Страница:
«Ничего… – зло подумал Палин. – Сдеру я с твоей морды маску…»
– Я вас слушаю, – холодно сказал Торбин. На лице не дрогнул ни один мускул. – Слушаю…
– С точки зрения радиационной безопасности, блок АЭС к пуску не готов! – твердо сказал Палин, следя за выражением лица начальника главка. – Во-первых, я категорически против слива радиоактивной воды в море! Категорически…
Алимов наклонился к Мошкину и, усиленно нюхая воздух, подобострастно, это было видно по его лицу, что-то сказал тому.
Лицо Торбина словно бы слегка обрюзгло и потемнело.
– Это во-первых, – продолжал Палин. – Никаких сливов в море! Необходимо подналечь и форсированно завершить подготовку блока спецхимии к пуску. Иного пути нет… Во-вторых. – Палин ощутил в груди легкость и свободу, будто скинул с себя тяжкий груз. – Не готовы монтажом установка подавления активности выбросов и тоннель, связывающий радиоактивный выхлоп от эжекторов турбин с венттрубой. Стало быть, сброс радиоактивных газов будем производить на «конек» крыши… Факел радиоактивных благородных газов, аэрозолей и прочего накроет территорию промплощадки и создаст неблагоприятную радиационную обстановку на близлежащих пространствах… В-третьих… К слову, и как упрек проектировщикам – роза ветров в сторону жилпоселка… Что касается отдела радиационной безопасности, то личный состав службы обучен и к пуску готов. По оборудованию все отлажено и в работе, кроме установки «Брусника», которую до сих пор никак не могут отладить шеф-монтеры и наладчики. Установка крайне необходима, ибо должна обеспечивать непрерывный контроль активности выбросов. В случае, если установку к готовности блока не отладят, придется проводить замер примитивным способом посредством ручного отбора проб газа после эжекторов…
Палин замолчал и, переведя дух, отметил, что глаза Торбина и все лицо его набухли кровью по-настоящему впервые за все время совещания.
«Ну, ну… – мысленно подбодрил его Палин. – Сергуня…»
Так Торбина называли в смене, но он не терпел уже тогда подобной фамильярности и при этом сердито пыжился.
«Не признаешься, значит». – Палин ожидал, что Торбин вот-вот взорвется. Но Торбин не закричал, нет. Он как-то весь расслабился вдруг и выразительно вздохнул. Видимо, наглость Палина ошеломила его и заставила затаить дыхание.
«И про бомбашку не спрашивает, стервец. – У Палина закипало в груди. – Ну, вали же, чего скис?»
Палин выразительно, не скрываясь и даже с некоторой насмешкой, глядел ему прямо в глаза.
Торбин заговорил тихо, принужденно спокойно, но в дыхании и голосе его затаилась ярость.
– Скажите, товарищ… – Мошкин с готовностью подсказал. – …Товарищ Палин… С каких это пор вы стали чистоплюйчиком?
«Прикидывается, что не знает… Эх, Сергуня…» – Глаза Палина смеялись.
– Вы, что – не работали на таежных «самоварах»?
– Работал.
– Не знаю… Значит, нет… Вы коммунист?
– Коммунист.
– Так какое же вы имеете право расхолаживать коллектив, проникнутый готовностью к пуску? – Голос Торбина был еще тих, но мало-помалу обретал металлический оттенок. – Какого черта?! – вдруг рявкнул он. – Кого вы пугаете?! Вы не туда попали, товарищ Палин. Грязью вы тут никого не испугаете!..
– Знаю. Но тем более…
– Ничего вы не знаете! – Глаза Торбина метали молнии. – Я запрещаю, слышите, запрещаю вам деморализовывать персонал! Вы меня поняли?!
– Вполне.
– Как коммунист вы должны знать, сколь важен стране ваш миллион. И я требую от вас… – Торбин постучал указательным пальцем по столу. – …Требую от вас дисциплины и полной отдачи сил… – Начальник главного управления быстро и пытливо посмотрел на Палина, будто пытаясь понять, сколь серьезны его намерения стоять на своем.
– И тем не менее, – сказал Палин, – мы, атомщики, несем ответственность перед людьми, перед Природой…
– Ну и никто тебе не запрещает. Неси, ради бога, но пускай станцию. Все… – Торбин пристукнул ладонью по столу. – За работу! Прошу остаться директора, главного инженера и его замов…
«Каков циник… – подумал Палин и усмехнулся. – Ладно, поживем, увидим».
– Я вас слушаю, – холодно сказал Торбин. На лице не дрогнул ни один мускул. – Слушаю…
– С точки зрения радиационной безопасности, блок АЭС к пуску не готов! – твердо сказал Палин, следя за выражением лица начальника главка. – Во-первых, я категорически против слива радиоактивной воды в море! Категорически…
Алимов наклонился к Мошкину и, усиленно нюхая воздух, подобострастно, это было видно по его лицу, что-то сказал тому.
Лицо Торбина словно бы слегка обрюзгло и потемнело.
– Это во-первых, – продолжал Палин. – Никаких сливов в море! Необходимо подналечь и форсированно завершить подготовку блока спецхимии к пуску. Иного пути нет… Во-вторых. – Палин ощутил в груди легкость и свободу, будто скинул с себя тяжкий груз. – Не готовы монтажом установка подавления активности выбросов и тоннель, связывающий радиоактивный выхлоп от эжекторов турбин с венттрубой. Стало быть, сброс радиоактивных газов будем производить на «конек» крыши… Факел радиоактивных благородных газов, аэрозолей и прочего накроет территорию промплощадки и создаст неблагоприятную радиационную обстановку на близлежащих пространствах… В-третьих… К слову, и как упрек проектировщикам – роза ветров в сторону жилпоселка… Что касается отдела радиационной безопасности, то личный состав службы обучен и к пуску готов. По оборудованию все отлажено и в работе, кроме установки «Брусника», которую до сих пор никак не могут отладить шеф-монтеры и наладчики. Установка крайне необходима, ибо должна обеспечивать непрерывный контроль активности выбросов. В случае, если установку к готовности блока не отладят, придется проводить замер примитивным способом посредством ручного отбора проб газа после эжекторов…
Палин замолчал и, переведя дух, отметил, что глаза Торбина и все лицо его набухли кровью по-настоящему впервые за все время совещания.
«Ну, ну… – мысленно подбодрил его Палин. – Сергуня…»
Так Торбина называли в смене, но он не терпел уже тогда подобной фамильярности и при этом сердито пыжился.
«Не признаешься, значит». – Палин ожидал, что Торбин вот-вот взорвется. Но Торбин не закричал, нет. Он как-то весь расслабился вдруг и выразительно вздохнул. Видимо, наглость Палина ошеломила его и заставила затаить дыхание.
«И про бомбашку не спрашивает, стервец. – У Палина закипало в груди. – Ну, вали же, чего скис?»
Палин выразительно, не скрываясь и даже с некоторой насмешкой, глядел ему прямо в глаза.
