Страница:
Вы уже догадались, что Робинзон имел в виду понятие собственности. Действительно, туземный народец был настолько первобытным, что у него не было в употреблении понятия собственности – или, как назвал его Робинзон, понятия «твое-мое-ваше-наше», – одного из фундаментальных понятий современной экономики.
– И это парока? И это тоже парока? И даже это парока? – спрашивал Робинзон, не веря ушам своим и поочередно тыча пальцем в сторону других хижин и разных предметов в них, на что туземцы каждый раз утвердительно отвечали:
– Парока! Парока! Парока!
Выходило, что имущество в туземном племени не «твое-мое-ваше-наше», а общественное, что в цивилизованных странах совершенно не принято.
Тут в голову Робинзона пришла еще одна, очень важная и своевременная мысль, но какая – он не смог вспомнить сразу. А вспомнив, кинулся к толпе туземцев и принялся искать в ней Бузотера, которому передал куски козьего мяса.
Как оказалось, Бузотер сидел на бревне возле одной из хижин и, смачивая в плошке с ключевой водой мшистый компресс, прикладывал его к поврежденному лбу.
– Где козье мясо, которое я поручил тебе нести? – спросил у него Робинзон, чуя недоброе. – Мясо? Понимаешь, мое козье мясо? Где мясо баракунды?
Бузотер пожал плечами и кивнул куда-то вбок:
– Парголе.
В указанном направлении открылась картина, глазу Робинзона не самая приятная. На кусках его мяса, сложенных Бузотером возле хижины, восседал крайне неопрятный и маленький – трехлетний приблизительно – туземный младенец. Один из мясных кусков, причем его наиболее филейная часть, находился в зубах маленького оборванца, который своими маленькими, но прожорливыми челюстями пытался разжевать, а затем и проглотить не принадлежавшее ему имущество.
Робинзон при виде такой картины, естественно, возмутился. С криком протеста он вырвал вырезку изо рта наглого младенца, а самого его ссадил с остальных кусков на землю, результатом чего стал отчаянный детский рев.
– Закон! Закон гласит, что «твое-мое-ваше-наше» неприкосновенно! – объявил он подбежавшим и подобострастно ему внимающим туземцам.
Встревоженная мать давно уже схватила и унесла подальше свое орущее чадо, а Робинзон еще долго рассказывал туземцам о том, чем при ведении современного хозяйства нельзя пренебрегать.
– Если кто-то сорвал банан, или подобрал морского моллюска, или построил хижину из древесной коры, – говорил он собравшимся вокруг туземцам, – то все сорванное, подобранное или построенное является безусловной «твое-мое-ваше-наше» этого человека, которого следует называть владельцем этого имущества. Владелец может делать со своим имуществом, что пожелает: сорванный банан съесть, подобранного моллюска тоже съесть, а в построенной хижине ночевать. И никто – вы слышите, никто! – не имеет права ему это запретить: отобрать у владельца сорванный банан, или подобранного моллюска, или выгнать владельца из построенной им хижины. Если, конечно, закон не предписывает иное. Вы меня понимаете?
Туземцы внимали докладчику с почтением.
– Но давайте поговорим о другом, – добавил Робинзон в конце своего доклада. – Насколько я понял, каждый из вас занимается всеми работами одновременно, то есть один и тот же человек собирает бананы, строит хижины, охотится на диких коз. Однако такой порядок работ неэффективен! Гораздо более эффективным будет другой порядок. Если кто-то, кто более приспособлен для сбора бананов – допустим, это туземец, хорошо лазающий по деревьям, – тогда этот туземец должен трудиться исключительно на сборе бананов, в то время как другой туземец, умеющий быстро и качественно строить древесные хижины, должен заняться исключительно строительством древесных хижин, а третий туземец, легкий на ногу, должен охотиться на диких животных. Таким способом вы добудете намного больше продуктов, чем раньше.
Толпа туземцев вопросительно загудела.
– Да, да, сейчас я вам все устрою! – закричал Робинзон, сам загоревшись этой, неожиданно пришедшей ему в голову идеей. – Кому из вас нравится собирать фрукты, шаг вперед. Те, кто намерен заняться строительством древесных хижин, два шага вперед, а любители поохотиться на диких животных остаются на месте!
Делать шаги вперед туземцы побоялись, так что Робинзону пришлось произвести отбор самому.
Наиболее длинноруких туземцев он отобрал для лазания по деревьям, рассудив: индивидуумы с такими длинными руками нарвут огромное количество самых спелых фруктов, до которых их короткоруким собратьям просто не дотянуться. В охотники за козами и другими дикими животными Робинзон, напротив, отобрал самых длинноногих, решив: охотникам, отлавливающим диких животных, приходится много бегать по труднодоступным участкам леса, поэтому длинные ноги – обязательное для всякого хорошего охотника условие.
Определенные трудности возникли с выбором туземцев, чьей профессией должно было стать строительство древесных хижин. Робинзон долго прикидывал, туземцев какого телосложения отобрать на роль строителей, пока не остановился на самых большеголовых – иначе говоря, головастых. Ведь для строительства какого-нибудь сооружения, даже простейшей древесной хижины из веток и листьев, необходима некоторая смекалка и расчет, а самыми расчетливыми и смекалистыми были, без сомнения, туземцы с самыми крупными головами. Головастые туземцы должны были обеспечить население необитаемого острова качественным и недорогим жильем, на что Робинзон очень рассчитывал.
В результате произведенного отбора образовались три группы туземцев: длинноруких, длинноногих и головастых, первым из которых надлежало заняться сбором дикорастущих фруктов, вторым – охотой на диких животных, а третьим – строительством хижин.
Так, сам того не ведая, Робинзон ввел на необитаемом острове специализацию.
Специализация, или, как ее еще называют, разделение труда – это когда одни люди занимаются сбором фруктов, другие – охотой на диких животных, а третьи – строительством хижин. Каждый занимается тем, что у него лучше получается. По этой причине фруктов при специализации собирается больше, диких животных отлавливается больше и древесных хижин строится тоже больше, в результате чего все становятся совершенно счастливы, поют песни и танцуют зажигательные народные танцы.
