Страница:
– Сихер![8] – возбужденно прошептал Юлдус. – Алтасты![9] Качабыз![10]
– Смок?[11] – голос Освальда дрожал. – Странно, вообще-то раньше драконов я представлял себе иначе.
Бурцев изучал вражескую бронемашину. Любопытный экземпляр. Для тяжелого «тигра» маловат и легковат. Да и для средней «пантеры» тоже. Хотя некоторое сходство с «пантерой» все же имеется. Только попроворней этот «малыш» будет и маневренней. И скорость у него повыше. Помнится, фон Берберг рассказывал о разведывательном танке серии «лухс» – «рысь», найденном немцами под развалинами Взгужевежи. Уж не это ли самое чудо откопают фашики на польской земле семь веков спустя? Похоже на то…
Бурцев смотрел. Танк ехал. Большие опорные катки, расположенные в шахматном порядке. Широкие гусеницы, обеспечивающие неплохую проходимость. Дополнительные баки с горючим. Высокий корпус, небольшая приплюснутая башенка, антенна над люком, короткоствольное орудие. Калибр невелик – два сантиметра. Ну, и пулемет, разумеется. Весит тонн десять, может быть, больше. В общем, категория легких танков. Правда, «легкость» для подобных машин – понятие относительное. Особенно здесь. Особенно сейчас.
Броня на вид приличная, но не супер – рассчитана на выживание после попаданий бронебойных снарядов малого и среднего калибра. Так ведь и бить из крупнокалиберных орудий по танку в тринадцатом столетии некому, а стрелы и ядра катапульт ему – что комариные укусы. Зато вот движок – мощнее не нужно. И скорость обеспечит, и по бездорожью протащит. И ходовая часть надежная. Вооружение, правда, у «рыси» не столь впечатляющее, как у более тяжелых «кошачьих» собратьев из фашистских панцерваффе. Однако для нужд цайткоманды большего, наверное, и не требуется, даже при штурме замков и городов. Пробить брешь в стене или высадить ворота в крепости, до сих пор не нюхавшей пороха, можно и скорострельной 20-миллиметровкой, а 7,92-мм пулемет запросто выкосит со стен всех защитников. Кроме того, при необходимости сам танк можно использовать в качестве тарана.
Что, по-видимому, и намеревался сейчас продемонстрировать экипаж «рыси». До Моосты оставалось совсем ничего, а танкисты не сделали еще ни единого выстрела. Небось, предвкушают свою излюбленную забаву – давить по живому гусеничными траками.
И ведь есть, есть кого давить-то! Бурцев громко и витиевато выругался. Десяток всадников выезжал за частокол – на обширную пустошь перед эстонской деревенькой. Нет, они и не думали спасаться бегством. Они готовились принять бой… Бой с танком! Безумству храбрых, короче, поем мы… Он крякнул от досады. Траурные марши петь придется. Ибо после подобных кавалерийских наскоков на бронированные машины не выживают.
– Сумасшедшие!
– Храбрецы! – возразил ему Освальд. – У этих русских рыцарей душа истинных шляхтичей!
– Да на что они рассчитывают, эти «храбрецы»?!
– Ясно же, как божий день, Вацлав: хотят напасть на дракона, пока он не взлетел. Хотят защитить деревню и уберечь своих раненых от лютой смерти.
Невероятно! Воины, что совсем недавно в панике разбегались от атакующего «мессершмитта», теперь демонстрируют чудеса бессмысленного героизма. Устыдились былого страха? Или, быть может, прав Освальд: все дело в том, что неведомый противник на этот раз движется по земле и от того кажется более уязвимым, чем в воздухе. Возникает иллюзия, будто «дракона» можно достать в рукопашной схватке. Наслушались, видать, наивные дружинники Домаша сказок о славных победах былинных богатырей над погаными змеями. Теперь сказочки те боком выйдут!
Безумцы уже послали коней в галоп. Теперь точно никого не остановить! Впереди во весь опор несутся Домаш с Кербетом. Русский воевода удерживает раненой левой рукой круглый щит и поводья. В здоровой правой – древко копья. За спиной огнем реет алый плащ. Отчаянный черкес мчит навстречу танку с непокрытой перевязанной головой. Не пожелал джигит ни на что менять пробитый пулей шлем-танж, и жаждет джигит реванша. Сабля в руке Кербета так и пляшет, блестит на солнце маленький, будто игрушечный, щит.
