Страница:
В момент, когда Робинзон это произнес, из-под его подмышки высунулась чья-то голова, со словами:
– Я, дорогая Робин зона, готов показать вам самый прочный материал на острове. Можете обращаться ко мне за советами в любое время суток.
Впоследствии Робинзон часто обращался за советами к этому туземцу, имевшему обыкновение выныривать из-под его подмышки в нужный момент. Поскольку этот туземный выныра обожал давать советы, Робинзон прозвал его Советником.
Советник взялся проводить Робинзона в место, где, по его словам, находится самый прочный на необитаемом острове материал.
– Ты точно знаешь, где? – переспросил Робинзон.
Советник как будто оскорбился.
– Если Робин зона не верит, пускай спросит любого в деревне. Все равно не найдет во всей Северной оконечности никого более, чем я, преданного и бескорыстного.
– Хорошо, хорошо, – успокоил его Робинзон, а сам подумал:
«Какой обидчивый!»
Место, по уверениям Советника, отстояло довольно далеко от туземной деревни, а дорога была скверной.
Помимо обычной охраны, состоящей из Дуболома и Мозгоправа, Робинзон взял с собой четырех южан, наиболее сильных и рослых, которых задумал использовать в качестве носильщиков. Он мог себе это позволить, потому что содержал себя за счет государственной казны – то есть двадцатины, которую каждый туземец продолжал сдавать Робинзону, чтобы тот тратил продукты на общественное благо. Вот Робинзон и решил потратить часть государственной двадцатины на носильщиков. Почему нет, в самом деле?
«Не худо бы заменить двадцатину на пятнадцатину, – мелькнула у Робинзона дельная мысль. – Как только заменю хрупкие художественные раковины на новый материал, обязательно введу пятнадцатину. Сдается мне, что пятнадцатина более справедлива, чем двадцатина».
Пока же он велел выломать пару длинных и прочных шестов, а к ним несколько поперечных перекладин потолще, а когда приказание было исполнено, распорядился соорудить из принесенных шестов и перекладин паланкин – такую карету навроде носилок, которую везут не лошади, а государственные рабы. Затем велел рабам поднять паланкин на плечи, а сам, предвкушая легкий и безопасный путь, устроился сверху.
Ехать в паланкине оказалось намного удобней, чем идти пешком. Впереди шагал, указывая дорогу, Советник, за ним следовали рабы с паланкином на плечах и удобно развалившимся в нем Робинзоном, а замыкали процессию Дуболом с Мозгоправом, один из которых кушал ананас, сплевывая твердую кожуру на дорогу. Как видите, Робинзон не обманул охранников по поводу оплаты: он каждый час расплачивался с ними ананасами, получаемыми в государственную казну, а заинтересованные в ананасах охранники зорко высматривали малейшую для робинзонова здоровья опасность.
По счастью, никакой опасности не было – ни диких зверей, ни вороватых на руку южан, – поэтому все благополучно добрались до дальнего мыса необитаемого острова – самой северной точки Северной оконечности.
Ничего, кроме скал, на самой северной точке необитаемого острова не находилось.
Робинзон поначалу расстроился, подумав, что Советник хочет показать ему в качестве самого прочного на необитаемом острове материала обыкновенные скалы. Камни, из которых состоят скалы, – материал, без сомнения, весьма и весьма прочный, однако для использования в качестве денег они вряд ли годились. Выдалбливать из скал каменные жернова – такого в голову Робинзона придти, разумеется, не могло. Робинзон хотел заменить хрупкие художественные раковины чем-нибудь еще, а чем – ему самому не было известно.
И вдруг…
– Боффа! Смотрите! – крикнул кто-то из охранников.
Робинзон посмотрел и увидел силуэт какого-то плоского корабля, приставшего к берегу – точнее, выброшенного на прибрежную отмель. С громким криком радости он соскочил – нет, буквально слетел! – с паланкина и кинулся в направлении корабля, а обслуживавшая его процессия кинулась следом. Каким же было всеобщее разочарование, когда выяснилось: это никакой корабль, а пустая, покинутая экипажем баржа, на которой не было буквально ничего, что могло бы пригодиться молодой экономике Северной оконечности.
С некоторым трудом Робинзону удалось залезть на баржу. Он походил по ее гулкому днищу, заглянул внутрь, но ничего, кроме пустого металлического помещения не увидел. Держащийся рядом Советник пристально наблюдал на гримасами на робинзоновом лице и при виде написанного на нем недовольства постарался выразить такое же.
– Глупая жестянка! – сказал Советник обиженно. – Мусор, загрязняющий воды мирового океана! Безобразие какое!
Было видно, что о существовании баржи ему известно не было. Ничего удивительного, ведь оторвавшуюся от буксира баржу прибило к берегу недавним, случившимся всего четыре дня назад ураганом – тем самым, потопившим океанский лайнер, благодаря чему Робинзон оказался на необитаемом острове.
– Так что насчет прочного материала? – проворчал Робинзон, спрыгивая с баржи на песок.
Он собирался выругать своего непрошеного Советника за напрасное путешествие и повернуть процессию обратно.
Тут Советник подвел Робинзона к находящимся невдалеке от баржи скалам, на которых были заметны желтоватые потеки, как будто кто-то пролил на скалы яичный желток. Вначале Робинзон так и подумал: птицы свили себе гнезда на скалах, потом от сильного порыва ветра яйца вывалились из гнезд и на скалах образовались желтоватые потеки, – но, приглядевшись, обнаружил, что эти потеки имеют другое, геологическое, происхождение. На поверхность скал выступала подземная жила металла тускло-желтоватого цвета, в котором Робинзон с замиранием сердца узнал золото.
– Молодчина, Советник! – вскричал Робинзон, обращаясь к своему потрепанному проводнику, на что тот, скрывая появившийся в глазах блеск, ответствовал:
– Рады стараться!
Из дальнейших объяснений туземцев удалось узнать, что выходящая на поверхность золотая жила известна им испокон веков, но они этим золотом не пользуются – золото на необитаемом острове без надобности, – разве что туземные женщины вставляют себе золотые украшения в уши и ноздри.
Это было то, что Робинзон искал!