Торбин заговорил тихо, принужденно спокойно, но в дыхании и голосе его затаилась ярость.
– Скажите, товарищ… – Мошкин с готовностью подсказал. – …Товарищ Палин… С каких это пор вы стали чистоплюйчиком?
«Прикидывается, что не знает… Эх, Сергуня…» – Глаза Палина смеялись.
– Вы, что – не работали на таежных «самоварах»?
– Работал.
– Не знаю… Значит, нет… Вы коммунист?
– Коммунист.
– Так какое же вы имеете право расхолаживать коллектив, проникнутый готовностью к пуску? – Голос Торбина был еще тих, но мало-помалу обретал металлический оттенок. – Какого черта?! – вдруг рявкнул он. – Кого вы пугаете?! Вы не туда попали, товарищ Палин. Грязью вы тут никого не испугаете!..
– Знаю. Но тем более…
– Ничего вы не знаете! – Глаза Торбина метали молнии. – Я запрещаю, слышите, запрещаю вам деморализовывать персонал! Вы меня поняли?!
– Вполне.
– Как коммунист вы должны знать, сколь важен стране ваш миллион. И я требую от вас… – Торбин постучал указательным пальцем по столу. – …Требую от вас дисциплины и полной отдачи сил… – Начальник главного управления быстро и пытливо посмотрел на Палина, будто пытаясь понять, сколь серьезны его намерения стоять на своем.
– И тем не менее, – сказал Палин, – мы, атомщики, несем ответственность перед людьми, перед Природой…
– Ну и никто тебе не запрещает. Неси, ради бога, но пускай станцию. Все… – Торбин пристукнул ладонью по столу. – За работу! Прошу остаться директора, главного инженера и его замов…
«Каков циник… – подумал Палин и усмехнулся. – Ладно, поживем, увидим».
4
Позвонил Абдулхаков. Кричит, запыхался, голос гортанный. Говорит: вскрыли все три главных циркуляционных насоса. Сильно парит. По аэрозолям три нормы, работают в «лепестках». Выемные части насосов спустили в транспортный коридор, и Пряхин дал команду везти их без дезактивации в блок вспомогательных цехов. Я, говорит, ругаюсь, запрещаю… Пусть поднимает назад в насосный зал, дезактивирует смесью лимонной и щавелевой кислот. А он говорит: «Я тебе сейчас клизму из лимонной кислоты сделаю…»
Палин позвонил в будку военизированной охраны. Приказал не открывать ворота транспортного коридора. Через некоторое время звонок от Пряхина. Матерится. Говорит, что в мастерской блока вспомогательных цехов есть контейнеры. Насосы спрячут в контейнеры и отправят на завод для ремонта. Ты, говорит, Палин, не пуп, а работу стопоришь. Смотри, морду намылим сообща.
– Мыль! – крикнул ему Палин. – На гидравлической части насоса семьсот пятьдесят тысяч «бета»! Ты что, в своем уме?!
– Умник! – огрызнулся Пряхин. – Шибко образованный стал… – И бросил трубку.
Позвонил Абдулхаков. Сказал, насосы поднимают в центральный зал. Будут мыть над шахтой ревизии.
«Подействовало…» – удовлетворенно подумал Палин.
Притащили со склада новые выемные части. Приступили к установке…
Звонок от Шаронкина:
– Владим Иваныч! Салютик, физкультпривет и наше вам! Довожу до сведения… Вопреки и супротив… Но ничего не могу сделать… С разрешения Алимова и при поддержке тяжелой артиллерии, то бишь Торбина, приступаю к гидровыгрузке ионообменных смол из фильтров байпасной очистки в те самые двадцатипятикубовые емкости… Ничего не могу сделать… Смола насытилась. Активность – невмоготу… Наше вам! Прошу дозиметриста… Срочно!..
У Палина сдавило в груди. Опалило гневом при мысли о Торбине.
«Но отвечаю я… Сброс радиоактивных смол на узел десорбирующих растворов превратит в нерабочие сразу три больших помещения и очень людный коридор на отметке минус пять и восемь… Но… Пока делать нечего… Пойдет Проклов. Матрос с атомной подлодки. Служил в реакторном отсеке. Трюмный. Очень основателен. Сказал, никуда теперь не пойдет. На атомном деле и подохну, говорит… Последний анализ – кровь в норме…»
Вызвал Проклова. Приказ:
– Оформить допуск. Организовать саншлюзы – противни с мешковиной и контактом Петрова. Знаки радиационной опасности. Обход радиоактивно опасных помещений. Производство работ только по бланку переключений, подписанному начальником смены АЭС и Шаронкиным…
Проклов ушел. Палин подумал, что здесь можно пока быть спокойным.
Позвонил на блочный щит управления. Там уже начали подъем мощности. Пока на естественной циркуляции и до десяти процентов от номинала. Замначсмены говорит, что Алимов и Торбин почти непрерывно на проводе. Торопят. Работы по главным циркуляционным насосам будут завершены к утру. Будут ждать насосы на режиме естественной циркуляции.
Палин пошел в обход по электростанции. Через коридор деаэраторной этажерки прошел в машзал. Кругом полно народу. Особенно на отметке дистанционных приводов арматуры. Эксплуатационники вручную крутят задвижки. Выставляют в исходное положение. Кое-где есть маховики. Но в основном крутят гаечными ключами, нарощенными газовой трубой. Лица красные, потные.
Крутят давно. Крутить еще долго, не менее трех часов…
В машзале прохладно. Пахнет холодным железом и пластикатом. Еще сыростью. Несет с низовых отметок. Слышен лязг железа.
Спустился на нулевую отметку в бокс конденсатоочистки. Завершают загрузку в фильтры ионообменных смол. Загружают прямо через люки, индивидуально в каждый фильтр. Гидрозагрузка не отлажена. В боксе холодно. На желтом пластикатовом полу лужи черной воды. Эксплуатационники тащат мешки смолы на плечах. Слышен мат. Туда-сюда носится Шаронкин.
– Наше вам, дозиметрия! – слышит Палин голос Шаронкина. – Тут еще чисто. Делать нечего…
Слышен скрип открываемой арматуры, гром каблуков по металлической рифленке металлоконструкций.
Обошел машзал по нулевой отметке. У маслоохладителей турбины лужи масла. Машинист разбрасывает на лужи ветошь, притаптывает ногами. Потом, наклонившись, размашисто подтирает пятно. Работает центрифуга. Пахнет несколько едковато парами разогретого турбинного масла.
«Будущие опасные точки, – думает Палин. – Трудно сказать, где они… Но машзал живет…»
Палин прошел в блок спецхимии. Тут, что называется, конь не валялся. Кругом пахнет холодным металлом оборудования, монтажной пылью. По-настоящему здесь работают только второй день. Визжат наждачные машинки. Искры. Запах сгоревшего железа и першащий – от наждачного круга. Лязг, грохот кранов, выкрики, голубые вспышки и запах сварки.
