда не сможет себе этого простить. Несмотря на разницу в возрасте, братья были очень похожи. Семен был только чуть повыше Дмитрия.
Семену сообщили, что в тот день Дмитрий сопровождал какой-то секретный груз по заданию КГБ. Моджахеды, видимо давно обнаружившие колонну грузовиков и сопровождение, следовали за ними до самого Кандагара. Прекрасно зная, что их переговоры по рации русские без труда перехватывали, они пошли на хитрость. Указав, словно бы между прочим, координаты русской колонны как свое собственное местонахождение несуществующему афганскому связисту, они стали ждать. Не осведомленное о секретной операции КГБ в том районе русское командование дало военным летчикам приказ на уничтожение колонны. Три самолета «МИГ-21», сбрасывая свой смертоносный груз, прошли над грузовиками совсем низко. Летчик последнего из них, однако, обнаружил чудовищную ошибку. Но не успел предупредить своих товарищей. Ракета, метко выпущенная из «Стингера» одним из душманов, в куски разнесла его кабину. Ставшие свидетелями гибели третьего самолета, два других, сделав крюк, пошли на второй заход…
Через полчаса все было кончено. Дорога, по которой несколькими минутами раньше двигались тяжелогруженые автомашины, теперь зияла гигантскими воронками. А исковерканные и горящие остовы «ЗИЛов» похоронили под собой не одну материнскую надежду. Прыгавшие от радости и салютовавшие выстрелами из автоматов улетавшим «МИГам» моджахеды обнаружили себя слишком рано. Пулеметная очередь, выпущенная откуда-то снизу, от дороги, срезала пятерых из них, поубавив их прыти. Окопавшийся в одной из воронок русский стрелял чертовски метко. Следующие десять минут стоили жизни еще четверым афганцам. Однако за последние годы душманы поднаторели в технике ведения партизанской войны. И уже минутами позже они сжимали кольцо окружения вокруг плевавшейся смертельным огнем ямы. Когда моджахеды были уже достаточно близко, дюжина ручных гранат, разрывая воздух свистом, скрылась в жерле воронки. Но прежде, чем там раздались взрывы, две из них вылетели обратно. Земля снова вздрогнула.
– Смерть вашего брата дорого обошлась духам. Мы насчитали двенадцать человек убитыми. – Молодой офицер спецподразделения КГБ внимательно наблюдал за реакцией Семена.
Но на спокойном лице Зуброва невозможно было что-либо прочитать. Однако внутри этого гиганта бушевала буря чувств.
– Она обойдется им еще дороже… – тихо произнес Семен.
Выдержав паузу, собеседник вынул из нагрудного кармана вчетверо сложенный лист и подал его Зуброву со словами:
– Это мы обнаружили у одного из убитых моджахедов. По-видимому, они приняли вашего брата за вас…
Семен развернул лист и почувствовал, как кровь прилила к щекам. С листовки на него смотрело его собственное лицо. Под фотографией по-английски значилось: «Семен Зубров. 57-го года рождения. Капитан ДШБ (Десантно-штурмовая бригада). Вознаграждение $20.000».
Теперь Семен прекрасно знал, кто за всем этим стоял.
НА КРЫШЕ МИРА
Вызванный Патриком Крюгером вертолет прибыл на удивление быстро. Все это время экспедишники с завидной скоростью уходили от ставшего вдруг таким негостеприимным плато. Происшедшее там, под землей, никому не давало покоя. Но, пожалуй, самым неожиданным было то, что Семен вдруг прекрасно заговорил по-немецки. Несколько шокированные странными обстоятельствами такого поспешного бегства люди и не помышляли призвать русского богатыря к ответу. Все прекрасно понимали, что делал это Семен Зубров неспроста. А также то, что рано или поздно он сам раскроет свои карты, – опять же, если посчитает это нужным. И лишь его очаровательная спутница Алекс воспринимала поступок Семена как личное оскорбление. Она словно ребенок обиженно кривила губы и старалась не встречаться с Зубровым взглядом.
Погрузка в вертолет заняла от силы десять минут, и вот уже стальная птица снова взмыла в воздух. Через пять часов полета по обеим сторонам машины стали величественно проплывать первые пяти– и шеститысячники Гималаев. Эта великая горная страна, с сотворения мира поражавшая человеческое воображение, словно магнитом притягивала внимание притихших пассажиров «МИ-8». Какое-то вселенское спокойствие, присущее одному из красивейших уголков мира, передавалось и прильнувшим к иллюминаторам людям.