За воеводой и горцем следовали отборные дружинники. Не израненные, уцелевшие при налете «мессершмитта». Ровно столько бойцов, сколько оставалось еще лошадей в отряде Домаша. Все сейчас под седлом – все до единой. На глазах животных – шоры. Уши закрыты плотными тканевыми колпачками. Чтобы не пугались «драконьего» вида и рыка, надо полагать. Чтоб не чувствовали ничего, кроме шпор, терзающих бока, и жесткой узды, рвущей пасть. Чтобы резвее переставляли копыта. Чтоб неслись вперед и только вперед. Скакать по плотному насту было удобно. И в свой последний бой этот десяток всадников вступал как на парад.
На конях – расшитые попоны и блестящие стальные налобники. За спинами дружинников реяли червленые плащи. Сияла дорогая броня. Словно она могла защитить от пуль и снарядов… Над небольшой группкой развевался стяг с изображением святого лика. Полотнище трепетало на ветру – Бурцев так и не разобрал, на покровительство какого небожителя рассчитывали бойцы.
Глава 13
Глава 14
Глава 15
– Смок?[11] – голос Освальда дрожал. – Странно, вообще-то раньше драконов я представлял себе иначе.
Бурцев изучал вражескую бронемашину. Любопытный экземпляр. Для тяжелого «тигра» маловат и легковат. Да и для средней «пантеры» тоже. Хотя некоторое сходство с «пантерой» все же имеется. Только попроворней этот «малыш» будет и маневренней. И скорость у него повыше. Помнится, фон Берберг рассказывал о разведывательном танке серии «лухс» – «рысь», найденном немцами под развалинами Взгужевежи. Уж не это ли самое чудо откопают фашики на польской земле семь веков спустя? Похоже на то…
Бурцев смотрел. Танк ехал. Большие опорные катки, расположенные в шахматном порядке. Широкие гусеницы, обеспечивающие неплохую проходимость. Дополнительные баки с горючим. Высокий корпус, небольшая приплюснутая башенка, антенна над люком, короткоствольное орудие. Калибр невелик – два сантиметра. Ну, и пулемет, разумеется. Весит тонн десять, может быть, больше. В общем, категория легких танков. Правда, «легкость» для подобных машин – понятие относительное. Особенно здесь. Особенно сейчас.
Броня на вид приличная, но не супер – рассчитана на выживание после попаданий бронебойных снарядов малого и среднего калибра. Так ведь и бить из крупнокалиберных орудий по танку в тринадцатом столетии некому, а стрелы и ядра катапульт ему – что комариные укусы. Зато вот движок – мощнее не нужно. И скорость обеспечит, и по бездорожью протащит. И ходовая часть надежная. Вооружение, правда, у «рыси» не столь впечатляющее, как у более тяжелых «кошачьих» собратьев из фашистских панцерваффе. Однако для нужд цайткоманды большего, наверное, и не требуется, даже при штурме замков и городов. Пробить брешь в стене или высадить ворота в крепости, до сих пор не нюхавшей пороха, можно и скорострельной 20-миллиметровкой, а 7,92-мм пулемет запросто выкосит со стен всех защитников. Кроме того, при необходимости сам танк можно использовать в качестве тарана.
Что, по-видимому, и намеревался сейчас продемонстрировать экипаж «рыси». До Моосты оставалось совсем ничего, а танкисты не сделали еще ни единого выстрела. Небось, предвкушают свою излюбленную забаву – давить по живому гусеничными траками.
И ведь есть, есть кого давить-то! Бурцев громко и витиевато выругался. Десяток всадников выезжал за частокол – на обширную пустошь перед эстонской деревенькой. Нет, они и не думали спасаться бегством. Они готовились принять бой… Бой с танком! Безумству храбрых, короче, поем мы… Он крякнул от досады. Траурные марши петь придется. Ибо после подобных кавалерийских наскоков на бронированные машины не выживают.
– Сумасшедшие!
– Храбрецы! – возразил ему Освальд. – У этих русских рыцарей душа истинных шляхтичей!
– Да на что они рассчитывают, эти «храбрецы»?!
– Ясно же, как божий день, Вацлав: хотят напасть на дракона, пока он не взлетел. Хотят защитить деревню и уберечь своих раненых от лютой смерти.