Палин раздумчиво смотрит на все это и думает, что вот как все вышло. Он между этим блоком спецхимии и Торбиным, как в клещах. А эта «черная труба» – словно дамоклов меч над его проснувшейся совестью…
Прошел в реакторный зал. Тепло. Шуршащий шум. В разных местах застыли кран и перегрузочная машина. Вскрыты люки бассейна выдержки отработавших кассет. Взмокший слесарь сверлит электродрелью дырки в коробах верхней биозащиты реактора. Вчера в этих коробах, заполненных спецбетоном, было три мощных хлопка. Нержавейка вспучилась. В спецбетоне есть кристаллизационная вода. Под обстрелом нейтронами образуется гремучая смесь. Дырки для вентиляции.
На противоположной стене, на стенде свежего топлива, висят длинные семиметровые колбаски урановых кассет и стержней системы управления защитой реактора. Весь зал окрашен бежевой эпоксидкой, краны – в бордовый цвет. Балки перекрытий – голубые. Душноватый запах. Временами истерично взвизгивает дрель. Слышен шуршащий шум реактора…
Палин посмотрел на часы – девять вечера. Пора домой.
Выйдя на улицу, в окне кабинета директора увидел расхаживающего взад и вперед, жестикулирующего и что-то говорящего Торбина. Поймал себя на том, что думает о нем как о начальнике главка, хотя внутренне уже не считал его таковым. Что-то в глубине екнуло. Суеверное и лакейское…
– Ладно, Сергуня, – прошептал Палин, матерно выругался и ускорил шаг.
Утром следующего дня начали пуск электростанции. Это сразу почувствовалось. По нарастающему гулу и мелкой дрожи бетонных перекрытий. Полным ходом поднимали мощность реактора. В работе шесть главных циркуляционных насосов. Прогрели паропроводы до главных паровых задвижек, приняли пар на конденсаторы турбины и далее, через конденсатный и питательный трубопроводы – на реактор. Основной контур большой циркуляции замкнулся. Гулко ухало в головках деаэраторов. Но удары пока мягкие, рассыпающиеся, с шуршанием. Кругом теплый вонючий дух…
Звонок от Абдулхакова:
– В коридоре, в районе емкостей с грязным фильтро-порошком, по «гамма» – два рентгена в час. Проход закрыт. Знаки радиационной опасности висят.
Палин поинтересовался у начальника смены АЭС о работах по общестанционным нарядам… Полным ходом монтаж на блоке спецхимии… Три бригады электромехаников допущены на наладку электроприводов арматуры. Одна бригада – в помещение над радиоактивными емкостями… Проклову – проверить.
Проклов:
– Гамма-фон. Работать шесть часов… Абдулхаков:
– В емкостях не задраены лазы. Крышек лазов что-то не видно…
Телефон. Палин – Шаронкину:
– Немедленно наживить крышки и задраить лазы!
Через тридцать минут Шаронкин – Палину:
– Крышек нет… Черт знает, где… Съели, наверное… Крысы… Закрыл пока лазы паронитом… Курам насмех…
Гидроудары в деаэраторах нарастают. Стали пушечными. Вздрагивает вся деаэраторная этажерка. Палин ощущает отдачу пола…
Звонит Дрозд, начальник турбоцеха:
– Владим Иваныч, пришли «дозика» померить воду, аэрозоли… – Голос вздрагивающий, виноватый. – Деаэраторы пляшут на опорах. Кажется, оборвало дренажную трубу… Хлещет кипяток. Пар… Быстро!..
Палин послал Моськина. Маленький, верткий. «Дозик» с субмарины. На яйцевидном, в частых жировичках лице – постоянная готовность к действию. Выражение глаз еще военно-морское. Они будто кричат:
– Есть! Есть! Есть!
С газодувкой через плечо и с радиометром в руке Моськин рванул на двадцать пятую отметку. Там хлестал кипяток.
– Ах, вода, вода… – сокрушенно бормотал Моськин. – Счас бы пластырь…
Чугунная дверь в деаэраторную открыта настежь. Из проема валит пар. Моськин включил газодувку.
Трах-трах! Бух-бух-бух! Дринь-дринь-дринь! – гремят то глухо, то ударами молнии, то мелким металлическим стуком гидроудары.
Появился Дрозд. Лицо испуганное, хотя видно, что изо всех сил он старается не показать свою растерянность.
– Ну, ты качай, а я побежал на блочный щит… – говорит он Моськину, а голос такой, будто советуется.
– Аэрозоли – три нормы! – кричит ему вдогонку Моськин и натягивает «лепесток». Бежит к телефону. Докладывает обстановку Палину. Палин звонит на блочный щит управления.
Ответ:
– Некогда! Позже… Заливаюсь… Палин Алимову:
– Вода в деаэраторной хлещет на пол. Зальет электрощитовые. Принимайте меры…
Алимов:
– Знаем… Думаем… Сейчас… – Голос хороший, вежливый.
«Опасность… – думает Палин. – Подперло… А то пузо вперед и…»
Телефон. Абдулхаков Палину:
– В машзале долбает. Прямо канонада. Бьет в конденсатопроводе и на питательной линии. Оборвало опору трубопровода… – Хрипло, гортанно смеется. – Дрозд бегает как помешанный. Без чепца. Сделал ему замечание… – Снова хрипло хохочет. – Война, Владимир Иванович…
Палин бежит в машзал.
«Торбина бы сюда… Пусть обкатается, деятель…» На двенадцатой отметке его встречает Абдулхаков с вытаращенными глазами. Хрипло кричит:
– Вон-вон, смотрите! На питательной линии оборвало «гусак»… Воздушник!..
Кипяток хлещет расширяющейся струей в стену. Палин прикинул расход:
«Примерно, пятьдесят кубов в час… Плюс столько же, а может, больше в деаэраторной… Началось…»
Бежит к телефону. Кричит на ходу Абдулхакову:
– Бери мазок на нулевой отметке! Активность доложи мне!
За турбогенератором, в просвете между цилиндрами турбины, просеменила глыбастая фигура Федосова. Палин бросился к нему, перехватил.
– Беги к морю! Контроль активности на сливе из «черной трубы»! Головой отвечаешь… Меня непрерывно держи в курсе…
Федосов побежал, прихрамывая.
Пулей влетел на двенадцатую отметку Алимов. С ним – представитель научного руководителя по реактору. С Курчатовской бородкой. Тонкая кость, белый воротничок, чуни поверх штиблет, белый лавсановый халат поверх костюма. Таращит глаза, растерян.
– Что?! – кричит ему Палин. – Не вписывается в формулы?!
– Потрясающе! – кричит научный руководитель. Алимов подбегает к Палину. Привычный нырок головой.
– Где Дрозд?! Что он, не знает, как пускать паропроводы?!.. Ты никогда не пускал турбину?! – вдруг спрашивает он Палина. В голосе плохо скрытая паника.
