– Восемь, – произносит он.
Нэн кидает ему скомканные купюры. Продавец осматривает их и швыряет обратно.
– Извините, такие я не принимаю. – И возвращается к своей газете.
– Это почему?
– Я не принимаю американские деньги.
Христиан и Нэн несколько минут глазеют на него.
– Почему вы не принимаете американские деньги в американском магазине? – наконец спрашивает Христиан.
– К вашему сведению, этот магазин находится не в Америке, а в Новой Зеландии.
– Да нет же, он находится в Америке.
Кассир сминает газету.
– Разве вы не прочитали табличку?
– Какую табличку???
Кассир перемахивает через прилавок к стеклянной двери и срывает с нее маленький листочек, на которым маркером написаны слова:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В НОВУЮ ЗЕЛАНДИЮ
Потом он снова прилепляет листок к двери.
– Очень смешно, – стонет Христиан.
– Я не шучу. Земля под этим магазином принадлежит Новой Зеландии.
– Кто же спорит.
– Гавайи находятся не на территории Штатов, но все равно считаются частью страны.
– Да, но Гавайи окружены водой, а не другим государством.
– Слушай, Умник, этот магазин принадлежит мне, и он будет находиться в той стране, которую выберу я! Я передумал, я больше не хочу находиться в Новой Зеландии. – Он перечеркивает старую надпись и пишет:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ВЕНЕСУЭЛУ
Кассир явно собой гордится.
– Ну вот. Теперь мы в Венесуэле. И вы не можете купить это виски, если не заплатите венесуэльскими деньгами.
Тут встревает Нэн. На ее лице мы читаем «как меня это достало».
Она бьет кассира в лицо кулаком. Он кричит и падает.
– Ты сломала мне язык, – взвывает мужик.
Нэн берет деньги и виски и направляется к двери.
– И что ты теперь сделаешь? Позвонишь в венесуэльскую полицию?
Кассир истекает кровью.
Переваливаясь через горизонт, солнце случайно натыкается на горную цепь и поджигает весь пейзаж.
Закат превращается в лес пламени с красно-рыжими всполохами, откуда дымящиеся демоны украдкой тянутся к облачной стране. Условная растительность и лесные жители умирают, корчась от отвращения. Но мистер Солнце только и может, что сказать:
– Прошу прощения за поджог. Завтра постараюсь быть аккуратнее.
[СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ]
Однако склад не осознает, что поблизости находится группа горгулов. Горгулы – это раса пришельцев, которые выделяют остатки пищи через груди, которые работают как ягодицы. Также имеется отверстие – анальное – между грудными холмами, которое выпирает над туалетом для акта дефекации. Другими словами, их сиськи отвисают. Горгулы не обижаются на ругательство складского помещения, поскольку не знают ни английского, ни языка, на котором говорят складские помещения; но даже если бы они понимали, то все равно не обижались бы, поскольку обливание дерьмом (неофициальный термин) – приемлемая в их культуре и обществе форма общения. В переводе с горгульского фраза «обливание дерьмом» означает «свобода дефекации».
Во внутренностях склада концерт в самом разгаре. Легион разноцветных существ носится туда-сюда, ловя нехитрый кайф. Я позади сцены, пьяный от этого мельтешения, от толпы, от буйства цветов, меня тошнит.
Моя группа уже играет, но я еще не на сцене, лакаю ликер.
Христиан играет свою партию, измываясь и скрежеща листом железа вместе с Гробом, который играет на своей расстроенной бас-гитаре ножом и сотовым телефоном вместо медиатора. Наше направление – электронный шум, очень популярное блюдо японской кухни. Вернее, я не хотел сказать, «очень популярное блюдо японской кухни», хотя наш жанр был придуман японским музыкальным андеграундом.
Я хотел сказать вот что: наша группа называется «Очень популярное блюдо японской кухни».
Лишь немногим из собравшихся нравится наш стиль, несмотря на то что они дергаются и толкаются будто в танце. Они все ждут ведущую брутальную панко-скинхедовскую группу, и это будет началом настоящего побоища с пинками/тычками/протыканьем черепов вилкой, уверяю вас.
В центре комнаты лишь два объекта: Вод, который сидит на унитазе и подыгрывает нашему электронному шуму на волынке, и личный дневник, который пахнет разложившимися трупами.
Теперь же смысл посещения кладбища в чтении дневников. Позвольте объяснить:
– Все началось, когда правительства всех стран решили, что будет просто замечательно, если каждый человек станет писать дневник – историю своей жизни, занося туда каждый прожитый день, каждый миг, каждую мысль, каждого встречного, все самое важное для него день ото дня до самой смерти. Тогда после человека останется история его жизни, записанная в дневник, останется на вечную память. Но делается только две копии. Одна вшивается в желудок умершего, другая открыта для всеобщего чтения.
Надгробный камень – не просто плита с именем и датами жизни. Сейчас он содержит водо– и воздухонепроницаемый ящик, где хранится автобиография погребенного под камнем человека. С детства я часто ходил на кладбище и читал дневники мертвых. И каждый раз, когда я читаю чей-то дневник, этот человек возвращается к жизни.
Очень немногие сегодня занимаются чтением автобиографий, и уж тем более написанием своей собственной. Даже я отказался от этого из-за своей кислотной видимости. Я до сих пор хожу на кладбище и рассматриваю картинки и названия, но мне очень жаль, что я не могу прочесть все целиком.
Красть дневники нельзя. Очень важно, чтобы их не крали – ради сохранения истории. Но на кладбищах нет никакой охраны, кроме сторожа у ворот, а ему не до того. Однако я не слышал, чтобы кто-то, кроме меня самого, воровал оттуда дневники.
Я украл историю жизни Ричарда Штайна.
Его автобиография оказалась настолько потрясающей, что я не мог оставить ее. У меня еще оставалось уважение к читателям историй мертвых, особенно к читателям Ридарда Штайна, поэтому я не забрал ту копию, что предназначена для публики. Однажды ночью я вскрыл могилу и забрал ту, что была в трупе. Я вспорол ему живот большими ножницами для пиццы – а это было полным извращением – и вырвал книгу, что лежала внутри. Она ничем не хуже второй, просто пахнет разложившимся телом Ричарда Штайна. Это единственная книга, которую я читаю, кроме комиксов. И уже выучил большую ее часть наизусть.