Невероятно! Воины, что совсем недавно в панике разбегались от атакующего «мессершмитта», теперь демонстрируют чудеса бессмысленного героизма. Устыдились былого страха? Или, быть может, прав Освальд: все дело в том, что неведомый противник на этот раз движется по земле и от того кажется более уязвимым, чем в воздухе. Возникает иллюзия, будто «дракона» можно достать в рукопашной схватке. Наслушались, видать, наивные дружинники Домаша сказок о славных победах былинных богатырей над погаными змеями. Теперь сказочки те боком выйдут!
Безумцы уже послали коней в галоп. Теперь точно никого не остановить! Впереди во весь опор несутся Домаш с Кербетом. Русский воевода удерживает раненой левой рукой круглый щит и поводья. В здоровой правой – древко копья. За спиной огнем реет алый плащ. Отчаянный черкес мчит навстречу танку с непокрытой перевязанной головой. Не пожелал джигит ни на что менять пробитый пулей шлем-танж, и жаждет джигит реванша. Сабля в руке Кербета так и пляшет, блестит на солнце маленький, будто игрушечный, щит.
За воеводой и горцем следовали отборные дружинники. Не израненные, уцелевшие при налете «мессершмитта». Ровно столько бойцов, сколько оставалось еще лошадей в отряде Домаша. Все сейчас под седлом – все до единой. На глазах животных – шоры. Уши закрыты плотными тканевыми колпачками. Чтобы не пугались «драконьего» вида и рыка, надо полагать. Чтоб не чувствовали ничего, кроме шпор, терзающих бока, и жесткой узды, рвущей пасть. Чтобы резвее переставляли копыта. Чтоб неслись вперед и только вперед. Скакать по плотному насту было удобно. И в свой последний бой этот десяток всадников вступал как на парад.
На конях – расшитые попоны и блестящие стальные налобники. За спинами дружинников реяли червленые плащи. Сияла дорогая броня. Словно она могла защитить от пуль и снарядов… Над небольшой группкой развевался стяг с изображением святого лика. Полотнище трепетало на ветру – Бурцев так и не разобрал, на покровительство какого небожителя рассчитывали бойцы.
Глава 13
Эту дерзкую вылазку пресекла бы одна-единственная пулеметная очередь. Но танк по-прежнему молчал. Не стреляли и мотоциклисты. Заглушив моторы, они с любопытством наблюдали за сближавшимися противниками. Согнали коней с танковой колеи и выстроились в линию ливонские рыцари. Никто не желал пропустить диковинное зрелище. Никто не мешал турниру, победитель которого был известен изначально. Да, можно себе представить, с какими ухмылочками прильнул сейчас к перископам экипаж бронированной машины.
До столкновения оставались считанные мгновения. Затаив дыхание, прильнув к биноклю, Бурцев молча ждал неизбежного. Ждал Освальд. Ждал Сыма Цзян. Ждала Ядвига. Ждал Вейко. Ждали Юлдус и его лучники.
Первым удар нанес Домаш. На полном скаку воевода вогнал копье куда-то под орудийный ствол. Будь это бронебойный заряд, немецкой «рыси» снесло бы, на фиг, башню. Но хрупкая палка с железным наконечником не причинила вреда бронированному зверю. Копье переломилось. Всадник не успел свернуть с пути разогнавшейся машины.
Они видели вставшего на дыбы скакуна, видели падающего воеводу. А потом и конь Домаша Твердиславича с пронзительным ржанием повалился наземь. Еще мгновение – и человека, и бьющееся животное накрыли гусеничные траки. Танк чуть спружинил, подпрыгнул на мягком. Позади остались кровавые ошметки. Гусеницы и снег вокруг окрасились красным.
Кербет атаковал с фланга. Взвизгнул, что было сил рубанул с наскока по стальному корпусу. Добрый кавказский клинок разломился надвое. Танк вильнул в сторону, успел вскользь зацепить всадника бортом.
Оцарапанный конь Кербета шарахнулся прочь: сбруя – в клочья, шоры сползли с глаз. Сам наездник с раскроенной до колена ногой не удержался в седле. Упал, запутался в стремени, поволочился за обезумевшим животным. Кербетов жеребец мчался в объезд деревни – туда, где за конной атакой на танк наблюдали Бурцев и его спутники. Повязка на голове Кербета размоталась, окровавленная голова безвольно болталась у задних копыт. Застрявший в стремени горец не подавал признаков жизни.