– Никогда, Станислав Павлович! Ты что, с луны свалился?! Я с рождения дозиметрист!.. – Палин ехидно сощурил глаза.
«Сволочь!.. – подумал. – Берутся за дело, не зная дела. Честолюбчики…»
– Надо принимать на барбатеры! – сам себе крикнул Алимов и рванул в сторону блочного щита управления.
– Торбина давай сюда! – крикнул вдогонку Палин. Алимов снова подскочил к нему.
– Что?!
– Торбина, говорю, давай сюда! Пусть берет управление на себя!
Алимов махнул рукой… Растерянно улыбнулся.
– Он такой же бомбовик, как и я! – крикнул Главный. Глаза затравленные. Стремглав бросился к выходу с отметки турбины.
Грохот гидроударов. Хлест радиоактивного кипятка. Пар. Пахнет теплой сыростью. Вдруг грохот усилился.
«Ага! – подумал Палин. – Кинули пар на барбатеры…»
Пол под ногами дрожит. Воздух упруго пульсирует. На душе нехорошо. Побежал к перилам. Там, внизу, на нулевой отметке, у технологических конденсаторов, мечутся белые фигурки машинистов. Лихорадочно вручную открывают задвижки на техводе к технологическим конденсаторам. Палин почувствовал кого-то рядом. Повернулся. Видит – рыжебородый ученый. Тоже перегнулся через перила, смотрит вниз. Говорит:
– Что-то крутят там…
– Да… – отвечает Палин. Его душит судорожный нервный смех.
В это время потрясающей силы гидроудар, перекрыв собой тысячекратный грохот, потряс здание электростан ции. Палин почувствовал, как гулко вздрогнул железобетонный пол под ногами. Отметка фундамента турбины. Технологический конденсатор подпрыгнул, затрясся, как в лихорадке, оборвал анкерные болты, заплясал на опорных лапах. Трубопровод подвода пара срезал «мертвую» опору – две мощные стальные балки, встроенные в железобетонный монолит стены.
У Палина похолодело в груди. Сердце ускорило бег. Появилось в душе неуправляемое суеверное чувство. Рыжебородый научный руководитель завопил на высоких нотах, тараща глаза и сильно жестикулируя костлявыми руками.
– Это ужасно! Технический бандитизм!
Повернулся и трусцой засеменил к выходу с отметки турбины, шаркая чунями, чтобы не поскользнуться.
«Вали, вали отсюда, наука… Все идет не по формуле…» – подумал Палин, ощущая тем не менее нарастающее беспокойство.
Откуда-то, Палин даже не заметил, откуда именно, внезапно появился начальник турбоцеха Дрозд. В белом новеньком, сильно жеванном лавсане, без чепца. Лоб в испарине. Где-то потерял очки. Лицо осунулось. Голова стала как бы меньше, а шея длиннее.
– Все ясно, все ясно!.. – бормотал он, наклонившись рядом с Палиным через перила и глядя вниз, туда, где только что долбанула стихия.
– Пар дали раньше охлаждающей воды, черти!.. Все ясно, все ясно, сейчас сделаем!..
Палин хотел спросить, что ему ясно и почему так грохочет кругом, но вид у Дрозда был жалкий, хотя и через силу деловой. Он вдруг взял Палина за руку и стал кричать ему в ухо, стараясь перекрыть грохот. Видно было, что он успокаивал сам себя:
– Регулятор на линии основного конденсата плюет порциями! Мал расход воды!.. Мал расход, говорю! Задвижка открыта полностью, пара не хватает!.. Проход мал!.. От этого и долбает…
Палин смотрел на Дрозда во все глаза, и ему показалось, что тот будто советуется с ним. Сквозь грохот слышен хлест воды внизу. Ясно – дренаж оборвало! Радиоактивный кипяток!.. Хлещет в четырех местах… Расход предположительно двести тонн в час…
– Прекращать надо-о! – орет в ответ Палин.
– Сейчас, сейчас! – кричит Дрозд, но Палин видит – в глазах у него паника.
Влетает Алимов. Изогнулся дугой, втянул живот, руки чуть раскинул, бледен, кажется, вот-вот вцепится и станет бороться… Да, поза борца перед схваткой. Глаза все те же, затравленные. Орет.
– Что?! Что делать?!
Дрозд смотрит на него. Бледен. В глазах, кажется, слезы.
Вбегает Абдулхаков. Глухой его, гортанный голос в грохоте еле шуршит. Скалит зубы. На груди газодувка. Палин приложил руку – работает. Прокачав воздух, Абдулхаков вынул фильтр, подбежал к ТИССу (прибор для замера бета-активности). Вернулся.
– По аэрозолям четыре нормы!..
Все без «лепестков»… Палин с беспокойством думает о «черной трубе».
«Низы уже затоплены… Дренажные насосы включились… Федосов молчит…» – Он глянул в сторону телефонной будки. Лампа сверху не мигает, стало быть, звонка нет.
«Надо уходить на щит… Теряю связь с местами, контроль…»
Подсунул ухо к Алимову и Дрозду. Дрозд уверенно орет. Очухался.
– Увеличивайте расход! Увеличивайте расход! Я на полную открою регулятор на линии рециркуляции конденсата! Будет эффект!..
Алимов трясет головой, нюхает воздух, делает легкие нырки вправо, влево.
Палин – Абдулхакову:
– Активность воды в приямках! Быстро!
Абдулхаков бежит вниз. Палин – Алимову:
– Надо останавливаться, Станислав Павлович! Смотри! – Махнул рукой на хлещущий кипяток. Тело пробирает теплой влагой. Но еще холодно. Зябкость!
– Надо понять! – орет Алимов. В голосе та же совещательность, что и у Дрозда. Глаза все еще растерянные.
«Чего понимать. И так ясно», – усмехнулся Палин и побежал к выходу. Бегом по коридору деаэраторной этажерки, крытому желтым пластикатом. Пластикат под ногами пришлепывает по набетонке и порою смачно вскрякивает. Решил по пути осмотреть щитовые.
Вошел в помещение вычислительной машины «Гора»… С потолка льет вода. Оператор мечется в лабиринте стоек с электронной аппаратурой и одну за другой обесточивает. Бледен. Кричит:
– Уже третий раз! Все насмарку!..
В помещении щита дозиметрии потолок промок. Скоро польет. Палин рванул на блочный щит управления. Здесь тише, чем везде. Перфорированный потолок и стены глушат звуки. Три белых спины операторов. Смачно клоцают ключи управления. Начальник смены АЭС Болотов. Сухощав, стрижен ежиком, подтянут. Стучит правым кулаком о левую ладонь. Водит головой вправо, влево. Оценивает по приборам ситуацию.
– Все заливает у тебя! – кричит Палин.
Болотов холодно глянул на него. Взгляд оценивающий.
– Спокойно, знаю…
– Чего «знаю»?! – Палин выглядел смешно. В испарине. Чуб сполз на лоб, глаза вытаращенные.
