Страница:
- А как пишется слово "колбаса": КОЛбаса или КАЛбаса?
- Смотря из чего она сделана, - говорю я. - КОНЬбаса, КОТбаса, КОСТЬбаса...
Мы купили 200 г колбасы и 300 г помидор. Мне кажется, в Дании еще и потому всего много, что там берут всего мало. В Дании покупают обычно 100 г сметаны, 150 г мяса. Мясо не исчезает даже во время стихийного бедствия. Во время стихийного бедствия, наоборот, вообще всего больше, потому что все-таки не что-нибудь, а стихийное бедствие!
У нас быстро забывают о том, что было вчера, но долго думают о том, что будет завтра.
Конфет берут 10 кило. Сахарного песку - мешок. Картошки - сколько можешь унести. Потому что завтра может не быть. А завтра оно раз - и снова есть. Тогда приходится все съедать, потому что оно уже начало гнить. Причем за месяц до того, как вы купили.
Перед Данией меня предупредили, что датчане едят мало. Но когда я туда приехал, меня стали кормить, как приплывшего в отпуск Робинзона Крузо. Потом я узнал: их, оказывается, предупредили, что русские едят много. Потому что нечего есть.
* * *
На улице, где живет мэр, я видел, как брали грабителя. Седому интеллигентного вида громиле две полицейские женщины надели с извинениями наручники. Я думаю, они его нашли по визитной карточке, которую он предусмотрительно оставил на месте преступления.
Грабят и воруют, конечно, в каждой стране. Разница лишь в том - что, как и сколько.
У нас вором считается только тот, кто ворует не со своей работы.
В датские урны заправлены полиэтиленовые мешки - концами наружу. Когда мешок наполняется, его вынимают и заправляют новый мешок. Сразу вспоминаются наши каменные урны без дна. Наша дворничиха, которая приподнимает ее одной левой, а одной правой выгребает из-под нее мусор и ставит на место. Урну и того, кто в эту урну плюнул.
* * *
Мы с Хелен перешли на другую сторону улицы.
- Интересно, - говорю я. - Вы переходите дорогу только на зеленый свет. Даже если нет ни одной машины.
- А у вас разве по-другому?
- Ну, мы в общем-то тоже переходим дорогу на зеленый свет. А на красный мы перебегаем.
Причем умудряемся еще перевести на красный свет какую-нибудь старушку.
Но это - нарушения, которых могло бы не быть. А есть нарушения, которых не может не быть. В Ленинграде или в Москве иногда попадается такая широкая улица, что невозможно успеть перейти ее на зеленый. Тем более пожилой старушке. Поэтому опытная старушка начинает переходить на красный. Когда вспыхивает зеленый свет, она еще только на середине. А когда снова вспыхивает красный свет, она мысленно уже прощается с белым.
Мы с Хелен садимся а автобус. Обычный рейсовый автобус. Но датский. Внутри - ковровые дорожки.
В Дании входишь в автобус только после того, как пробьешь компостером специальную картонку. На ней указан час, когда ты вошел. И этот битый час можно ездить бесплатно на всех автобусах города. Правда, транспорт, хоть и лучше, чем у нас, но дороже.
На следующей остановке входит датская старушка. Я, как джентльмен, встаю и уступаю ей место:
- Сит даун, плиз, мамаша!
Весь автобус оборачивается и смотрит на меня, не как на джентльмена, а как на донкихота.
Оказывается, в Дании джентльмены никому не уступают место, потому что там места хватает всем.
Я вспоминаю наши венгерские автобусы.
Наши автобусы - как мужчины у женщины: то нет ни одного, а то вдруг появляется сразу несколько.
Наш автобус - это клубок проблем: сначала его никак не дождаться, потом не влезть, а потом не вылезти.
Летом он, душегуб, отапливается, а зимой - нет, и стекла выбиты. Но зато крыша протекает очень редко: только - когда идет дождь. Еще проблема - купить талоны. Потом проблема - их прокомпостировать. Потому что давка такая, что могут прокомпостировать все что угодно, но только не талон. И пока на этом автобусе доберешься до работы, устаешь так, что на работе только отдыхаешь.
В общем, с нашим автобусом лучше не связываться. Быстрей - пешком.
* * *
Они нас не понимают. Мы говорим:
- У нас все дорого.
А они говорят:
- У вас все дешево! Путешествие из Петербурга в Москву стоит всего полдоллара!
Я интересуюсь ценой автомобиля. Оказывается, их автомобиль стоит столько же, сколько наш магнитофон. Их магнитофон стоит столько же, сколько наши туфли. Туфли стоят, сколько наши колготки. Колготки сколько полиэтиленовый мешок. Полиэтиленовый мешок не стоит ничего.
То, что производят в Дании, - не самое лучшее в мире, но то, что в Дании продают, - самое лучшее, что в мире производят.
Им непонятны наши разговоры - когда наш продавец спрашивает нашего покупателя:
- Что вы хотите купить?
- Ничего.
- К сожалению, ничего нет.
- Спасибо.
- Приходите завтра.
- Что-нибудь будет?
- Нет, ничего.
- Хорошо, я зайду.
Чем большее количество рук проходят наши полезные ископаемые, тем хуже для нас. Железная руда - отличная. Железо - уже хуже. Телевизоры совсем плохие. Взрываются на самом интересном месте. Наверно, их делают на военных заводах.
Социализм показал, как много может человек, но как мало - коллектив. Хотя коллектив при социализме ставится выше человека.
В нашем социалистическом государстве индивидуальный труд оказался намного лучше компанейского. Вот у капиталистов компании - "Адидас", "Сони", "Дженерал моторз"! Но зато у нас есть отдельные личности в искусстве и науке, которые уравновешивают нашу безликость в остальном.
Мокрое утро Копенгагена. Здесь надо отложить авторучку и взять акварельные краски.
Хелен шагает - как Петр Первый. Ноги в крикливых рейтузах распахивают длинное пальто, как конферансье - занавес.
Тонкие губы ни о чем не спрашивают. Только - ответ на ваш немой вопрос.
На стене вдруг вижу родную российскую надпись - "Beatles". Музыка объединяет всех, кроме соседей.
Наше искусство они знают плохо.
Спрашиваю их:
- Кого вы знаете из советских писателей?
- Достоевский и Лев Толстой.
- А - из артистов?
- Михаил Горбачев.
Горбачева в Дании знают все. Он - на обложках, майках, штанах. Правда, в редакции одной газеты я видел плакат: на фоне советских танков и вертолетов в афганской пустыне - Михал Сергеич, раздетый по пояс, в руке пулемет, на лбу черная повязка, и подпись - Рэмбо.
Но тут, думаю, они ошиблись: рисовать надо было Брежнева.