Когда туземцы поняли, какое светлое экономическое будущее их ожидает, они устроили Робинзону настоящую овацию.
– Наша Робин зона! Наша Робин зона! – закричали они восторженно и принялись вытаскивать из хижин, что у кого было.
Разложив что у кого было на пальмовых листьях, туземцы пригласили гостя на пиршество.
Отказавшись от грязных корешков и мохнатых гусениц – съедобных, как уверяли хозяева, – Робинзон угостился бананами и некоторыми другими фруктами. Хотя фруктов было немного. По примеру примитивных нецивилизованных народностей, туземцы жили в бедности, перебиваясь, что называется, с корешков на гусеницы, а с гусениц на корешки. Чего в туземной деревне было вволю, так дружелюбных улыбок и народных танцев под звуки деревянного там-тама.
Когда, до упаду наулыбавшись и натанцевавшись с молоденькими туземками – короче, нагостившись, – Робинзон совсем уже собрался уходить, он стал свидетелем примечательной сценки.
Какая-то туземная женщина взяла в хижине деревянный гребешок причесаться. Но, как выяснилось, это была не ее хижина и не ее гребешок, поэтому другая туземная женщина, владелица гребешка, вцепилась в волосы первой туземной женщины с воплем:
– Саммамудо корбато!
Сцепившиеся из-за гребешка женщины покатились по земле, царапая друг друга ногтями и вырывая друг у друга космы, а Робинзон покинул туземную деревню в прекрасном настроении, мысля о том, как быстро, несмотря на примитивность своего развития, туземцы обучаются. Если так продолжится дальше, туземная цивилизация не задержится в экономическом развитии, а в самые сжатые сроки создаст на необитаемом острове условия, необходимые для комфортного существования цивилизованного человека.
Дойдя до домашней пещеры, Робинзон – поскольку дело близилось к вечеру и в лесу на глазах темнело, – не стал откладывать изготовление одеяла, а сейчас же сплел его из мягкого, найденного на ближайшей опушке тростника. Одеяло вышло роскошным: пружинистым и мягким, словно перина в каюте океанского лайнера. Свою долю козлятины, которую Робинзон не забыл принести из туземной деревни, он положил в самый дальний и холодный угол пещеры, и из предосторожности укрыл мясо козьей шкурой – на том и покончил с текущими делами.
Полностью удовлетворенный произошедшими за день событиями, Робинзон поудобней устроился на надувном матрасе и заснул.
День третий
– И это парока? И это тоже парока? И даже это парока? – спрашивал Робинзон, не веря ушам своим и поочередно тыча пальцем в сторону других хижин и разных предметов в них, на что туземцы каждый раз утвердительно отвечали:
– Парока! Парока! Парока!
Выходило, что имущество в туземном племени не «твое-мое-ваше-наше», а общественное, что в цивилизованных странах совершенно не принято.
Тут в голову Робинзона пришла еще одна, очень важная и своевременная мысль, но какая – он не смог вспомнить сразу. А вспомнив, кинулся к толпе туземцев и принялся искать в ней Бузотера, которому передал куски козьего мяса.
Как оказалось, Бузотер сидел на бревне возле одной из хижин и, смачивая в плошке с ключевой водой мшистый компресс, прикладывал его к поврежденному лбу.
– Где козье мясо, которое я поручил тебе нести? – спросил у него Робинзон, чуя недоброе. – Мясо? Понимаешь, мое козье мясо? Где мясо баракунды?
Бузотер пожал плечами и кивнул куда-то вбок:
– Парголе.
В указанном направлении открылась картина, глазу Робинзона не самая приятная. На кусках его мяса, сложенных Бузотером возле хижины, восседал крайне неопрятный и маленький – трехлетний приблизительно – туземный младенец. Один из мясных кусков, причем его наиболее филейная часть, находился в зубах маленького оборванца, который своими маленькими, но прожорливыми челюстями пытался разжевать, а затем и проглотить не принадлежавшее ему имущество.
Робинзон при виде такой картины, естественно, возмутился. С криком протеста он вырвал вырезку изо рта наглого младенца, а самого его ссадил с остальных кусков на землю, результатом чего стал отчаянный детский рев.
– Закон! Закон гласит, что «твое-мое-ваше-наше» неприкосновенно! – объявил он подбежавшим и подобострастно ему внимающим туземцам.
Встревоженная мать давно уже схватила и унесла подальше свое орущее чадо, а Робинзон еще долго рассказывал туземцам о том, чем при ведении современного хозяйства нельзя пренебрегать.
– Если кто-то сорвал банан, или подобрал морского моллюска, или построил хижину из древесной коры, – говорил он собравшимся вокруг туземцам, – то все сорванное, подобранное или построенное является безусловной «твое-мое-ваше-наше» этого человека, которого следует называть владельцем этого имущества. Владелец может делать со своим имуществом, что пожелает: сорванный банан съесть, подобранного моллюска тоже съесть, а в построенной хижине ночевать. И никто – вы слышите, никто! – не имеет права ему это запретить: отобрать у владельца сорванный банан, или подобранного моллюска, или выгнать владельца из построенной им хижины. Если, конечно, закон не предписывает иное. Вы меня понимаете?
Туземцы внимали докладчику с почтением.
– Но давайте поговорим о другом, – добавил Робинзон в конце своего доклада. – Насколько я понял, каждый из вас занимается всеми работами одновременно, то есть один и тот же человек собирает бананы, строит хижины, охотится на диких коз. Однако такой порядок работ неэффективен! Гораздо более эффективным будет другой порядок. Если кто-то, кто более приспособлен для сбора бананов – допустим, это туземец, хорошо лазающий по деревьям, – тогда этот туземец должен трудиться исключительно на сборе бананов, в то время как другой туземец, умеющий быстро и качественно строить древесные хижины, должен заняться исключительно строительством древесных хижин, а третий туземец, легкий на ногу, должен охотиться на диких животных. Таким способом вы добудете намного больше продуктов, чем раньше.