Болотов улыбнулся. Палин побежал на щит дозиметрии. Там надрывался телефон. Звонил Федосов.
– Из трубы хлещет в море!.. Владим Иваныч…
– Расход?!
– Примерно, кубов пятьдесят в час…
– Активность воды?!
– Отослал пробу с Прокловым…
– Разбавление с насосной идет?!
– Нет!
– Тебя понял! Сторожи! Пробы – ежечасно!.. «Вот он… Часик настал…» – подумал Палин. Стремглав бросился на блочный щит.
– Включай разбавление! – крикнул он Болотову. – Радиоактивный дренаж попер в море!.. Быстро!..
Болотов бросился к коммутатору. Что-то приказал машинисту насосной. И в это мгновение вдруг все стихло. Глубокая тишина. В ушах ватность…
– Что случилось?! – по инерции кричит еще Палин. Болотов улыбается.
– Увеличили расход. Конденсат пошел полным сечением. Прекратились «плевки»… Это надо было пройти… Поздравляю, дозиметрия!
Он подошел и сухой горячей рукой пожал Палину руку. Вбежал Алимов. Лицо смущенно сияет. К Болотову:
– Что сделал?!
Выслушал Болотова. Сказал:
– Ага! – сделал боксерский нырок головой вправо. Засмеялся. Посуровел вдруг. – Наколбасили, парни… Ну, варвары!.. Отключайте машинный зал. Работать на компенсацию теплопотерь. Незначительный парок на быстродействующее редукционное устройство, деаэраторы…
– Так там же дренажи пооборвало! – возмутился Палин.
– Ах да… – смутился Алимов. – Придется останавливаться…
В это время раздался лихорадочный зуммер на коммутаторе. Болотов хватает трубку.
– Что-о?!
Бросает трубку. Бежит к прибору расхода продувки реактора. Четыреста тонн в час вместо двухсот…
– Авария! – крикнул он упавшим голосом и выбежал из помещения блочного щита управления. Алимов и Палин за ним.
– Стой! – крикнул Алимов. – Стой, Болотов!
Тот остановился. Весь – нетерпение.
– Куда бежишь?! Что будешь делать?! – допрашивал Алимов, стоя в позе борца, готового к схватке.
Болотов бледен, лицо дрожит. Заикается.
– Т-там… Э-электрики… Н-налаживают. К-конечники… Ошибочно о-отк-крыли з-адвижки н-на р-резервные ф-фильтры б-байпасной о-очистки… Р-реакторная в-вода п-поперла…
Палин не стал дослушивать. Рванул на щит дозиметрии за радиометром и резиновыми сапогами. Через несколько минут, гулко топая, бежал назад.
…Дозиметрист Моськин, замерив активность на двадцать пятой отметке у входа в деаэраторный бокс, побежал вниз, на минус пятую отметку, проверить, не «прет» ли при таких мощных течах радиоактивный кипяток там, внизу, из трапов.
«При таких течах коллектор спецканализации ни в жисть не справится, – думал он, быстро сбегая вниз, поморскому ловко ступая на каждую ступеньку. – Видать, уже пол залило…».
Когда он выбежал с лестничной клетки в технологический коридор, то издалека увидел блеск воды.
«Так оно и есть», – подумал он, радуясь своей прозорливости, но вдруг услышал мощный шум льющейся откуда-то воды.
«Ничего себе!..» – мелькнуло у него. Он включил переносную газодувку на прокачку аэрозолей, перекинул на грудь и включил переносной ТИСС, опустил щуп с датчиком плотнее к полу и пошел вперед. Вода текла навстречу…
«Ни хрена себе!..» – мысленно сокрушался Моськин.
Теперь он видел, что вода бьет широким шлейфом из-под щели фанерной двери помещения десорбирующих растворов. Щуп коснулся воды. Моськин побледнел, испуганно переключая диапазоны.
– Мама родная!.. Миллион распадов!
И тут он увидел в воде желтый, мелкодисперсный порошок ионообменной смолы.
«Так это же пульпа радиоактивного фильтропорошка (взвесь твердых частиц смолы в воде)! Мама родная!..»
Забыв обо всем, он гулко шлепал бутсами по радиоактивной воде. Он не знал еще, что это продувочная вода реактора с активностью десять в минус пятой кюри на литр поступала через резервные фильтры в емкости, куда Шаронкин загрузил высокорадиоактивную пульпу, а оттуда через незадраенные люки – в помещение.
Моськин подбежал к двери. Ноги по колено вымокли. Толкнул дверь. Не поддалась. Отжал с силой. Оттуда сноп воды. Обкатило по пах. Горячевато. Обернулся, услышав топот. Бежал Палин. В болотных сапогах.
Палин позвонил в будку военизированной охраны. Приказал не открывать ворота транспортного коридора. Через некоторое время звонок от Пряхина. Матерится. Говорит, что в мастерской блока вспомогательных цехов есть контейнеры. Насосы спрячут в контейнеры и отправят на завод для ремонта. Ты, говорит, Палин, не пуп, а работу стопоришь. Смотри, морду намылим сообща.
– Мыль! – крикнул ему Палин. – На гидравлической части насоса семьсот пятьдесят тысяч «бета»! Ты что, в своем уме?!
– Умник! – огрызнулся Пряхин. – Шибко образованный стал… – И бросил трубку.
Позвонил Абдулхаков. Сказал, насосы поднимают в центральный зал. Будут мыть над шахтой ревизии.
«Подействовало…» – удовлетворенно подумал Палин.
Притащили со склада новые выемные части. Приступили к установке…
Звонок от Шаронкина:
– Владим Иваныч! Салютик, физкультпривет и наше вам! Довожу до сведения… Вопреки и супротив… Но ничего не могу сделать… С разрешения Алимова и при поддержке тяжелой артиллерии, то бишь Торбина, приступаю к гидровыгрузке ионообменных смол из фильтров байпасной очистки в те самые двадцатипятикубовые емкости… Ничего не могу сделать… Смола насытилась. Активность – невмоготу… Наше вам! Прошу дозиметриста… Срочно!..
У Палина сдавило в груди. Опалило гневом при мысли о Торбине.
«Но отвечаю я… Сброс радиоактивных смол на узел десорбирующих растворов превратит в нерабочие сразу три больших помещения и очень людный коридор на отметке минус пять и восемь… Но… Пока делать нечего… Пойдет Проклов. Матрос с атомной подлодки. Служил в реакторном отсеке. Трюмный. Очень основателен. Сказал, никуда теперь не пойдет. На атомном деле и подохну, говорит… Последний анализ – кровь в норме…»
Вызвал Проклова. Приказ:
– Оформить допуск. Организовать саншлюзы – противни с мешковиной и контактом Петрова. Знаки радиационной опасности. Обход радиоактивно опасных помещений. Производство работ только по бланку переключений, подписанному начальником смены АЭС и Шаронкиным…
Проклов ушел. Палин подумал, что здесь можно пока быть спокойным.