А танк тем временем разметал остальных воинов. Бронированной грудью, без единого выстрела. Рухнул стяг: знаменосца вместе с лошадью подмяли скрежещущие гусеницы. Так же храбро и нелепо приняли смерть и бойцы, в отчаянии бросавшиеся с мечами и копьями на железную «рысь».
Все. Кончено. Оставшиеся в Моосте воины спешно закрывали ворота. Наивняк! Ни деревенская калитка, ни хлипкий частокол не остановят разогнавшуюся многотонную махину.
Несколько стрел вылетели из-за тына, царапнули по броне. А толку-то?! Танк с ходу снес воротца и добрый кусок частокола. Полетели бревна, доски, щепки, пали люди, оборонявшие проход. «Рысь» хищно закружила, заметалась по деревне, круша убогие постройки, настигая бегущих, давя раненых, наматывая на гусеницы убитых. Только сейчас – впервые за все время танковой атаки – лязгнул пулемет. Короткие вспышки, грохот выстрелов… Упругое эхо докатилось до далекого леса, отразилось от сплошной стены мрачных пустокронных еще деревьев, вернулось обратно.
Экипаж сбивал пулеметным огнем тех, кто успел перелезть через частокол, отсекал путь к бегству остальным. Пули настигли и коня Кербета, взбиравшегося уже по снежной гряде, за которой укрылся небольшой отряд наблюдателей. Умное животное словно чуяло, где искать спасение: жеребец скакал к людям по протоптанной меж заснеженными торфяниками стежке. Но не доскакал. Совсем чуть-чуть.
Пулеметная очередь рассекла гриву, перебила позвонки и шейную артерию, вырвала клок мяса. Подстреленный конь свалился в снег. В белое фонтаном ударило красное. Бурцева и всех, кто лежал рядом, тоже окропило теплым и липким. Заколотили по воздуху копыта. Звякнула длиннополая кольчуга всадника, что по-прежнему висел на стремени, мотнулась неприкрытая шеломом окровавленная голова.
Бурцев опередил всех. Юркнул под прикрытие конской туши, рубанул мечом по стременному ремню, высвобождая ногу бездыханного Кербета. Рванул обмякшее тело на себя. Вытащил-таки черкеса из-под обстрела…
Пустое… Кербет не шелохнулся. Кербет был мертв.
– Нет, жив, – уверенно сказал Юлдус. – Пульс есть. В седло сядет.
Кербет, в самом деле, вдруг вздрогнул всем телом, застонал, пошевелился. Открыл глаза. Попытался даже подняться.
– Да лежи уж, джигит, – Бурцев стер лошадиную кровь со лба и щек. Снова глянул на деревню. Там все еще бесновалась машина смерти.
– Вацлав, – Освальд повернул к нему побледневшее лицо. – Это ведь вовсе не дракон, да?
– Да.
– Что же тогда?
– «Рысь», – коротко ответил Бурцев.
– Рысь? Рысь – это такой зверь, как волк, медведь…
– «Рысь» – это такой танк, Освальд.
– Танк?!
– Медведь?! Погоди, ты сказал медведь?
Бурцев встрепенулся. Случайное упоминание о косолапом хозяине леса заставило его внимательнее оглядеть немецкие ряды. Как же он не подумал раньше?! В этой смеси моторизированной цайткоманды и ливонских рыцарей может ведь оказаться и фон Берберг. Если вестфалец здесь, ничто – даже танк – не остановит Бурцева. Уж он-то найдет способ добраться до штандартенфюрера и выведать, где, в какой темнице заточена Аделаида.
Но нет, геральдических медведей не было. Были люди, были кони, были мотоциклы, была бронированная «рысь». И всюду сплошь кресты. Не фон Берберг ведет этот отряд. Разве что… Что, если вестфалец прячется в танке?
– Нам уходить надо, – Юлдус тронул его за плечо. – Домаш приказал ехать к князю Искандеру.
Бурцев покачал головой:
– Я не хочу уходить с пустыми руками.
– Что?
– Мне нужен полонянин, Юлдус. До зарезу нужен.