Библия Ричарда Штайна – это книга о том, что такое – жить, а не история его жизни. Книга вообще не похожа на автобиографию, потому что он писал ее от третьего лица, что и стало основной причиной, почему я предпочел его книгу всем остальным. Невозможно прочесть все дневники с кладбища, не говоря уже о том, что их вовсе не стоит читать, потому что у большинства людей жизни были безумно скучные. Так что мне приходилось оценивать целую книгу по первым абзацам, надеясь на то, что текст зацепит по-настоящему.
У Ричарда Штайна первый абзац такой: «Единственное, что отводит дуло пистолета от твоей головы, – это 1300 бутылок бурбона, 800 бутылок водки, 300 бутылок джина, 2000 бутылок рома, 6 чашек чистого спирта и 422 бутылки „Сазерн камфорт" на одну жизнь, но стоит немного превысить установленную планку, и тебя уже будут считать алкоголиком. Ричарда Штайна считали алкоголиком».
– Нэн, твои друзья играют прямо как мистер Ти, – говорит Лиз, позволяя руке одного из скинов гладить ее по целлюлитному бедру. – Но я ожидала услышать здесь другую панк-группу.
Нэн толкает второго парня с прыщавым подбородком только за то, что он на нее посмотрел.
– Да, они достали, но им даже нравится, что их все ненавидят. Я думаю, в этом весь смысл существования такого рода групп.
Прыщавый не отстает, он находит негативную реакцию Нэн возбуждающей. Он поглаживает ее плечо, в ответ она щипает его за грудь. Хитрая улыбочка появляется на его ЗДОРОВОМ красном лице, и он снова принимается ласкать Нэн, на этот раз сосредоточив внимание на ее животе – не потому, что хочет ее завести, просто он добивается, чтобы Нэн ущипнула его еще раз, посильнее. Она заехала ему локтем в шею. Его это вдохновляет.
– Лиз, ты не видела Джина? – спрашивает Нэн, снова пихая локтем Прыщавого, принимая тот факт, что делать больно другому может быть приятно.
Но Лиз больше интересуют маневры ее сочащегося жиром скинхеда, его руки уже беспрепятственно путешествуют под ее одеждой. Она забывает ответить на вопрос Нэн, вся погруженная в потно-жирную чувственность. Вместо этого она задает свой:
– Когда я должна вернуть тебе книгу Герзана Чимера? Я еще не дочитала, но не думаю, что закончу.
– Ты видела Джина? – повторяет Нэн.
– Что?
– Джин. Где он?
– Я думаю, он пьет пиво с Ленни и одним парнем из первой группы.
– Спасибо. – Нэн поднимается, сметая Прыщаво го со своего пути, и продирается в гуще трясущейся толпы.
Кажется, толпа перестала нас замечать.
Водка вскакивает с туалета, ломится на сцену и орет нам в лицо:
– Я ЖЕ ХОТЕЛ СЛАБАТЬ НА ВОЛЫНКЕ ПОСЛЕ ВИОЛОНЧЕЛИ.
Он кричит, но интонации восклицания отсутствуют, потому что его голос антиэмоционален. Он толкает Христиана, отбрасывает лист железа и проносится через весь склад, но своими движениями все равно напоминает робота.
Толпа не замечает отчаяния Водки.
– А теперь наша последняя песня, – объявляет Христиан толпе. – Это заглавная тема из шоу «Величайший Герой Америки».
Мы издаем раздирающие слух звуки и скрежет, но на оригинал песни они вовсе не похожи. Прежде чем мы успеваем закончить, пять скинхедов вышвыривают нас с нашей собственной сцены. Вокалист (Прыщавый) отнимает микрофон у Христиана, толкает его в толпу, которая жестоко его избивает. Прыщ плюет со сцены, и все приветствуют его.
Другими словами: ПРЫЩАВЫЙ – ПАНК.
– Э-ге-гей! Это мы, – произносит Прыщавый. – Наша первая песня о том, как разгромили капитализм, смели фашизм, растоптали религию и уничтожили все правительства мира. Она называется ПАНК-РОК!
Вот что он поет:
ПАНК-РОК! ПАНК-РОК! ЭЙ! ЭЙ!
Все панки поют такие песни. Они ликуют, прыгают и тыкают друг друга, пока через 30 секунд песня не заканчивается.
– Спасибо, – благодарит вокалист. – Наша следующая песня называется АНАРХИЯ!
– Ленни!
Ленни оборачивается, пьяный вдрызг (он блевал где-то позади склада), стирает что-то желтое со своего подбородка. Ленни – тощий маленький чувак, дерганый растаман, ему не надо много пива, чтобы напиться до чертиков и блевать. Он носит старые женские очки и майку, которая гласит Поцелуй меня, я из Югославии.
– Где Джин? – спрашивает Нэн. – Лиз сказала, что он с тобой.
– Д-да, – его язык слегка заплетается, как обычно у пьяных, – Джин просил передать тебе, что он будет у Стэга. Я хотел пойти с ними, но они собирались заглянуть в «Сатанбургер», а я убежденный вегетарианец, фруктами питаюсь.
Ее лицо наливается красным, кулаки сжимаются.
– Я убью этого придурка, я предупреждала его, что бы он никуда не уходил без предупреждения.
Ленни мотает головой и отворачивается, ему не нравится, что Нэн ведет себя как стерва.
– Ну, я тогда пойду.
– Ленни, – Нэн останавливает его, в ее голосе звучит неловкость. – У тебя есть машина, не так ли?
Он оборачивается.
– Послушай, Нэн, не подумай, что я не хочу тебя подбросить…
Она хватает его под руку и тащит к машине.
– Вперед. Мы еще можем застать его в «Сатанбургере», если поторопимся.
Ричард Штайн считает, что только домашние питомцы могут отвести дуло пистолета от головы ребенка. Собаки, кошки, хомяка или хотя бы рыбки достаточно, чтобы повернуть хрупкий ум малыша внутрь себя, прочь от ядовитых соков, которые на него изливает общество. Возможно, для взрослых домашние питомцы – всего лишь мелкие живые организмы, но для детей они – залог психического здоровья. Однако у некоторых малышей аллергия на животных, и они избегают общения с ними, а отсутствие домашнего питомца в детстве на корню рушит лучшую защиту от самоубийства в будущем. Иногда это выливается в синдром, который принято называть несчастным детством, оно ожесточает человека.