Позвонил на блочный щит управления. Там уже начали подъем мощности. Пока на естественной циркуляции и до десяти процентов от номинала. Замначсмены говорит, что Алимов и Торбин почти непрерывно на проводе. Торопят. Работы по главным циркуляционным насосам будут завершены к утру. Будут ждать насосы на режиме естественной циркуляции.
Палин пошел в обход по электростанции. Через коридор деаэраторной этажерки прошел в машзал. Кругом полно народу. Особенно на отметке дистанционных приводов арматуры. Эксплуатационники вручную крутят задвижки. Выставляют в исходное положение. Кое-где есть маховики. Но в основном крутят гаечными ключами, нарощенными газовой трубой. Лица красные, потные.
Крутят давно. Крутить еще долго, не менее трех часов…
В машзале прохладно. Пахнет холодным железом и пластикатом. Еще сыростью. Несет с низовых отметок. Слышен лязг железа.
Спустился на нулевую отметку в бокс конденсатоочистки. Завершают загрузку в фильтры ионообменных смол. Загружают прямо через люки, индивидуально в каждый фильтр. Гидрозагрузка не отлажена. В боксе холодно. На желтом пластикатовом полу лужи черной воды. Эксплуатационники тащат мешки смолы на плечах. Слышен мат. Туда-сюда носится Шаронкин.
– Наше вам, дозиметрия! – слышит Палин голос Шаронкина. – Тут еще чисто. Делать нечего…
Слышен скрип открываемой арматуры, гром каблуков по металлической рифленке металлоконструкций.
Обошел машзал по нулевой отметке. У маслоохладителей турбины лужи масла. Машинист разбрасывает на лужи ветошь, притаптывает ногами. Потом, наклонившись, размашисто подтирает пятно. Работает центрифуга. Пахнет несколько едковато парами разогретого турбинного масла.
«Будущие опасные точки, – думает Палин. – Трудно сказать, где они… Но машзал живет…»
Палин прошел в блок спецхимии. Тут, что называется, конь не валялся. Кругом пахнет холодным металлом оборудования, монтажной пылью. По-настоящему здесь работают только второй день. Визжат наждачные машинки. Искры. Запах сгоревшего железа и першащий – от наждачного круга. Лязг, грохот кранов, выкрики, голубые вспышки и запах сварки.
Палин раздумчиво смотрит на все это и думает, что вот как все вышло. Он между этим блоком спецхимии и Торбиным, как в клещах. А эта «черная труба» – словно дамоклов меч над его проснувшейся совестью…
Прошел в реакторный зал. Тепло. Шуршащий шум. В разных местах застыли кран и перегрузочная машина. Вскрыты люки бассейна выдержки отработавших кассет. Взмокший слесарь сверлит электродрелью дырки в коробах верхней биозащиты реактора. Вчера в этих коробах, заполненных спецбетоном, было три мощных хлопка. Нержавейка вспучилась. В спецбетоне есть кристаллизационная вода. Под обстрелом нейтронами образуется гремучая смесь. Дырки для вентиляции.
На противоположной стене, на стенде свежего топлива, висят длинные семиметровые колбаски урановых кассет и стержней системы управления защитой реактора. Весь зал окрашен бежевой эпоксидкой, краны – в бордовый цвет. Балки перекрытий – голубые. Душноватый запах. Временами истерично взвизгивает дрель. Слышен шуршащий шум реактора…
Палин посмотрел на часы – девять вечера. Пора домой.
Выйдя на улицу, в окне кабинета директора увидел расхаживающего взад и вперед, жестикулирующего и что-то говорящего Торбина. Поймал себя на том, что думает о нем как о начальнике главка, хотя внутренне уже не считал его таковым. Что-то в глубине екнуло. Суеверное и лакейское…
– Ладно, Сергуня, – прошептал Палин, матерно выругался и ускорил шаг.
Утром следующего дня начали пуск электростанции. Это сразу почувствовалось. По нарастающему гулу и мелкой дрожи бетонных перекрытий. Полным ходом поднимали мощность реактора. В работе шесть главных циркуляционных насосов. Прогрели паропроводы до главных паровых задвижек, приняли пар на конденсаторы турбины и далее, через конденсатный и питательный трубопроводы – на реактор. Основной контур большой циркуляции замкнулся. Гулко ухало в головках деаэраторов. Но удары пока мягкие, рассыпающиеся, с шуршанием. Кругом теплый вонючий дух…
Звонок от Абдулхакова:
– В коридоре, в районе емкостей с грязным фильтро-порошком, по «гамма» – два рентгена в час. Проход закрыт. Знаки радиационной опасности висят.
Палин поинтересовался у начальника смены АЭС о работах по общестанционным нарядам… Полным ходом монтаж на блоке спецхимии… Три бригады электромехаников допущены на наладку электроприводов арматуры. Одна бригада – в помещение над радиоактивными емкостями… Проклову – проверить.
Проклов:
– Гамма-фон. Работать шесть часов… Абдулхаков:
– В емкостях не задраены лазы. Крышек лазов что-то не видно…
Телефон. Палин – Шаронкину:
– Немедленно наживить крышки и задраить лазы!
Через тридцать минут Шаронкин – Палину:
– Крышек нет… Черт знает, где… Съели, наверное… Крысы… Закрыл пока лазы паронитом… Курам насмех…
Гидроудары в деаэраторах нарастают. Стали пушечными. Вздрагивает вся деаэраторная этажерка. Палин ощущает отдачу пола…
Звонит Дрозд, начальник турбоцеха:
– Владим Иваныч, пришли «дозика» померить воду, аэрозоли… – Голос вздрагивающий, виноватый. – Деаэраторы пляшут на опорах. Кажется, оборвало дренажную трубу… Хлещет кипяток. Пар… Быстро!..
Палин послал Моськина. Маленький, верткий. «Дозик» с субмарины. На яйцевидном, в частых жировичках лице – постоянная готовность к действию. Выражение глаз еще военно-морское. Они будто кричат:
– Есть! Есть! Есть!
С газодувкой через плечо и с радиометром в руке Моськин рванул на двадцать пятую отметку. Там хлестал кипяток.
– Ах, вода, вода… – сокрушенно бормотал Моськин. – Счас бы пластырь…
Чугунная дверь в деаэраторную открыта настежь. Из проема валит пар. Моськин включил газодувку.
Трах-трах! Бух-бух-бух! Дринь-дринь-дринь! – гремят то глухо, то ударами молнии, то мелким металлическим стуком гидроудары.
Появился Дрозд. Лицо испуганное, хотя видно, что изо всех сил он старается не показать свою растерянность.
– Ну, ты качай, а я побежал на блочный щит… – говорит он Моськину, а голос такой, будто советуется.
– Аэрозоли – три нормы! – кричит ему вдогонку Моськин и натягивает «лепесток». Бежит к телефону. Докладывает обстановку Палину. Палин звонит на блочный щит управления.
