Страница:
Меньше всех ворчал Гафур Шарафутдинов. Он впервые попал в крупный штаб. Обилие офицеров – чистеньких, подтянутых и страшно озабоченных – смутило и подавило его. Он даже на сержантов и рядовых смотрел несколько заискивающе – такие они были стройные, строгие и парадно-чистые. Уже усвоивший первую заповедь разведчика – умей видеть и запоминать, – Гафур даже подсчитал, что всей этой массы красивых и, видимо, умных людей хватило бы на батальон. А может, и на два. И это его не огорчило, а, наоборот, успокоило: есть кому думать и о нем. Потому он и не сомневался, что в свое время найдется тот, кто о нем позаботится и покормит.
И Гафур не ошибся. К сараю подскочил подпорченный пулями диверсантов «виллис» Лебедева, и шофер приказал разведчикам погрузиться, а затем отвез их к офицерской столовой.
Разведчиков кормили в маленьком закутке, именуемом генеральской комнатой, потому что именно в ней кормили заезжих, не слишком важных генералов и полковников. Важные питались па дому у тех, к кому они приехали. Кормили с душой, то есть много и жирно: на складах что для генералов, что для рядовых имелись одни и те же продукты. Старшая официантка признала в сдержанном, пожилом Грудинине главного и предложила водки.
– Нет, ни в коем случае, – слишком поспешно ответил Матюхин, и эта поспешность не понравилась.
А уж после этого не нравилось все: и ночной выезд, и безделье, и даже жаркий, но несколько пряный в преддверии увядания августовский день. И даже то, что Матюхину так и не дали поесть как следует, а вызвали к начальству, тоже не понравилось: одно к одному, не так, как всегда.
Только Гафуру все нравилось и все вызывало острый интерес.
Полковник Петров встретил младшего лейтенанта Матюхина хмуро.
– К выполнению задания готовы?
Андрея несколько покоробила насупленность полковника, его тон, и, наверное, поэтому он ответил несколько отчужденно:
– В зависимости от задачи.
– То есть как это в зависимости?.. Разведчик обязан всегда находиться в полной боевой.
Не те слова… Не те… Пусть правильные, но не те и не так сказанные. И Андрей отвел взгляд и промолчал.
Полковник Петров был слишком занят в эти часы, чтобы уловить настроение младшего лейтенанта, понять, что не так бы следовало его встретить. Матюхин был всего лишь один из нескольких, кто в эти дни уйдет или попытается уйти за линию фронта, и потому вдаваться в тонкости настроений и отношений полковнику было просто некогда. И все-таки он почувствовал, что взял не тот тон и не так встретил младшего лейтенанта.
– Садитесь, – не предложил, а еще приказал он и некоторое время молчал, чтобы выгадать время для внутреннего перенастроя.
И когда Матюхин уселся, стараясь не смотреть на стол с документами и картами, Петров справился с собой. Его широкое лицо расправилось, и даже лысинка заблестела мягче, доброжелательней.
– Нам стало известно, что сегодня ночью задержанные шпионы собирались прорываться вот здесь. – Петров показал на карте место прорыва, и Матюхин, нагибаясь к карте, подумал: «Нам-то это давно известно». – Очевидно, сегодня ночью противник попытается вклиниться в нашу оборону, – Матюхин слушал полковника, разбираясь в карте, и наконец узнал ту самую лощинку, по которой он ползал накануне, – и пропустить через себя шпионов. Позднее противник, может быть, отойдет, а может быть, и попытается закрепиться. Но так или иначе может завязаться бой. Уяснили обстановку?
– Так точно. Но закрепиться ему будет трудно – над лощиной…
– Сейчас не в этом дело. Кому нужно – занимается этим вопросом. Нам важно уяснить следующее. Если противнику удастся достигнуть нашей обороны и даже вклиниться в нее, то несколько смелых разведчиков могут воспользоваться сложностью ночного боя и просочиться через линию обороны противника. Как вы на это смотрите?
– Вариант возможный. Следовало бы только заранее выдвинуться вперед, замаскироваться и пропустить противника через себя.
– Думаете, это реально?
– Я знаю эту лощину. Бурьян сейчас высокий, кое-где есть кустарники… так что можно, если… если своя артиллерия не накроет.
– Может быть, вы сейчас же съездите к лощине и подберете место?
– Опасно, товарищ полковник. Подходы неважные. Рисковать следует только один раз.
– Понятно. Вот к этой задаче вы лично готовы?
– К переходу – да. Думал. А что выполнять на той стороне?
Петров замялся только на мгновение: не мог же он сказать младшему лейтенанту, что без командующего он не может уточнить задачу. А командующий еще не приезжал. В иной обстановке, при другом стечении обстоятельств полковник никогда бы не позволил себе спешить. Но внезапно родившаяся идея – перебросить своих как бы вместо немецких разведчиков – требовала быстрых решений. Петров понимал Матюхина – от задачи в тылу зависит и снаряжение, и тактика действий, и многое другое. Но ведь придет задача, придет… К вечеру все станет понятным. Как только вернется командарм.
Полковник встретился взглядом с Матюхиным. Ему понравился прямой взгляд темно-серых маленьких, глубоко сидящих глаз младшего лейтенанта. Они не забегали, не уклонились. По-видимому, характер твердый и решительный. И лицо у младшего лейтенанта тоже понравилось полковнику – худощавое, с крепкими «плитами»-скулами, прямым носом с нервными, тонкими ноздрями. Подбородок скорее квадратный, чем овальный, но не тяжелый. Обычно такие подбородки бывают у людей с сильной волей, но не упрямых, а гибких, умеющих изменять тактику в зависимости от обстоятельств.
– Задачу уточним к вечеру. Сейчас возьмите карту, посоветуйтесь с группой, а часа через… три явитесь ко мне.
– Слушаюсь! – Матюхин вскочил, взял карту и, уже направляясь к двери, подумал: «Все что-то не так… Несерьезно…»
Полковник посмотрел ему вслед и заметил, что младший лейтенант не слишком уверенно ставит ногу.
– Товарищ младший лейтенант! – Матюхин остановился и резко, по-уставному повернулся лицом к полковнику: среднего роста, с хорошо развитыми плечами, напряженно стройный и подтянутый. – Вы ведь были ранены?
– Так точно.
– Нога?
– И нога.
– Не будет ли вам…, трудно? Ведь переходы предстоят тяжкие.
– Не думаю, товарищ полковник. На занятиях проверился.
– Ну хорошо. Посмотрим.
Начальственный баритон полковника прозвучал на этот раз не так уверенно, как всегда. И это тоже не понравилось Матюхину.