Нэн можно назвать ожесточенной.
Единственным питомцем Нэн был маленький черный гусь. Она назвала его Чико. Однажды ее отец увидел в Чико свой ужин и съел его. Он был пьян и думал, что это отличный способ выпендриться перед своими пьяными волосатыми товарищами.
Но главная проблема Нэн не имела ничего общего с печальной смертью Чико, переваренного огромным пивным пузом ее жестокосердного отца. На самом деле эта проблема вообще не имела отношения к ее отцу.
Дело в том, что Нэн очень любит Иисуса Христа. Она влюблена по уши. Просто с ума сходит от любви к нему. Я имею в виду, что старушка Нэн испытывает к Иисусу сексуальное желание. Она говорит, что хочет привязать Христа к его терновому кусту, бить его плеткой до тех пор, пока он весь не истечет солоноватой кровью, пока кровь не будет литься с него ручьями, а ее соски не станут твердыми и между ног не забулькает влага. Она представляет, как жестоко и греховно трахает его, пока он прибит гвоздями к кресту, при смерти. Она фантазирует, что трахает его, пока он не умрет на кресте, а потом трахает его, пока он не воскреснет.
Все началось, когда ей было 11, и наступил пубертатный период. Естественно, все ее друзья были мальчики и говорили о какой-то мастурбации. (Кстати, Ричард Штайн говорит, что мастурбация – это дар Господа некрасивым людям, которые не могут найти иной способ сексуального удовлетворения, как я, например.) Они объяснили ей, что мастурбация – это когда фантазируешь о сексе с противоположным полом. Но Нэн всегда чувствовала, что это она была противоположным полом, так что она не могла фантазировать о мальчиках, не будучи гомосексуалисткой. О девчонках она думала, что они глупые и гадкие. Таким образом, оба пола оказались вычеркнутыми из ее сексуальных фантазий. Единственным человеком, кого она любила, был Иисус – позвольте напомнить, что в том возрасте она еще не разделяла платоническую любовь к Иисусу и сексуальное желание, – таким образом, спаситель Иисус Христос стал первым героем ее грез во время мастурбации.
Нэн постоянно мастурбирует перед его изображениями.
На Рождество в ее глазах можно заметить особый огонек, как будто сам дух праздника стимулирует все нервные окончания в ее теле, приводя их в возбужденное состояние. Даже сцена в хлеву заставляет ее истекать потом.
Джин говорит, что иногда Нэн громко охает и кричит, когда кончает с ним.
– Мне кажется, это хорошо, – говорит он.
Для Джина Рождество тоже счастливое время.
Самый странный момент сексуальных фантазий Нэн – это что она максимально возбуждается, когда представляет, как Христос ходит в туалет. Она любит фантазировать, как он сидит на унитазе, или на корточках в кустах, или писает с балкона на толпу своих последователей. Иногда Нэн воображает, что она испражняется на распятого Христа (Ричард Штайн пишет, что когда человек испражняется в порыве сексуального возбуждения, это называется Страстный Карл, или Грязный Санчес, если вам интересно) или даже наклоняется, чтобы пописать Иисусу в рот.
Ричард Штайн говорит, что сам процесс пищеварения и дефекации сексуально возбуждает многих людей, несмотря на то что общество это порицает. Однако очень мало людей рискует созерцать такой акт, и еще меньше – участвовать в нем.
Нигде Ричард Штайн не упоминает образ Иисуса Христа, который активно вовлекается в сексуальные акты с испражнением или изнасилованием его на распятии. Я думаю, это не слишком популярная тема для обсуждения.
Стэг – парень с голым торсом, всклокоченными волосами и татуировкой в виде собственного лица на собственном лице – наслаждается любимым делом: ведет машину пьяный. Дорога пуста, на соседнем сиденье – Джин, переключает одну радиостанцию за другой, весь вспотев от нервов, как будто задержаться на одной волне пару секунд опасно для жизни.
– Смотри, – Стэг изображает крутого мудака.
Он отпускает руль и начинает глотать пиво, а в это время машина уходит в сторону к обочине. Но прежде чем она попадает в кювет, он допивает пиво, сплющивает банку о свой лоб, хватает руль и выравнивает автомобиль.
– Прямо мистер Ти, верно? – улыбается он.
У Джина похмелье, и он опускается до уровня сарказма.
– Ага, точно!
– Я всегда успеваю. Никогда не промахивался.
– Впечатляет.
– Сколько пива еще осталось? – Стэг спрашивает у заднего сиденья.
– Одно, – слышится в ответ.
– Кто же все выпил?
Заднее сиденье бурчит:
– Извини.
– Кретин! Я заплатил за 12 банок, а не за 5.
– Извини, – повторяет заднее сиденье.
– Отдай последнюю. – И Стэг протягивает назад руку.
Заднее сиденье тычет пивом ему прямо в ухо, но в этот момент машина наезжает на что-то, и пиво улетает в окно.
– ПРОКЛЯТЬЕ! – орет Стэг.
– Прости, – заднее сиденье слишком пьяно, чтобы о чем-то волноваться.
Визг тормозов.
– Я все равно ее выпью. – Стэг выпрыгивает из машины, чтобы найти свою покалеченную банку. Но вместо пива он обнаруживает мертвого бегуна.
– Блин… Мать твою! – кричит он мертвому, но тот не слышит.
Джин откликается на «мать твою» и спрашивает, выйдя из машины:
– В чем дело?
– Мертвяк.
– Ты сбил его?
– Кажись. – Стэг потрясенно улыбается, даже гордится. – Что нам с ним делать?
У Джина сводит живот.
– Я думаю, и мистер Ти со мной согласится, что с мертвым можно сделать все, что угодно.
Они молчат, обдумывая варианты всего, что угодно.
– Мы можем отдать его моему дяде, – предлагает Стэг, – он таксидермист. Сделаем из него чучело и по ставим в центр сцены на нашем складе.
Снова молчание.
– Ну, или… мы можем привязать его к крыше машины и кататься по городу, наверняка подцепим девчонок из готов.