Толпа туземцев вопросительно загудела.
– Да, да, сейчас я вам все устрою! – закричал Робинзон, сам загоревшись этой, неожиданно пришедшей ему в голову идеей. – Кому из вас нравится собирать фрукты, шаг вперед. Те, кто намерен заняться строительством древесных хижин, два шага вперед, а любители поохотиться на диких животных остаются на месте!
Делать шаги вперед туземцы побоялись, так что Робинзону пришлось произвести отбор самому.
Наиболее длинноруких туземцев он отобрал для лазания по деревьям, рассудив: индивидуумы с такими длинными руками нарвут огромное количество самых спелых фруктов, до которых их короткоруким собратьям просто не дотянуться. В охотники за козами и другими дикими животными Робинзон, напротив, отобрал самых длинноногих, решив: охотникам, отлавливающим диких животных, приходится много бегать по труднодоступным участкам леса, поэтому длинные ноги – обязательное для всякого хорошего охотника условие.
Определенные трудности возникли с выбором туземцев, чьей профессией должно было стать строительство древесных хижин. Робинзон долго прикидывал, туземцев какого телосложения отобрать на роль строителей, пока не остановился на самых большеголовых – иначе говоря, головастых. Ведь для строительства какого-нибудь сооружения, даже простейшей древесной хижины из веток и листьев, необходима некоторая смекалка и расчет, а самыми расчетливыми и смекалистыми были, без сомнения, туземцы с самыми крупными головами. Головастые туземцы должны были обеспечить население необитаемого острова качественным и недорогим жильем, на что Робинзон очень рассчитывал.
В результате произведенного отбора образовались три группы туземцев: длинноруких, длинноногих и головастых, первым из которых надлежало заняться сбором дикорастущих фруктов, вторым – охотой на диких животных, а третьим – строительством хижин.
Так, сам того не ведая, Робинзон ввел на необитаемом острове специализацию.
Специализация, или, как ее еще называют, разделение труда – это когда одни люди занимаются сбором фруктов, другие – охотой на диких животных, а третьи – строительством хижин. Каждый занимается тем, что у него лучше получается. По этой причине фруктов при специализации собирается больше, диких животных отлавливается больше и древесных хижин строится тоже больше, в результате чего все становятся совершенно счастливы, поют песни и танцуют зажигательные народные танцы.
Когда туземцы поняли, какое светлое экономическое будущее их ожидает, они устроили Робинзону настоящую овацию.
– Наша Робин зона! Наша Робин зона! – закричали они восторженно и принялись вытаскивать из хижин, что у кого было.
Разложив что у кого было на пальмовых листьях, туземцы пригласили гостя на пиршество.
Отказавшись от грязных корешков и мохнатых гусениц – съедобных, как уверяли хозяева, – Робинзон угостился бананами и некоторыми другими фруктами. Хотя фруктов было немного. По примеру примитивных нецивилизованных народностей, туземцы жили в бедности, перебиваясь, что называется, с корешков на гусеницы, а с гусениц на корешки. Чего в туземной деревне было вволю, так дружелюбных улыбок и народных танцев под звуки деревянного там-тама.
Когда, до упаду наулыбавшись и натанцевавшись с молоденькими туземками – короче, нагостившись, – Робинзон совсем уже собрался уходить, он стал свидетелем примечательной сценки.
Какая-то туземная женщина взяла в хижине деревянный гребешок причесаться. Но, как выяснилось, это была не ее хижина и не ее гребешок, поэтому другая туземная женщина, владелица гребешка, вцепилась в волосы первой туземной женщины с воплем:
– Саммамудо корбато!
Сцепившиеся из-за гребешка женщины покатились по земле, царапая друг друга ногтями и вырывая друг у друга космы, а Робинзон покинул туземную деревню в прекрасном настроении, мысля о том, как быстро, несмотря на примитивность своего развития, туземцы обучаются. Если так продолжится дальше, туземная цивилизация не задержится в экономическом развитии, а в самые сжатые сроки создаст на необитаемом острове условия, необходимые для комфортного существования цивилизованного человека.
Дойдя до домашней пещеры, Робинзон – поскольку дело близилось к вечеру и в лесу на глазах темнело, – не стал откладывать изготовление одеяла, а сейчас же сплел его из мягкого, найденного на ближайшей опушке тростника. Одеяло вышло роскошным: пружинистым и мягким, словно перина в каюте океанского лайнера. Свою долю козлятины, которую Робинзон не забыл принести из туземной деревни, он положил в самый дальний и холодный угол пещеры, и из предосторожности укрыл мясо козьей шкурой – на том и покончил с текущими делами.
Полностью удовлетворенный произошедшими за день событиями, Робинзон поудобней устроился на надувном матрасе и заснул.
День третий
Обустройство в пещере. – Разногласия при экономическом обмене. – Робинзон вводит денежное обращение. – Банановое и молочно-мясное направление. – Соседский воришка. – Введение государственности и всеобщая мобилизация. – Южная оконечность покорена. – Историческая справка о рабовладении.
Утро следующего дня Робинзон посвятил хозяйственному обустройству.
Первым дело он решил приготовить козлятину, в опасении, как бы мясо в жарком и влажном тропическом климате не испортилось. Однако на чем приготовить – вот в чем вопрос? У Робинзона не было не только кухонной плиты, но и простых спичек, чтобы зажечь огонь: в момент кораблекрушения ему было не до спасения с корабельного камбуза кухонной плиты, сами понимаете. Единственное, что у него сохранилось с кораблекрушения – бокал и соломенная трубочка из-под коктейля, не считая, конечно, надувного матраса, на котором Робинзон ночевал, но они для приготовления козлятины категорически не подходили. Можно было засушить козлятину на солнце, благо солнце в тропическом климате палящее, но помозговав, Робинзон решил добыть огонь.