Правда, на поверхность выходила цельная золотая жила, а не так называемый золотой песок, который старатели вымывают из обычного песка с помощью специальных приспособлений. Если бы на необитаемом острове обнаружились залежи золотого песка, туземцы могли бы производить покупки, отвешивая за товар определенное количество весовых единиц песка, но как быть с цельным куском золота: чем этот цельный кусок удобней цельной раковины, которую нельзя расколоть надвое без потери целого? Робинзон знал, чем. Во-первых, цельный кусок золота можно разрезать надвое, и золото от такой операции нисколько не потеряет в своих качествах, как раковина.
Во-вторых, Робинзон предполагал взвесить определенные куски золота, а чтобы было понятно, сколько в куске весовых единиц отчеканить на этом куске количество взвешенных единиц. Об этом он и распорядился.
Носильщики, действуя по указаниям Робинзона, выломали из скал множество золотых самородков и наделали из них маленьких золотых лепешек. Они делали их таким способом: клали золото на камень и начинали дубасить по нему другим камнем: бац! бац! бац! – в результате чего из золотых самородков и получались золотые лепешки.
Лепешки оказались разными по размеру, поэтому Робинзон приказал разложить их по пяти кучкам, а когда носильщики это выполнили, отчеканить на каждой лепешке размер. Самая маленькая золотая лепешка была принята за одну лепешку, а лепешки побольше – за две, три, пять и десять маленьких лепешек. В результате на каждой лепешке носильщиками была отчеканена цифра: одна, две, три, пять, десять, – и название: золотых лепешек.
Робинзон приказал Мозгоправу охранять золотую жилу днем и ночью, так чтобы ни одна мышь не проскочила, после чего забрал полученные золотые лепешки себе – то есть в государственную казну, – и взгромоздился на паланкин. Носильщики взвалили паланкин на плечи и понесли обратно, в туземную деревню.
В деревне в качестве средства платежа продолжали обращаться художественные раковины, но это продолжалось недолго. Как только Робинзон возвратился в деревню, он пустил золотые лепешки в оборот – расплатился ими, во-первых, с Дуболомом, во-вторых, с женщиной, которая производила влажную уборку в его домашней пещере, а еще прикупил на рынке кое-каких необходимых ему вещей. Дуболом и женщина для влажной уборки, получившие золотые лепешки на руки, расплатились за какие-то свои покупки, следующие владельцы золотых лепешек за свои – и через десять минут на необитаемом острове было налажено металлическое обращение.
Вы, разумеется, догадались, что золотыми лепешками являлись обыкновенные монеты. Какая разница, как назвать монеты: рублями, лепешками или как-то еще? Главное, чтобы они исполняли свои функции средства платежа, то есть обращались на рынке без опасности быть раскоканными, как это случалось в художественными раковинами.
Короче, вскоре после возвращения Робинзона – благо диалектика на необитаемом острове была необычайно ускоренной, прямо-таки стремительной, – жители Северной оконечности торговали на рынке на золотые лепешки, а не на художественные раковины, как прежде. Уже не слышались, как двадцать минут назад, предложения:
– Весенняя скидка! Гроздь бананов всего за десять раковин! Невероятно дешево!
Нет, продавцы кричали:
– Весенняя скидка! Гроздь бананов всего за две золотых лепешки! Невероятно дешево!
Самым удобным было то, что продавец мог расплатиться несколькими монетами: например, дать покупателю тяжелую монету в десять лепешек, или две монеты в пять лепешек, или три монеты в две, три и пять лепешек, ну и так далее. Монеты не требовалось взвешивать, потому что их вес был выдавлен на поверхности.
Слушая, как туземцы торгуются друг с другом, Робинзон радовался всем сердцем. Что бы случилось с необитаемым островом, ели бы не он, очутившийся на острове в результате кораблекрушения? Оставаться бы туземцам в невежестве до скончания веков. Как говорится, не было счастья, да несчастье помогло.
Но нужно было еще многое, очень многое сделать, потому что одно экономическое нововведение требовало другого.
С введением на острове металлического обращения появилась необходимость заменить налоговую систему. Домашняя пещера Робинзона была полна продуктов, собранных в качестве двадцатины: продукты портились, потому что их было слишком много. В этом отношении гораздо более приемлемым было собирать двадцатину не портящимися золотыми лепешками, что Робинзон не преминул исполнить.
– Собрание! Общее собрание! – прокричал он со своего паланкина.
– Там! Там! Там! – забили там-тамы.
Когда туземный народ собрался на площади, Робинзон обратился к нему с речью.
– Друзья! – сказал Робинзон, обращаясь к подданным Северной оконечности, как всегда, по-дружески. – Я подумал и принял решение несколько пересмотреть систему налогообложения, всем вам известную двадцатину. Во-первых, теперь вы торгуете и покупаете за золотые лепешки, а не художественные раковины, как прежде. Во-вторых, вы, как я погляжу, начали работать семействами. То есть родственники объединяются в семейные коллективы, трудящиеся над выполнением какой-либо производственной задачи: ловят рыбы, или выращивают овощи, или охотятся. Так мы теперь и будем теперь платить: с семейных коллективов. Каждый коллектив обязан перечислять в государственную казну десятую часть тех монет, которые получит при продаже товара, а двадцатина с добываемых продуктов – вы слышите, друзья мои?! – отменяется как несправедливая.
Робинзон верно подметил, что с некоторых пор туземцы стали объединяться в семейные коллективы, которые в цивилизованной экономике называют компаниями. Робинзон об этом не знал, поэтому и назвал компании семейными коллективами, тем более что на начальном этапе своего существования они состояли в основном из членов семейств.
– Все всё поняли? – подсказал, высовывая голову из-под робинзоновой подмышки, его Советник.
Народ понял.
– А почему не аплодируете?
Туземцы зааплодировали и начали расходиться.
– Нет, нет, погодите! – остановил их Робинзон.
Он вовремя сообразил, что мало обязать семейные коллективы платить десятую часть от полученных денег – надо проследить за тем, сколько они платят и платят ли вообще. Ведь туземцы могли сжульничать и уменьшить сумму платежа или просто неправильно посчитать, в результате чего государственная казна Северной оконечности понесла бы большие потери. Поэтому Робинзон объявил туземцам, что для контроля за суммой уплаченных налогов они должны вести специальные книги, в которых записывать все операции компании.