– Идите, – сказал полковник и задумался: младший лейтенант вызывал двойственное отношение. Самостоятельность? Да… Но не переходит ли она в самоуверенность? Да и молод… Очень молод. И в то же время в его прямолинейности есть подкупающая откровенность. Честность юности.
Полковник Петров подумал, что в иной обстановке он бы побеседовал и с другими возможными кандидатами на этот необычный и достаточно рискованный переход линии фронта, но сегодня нет времени. Проверить другие разведгруппы поехал капитан Маракуша.
«Экая жалость – нет Лебедева…» – подумал Петров и привычным усилием воли переключился на другие дела.
Разведчики сразу по слишком стремительной походке Матюхина определили, что младший лейтенант идет с заданием, и поднялись ему навстречу.
– Вольно, – скомандовал Андрей. – Приземляйтесь.
Он первый улегся на пыльную жесткую траву в тени полуразбитого сараюшки и развернул карту.
– Задание такое. Надо перейти линию фронта с задачей, которая будет уточнена позже. Переходить предстоит вот здесь, ночью. Обстановка: ожидается вклинение противника в нашу оборону. Значит, нужно пропустить его через себя и, пока он будет воевать, продвинуться как можно дальше в его тыл.
В сущности, Матюхин впервые в жизни ставил боевую задачу и вдруг понял, что слова у него ложатся не так, как хотелось бы. Он не все понимал сам, и потому слов ему не хватало.
Разведчики молчали. Гафур искоса посматривал на старших я грыз травинку. Как пропустить противника через себя, он не представлял, и это очень его смущало. Грудинин тихонько гладил снайперскую винтовку, словно полировал цевье. И только Сутоцкий сразу высказал свое мнение:
– Лажа.
– Это почему?
– А потому, что я этот участок знаю – голый, как лысина. Окапываться? Что ж фрицы, тумаки, не заметят?
– Нет, старшина, там есть и кустарник, и, главное, заросли бурьяна. В них можно замаскироваться.
– Если фрицы и в самом деле собираются вклиниться, так что же они не вышлют в эти самые бурьяны и кусты своих разведчиков? Да и саперы ихние тоже не дураки – разминируют проходы, а отходить будут как раз до кустов. А в ходе их вклинения командные да и наблюдательные пункты опять-таки там же расположатся – каждому хочется хоть маленькое, а иметь укрытие. Уж если пользоваться этой заварушкой, так надо маскироваться правее или левее, а потом в ходе боя выходить на прямую. И потом – куда выходить?
Что ж… Сутоцкий прав. Даже в том, что нужно было бы знать, куда выходить. От этого зависит и место перехода, и дальнейший маршрут. Но задачи еще не было, и Матюхин промолчал.
– И еще. Если наши знают, что фрицы пойдут в наступление только на этом участке, так они должны знать, зачем они пойдут. Ну… если и не знать, так хоть предполагать, чего фрицам потребовалось.
– А нам что за дело? – уже сердито спросил Андрей, его злила собственная беспомощность: сказать, почему противник готовит вклинение, значит, рассказать и о захвате разведчиков противника. А ведь нужно идти в тыл. Нести с собой и эту тайну?
– А нам это затем, чтобы знать, как себя вести, – отрезал Николай, и по тому, как перевел дыхание Грудинин, как потупился Гафур, Матюхин понял: они согласны с Николаем Сутоцким. – И от нас, младший лейтенант, лучше уж не скрывать – и так понимаем: фрицы будут открывать коридор своим разведчикам. Тем, которых сегодня ночью взяли и одного мимо Нас водили.
«Вот так – колеблешься, бережешь тайну, а солдатский телефон все уже размотал, – с горькой усмешкой подумал Андрей. – Да и как не размотать, если все на виду, а мои ребята – разведчики. И видят, и слышат, и выводы умеют делать».
– Такой вариант возможен, но что ты предлагаешь?
– А я не предлагаю… пока. Я думаю. Вслух. Раз фрицы будут ждать своих, они же к каждому, кто в их тыл подастся, с особым вниманием отнесутся. Чем мы на их внимание ответим? Очередью? Значит, нужно будет поговорить. А у нас разговорчивых двое – вы да Гафур. А мы с Грудининым – молчуны… в этом случае.
– Среди немецких разведчиков один русский… – хмуро уточнил Андрей, словно заново переживая и встречу со шпионом, и собственное к нему отношение.
– Это легче. Вот тут уже кое-что проясняется: действовать придется парами. Ты, допустим, с Грудининым, а я с Шарафутдиновым. Можно и отбрехаться. Но только нужно знать, к кому идем, какой у них пароль и все такое прочее.
Потому, что Сутоцкий рассуждал слегка иронически, на предстоящий поход невольно накладывалась тень несерьезности: «Придумают черт те что, а нам расхлебывай». Никто, конечно, не думал такими словами, но ощущение создавалось именно такое. А потому, что Андрей не слишком уверенно возражал Николаю, стараясь обойти неясные ему самому стороны дела, ощущение это крепло, и выполнение боевой задачи казалось если не невозможным, то уж, во всяком случае, неоправданно усложненным.
Они лежали на жесткой траве, курили, иногда спорили, медленно, с трудом отбирая детали предстоящих действий. И никто, конечно, не представлял себе, что на другом конце села несколько старших офицеров, так же как и они, колдуют над такой же картой, и так же спорят, и так же иронически относятся к собственным предположениям. И в этих спорах все время незримо присутствуют вот эти четыре разведчика.
Все ждали командарма. Что он привезет из штаба фронта?
Командарм приехал к обеду. Он знал об этом всеобщем ожидании и, как опытный военачальник, отлично понимал, что о предстоящих событиях и его отношении к ним будут судить не только по его приказам и распоряжениям, но и по мельчайшим деталям его поведения.
Должно быть, поэтому командарм сразу же проехал в столовую, хотя чаще всего обедал дома, и попросил перекусить, а от обеда отказался. «Перекусывал» он не слишком плотно – холодной окрошкой. Потом не проехал, а прошел к своему дому. Все это должно было показать, что у него, а значит, и у армии все в порядке, но предстоит большая работа, однако не такая уж спешная, чтобы не позволить себе истратить несколько лишних минут на прогулку после утомительной поездки.
В доме его ждали начальник штаба и генерал Добровольский, а в кухоньке, заменявшей приемную, вместе с несколькими артиллерийскими офицерами ожидал и начальник артиллерии армии.