После того как «МИ-8», прострекотав на прощание в абсолютно безоблачном небе, скрылся за высоким хребтом, группа прошагала еще километров семь и остановилась на ночлег. Люди были в буквальном смысле измотаны обрушившимися на них за день событиями. Лагерь разбили в широкой долине, с трех сторон окруженной невысокими горами. Несмотря на перенесенные лишения, аппетит у участников экспедиции был отменный. С ужином покончили быстро и потом уже по привычке сгрудились у живого огня. Подкинув в костер сухих веток, Хорст Шиллинг обратился к Крюгеру:
– Интересно, а где приблизительно мы сейчас находимся?
Внимательно рассматривая разложенные перед собой карты, Патрик ответил:
– В пятидесяти километрах от нас, в южном направлении, находится Кашмир. – Он уверенно мотнул в указанную сторону головой.
– Правда?!
Было заметно, что интерес Хорста скорее наигранный. По-видимому, он просто хотел вызвать своих товарищей на разговор.
– Я где-то читал, что за принадлежность этой области к Индии все еще ведется война. И что границы как таковой здесь не существует.
– Понятие «граница» в этих местах, как, собственно, в горах, степях и пустынях вообще очень неточное. Скорее даже относительное, – правильно поняв намерение Шиллинга, поддержал разговор Патрик. – Мне однажды довелось слышать одну забавную историю о русско-китайской границе. Как вы уже, конечно же, догадались, у государств, рубежи которых проходят через пустыни и горы, тема границ – очень больная тема. Я надеюсь, – входя в роль знатока, наигранно-официальным тоном заявил Патрик, – что присутствующие здесь дамы и господа отдают себе отчет в том, что ни одно из таких государств не могло бы себе позволить обтянуть свои территориальные владения колючей проволокой, ну, или, скажем, пометить их деревянными столбиками. Сие намерение вряд ли оказалось бы кому-либо по карману. Вот так и китайские власти пришли к достаточно рациональному, на их взгляд, решению. В горных районах Тянь-Шаня, как и в равнинно-пустынных областях, граница была отмечена бочками…
– Простите?! Чем? – в один голос спросили ничего не понявшие экспедишники. И лишь Семен Зубров понимающе улыбался.
– Вы не ослышались. Я действительно сказал «бочками». От четырех до шести пустых металлических бочек из-под керосина связывались вместе стальным тросом и устанавливались на всем протяжении пограничной полосы. Через какие-нибудь, скажем, три-четыре километра. И вот вам современное решение порядком поднадоевшего за века вопроса! Конечно, только идиоту может не прийти в голову мысль, что сильнейшие пустынные ветры, под стать тем морским, что поднимают двадцатиметровые волны, могут менять точную линию границы, как им вздумается. Так вот, герои этой истории – русские пограничники, хорошо отметив день рождения одного из своих товарищей, решили проветриться. Набились в машину начальника подразделения, благо он в тот день по семейным обстоятельствам отсутствовал, подогретые защитники рубежей Родины помчались в степь. Трудно сказать, что побудило ребят поехать именно в сторону русско-китайской границы. С их слов, ехали они довольно долго. По всем, даже самым приблизительным подсчетам они уже давно должны были бы пересечь пограничный рубеж китайцев. Но вот ведь в чем беда: никаких примет такового не наблюдалось. Вскоре их внимание было привлечено клубами пыли на горизонте. Заподозрив неладное, парни повыскакивали из машины и заняли круговую оборону. Знакомые с техникой соседа, уже по одному только шуму двигателя приближавшегося грузовика они без труда определили китайских пограничников. Но что доблестных воинов особенно возмутило, так это то, что сзади автомобиля, закрепленные на тросах и поднимая облака желтой пыли, тащились пограничные бочки. Это обстоятельство ошарашило русских солдат. Потому как даже в самом страшном сне они не могли бы себе представить, что китаезы настолько обнаглеют. И что они дойдут до того, что на свой страх и риск будут перекраивать границу между двумя суверенными государствами, как им вздумается. А посему, недолго думая, патриотически настроенные воины открыли по приближающемуся врагу огонь. Как потом стало известно, русские пограничники держали оборону больше двух часов. И собрали на противоположной стороне пять грузовиков и больше пятидесяти солдат китайской армии. Слава богу, что это недоразумение обошлось без жертв, а также не переросло в международный конфликт, и его удалось относительно быстро замять.
Патрику Крюгеру вновь удалось развеселить своих подопечных. Но после его рассказа пауза затянулась. Пока неожиданно слово не взял Семен Зубров. Он как ни в чем не бывало заговорил по-немецки:
– Я хорошо могу себе представить, что все вы ожидаете от меня объяснений. И признаю, что с моей стороны было не совсем честным по отношению к вам утаивать определенные вещи… А потому я хотел бы попросить у всех, и в особенности у тебя, Алекс… – Зубров сделал паузу и коснулся плеча подруги, – прощения. За то, что с самого начала морочил вам головы. Но поверьте, на это у меня имелись довольно веские причины. К сожалению, большего я вам сейчас сказать не могу.