– А что такое книги? – удивились туземцы.
– Ну, это просто, – ответил Робинзон и попросил нарвать ему побольше лавровых листьев. – Смотрите, как делается книга, – добавил он, складывая лавровые листы один на другой и скрепляя их колючкой.
Вы, уважаемые дети, тоже можете попробовать сделать такую книгу. Для этого вы должны найти на кухне пакетик с лавровыми листьями – вы ведь знаете, где мама хранит лаврушку? – и скрепить листья булавкой, как это сделал Робинзон. Конечно. Робинзон использовал не булавку, а колючки, но это потому, что у него на необитаемом острове не было под рукой булавки, зато были заросли колючего кустарника, которые у вас – по той причине, что вы находитесь дома, а не на необитаемом острове, – как раз отсутствуют. Так что скорей берите булавку и скрепляйте ей лавровые листья – если, конечно, вам интересно посмотреть на книгу, сделанную Робинзоном на необитаемом острове. Получится множество скрепленных колючкой листов, которые, во-первых, не рассыпаются в руках, а во-вторых, странички можно листать при просмотре. Не слишком удобно, но в отсутствии бумаги сгодится.
– Это книга, – сказал Робинзон туземцам, – В нее вы можете записывать все, что захотите. Вот такими книгами я предлагаю вам запастись и начать записывать в них каждую хозяйственную операцию, например, сколько ваш семейный коллектив собрал бананов, сколько бананов продал и за какую цену. По окончании каждого дня вы станете подсчитывать полученную сумму и перечислять десятую часть в государственную казну.
Через пять минут поблизости туземной деревни не осталось ни одного целого лавра: исполнительные туземцы ободрали с них листья на книги. Теперь каждый продавец записывал хозяйственную операцию в книгу из лавровых листов. Если раньше покупатель передавал продавцу деньги, а продавец покупателю товар, на том, довольные друг другом, они расставались, то теперь каждый из них записывал в свою книгу, сколько чего и почем купил. Так на необитаемом острове возникла бухгалтерия.
К сожалению, при введении бухгалтерии не обошлось без неприятных сюрпризов.
Уже после общего собрания, прогуливаясь по рынку с мыслью купить что-нибудь на обед, Робинзон увидел, как один хитрец, продавший товара на пять монет, записал в учетную книгу четыре, в расчете заплатить поменьше денег в государственную казну.
– Что ты делаешь, такой-сякой? – закричал на хитреца Робинзон.
– А что я? Я ничего не делаю. Допустил арифметическую ошибку, прошу прощения, – попытался вывернуться продавец, но Робинзон ему не поверил.
Дуболом, ясное дело, отмутузил хитреца своей свежеотструганной дубинкой, но Робинзон снова задумался. Кто, в самом деле, мог поручиться, что остальные туземцы, подобно этому торговцу, не начнут хитрить, записывая в учетные книги уменьшенные суммы?
Подумав, он решил ответить на хитрость хитростью.
Робинзон придумал следующий трюк: не сразу записывать хозяйственные операции в книги, а составлять книги из уже заполненных лавровых листов. При этом листы следовало заполнять обоим участникам сделки: как продавцу, так и покупателю. Например, продается банановая гроздь. Продавец берет два листа лаврушки и рисует – записывает то есть, – на каждом из листочков себя и банановую гроздь, которую продает, а покупатель подрисовывает на обоих листочках себя. Получается два заполненных лавровых листа, один из которых остается у продавца, а второй передается покупателю. Потом и продавец, и покупатель подшивают свои – абсолютно одинаковые! – листы в книги, на основании которых уплачивается десятина.
Вы поняли, уважаемые дети, что это за листы? Это хозяйственные документы. А если поняли, тогда ответьте, зачем при такой технологии туземцам понадобился дикобраз, и не один маленький дикобраз на все туземное поселение, а взрослый здоровенный дикобраз на каждого уличного торговца.
Не знаете? Хорошо, я вам объясню.
Каждый торговец за день продает множество товаров, тем самым вынужден оформлять множество лавровых листов – документов. А куда их торговцу складывать до вечера, пока он не подошьет все собранные за день лавровые листочки в толстую лавровую книгу? Нужно было такое место, в котором листы лаврушки находились бы в полной сохранности: чтобы они не потерялись и их не сдуло ветром, – в то же время эти листочки должны были быть под рукой, чтобы торговец был в курсе, сколько товара продал за день. Для этого и понадобился дикобраз. Торговец усаживал дикобраза – живого, разумеется, – рядом с собой и, заполнив листок лаврушки данными о хозяйственной операции, накалывал его на иголки дикобраза, чтобы листок не потерялся.
Вследствие ускоренной на необитаемом острове диалектики туземцы были чрезвычайно сообразительным народом и насчет дикобразов сообразили сразу, не успел Робинзон отдать приказание. Моментально рядом с каждым продавцом появился живой дикобраз с наколотыми на его иголки лавровыми листами, а чтобы дикобраз лежал смирно и не дергался, в зубы ему засовывали морковку, которую дикобразы страшно любят. Так и торговали: продавец препирался с покупателем по поводу цены, а дикобразы располагались у ног и, не обращая внимания на крики и наколотую на спину лаврушку, мирно хрустели морковками.
Все бы ничего – одна беда: поскольку каждый семейный коллектив имел свою книгу, а семейств на необитаемом острове было множество, проверять книги каждого туземного семейства у Робинзона не было времени. Оно и понятно, ведь Робинзон был главным Робинзоном Северной оконечности, откуда же у него свободное время?
Как всегда, когда Робинзону требовался совет, из-под его подмышки вынырнула голова Советника.
– А что если Робин зона поручит мне проверять книги и собирать десятину? – предложила голова.
– Тебе? – удивился Робинзон.
– Зачем Робин зоне утруждать себе лишней работой, беспокоиться о том, правильно ли они все подсчитают? – продолжал коварный Советник. – Проще поручить черновую работу по сбору десятине мне, а уж я прослежу, чтобы все на необитаемом острове было тип-топ, и десятина собирались полностью, до последней золотой лепешки.
– В самом деле, – задумался Робинзон.