Вскоре подошли и другие штабные офицеры. Работники оперативного отдела доложили несколько вариантов отражения вражескою вклинения, и командарм выслушал их с одинаковым вниманием. Оттого что в закрытые окна било солнце, а народа набилось немало, стало жарко, и командарм позволил себе маленькую вольность – расстегнул крючки и верхние пуговицы кителя. От этого он стал проще, доступней и, пожалуй, домашней – большой, с крутым высоким лбом, с уже рыхловатым, нездоровым лицом. Набухшие от жары кисти рук раздались и стали белее, словно бы мягче, приветливей. От всего этого как-то незаметно стала исчезать нервозность, ожидание чего-то невероятного, что родилось в часы отсутствия командарма.
– Нуте-ка повторите последний вариант, – попросил командарм и переглянулся с генералом Добровольским, приглашая, его как следует оценить предложение оперативников.
Начальник оперативного отдела – невзрачный полковник с грустными темными глазами навыкате – заговорил неожиданно глухим, рокочущим баском:
– Последний вариант, пожалуй, наиболее прост. Прежде всего никаких мер непосредственно на передовой не принимать – все оставить по-прежнему, чтобы не вспугнуть противника. Затем дать ему возможность втянуться в лощину и накрыть дивизионом «катюш». Последние необходимо выдвинуть вот на эту полянку. На случай, если атака противника окажется достаточно результативной, справа и слева от лощины сосредоточить пехотные резервы, с тем чтобы они перекрыли распространение противника в глубину и в последующем с помощью подошедших танков контратаковали и отбросили противника…
– Не отбросили, а уничтожили, – жестко поправил командарм. – Сил для этого у нас вполне достаточно.
– Так точно, уничтожили. Для того чтобы не позволить противнику распространяться, предусматривается артиллерийское окаймление лощины. Особого плана на этот случай не составляли, так как окаймление предусматривалось и прежде. Если залп «катюш» даст нужные результаты, восстановление положения возложить на стрелковые дивизии в обычном порядке. И у одной и у другой дивизии, по их планам, на стыках есть резервы.
– Ну что ж… Это мне нравится. И не слишком шумно, и… солидно. Только вот что – предупредите и артиллеристов, и особенно реактивщиков насчет точности. Разброс снарядов должен быть исключен. Особенно в глубину. Не дальше пятидесяти метров за нашей обороной. Подчеркиваю – это особенно важно. И еще. Свяжитесь с авиацией. После залпа «катюш» они поднимут легкие бомбардировщики и нанесут удар по всем занятым противником деревням в этом районе. Артиллерии, кроме окаймления, поставьте задачу, – после залпа «катюш»… примерно минут через пятнадцать… как будто они только проснулись, произвести короткие перемежающиеся огневые налеты на передний край противника в районе лощины, но ни в коем случае не по самой лощине. Понятно? Сама лощина должна быть свободна от артогня.
– Чтобы дать противнику откатиться?
– Остаткам противника, я надеюсь. А с ними справятся и резервы дивизий – они же будут восстанавливать положение. Иначе все перепутаем.
Начальник оперативного отдела критически осмотрел карту и словно нехотя согласился:
– Пожалуй… Усложнять задачу и, следовательно, управление не следует.
– Ну вот и заметано, – кивнул командарм и спросил: – Полковник Петров здесь?
– Так точно, – выдвинулся вперед Петров.
– Такой вариант устраивает? – Так точно.
– Вызывай группу, ставь задачу… Нет. Задачу поставлю сам.
– Слушаюсь, – козырнул Петров и круто, может быть, слишком бойко для своих лет и своей излишне плотной комплекции повернулся. Он тоже все эти часы жил ожиданием особых событий, но не мог позволить ослабить нервное напряжение: для него начинались самые горячие дни. Командарм остановил его.
– Как с Лебедевым? Не поправился?
Полковник опять развернулся и доложил:
– Вместо майора Лебедева вызвал капитана Маракушу, который выехал в часть для подготовки групп.
– Это хорошо… А вот Лебедев… Трудно вам будет без него… Узнайте и доложите.
– Слушаюсь.
Командарм отдал еще несколько распоряжений, выслушал еще несколько докладов и, когда в комнате остались только генерал Добровольский и начальник штаба, сказал:
– Верховный приказал готовиться к наступлению в общем направлении на С. Фронту подбрасывают танки.
– Разбогатели, – усмехнулся Добровольский. – И на юге ведем наступление, и нам подбрасывают, а не берут, как раньше.
– Да. И, возможно, подбросят авиации. Снаряды будут. Наш план утвержден, но приказано не зарываться – побаиваются эсэсовской дивизии. Это, как ни крути, сила.
– Как дела на юге? – спросил начальник штаба.
– Пока продираются. Противник вводит резервы.
– Хорошо бы… – начальник штаба не договорил, но командарм отлично его понял: слишком много раз они проигрывали на карте различные варианты будущего наступления.
– Уж куда лучше! Но как сделать, чтобы заставить их перебросить эсэсовцев на юг?
– Доказать, что они здесь не требуются? – усмехнулся Добровольский.
– Понимаешь, в чем трудность? В мере. Возьмешь сверх меры и докажешь, что мы тут слабенькие, – противник как раз и бросит ее в бой против нас, чтобы оттянуть наши резервы от юга. Докажешь, что сильные, он опять же оставит дивизию.
– И что же предпримем?
– Соберем Военный совет и посоветуемся, как ввести противника в заблуждение… в меру. В самую меру! Так, чтобы он поверил: мы, конечно, достаточно сильны, чтобы отразить любой удар, но все еще слабенькие, чтобы наступать самим. И делать все это нужно быстро. Судя по некоторым данным и ориентировкам, дня через три на юге наступит перелом. Я знаю те места и думаю, что вскоре у противника не останется рубежей, на которых он мог бы организовать серьезную оборону. Значит, может начаться общий отход. В этих условиях потребуются резервы. Недаром нам дана всего неделя на подготовку. Вверху, по-видимому, тоже на это рассчитывают. Значит можно надеяться, что через три – пять дней эсэсовцы либо уйдут на погрузку, либо начнут движение к линии фронта – к этому времени скрыть подготовку к наступлению по всему нашему фронту мы, естественно, не сможем. Вот почему одной из основных задач разведки становится слежка за главным резервом на этом участке – танкистами-эсэсовцами.
Разведчики Матюхина прибыли к дому командарма через полчаса. Когда их проводили через сенцы, все четверо сутулились – хотелось стать тоньше и ниже, чтобы, не дай бог, чего-нибудь не задеть.