– Ты знаешь, Семен, я вот сейчас подумала, а какая мне, собственно, разница, почему ты держал в секрете твои знания немецкого… и английского. – Сандра хитро улыбнулась, рассматривая при этом темнеющий небосклон. – Ты спас мне жизнь! А за это я готова простить и не такое.
– Так ты еще и английский знаешь? – подняла на своего друга влажные от обиды глаза Алекс. – Очень здорово получается! А я-то, дура, и вправду думала, что чем-то могла быть тебе полезной.
Девушка говорила по-русски, а потом поднялась и направилась прочь от костра.
– Я сказала что-то лишнее? – обеспокоенно спросила Семена Сандра.
– Да нет, все о'кей! Я сам виноват!
Семен хотел было подняться, но слова Крюгера остановили его:
– Если никто не против, я хотел бы поточнее узнать, что там, внизу, все же произошло! Вам не кажется, что, как отвечающий за вашу безопасность, я просто обязан знать все?
Семен снова опустился на свое место. Сандра молчала, давая возможность Зуброву все объяснить самому. К тому же она ничего и не знала, кроме того, что в них кто-то стрелял.
– Ну что же, Патрик, ты прав. Объяснить происшедшее я вам просто обязан, – Семен провел рукой по своим коротко стриженным волосам. – В нас стрелял человек, который уже однажды пытался вычеркнуть меня из списков живых.
Поймав на себе взгляд проводника Джалала, он продолжал:
– Его имя Ливз. Он был военным советником у афганских повстанцев в конце восьмидесятых. Тогда-то мы с ним и встречались.
– Ты хочешь сказать, что участвовал в той страшной войне?
Казалось, что Мартин Букс был удивлен этим фактом гораздо больше остальных.
– Я читал, что за десять лет войны русские потеряли убитыми что-то больше ста тысяч человек. Это правда, Семен?
– Да, я воевал… Что же касается таких больших потерь, то они слишком завышены. В действительности же, около четырнадцати тысяч. Но и эта цифра, конечно же, ужасная.
– Тогда что же говорить об афганском народе? – с заметным недовольством в голосе и как бы между прочем поинтересовался профессор Хорст Шиллинг. И тут же ответил сам: – Афганцы потеряли не меньше миллиона. Эта цифра меня гораздо больше впечатляет!
– Сказать честно, Хорст, я удивлен, что эти цифры сегодня вообще хоть кого-то впечатляют, – огрызнулся русский. – Только я не хотел бы сейчас поднимать эту избитую и обсосанную со всех сторон тему. Тем более что говорить нам пришлось бы не на равных.
– Что ты имеешь в виду? – впервые на «ты» обратился к собеседнику Шиллинг.
– Я эту войну прошел, а ты нет! Уже забыл?
Семен теперь с интересом изучал лицо пожилого немца.
– Я не считаю, что данным обстоятельством стоит гордиться! – не желая уступать, произнес Хорст. – В начале девяностых у меня было двое студентов из числа русских солдат, чудом спасшихся из афганского плена. Так вот, от этих ребят мне известно, что поводов для гордости у русских в той войне не было. Они вели себя в этой бедной, забитой стране… – Хорст сделал паузу, подыскивая подходящее слово. – Я бы сказал, не совсем корректно.
И тут Семен Зубров вдруг засмеялся. Но смех его был очень даже невеселый. Чувствовалось, что задето было его самое больное место. Он весь подался вперед и, впившись в Шиллинга жестким взглядом, спокойно и четко выговаривая каждое слово, произнес:
– Я мог бы порассказать тебе о другой войне, Хорст! О войне, в которой не совсем корректно вели себя твои земляки!
Несколько мгновений мужчины смотрели друг на друга так, что Патрик Крюгер хотел уже было вмешаться, чтобы предотвратить настоящую ссору. Но, видимо, благоразумие обоих противников взяло верх над их разыгравшимися чувствами. Некоторое время все молчали. И тишину вечера нарушали лишь потрескивавшие в огне сучья.
– Что привело Ливза в Афганистан на этот раз, для меня остается тайной.
Было видно, что Семен уже взял себя в руки.
– Я не вижу в этом ничего удивительного, – заметил Макс Шмидт. – После разгрома режима талибов американцы чувствуют себя в этой стране, как у себя дома.
– Это точно, – подхватил Букс улыбаясь, – они везде чувствуют себя как дома.
– Ты полагаешь, что здесь что-то не так? – не обращая внимания на шутки молодежи, обратился к Семену Патрик Крюгер.
– А ты сам подумай! – словно ожидая именно этот вопрос, проговорил Зубров. – Лично я уверен, что все здесь гораздо сложнее. Ведь не бен Ладена же они там ищут, с таким-то прикрытием!