Вот она - драма советской жизни: сначала на политическую арену вышел сценарист героической пьесы, потом режиссер трагедии, потом танцор, потом клоун, потом два статиста и, наконец, - артист!
Наша жизнь им непонятна. Как, впрочем, и непонятна нам самим. Просто опыт позволил нам приспособиться к нашей жизни. Наш долгий опыт - к нашей недолгой жизни. На Западе до сих пор считают, что коммунальная квартира и совмещенный санузел - это аттракционы в парке отдыха, нечто вроде пещеры ужасов и комнаты смеха. Наша реальность - для них фантастика. А их реальность - фантастика для нас.
В Дании любят абстракционизм. Абстрактные работы - в офисах и квартирах.
Музей современного искусства в пригороде Копенгагена.
Главное - не повесить картину вверх ногами. Зритель-то не заметит, а автор может обидеться.
Вторая трудность - придумать название. Название абстрактной картине придумываешь дольше, чем ее пишешь.
Третья трудность - цена. Назначишь слишком высокую - никто не купит. А назначишь слишком низкую - подумают: мазня.
У нас абстракционизм не развит. Потому что у нас вся жизнь - абстракция. О том, что съел, узнаешь на другой день. О том, что человек жил, узнаешь из его некролога. Правительство говорит абстрактно, а народ конкретно. Правительство говорит: "Невиданный урожай", - а народ уточняет: "Невидимый". Правительство говорит: "Свиная отбивная", - а народ уточняет: "Это картошка, отбитая у свиньи". Правительство говорит: "Подоходный налог", - а народ уточняет: "Это налог на то, что ты еще не подох". Правительство говорит: "Говорит Москва!", - а народ уточняет: "Остальные работают".
Каждый человек в чем-то виновен, но народ не виновен ни в чем. Народ только НАЗЫВАЕТ своими именами вещи, которые ДЕЛАЕТ правительство. Но народ за СЛОВА сажали, а правительство за ДЕЛА пересаживали. По какому закону? По морскому. Страна - как рыба: гниет с головы, но чистят ее с хвоста.
Кто первым сказал, что Запад загнивает? Как всегда - Шекспир. "Прогнило что-то в Датском королевстве".
Я - в замке Эльсинор. Об Эльсиноре мне известно только то, что там жил и работал Гамлет. Но и этого достаточно. Гамлет, принц датский, принципиальный датчанин.
Гамлет - это обнаженная шпага, обнаженная мысль, обнаженный нерв. Точней - все в обратном порядке.
Гамлетовский монолог - это диалог с самим собой. Бой со своей тенью. "Эх, была не была!" - воскликнул Гамлет, что в переводе на староанглийский означает: "Быть или не быть?" Дальше - мысль об одежде: "Вот в чем вопрос". Вопрос - в чем выйти. Они долго думают, что надеть, потому что гардероб у них большой, а мы долго думаем, что надеть, потому что гардероб у нас маленький.
В своих трагедиях Шекспир раскрывал мир внутренностей человека. Если бы американцы снимали кино по "Гамлету", они назвали бы его "Убийца родного дяди" или "Отец, вылезающий из гроба". Фильм ужасов. У нас такого жанра нет. Зачем нам выдумывать ужасы, когда достаточно выйти на улицу. Или включить новости.
Из западных фильмов у нас вырезали обнаженную натуру, как будто наш народ ее никогда не видел. А вырезать надо было одежду. А также - магазины, еду и все остальное.
* * *
Красота - чуть ли не единственное, что у нас еще осталось. Спасет ли она нас?
Одеваются датчане просто. У нас - чем ты богаче, тем больше на тебе накручено. А у них и миллионер, и безработный - все в кроссовках и джинсах. Даже старички и старушки. Это только у наших пенсионерок - бушлаты, в которых даже матросу руку не согнуть.
Такое чувство, что датчане не умирают. Все спортсмены. Все худые. Только раз встретил толстого. Полчаса говорили с ним на ломаном английском языке, пока не выяснили, что он - тоже русский турист.
За границей живет 20 миллионов наших. Кем же они работают? Конечно, среди них есть большие писатели, музыканты и ученые. Но в основном наши ученые работают там инженерами, инженеры - рабочими, а рабочие - безработными.
Правда, безработный у них имеет столько же, сколько у нас три инженера, хотя и он, и они валяют одного и того же дурака. Только у нас непонятно: инженер мало получает, потому что валяет дурака, или валяет дурака, потому что мало получает
Почему дипломы наших врачей ценятся там как макулатура? Потому что наши врачи ничего не могут. Не могут отличить белокровие от плоскостопия, ожирение от беременности, уснувшего от усопшего.
Они даже мужчину от женщины могут отличить только по паспорту.
У нашей медицины только два диагноза: все, что выше шеи, - О-ЭР-ЗЭ, а что ниже, - ОТ-РЕ-ЗЭ. Вместо горчичников используем утюг, вместо банок на спину - поцелуи, вместо клизмы - ершик, а против СПИДа у нас одно оружие - плакат "СПИД, сдавайся!"
Наша страна - гигантский больной. Но можно ли помочь больному, если разрезать его на части?
На потолке королевского дворца - гербы земель, когда-то входивших в состав Датского королевства: Гренландия, Исландия, Норвегия, Гольштейн, Шлезвиг, Лауэнбург, Фарерские острова, Литва, Латвия, Эстония...
Таллинн - в переводе "датская крепость". Копенгаген - в переводе "купеческая гавань".
На стенах дворцов вместо кумачовых лозунгов - голубые гобелены. С викингами, крестоносцами, псами-рыцарями. Совершенно другая история. Хотя события те же самые. Боюсь, что история - не наука, а точка зрения.
На дороге между адом и раем - сутолока, автомобильные пробки. Стенька Разин на "Волге". Запорожцы на лошадях. Древние рабы римские с транспорантами "Спартак - чемпион!" Хрущев, похудевший от беготни взад и вперед. Гитлер со Сталиным на одном мотоцикле, сбоку Наполеон в люльке укутавшийся. Папа Карло по фамилии Маркс с томиком "Капитала" под мышкой и без гроша в кармане. Великий кормчий Мао Цзэдун плывет на паланкине над головами, цитатниками его обмахивают. Большевики "Аврору" по бревнам катят. В Кабул, наверно. Ленин на паровозе, в топку шпалы бросает, по которым уже проехал. Батька Махно, стоя на тачанке, палит по своим и чужим. Павлик Морозов кому-то кричит: "Добро должно быть с кулаками!".
Правители, герои, мудрецы - все бегают из рая в ад и обратно, в зависимости от того, куда их посылает историк. Или народ.
Копенгаген и Ленинград - крупные порты. Отличаются они тем, что в Копенгагене рыбы - как грязи, а у нас - только грязь и никакой рыбы.