На полу своей домашней пещеры он подобрал несколько камней кремниевых пород и принялся стучать ими друг о друга, высекая искры – и искры действительно посыпались. Тогда Робинзон сложил в центре своей пещеры довольно-таки уютный очаг из камней побольше, выдернул из своей лежанки пучок тростника и изо всех сил ударил друг о друга камнями. Искры упали на сухой тростник, который сразу же загорелся.
Через минуту он уже разводил огонь, подкидывая в него принесенные с ближайшей опушки дрова, а через час было готово прекрасное жаркое из козлятины – без приправ и гарнира, но замечательно прожаренное. Перед тем, как кинуть мясо на раскаленные камни, Робинзон вовремя вспомнил о слюнявых младенческих челюстях и промыл мясо в ручье, но даже воспоминание о туземном малыше, вознамерившемся изжевать его нормальную отбивную, не испортило настроения. Короче, жаркое получилось выдающимся.
Позавтракав, Робинзон принялся за пошивку одежды из козьей шкуры. Для полного комплекта – штанов и рубашки, – шкуры было маловато, поэтому он решил ограничиться одними штанами, с тем чтобы при следующей удачной охоте обзавестись еще одной козьей шкурой на рубашку. Пока же он раскроил козью шкуру и скрепил в нужных местах колючками, получив грубые, но пригодные для ежедневного употребления штаны.
На приготовление обеда и кройку штанов ушел целое утро, поэтому в туземную деревню Робинзон отправился к полудню – ему не терпелось узнать, какие выводы сделали туземцы из его экономических задумок и каких успехов добились.
Едва выйдя к туземной деревне из леса, Робинзон обратил внимание на перемены к лучшему.
Вокруг хижин было навалено множество – гораздо больше, чем во время вечернего пиршества, – бананов и других тропических фруктов, а также пойманных, жалобно блеющих, привязанных к хижинам коз. Количество самих хижин со вчерашнего вечера тоже заметно увеличилось, ведь строительством хижин занимались теперь самые головастые туземцы, в то время как длиннорукие собирали плоды с деревьев, а длинноногие гонялись за козами. Таким образом, туземцы воспользовались преподанными им экономическими уроками – кооперацией и специализацией, – в полной мере.
Робинзон заприметил также двух вчерашних туземок, продолжавших драку из-за гребешка. Количество волос на головах дерущихся значительно уменьшилось, что было само собой разумеющимся, ведь с момента конфликта прошло не менее пятнадцати часов. Женщины продолжали проклинать и мутузить друг друга, но уже как-то рассеянно, скорее по привычке, чем из-за природной кровожадности. Рядом валялся сломанный гребешок. Видя такое, Робинзон порадовался, насколько же «твое-мое-ваше-наше», о котором туземки узнали только вчера, въелось в кровь и плоть этих необразованных людей. Они воспринимали уроки Робинзона чрезвычайно быстро, буквально впитывали их, как сухая губка впитывает влагу, на глазах превращаясь в цивилизованных, понимающих и рассчитывающих свою экономическую выгоду людей.
«Какие сообразительные», – подумал Робинзон.
Сообразительность туземцев показалась ему несколько странной. В тот момент он впервые начал подозревать, что с его необитаемым островом что-то не в порядке – не так, как с другими необитаемыми островами, о которых он читал в художественной литературе. Однако додумать мысль о странной сообразительности туземцев Робинзон не успел, потому что ему пришлось заняться другими вопросами, требовавшими настоятельного разрешения.
Несмотря на наступившее в деревне товарное изобилие, туземцы отнюдь не стали сыты и счастливы – напротив, между ними возникли принципиальные разногласия.
Да, конечно: вооружившись передовыми принципами кооперации и специализации, они за одно – сегодняшнее – утро смогли нарвать огромное количество бананов, наловить множество диких коз и выстроить несколько новых комфортабельных древесных хижин… однако теперь все эти бананы, козы и хижины принадлежали туземцам, их нарвавшим, наловившим и построившим. Раньше, до введения частной собственности на добытые продукты, каждый из туземцев до отвала наелся бы бананов, жареной козлятины, а нуждающиеся в улучшении жилищных условий туземцы переехали в новые хижины. Но теперь наесться и переехать было невозможно, потому что новоиспеченные владельцы бананов, козлятины и хижин не соглашались отдать их за просто так, а только в обмен за что-нибудь, то есть за те же хижины, козлятину и бананы. И надо же такому случиться, что владельцы бананов все как один нуждались в козлятине, владельцы козлятины нуждались в хижинах, а владельцы хижин – в бананах! Первые ни за что не соглашались отдать свои бананы за ненужные им хижины, вторые – отдать свою козлятину за ненужные им бананы, а третьи – отдать свои хижины за ненужную козлятину, в результате чего участвующие в обмене стороны так громко орали друг на друга, что на центральной поляне все вконец перепуталось и перемешалось. Робинзону с трудом удалось понять, что к чему.
Осознав проблему, Робинзон впал в задумчивость, пытаясь вспомнить, каким образом подобный конфликт разрешался в цивилизованном обществе.
– Бананы… Козлятина… Хижины… – шептал он, оглядывая скандалящих туземцев.
В голову ничего не приходило. Робинзон никак не мог сообразить, как сделать так, чтобы каждый из участников обмена получил необходимые ему продукты.
И все-таки он придумал! Поразмышляв две или три минуты, он отыскал простое и вместе с тем крайне эффективное решение.
Еще в свой вчерашний визит в туземную деревню Робинзон подметил, что туземцы используют в качестве украшений морские раковины – не такие, в которых водятся съедобные моллюски и которые он еще позавчера, ползая на коленях, собирал по побережью, а намного более красивые: большие и изогнутой формы, представляющие собой большую художественную ценность. Несомненно, эти раковины были на необитаемом острове редкостью: за все время ползания на коленях в поисках съедобных раковин ни одной такой раковины Робинзон не увидел, а если бы увидел, обязательно бы запомнил. Так вот, Робинзон спросил у владельцев бананов, имеются ли у них эти самые красивые художественные раковины. Владельцы важно закивали головами:
– Сурока! Сурока! – в том смысле, что имеются, мол.