Патрик Крюгер не отвечал. Он задумчиво смотрел на пламя костра. А Зубров продолжал:
– Никаких опознавательных знаков на форме. И этот лагерь! Словно там и в самом деле какие-то раскопки ведутся. Все это чрезвычайно странно!
Крюгер наконец поднял на русского бизнесмена глаза и, уходя от прямого ответа, произнес:
– А скажи-ка, Семен, здесь, в Гималаях, из твоих врагов случаем никто не прячется?
Экспедишники засмеялись. Семен же, хитро прищурившись, в тон Крюгеру ответил:
– А черт его знает, командир! Я с ними не переписываюсь. Может, кто и осел в этих горах.
– Не поминайте черта на ночь глядя! – раздался за спиной у Зуброва голос Калугиной.
Увлеченный разговором Семен и не заметил, как она остановилась за его спиной. Девушка осторожно, словно прикасалась к раскаленным камням, положила руки ему на плечи. После чего тихо по-русски спросила:
– Ты не хотел, чтобы я знала про ту войну, да? Ты боялся, что я стану задавать тебе глупые вопросы?
Зубров положил свои большие ладони поверх ладоней свой подруги и, обращаясь к Сандре Платеро-Вебер, громко сказал:
– Ты была права, Сандра. Только женщина может обладать по-настоящему тонким чутьем. И к тому же по-своему правильно воспринимать неадекватные ситуации. Мало того, еще и принимать единственно верные в таких ситуациях решения. И я полностью с тобой согласен, что не прав был наш начальник… – Он кивнул в сторону прислушивавшегося к его монологу Патрика, – когда утверждал, что мужчины стоят не только по физическому, но и по своему умственному развитию гораздо выше женщин!
Вокруг костра сделалось так тихо, что даже потрескивание угольков, казалось, отдавалось в горах многократным эхом.
Крюгер, никак не ожидавший такой колкости со стороны Семена, замер с округлившимися глазами и полуоткрытым ртом. Но прежде, чем он успел хоть что-то ответить, Сандра уже пошла в наступление:
– Да, кстати, что вы там имели против женщин, господин Крюгер?
Дружный смех экспедишников был ей ответом.
Сославшись на усталость, профессор Хорст Шиллинг отправился в свою палатку. То, что он услышал в тот вечер у костра, не давало ему покоя.
«Неужели американцы что-то знают? – вертелось у него в голове. – Ведь прав был Крюгер, эти просто так ничего не делают. Вот только странно, что в записях отца о Бамиане совершенно ничего не упоминается».
Шиллинг застегнул молнию на палатке и лишь после того, как убедился, что за ним никто не подглядывает, достал заветные бумаги. Собственно говоря, это было одно-единственное письмо, написанное мелким красивым почерком отца на трех пожелтевших от времени листах бумаги. Это письмо и еще фотография на стене в кабинете Хорста – вот и все, что осталось ему в память об отце.
Своих родителей Хорст никогда не видел. Его воспитывала тетка, сестра отца. Строгая, одинокая женщина, она так никогда и не вышла замуж. От нее Хорсту стало известно об исчезновении отца и смерти матери. И если о своем брате тетка Хорста рассказывала много и охотно, то о его супруге, матери Шиллинга, почти никогда. Он знал лишь, что бедная женщина умерла при его рождении. Когда Хорсту исполнилось двадцать семь, заболела и умерла тетка. Так оборвалась последняя ниточка, связывавшая Шиллинга с прошлым его семьи. Но перед самой смертью пожилая женщина передала воспитаннику основательно запечатанный конверт, содержимое которого и составляли письмо отца и фотография.
Хорст надел очки, поднес листки поближе к закрепленной у изголовья лампе и вот уже в который раз стал читать.
«Дорогой мой сын, мне очень стыдно, ведь я даже не знаю твоего имени. Но если ты читаешь это письмо, то я могу быть спокоен, что ты здравствуешь и, надеюсь, ни в чем не испытываешь нужды. Волею судьбы нам предначертано никогда не увидеть друг друга, о чем я буду скорбеть до конца своих дней. Но мы, люди, не властны над своей судьбой, хотя иногда нам и удается ее обмануть. Я имел неосторожность прикоснуться к тайне, цена которой чудовищна – мы с тобой никогда не встретимся! И я могу лишь надеяться, что ты, мой сын, найдешь в себе силы понять и, может быть, простить меня.
То, что ты узнаешь из этого письма, должно оставаться твоей тайной! Никому, никогда и ни при каких обстоятельствах не рассказывай об ЭТОМ!»
– Хорст, ты еще не спишь? – раздался снаружи веселый голос Макса Шмидта.
Профессор Шиллинг без желания оторвался от чтения. Первой его мыслью было притвориться спящим. Но лампочка у него над головой давала достаточно света, чтобы его можно было видеть и снаружи.