До столкновения оставались считанные мгновения. Затаив дыхание, прильнув к биноклю, Бурцев молча ждал неизбежного. Ждал Освальд. Ждал Сыма Цзян. Ждала Ядвига. Ждал Вейко. Ждали Юлдус и его лучники.
Первым удар нанес Домаш. На полном скаку воевода вогнал копье куда-то под орудийный ствол. Будь это бронебойный заряд, немецкой «рыси» снесло бы, на фиг, башню. Но хрупкая палка с железным наконечником не причинила вреда бронированному зверю. Копье переломилось. Всадник не успел свернуть с пути разогнавшейся машины.
Они видели вставшего на дыбы скакуна, видели падающего воеводу. А потом и конь Домаша Твердиславича с пронзительным ржанием повалился наземь. Еще мгновение – и человека, и бьющееся животное накрыли гусеничные траки. Танк чуть спружинил, подпрыгнул на мягком. Позади остались кровавые ошметки. Гусеницы и снег вокруг окрасились красным.
Кербет атаковал с фланга. Взвизгнул, что было сил рубанул с наскока по стальному корпусу. Добрый кавказский клинок разломился надвое. Танк вильнул в сторону, успел вскользь зацепить всадника бортом.
Оцарапанный конь Кербета шарахнулся прочь: сбруя – в клочья, шоры сползли с глаз. Сам наездник с раскроенной до колена ногой не удержался в седле. Упал, запутался в стремени, поволочился за обезумевшим животным. Кербетов жеребец мчался в объезд деревни – туда, где за конной атакой на танк наблюдали Бурцев и его спутники. Повязка на голове Кербета размоталась, окровавленная голова безвольно болталась у задних копыт. Застрявший в стремени горец не подавал признаков жизни.
А танк тем временем разметал остальных воинов. Бронированной грудью, без единого выстрела. Рухнул стяг: знаменосца вместе с лошадью подмяли скрежещущие гусеницы. Так же храбро и нелепо приняли смерть и бойцы, в отчаянии бросавшиеся с мечами и копьями на железную «рысь».
Все. Кончено. Оставшиеся в Моосте воины спешно закрывали ворота. Наивняк! Ни деревенская калитка, ни хлипкий частокол не остановят разогнавшуюся многотонную махину.
Несколько стрел вылетели из-за тына, царапнули по броне. А толку-то?! Танк с ходу снес воротца и добрый кусок частокола. Полетели бревна, доски, щепки, пали люди, оборонявшие проход. «Рысь» хищно закружила, заметалась по деревне, круша убогие постройки, настигая бегущих, давя раненых, наматывая на гусеницы убитых. Только сейчас – впервые за все время танковой атаки – лязгнул пулемет. Короткие вспышки, грохот выстрелов… Упругое эхо докатилось до далекого леса, отразилось от сплошной стены мрачных пустокронных еще деревьев, вернулось обратно.
Экипаж сбивал пулеметным огнем тех, кто успел перелезть через частокол, отсекал путь к бегству остальным. Пули настигли и коня Кербета, взбиравшегося уже по снежной гряде, за которой укрылся небольшой отряд наблюдателей. Умное животное словно чуяло, где искать спасение: жеребец скакал к людям по протоптанной меж заснеженными торфяниками стежке. Но не доскакал. Совсем чуть-чуть.
Пулеметная очередь рассекла гриву, перебила позвонки и шейную артерию, вырвала клок мяса. Подстреленный конь свалился в снег. В белое фонтаном ударило красное. Бурцева и всех, кто лежал рядом, тоже окропило теплым и липким. Заколотили по воздуху копыта. Звякнула длиннополая кольчуга всадника, что по-прежнему висел на стремени, мотнулась неприкрытая шеломом окровавленная голова.
Бурцев опередил всех. Юркнул под прикрытие конской туши, рубанул мечом по стременному ремню, высвобождая ногу бездыханного Кербета. Рванул обмякшее тело на себя. Вытащил-таки черкеса из-под обстрела…
Пустое… Кербет не шелохнулся. Кербет был мертв.
– Нет, жив, – уверенно сказал Юлдус. – Пульс есть. В седло сядет.
Кербет, в самом деле, вдруг вздрогнул всем телом, застонал, пошевелился. Открыл глаза. Попытался даже подняться.
– Да лежи уж, джигит, – Бурцев стер лошадиную кровь со лба и щек. Снова глянул на деревню. Там все еще бесновалась машина смерти.