Тогда Робинзон жестами объяснил владельцам бананов: а не хотят ли они отдать свои раковины в обмен на только что отстроенные хижины. Владельцы бананов с радостью согласились, равно как и владельцы хижин, готовые получить за свой строительный труд ценные для них предметы украшения. Однако владельцам хижин недолго было любоваться на полученные ими раковины, потому что Робинзон предложил бывшим владельцам хижин отдать раковины в обмен на козлятину, на что те опять же с радостью согласились, поскольку козлятина была им нужней раковин. Дело оставалось за малым: уговорить бывших владельцев козлятины отдать раковины бывшим владельцам бананов, которые ныне владели комфортабельными хижинами. После чего раковины совершили полный оборот и вернулись к изначальным владельцам.
Вероятно, вы, прочитавшие эти строки уважаемые дети, не совсем поняли, кто с кем и чем менялся. Но это не важно. Важно, что в результате оборота художественных раковин каждый из туземцев получил желаемый товар: бананы, козлятину или хижины, – так что распоряжениями Робинзона туземцы остались довольны и счастливы.
Доволен был и Робинзон, распорядившийся, чтобы каждый товар на необитаемом острове отныне обменивался на раковины, то есть художественные раковины использовались в качестве средства платежа.
С этого момента туземная деревня стала напоминать рынок. Со всех сторон слышалось:
– Аргубадо сурока про! Барракунда сурока пай! – то есть: меняю бананы на две раковины, или: меняю козлятину на десять раковин, ну и так далее.
Робинзон так и догадался, что, введя на необитаемом острове средство платежа, изобрел денежное обращение.
Смысл денежного обращения должен быть ясен всем. Вместо того, чтобы обменивать ненужную вещь на нужную, ненужная вещь продается, а взамен нее покупается нужная вещь. Тем самым тебе уже не надо искать такого человека, который продает нужную тебе вещь в попытке купить ненужную. Понятное дело, где такого человека найдешь? Вместо этого ты продаешь товар одному человеку – за деньги как средство платежа, – а покупаешь у другого – за те же самые деньги. В результате процесс купли-продажи становится легким и приятным. Робинзон предложил использовать в качестве денег художественные раковины, понятно почему: потому что художественные раковины были самым доступным средством платежа, которое он мог предложить. Точно так, используя раковины в качестве средства платежа, поступали некоторые племена на тропических островах, так что предложение Робинзона было естественно для тропического климата. Но конечно, другие племена использовали в качестве средства платежа и другие предметы, например, каменные жернова, такие тяжелые, что их с трудом могли поднять десятеро. По счастью, таких каменных жерновов на робинзоновом необитаемом острове не было, поэтому он и предложил использовать для денежного обращения красивые, представляющие художественную ценность раковины. Что и было с блеском исполнено.
Надо сказать, туземцы были от денежного обращения в полном восторге. Им так понравилось менять товары на раковины, а раковины на товары, что они принялись меняться без всякой необходимости – исключительно для того, чтобы лишний раз вступить в денежные отношения.
Допустим, владеющий охотничьей дубинкой туземец продавал ее другому туземцу за две раковины, а потом выкупал обратно, но уже за одну. Тот туземец, у которого оставалась на руках дубинка, но при этом чудесным образом возникала лишняя раковина, потирал от радости руки и восклицал:
– Алюмба мао! – что означало: обалдеть просто!
Второй туземец, который в результате двойной купли-продажи этой художественной раковины лишался, совсем даже не радовался, а напротив огорчался, но и он от удивления перед премудростями экономики чесал в затылке и произносил:
– Мао алюмба! – что означало: просто обалдеть!
А чтобы до второго туземца лучше доходили тонкости товарного обмена, первый туземец ударял второго дубинкой по башке, после чего шел меняться с кем-нибудь еще.
Туземцы были настолько благодарны Робинзону за его экономическое нововведение, что решили тут же означенное нововведение отпраздновать, по случаю чего принялись резать пойманных коз, намереваясь приготовить из них нормальные отбивные. Отовсюду послышалось козье блеяние, такое истошное, что Робинзону захотелось заткнуть себе уши, но козлятина ему еще не приелась, поэтому он с благосклонностью отнесся к инициативе гостеприимных хозяев.
Внезапно туземцы стали о чем-то между собой переговариваться, указывая на одного из своих, который, как выяснилось, отказался резать свою козу, а принялся ее доить. Этот сообразительный козодой подставил под козу половинку кокосового ореха и принялся интенсивно дергать козу за вымя, в результате чего из вымени в половинку кокосового ореха полилось жирное козье молоко. Все это происходило ко всеобщему туземному удивлению. Робинзон понял, что раньше дойка диких коз у туземцев его необитаемого острова не практиковалась, поэтому туземцам она была в новинку. Вскоре вокруг козодоя образовалась целая толпа, наблюдающая за его манипуляциями. Закончив дергать за вымя, козодой с благодарностью потрепал козу за спутанную бороденку, вытащил из-под нее половинку кокосового ореха и выпил содержимое, облизываясь. Толпа завистливо ахнула, а несколько человек, не успевших прирезать своих коз, побежали доить их по примеру сообразительного козодоя.
Многие из туземцев, подоив своих коз, принесли на общее пиршество половинки кокосовых орехов, полные козьего молока, но далеко не все туземцы, потому что некоторые из пойманных животных оказались не козами, а козлами.