– А что случилось? – стараясь не показывать своего раздражения, отозвался профессор.
– Да, собственно, ничего, – все-таки почувствовал в его голосе недовольство Шмидт. – Мы сейчас в беседе затронули довольно занятную тему. Ну, и подумали, что тебе тоже было бы интересно.
Макс еще с полминуты потоптался у палатки Хорста и, неопределенно хмыкнув, удалился.
Шиллинг еще несколько раз пробежал по строкам письма невидящим взглядом и, тяжко вздохнув, все-таки отложил его до следующего раза.
Поздние посиделки у костра являются неотъемлемой частью, наверное, любой экспедиции. Люди в первую очередь наслаждаются отдыхом после дневного перехода. А кроме того, имеют прекрасную возможность поделиться своими мыслями и впечатлениями от увиденного или услышанного за день. Не секрет, что уже с первых дней участники путешествия волей-неволей делятся на две категории. На шибко охочих до удивительных историй, а потому благодарных слушателей и на любителей пощекотать себе и другим нервы, а посему захватывающих рассказчиков.
В экспедиции Патрика Крюгера, однако, это правило почему-то не прижилось. Едва один сказитель заканчивал свое повествование, как его тут же сменял другой. Порой очередной рассказчик даже не давал слушателям возможности как следует вникнуть во все детали предыдущей истории.
В таких ночных бдениях наблюдаются и некоторые закономерности. К примеру, чем плотнее вокруг костра сгущается тьма, тем больше в рассказах мистики. А под конец тема сверхъестественного и вовсе доминирует над другими. Объяснение сему парадоксу, видимо, следует искать в человеческой психике. Потому как именно страх – эта естественная реакция человека на окружающую обстановку – темноту и удаленность от людских поселений – не оставляет ему другого выбора. Чтобы избавиться от своего страха, ему необходимо в первую очередь познать его. И тут-то будоражащие воображение истории оказываются как нельзя кстати…
Погрузка в вертолет заняла от силы десять минут, и вот уже стальная птица снова взмыла в воздух. Через пять часов полета по обеим сторонам машины стали величественно проплывать первые пяти– и шеститысячники Гималаев. Эта великая горная страна, с сотворения мира поражавшая человеческое воображение, словно магнитом притягивала внимание притихших пассажиров «МИ-8». Какое-то вселенское спокойствие, присущее одному из красивейших уголков мира, передавалось и прильнувшим к иллюминаторам людям.
После того как «МИ-8», прострекотав на прощание в абсолютно безоблачном небе, скрылся за высоким хребтом, группа прошагала еще километров семь и остановилась на ночлег. Люди были в буквальном смысле измотаны обрушившимися на них за день событиями. Лагерь разбили в широкой долине, с трех сторон окруженной невысокими горами. Несмотря на перенесенные лишения, аппетит у участников экспедиции был отменный. С ужином покончили быстро и потом уже по привычке сгрудились у живого огня. Подкинув в костер сухих веток, Хорст Шиллинг обратился к Крюгеру:
– Интересно, а где приблизительно мы сейчас находимся?
Внимательно рассматривая разложенные перед собой карты, Патрик ответил:
– В пятидесяти километрах от нас, в южном направлении, находится Кашмир. – Он уверенно мотнул в указанную сторону головой.
– Правда?!
Было заметно, что интерес Хорста скорее наигранный. По-видимому, он просто хотел вызвать своих товарищей на разговор.
– Я где-то читал, что за принадлежность этой области к Индии все еще ведется война. И что границы как таковой здесь не существует.
– Понятие «граница» в этих местах, как, собственно, в горах, степях и пустынях вообще очень неточное. Скорее даже относительное, – правильно поняв намерение Шиллинга, поддержал разговор Патрик. – Мне однажды довелось слышать одну забавную историю о русско-китайской границе. Как вы уже, конечно же, догадались, у государств, рубежи которых проходят через пустыни и горы, тема границ – очень больная тема. Я надеюсь, – входя в роль знатока, наигранно-официальным тоном заявил Патрик, – что присутствующие здесь дамы и господа отдают себе отчет в том, что ни одно из таких государств не могло бы себе позволить обтянуть свои территориальные владения колючей проволокой, ну, или, скажем, пометить их деревянными столбиками. Сие намерение вряд ли оказалось бы кому-либо по карману. Вот так и китайские власти пришли к достаточно рациональному, на их взгляд, решению. В горных районах Тянь-Шаня, как и в равнинно-пустынных областях, граница была отмечена бочками…
– Простите?! Чем? – в один голос спросили ничего не понявшие экспедишники. И лишь Семен Зубров понимающе улыбался.