Ответ:
– Некогда! Позже… Заливаюсь… Палин Алимову:
– Вода в деаэраторной хлещет на пол. Зальет электрощитовые. Принимайте меры…
Алимов:
– Знаем… Думаем… Сейчас… – Голос хороший, вежливый.
«Опасность… – думает Палин. – Подперло… А то пузо вперед и…»
Телефон. Абдулхаков Палину:
– В машзале долбает. Прямо канонада. Бьет в конденсатопроводе и на питательной линии. Оборвало опору трубопровода… – Хрипло, гортанно смеется. – Дрозд бегает как помешанный. Без чепца. Сделал ему замечание… – Снова хрипло хохочет. – Война, Владимир Иванович…
Палин бежит в машзал.
«Торбина бы сюда… Пусть обкатается, деятель…» На двенадцатой отметке его встречает Абдулхаков с вытаращенными глазами. Хрипло кричит:
– Вон-вон, смотрите! На питательной линии оборвало «гусак»… Воздушник!..
Кипяток хлещет расширяющейся струей в стену. Палин прикинул расход:
«Примерно, пятьдесят кубов в час… Плюс столько же, а может, больше в деаэраторной… Началось…»
Бежит к телефону. Кричит на ходу Абдулхакову:
– Бери мазок на нулевой отметке! Активность доложи мне!
За турбогенератором, в просвете между цилиндрами турбины, просеменила глыбастая фигура Федосова. Палин бросился к нему, перехватил.
– Беги к морю! Контроль активности на сливе из «черной трубы»! Головой отвечаешь… Меня непрерывно держи в курсе…
Федосов побежал, прихрамывая.
Пулей влетел на двенадцатую отметку Алимов. С ним – представитель научного руководителя по реактору. С Курчатовской бородкой. Тонкая кость, белый воротничок, чуни поверх штиблет, белый лавсановый халат поверх костюма. Таращит глаза, растерян.
– Что?! – кричит ему Палин. – Не вписывается в формулы?!
– Потрясающе! – кричит научный руководитель. Алимов подбегает к Палину. Привычный нырок головой.
– Где Дрозд?! Что он, не знает, как пускать паропроводы?!.. Ты никогда не пускал турбину?! – вдруг спрашивает он Палина. В голосе плохо скрытая паника.
– Никогда, Станислав Павлович! Ты что, с луны свалился?! Я с рождения дозиметрист!.. – Палин ехидно сощурил глаза.
«Сволочь!.. – подумал. – Берутся за дело, не зная дела. Честолюбчики…»
– Надо принимать на барбатеры! – сам себе крикнул Алимов и рванул в сторону блочного щита управления.
– Торбина давай сюда! – крикнул вдогонку Палин. Алимов снова подскочил к нему.
– Что?!
– Торбина, говорю, давай сюда! Пусть берет управление на себя!
Алимов махнул рукой… Растерянно улыбнулся.
– Он такой же бомбовик, как и я! – крикнул Главный. Глаза затравленные. Стремглав бросился к выходу с отметки турбины.
Грохот гидроударов. Хлест радиоактивного кипятка. Пар. Пахнет теплой сыростью. Вдруг грохот усилился.
«Ага! – подумал Палин. – Кинули пар на барбатеры…»
Пол под ногами дрожит. Воздух упруго пульсирует. На душе нехорошо. Побежал к перилам. Там, внизу, на нулевой отметке, у технологических конденсаторов, мечутся белые фигурки машинистов. Лихорадочно вручную открывают задвижки на техводе к технологическим конденсаторам. Палин почувствовал кого-то рядом. Повернулся. Видит – рыжебородый ученый. Тоже перегнулся через перила, смотрит вниз. Говорит:
– Что-то крутят там…
– Да… – отвечает Палин. Его душит судорожный нервный смех.
В это время потрясающей силы гидроудар, перекрыв собой тысячекратный грохот, потряс здание электростан ции. Палин почувствовал, как гулко вздрогнул железобетонный пол под ногами. Отметка фундамента турбины. Технологический конденсатор подпрыгнул, затрясся, как в лихорадке, оборвал анкерные болты, заплясал на опорных лапах. Трубопровод подвода пара срезал «мертвую» опору – две мощные стальные балки, встроенные в железобетонный монолит стены.
У Палина похолодело в груди. Сердце ускорило бег. Появилось в душе неуправляемое суеверное чувство. Рыжебородый научный руководитель завопил на высоких нотах, тараща глаза и сильно жестикулируя костлявыми руками.
– Это ужасно! Технический бандитизм!
Повернулся и трусцой засеменил к выходу с отметки турбины, шаркая чунями, чтобы не поскользнуться.
«Вали, вали отсюда, наука… Все идет не по формуле…» – подумал Палин, ощущая тем не менее нарастающее беспокойство.
Откуда-то, Палин даже не заметил, откуда именно, внезапно появился начальник турбоцеха Дрозд. В белом новеньком, сильно жеванном лавсане, без чепца. Лоб в испарине. Где-то потерял очки. Лицо осунулось. Голова стала как бы меньше, а шея длиннее.
– Все ясно, все ясно!.. – бормотал он, наклонившись рядом с Палиным через перила и глядя вниз, туда, где только что долбанула стихия.
– Пар дали раньше охлаждающей воды, черти!.. Все ясно, все ясно, сейчас сделаем!..
Палин хотел спросить, что ему ясно и почему так грохочет кругом, но вид у Дрозда был жалкий, хотя и через силу деловой. Он вдруг взял Палина за руку и стал кричать ему в ухо, стараясь перекрыть грохот. Видно было, что он успокаивал сам себя:
– Регулятор на линии основного конденсата плюет порциями! Мал расход воды!.. Мал расход, говорю! Задвижка открыта полностью, пара не хватает!.. Проход мал!.. От этого и долбает…
Палин смотрел на Дрозда во все глаза, и ему показалось, что тот будто советуется с ним. Сквозь грохот слышен хлест воды внизу. Ясно – дренаж оборвало! Радиоактивный кипяток!.. Хлещет в четырех местах… Расход предположительно двести тонн в час…
– Прекращать надо-о! – орет в ответ Палин.
– Сейчас, сейчас! – кричит Дрозд, но Палин видит – в глазах у него паника.
Влетает Алимов. Изогнулся дугой, втянул живот, руки чуть раскинул, бледен, кажется, вот-вот вцепится и станет бороться… Да, поза борца перед схваткой. Глаза все те же, затравленные. Орет.
– Что?! Что делать?!
Дрозд смотрит на него. Бледен. В глазах, кажется, слезы.
Вбегает Абдулхаков. Глухой его, гортанный голос в грохоте еле шуршит. Скалит зубы. На груди газодувка. Палин приложил руку – работает. Прокачав воздух, Абдулхаков вынул фильтр, подбежал к ТИССу (прибор для замера бета-активности). Вернулся.
– По аэрозолям четыре нормы!..