– Наша дорогая Робин зона согласна? – сделал невинное лицо Советник.
– Погоди, – спохватился Робинзон. – А что ты хочешь за труды? Не слишком много попросишь?
– Обижаете, начальник, – воскликнул Советник, чуть не плача. – Да разве я жадный? Назовите количество лепешек, которые вы хотите собирать за день, и я выложу их на блюдечке. А если соберу больше, заберу лишнее в оплату, за беспокойство. Разве это не справедливо?
– Да… Вероятно, справедливо, – согласился Робинзон.
– Я могу приступить?
– Приступай, – решился Робинзон.
Он подумал, что самому ему и в самом деле хлопотно проверять книги и собирать десятину, а Советник среди туземцев свой – ему, безусловно, сподручней.
После этого Робинзон смог наконец пообедать.
Откуда у Робинзона деньги на обед, можете спросить вы. Ну как откуда – из государственной казны, разумеется. Не только же Дуболому с Мозгоправом, или женщине для влажной уборке Робинзон платил, но и себе тоже. Поскольку Робинзон занимал самый на необитаемом острове важнейший государственный пост – пост главного Робинзона Северной оконечности, – ему полагался самый большой оклад из государственной казны, поэтому деньги на обед у него были.
Походив по рынку в размышлениях, чем бы пообедать, он выбрал золотистую гроздь бананов, пару ананасов с розовой кожурой, которые очень любил, также пару морских рыбин с разинутыми зубастыми ртами, еще плетеную корзиночку винограда и плод хлебного дерева на закуску, расплатившись за все золотыми лепешками.
Для золотых лепешек Робинзон сшил себе – верней, приказал сшить, – большой кожаный мешочек из козьей шкуры. Он повесил мешочек на шею и назвал его государственным бюджетом, поскольку бюджет в переводе с английского означает: кожаный мешочек для денег и драгоценностей. Еще Робинзон решил завести в ближайшее время кухарку, чтобы готовила в домашней пещере пищу. Зачем терять драгоценное время на приготовление пищи тому, кого ждут неотложные государственные дела?
Обедая, Робинзон обдумывал, на что бы еще, кроме кухарки, потратить государственный бюджет. За время обеда денег в государственный бюджет прибывало и прибывало, так что робинзонова шея под его тяжестью начинала склоняться к земле и побаливать.
Помозговав как следует, Робинзон решил выполнить данное когда-то туземному народу обещание и выстроить через близлежащий ручей мост, чтобы туземцы могли перебираться на другую сторону ручья посуху, а не вброд, как делали до этого.
«Почему нет, если средства в государственном бюджете имеются?».
С мыслью о том, как обрадуются туземцы новому мосту, как еще больше зауважают Робинзона, заботящегося о том, чтобы туземцы не замочили ноги при переходе на другую сторону ручья, он, сытый и отдохнувший, выделил на строительство определенную смету, то есть отсыпал из государственного бюджета достаточное количество золотых лепешек. Затем Робинзон кликнул желающих потрудиться на общественное благо. Видя гору рассыпанных по земле золотых лепешек, туземцы ринулись записываться в строители. В самом скором времени был отобран десяток самых длинноруких и головастых из них, поскольку Робинзон предвидел, что для переноски бревен потребуются длиннорукие, а для их укладки по сторонам ручья – головастые.
Закончив с наймом, Робинзон выстроил отобранных длинноруких и головастых в шеренгу, сам запрыгнул в паланкин, и приказал двигаться в направлении ручья. Носильщики, которые сидели поодаль с привязанными к ногам корягами, грызя какие-то сладкие корешки, переговариваясь и смеясь, взвалили паланкин с Робинзоном на плечи и тронулись.
Минут через двадцать процессия вышла к ручью через который надлежало построить мост.
Это был небольшой, хотя достаточно глубокий ручей, разделявший необитаемый остров на две половины. Было видно, как в его прозрачной глубине неподвижно, головами против течения, застыли большие рыбины.
«Хариусы, наверное», – сглотнул слюну Робинзон, подумав, что неплохо бы купить на ужин хариусов.
– А вы что стоите? Приступайте к работам, – обратился он к замершим на берегу ручья туземцам. – Головастые пусть сообразят, какой длины и сколько нужно взять бревен, чтобы перекинуть с берега на берег, а длиннорукие притащат подходящие».
Работа закипела. Туземцы под руководством головастых, имевших опыт в строительстве древесных хижин, разбежались в разные стороны, и в скором времени притащили несколько сваленных ветром деревьев, которые при помощи остро отточенных камешков освободили от сучьев и аккуратно сложили на берегу.
– Ну что вы стоите? Берите бревна и переносите их на ту сторону! – прикрикнул на них Робинзон.
Сам он сидел на берегу прелестно журчащего ручья, наблюдая, как прозрачная вода омывает опущенную в воду руку, как по дну ручья перекатываются мелкие камешки и древесные палочки, а рыбы обращают к шевелящимся в воде пальцам удивленные взоры.
Туземцы, взвалив бревна на плечи, тяжело спрыгнули в ручей, в результате чего вода в ручье неприятно помутнела и пошла пузырями. Робинзон вынул из ручья руку и вздохнул. Он уже давно замечал, что туземцы, несмотря на свое природную добродушие и сообразительность, не понимают этой тонкой игры природы, какую понимает он, Робинзон – потому, как можно предположить, и вели раньше примитивный, неэкономический образ жизни.
Туземцы между тем, фыркая от воды и кряхтя от тяжести, перенесли концы бревен на другую сторону ручья и аккуратно уложили друг подле друга, в результате чего получился не очень ровный, зато чрезвычайно прочный государственный мостик.
– Молодцы, ребята! Такому мостику никакое весеннее половодье не страшно, – похвалил строителей Робинзон.
– Алюмба мамбао! – ответили туземцы по-своему, закивали и выстроились в цепочку, ожидая, когда с ними расплатятся.
– Выдай им деньги, – распорядился Робинзон.
Пока Советник, взявшийся донести до ручья выделенную смету, расплачивался со строителями, Робинзон продолжал сидеть на бережку, наблюдая, как взбаламученная вода постепенно успокаивается и очищается. Вскоре вода снова стала абсолютно прозрачной, и хариусы снова выплыли из-за камней и повернули свои изящные вытянутые тела против течения.