Зато наши химики первыми создали искусственную рыбу: наливаешь в стакан водку и пиво - и получается ерш.
Датчане долго не могли меня понять: "Ерш?! Как же он в стакане живет?!"
Знаменитый завод "Туборг". На дубовом столе - группы разноцветных и разновеликих бутылок с пивом.
Я не знаю по-датски, мой сосед не знает по-русски. После того, как выпили, вдруг стали говорить.
Хмель - лучший переводчик.
- Крепкие напитки у нас пьют только по праздникам, - говорит мой сосед.
- У нас тоже пьют только по праздникам, - говорю я. - А праздник у нас тогда, когда есть что выпить.
В разговор вступает хозяин:
- Наш завод выпускает пять миллионов бутылок пива.
- В год? - спрашиваю я.
- В день, - уточняет хозяин.
Вся страна - 5 миллионов. И один день завода - 5 миллионов. Повальная автоматика. Несколько сотен рабочих. Следят только за тем, чтобы не было брака. Если бутылка или банка с браком, ее зацепляют какой-то клюшкой и сдергивают с конвейера.
- Неужели вы столько выпиваете?! - спрашиваю я, начиная девятую кружку.
- Нет, часть идет на экспорт.
- Ну, уж баночное, наверно, себе оставляете?
- Как раз наоборот - баночное экспортируем. Зачем засорять банками свою страну?
Вспоминаю наше баночное пиво - со своей банкой и приходишь.
Напившись, мы поем. Датчане любят петь. Как, впрочем, и все другие народы.
На обратном пути от "Туборга" я увидел человека, который нес из магазина десяток бутылок. Причем - все в руках: под мышками и между пальцев. Одна вдруг упала. Он наклонился за ней - с боем посыпались другие! У него осталась только одна целая бутылка. Что бы вы сделали на его месте? Зарыдали бы, застрелились или написали бы жалобу, почему не выпускают бутылки из бронированного стекла? Не знаете. А он сделал вот что. Он рассмеялся и сам грохнул оземь последнюю!
Приехав домой, в отчете о поездке за границу я написал: "Пропагандировал наш образ жизни - пил водку без закуски"
* * *
Датчанин, отправляясь на работу, берет с собой пластмассовую коробочку с бутербродами. 6-8 штук, завернутые еще в фольгу. Пиво он покупает прямо на месте.
Русскому человеку, отправляющемуся на работу, жена дает деньги на пиво и деньги на туалет.
Туалет в Дании, как и в России, находишь по запаху. Только у них запах - клубничный.
В датский туалет заходишь, как в парфюмерный магазин. Зеркала, кафель, операционная чистота. Ароматное жидкое мыло в прозрачном пистолете. Два барабана с бумажной лентой разной ширины. Я постеснялся спросить, почему одна лента - узкая, а другая - широкая? Для рук и для другого места? Третий барабан - с полотенцем. Полотенце - чистое, теплое, отглаженное. Или оно чистится, греется и гладится прямо в барабане, или его там в барабане сотни метров, - не знаю. Знаю только, что наши барабаны всегда были пустые, и от этого громко гремели!
Никаких инструкций пользования туалетом. Никаких проверяющих соблюдение этих инструкций, как у нас - в виде бабули за столиком со стаканом чая и бутербродом. Никаких стенгазет к праздникам под заголовком "Красный стульчак" (печатный орган).
Все туалеты в Дании бесплатные. Некогда думать об этих мелочах, поэтому эти мелочи продуманы. И не надо в поисках мелочи лихорадочно шарить по карманам.
Описывать наши туалеты я больше не буду. Они описаны и без меня вдоль и поперек. Но скоро даже в такой туалет можно будет попасть только по знакомству. Поэтому у нас пора уже выпускать новую единую карточку: автобус, троллейбус, трамвай, метро, талоны на еду, туалет. Правда, количество еды на душу, точней, на тело населения уменьшается с такой стремительностью, что, думаю, потребность в туалете скоро отпадет сама собой.
На одной из улиц Копенгагена я столкнулся со своей знакомой, которая там была уже неделю.
- Что тебе понравилось больше всего? - спросила она.
- То, что туалеты бесплатные, - сказал я.
- Как - бесплатные?! - ахнула она.
После этого разговора она стала забегать во все туалеты по десять раз на день и накручивать себе в сумки дармовую бумагу.
Как она объясняла потом изумленным таможенникам - для салфеток на свадьбу дочери.
Все это, конечно, я датчанам рассказывать не стал. Все это я от них скрыл. И про квартиры наши скрыл, где на всех жильцов только один туалет около кухни, который находится в ванной.
Представляю, какой это для них был бы удар! Для них, у кого в отдельной пятикомнатной квартире на двух человек у мужа и жены по отдельному туалету и по отдельной ванной. Представляю, как они изменили бы ко мне отношение! Подарили бы мне, наверно, килограмм мыла и пачку презервативов, "чтобы таких, как я, больше не было". И наверно, такой, как я, обязательно бы спросил: "А примерить можно?"
Наш быт - вот что, думаю, должно быть государственной тайной, а не последние конструкции танков и самолетов, уменьшенные копии с которых продаются свободно на Западе в магазинах игрушек.
Быть русским сейчас модно. Многие там увлекаются сейчас русским. Да и не только там, но и здесь. Русские тоже хотят быть похожи на русских. И не потому, что это нравится Пьеру Кардену. Мода на нас - это не мода на наши станки, вещи, пищу (даже русская водка западного производства крепче и вкусней). Им нравятся наши очи черные, красный рок, павло-посадские узоры и непорочность, как им кажется, русских дев. Мы для них - экзотика. Как для нас экзотика - пальмы, слоны и танец живота.
Их любовь к нам не так глубока, как наша к самим себе.
Они нас любят, потому что все больше о нас узнают. Они все больше о нас узнают, потому что нас любят.
Что знали они о нас раньше? То, что русские не хотят войны и потому усиленно вооружаются.
Что знают они теперь? То, что пилот-любитель может на германском аэроплане перелететь тихонько нашу западную границу и сесть на Красной площади.
Я думаю, после этого исторического перелета они прониклись к нам большим доверием. Еще большим доверием они к нам прониклись после афганского бомбардировщика, который по ошибке пересек нашу южную границу и сбросил бомбы на наш поселок, после чего мы этого нарушителя сразу же засекли.
* * *
Еще осмелюсь сказать, что мы никогда не помогали арабам.
Если бы мы хотели помочь арабам, то продавали бы оружие только Израилю.
Воевать таким оружием, которое мы продавали, не может никто в мире, кроме русского солдата, который с голыми руками шел на фашистский пулемет, винтовкой отбивался от "мессершмитов", с гранатой полз на "тигра", с ножом в зубах плыл за эсминцем.