– Вы не ослышались. Я действительно сказал «бочками». От четырех до шести пустых металлических бочек из-под керосина связывались вместе стальным тросом и устанавливались на всем протяжении пограничной полосы. Через какие-нибудь, скажем, три-четыре километра. И вот вам современное решение порядком поднадоевшего за века вопроса! Конечно, только идиоту может не прийти в голову мысль, что сильнейшие пустынные ветры, под стать тем морским, что поднимают двадцатиметровые волны, могут менять точную линию границы, как им вздумается. Так вот, герои этой истории – русские пограничники, хорошо отметив день рождения одного из своих товарищей, решили проветриться. Набились в машину начальника подразделения, благо он в тот день по семейным обстоятельствам отсутствовал, подогретые защитники рубежей Родины помчались в степь. Трудно сказать, что побудило ребят поехать именно в сторону русско-китайской границы. С их слов, ехали они довольно долго. По всем, даже самым приблизительным подсчетам они уже давно должны были бы пересечь пограничный рубеж китайцев. Но вот ведь в чем беда: никаких примет такового не наблюдалось. Вскоре их внимание было привлечено клубами пыли на горизонте. Заподозрив неладное, парни повыскакивали из машины и заняли круговую оборону. Знакомые с техникой соседа, уже по одному только шуму двигателя приближавшегося грузовика они без труда определили китайских пограничников. Но что доблестных воинов особенно возмутило, так это то, что сзади автомобиля, закрепленные на тросах и поднимая облака желтой пыли, тащились пограничные бочки. Это обстоятельство ошарашило русских солдат. Потому как даже в самом страшном сне они не могли бы себе представить, что китаезы настолько обнаглеют. И что они дойдут до того, что на свой страх и риск будут перекраивать границу между двумя суверенными государствами, как им вздумается. А посему, недолго думая, патриотически настроенные воины открыли по приближающемуся врагу огонь. Как потом стало известно, русские пограничники держали оборону больше двух часов. И собрали на противоположной стороне пять грузовиков и больше пятидесяти солдат китайской армии. Слава богу, что это недоразумение обошлось без жертв, а также не переросло в международный конфликт, и его удалось относительно быстро замять.
Патрику Крюгеру вновь удалось развеселить своих подопечных. Но после его рассказа пауза затянулась. Пока неожиданно слово не взял Семен Зубров. Он как ни в чем не бывало заговорил по-немецки:
– Я хорошо могу себе представить, что все вы ожидаете от меня объяснений. И признаю, что с моей стороны было не совсем честным по отношению к вам утаивать определенные вещи… А потому я хотел бы попросить у всех, и в особенности у тебя, Алекс… – Зубров сделал паузу и коснулся плеча подруги, – прощения. За то, что с самого начала морочил вам головы. Но поверьте, на это у меня имелись довольно веские причины. К сожалению, большего я вам сейчас сказать не могу.
– Ты знаешь, Семен, я вот сейчас подумала, а какая мне, собственно, разница, почему ты держал в секрете твои знания немецкого… и английского. – Сандра хитро улыбнулась, рассматривая при этом темнеющий небосклон. – Ты спас мне жизнь! А за это я готова простить и не такое.
– Так ты еще и английский знаешь? – подняла на своего друга влажные от обиды глаза Алекс. – Очень здорово получается! А я-то, дура, и вправду думала, что чем-то могла быть тебе полезной.
Девушка говорила по-русски, а потом поднялась и направилась прочь от костра.
– Я сказала что-то лишнее? – обеспокоенно спросила Семена Сандра.
– Да нет, все о'кей! Я сам виноват!
Семен хотел было подняться, но слова Крюгера остановили его:
– Если никто не против, я хотел бы поточнее узнать, что там, внизу, все же произошло! Вам не кажется, что, как отвечающий за вашу безопасность, я просто обязан знать все?
Семен снова опустился на свое место. Сандра молчала, давая возможность Зуброву все объяснить самому. К тому же она ничего и не знала, кроме того, что в них кто-то стрелял.
– Ну что же, Патрик, ты прав. Объяснить происшедшее я вам просто обязан, – Семен провел рукой по своим коротко стриженным волосам. – В нас стрелял человек, который уже однажды пытался вычеркнуть меня из списков живых.
Поймав на себе взгляд проводника Джалала, он продолжал:
– Его имя Ливз. Он был военным советником у афганских повстанцев в конце восьмидесятых. Тогда-то мы с ним и встречались.
– Ты хочешь сказать, что участвовал в той страшной войне?
Казалось, что Мартин Букс был удивлен этим фактом гораздо больше остальных.
– Я читал, что за десять лет войны русские потеряли убитыми что-то больше ста тысяч человек. Это правда, Семен?
– Да, я воевал… Что же касается таких больших потерь, то они слишком завышены. В действительности же, около четырнадцати тысяч. Но и эта цифра, конечно же, ужасная.