В светлой комнате перед длинным столом, за которым сидели двое пожилых, в понимании разведчиков, военных (поначалу от волнения ребята не разобрались, кто они по званию), а какой-то невысокий, поджарый генерал стоял у окна, напряжение стало просто невыносимым. Но военный в расстегнутом кителе неторопливо застегнул пуговицы, вздернув строптиво и властно подбородок, поднялся во весь свой немалый рост и улыбнулся.
Улыбка показалась хорошей, доброжелательной и сдержанной. Командарм вышел из-за стола и стал пожимать руки каждому. Это и вовсе расслабило ребят, сняло нервное напряжение.
– Задача, товарищи, такая: проникнуть в тыл врага – как и где, уточните позже с полковником Петровым – и там не сводить глаз с эсэсовцев. Подойдите к столу. – Командарм показал на карту, – Они вот здесь. Целая танковая дивизия. Что нам от вас нужно? Ни в какой бой не вступать, сидеть или ползать смирненько и следить, как ведут себя эсэсовцы. Если они двинутся к железной дороге – вот к этой, – дать знать. Если они начнут выдвигаться по одной из этих дорог к фронту – тоже дать знать. Каким образом? Опять-таки договоритесь с полковником. Думается, рации вам не потребуется. За рациями противник очень уж охотится. Если в момент вашего пребывания в тылу начнутся большие бои, действовать по своему усмотрению: либо выходить к своим, либо отходить к партизанам – уточните особо. Но мне важно главное – следить за эсэсовцами. Ради этого я вас и посылаю. Понимаете, насколько это серьезно, если задачу ставлю лично?
Трое кивнули, и только Гафур вытянулся и громко доложил:
– Так точно, товарищ генерал.
Командующий с легкой улыбкой посмотрел на Гафура, потом внимательно оглядел остальных и тут только увидел, что в руках у Грудинина снайперская винтовка.
– Снайпер? – потянулся он к оружию.
– Так точно! – передавая винтовку генералу, ответил Грудинин.
– Боевой счет имеете?
– Так точно! Семнадцать.
– Снайпер – и в тыл. Зачем?
– Считаю, что при добыче разведданных, например, из легковых машин он незаменим. Кроме того, снайпер всегда отличный наблюдатель, – бледнея от напряжения и потому становясь еще моложе, ответил Матюхин.
– Мм… Я таких вариантов не слышал, но… в этом кое-что есть. Да и в случае преследования противником снайпер тоже может выручить. – Командарм круто повернулся и спросил у Добровольского: – Мы собирались рискнуть с насадками. Может быть, это тот случай?
– Если не считать способа перехода линии фронта, то как раз тот.
– Ну, переход, он всегда… чреват. Что ж, товарищи, задача ясна? Следить за эсэсовцами!
Теперь ответил Матюхин:
– Так точно. Ясна.
– Вы, младший лейтенант, и вы, – командарм указал на Грудинина, – останьтесь. Остальные свободны.
Сутоцкий с Шарафутдиновым вышли, а командарм обратился к Матюхину:
– Дело в том, товарищ младший лейтенант, что советские ученые преподнесли нам интересное изобретение – насадки на винтовки, которые позволяют стрелять бесшумно. Точнее, почти бесшумно. Правда, дальнобойность винтовки несколько снижается, но она у нее такая, что это, думается, не повредит. Дали несколько таких насадок и нам. И если мы их вручим вам, можем ли мы быть уверенными, что они не попадут к противнику?
– Сделаем все возможное… Но… надо посмотреть…
– Посмотрите и попробуйте. Но помните: до выполнения основной задачи применять насадку только в крайнем случае. Если насадки покажет себя хорошо, можете поднимать у фашистов панику. Отводить душу и увеличивать счет. Но пока не выполните основного задания, будьте очень осторожны. Сейчас я дам вам машину, поедете на оружейный склад, получите насадки, опробуете их, ознакомитесь с инструкцией – и ни пуха вам, ни пера.
– К черту! – очень серьезно сказал Грудинин, и никто не улыбнулся.
Они собрались вместе перед вечером. Матюхин и Грудинин устали после испытаний насадки: чем-то похожая на ребристый дульный тормоз, она гасила звук выстрела, оставался только глухой хлопок, и это им понравилось, но в то же время их придавила ответственность за судьбу этих самых насадок. Сутоцкий и Шарафутдинов были раздражены неожиданно свалившимися хлопотами – они получали ракетницы с запасом ракет, продукты и боеприпасы, – а главное, неизвестностью.
Вероятно, поэтому встреча получилась не слишком доброй, и ощущение спешки, недоделанности усилилось. Матюхин почти сейчас же ушел к Петрову получать новые инструкции, а разведчики остались разбирать имущество.
– Тебя зачем вызывали? – хмуро и, пожалуй, ревниво спросил Сутоцкий у Грудинина.
– Тебе честно или соврать?
– А чего ж ты сразу на «ты». Я ведь все-таки старшина.
– Так ведь и я рядовой. И тебя постарше.
Сутоцкий долго смотрел в маленькие острые глазки Грудинина.
– Ладно. Говори правду.
– А правда в том, что правду сказать не имею права. Придет время, скажу и расскажу, как от такого молчания мне погано.
Сутоцкий опять посмотрел на Грудинина, усмехнулся и отвернулся к Шарафутдинову.
– Вот так вот, Гафур… Мы с тобой уже перешли во второй сорт. Что ж… приказ есть приказ. Поработаем с тобой в прикрытии. В группе обеспечения, так сказать.
Матюхин застал их, хмурых и разобщенных, за банкой тушенки. Сутоцкий подвинулся и кивнул:
– Садись. Лишняя оказалась.
– Рассиживаться некогда, сейчас на передовую. Слушай задачу. Выдвинемся в сумерках на фланге нашей дивизии. Действовать парами. Сутоцкий в паре с Шарафутдиновым. Естественно, старшина старший. Двигаться вначале уступом влево, впереди Сутоцкий. Потом, когда пойдем в тыл, – в затылок. – Матюхин развернул карту. – Сигналы уточнены. В двадцать четыре и в три часа по две ракеты. Если эсэсовцы на месте – через день. Вначале зеленую, потом – красную. Если они начнут движение на погрузку – каждый день: вначале красную, потом зеленую. Понятно? Наоборот! Если что-либо не удастся – пробиваться к партизанам. Они предупреждены. Вот сюда, – Матюхин показал место на карте. – Может случиться, что сидеть придется долго и не хватит боеприпасов или продуктов, а может, ракеты потеряем или они отсыреют – все может быть. Связь и снабжение опять-таки через партизан. Но лучше всего к ним не подаваться – далеко. Ну, что еще?.. Пожалуй, все. Предупреждаю о главном: в тылу прежде всего охранять Грудинина. Если что случится со мной – старший Сутоцкий. Если с ним – Грудинин. При всех случаях задачу выполнять. Хоть в одиночку. Вот теперь все. Проверим часы и компас.