Вам, наверное, известно такое образное выражение: как от козла молока. Это выражение означает долгое и совершенно напрасное ожидание чего-то хорошего – в том смысле, что молока от козла не дождешься. От огорчения, что козлов подоить никак не получается, многие туземцы, не успевшие прирезать своих козлов, стали-таки их резать, но далеко не все. Один головастый туземный парнишка не стал дожидаться от козла невозможного, однако и не счел нужным пустить его на котлеты, а поступил совершенно необычным образом. Он сорвал длинную и прочную лиану, обмотал ей шею своего неприкосновенного козла, а потом взгромоздился животному на спину и хлопнул по заднице. Козел, не ожидавший от своего хозяина такого запанибратского обращения, встал на дыбы, а затем, под улюлюканье публики, понес седока не разбирая дороги.
Сначала козел пронес наездника вдоль туземной деревни, затем поперек, а под конец, совсем обезумев, и по диагонали, следствием чего было несколько сбитых с ног женщин и рухнувших хижин. Только через довольно продолжительное время расстроенного козла удалось утихомирить, но обладавший неуемным характером и значительной головастостью паренек и тут не унялся, а, раздобыв где-то большую корягу, привязал к шее козла и пустил животное рысью.
Пустить козла рысью – означает не превратить вовсе козла в рысь, то есть большую дикую кошку с пушистыми ушами, и даже не заставить козла бежать наподобие рыси, как вы могли подумать, а заставить козла бежать, заставляя его ставить на землю одновременно одну переднюю и одну заднюю ногу. А рысь здесь совершенно ни при чем. Если хотите, можете встать на четвереньки и попробовать передвигаться на четвереньках рысью, одновременно опуская одну переднюю и одну заднюю ногу – тогда вы лучше поймете, как передвигался пущенный рысью козел.
Помимо того, что козел передвигался рысью, он еще тащил за собой привязанную к нему большую корягу, оставляя на земле глубокую черную борозду.
Это навело Робинзона на мысль.
– С какой стати собирать бананы, с опасностью для жизни лазая по скользким пальмовым стволам? – обратился он с речью к собравшимся. – Те же самые бананы, оставаясь в абсолютной безопасности, можно выращивать поблизости от своего жилища. Для этого достаточно заложить банановую плантацию, с которой дважды в день – а может, и чаще, поскольку климат на нашем необитаемом острове тропический, – собирать выращенный урожай. Также нет смысла гоняться за дикими козами по всему острову, когда тех же самых коз, еще и поупитанней, можно выращивать самостоятельно. За питанием для коз дело не станет! Во-первых, урожай от земледелия обеспечит не только нас, но и поголовье нашего скота, а во-вторых, коз можно выпускать пастись самостоятельно. Для этого, конечно, необходимо предварительно приручить их, в крайнем случае, привязывать к дереву длинной лианой, чтобы коза не одичала и не убежала обратно в лес, или построить для них специальные загоны. Это намного эффективней охоты на диких животных или собирательства диких овощей. За чем дело стало?
Утро следующего дня Робинзон посвятил хозяйственному обустройству.
Первым дело он решил приготовить козлятину, в опасении, как бы мясо в жарком и влажном тропическом климате не испортилось. Однако на чем приготовить – вот в чем вопрос? У Робинзона не было не только кухонной плиты, но и простых спичек, чтобы зажечь огонь: в момент кораблекрушения ему было не до спасения с корабельного камбуза кухонной плиты, сами понимаете. Единственное, что у него сохранилось с кораблекрушения – бокал и соломенная трубочка из-под коктейля, не считая, конечно, надувного матраса, на котором Робинзон ночевал, но они для приготовления козлятины категорически не подходили. Можно было засушить козлятину на солнце, благо солнце в тропическом климате палящее, но помозговав, Робинзон решил добыть огонь.
На полу своей домашней пещеры он подобрал несколько камней кремниевых пород и принялся стучать ими друг о друга, высекая искры – и искры действительно посыпались. Тогда Робинзон сложил в центре своей пещеры довольно-таки уютный очаг из камней побольше, выдернул из своей лежанки пучок тростника и изо всех сил ударил друг о друга камнями. Искры упали на сухой тростник, который сразу же загорелся.
Через минуту он уже разводил огонь, подкидывая в него принесенные с ближайшей опушки дрова, а через час было готово прекрасное жаркое из козлятины – без приправ и гарнира, но замечательно прожаренное. Перед тем, как кинуть мясо на раскаленные камни, Робинзон вовремя вспомнил о слюнявых младенческих челюстях и промыл мясо в ручье, но даже воспоминание о туземном малыше, вознамерившемся изжевать его нормальную отбивную, не испортило настроения. Короче, жаркое получилось выдающимся.
Позавтракав, Робинзон принялся за пошивку одежды из козьей шкуры. Для полного комплекта – штанов и рубашки, – шкуры было маловато, поэтому он решил ограничиться одними штанами, с тем чтобы при следующей удачной охоте обзавестись еще одной козьей шкурой на рубашку. Пока же он раскроил козью шкуру и скрепил в нужных местах колючками, получив грубые, но пригодные для ежедневного употребления штаны.
На приготовление обеда и кройку штанов ушел целое утро, поэтому в туземную деревню Робинзон отправился к полудню – ему не терпелось узнать, какие выводы сделали туземцы из его экономических задумок и каких успехов добились.
Едва выйдя к туземной деревне из леса, Робинзон обратил внимание на перемены к лучшему.
Вокруг хижин было навалено множество – гораздо больше, чем во время вечернего пиршества, – бананов и других тропических фруктов, а также пойманных, жалобно блеющих, привязанных к хижинам коз. Количество самих хижин со вчерашнего вечера тоже заметно увеличилось, ведь строительством хижин занимались теперь самые головастые туземцы, в то время как длиннорукие собирали плоды с деревьев, а длинноногие гонялись за козами. Таким образом, туземцы воспользовались преподанными им экономическими уроками – кооперацией и специализацией, – в полной мере.