– Я, дорогая Робин зона, готов показать вам самый прочный материал на острове. Можете обращаться ко мне за советами в любое время суток.
Впоследствии Робинзон часто обращался за советами к этому туземцу, имевшему обыкновение выныривать из-под его подмышки в нужный момент. Поскольку этот туземный выныра обожал давать советы, Робинзон прозвал его Советником.
Советник взялся проводить Робинзона в место, где, по его словам, находится самый прочный на необитаемом острове материал.
– Ты точно знаешь, где? – переспросил Робинзон.
Советник как будто оскорбился.
– Если Робин зона не верит, пускай спросит любого в деревне. Все равно не найдет во всей Северной оконечности никого более, чем я, преданного и бескорыстного.
– Хорошо, хорошо, – успокоил его Робинзон, а сам подумал:
«Какой обидчивый!»
Место, по уверениям Советника, отстояло довольно далеко от туземной деревни, а дорога была скверной.
Помимо обычной охраны, состоящей из Дуболома и Мозгоправа, Робинзон взял с собой четырех южан, наиболее сильных и рослых, которых задумал использовать в качестве носильщиков. Он мог себе это позволить, потому что содержал себя за счет государственной казны – то есть двадцатины, которую каждый туземец продолжал сдавать Робинзону, чтобы тот тратил продукты на общественное благо. Вот Робинзон и решил потратить часть государственной двадцатины на носильщиков. Почему нет, в самом деле?
«Не худо бы заменить двадцатину на пятнадцатину, – мелькнула у Робинзона дельная мысль. – Как только заменю хрупкие художественные раковины на новый материал, обязательно введу пятнадцатину. Сдается мне, что пятнадцатина более справедлива, чем двадцатина».
Пока же он велел выломать пару длинных и прочных шестов, а к ним несколько поперечных перекладин потолще, а когда приказание было исполнено, распорядился соорудить из принесенных шестов и перекладин паланкин – такую карету навроде носилок, которую везут не лошади, а государственные рабы. Затем велел рабам поднять паланкин на плечи, а сам, предвкушая легкий и безопасный путь, устроился сверху.
Ехать в паланкине оказалось намного удобней, чем идти пешком. Впереди шагал, указывая дорогу, Советник, за ним следовали рабы с паланкином на плечах и удобно развалившимся в нем Робинзоном, а замыкали процессию Дуболом с Мозгоправом, один из которых кушал ананас, сплевывая твердую кожуру на дорогу. Как видите, Робинзон не обманул охранников по поводу оплаты: он каждый час расплачивался с ними ананасами, получаемыми в государственную казну, а заинтересованные в ананасах охранники зорко высматривали малейшую для робинзонова здоровья опасность.
По счастью, никакой опасности не было – ни диких зверей, ни вороватых на руку южан, – поэтому все благополучно добрались до дальнего мыса необитаемого острова – самой северной точки Северной оконечности.
Ничего, кроме скал, на самой северной точке необитаемого острова не находилось.
Робинзон поначалу расстроился, подумав, что Советник хочет показать ему в качестве самого прочного на необитаемом острове материала обыкновенные скалы. Камни, из которых состоят скалы, – материал, без сомнения, весьма и весьма прочный, однако для использования в качестве денег они вряд ли годились. Выдалбливать из скал каменные жернова – такого в голову Робинзона придти, разумеется, не могло. Робинзон хотел заменить хрупкие художественные раковины чем-нибудь еще, а чем – ему самому не было известно.
И вдруг…
– Боффа! Смотрите! – крикнул кто-то из охранников.
Робинзон посмотрел и увидел силуэт какого-то плоского корабля, приставшего к берегу – точнее, выброшенного на прибрежную отмель. С громким криком радости он соскочил – нет, буквально слетел! – с паланкина и кинулся в направлении корабля, а обслуживавшая его процессия кинулась следом. Каким же было всеобщее разочарование, когда выяснилось: это никакой корабль, а пустая, покинутая экипажем баржа, на которой не было буквально ничего, что могло бы пригодиться молодой экономике Северной оконечности.
С некоторым трудом Робинзону удалось залезть на баржу. Он походил по ее гулкому днищу, заглянул внутрь, но ничего, кроме пустого металлического помещения не увидел. Держащийся рядом Советник пристально наблюдал на гримасами на робинзоновом лице и при виде написанного на нем недовольства постарался выразить такое же.
– Глупая жестянка! – сказал Советник обиженно. – Мусор, загрязняющий воды мирового океана! Безобразие какое!
Было видно, что о существовании баржи ему известно не было. Ничего удивительного, ведь оторвавшуюся от буксира баржу прибило к берегу недавним, случившимся всего четыре дня назад ураганом – тем самым, потопившим океанский лайнер, благодаря чему Робинзон оказался на необитаемом острове.
– Так что насчет прочного материала? – проворчал Робинзон, спрыгивая с баржи на песок.
Он собирался выругать своего непрошеного Советника за напрасное путешествие и повернуть процессию обратно.
Тут Советник подвел Робинзона к находящимся невдалеке от баржи скалам, на которых были заметны желтоватые потеки, как будто кто-то пролил на скалы яичный желток. Вначале Робинзон так и подумал: птицы свили себе гнезда на скалах, потом от сильного порыва ветра яйца вывалились из гнезд и на скалах образовались желтоватые потеки, – но, приглядевшись, обнаружил, что эти потеки имеют другое, геологическое, происхождение. На поверхность скал выступала подземная жила металла тускло-желтоватого цвета, в котором Робинзон с замиранием сердца узнал золото.
– Молодчина, Советник! – вскричал Робинзон, обращаясь к своему потрепанному проводнику, на что тот, скрывая появившийся в глазах блеск, ответствовал:
– Рады стараться!
Из дальнейших объяснений туземцев удалось узнать, что выходящая на поверхность золотая жила известна им испокон веков, но они этим золотом не пользуются – золото на необитаемом острове без надобности, – разве что туземные женщины вставляют себе золотые украшения в уши и ноздри.
Это было то, что Робинзон искал!