И Гафур не ошибся. К сараю подскочил подпорченный пулями диверсантов «виллис» Лебедева, и шофер приказал разведчикам погрузиться, а затем отвез их к офицерской столовой.
Разведчиков кормили в маленьком закутке, именуемом генеральской комнатой, потому что именно в ней кормили заезжих, не слишком важных генералов и полковников. Важные питались па дому у тех, к кому они приехали. Кормили с душой, то есть много и жирно: на складах что для генералов, что для рядовых имелись одни и те же продукты. Старшая официантка признала в сдержанном, пожилом Грудинине главного и предложила водки.
– Нет, ни в коем случае, – слишком поспешно ответил Матюхин, и эта поспешность не понравилась.
А уж после этого не нравилось все: и ночной выезд, и безделье, и даже жаркий, но несколько пряный в преддверии увядания августовский день. И даже то, что Матюхину так и не дали поесть как следует, а вызвали к начальству, тоже не понравилось: одно к одному, не так, как всегда.
Только Гафуру все нравилось и все вызывало острый интерес.
Полковник Петров встретил младшего лейтенанта Матюхина хмуро.
– К выполнению задания готовы?
Андрея несколько покоробила насупленность полковника, его тон, и, наверное, поэтому он ответил несколько отчужденно:
– В зависимости от задачи.
– То есть как это в зависимости?.. Разведчик обязан всегда находиться в полной боевой.
Не те слова… Не те… Пусть правильные, но не те и не так сказанные. И Андрей отвел взгляд и промолчал.
Полковник Петров был слишком занят в эти часы, чтобы уловить настроение младшего лейтенанта, понять, что не так бы следовало его встретить. Матюхин был всего лишь один из нескольких, кто в эти дни уйдет или попытается уйти за линию фронта, и потому вдаваться в тонкости настроений и отношений полковнику было просто некогда. И все-таки он почувствовал, что взял не тот тон и не так встретил младшего лейтенанта.
– Садитесь, – не предложил, а еще приказал он и некоторое время молчал, чтобы выгадать время для внутреннего перенастроя.
И когда Матюхин уселся, стараясь не смотреть на стол с документами и картами, Петров справился с собой. Его широкое лицо расправилось, и даже лысинка заблестела мягче, доброжелательней.
– Нам стало известно, что сегодня ночью задержанные шпионы собирались прорываться вот здесь. – Петров показал на карте место прорыва, и Матюхин, нагибаясь к карте, подумал: «Нам-то это давно известно». – Очевидно, сегодня ночью противник попытается вклиниться в нашу оборону, – Матюхин слушал полковника, разбираясь в карте, и наконец узнал ту самую лощинку, по которой он ползал накануне, – и пропустить через себя шпионов. Позднее противник, может быть, отойдет, а может быть, и попытается закрепиться. Но так или иначе может завязаться бой. Уяснили обстановку?
– Так точно. Но закрепиться ему будет трудно – над лощиной…
– Сейчас не в этом дело. Кому нужно – занимается этим вопросом. Нам важно уяснить следующее. Если противнику удастся достигнуть нашей обороны и даже вклиниться в нее, то несколько смелых разведчиков могут воспользоваться сложностью ночного боя и просочиться через линию обороны противника. Как вы на это смотрите?
– Вариант возможный. Следовало бы только заранее выдвинуться вперед, замаскироваться и пропустить противника через себя.
– Думаете, это реально?
– Я знаю эту лощину. Бурьян сейчас высокий, кое-где есть кустарники… так что можно, если… если своя артиллерия не накроет.
– Может быть, вы сейчас же съездите к лощине и подберете место?
– Опасно, товарищ полковник. Подходы неважные. Рисковать следует только один раз.
– Понятно. Вот к этой задаче вы лично готовы?
– К переходу – да. Думал. А что выполнять на той стороне?
Петров замялся только на мгновение: не мог же он сказать младшему лейтенанту, что без командующего он не может уточнить задачу. А командующий еще не приезжал. В иной обстановке, при другом стечении обстоятельств полковник никогда бы не позволил себе спешить. Но внезапно родившаяся идея – перебросить своих как бы вместо немецких разведчиков – требовала быстрых решений. Петров понимал Матюхина – от задачи в тылу зависит и снаряжение, и тактика действий, и многое другое. Но ведь придет задача, придет… К вечеру все станет понятным. Как только вернется командарм.
Полковник встретился взглядом с Матюхиным. Ему понравился прямой взгляд темно-серых маленьких, глубоко сидящих глаз младшего лейтенанта. Они не забегали, не уклонились. По-видимому, характер твердый и решительный. И лицо у младшего лейтенанта тоже понравилось полковнику – худощавое, с крепкими «плитами»-скулами, прямым носом с нервными, тонкими ноздрями. Подбородок скорее квадратный, чем овальный, но не тяжелый. Обычно такие подбородки бывают у людей с сильной волей, но не упрямых, а гибких, умеющих изменять тактику в зависимости от обстоятельств.
– Задачу уточним к вечеру. Сейчас возьмите карту, посоветуйтесь с группой, а часа через… три явитесь ко мне.
– Слушаюсь! – Матюхин вскочил, взял карту и, уже направляясь к двери, подумал: «Все что-то не так… Несерьезно…»
Полковник посмотрел ему вслед и заметил, что младший лейтенант не слишком уверенно ставит ногу.
– Товарищ младший лейтенант! – Матюхин остановился и резко, по-уставному повернулся лицом к полковнику: среднего роста, с хорошо развитыми плечами, напряженно стройный и подтянутый. – Вы ведь были ранены?
– Так точно.
– Нога?
– И нога.
– Не будет ли вам…, трудно? Ведь переходы предстоят тяжкие.
– Не думаю, товарищ полковник. На занятиях проверился.
– Ну хорошо. Посмотрим.
Начальственный баритон полковника прозвучал на этот раз не так уверенно, как всегда. И это тоже не понравилось Матюхину.
– Идите, – сказал полковник и задумался: младший лейтенант вызывал двойственное отношение. Самостоятельность? Да… Но не переходит ли она в самоуверенность? Да и молод… Очень молод. И в то же время в его прямолинейности есть подкупающая откровенность. Честность юности.