Все без «лепестков»… Палин с беспокойством думает о «черной трубе».
«Низы уже затоплены… Дренажные насосы включились… Федосов молчит…» – Он глянул в сторону телефонной будки. Лампа сверху не мигает, стало быть, звонка нет.
«Надо уходить на щит… Теряю связь с местами, контроль…»
Подсунул ухо к Алимову и Дрозду. Дрозд уверенно орет. Очухался.
– Увеличивайте расход! Увеличивайте расход! Я на полную открою регулятор на линии рециркуляции конденсата! Будет эффект!..
Алимов трясет головой, нюхает воздух, делает легкие нырки вправо, влево.
Палин – Абдулхакову:
– Активность воды в приямках! Быстро!
Абдулхаков бежит вниз. Палин – Алимову:
– Надо останавливаться, Станислав Павлович! Смотри! – Махнул рукой на хлещущий кипяток. Тело пробирает теплой влагой. Но еще холодно. Зябкость!
– Надо понять! – орет Алимов. В голосе та же совещательность, что и у Дрозда. Глаза все еще растерянные.
«Чего понимать. И так ясно», – усмехнулся Палин и побежал к выходу. Бегом по коридору деаэраторной этажерки, крытому желтым пластикатом. Пластикат под ногами пришлепывает по набетонке и порою смачно вскрякивает. Решил по пути осмотреть щитовые.
Вошел в помещение вычислительной машины «Гора»… С потолка льет вода. Оператор мечется в лабиринте стоек с электронной аппаратурой и одну за другой обесточивает. Бледен. Кричит:
– Уже третий раз! Все насмарку!..
В помещении щита дозиметрии потолок промок. Скоро польет. Палин рванул на блочный щит управления. Здесь тише, чем везде. Перфорированный потолок и стены глушат звуки. Три белых спины операторов. Смачно клоцают ключи управления. Начальник смены АЭС Болотов. Сухощав, стрижен ежиком, подтянут. Стучит правым кулаком о левую ладонь. Водит головой вправо, влево. Оценивает по приборам ситуацию.
– Все заливает у тебя! – кричит Палин.
Болотов холодно глянул на него. Взгляд оценивающий.
– Спокойно, знаю…
– Чего «знаю»?! – Палин выглядел смешно. В испарине. Чуб сполз на лоб, глаза вытаращенные.
Болотов улыбнулся. Палин побежал на щит дозиметрии. Там надрывался телефон. Звонил Федосов.
– Из трубы хлещет в море!.. Владим Иваныч…
– Расход?!
– Примерно, кубов пятьдесят в час…
– Активность воды?!
– Отослал пробу с Прокловым…
– Разбавление с насосной идет?!
– Нет!
– Тебя понял! Сторожи! Пробы – ежечасно!.. «Вот он… Часик настал…» – подумал Палин. Стремглав бросился на блочный щит.
– Включай разбавление! – крикнул он Болотову. – Радиоактивный дренаж попер в море!.. Быстро!..
Болотов бросился к коммутатору. Что-то приказал машинисту насосной. И в это мгновение вдруг все стихло. Глубокая тишина. В ушах ватность…
– Что случилось?! – по инерции кричит еще Палин. Болотов улыбается.
– Увеличили расход. Конденсат пошел полным сечением. Прекратились «плевки»… Это надо было пройти… Поздравляю, дозиметрия!
Он подошел и сухой горячей рукой пожал Палину руку. Вбежал Алимов. Лицо смущенно сияет. К Болотову:
– Что сделал?!
Выслушал Болотова. Сказал:
– Ага! – сделал боксерский нырок головой вправо. Засмеялся. Посуровел вдруг. – Наколбасили, парни… Ну, варвары!.. Отключайте машинный зал. Работать на компенсацию теплопотерь. Незначительный парок на быстродействующее редукционное устройство, деаэраторы…
– Так там же дренажи пооборвало! – возмутился Палин.
– Ах да… – смутился Алимов. – Придется останавливаться…
В это время раздался лихорадочный зуммер на коммутаторе. Болотов хватает трубку.
– Что-о?!
Бросает трубку. Бежит к прибору расхода продувки реактора. Четыреста тонн в час вместо двухсот…
– Авария! – крикнул он упавшим голосом и выбежал из помещения блочного щита управления. Алимов и Палин за ним.
– Стой! – крикнул Алимов. – Стой, Болотов!
Тот остановился. Весь – нетерпение.
– Куда бежишь?! Что будешь делать?! – допрашивал Алимов, стоя в позе борца, готового к схватке.
Болотов бледен, лицо дрожит. Заикается.
– Т-там… Э-электрики… Н-налаживают. К-конечники… Ошибочно о-отк-крыли з-адвижки н-на р-резервные ф-фильтры б-байпасной о-очистки… Р-реакторная в-вода п-поперла…
Палин не стал дослушивать. Рванул на щит дозиметрии за радиометром и резиновыми сапогами. Через несколько минут, гулко топая, бежал назад.
…Дозиметрист Моськин, замерив активность на двадцать пятой отметке у входа в деаэраторный бокс, побежал вниз, на минус пятую отметку, проверить, не «прет» ли при таких мощных течах радиоактивный кипяток там, внизу, из трапов.
«При таких течах коллектор спецканализации ни в жисть не справится, – думал он, быстро сбегая вниз, поморскому ловко ступая на каждую ступеньку. – Видать, уже пол залило…».
Когда он выбежал с лестничной клетки в технологический коридор, то издалека увидел блеск воды.
«Так оно и есть», – подумал он, радуясь своей прозорливости, но вдруг услышал мощный шум льющейся откуда-то воды.
«Ничего себе!..» – мелькнуло у него. Он включил переносную газодувку на прокачку аэрозолей, перекинул на грудь и включил переносной ТИСС, опустил щуп с датчиком плотнее к полу и пошел вперед. Вода текла навстречу…
«Ни хрена себе!..» – мысленно сокрушался Моськин.
Теперь он видел, что вода бьет широким шлейфом из-под щели фанерной двери помещения десорбирующих растворов. Щуп коснулся воды. Моськин побледнел, испуганно переключая диапазоны.
– Мама родная!.. Миллион распадов!
И тут он увидел в воде желтый, мелкодисперсный порошок ионообменной смолы.
«Так это же пульпа радиоактивного фильтропорошка (взвесь твердых частиц смолы в воде)! Мама родная!..»
Забыв обо всем, он гулко шлепал бутсами по радиоактивной воде. Он не знал еще, что это продувочная вода реактора с активностью десять в минус пятой кюри на литр поступала через резервные фильтры в емкости, куда Шаронкин загрузил высокорадиоактивную пульпу, а оттуда через незадраенные люки – в помещение.
Моськин подбежал к двери. Ноги по колено вымокли. Толкнул дверь. Не поддалась. Отжал с силой. Оттуда сноп воды. Обкатило по пах. Горячевато. Обернулся, услышав топот. Бежал Палин. В болотных сапогах.