Правда, на поверхность выходила цельная золотая жила, а не так называемый золотой песок, который старатели вымывают из обычного песка с помощью специальных приспособлений. Если бы на необитаемом острове обнаружились залежи золотого песка, туземцы могли бы производить покупки, отвешивая за товар определенное количество весовых единиц песка, но как быть с цельным куском золота: чем этот цельный кусок удобней цельной раковины, которую нельзя расколоть надвое без потери целого? Робинзон знал, чем. Во-первых, цельный кусок золота можно разрезать надвое, и золото от такой операции нисколько не потеряет в своих качествах, как раковина.
Во-вторых, Робинзон предполагал взвесить определенные куски золота, а чтобы было понятно, сколько в куске весовых единиц отчеканить на этом куске количество взвешенных единиц. Об этом он и распорядился.
Носильщики, действуя по указаниям Робинзона, выломали из скал множество золотых самородков и наделали из них маленьких золотых лепешек. Они делали их таким способом: клали золото на камень и начинали дубасить по нему другим камнем: бац! бац! бац! – в результате чего из золотых самородков и получались золотые лепешки.
Лепешки оказались разными по размеру, поэтому Робинзон приказал разложить их по пяти кучкам, а когда носильщики это выполнили, отчеканить на каждой лепешке размер. Самая маленькая золотая лепешка была принята за одну лепешку, а лепешки побольше – за две, три, пять и десять маленьких лепешек. В результате на каждой лепешке носильщиками была отчеканена цифра: одна, две, три, пять, десять, – и название: золотых лепешек.
Робинзон приказал Мозгоправу охранять золотую жилу днем и ночью, так чтобы ни одна мышь не проскочила, после чего забрал полученные золотые лепешки себе – то есть в государственную казну, – и взгромоздился на паланкин. Носильщики взвалили паланкин на плечи и понесли обратно, в туземную деревню.
В деревне в качестве средства платежа продолжали обращаться художественные раковины, но это продолжалось недолго. Как только Робинзон возвратился в деревню, он пустил золотые лепешки в оборот – расплатился ими, во-первых, с Дуболомом, во-вторых, с женщиной, которая производила влажную уборку в его домашней пещере, а еще прикупил на рынке кое-каких необходимых ему вещей. Дуболом и женщина для влажной уборки, получившие золотые лепешки на руки, расплатились за какие-то свои покупки, следующие владельцы золотых лепешек за свои – и через десять минут на необитаемом острове было налажено металлическое обращение.
Вы, разумеется, догадались, что золотыми лепешками являлись обыкновенные монеты. Какая разница, как назвать монеты: рублями, лепешками или как-то еще? Главное, чтобы они исполняли свои функции средства платежа, то есть обращались на рынке без опасности быть раскоканными, как это случалось в художественными раковинами.
Короче, вскоре после возвращения Робинзона – благо диалектика на необитаемом острове была необычайно ускоренной, прямо-таки стремительной, – жители Северной оконечности торговали на рынке на золотые лепешки, а не на художественные раковины, как прежде. Уже не слышались, как двадцать минут назад, предложения:
– Весенняя скидка! Гроздь бананов всего за десять раковин! Невероятно дешево!
Нет, продавцы кричали:
– Весенняя скидка! Гроздь бананов всего за две золотых лепешки! Невероятно дешево!
Самым удобным было то, что продавец мог расплатиться несколькими монетами: например, дать покупателю тяжелую монету в десять лепешек, или две монеты в пять лепешек, или три монеты в две, три и пять лепешек, ну и так далее. Монеты не требовалось взвешивать, потому что их вес был выдавлен на поверхности.
Слушая, как туземцы торгуются друг с другом, Робинзон радовался всем сердцем. Что бы случилось с необитаемым островом, ели бы не он, очутившийся на острове в результате кораблекрушения? Оставаться бы туземцам в невежестве до скончания веков. Как говорится, не было счастья, да несчастье помогло.
Но нужно было еще многое, очень многое сделать, потому что одно экономическое нововведение требовало другого.
С введением на острове металлического обращения появилась необходимость заменить налоговую систему. Домашняя пещера Робинзона была полна продуктов, собранных в качестве двадцатины: продукты портились, потому что их было слишком много. В этом отношении гораздо более приемлемым было собирать двадцатину не портящимися золотыми лепешками, что Робинзон не преминул исполнить.
– Собрание! Общее собрание! – прокричал он со своего паланкина.
– Там! Там! Там! – забили там-тамы.
Когда туземный народ собрался на площади, Робинзон обратился к нему с речью.
– Друзья! – сказал Робинзон, обращаясь к подданным Северной оконечности, как всегда, по-дружески. – Я подумал и принял решение несколько пересмотреть систему налогообложения, всем вам известную двадцатину. Во-первых, теперь вы торгуете и покупаете за золотые лепешки, а не художественные раковины, как прежде. Во-вторых, вы, как я погляжу, начали работать семействами. То есть родственники объединяются в семейные коллективы, трудящиеся над выполнением какой-либо производственной задачи: ловят рыбы, или выращивают овощи, или охотятся. Так мы теперь и будем теперь платить: с семейных коллективов. Каждый коллектив обязан перечислять в государственную казну десятую часть тех монет, которые получит при продаже товара, а двадцатина с добываемых продуктов – вы слышите, друзья мои?! – отменяется как несправедливая.
Робинзон верно подметил, что с некоторых пор туземцы стали объединяться в семейные коллективы, которые в цивилизованной экономике называют компаниями. Робинзон об этом не знал, поэтому и назвал компании семейными коллективами, тем более что на начальном этапе своего существования они состояли в основном из членов семейств.
– Все всё поняли? – подсказал, высовывая голову из-под робинзоновой подмышки, его Советник.
Народ понял.
– А почему не аплодируете?
Туземцы зааплодировали и начали расходиться.
– Нет, нет, погодите! – остановил их Робинзон.
Он вовремя сообразил, что мало обязать семейные коллективы платить десятую часть от полученных денег – надо проследить за тем, сколько они платят и платят ли вообще. Ведь туземцы могли сжульничать и уменьшить сумму платежа или просто неправильно посчитать, в результате чего государственная казна Северной оконечности понесла бы большие потери. Поэтому Робинзон объявил туземцам, что для контроля за суммой уплаченных налогов они должны вести специальные книги, в которых записывать все операции компании.