– Угу, – соглашается Джин. – Трупаки их заводят.
Сейчас я один в своей комнате, наблюдаю, как постер «Старухи с косой» пляшет на стене, и ударяю по струнам виолончели, как по барабану. «Старуха с косой» и другие жоп-роковые группы очень популярны. Раньше, когда они ездили с концертами, тебя могли побить за увлечение такой музыкой. Но теперь они кажутся смешными, и все их любят.
Другими словами: ЖОП-РОК = ПАНК.
Моя комната на самом деле – бывшая кладовка уборщицы, куда помещается только мой труп да матрац. Кровать туда не вошла, так что я просто положил на пол матрац. В любом случае на кровати я спать не могу. Если я сплю слишком далеко от земли, мое сознание всасывается из тела в воздух и парит где-то надо мной. Поверьте мне, когда сознание парит над телом, заснуть не так уж просто.
Ричард Штайн говорит, что сон – это лучшая часть жизни. Многие люди относятся ко сну как к данности и даже не думают наслаждаться его красотой, но Ричард Штайн говорит, что его сон был прекрасен. Если ты не находишь радости в такой простой вещи, как сон, то никогда не сможешь найти ее в такой сложной вещи, как жизнь. Оставаясь неудовлетворенным, ты становишься озлобленным, так что лучше радоваться тому, что есть.
Кроме того, человек, который любит спать, никогда не приставит оружие к своей голове, его проблемы уходят, пока он спит. Это оттого, что смерть и сон – очень схожие состояния, благодаря их успокоительным, бесконфликтным свойствам. Таким образом, человек, склонный к самоубийству, может заставить себя поверить, что он мертв, только лишь заснув. Однако тут кроется опасность обмануть свою логику и заставить ее найти родство между смертью и сном, ведь если человек очень устал и не может уснуть ночью, он может взять пистолет и размазать свои мозги по стенке. Я уверен, что на следующее утро он будет чувствовать себя глупо, когда поймет, что променял свои мозги на ночь хорошего сна.
В этот момент ко мне заходит Христиан. Он не входит целиком, потому что страдает клаустрофобией, так что внутри только его половина. Позади него я разглядел Водку в прострации на унитазе, ласкающего меха и трубки своей волынки.
– Ты не хочешь поехать в «Сатанбургер» сейчас? – спрашивает Христиан.
Я смотрю, как кувыркается «Старуха с косой», а Христиан распадается на брызги. Кусочки рыбы падают с потолка.
– Можно и поехать, а как мы туда попадем?
– Ну, не думаю, что это так уж далеко.
Потом Христиан кричит Гробу, который убирает все оборудование и, как всегда, не получает ни от кого помощи:
– Гробовщик, ты уже починил свой автобус?
– Нет, – отвечает Гроб на ходу. – Наверное, не починю до следующей недели или следующего месяца.
Автобус Гроба не работает уже год. Парень чинит его каждый месяц, но он успевает проработать всего несколько дней и вот уже снова нуждается в ремонте. Автобус постоянно торчит в задней части склада. Если бы это была обычная машина, я бы не переживал, но это автобус. Не какая-нибудь плюгавка, а полноценный школьный автобус, украшенный граффити и пулевыми пробоинами.
Я указываю на Водку и спрашиваю:
– А что делать с ним?
Христиан оборачивается к Водке:
– Вод, у тебя есть машина?
Вод в трансе.
– Водка!
Он дергается и мотает головой в сторону Христиана.
– У тебя есть машина?
Вод уставился на свою волынку.
– Есть. – Потом снова на Христиана. – Это самая роскошная и быстрая машина НА ЭТОЙ ЖАЛКОЙ ПЛАНЕТКЕ.
– Ты не мог бы подбросить нас до «Сатанбургера»?
Тишина.
Водка в трансе смотрит на Христиана, пока его лицо не багровеет, туалетное сиденье покрыто потом там, где вдавилось в его ягодицы.
Он отвечает с холодком в голосе:
– Конечно.
Христиан хлопает в ладоши.
– Здорово. Тогда поехали. – И направляется к непочатой бутылке и полиэстровому пиджаку.
– НЕ СЕЙЧАС! – орет ему вслед Водка. – В моей машине нужно соблюдать определенные правила. Если вы нарушите хоть одно, то ВЫЛЕТИТЕ НА УЛИЦУ И ПОТЕРЯЕТЕ ПРАВО ЕЗДИТЬ В НЕЙ НАВСЕГДА.
Нэн кидает ему скомканные купюры. Продавец осматривает их и швыряет обратно.
– Извините, такие я не принимаю. – И возвращается к своей газете.
– Это почему?
– Я не принимаю американские деньги.
Христиан и Нэн несколько минут глазеют на него.
– Почему вы не принимаете американские деньги в американском магазине? – наконец спрашивает Христиан.
– К вашему сведению, этот магазин находится не в Америке, а в Новой Зеландии.
– Да нет же, он находится в Америке.
Кассир сминает газету.
– Разве вы не прочитали табличку?
– Какую табличку???
Кассир перемахивает через прилавок к стеклянной двери и срывает с нее маленький листочек, на которым маркером написаны слова:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В НОВУЮ ЗЕЛАНДИЮ
Потом он снова прилепляет листок к двери.
– Очень смешно, – стонет Христиан.
– Я не шучу. Земля под этим магазином принадлежит Новой Зеландии.
– Кто же спорит.
– Гавайи находятся не на территории Штатов, но все равно считаются частью страны.
– Да, но Гавайи окружены водой, а не другим государством.
– Слушай, Умник, этот магазин принадлежит мне, и он будет находиться в той стране, которую выберу я! Я передумал, я больше не хочу находиться в Новой Зеландии. – Он перечеркивает старую надпись и пишет:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ВЕНЕСУЭЛУ
Кассир явно собой гордится.
– Ну вот. Теперь мы в Венесуэле. И вы не можете купить это виски, если не заплатите венесуэльскими деньгами.
Тут встревает Нэн. На ее лице мы читаем «как меня это достало».
Она бьет кассира в лицо кулаком. Он кричит и падает.
– Ты сломала мне язык, – взвывает мужик.
Нэн берет деньги и виски и направляется к двери.