Робинзон заприметил также двух вчерашних туземок, продолжавших драку из-за гребешка. Количество волос на головах дерущихся значительно уменьшилось, что было само собой разумеющимся, ведь с момента конфликта прошло не менее пятнадцати часов. Женщины продолжали проклинать и мутузить друг друга, но уже как-то рассеянно, скорее по привычке, чем из-за природной кровожадности. Рядом валялся сломанный гребешок. Видя такое, Робинзон порадовался, насколько же «твое-мое-ваше-наше», о котором туземки узнали только вчера, въелось в кровь и плоть этих необразованных людей. Они воспринимали уроки Робинзона чрезвычайно быстро, буквально впитывали их, как сухая губка впитывает влагу, на глазах превращаясь в цивилизованных, понимающих и рассчитывающих свою экономическую выгоду людей.
«Какие сообразительные», – подумал Робинзон.
Сообразительность туземцев показалась ему несколько странной. В тот момент он впервые начал подозревать, что с его необитаемым островом что-то не в порядке – не так, как с другими необитаемыми островами, о которых он читал в художественной литературе. Однако додумать мысль о странной сообразительности туземцев Робинзон не успел, потому что ему пришлось заняться другими вопросами, требовавшими настоятельного разрешения.
Несмотря на наступившее в деревне товарное изобилие, туземцы отнюдь не стали сыты и счастливы – напротив, между ними возникли принципиальные разногласия.
Да, конечно: вооружившись передовыми принципами кооперации и специализации, они за одно – сегодняшнее – утро смогли нарвать огромное количество бананов, наловить множество диких коз и выстроить несколько новых комфортабельных древесных хижин… однако теперь все эти бананы, козы и хижины принадлежали туземцам, их нарвавшим, наловившим и построившим. Раньше, до введения частной собственности на добытые продукты, каждый из туземцев до отвала наелся бы бананов, жареной козлятины, а нуждающиеся в улучшении жилищных условий туземцы переехали в новые хижины. Но теперь наесться и переехать было невозможно, потому что новоиспеченные владельцы бананов, козлятины и хижин не соглашались отдать их за просто так, а только в обмен за что-нибудь, то есть за те же хижины, козлятину и бананы. И надо же такому случиться, что владельцы бананов все как один нуждались в козлятине, владельцы козлятины нуждались в хижинах, а владельцы хижин – в бананах! Первые ни за что не соглашались отдать свои бананы за ненужные им хижины, вторые – отдать свою козлятину за ненужные им бананы, а третьи – отдать свои хижины за ненужную козлятину, в результате чего участвующие в обмене стороны так громко орали друг на друга, что на центральной поляне все вконец перепуталось и перемешалось. Робинзону с трудом удалось понять, что к чему.
Осознав проблему, Робинзон впал в задумчивость, пытаясь вспомнить, каким образом подобный конфликт разрешался в цивилизованном обществе.
– Бананы… Козлятина… Хижины… – шептал он, оглядывая скандалящих туземцев.
В голову ничего не приходило. Робинзон никак не мог сообразить, как сделать так, чтобы каждый из участников обмена получил необходимые ему продукты.
И все-таки он придумал! Поразмышляв две или три минуты, он отыскал простое и вместе с тем крайне эффективное решение.
Еще в свой вчерашний визит в туземную деревню Робинзон подметил, что туземцы используют в качестве украшений морские раковины – не такие, в которых водятся съедобные моллюски и которые он еще позавчера, ползая на коленях, собирал по побережью, а намного более красивые: большие и изогнутой формы, представляющие собой большую художественную ценность. Несомненно, эти раковины были на необитаемом острове редкостью: за все время ползания на коленях в поисках съедобных раковин ни одной такой раковины Робинзон не увидел, а если бы увидел, обязательно бы запомнил. Так вот, Робинзон спросил у владельцев бананов, имеются ли у них эти самые красивые художественные раковины. Владельцы важно закивали головами:
– Сурока! Сурока! – в том смысле, что имеются, мол.
Тогда Робинзон жестами объяснил владельцам бананов: а не хотят ли они отдать свои раковины в обмен на только что отстроенные хижины. Владельцы бананов с радостью согласились, равно как и владельцы хижин, готовые получить за свой строительный труд ценные для них предметы украшения. Однако владельцам хижин недолго было любоваться на полученные ими раковины, потому что Робинзон предложил бывшим владельцам хижин отдать раковины в обмен на козлятину, на что те опять же с радостью согласились, поскольку козлятина была им нужней раковин. Дело оставалось за малым: уговорить бывших владельцев козлятины отдать раковины бывшим владельцам бананов, которые ныне владели комфортабельными хижинами. После чего раковины совершили полный оборот и вернулись к изначальным владельцам.
Вероятно, вы, прочитавшие эти строки уважаемые дети, не совсем поняли, кто с кем и чем менялся. Но это не важно. Важно, что в результате оборота художественных раковин каждый из туземцев получил желаемый товар: бананы, козлятину или хижины, – так что распоряжениями Робинзона туземцы остались довольны и счастливы.
Доволен был и Робинзон, распорядившийся, чтобы каждый товар на необитаемом острове отныне обменивался на раковины, то есть художественные раковины использовались в качестве средства платежа.
С этого момента туземная деревня стала напоминать рынок. Со всех сторон слышалось:
– Аргубадо сурока про! Барракунда сурока пай! – то есть: меняю бананы на две раковины, или: меняю козлятину на десять раковин, ну и так далее.
Робинзон так и догадался, что, введя на необитаемом острове средство платежа, изобрел денежное обращение.
Смысл денежного обращения должен быть ясен всем. Вместо того, чтобы обменивать ненужную вещь на нужную, ненужная вещь продается, а взамен нее покупается нужная вещь. Тем самым тебе уже не надо искать такого человека, который продает нужную тебе вещь в попытке купить ненужную. Понятное дело, где такого человека найдешь? Вместо этого ты продаешь товар одному человеку – за деньги как средство платежа, – а покупаешь у другого – за те же самые деньги. В результате процесс купли-продажи становится легким и приятным. Робинзон предложил использовать в качестве денег художественные раковины, понятно почему: потому что художественные раковины были самым доступным средством платежа, которое он мог предложить. Точно так, используя раковины в качестве средства платежа, поступали некоторые племена на тропических островах, так что предложение Робинзона было естественно для тропического климата. Но конечно, другие племена использовали в качестве средства платежа и другие предметы, например, каменные жернова, такие тяжелые, что их с трудом могли поднять десятеро. По счастью, таких каменных жерновов на робинзоновом необитаемом острове не было, поэтому он и предложил использовать для денежного обращения красивые, представляющие художественную ценность раковины. Что и было с блеском исполнено.