Что это за сообщение с театра военных действий? - "Арабские ракетные установки, тяжелые минометы и артиллерия при поддержке авиации и флота подвергли массированным ударам территорию Израиля. Жертв и разрушений нет".
Еще бы, если на снарядах белой краской выведено "Смерть немецким оккупантам!"
Если самоходные орудия настолько приучены ходить сами, что их не могут остановить даже водители.
Если торпеды движутся только по течению.
Если полевые минометы оснащены морскими минами. А посему берешь миномет в руки, делаешь на лице страшную мину и метаешь его в противника!
И на какую голову рассчитаны противогазы, что когда их оденешь, стекла для глаз оказываются на ушах?!
Сейчас, конечно, все изменилось. Сейчас наше оружие лучше, чем то, которое мы выпускали в свет сорок лет назад. И воевать таким оружием может даже тот, кто воевать не умеет.
Но изменились, конечно, и наши друзья. Не знаю, хороший ли друг бывший враг, но точно знаю, что самый опасный враг - это бывший друг.
Ракеты, которые мы продавали годами, могут вернуться к нам бесплатно и в считанные минуты.
* * *
Ни в одной стране не придают такого огромного значения национальности, как в России. В России национальность - это характеристика, профессия, звание, награда, клеймо, диагноз, алиби, обвинение и наказание - в зависимости от национальности.
Только в России два родных брата могут иметь разную национальность. Причем оба - близнецы.
Только в России, к примеру, чукча может пожаловаться: "Меня обозвали чукчей!"
Только в России употребляют выражения типа - "лицо мордовской национальности". А другие места у него тогда какой национальности?
Только в России, когда еврею хотят сделать приятное, ему говорят: "А вы совсем не похожи на еврея!" Или - так: "Сколько я ни встречал евреев, первый раз вижу такого порядочного!" Или - еще лучше: "Хороший ты человек, хоть и еврей!"
Только в России вопрос: "Какой вы национальности?" - звучит так же, как вопрос: "Что вы делали в ночь с такого-то по такое-то у себя дома?"
Когда того же еврея спрашивают: "Какой вы национальности, Давид Исакыч?" - он надолго задумывается, пытаясь исподлобья определить национальность того, кто спросил.
Впрочем иногда еврей пытается забыть, какой он национальности, но всегда находятся люди, которые ему об этом напоминают.
Всегда находятся люди, которые уже составили на каждого человека досье еще до его рождения. Впрочем, это не трудно, если составлять досье на всю нацию целиком.
"Эти - жулики. Все апельсинами торгуют, цветы разводят".
"Те - конокрады. Видите? - совсем коней в России не осталось!"
"А вон те работать не хотят. Все на скрипках играют, книжки пишут. Ребенку еще пяти нет, а его уже на скрипочку водят, с детства учат дурака валять!"
Национальность в России - как жена: ее так же хочется сменить, когда она начинает тебе изменять. Ингерманландец хочет стать вепсом. Вепс финном. Финн - гражданином Финляндии. А еврей - кем угодно, только не евреем.
- Ваша национальность?
- Нееврей.
Кстати, женитьба была всегда удобным способом изменить если не национальность, то хотя бы фамилию. Я знал одного еврея, который сказал своей русской невесте перед свадьбой:
- Ты возьмешь мою фамилию, чтобы она не пропала. А я возьму - твою, чтобы я не пропал.
Но еврею мало, что он русский. Он хочет стать русским в квадрате. Русский еврей всегда хочет сменить свою фамилию, даже если она русская. На какую? На другую русскую. Зачем? А вдруг спросят, какая у него фамилия была раньше!
Отличительная черта еврея - смотреть далеко вперед. Еврей знает, что когда открывается какое-нибудь еврейское общество, это делается для того, чтобы антисемиты не гонялись за каждым евреем по отдельности, а могли накрыть всех сразу.
Поэтому еврей боится еврейских обществ в тысячу раз больше, чем антисемитских.
Впрочем смотреть вперед - черта всякого россиянина. Россия всегда живет будущим, потому что у нее нет настоящего, в отличие от Америки, которая живет настоящим, потому что уже находится в будущем.
В Америке нет национальностей. Трудно представить себе негра, который числился бы белорусом. В Америке - все американцы. Как в Данни - все датчане. Дания - это европейская Калифорния. Если ты живешь в Дании и говоришь по-датски, ты - датчанин. Если ты не говоришь по-датски, ты не датчанин. Заметьте, не испанец, не кореец, а именно не датчанин.
Когда фашисты оккупировали датское королевство, они, чтобы выявить евреев, приказали всем евреям нашить желтые звезды. Первыми, кто нашил себе желтые звезды и вышел с ними на улицу, были король и королева. Они были настоящими датчанами.
Но я бы не сказал, что Дания уж очень от нас отличается. Ну, только по размерам. А так в принципе все одинаковое. Инопланетяне и дикари вряд ли бы заметили у нас отличия. Те же люди - голова, два уха. При встрече жмут друг другу руки. Тело прикрывают одеждой. Живут в домах, окна из стекла. Машины о четырех колесах. Чтобы поддерживать в организме жизнь, едят еду, пьют питье, вдыхают воздух. Размножаются способом деления - на мужчин и женщин. В конце жизни все-таки умирают.
Разница в нюансах.
Они говорят "Копенхавн", а мы говорим "Копенгаген".
У них за все платят, а у нас или переплачивают, или берут бесплатно.
У них большой выбор товаров, а у нас только один выбор: или ты берешь этот товар, или нет.
Мы удивляемся, как они живут, а они удивляются, как мы еще живы.
Дания - иностранное государство, а Россия - странное.
* * *
Сколько лет нам внушали, что мы самые-самые! И мы действительно - самые-самые.
У нас самая лучшая техника: она опробована уже веками.
У нас самый читающий народ: нигде больше не воруют столько книг, газет и журналов.
Сколько лет нам внушали: это только у нас.
Только у нас так много магазинов: больше, чем товаров.
Только у нас - мало найти деньги, надо еще найти то, на что их можно потратить.
Только в нищей стране могла родиться пословица: "Бедность - не порок".
Только в голодной стране могла родиться пословица: "Не хлебом единым жив человек".
Только в тоталитарной стране могла родиться пословица: "Умный в гору не пойдет".
Только в нашей стране говорят: "Там хорошо, где нас нет". Потому что там, где появляемся мы, сразу начинается пальба и развал экономики. Сравним Южную Корею и КНДР, ФРГ и ГДР, Тайвань и Китай, Южный Вьетнам и Северный, Финляндию и Карелию.
Только в нашей стране могла родиться пословица: "Что ни делается, все к лучшему". Потому что действительно - хуже у нас уже не будет. Хуже некуда.