– И что ты теперь сделаешь? Позвонишь в венесуэльскую полицию?
Кассир истекает кровью.
* * *
Когда мы выходим из магазина, то обнаруживаем, что солнце уже готово сдать дела ночи и отправиться домой к жене и детям, которые сидят и ждут его за столом с крабовыми палочками и салфетками на столешнице, украшенной цветами.Переваливаясь через горизонт, солнце случайно натыкается на горную цепь и поджигает весь пейзаж.
Закат превращается в лес пламени с красно-рыжими всполохами, откуда дымящиеся демоны украдкой тянутся к облачной стране. Условная растительность и лесные жители умирают, корчась от отвращения. Но мистер Солнце только и может, что сказать:
– Прошу прощения за поджог. Завтра постараюсь быть аккуратнее.
[СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ]
ИСТОРИЯ ОЖИВАЕТ
* * *
Склад выплевывает порцию слизи на прохожего и предается своей ежедневной угрюмой рутине: погружая фундамент в землю. Когда прохожий настаивает, чтобы склад извинился, он лишь машет ему деревянным пальцем и обзывает его болваном с отвисшими сиськами.Однако склад не осознает, что поблизости находится группа горгулов. Горгулы – это раса пришельцев, которые выделяют остатки пищи через груди, которые работают как ягодицы. Также имеется отверстие – анальное – между грудными холмами, которое выпирает над туалетом для акта дефекации. Другими словами, их сиськи отвисают. Горгулы не обижаются на ругательство складского помещения, поскольку не знают ни английского, ни языка, на котором говорят складские помещения; но даже если бы они понимали, то все равно не обижались бы, поскольку обливание дерьмом (неофициальный термин) – приемлемая в их культуре и обществе форма общения. В переводе с горгульского фраза «обливание дерьмом» означает «свобода дефекации».
* * *
Солнце скрылось и уже ужинает со своей семьей, а склад оккупирован устаревшими игрушками Земли, панками и скинхедами, которые колошматят друг друга почем зря. Склад очень злится, он хочет еще поплеваться на прохожих и ковровый тротуар.Во внутренностях склада концерт в самом разгаре. Легион разноцветных существ носится туда-сюда, ловя нехитрый кайф. Я позади сцены, пьяный от этого мельтешения, от толпы, от буйства цветов, меня тошнит.
Моя группа уже играет, но я еще не на сцене, лакаю ликер.
Христиан играет свою партию, измываясь и скрежеща листом железа вместе с Гробом, который играет на своей расстроенной бас-гитаре ножом и сотовым телефоном вместо медиатора. Наше направление – электронный шум, очень популярное блюдо японской кухни. Вернее, я не хотел сказать, «очень популярное блюдо японской кухни», хотя наш жанр был придуман японским музыкальным андеграундом.
Я хотел сказать вот что: наша группа называется «Очень популярное блюдо японской кухни».
Лишь немногим из собравшихся нравится наш стиль, несмотря на то что они дергаются и толкаются будто в танце. Они все ждут ведущую брутальную панко-скинхедовскую группу, и это будет началом настоящего побоища с пинками/тычками/протыканьем черепов вилкой, уверяю вас.
В центре комнаты лишь два объекта: Вод, который сидит на унитазе и подыгрывает нашему электронному шуму на волынке, и личный дневник, который пахнет разложившимися трупами.
* * *
Дневники и разложившиеся человеческие трупы – вот что всегда можно найти на кладбище. Когда-то давно на кладбищах покоились только тела, без автобиографий, и ходить туда было дико скучно. Мать говорила мне (задолго до того, как я начал ее ненавидеть), что смысл посещения кладбищ в том, чтобы навестить могилы и надгробные плиты, куда нужно класть цветы, если на это есть деньги.Теперь же смысл посещения кладбища в чтении дневников. Позвольте объяснить:
– Все началось, когда правительства всех стран решили, что будет просто замечательно, если каждый человек станет писать дневник – историю своей жизни, занося туда каждый прожитый день, каждый миг, каждую мысль, каждого встречного, все самое важное для него день ото дня до самой смерти. Тогда после человека останется история его жизни, записанная в дневник, останется на вечную память. Но делается только две копии. Одна вшивается в желудок умершего, другая открыта для всеобщего чтения.
Надгробный камень – не просто плита с именем и датами жизни. Сейчас он содержит водо– и воздухонепроницаемый ящик, где хранится автобиография погребенного под камнем человека. С детства я часто ходил на кладбище и читал дневники мертвых. И каждый раз, когда я читаю чей-то дневник, этот человек возвращается к жизни.
Очень немногие сегодня занимаются чтением автобиографий, и уж тем более написанием своей собственной. Даже я отказался от этого из-за своей кислотной видимости. Я до сих пор хожу на кладбище и рассматриваю картинки и названия, но мне очень жаль, что я не могу прочесть все целиком.
Красть дневники нельзя. Очень важно, чтобы их не крали – ради сохранения истории. Но на кладбищах нет никакой охраны, кроме сторожа у ворот, а ему не до того. Однако я не слышал, чтобы кто-то, кроме меня самого, воровал оттуда дневники.
Я украл историю жизни Ричарда Штайна.
Его автобиография оказалась настолько потрясающей, что я не мог оставить ее. У меня еще оставалось уважение к читателям историй мертвых, особенно к читателям Ридарда Штайна, поэтому я не забрал ту копию, что предназначена для публики. Однажды ночью я вскрыл могилу и забрал ту, что была в трупе. Я вспорол ему живот большими ножницами для пиццы – а это было полным извращением – и вырвал книгу, что лежала внутри. Она ничем не хуже второй, просто пахнет разложившимся телом Ричарда Штайна. Это единственная книга, которую я читаю, кроме комиксов. И уже выучил большую ее часть наизусть.