– А что такое книги? – удивились туземцы.
– Ну, это просто, – ответил Робинзон и попросил нарвать ему побольше лавровых листьев. – Смотрите, как делается книга, – добавил он, складывая лавровые листы один на другой и скрепляя их колючкой.
Вы, уважаемые дети, тоже можете попробовать сделать такую книгу. Для этого вы должны найти на кухне пакетик с лавровыми листьями – вы ведь знаете, где мама хранит лаврушку? – и скрепить листья булавкой, как это сделал Робинзон. Конечно. Робинзон использовал не булавку, а колючки, но это потому, что у него на необитаемом острове не было под рукой булавки, зато были заросли колючего кустарника, которые у вас – по той причине, что вы находитесь дома, а не на необитаемом острове, – как раз отсутствуют. Так что скорей берите булавку и скрепляйте ей лавровые листья – если, конечно, вам интересно посмотреть на книгу, сделанную Робинзоном на необитаемом острове. Получится множество скрепленных колючкой листов, которые, во-первых, не рассыпаются в руках, а во-вторых, странички можно листать при просмотре. Не слишком удобно, но в отсутствии бумаги сгодится.
– Это книга, – сказал Робинзон туземцам, – В нее вы можете записывать все, что захотите. Вот такими книгами я предлагаю вам запастись и начать записывать в них каждую хозяйственную операцию, например, сколько ваш семейный коллектив собрал бананов, сколько бананов продал и за какую цену. По окончании каждого дня вы станете подсчитывать полученную сумму и перечислять десятую часть в государственную казну.
Через пять минут поблизости туземной деревни не осталось ни одного целого лавра: исполнительные туземцы ободрали с них листья на книги. Теперь каждый продавец записывал хозяйственную операцию в книгу из лавровых листов. Если раньше покупатель передавал продавцу деньги, а продавец покупателю товар, на том, довольные друг другом, они расставались, то теперь каждый из них записывал в свою книгу, сколько чего и почем купил. Так на необитаемом острове возникла бухгалтерия.
К сожалению, при введении бухгалтерии не обошлось без неприятных сюрпризов.
Уже после общего собрания, прогуливаясь по рынку с мыслью купить что-нибудь на обед, Робинзон увидел, как один хитрец, продавший товара на пять монет, записал в учетную книгу четыре, в расчете заплатить поменьше денег в государственную казну.
– Что ты делаешь, такой-сякой? – закричал на хитреца Робинзон.
– А что я? Я ничего не делаю. Допустил арифметическую ошибку, прошу прощения, – попытался вывернуться продавец, но Робинзон ему не поверил.
Дуболом, ясное дело, отмутузил хитреца своей свежеотструганной дубинкой, но Робинзон снова задумался. Кто, в самом деле, мог поручиться, что остальные туземцы, подобно этому торговцу, не начнут хитрить, записывая в учетные книги уменьшенные суммы?
Подумав, он решил ответить на хитрость хитростью.
Робинзон придумал следующий трюк: не сразу записывать хозяйственные операции в книги, а составлять книги из уже заполненных лавровых листов. При этом листы следовало заполнять обоим участникам сделки: как продавцу, так и покупателю. Например, продается банановая гроздь. Продавец берет два листа лаврушки и рисует – записывает то есть, – на каждом из листочков себя и банановую гроздь, которую продает, а покупатель подрисовывает на обоих листочках себя. Получается два заполненных лавровых листа, один из которых остается у продавца, а второй передается покупателю. Потом и продавец, и покупатель подшивают свои – абсолютно одинаковые! – листы в книги, на основании которых уплачивается десятина.
Вы поняли, уважаемые дети, что это за листы? Это хозяйственные документы. А если поняли, тогда ответьте, зачем при такой технологии туземцам понадобился дикобраз, и не один маленький дикобраз на все туземное поселение, а взрослый здоровенный дикобраз на каждого уличного торговца.
Не знаете? Хорошо, я вам объясню.
Каждый торговец за день продает множество товаров, тем самым вынужден оформлять множество лавровых листов – документов. А куда их торговцу складывать до вечера, пока он не подошьет все собранные за день лавровые листочки в толстую лавровую книгу? Нужно было такое место, в котором листы лаврушки находились бы в полной сохранности: чтобы они не потерялись и их не сдуло ветром, – в то же время эти листочки должны были быть под рукой, чтобы торговец был в курсе, сколько товара продал за день. Для этого и понадобился дикобраз. Торговец усаживал дикобраза – живого, разумеется, – рядом с собой и, заполнив листок лаврушки данными о хозяйственной операции, накалывал его на иголки дикобраза, чтобы листок не потерялся.
Вследствие ускоренной на необитаемом острове диалектики туземцы были чрезвычайно сообразительным народом и насчет дикобразов сообразили сразу, не успел Робинзон отдать приказание. Моментально рядом с каждым продавцом появился живой дикобраз с наколотыми на его иголки лавровыми листами, а чтобы дикобраз лежал смирно и не дергался, в зубы ему засовывали морковку, которую дикобразы страшно любят. Так и торговали: продавец препирался с покупателем по поводу цены, а дикобразы располагались у ног и, не обращая внимания на крики и наколотую на спину лаврушку, мирно хрустели морковками.
Все бы ничего – одна беда: поскольку каждый семейный коллектив имел свою книгу, а семейств на необитаемом острове было множество, проверять книги каждого туземного семейства у Робинзона не было времени. Оно и понятно, ведь Робинзон был главным Робинзоном Северной оконечности, откуда же у него свободное время?
Как всегда, когда Робинзону требовался совет, из-под его подмышки вынырнула голова Советника.
– А что если Робин зона поручит мне проверять книги и собирать десятину? – предложила голова.
– Тебе? – удивился Робинзон.
– Зачем Робин зоне утруждать себе лишней работой, беспокоиться о том, правильно ли они все подсчитают? – продолжал коварный Советник. – Проще поручить черновую работу по сбору десятине мне, а уж я прослежу, чтобы все на необитаемом острове было тип-топ, и десятина собирались полностью, до последней золотой лепешки.
– В самом деле, – задумался Робинзон.
– Наша дорогая Робин зона согласна? – сделал невинное лицо Советник.