- Смотря из чего она сделана, - говорю я. - КОНЬбаса, КОТбаса, КОСТЬбаса...
Мы купили 200 г колбасы и 300 г помидор. Мне кажется, в Дании еще и потому всего много, что там берут всего мало. В Дании покупают обычно 100 г сметаны, 150 г мяса. Мясо не исчезает даже во время стихийного бедствия. Во время стихийного бедствия, наоборот, вообще всего больше, потому что все-таки не что-нибудь, а стихийное бедствие!
У нас быстро забывают о том, что было вчера, но долго думают о том, что будет завтра.
Конфет берут 10 кило. Сахарного песку - мешок. Картошки - сколько можешь унести. Потому что завтра может не быть. А завтра оно раз - и снова есть. Тогда приходится все съедать, потому что оно уже начало гнить. Причем за месяц до того, как вы купили.
Перед Данией меня предупредили, что датчане едят мало. Но когда я туда приехал, меня стали кормить, как приплывшего в отпуск Робинзона Крузо. Потом я узнал: их, оказывается, предупредили, что русские едят много. Потому что нечего есть.
* * *
На улице, где живет мэр, я видел, как брали грабителя. Седому интеллигентного вида громиле две полицейские женщины надели с извинениями наручники. Я думаю, они его нашли по визитной карточке, которую он предусмотрительно оставил на месте преступления.
Грабят и воруют, конечно, в каждой стране. Разница лишь в том - что, как и сколько.
У нас вором считается только тот, кто ворует не со своей работы.
В датские урны заправлены полиэтиленовые мешки - концами наружу. Когда мешок наполняется, его вынимают и заправляют новый мешок. Сразу вспоминаются наши каменные урны без дна. Наша дворничиха, которая приподнимает ее одной левой, а одной правой выгребает из-под нее мусор и ставит на место. Урну и того, кто в эту урну плюнул.
* * *
Мы с Хелен перешли на другую сторону улицы.
- Интересно, - говорю я. - Вы переходите дорогу только на зеленый свет. Даже если нет ни одной машины.
- А у вас разве по-другому?
- Ну, мы в общем-то тоже переходим дорогу на зеленый свет. А на красный мы перебегаем.
Причем умудряемся еще перевести на красный свет какую-нибудь старушку.
Но это - нарушения, которых могло бы не быть. А есть нарушения, которых не может не быть. В Ленинграде или в Москве иногда попадается такая широкая улица, что невозможно успеть перейти ее на зеленый. Тем более пожилой старушке. Поэтому опытная старушка начинает переходить на красный. Когда вспыхивает зеленый свет, она еще только на середине. А когда снова вспыхивает красный свет, она мысленно уже прощается с белым.
Мы с Хелен садимся а автобус. Обычный рейсовый автобус. Но датский. Внутри - ковровые дорожки.
В Дании входишь в автобус только после того, как пробьешь компостером специальную картонку. На ней указан час, когда ты вошел. И этот битый час можно ездить бесплатно на всех автобусах города. Правда, транспорт, хоть и лучше, чем у нас, но дороже.
На следующей остановке входит датская старушка. Я, как джентльмен, встаю и уступаю ей место:
- Сит даун, плиз, мамаша!
Весь автобус оборачивается и смотрит на меня, не как на джентльмена, а как на донкихота.
Оказывается, в Дании джентльмены никому не уступают место, потому что там места хватает всем.
Я вспоминаю наши венгерские автобусы.
Наши автобусы - как мужчины у женщины: то нет ни одного, а то вдруг появляется сразу несколько.
Наш автобус - это клубок проблем: сначала его никак не дождаться, потом не влезть, а потом не вылезти.
Летом он, душегуб, отапливается, а зимой - нет, и стекла выбиты. Но зато крыша протекает очень редко: только - когда идет дождь. Еще проблема - купить талоны. Потом проблема - их прокомпостировать. Потому что давка такая, что могут прокомпостировать все что угодно, но только не талон. И пока на этом автобусе доберешься до работы, устаешь так, что на работе только отдыхаешь.
В общем, с нашим автобусом лучше не связываться. Быстрей - пешком.
* * *
Они нас не понимают. Мы говорим:
- У нас все дорого.
А они говорят:
- У вас все дешево! Путешествие из Петербурга в Москву стоит всего полдоллара!
Я интересуюсь ценой автомобиля. Оказывается, их автомобиль стоит столько же, сколько наш магнитофон. Их магнитофон стоит столько же, сколько наши туфли. Туфли стоят, сколько наши колготки. Колготки сколько полиэтиленовый мешок. Полиэтиленовый мешок не стоит ничего.
То, что производят в Дании, - не самое лучшее в мире, но то, что в Дании продают, - самое лучшее, что в мире производят.
Им непонятны наши разговоры - когда наш продавец спрашивает нашего покупателя:
- Что вы хотите купить?
- Ничего.
- К сожалению, ничего нет.
- Спасибо.
- Приходите завтра.
- Что-нибудь будет?
- Нет, ничего.
- Хорошо, я зайду.
Чем большее количество рук проходят наши полезные ископаемые, тем хуже для нас. Железная руда - отличная. Железо - уже хуже. Телевизоры совсем плохие. Взрываются на самом интересном месте. Наверно, их делают на военных заводах.
Социализм показал, как много может человек, но как мало - коллектив. Хотя коллектив при социализме ставится выше человека.
В нашем социалистическом государстве индивидуальный труд оказался намного лучше компанейского. Вот у капиталистов компании - "Адидас", "Сони", "Дженерал моторз"! Но зато у нас есть отдельные личности в искусстве и науке, которые уравновешивают нашу безликость в остальном.
Мокрое утро Копенгагена. Здесь надо отложить авторучку и взять акварельные краски.
Хелен шагает - как Петр Первый. Ноги в крикливых рейтузах распахивают длинное пальто, как конферансье - занавес.
Тонкие губы ни о чем не спрашивают. Только - ответ на ваш немой вопрос.
На стене вдруг вижу родную российскую надпись - "Beatles". Музыка объединяет всех, кроме соседей.
Наше искусство они знают плохо.
Спрашиваю их:
- Кого вы знаете из советских писателей?
- Достоевский и Лев Толстой.
- А - из артистов?
- Михаил Горбачев.
Горбачева в Дании знают все. Он - на обложках, майках, штанах. Правда, в редакции одной газеты я видел плакат: на фоне советских танков и вертолетов в афганской пустыне - Михал Сергеич, раздетый по пояс, в руке пулемет, на лбу черная повязка, и подпись - Рэмбо.
Но тут, думаю, они ошиблись: рисовать надо было Брежнева.