Полковник Петров подумал, что в иной обстановке он бы побеседовал и с другими возможными кандидатами на этот необычный и достаточно рискованный переход линии фронта, но сегодня нет времени. Проверить другие разведгруппы поехал капитан Маракуша.
«Экая жалость – нет Лебедева…» – подумал Петров и привычным усилием воли переключился на другие дела.
Разведчики сразу по слишком стремительной походке Матюхина определили, что младший лейтенант идет с заданием, и поднялись ему навстречу.
– Вольно, – скомандовал Андрей. – Приземляйтесь.
Он первый улегся на пыльную жесткую траву в тени полуразбитого сараюшки и развернул карту.
– Задание такое. Надо перейти линию фронта с задачей, которая будет уточнена позже. Переходить предстоит вот здесь, ночью. Обстановка: ожидается вклинение противника в нашу оборону. Значит, нужно пропустить его через себя и, пока он будет воевать, продвинуться как можно дальше в его тыл.
В сущности, Матюхин впервые в жизни ставил боевую задачу и вдруг понял, что слова у него ложатся не так, как хотелось бы. Он не все понимал сам, и потому слов ему не хватало.
Разведчики молчали. Гафур искоса посматривал на старших я грыз травинку. Как пропустить противника через себя, он не представлял, и это очень его смущало. Грудинин тихонько гладил снайперскую винтовку, словно полировал цевье. И только Сутоцкий сразу высказал свое мнение:
– Лажа.
– Это почему?
– А потому, что я этот участок знаю – голый, как лысина. Окапываться? Что ж фрицы, тумаки, не заметят?
– Нет, старшина, там есть и кустарник, и, главное, заросли бурьяна. В них можно замаскироваться.
– Если фрицы и в самом деле собираются вклиниться, так что же они не вышлют в эти самые бурьяны и кусты своих разведчиков? Да и саперы ихние тоже не дураки – разминируют проходы, а отходить будут как раз до кустов. А в ходе их вклинения командные да и наблюдательные пункты опять-таки там же расположатся – каждому хочется хоть маленькое, а иметь укрытие. Уж если пользоваться этой заварушкой, так надо маскироваться правее или левее, а потом в ходе боя выходить на прямую. И потом – куда выходить?
Что ж… Сутоцкий прав. Даже в том, что нужно было бы знать, куда выходить. От этого зависит и место перехода, и дальнейший маршрут. Но задачи еще не было, и Матюхин промолчал.
– И еще. Если наши знают, что фрицы пойдут в наступление только на этом участке, так они должны знать, зачем они пойдут. Ну… если и не знать, так хоть предполагать, чего фрицам потребовалось.
– А нам что за дело? – уже сердито спросил Андрей, его злила собственная беспомощность: сказать, почему противник готовит вклинение, значит, рассказать и о захвате разведчиков противника. А ведь нужно идти в тыл. Нести с собой и эту тайну?
– А нам это затем, чтобы знать, как себя вести, – отрезал Николай, и по тому, как перевел дыхание Грудинин, как потупился Гафур, Матюхин понял: они согласны с Николаем Сутоцким. – И от нас, младший лейтенант, лучше уж не скрывать – и так понимаем: фрицы будут открывать коридор своим разведчикам. Тем, которых сегодня ночью взяли и одного мимо Нас водили.
«Вот так – колеблешься, бережешь тайну, а солдатский телефон все уже размотал, – с горькой усмешкой подумал Андрей. – Да и как не размотать, если все на виду, а мои ребята – разведчики. И видят, и слышат, и выводы умеют делать».
– Такой вариант возможен, но что ты предлагаешь?
– А я не предлагаю… пока. Я думаю. Вслух. Раз фрицы будут ждать своих, они же к каждому, кто в их тыл подастся, с особым вниманием отнесутся. Чем мы на их внимание ответим? Очередью? Значит, нужно будет поговорить. А у нас разговорчивых двое – вы да Гафур. А мы с Грудининым – молчуны… в этом случае.
– Среди немецких разведчиков один русский… – хмуро уточнил Андрей, словно заново переживая и встречу со шпионом, и собственное к нему отношение.
– Это легче. Вот тут уже кое-что проясняется: действовать придется парами. Ты, допустим, с Грудининым, а я с Шарафутдиновым. Можно и отбрехаться. Но только нужно знать, к кому идем, какой у них пароль и все такое прочее.
Потому, что Сутоцкий рассуждал слегка иронически, на предстоящий поход невольно накладывалась тень несерьезности: «Придумают черт те что, а нам расхлебывай». Никто, конечно, не думал такими словами, но ощущение создавалось именно такое. А потому, что Андрей не слишком уверенно возражал Николаю, стараясь обойти неясные ему самому стороны дела, ощущение это крепло, и выполнение боевой задачи казалось если не невозможным, то уж, во всяком случае, неоправданно усложненным.
Они лежали на жесткой траве, курили, иногда спорили, медленно, с трудом отбирая детали предстоящих действий. И никто, конечно, не представлял себе, что на другом конце села несколько старших офицеров, так же как и они, колдуют над такой же картой, и так же спорят, и так же иронически относятся к собственным предположениям. И в этих спорах все время незримо присутствуют вот эти четыре разведчика.
Все ждали командарма. Что он привезет из штаба фронта?
Командарм приехал к обеду. Он знал об этом всеобщем ожидании и, как опытный военачальник, отлично понимал, что о предстоящих событиях и его отношении к ним будут судить не только по его приказам и распоряжениям, но и по мельчайшим деталям его поведения.
Должно быть, поэтому командарм сразу же проехал в столовую, хотя чаще всего обедал дома, и попросил перекусить, а от обеда отказался. «Перекусывал» он не слишком плотно – холодной окрошкой. Потом не проехал, а прошел к своему дому. Все это должно было показать, что у него, а значит, и у армии все в порядке, но предстоит большая работа, однако не такая уж спешная, чтобы не позволить себе истратить несколько лишних минут на прогулку после утомительной поездки.
В доме его ждали начальник штаба и генерал Добровольский, а в кухоньке, заменявшей приемную, вместе с несколькими артиллерийскими офицерами ожидал и начальник артиллерии армии.
Вскоре подошли и другие штабные офицеры. Работники оперативного отдела доложили несколько вариантов отражения вражескою вклинения, и командарм выслушал их с одинаковым вниманием. Оттого что в закрытые окна било солнце, а народа набилось немало, стало жарко, и командарм позволил себе маленькую вольность – расстегнул крючки и верхние пуговицы кителя. От этого он стал проще, доступней и, пожалуй, домашней – большой, с крутым высоким лбом, с уже рыхловатым, нездоровым лицом. Набухшие от жары кисти рук раздались и стали белее, словно бы мягче, приветливей. От всего этого как-то незаметно стала исчезать нервозность, ожидание чего-то невероятного, что родилось в часы отсутствия командарма.