– Погоди, – спохватился Робинзон. – А что ты хочешь за труды? Не слишком много попросишь?
– Обижаете, начальник, – воскликнул Советник, чуть не плача. – Да разве я жадный? Назовите количество лепешек, которые вы хотите собирать за день, и я выложу их на блюдечке. А если соберу больше, заберу лишнее в оплату, за беспокойство. Разве это не справедливо?
– Да… Вероятно, справедливо, – согласился Робинзон.
– Я могу приступить?
– Приступай, – решился Робинзон.
Он подумал, что самому ему и в самом деле хлопотно проверять книги и собирать десятину, а Советник среди туземцев свой – ему, безусловно, сподручней.
После этого Робинзон смог наконец пообедать.
Откуда у Робинзона деньги на обед, можете спросить вы. Ну как откуда – из государственной казны, разумеется. Не только же Дуболому с Мозгоправом, или женщине для влажной уборке Робинзон платил, но и себе тоже. Поскольку Робинзон занимал самый на необитаемом острове важнейший государственный пост – пост главного Робинзона Северной оконечности, – ему полагался самый большой оклад из государственной казны, поэтому деньги на обед у него были.
Походив по рынку в размышлениях, чем бы пообедать, он выбрал золотистую гроздь бананов, пару ананасов с розовой кожурой, которые очень любил, также пару морских рыбин с разинутыми зубастыми ртами, еще плетеную корзиночку винограда и плод хлебного дерева на закуску, расплатившись за все золотыми лепешками.
Для золотых лепешек Робинзон сшил себе – верней, приказал сшить, – большой кожаный мешочек из козьей шкуры. Он повесил мешочек на шею и назвал его государственным бюджетом, поскольку бюджет в переводе с английского означает: кожаный мешочек для денег и драгоценностей. Еще Робинзон решил завести в ближайшее время кухарку, чтобы готовила в домашней пещере пищу. Зачем терять драгоценное время на приготовление пищи тому, кого ждут неотложные государственные дела?
Обедая, Робинзон обдумывал, на что бы еще, кроме кухарки, потратить государственный бюджет. За время обеда денег в государственный бюджет прибывало и прибывало, так что робинзонова шея под его тяжестью начинала склоняться к земле и побаливать.
Помозговав как следует, Робинзон решил выполнить данное когда-то туземному народу обещание и выстроить через близлежащий ручей мост, чтобы туземцы могли перебираться на другую сторону ручья посуху, а не вброд, как делали до этого.
«Почему нет, если средства в государственном бюджете имеются?».
С мыслью о том, как обрадуются туземцы новому мосту, как еще больше зауважают Робинзона, заботящегося о том, чтобы туземцы не замочили ноги при переходе на другую сторону ручья, он, сытый и отдохнувший, выделил на строительство определенную смету, то есть отсыпал из государственного бюджета достаточное количество золотых лепешек. Затем Робинзон кликнул желающих потрудиться на общественное благо. Видя гору рассыпанных по земле золотых лепешек, туземцы ринулись записываться в строители. В самом скором времени был отобран десяток самых длинноруких и головастых из них, поскольку Робинзон предвидел, что для переноски бревен потребуются длиннорукие, а для их укладки по сторонам ручья – головастые.
Закончив с наймом, Робинзон выстроил отобранных длинноруких и головастых в шеренгу, сам запрыгнул в паланкин, и приказал двигаться в направлении ручья. Носильщики, которые сидели поодаль с привязанными к ногам корягами, грызя какие-то сладкие корешки, переговариваясь и смеясь, взвалили паланкин с Робинзоном на плечи и тронулись.
Минут через двадцать процессия вышла к ручью через который надлежало построить мост.
Это был небольшой, хотя достаточно глубокий ручей, разделявший необитаемый остров на две половины. Было видно, как в его прозрачной глубине неподвижно, головами против течения, застыли большие рыбины.
«Хариусы, наверное», – сглотнул слюну Робинзон, подумав, что неплохо бы купить на ужин хариусов.
– А вы что стоите? Приступайте к работам, – обратился он к замершим на берегу ручья туземцам. – Головастые пусть сообразят, какой длины и сколько нужно взять бревен, чтобы перекинуть с берега на берег, а длиннорукие притащат подходящие».
Работа закипела. Туземцы под руководством головастых, имевших опыт в строительстве древесных хижин, разбежались в разные стороны, и в скором времени притащили несколько сваленных ветром деревьев, которые при помощи остро отточенных камешков освободили от сучьев и аккуратно сложили на берегу.
– Ну что вы стоите? Берите бревна и переносите их на ту сторону! – прикрикнул на них Робинзон.
Сам он сидел на берегу прелестно журчащего ручья, наблюдая, как прозрачная вода омывает опущенную в воду руку, как по дну ручья перекатываются мелкие камешки и древесные палочки, а рыбы обращают к шевелящимся в воде пальцам удивленные взоры.
Туземцы, взвалив бревна на плечи, тяжело спрыгнули в ручей, в результате чего вода в ручье неприятно помутнела и пошла пузырями. Робинзон вынул из ручья руку и вздохнул. Он уже давно замечал, что туземцы, несмотря на свое природную добродушие и сообразительность, не понимают этой тонкой игры природы, какую понимает он, Робинзон – потому, как можно предположить, и вели раньше примитивный, неэкономический образ жизни.
Туземцы между тем, фыркая от воды и кряхтя от тяжести, перенесли концы бревен на другую сторону ручья и аккуратно уложили друг подле друга, в результате чего получился не очень ровный, зато чрезвычайно прочный государственный мостик.
– Молодцы, ребята! Такому мостику никакое весеннее половодье не страшно, – похвалил строителей Робинзон.
– Алюмба мамбао! – ответили туземцы по-своему, закивали и выстроились в цепочку, ожидая, когда с ними расплатятся.
– Выдай им деньги, – распорядился Робинзон.
Пока Советник, взявшийся донести до ручья выделенную смету, расплачивался со строителями, Робинзон продолжал сидеть на бережку, наблюдая, как взбаламученная вода постепенно успокаивается и очищается. Вскоре вода снова стала абсолютно прозрачной, и хариусы снова выплыли из-за камней и повернули свои изящные вытянутые тела против течения.