Вот она - драма советской жизни: сначала на политическую арену вышел сценарист героической пьесы, потом режиссер трагедии, потом танцор, потом клоун, потом два статиста и, наконец, - артист!
Наша жизнь им непонятна. Как, впрочем, и непонятна нам самим. Просто опыт позволил нам приспособиться к нашей жизни. Наш долгий опыт - к нашей недолгой жизни. На Западе до сих пор считают, что коммунальная квартира и совмещенный санузел - это аттракционы в парке отдыха, нечто вроде пещеры ужасов и комнаты смеха. Наша реальность - для них фантастика. А их реальность - фантастика для нас.
В Дании любят абстракционизм. Абстрактные работы - в офисах и квартирах.
Музей современного искусства в пригороде Копенгагена.
Главное - не повесить картину вверх ногами. Зритель-то не заметит, а автор может обидеться.
Вторая трудность - придумать название. Название абстрактной картине придумываешь дольше, чем ее пишешь.
Третья трудность - цена. Назначишь слишком высокую - никто не купит. А назначишь слишком низкую - подумают: мазня.
У нас абстракционизм не развит. Потому что у нас вся жизнь - абстракция. О том, что съел, узнаешь на другой день. О том, что человек жил, узнаешь из его некролога. Правительство говорит абстрактно, а народ конкретно. Правительство говорит: "Невиданный урожай", - а народ уточняет: "Невидимый". Правительство говорит: "Свиная отбивная", - а народ уточняет: "Это картошка, отбитая у свиньи". Правительство говорит: "Подоходный налог", - а народ уточняет: "Это налог на то, что ты еще не подох". Правительство говорит: "Говорит Москва!", - а народ уточняет: "Остальные работают".
Каждый человек в чем-то виновен, но народ не виновен ни в чем. Народ только НАЗЫВАЕТ своими именами вещи, которые ДЕЛАЕТ правительство. Но народ за СЛОВА сажали, а правительство за ДЕЛА пересаживали. По какому закону? По морскому. Страна - как рыба: гниет с головы, но чистят ее с хвоста.
Кто первым сказал, что Запад загнивает? Как всегда - Шекспир. "Прогнило что-то в Датском королевстве".
Я - в замке Эльсинор. Об Эльсиноре мне известно только то, что там жил и работал Гамлет. Но и этого достаточно. Гамлет, принц датский, принципиальный датчанин.
Гамлет - это обнаженная шпага, обнаженная мысль, обнаженный нерв. Точней - все в обратном порядке.
Гамлетовский монолог - это диалог с самим собой. Бой со своей тенью. "Эх, была не была!" - воскликнул Гамлет, что в переводе на староанглийский означает: "Быть или не быть?" Дальше - мысль об одежде: "Вот в чем вопрос". Вопрос - в чем выйти. Они долго думают, что надеть, потому что гардероб у них большой, а мы долго думаем, что надеть, потому что гардероб у нас маленький.
В своих трагедиях Шекспир раскрывал мир внутренностей человека. Если бы американцы снимали кино по "Гамлету", они назвали бы его "Убийца родного дяди" или "Отец, вылезающий из гроба". Фильм ужасов. У нас такого жанра нет. Зачем нам выдумывать ужасы, когда достаточно выйти на улицу. Или включить новости.
Из западных фильмов у нас вырезали обнаженную натуру, как будто наш народ ее никогда не видел. А вырезать надо было одежду. А также - магазины, еду и все остальное.
* * *
Красота - чуть ли не единственное, что у нас еще осталось. Спасет ли она нас?
Одеваются датчане просто. У нас - чем ты богаче, тем больше на тебе накручено. А у них и миллионер, и безработный - все в кроссовках и джинсах. Даже старички и старушки. Это только у наших пенсионерок - бушлаты, в которых даже матросу руку не согнуть.
Такое чувство, что датчане не умирают. Все спортсмены. Все худые. Только раз встретил толстого. Полчаса говорили с ним на ломаном английском языке, пока не выяснили, что он - тоже русский турист.
За границей живет 20 миллионов наших. Кем же они работают? Конечно, среди них есть большие писатели, музыканты и ученые. Но в основном наши ученые работают там инженерами, инженеры - рабочими, а рабочие - безработными.
Правда, безработный у них имеет столько же, сколько у нас три инженера, хотя и он, и они валяют одного и того же дурака. Только у нас непонятно: инженер мало получает, потому что валяет дурака, или валяет дурака, потому что мало получает
Почему дипломы наших врачей ценятся там как макулатура? Потому что наши врачи ничего не могут. Не могут отличить белокровие от плоскостопия, ожирение от беременности, уснувшего от усопшего.
Они даже мужчину от женщины могут отличить только по паспорту.
У нашей медицины только два диагноза: все, что выше шеи, - О-ЭР-ЗЭ, а что ниже, - ОТ-РЕ-ЗЭ. Вместо горчичников используем утюг, вместо банок на спину - поцелуи, вместо клизмы - ершик, а против СПИДа у нас одно оружие - плакат "СПИД, сдавайся!"
Наша страна - гигантский больной. Но можно ли помочь больному, если разрезать его на части?
На потолке королевского дворца - гербы земель, когда-то входивших в состав Датского королевства: Гренландия, Исландия, Норвегия, Гольштейн, Шлезвиг, Лауэнбург, Фарерские острова, Литва, Латвия, Эстония...
Таллинн - в переводе "датская крепость". Копенгаген - в переводе "купеческая гавань".
На стенах дворцов вместо кумачовых лозунгов - голубые гобелены. С викингами, крестоносцами, псами-рыцарями. Совершенно другая история. Хотя события те же самые. Боюсь, что история - не наука, а точка зрения.
На дороге между адом и раем - сутолока, автомобильные пробки. Стенька Разин на "Волге". Запорожцы на лошадях. Древние рабы римские с транспорантами "Спартак - чемпион!" Хрущев, похудевший от беготни взад и вперед. Гитлер со Сталиным на одном мотоцикле, сбоку Наполеон в люльке укутавшийся. Папа Карло по фамилии Маркс с томиком "Капитала" под мышкой и без гроша в кармане. Великий кормчий Мао Цзэдун плывет на паланкине над головами, цитатниками его обмахивают. Большевики "Аврору" по бревнам катят. В Кабул, наверно. Ленин на паровозе, в топку шпалы бросает, по которым уже проехал. Батька Махно, стоя на тачанке, палит по своим и чужим. Павлик Морозов кому-то кричит: "Добро должно быть с кулаками!".
Правители, герои, мудрецы - все бегают из рая в ад и обратно, в зависимости от того, куда их посылает историк. Или народ.
Копенгаген и Ленинград - крупные порты. Отличаются они тем, что в Копенгагене рыбы - как грязи, а у нас - только грязь и никакой рыбы.