– Нуте-ка повторите последний вариант, – попросил командарм и переглянулся с генералом Добровольским, приглашая, его как следует оценить предложение оперативников.
Начальник оперативного отдела – невзрачный полковник с грустными темными глазами навыкате – заговорил неожиданно глухим, рокочущим баском:
– Последний вариант, пожалуй, наиболее прост. Прежде всего никаких мер непосредственно на передовой не принимать – все оставить по-прежнему, чтобы не вспугнуть противника. Затем дать ему возможность втянуться в лощину и накрыть дивизионом «катюш». Последние необходимо выдвинуть вот на эту полянку. На случай, если атака противника окажется достаточно результативной, справа и слева от лощины сосредоточить пехотные резервы, с тем чтобы они перекрыли распространение противника в глубину и в последующем с помощью подошедших танков контратаковали и отбросили противника…
– Не отбросили, а уничтожили, – жестко поправил командарм. – Сил для этого у нас вполне достаточно.
– Так точно, уничтожили. Для того чтобы не позволить противнику распространяться, предусматривается артиллерийское окаймление лощины. Особого плана на этот случай не составляли, так как окаймление предусматривалось и прежде. Если залп «катюш» даст нужные результаты, восстановление положения возложить на стрелковые дивизии в обычном порядке. И у одной и у другой дивизии, по их планам, на стыках есть резервы.
– Ну что ж… Это мне нравится. И не слишком шумно, и… солидно. Только вот что – предупредите и артиллеристов, и особенно реактивщиков насчет точности. Разброс снарядов должен быть исключен. Особенно в глубину. Не дальше пятидесяти метров за нашей обороной. Подчеркиваю – это особенно важно. И еще. Свяжитесь с авиацией. После залпа «катюш» они поднимут легкие бомбардировщики и нанесут удар по всем занятым противником деревням в этом районе. Артиллерии, кроме окаймления, поставьте задачу, – после залпа «катюш»… примерно минут через пятнадцать… как будто они только проснулись, произвести короткие перемежающиеся огневые налеты на передний край противника в районе лощины, но ни в коем случае не по самой лощине. Понятно? Сама лощина должна быть свободна от артогня.
– Чтобы дать противнику откатиться?
– Остаткам противника, я надеюсь. А с ними справятся и резервы дивизий – они же будут восстанавливать положение. Иначе все перепутаем.
Начальник оперативного отдела критически осмотрел карту и словно нехотя согласился:
– Пожалуй… Усложнять задачу и, следовательно, управление не следует.
– Ну вот и заметано, – кивнул командарм и спросил: – Полковник Петров здесь?
– Так точно, – выдвинулся вперед Петров.
– Такой вариант устраивает? – Так точно.
– Вызывай группу, ставь задачу… Нет. Задачу поставлю сам.
– Слушаюсь, – козырнул Петров и круто, может быть, слишком бойко для своих лет и своей излишне плотной комплекции повернулся. Он тоже все эти часы жил ожиданием особых событий, но не мог позволить ослабить нервное напряжение: для него начинались самые горячие дни. Командарм остановил его.
– Как с Лебедевым? Не поправился?
Полковник опять развернулся и доложил:
– Вместо майора Лебедева вызвал капитана Маракушу, который выехал в часть для подготовки групп.
– Это хорошо… А вот Лебедев… Трудно вам будет без него… Узнайте и доложите.
– Слушаюсь.
Командарм отдал еще несколько распоряжений, выслушал еще несколько докладов и, когда в комнате остались только генерал Добровольский и начальник штаба, сказал:
– Верховный приказал готовиться к наступлению в общем направлении на С. Фронту подбрасывают танки.
– Разбогатели, – усмехнулся Добровольский. – И на юге ведем наступление, и нам подбрасывают, а не берут, как раньше.
– Да. И, возможно, подбросят авиации. Снаряды будут. Наш план утвержден, но приказано не зарываться – побаиваются эсэсовской дивизии. Это, как ни крути, сила.
– Как дела на юге? – спросил начальник штаба.
– Пока продираются. Противник вводит резервы.
– Хорошо бы… – начальник штаба не договорил, но командарм отлично его понял: слишком много раз они проигрывали на карте различные варианты будущего наступления.
– Уж куда лучше! Но как сделать, чтобы заставить их перебросить эсэсовцев на юг?
– Доказать, что они здесь не требуются? – усмехнулся Добровольский.
– Понимаешь, в чем трудность? В мере. Возьмешь сверх меры и докажешь, что мы тут слабенькие, – противник как раз и бросит ее в бой против нас, чтобы оттянуть наши резервы от юга. Докажешь, что сильные, он опять же оставит дивизию.
– И что же предпримем?
– Соберем Военный совет и посоветуемся, как ввести противника в заблуждение… в меру. В самую меру! Так, чтобы он поверил: мы, конечно, достаточно сильны, чтобы отразить любой удар, но все еще слабенькие, чтобы наступать самим. И делать все это нужно быстро. Судя по некоторым данным и ориентировкам, дня через три на юге наступит перелом. Я знаю те места и думаю, что вскоре у противника не останется рубежей, на которых он мог бы организовать серьезную оборону. Значит, может начаться общий отход. В этих условиях потребуются резервы. Недаром нам дана всего неделя на подготовку. Вверху, по-видимому, тоже на это рассчитывают. Значит можно надеяться, что через три – пять дней эсэсовцы либо уйдут на погрузку, либо начнут движение к линии фронта – к этому времени скрыть подготовку к наступлению по всему нашему фронту мы, естественно, не сможем. Вот почему одной из основных задач разведки становится слежка за главным резервом на этом участке – танкистами-эсэсовцами.
Разведчики Матюхина прибыли к дому командарма через полчаса. Когда их проводили через сенцы, все четверо сутулились – хотелось стать тоньше и ниже, чтобы, не дай бог, чего-нибудь не задеть.
В светлой комнате перед длинным столом, за которым сидели двое пожилых, в понимании разведчиков, военных (поначалу от волнения ребята не разобрались, кто они по званию), а какой-то невысокий, поджарый генерал стоял у окна, напряжение стало просто невыносимым. Но военный в расстегнутом кителе неторопливо застегнул пуговицы, вздернув строптиво и властно подбородок, поднялся во весь свой немалый рост и улыбнулся.