* * *
Ричард Штайн многое открыл мне о мире, в котором мы живем. Его дневник – моя библия. Что-то должно было ее заменить. Настоящая Библия очень скучна, не лучше дурацкого журнала на журнальном столике. Не то чтобы мне противно все, о чем в ней говорится. На самом деле я согласен с большинством ее постулатов, просто я считаю, что ее авторы не умели писать. Матвей и Марк были еще ничего, но Лука и некоторые другие написали главы такие же занудные, как толстенный справочник по стоматологии. (Кстати, для вашего сведения, «занудный» значит скучный, а «занятный» – наоборот, интересный, не путайте.)Библия Ричарда Штайна – это книга о том, что такое – жить, а не история его жизни. Книга вообще не похожа на автобиографию, потому что он писал ее от третьего лица, что и стало основной причиной, почему я предпочел его книгу всем остальным. Невозможно прочесть все дневники с кладбища, не говоря уже о том, что их вовсе не стоит читать, потому что у большинства людей жизни были безумно скучные. Так что мне приходилось оценивать целую книгу по первым абзацам, надеясь на то, что текст зацепит по-настоящему.
У Ричарда Штайна первый абзац такой: «Единственное, что отводит дуло пистолета от твоей головы, – это 1300 бутылок бурбона, 800 бутылок водки, 300 бутылок джина, 2000 бутылок рома, 6 чашек чистого спирта и 422 бутылки „Сазерн камфорт" на одну жизнь, но стоит немного превысить установленную планку, и тебя уже будут считать алкоголиком. Ричарда Штайна считали алкоголиком».
* * *
Нэн находится в центре вертящейся толпы рядом с синеволосой женщиной по имени Лиз, которая говорит, что занимается сексом с мелкими млекопитающими. Они обе сидят за столом на ящиках из-под молока с двумя бутылками пива и парнями-скинхедами, похожими на жирных моржей, которые пытаются уговорить девушек пойти с ними. Видимо, они полагают, что их красные подтяжки скрывают моржовые формы.– Нэн, твои друзья играют прямо как мистер Ти, – говорит Лиз, позволяя руке одного из скинов гладить ее по целлюлитному бедру. – Но я ожидала услышать здесь другую панк-группу.
Нэн толкает второго парня с прыщавым подбородком только за то, что он на нее посмотрел.
– Да, они достали, но им даже нравится, что их все ненавидят. Я думаю, в этом весь смысл существования такого рода групп.
Прыщавый не отстает, он находит негативную реакцию Нэн возбуждающей. Он поглаживает ее плечо, в ответ она щипает его за грудь. Хитрая улыбочка появляется на его ЗДОРОВОМ красном лице, и он снова принимается ласкать Нэн, на этот раз сосредоточив внимание на ее животе – не потому, что хочет ее завести, просто он добивается, чтобы Нэн ущипнула его еще раз, посильнее. Она заехала ему локтем в шею. Его это вдохновляет.
– Лиз, ты не видела Джина? – спрашивает Нэн, снова пихая локтем Прыщавого, принимая тот факт, что делать больно другому может быть приятно.
Но Лиз больше интересуют маневры ее сочащегося жиром скинхеда, его руки уже беспрепятственно путешествуют под ее одеждой. Она забывает ответить на вопрос Нэн, вся погруженная в потно-жирную чувственность. Вместо этого она задает свой:
– Когда я должна вернуть тебе книгу Герзана Чимера? Я еще не дочитала, но не думаю, что закончу.
– Ты видела Джина? – повторяет Нэн.
– Что?
– Джин. Где он?
– Я думаю, он пьет пиво с Ленни и одним парнем из первой группы.
– Спасибо. – Нэн поднимается, сметая Прыщаво го со своего пути, и продирается в гуще трясущейся толпы.
* * *
Толпа все кружится, и мои глаза щиплет от вихря цветов. Я выхожу на сцену со своей виолончелью и в майке с надписью Звездные войны навсегда. Я исполняю короткое мерзкое соло, но мелодия теряется в какофонии звуков прежде, чем успевает подойти к концу.Кажется, толпа перестала нас замечать.
Водка вскакивает с туалета, ломится на сцену и орет нам в лицо:
– Я ЖЕ ХОТЕЛ СЛАБАТЬ НА ВОЛЫНКЕ ПОСЛЕ ВИОЛОНЧЕЛИ.
Он кричит, но интонации восклицания отсутствуют, потому что его голос антиэмоционален. Он толкает Христиана, отбрасывает лист железа и проносится через весь склад, но своими движениями все равно напоминает робота.
Толпа не замечает отчаяния Водки.
– А теперь наша последняя песня, – объявляет Христиан толпе. – Это заглавная тема из шоу «Величайший Герой Америки».
Мы издаем раздирающие слух звуки и скрежет, но на оригинал песни они вовсе не похожи. Прежде чем мы успеваем закончить, пять скинхедов вышвыривают нас с нашей собственной сцены. Вокалист (Прыщавый) отнимает микрофон у Христиана, толкает его в толпу, которая жестоко его избивает. Прыщ плюет со сцены, и все приветствуют его.
Другими словами: ПРЫЩАВЫЙ – ПАНК.
– Э-ге-гей! Это мы, – произносит Прыщавый. – Наша первая песня о том, как разгромили капитализм, смели фашизм, растоптали религию и уничтожили все правительства мира. Она называется ПАНК-РОК!
Вот что он поет:
ПАНК-РОК! ПАНК-РОК! ЭЙ! ЭЙ!
Все панки поют такие песни. Они ликуют, прыгают и тыкают друг друга, пока через 30 секунд песня не заканчивается.
– Спасибо, – благодарит вокалист. – Наша следующая песня называется АНАРХИЯ!
* * *
Нэн выбирается наружу, чтобы найти Джина, но его нигде нет. Вместо него она встречает парня по имени Ленни, несется к нему, наступая на примятую шляпу маленького Абрахама Линкольна. Нэн зовет:– Ленни!
Ленни оборачивается, пьяный вдрызг (он блевал где-то позади склада), стирает что-то желтое со своего подбородка. Ленни – тощий маленький чувак, дерганый растаман, ему не надо много пива, чтобы напиться до чертиков и блевать. Он носит старые женские очки и майку, которая гласит Поцелуй меня, я из Югославии.
– Где Джин? – спрашивает Нэн. – Лиз сказала, что он с тобой.
– Д-да, – его язык слегка заплетается, как обычно у пьяных, – Джин просил передать тебе, что он будет у Стэга. Я хотел пойти с ними, но они собирались заглянуть в «Сатанбургер», а я убежденный вегетарианец, фруктами питаюсь.
Ее лицо наливается красным, кулаки сжимаются.