Зато наши химики первыми создали искусственную рыбу: наливаешь в стакан водку и пиво - и получается ерш.
Датчане долго не могли меня понять: "Ерш?! Как же он в стакане живет?!"
Знаменитый завод "Туборг". На дубовом столе - группы разноцветных и разновеликих бутылок с пивом.
Я не знаю по-датски, мой сосед не знает по-русски. После того, как выпили, вдруг стали говорить.
Хмель - лучший переводчик.
- Крепкие напитки у нас пьют только по праздникам, - говорит мой сосед.
- У нас тоже пьют только по праздникам, - говорю я. - А праздник у нас тогда, когда есть что выпить.
В разговор вступает хозяин:
- Наш завод выпускает пять миллионов бутылок пива.
- В год? - спрашиваю я.
- В день, - уточняет хозяин.
Вся страна - 5 миллионов. И один день завода - 5 миллионов. Повальная автоматика. Несколько сотен рабочих. Следят только за тем, чтобы не было брака. Если бутылка или банка с браком, ее зацепляют какой-то клюшкой и сдергивают с конвейера.
- Неужели вы столько выпиваете?! - спрашиваю я, начиная девятую кружку.
- Нет, часть идет на экспорт.
- Ну, уж баночное, наверно, себе оставляете?
- Как раз наоборот - баночное экспортируем. Зачем засорять банками свою страну?
Вспоминаю наше баночное пиво - со своей банкой и приходишь.
Напившись, мы поем. Датчане любят петь. Как, впрочем, и все другие народы.
На обратном пути от "Туборга" я увидел человека, который нес из магазина десяток бутылок. Причем - все в руках: под мышками и между пальцев. Одна вдруг упала. Он наклонился за ней - с боем посыпались другие! У него осталась только одна целая бутылка. Что бы вы сделали на его месте? Зарыдали бы, застрелились или написали бы жалобу, почему не выпускают бутылки из бронированного стекла? Не знаете. А он сделал вот что. Он рассмеялся и сам грохнул оземь последнюю!
Приехав домой, в отчете о поездке за границу я написал: "Пропагандировал наш образ жизни - пил водку без закуски"
* * *
Датчанин, отправляясь на работу, берет с собой пластмассовую коробочку с бутербродами. 6-8 штук, завернутые еще в фольгу. Пиво он покупает прямо на месте.
Русскому человеку, отправляющемуся на работу, жена дает деньги на пиво и деньги на туалет.
Туалет в Дании, как и в России, находишь по запаху. Только у них запах - клубничный.
В датский туалет заходишь, как в парфюмерный магазин. Зеркала, кафель, операционная чистота. Ароматное жидкое мыло в прозрачном пистолете. Два барабана с бумажной лентой разной ширины. Я постеснялся спросить, почему одна лента - узкая, а другая - широкая? Для рук и для другого места? Третий барабан - с полотенцем. Полотенце - чистое, теплое, отглаженное. Или оно чистится, греется и гладится прямо в барабане, или его там в барабане сотни метров, - не знаю. Знаю только, что наши барабаны всегда были пустые, и от этого громко гремели!
Никаких инструкций пользования туалетом. Никаких проверяющих соблюдение этих инструкций, как у нас - в виде бабули за столиком со стаканом чая и бутербродом. Никаких стенгазет к праздникам под заголовком "Красный стульчак" (печатный орган).
Все туалеты в Дании бесплатные. Некогда думать об этих мелочах, поэтому эти мелочи продуманы. И не надо в поисках мелочи лихорадочно шарить по карманам.
Описывать наши туалеты я больше не буду. Они описаны и без меня вдоль и поперек. Но скоро даже в такой туалет можно будет попасть только по знакомству. Поэтому у нас пора уже выпускать новую единую карточку: автобус, троллейбус, трамвай, метро, талоны на еду, туалет. Правда, количество еды на душу, точней, на тело населения уменьшается с такой стремительностью, что, думаю, потребность в туалете скоро отпадет сама собой.
На одной из улиц Копенгагена я столкнулся со своей знакомой, которая там была уже неделю.
- Что тебе понравилось больше всего? - спросила она.
- То, что туалеты бесплатные, - сказал я.
- Как - бесплатные?! - ахнула она.
После этого разговора она стала забегать во все туалеты по десять раз на день и накручивать себе в сумки дармовую бумагу.
Как она объясняла потом изумленным таможенникам - для салфеток на свадьбу дочери.
Все это, конечно, я датчанам рассказывать не стал. Все это я от них скрыл. И про квартиры наши скрыл, где на всех жильцов только один туалет около кухни, который находится в ванной.
Представляю, какой это для них был бы удар! Для них, у кого в отдельной пятикомнатной квартире на двух человек у мужа и жены по отдельному туалету и по отдельной ванной. Представляю, как они изменили бы ко мне отношение! Подарили бы мне, наверно, килограмм мыла и пачку презервативов, "чтобы таких, как я, больше не было". И наверно, такой, как я, обязательно бы спросил: "А примерить можно?"
Наш быт - вот что, думаю, должно быть государственной тайной, а не последние конструкции танков и самолетов, уменьшенные копии с которых продаются свободно на Западе в магазинах игрушек.
Быть русским сейчас модно. Многие там увлекаются сейчас русским. Да и не только там, но и здесь. Русские тоже хотят быть похожи на русских. И не потому, что это нравится Пьеру Кардену. Мода на нас - это не мода на наши станки, вещи, пищу (даже русская водка западного производства крепче и вкусней). Им нравятся наши очи черные, красный рок, павло-посадские узоры и непорочность, как им кажется, русских дев. Мы для них - экзотика. Как для нас экзотика - пальмы, слоны и танец живота.
Их любовь к нам не так глубока, как наша к самим себе.
Они нас любят, потому что все больше о нас узнают. Они все больше о нас узнают, потому что нас любят.
Что знали они о нас раньше? То, что русские не хотят войны и потому усиленно вооружаются.
Что знают они теперь? То, что пилот-любитель может на германском аэроплане перелететь тихонько нашу западную границу и сесть на Красной площади.
Я думаю, после этого исторического перелета они прониклись к нам большим доверием. Еще большим доверием они к нам прониклись после афганского бомбардировщика, который по ошибке пересек нашу южную границу и сбросил бомбы на наш поселок, после чего мы этого нарушителя сразу же засекли.
* * *
Еще осмелюсь сказать, что мы никогда не помогали арабам.
Если бы мы хотели помочь арабам, то продавали бы оружие только Израилю.
Воевать таким оружием, которое мы продавали, не может никто в мире, кроме русского солдата, который с голыми руками шел на фашистский пулемет, винтовкой отбивался от "мессершмитов", с гранатой полз на "тигра", с ножом в зубах плыл за эсминцем.