– Тогда что же говорить об афганском народе? – с заметным недовольством в голосе и как бы между прочем поинтересовался профессор Хорст Шиллинг. И тут же ответил сам: – Афганцы потеряли не меньше миллиона. Эта цифра меня гораздо больше впечатляет!
– Сказать честно, Хорст, я удивлен, что эти цифры сегодня вообще хоть кого-то впечатляют, – огрызнулся русский. – Только я не хотел бы сейчас поднимать эту избитую и обсосанную со всех сторон тему. Тем более что говорить нам пришлось бы не на равных.
– Что ты имеешь в виду? – впервые на «ты» обратился к собеседнику Шиллинг.
– Я эту войну прошел, а ты нет! Уже забыл?
Семен теперь с интересом изучал лицо пожилого немца.
– Я не считаю, что данным обстоятельством стоит гордиться! – не желая уступать, произнес Хорст. – В начале девяностых у меня было двое студентов из числа русских солдат, чудом спасшихся из афганского плена. Так вот, от этих ребят мне известно, что поводов для гордости у русских в той войне не было. Они вели себя в этой бедной, забитой стране… – Хорст сделал паузу, подыскивая подходящее слово. – Я бы сказал, не совсем корректно.
И тут Семен Зубров вдруг засмеялся. Но смех его был очень даже невеселый. Чувствовалось, что задето было его самое больное место. Он весь подался вперед и, впившись в Шиллинга жестким взглядом, спокойно и четко выговаривая каждое слово, произнес:
– Я мог бы порассказать тебе о другой войне, Хорст! О войне, в которой не совсем корректно вели себя твои земляки!
Несколько мгновений мужчины смотрели друг на друга так, что Патрик Крюгер хотел уже было вмешаться, чтобы предотвратить настоящую ссору. Но, видимо, благоразумие обоих противников взяло верх над их разыгравшимися чувствами. Некоторое время все молчали. И тишину вечера нарушали лишь потрескивавшие в огне сучья.
– Что привело Ливза в Афганистан на этот раз, для меня остается тайной.
Было видно, что Семен уже взял себя в руки.
– Я не вижу в этом ничего удивительного, – заметил Макс Шмидт. – После разгрома режима талибов американцы чувствуют себя в этой стране, как у себя дома.
– Это точно, – подхватил Букс улыбаясь, – они везде чувствуют себя как дома.
– Ты полагаешь, что здесь что-то не так? – не обращая внимания на шутки молодежи, обратился к Семену Патрик Крюгер.
– А ты сам подумай! – словно ожидая именно этот вопрос, проговорил Зубров. – Лично я уверен, что все здесь гораздо сложнее. Ведь не бен Ладена же они там ищут, с таким-то прикрытием!
Патрик Крюгер не отвечал. Он задумчиво смотрел на пламя костра. А Зубров продолжал:
– Никаких опознавательных знаков на форме. И этот лагерь! Словно там и в самом деле какие-то раскопки ведутся. Все это чрезвычайно странно!
Крюгер наконец поднял на русского бизнесмена глаза и, уходя от прямого ответа, произнес:
– А скажи-ка, Семен, здесь, в Гималаях, из твоих врагов случаем никто не прячется?
Экспедишники засмеялись. Семен же, хитро прищурившись, в тон Крюгеру ответил:
– А черт его знает, командир! Я с ними не переписываюсь. Может, кто и осел в этих горах.
– Не поминайте черта на ночь глядя! – раздался за спиной у Зуброва голос Калугиной.
Увлеченный разговором Семен и не заметил, как она остановилась за его спиной. Девушка осторожно, словно прикасалась к раскаленным камням, положила руки ему на плечи. После чего тихо по-русски спросила:
– Ты не хотел, чтобы я знала про ту войну, да? Ты боялся, что я стану задавать тебе глупые вопросы?
Зубров положил свои большие ладони поверх ладоней свой подруги и, обращаясь к Сандре Платеро-Вебер, громко сказал:
– Ты была права, Сандра. Только женщина может обладать по-настоящему тонким чутьем. И к тому же по-своему правильно воспринимать неадекватные ситуации. Мало того, еще и принимать единственно верные в таких ситуациях решения. И я полностью с тобой согласен, что не прав был наш начальник… – Он кивнул в сторону прислушивавшегося к его монологу Патрика, – когда утверждал, что мужчины стоят не только по физическому, но и по своему умственному развитию гораздо выше женщин!
Вокруг костра сделалось так тихо, что даже потрескивание угольков, казалось, отдавалось в горах многократным эхом.
Крюгер, никак не ожидавший такой колкости со стороны Семена, замер с округлившимися глазами и полуоткрытым ртом. Но прежде, чем он успел хоть что-то ответить, Сандра уже пошла в наступление:
– Да, кстати, что вы там имели против женщин, господин Крюгер?