– Вацлав, – Освальд повернул к нему побледневшее лицо. – Это ведь вовсе не дракон, да?
– Да.
– Что же тогда?
– «Рысь», – коротко ответил Бурцев.
– Рысь? Рысь – это такой зверь, как волк, медведь…
– «Рысь» – это такой танк, Освальд.
– Танк?!
– Медведь?! Погоди, ты сказал медведь?
Бурцев встрепенулся. Случайное упоминание о косолапом хозяине леса заставило его внимательнее оглядеть немецкие ряды. Как же он не подумал раньше?! В этой смеси моторизированной цайткоманды и ливонских рыцарей может ведь оказаться и фон Берберг. Если вестфалец здесь, ничто – даже танк – не остановит Бурцева. Уж он-то найдет способ добраться до штандартенфюрера и выведать, где, в какой темнице заточена Аделаида.
Но нет, геральдических медведей не было. Были люди, были кони, были мотоциклы, была бронированная «рысь». И всюду сплошь кресты. Не фон Берберг ведет этот отряд. Разве что… Что, если вестфалец прячется в танке?
– Нам уходить надо, – Юлдус тронул его за плечо. – Домаш приказал ехать к князю Искандеру.
Бурцев покачал головой:
– Я не хочу уходить с пустыми руками.
– Что?
– Мне нужен полонянин, Юлдус. До зарезу нужен.
Глава 14
Даже бесшабашный рыцарь-разбойник Освальд посмотрел на него как на умалишенного:
– Вацлав, та штука, которую ты назвал танком, уже погубила русскую дружину и стерла с лица земли целую деревню. Как ты хочешь полонить человека из войска, которое держит при себе такого зверя?
– Это не зверь, Освальд, а всего лишь самоходная повозка, железная колесница… Внутри сидят обычные люди. Те, что управляют ею и стреляют невидимыми стрелами. Если их выманить наружу…
– Ты, верно, совсем спятил, Вацлав…
– Пора нам, пора, – твердил свое Юлдус. – Когда этот ревущий демон перебьет оставшихся, он погонится за нами. А у нас на руках раненый Кербет, и под снегом вокруг полно торфяных ям. Даже Вейко не сможет быстро увести нас отсюда.
– Правда? – улыбнулся Бурцев. – Вот и славно!
Перед его мысленным взором уже стояла Ядвига, проваливающаяся под снег.
– Вейко, где тут поблизости яма побольше и поглубже?
– Да вон одна – прямо перед нами, только что ее обошли, – эст указывал на ложбинку под укрывшим их гребнем.
Надо же! Незнающий человек и не разберет, что здесь таится смертельная опасность.
– Отсюда не выберется ни пеший, ни конный, – заверил проводник. – Болото на дне этой ямы не замерзает даже в лютую стужу. Но зачем тебе это?
– А тот вон немецкий железный «дракон» выберется? – ответил Бурцев вопросом на вопрос.
– Хочешь заманить его в ловушку? – Лицо молодого чудина просветлело. Потом – посуровело. – Но ведь драконы умеют летать. Когда змей расправит свои крылья…
– Уверяю тебя, Вейко, у этой твари крыльев нет и летать она не может. Плавать, кстати, тоже.
Насколько помнил Бурцев, у гитлеровцев во время войны вообще была напряженка с плавающими танками. «Рысь», по крайней мере, к таким явно не относилась. Если машина увязнет и начнет тонуть в болоте, у экипажа будет лишь один путь к спасению – через верхние люки. И тут уж главное – не зевать.
– А вдруг чудовище плюнет в нас огнем и громом прежде, чем подползет к яме?
– Не плюнет…
Вообще-то твердой уверенности в этом у Бурцева не было. Но некоторые соображения имелись.
Дождавшись, когда танк развернется к ним кормой и двинется утюжить несчастную Моосту в противоположном направлении, Бурцев процедил сквозь зубы:
– Прячьтесь все, живо.
Уговаривать никого не пришлось: его спутники мгновенно вжались в снег.
– Юлдус, дай-ка мне свое копьецо, – Бурцев протянул руку.
– Зачем? Ты все равно не сможешь проткнуть шкуру этого ашдаха[12].
– Давай, говорю. Есть у меня ханская пайзца или нет?!