– Я убью этого придурка, я предупреждала его, что бы он никуда не уходил без предупреждения.
Ленни мотает головой и отворачивается, ему не нравится, что Нэн ведет себя как стерва.
– Ну, я тогда пойду.
– Ленни, – Нэн останавливает его, в ее голосе звучит неловкость. – У тебя есть машина, не так ли?
Он оборачивается.
– Послушай, Нэн, не подумай, что я не хочу тебя подбросить…
Она хватает его под руку и тащит к машине.
– Вперед. Мы еще можем застать его в «Сатанбургере», если поторопимся.
* * *
У Нэн еще много проблем, кроме «я-стерва-а-ты-Джин-должен-меня-слушаться». Она также подвержена маниакальной депрессии, у нее недостает половины правого легкого, она страдает бессонницей, и у нее постоянные проблемы с половой самоидентификацией (жестокий отец и три старших брата воспитывали ее мальчиком). Такого рода воспитание могло превратить ее в лесбиянку, но поскольку ей противно оттого, что она сама – женщина, глупо думать, что ей захочется спать с другой женщиной.Ричард Штайн считает, что только домашние питомцы могут отвести дуло пистолета от головы ребенка. Собаки, кошки, хомяка или хотя бы рыбки достаточно, чтобы повернуть хрупкий ум малыша внутрь себя, прочь от ядовитых соков, которые на него изливает общество. Возможно, для взрослых домашние питомцы – всего лишь мелкие живые организмы, но для детей они – залог психического здоровья. Однако у некоторых малышей аллергия на животных, и они избегают общения с ними, а отсутствие домашнего питомца в детстве на корню рушит лучшую защиту от самоубийства в будущем. Иногда это выливается в синдром, который принято называть несчастным детством, оно ожесточает человека.
Нэн можно назвать ожесточенной.
Единственным питомцем Нэн был маленький черный гусь. Она назвала его Чико. Однажды ее отец увидел в Чико свой ужин и съел его. Он был пьян и думал, что это отличный способ выпендриться перед своими пьяными волосатыми товарищами.
Но главная проблема Нэн не имела ничего общего с печальной смертью Чико, переваренного огромным пивным пузом ее жестокосердного отца. На самом деле эта проблема вообще не имела отношения к ее отцу.
Дело в том, что Нэн очень любит Иисуса Христа. Она влюблена по уши. Просто с ума сходит от любви к нему. Я имею в виду, что старушка Нэн испытывает к Иисусу сексуальное желание. Она говорит, что хочет привязать Христа к его терновому кусту, бить его плеткой до тех пор, пока он весь не истечет солоноватой кровью, пока кровь не будет литься с него ручьями, а ее соски не станут твердыми и между ног не забулькает влага. Она представляет, как жестоко и греховно трахает его, пока он прибит гвоздями к кресту, при смерти. Она фантазирует, что трахает его, пока он не умрет на кресте, а потом трахает его, пока он не воскреснет.
Все началось, когда ей было 11, и наступил пубертатный период. Естественно, все ее друзья были мальчики и говорили о какой-то мастурбации. (Кстати, Ричард Штайн говорит, что мастурбация – это дар Господа некрасивым людям, которые не могут найти иной способ сексуального удовлетворения, как я, например.) Они объяснили ей, что мастурбация – это когда фантазируешь о сексе с противоположным полом. Но Нэн всегда чувствовала, что это она была противоположным полом, так что она не могла фантазировать о мальчиках, не будучи гомосексуалисткой. О девчонках она думала, что они глупые и гадкие. Таким образом, оба пола оказались вычеркнутыми из ее сексуальных фантазий. Единственным человеком, кого она любила, был Иисус – позвольте напомнить, что в том возрасте она еще не разделяла платоническую любовь к Иисусу и сексуальное желание, – таким образом, спаситель Иисус Христос стал первым героем ее грез во время мастурбации.
Нэн постоянно мастурбирует перед его изображениями.
На Рождество в ее глазах можно заметить особый огонек, как будто сам дух праздника стимулирует все нервные окончания в ее теле, приводя их в возбужденное состояние. Даже сцена в хлеву заставляет ее истекать потом.
Джин говорит, что иногда Нэн громко охает и кричит, когда кончает с ним.
– Мне кажется, это хорошо, – говорит он.
Для Джина Рождество тоже счастливое время.
Самый странный момент сексуальных фантазий Нэн – это что она максимально возбуждается, когда представляет, как Христос ходит в туалет. Она любит фантазировать, как он сидит на унитазе, или на корточках в кустах, или писает с балкона на толпу своих последователей. Иногда Нэн воображает, что она испражняется на распятого Христа (Ричард Штайн пишет, что когда человек испражняется в порыве сексуального возбуждения, это называется Страстный Карл, или Грязный Санчес, если вам интересно) или даже наклоняется, чтобы пописать Иисусу в рот.
Ричард Штайн говорит, что сам процесс пищеварения и дефекации сексуально возбуждает многих людей, несмотря на то что общество это порицает. Однако очень мало людей рискует созерцать такой акт, и еще меньше – участвовать в нем.
Нигде Ричард Штайн не упоминает образ Иисуса Христа, который активно вовлекается в сексуальные акты с испражнением или изнасилованием его на распятии. Я думаю, это не слишком популярная тема для обсуждения.
* * *
Я заглядываю внутрь автомобиля:Стэг – парень с голым торсом, всклокоченными волосами и татуировкой в виде собственного лица на собственном лице – наслаждается любимым делом: ведет машину пьяный. Дорога пуста, на соседнем сиденье – Джин, переключает одну радиостанцию за другой, весь вспотев от нервов, как будто задержаться на одной волне пару секунд опасно для жизни.
– Смотри, – Стэг изображает крутого мудака.
Он отпускает руль и начинает глотать пиво, а в это время машина уходит в сторону к обочине. Но прежде чем она попадает в кювет, он допивает пиво, сплющивает банку о свой лоб, хватает руль и выравнивает автомобиль.
– Прямо мистер Ти, верно? – улыбается он.
У Джина похмелье, и он опускается до уровня сарказма.
– Ага, точно!
– Я всегда успеваю. Никогда не промахивался.
– Впечатляет.
– Сколько пива еще осталось? – Стэг спрашивает у заднего сиденья.