Дружный смех экспедишников был ей ответом.
Сославшись на усталость, профессор Хорст Шиллинг отправился в свою палатку. То, что он услышал в тот вечер у костра, не давало ему покоя.
«Неужели американцы что-то знают? – вертелось у него в голове. – Ведь прав был Крюгер, эти просто так ничего не делают. Вот только странно, что в записях отца о Бамиане совершенно ничего не упоминается».
Шиллинг застегнул молнию на палатке и лишь после того, как убедился, что за ним никто не подглядывает, достал заветные бумаги. Собственно говоря, это было одно-единственное письмо, написанное мелким красивым почерком отца на трех пожелтевших от времени листах бумаги. Это письмо и еще фотография на стене в кабинете Хорста – вот и все, что осталось ему в память об отце.
Своих родителей Хорст никогда не видел. Его воспитывала тетка, сестра отца. Строгая, одинокая женщина, она так никогда и не вышла замуж. От нее Хорсту стало известно об исчезновении отца и смерти матери. И если о своем брате тетка Хорста рассказывала много и охотно, то о его супруге, матери Шиллинга, почти никогда. Он знал лишь, что бедная женщина умерла при его рождении. Когда Хорсту исполнилось двадцать семь, заболела и умерла тетка. Так оборвалась последняя ниточка, связывавшая Шиллинга с прошлым его семьи. Но перед самой смертью пожилая женщина передала воспитаннику основательно запечатанный конверт, содержимое которого и составляли письмо отца и фотография.
Хорст надел очки, поднес листки поближе к закрепленной у изголовья лампе и вот уже в который раз стал читать.
«Дорогой мой сын, мне очень стыдно, ведь я даже не знаю твоего имени. Но если ты читаешь это письмо, то я могу быть спокоен, что ты здравствуешь и, надеюсь, ни в чем не испытываешь нужды. Волею судьбы нам предначертано никогда не увидеть друг друга, о чем я буду скорбеть до конца своих дней. Но мы, люди, не властны над своей судьбой, хотя иногда нам и удается ее обмануть. Я имел неосторожность прикоснуться к тайне, цена которой чудовищна – мы с тобой никогда не встретимся! И я могу лишь надеяться, что ты, мой сын, найдешь в себе силы понять и, может быть, простить меня.
То, что ты узнаешь из этого письма, должно оставаться твоей тайной! Никому, никогда и ни при каких обстоятельствах не рассказывай об ЭТОМ!»
– Хорст, ты еще не спишь? – раздался снаружи веселый голос Макса Шмидта.
Профессор Шиллинг без желания оторвался от чтения. Первой его мыслью было притвориться спящим. Но лампочка у него над головой давала достаточно света, чтобы его можно было видеть и снаружи.
– А что случилось? – стараясь не показывать своего раздражения, отозвался профессор.
– Да, собственно, ничего, – все-таки почувствовал в его голосе недовольство Шмидт. – Мы сейчас в беседе затронули довольно занятную тему. Ну, и подумали, что тебе тоже было бы интересно.
Макс еще с полминуты потоптался у палатки Хорста и, неопределенно хмыкнув, удалился.
Шиллинг еще несколько раз пробежал по строкам письма невидящим взглядом и, тяжко вздохнув, все-таки отложил его до следующего раза.
Поздние посиделки у костра являются неотъемлемой частью, наверное, любой экспедиции. Люди в первую очередь наслаждаются отдыхом после дневного перехода. А кроме того, имеют прекрасную возможность поделиться своими мыслями и впечатлениями от увиденного или услышанного за день. Не секрет, что уже с первых дней участники путешествия волей-неволей делятся на две категории. На шибко охочих до удивительных историй, а потому благодарных слушателей и на любителей пощекотать себе и другим нервы, а посему захватывающих рассказчиков.
В экспедиции Патрика Крюгера, однако, это правило почему-то не прижилось. Едва один сказитель заканчивал свое повествование, как его тут же сменял другой. Порой очередной рассказчик даже не давал слушателям возможности как следует вникнуть во все детали предыдущей истории.
В таких ночных бдениях наблюдаются и некоторые закономерности. К примеру, чем плотнее вокруг костра сгущается тьма, тем больше в рассказах мистики. А под конец тема сверхъестественного и вовсе доминирует над другими. Объяснение сему парадоксу, видимо, следует искать в человеческой психике. Потому как именно страх – эта естественная реакция человека на окружающую обстановку – темноту и удаленность от людских поселений – не оставляет ему другого выбора. Чтобы избавиться от своего страха, ему необходимо в первую очередь познать его. И тут-то будоражащие воображение истории оказываются как нельзя кстати…