Улыбка показалась хорошей, доброжелательной и сдержанной. Командарм вышел из-за стола и стал пожимать руки каждому. Это и вовсе расслабило ребят, сняло нервное напряжение.
– Задача, товарищи, такая: проникнуть в тыл врага – как и где, уточните позже с полковником Петровым – и там не сводить глаз с эсэсовцев. Подойдите к столу. – Командарм показал на карту, – Они вот здесь. Целая танковая дивизия. Что нам от вас нужно? Ни в какой бой не вступать, сидеть или ползать смирненько и следить, как ведут себя эсэсовцы. Если они двинутся к железной дороге – вот к этой, – дать знать. Если они начнут выдвигаться по одной из этих дорог к фронту – тоже дать знать. Каким образом? Опять-таки договоритесь с полковником. Думается, рации вам не потребуется. За рациями противник очень уж охотится. Если в момент вашего пребывания в тылу начнутся большие бои, действовать по своему усмотрению: либо выходить к своим, либо отходить к партизанам – уточните особо. Но мне важно главное – следить за эсэсовцами. Ради этого я вас и посылаю. Понимаете, насколько это серьезно, если задачу ставлю лично?
Трое кивнули, и только Гафур вытянулся и громко доложил:
– Так точно, товарищ генерал.
Командующий с легкой улыбкой посмотрел на Гафура, потом внимательно оглядел остальных и тут только увидел, что в руках у Грудинина снайперская винтовка.
– Снайпер? – потянулся он к оружию.
– Так точно! – передавая винтовку генералу, ответил Грудинин.
– Боевой счет имеете?
– Так точно! Семнадцать.
– Снайпер – и в тыл. Зачем?
– Считаю, что при добыче разведданных, например, из легковых машин он незаменим. Кроме того, снайпер всегда отличный наблюдатель, – бледнея от напряжения и потому становясь еще моложе, ответил Матюхин.
– Мм… Я таких вариантов не слышал, но… в этом кое-что есть. Да и в случае преследования противником снайпер тоже может выручить. – Командарм круто повернулся и спросил у Добровольского: – Мы собирались рискнуть с насадками. Может быть, это тот случай?
– Если не считать способа перехода линии фронта, то как раз тот.
– Ну, переход, он всегда… чреват. Что ж, товарищи, задача ясна? Следить за эсэсовцами!
Теперь ответил Матюхин:
– Так точно. Ясна.
– Вы, младший лейтенант, и вы, – командарм указал на Грудинина, – останьтесь. Остальные свободны.
Сутоцкий с Шарафутдиновым вышли, а командарм обратился к Матюхину:
– Дело в том, товарищ младший лейтенант, что советские ученые преподнесли нам интересное изобретение – насадки на винтовки, которые позволяют стрелять бесшумно. Точнее, почти бесшумно. Правда, дальнобойность винтовки несколько снижается, но она у нее такая, что это, думается, не повредит. Дали несколько таких насадок и нам. И если мы их вручим вам, можем ли мы быть уверенными, что они не попадут к противнику?
– Сделаем все возможное… Но… надо посмотреть…
– Посмотрите и попробуйте. Но помните: до выполнения основной задачи применять насадку только в крайнем случае. Если насадки покажет себя хорошо, можете поднимать у фашистов панику. Отводить душу и увеличивать счет. Но пока не выполните основного задания, будьте очень осторожны. Сейчас я дам вам машину, поедете на оружейный склад, получите насадки, опробуете их, ознакомитесь с инструкцией – и ни пуха вам, ни пера.
– К черту! – очень серьезно сказал Грудинин, и никто не улыбнулся.
Они собрались вместе перед вечером. Матюхин и Грудинин устали после испытаний насадки: чем-то похожая на ребристый дульный тормоз, она гасила звук выстрела, оставался только глухой хлопок, и это им понравилось, но в то же время их придавила ответственность за судьбу этих самых насадок. Сутоцкий и Шарафутдинов были раздражены неожиданно свалившимися хлопотами – они получали ракетницы с запасом ракет, продукты и боеприпасы, – а главное, неизвестностью.
Вероятно, поэтому встреча получилась не слишком доброй, и ощущение спешки, недоделанности усилилось. Матюхин почти сейчас же ушел к Петрову получать новые инструкции, а разведчики остались разбирать имущество.
– Тебя зачем вызывали? – хмуро и, пожалуй, ревниво спросил Сутоцкий у Грудинина.
– Тебе честно или соврать?
– А чего ж ты сразу на «ты». Я ведь все-таки старшина.
– Так ведь и я рядовой. И тебя постарше.
Сутоцкий долго смотрел в маленькие острые глазки Грудинина.
– Ладно. Говори правду.
– А правда в том, что правду сказать не имею права. Придет время, скажу и расскажу, как от такого молчания мне погано.
Сутоцкий опять посмотрел на Грудинина, усмехнулся и отвернулся к Шарафутдинову.
– Вот так вот, Гафур… Мы с тобой уже перешли во второй сорт. Что ж… приказ есть приказ. Поработаем с тобой в прикрытии. В группе обеспечения, так сказать.
Матюхин застал их, хмурых и разобщенных, за банкой тушенки. Сутоцкий подвинулся и кивнул:
– Садись. Лишняя оказалась.
– Рассиживаться некогда, сейчас на передовую. Слушай задачу. Выдвинемся в сумерках на фланге нашей дивизии. Действовать парами. Сутоцкий в паре с Шарафутдиновым. Естественно, старшина старший. Двигаться вначале уступом влево, впереди Сутоцкий. Потом, когда пойдем в тыл, – в затылок. – Матюхин развернул карту. – Сигналы уточнены. В двадцать четыре и в три часа по две ракеты. Если эсэсовцы на месте – через день. Вначале зеленую, потом – красную. Если они начнут движение на погрузку – каждый день: вначале красную, потом зеленую. Понятно? Наоборот! Если что-либо не удастся – пробиваться к партизанам. Они предупреждены. Вот сюда, – Матюхин показал место на карте. – Может случиться, что сидеть придется долго и не хватит боеприпасов или продуктов, а может, ракеты потеряем или они отсыреют – все может быть. Связь и снабжение опять-таки через партизан. Но лучше всего к ним не подаваться – далеко. Ну, что еще?.. Пожалуй, все. Предупреждаю о главном: в тылу прежде всего охранять Грудинина. Если что случится со мной – старший Сутоцкий. Если с ним – Грудинин. При всех случаях задачу выполнять. Хоть в одиночку. Вот теперь все. Проверим часы и компас.