Что это за сообщение с театра военных действий? - "Арабские ракетные установки, тяжелые минометы и артиллерия при поддержке авиации и флота подвергли массированным ударам территорию Израиля. Жертв и разрушений нет".
Еще бы, если на снарядах белой краской выведено "Смерть немецким оккупантам!"
Если самоходные орудия настолько приучены ходить сами, что их не могут остановить даже водители.
Если торпеды движутся только по течению.
Если полевые минометы оснащены морскими минами. А посему берешь миномет в руки, делаешь на лице страшную мину и метаешь его в противника!
И на какую голову рассчитаны противогазы, что когда их оденешь, стекла для глаз оказываются на ушах?!
Сейчас, конечно, все изменилось. Сейчас наше оружие лучше, чем то, которое мы выпускали в свет сорок лет назад. И воевать таким оружием может даже тот, кто воевать не умеет.
Но изменились, конечно, и наши друзья. Не знаю, хороший ли друг бывший враг, но точно знаю, что самый опасный враг - это бывший друг.
Ракеты, которые мы продавали годами, могут вернуться к нам бесплатно и в считанные минуты.
* * *
Ни в одной стране не придают такого огромного значения национальности, как в России. В России национальность - это характеристика, профессия, звание, награда, клеймо, диагноз, алиби, обвинение и наказание - в зависимости от национальности.
Только в России два родных брата могут иметь разную национальность. Причем оба - близнецы.
Только в России, к примеру, чукча может пожаловаться: "Меня обозвали чукчей!"
Только в России употребляют выражения типа - "лицо мордовской национальности". А другие места у него тогда какой национальности?
Только в России, когда еврею хотят сделать приятное, ему говорят: "А вы совсем не похожи на еврея!" Или - так: "Сколько я ни встречал евреев, первый раз вижу такого порядочного!" Или - еще лучше: "Хороший ты человек, хоть и еврей!"
Только в России вопрос: "Какой вы национальности?" - звучит так же, как вопрос: "Что вы делали в ночь с такого-то по такое-то у себя дома?"
Когда того же еврея спрашивают: "Какой вы национальности, Давид Исакыч?" - он надолго задумывается, пытаясь исподлобья определить национальность того, кто спросил.
Впрочем иногда еврей пытается забыть, какой он национальности, но всегда находятся люди, которые ему об этом напоминают.
Всегда находятся люди, которые уже составили на каждого человека досье еще до его рождения. Впрочем, это не трудно, если составлять досье на всю нацию целиком.
"Эти - жулики. Все апельсинами торгуют, цветы разводят".
"Те - конокрады. Видите? - совсем коней в России не осталось!"
"А вон те работать не хотят. Все на скрипках играют, книжки пишут. Ребенку еще пяти нет, а его уже на скрипочку водят, с детства учат дурака валять!"
Национальность в России - как жена: ее так же хочется сменить, когда она начинает тебе изменять. Ингерманландец хочет стать вепсом. Вепс финном. Финн - гражданином Финляндии. А еврей - кем угодно, только не евреем.
- Ваша национальность?
- Нееврей.
Кстати, женитьба была всегда удобным способом изменить если не национальность, то хотя бы фамилию. Я знал одного еврея, который сказал своей русской невесте перед свадьбой:
- Ты возьмешь мою фамилию, чтобы она не пропала. А я возьму - твою, чтобы я не пропал.
Но еврею мало, что он русский. Он хочет стать русским в квадрате. Русский еврей всегда хочет сменить свою фамилию, даже если она русская. На какую? На другую русскую. Зачем? А вдруг спросят, какая у него фамилия была раньше!
Отличительная черта еврея - смотреть далеко вперед. Еврей знает, что когда открывается какое-нибудь еврейское общество, это делается для того, чтобы антисемиты не гонялись за каждым евреем по отдельности, а могли накрыть всех сразу.
Поэтому еврей боится еврейских обществ в тысячу раз больше, чем антисемитских.
Впрочем смотреть вперед - черта всякого россиянина. Россия всегда живет будущим, потому что у нее нет настоящего, в отличие от Америки, которая живет настоящим, потому что уже находится в будущем.
В Америке нет национальностей. Трудно представить себе негра, который числился бы белорусом. В Америке - все американцы. Как в Данни - все датчане. Дания - это европейская Калифорния. Если ты живешь в Дании и говоришь по-датски, ты - датчанин. Если ты не говоришь по-датски, ты не датчанин. Заметьте, не испанец, не кореец, а именно не датчанин.
Когда фашисты оккупировали датское королевство, они, чтобы выявить евреев, приказали всем евреям нашить желтые звезды. Первыми, кто нашил себе желтые звезды и вышел с ними на улицу, были король и королева. Они были настоящими датчанами.
Но я бы не сказал, что Дания уж очень от нас отличается. Ну, только по размерам. А так в принципе все одинаковое. Инопланетяне и дикари вряд ли бы заметили у нас отличия. Те же люди - голова, два уха. При встрече жмут друг другу руки. Тело прикрывают одеждой. Живут в домах, окна из стекла. Машины о четырех колесах. Чтобы поддерживать в организме жизнь, едят еду, пьют питье, вдыхают воздух. Размножаются способом деления - на мужчин и женщин. В конце жизни все-таки умирают.
Разница в нюансах.
Они говорят "Копенхавн", а мы говорим "Копенгаген".
У них за все платят, а у нас или переплачивают, или берут бесплатно.
У них большой выбор товаров, а у нас только один выбор: или ты берешь этот товар, или нет.
Мы удивляемся, как они живут, а они удивляются, как мы еще живы.
Дания - иностранное государство, а Россия - странное.
* * *
Сколько лет нам внушали, что мы самые-самые! И мы действительно - самые-самые.
У нас самая лучшая техника: она опробована уже веками.
У нас самый читающий народ: нигде больше не воруют столько книг, газет и журналов.
Сколько лет нам внушали: это только у нас.
Только у нас так много магазинов: больше, чем товаров.
Только у нас - мало найти деньги, надо еще найти то, на что их можно потратить.
Только в нищей стране могла родиться пословица: "Бедность - не порок".
Только в голодной стране могла родиться пословица: "Не хлебом единым жив человек".
Только в тоталитарной стране могла родиться пословица: "Умный в гору не пойдет".
Только в нашей стране говорят: "Там хорошо, где нас нет". Потому что там, где появляемся мы, сразу начинается пальба и развал экономики. Сравним Южную Корею и КНДР, ФРГ и ГДР, Тайвань и Китай, Южный Вьетнам и Северный, Финляндию и Карелию.
Только в нашей стране могла родиться пословица: "Что ни делается, все к лучшему". Потому что действительно - хуже у нас уже не будет. Хуже некуда.