Надо сказать, туземцы были от денежного обращения в полном восторге. Им так понравилось менять товары на раковины, а раковины на товары, что они принялись меняться без всякой необходимости – исключительно для того, чтобы лишний раз вступить в денежные отношения.
Допустим, владеющий охотничьей дубинкой туземец продавал ее другому туземцу за две раковины, а потом выкупал обратно, но уже за одну. Тот туземец, у которого оставалась на руках дубинка, но при этом чудесным образом возникала лишняя раковина, потирал от радости руки и восклицал:
– Алюмба мао! – что означало: обалдеть просто!
Второй туземец, который в результате двойной купли-продажи этой художественной раковины лишался, совсем даже не радовался, а напротив огорчался, но и он от удивления перед премудростями экономики чесал в затылке и произносил:
– Мао алюмба! – что означало: просто обалдеть!
А чтобы до второго туземца лучше доходили тонкости товарного обмена, первый туземец ударял второго дубинкой по башке, после чего шел меняться с кем-нибудь еще.
Туземцы были настолько благодарны Робинзону за его экономическое нововведение, что решили тут же означенное нововведение отпраздновать, по случаю чего принялись резать пойманных коз, намереваясь приготовить из них нормальные отбивные. Отовсюду послышалось козье блеяние, такое истошное, что Робинзону захотелось заткнуть себе уши, но козлятина ему еще не приелась, поэтому он с благосклонностью отнесся к инициативе гостеприимных хозяев.
Внезапно туземцы стали о чем-то между собой переговариваться, указывая на одного из своих, который, как выяснилось, отказался резать свою козу, а принялся ее доить. Этот сообразительный козодой подставил под козу половинку кокосового ореха и принялся интенсивно дергать козу за вымя, в результате чего из вымени в половинку кокосового ореха полилось жирное козье молоко. Все это происходило ко всеобщему туземному удивлению. Робинзон понял, что раньше дойка диких коз у туземцев его необитаемого острова не практиковалась, поэтому туземцам она была в новинку. Вскоре вокруг козодоя образовалась целая толпа, наблюдающая за его манипуляциями. Закончив дергать за вымя, козодой с благодарностью потрепал козу за спутанную бороденку, вытащил из-под нее половинку кокосового ореха и выпил содержимое, облизываясь. Толпа завистливо ахнула, а несколько человек, не успевших прирезать своих коз, побежали доить их по примеру сообразительного козодоя.
Многие из туземцев, подоив своих коз, принесли на общее пиршество половинки кокосовых орехов, полные козьего молока, но далеко не все туземцы, потому что некоторые из пойманных животных оказались не козами, а козлами.
Вам, наверное, известно такое образное выражение: как от козла молока. Это выражение означает долгое и совершенно напрасное ожидание чего-то хорошего – в том смысле, что молока от козла не дождешься. От огорчения, что козлов подоить никак не получается, многие туземцы, не успевшие прирезать своих козлов, стали-таки их резать, но далеко не все. Один головастый туземный парнишка не стал дожидаться от козла невозможного, однако и не счел нужным пустить его на котлеты, а поступил совершенно необычным образом. Он сорвал длинную и прочную лиану, обмотал ей шею своего неприкосновенного козла, а потом взгромоздился животному на спину и хлопнул по заднице. Козел, не ожидавший от своего хозяина такого запанибратского обращения, встал на дыбы, а затем, под улюлюканье публики, понес седока не разбирая дороги.
Сначала козел пронес наездника вдоль туземной деревни, затем поперек, а под конец, совсем обезумев, и по диагонали, следствием чего было несколько сбитых с ног женщин и рухнувших хижин. Только через довольно продолжительное время расстроенного козла удалось утихомирить, но обладавший неуемным характером и значительной головастостью паренек и тут не унялся, а, раздобыв где-то большую корягу, привязал к шее козла и пустил животное рысью.
Пустить козла рысью – означает не превратить вовсе козла в рысь, то есть большую дикую кошку с пушистыми ушами, и даже не заставить козла бежать наподобие рыси, как вы могли подумать, а заставить козла бежать, заставляя его ставить на землю одновременно одну переднюю и одну заднюю ногу. А рысь здесь совершенно ни при чем. Если хотите, можете встать на четвереньки и попробовать передвигаться на четвереньках рысью, одновременно опуская одну переднюю и одну заднюю ногу – тогда вы лучше поймете, как передвигался пущенный рысью козел.
Помимо того, что козел передвигался рысью, он еще тащил за собой привязанную к нему большую корягу, оставляя на земле глубокую черную борозду.
Это навело Робинзона на мысль.
– С какой стати собирать бананы, с опасностью для жизни лазая по скользким пальмовым стволам? – обратился он с речью к собравшимся. – Те же самые бананы, оставаясь в абсолютной безопасности, можно выращивать поблизости от своего жилища. Для этого достаточно заложить банановую плантацию, с которой дважды в день – а может, и чаще, поскольку климат на нашем необитаемом острове тропический, – собирать выращенный урожай. Также нет смысла гоняться за дикими козами по всему острову, когда тех же самых коз, еще и поупитанней, можно выращивать самостоятельно. За питанием для коз дело не станет! Во-первых, урожай от земледелия обеспечит не только нас, но и поголовье нашего скота, а во-вторых, коз можно выпускать пастись самостоятельно. Для этого, конечно, необходимо предварительно приручить их, в крайнем случае, привязывать к дереву длинной лианой, чтобы коза не одичала и не убежала обратно в лес, или построить для них специальные загоны. Это намного эффективней охоты на диких животных или собирательства диких овощей. За чем дело стало?