– Одно, – слышится в ответ.
– Кто же все выпил?
Заднее сиденье бурчит:
– Извини.
– Кретин! Я заплатил за 12 банок, а не за 5.
– Извини, – повторяет заднее сиденье.
– Отдай последнюю. – И Стэг протягивает назад руку.
Заднее сиденье тычет пивом ему прямо в ухо, но в этот момент машина наезжает на что-то, и пиво улетает в окно.
– ПРОКЛЯТЬЕ! – орет Стэг.
– Прости, – заднее сиденье слишком пьяно, чтобы о чем-то волноваться.
Визг тормозов.
– Я все равно ее выпью. – Стэг выпрыгивает из машины, чтобы найти свою покалеченную банку. Но вместо пива он обнаруживает мертвого бегуна.
– Блин… Мать твою! – кричит он мертвому, но тот не слышит.
Джин откликается на «мать твою» и спрашивает, выйдя из машины:
– В чем дело?
– Мертвяк.
– Ты сбил его?
– Кажись. – Стэг потрясенно улыбается, даже гордится. – Что нам с ним делать?
У Джина сводит живот.
– Я думаю, и мистер Ти со мной согласится, что с мертвым можно сделать все, что угодно.
Они молчат, обдумывая варианты всего, что угодно.
– Мы можем отдать его моему дяде, – предлагает Стэг, – он таксидермист. Сделаем из него чучело и по ставим в центр сцены на нашем складе.
Снова молчание.
– Ну, или… мы можем привязать его к крыше машины и кататься по городу, наверняка подцепим девчонок из готов.
– Угу, – соглашается Джин. – Трупаки их заводят.
* * *
Склад уже спит. Он очень устал и попросил всех наших гостей немедленно покинуть помещение. Как всегда, толпа крутых скинхедов не поддалась угрозам какого-то там склада, но наш склад может быть поистине жутким, если сильно на взводе.Сейчас я один в своей комнате, наблюдаю, как постер «Старухи с косой» пляшет на стене, и ударяю по струнам виолончели, как по барабану. «Старуха с косой» и другие жоп-роковые группы очень популярны. Раньше, когда они ездили с концертами, тебя могли побить за увлечение такой музыкой. Но теперь они кажутся смешными, и все их любят.
Другими словами: ЖОП-РОК = ПАНК.
Моя комната на самом деле – бывшая кладовка уборщицы, куда помещается только мой труп да матрац. Кровать туда не вошла, так что я просто положил на пол матрац. В любом случае на кровати я спать не могу. Если я сплю слишком далеко от земли, мое сознание всасывается из тела в воздух и парит где-то надо мной. Поверьте мне, когда сознание парит над телом, заснуть не так уж просто.
Ричард Штайн говорит, что сон – это лучшая часть жизни. Многие люди относятся ко сну как к данности и даже не думают наслаждаться его красотой, но Ричард Штайн говорит, что его сон был прекрасен. Если ты не находишь радости в такой простой вещи, как сон, то никогда не сможешь найти ее в такой сложной вещи, как жизнь. Оставаясь неудовлетворенным, ты становишься озлобленным, так что лучше радоваться тому, что есть.
Кроме того, человек, который любит спать, никогда не приставит оружие к своей голове, его проблемы уходят, пока он спит. Это оттого, что смерть и сон – очень схожие состояния, благодаря их успокоительным, бесконфликтным свойствам. Таким образом, человек, склонный к самоубийству, может заставить себя поверить, что он мертв, только лишь заснув. Однако тут кроется опасность обмануть свою логику и заставить ее найти родство между смертью и сном, ведь если человек очень устал и не может уснуть ночью, он может взять пистолет и размазать свои мозги по стенке. Я уверен, что на следующее утро он будет чувствовать себя глупо, когда поймет, что променял свои мозги на ночь хорошего сна.
В этот момент ко мне заходит Христиан. Он не входит целиком, потому что страдает клаустрофобией, так что внутри только его половина. Позади него я разглядел Водку в прострации на унитазе, ласкающего меха и трубки своей волынки.
– Ты не хочешь поехать в «Сатанбургер» сейчас? – спрашивает Христиан.
Я смотрю, как кувыркается «Старуха с косой», а Христиан распадается на брызги. Кусочки рыбы падают с потолка.
– Можно и поехать, а как мы туда попадем?
– Ну, не думаю, что это так уж далеко.
Потом Христиан кричит Гробу, который убирает все оборудование и, как всегда, не получает ни от кого помощи:
– Гробовщик, ты уже починил свой автобус?
– Нет, – отвечает Гроб на ходу. – Наверное, не починю до следующей недели или следующего месяца.
Автобус Гроба не работает уже год. Парень чинит его каждый месяц, но он успевает проработать всего несколько дней и вот уже снова нуждается в ремонте. Автобус постоянно торчит в задней части склада. Если бы это была обычная машина, я бы не переживал, но это автобус. Не какая-нибудь плюгавка, а полноценный школьный автобус, украшенный граффити и пулевыми пробоинами.
Я указываю на Водку и спрашиваю:
– А что делать с ним?
Христиан оборачивается к Водке:
– Вод, у тебя есть машина?
Вод в трансе.
– Водка!
Он дергается и мотает головой в сторону Христиана.
– У тебя есть машина?
Вод уставился на свою волынку.
– Есть. – Потом снова на Христиана. – Это самая роскошная и быстрая машина НА ЭТОЙ ЖАЛКОЙ ПЛАНЕТКЕ.
– Ты не мог бы подбросить нас до «Сатанбургера»?
Тишина.
Водка в трансе смотрит на Христиана, пока его лицо не багровеет, туалетное сиденье покрыто потом там, где вдавилось в его ягодицы.
Он отвечает с холодком в голосе:
– Конечно.
Христиан хлопает в ладоши.
– Здорово. Тогда поехали. – И направляется к непочатой бутылке и полиэстровому пиджаку.
– НЕ СЕЙЧАС! – орет ему вслед Водка. – В моей машине нужно соблюдать определенные правила. Если вы нарушите хоть одно, то ВЫЛЕТИТЕ НА УЛИЦУ И ПОТЕРЯЕТЕ ПРАВО ЕЗДИТЬ В НЕЙ НАВСЕГДА.