В ладонь Бурцева легло отполированное древко. Обычное татарское копье – с крюком для стаскивания всадников, с сигнальным бунчуком… Вот этот-то пышный, отяжелевший от влаги конский хвост он и намеревался сейчас использовать.
Бурцев набрал в грудь побольше воздуха, заставил себя подняться из укрытия…
– Куда? – выдохнул Юлдус.
Он не ответил. Некогда! Пока внимание немцев приковано к деревне и танку-убийце, а экипаж боевой машины не поймал его в перископы прицелов, нужно действовать. Быстро, быстро, еще быстрее… Он перемахнул через снежную гряду, подкатился к коню Кербета. Сраженное пулеметной очередью животное не шевелилось, но кровь из перебитой артерии еще растекалась горячим, дымящимся пятном.
Вот в эту кровавую лужу он и сунул копейный бунчук. Оружие стало кистью. Бурцев мазнул красным по белому. Раз, два, три: вдоль, вдоль, поперек. Огромная угловатая латинская «Н» заалела на заснеженном склоне – такую буковку будет хорошо видно и из Моосты, и из подлеска, где толпилась ливонско-эсэсовская рать.
Снова конский хвост окунулся в конскую кровь. Следующий мазок. И точка сверху. Рядом с первой литерой появилась вторая – гигантская скошенная «I». Ладно уж, сейчас не до каллиграфии. Бурцев торопился, писал резкими размашистыми штрихами, щедро разбрызгивая вокруг алые капли. Еще одна длинная продольная черта, и поперечная вверху – короче. Вышел усеченный крест, какой нашивают на свои котты орденские сержанты, полубратья и кнехты, – вышла буква «Т».
«Краски» было предостаточно – на этот счет он не переживал. Мертвый конь все еще истекал кровью. Но вот время… Времени мало. Прямой угол с красными потеками и кляксой на конце сошел за «L». Вертикальная черта с тремя зубцами – за «Е». Успеть… только бы успеть… Непозволительно долго пришлось повозиться с «R».
Он глянул назад, через плечо. Танк разворачивался. Мотоциклисты указывали пальцем на кровавую надпись и писца-копейщика, что-то кричали друг другу. Бурцев продолжал. Успеть! Успеть! С привычной кириллицей, возможно, дело пошло бы быстрее. Но зато латиница, которую он выбрал для своего замысла, вернее проймет цайткоманду.
Бурцев даже не стал делать отступа между словами. Писал, не задумываясь о возможных ошибках. Тут, блин, не до жиру – и так разберут, фашики треклятые. Он уже заканчивал последний слог, когда вдали затарахтели мотоциклы, а танковая башня уставилась на кровавые росчерки орудийным стволом. Неужто в самом деле вдарят?
HITLERKAPUT
Успел! Гигантские красные буквы на пологом склоне вышли корявыми, смазанными, но вполне читаемыми. Получилось то, что нужно: коротко и сердито. И понятно! Если в экипаже «рыси» – сплошь горячие головы и полные идиоты, обидчика своего обожаемого фюрера танкисты расстреляют без разговоров. Лупанут враз из пушки и пулемета, чтоб уж наверняка… Чтоб ни от самого каллиграфа, ни от его крамольной надписи следа не осталось.
Только вряд ли в состав цайткоманды фашисты набирали несдержанных невротиков. Толковых бойцов – да, отпетых интриганов вроде фон Берберга – да, безжалостных садистов, испытывающих человеческую плоть на прочность танковыми траками, – да. А вот тупому пушечному мясу, что сначала стреляет, а потом думает, – место где-нибудь на передовой Восточного фронта. Для выполнения же деликатной и ответственной миссии по перекраиванию истории разумнее посылать людей думающих, способных быстро принимать нестандартные решения в нестандартных ситуациях.
Воин в средневековых доспехах, выводящий окровавленным копьем антигитлеровскую надпись, – ситуация нестандартная. На месте диверсантов цайткоманды Бурцев во что бы то ни стало взял бы такого умника живым. Хотя бы для того, чтобы выведать, откуда в тринадцатом веке известно о фюрере двадцатого? Немцы, кажется, решили действовать так же. Танк оставил несчастную деревеньку в покое, смял заднюю оградку, выехал из Моосты…
– Вацлав, та штука, которую ты назвал танком, уже погубила русскую дружину и стерла с лица земли целую деревню. Как ты хочешь полонить человека из войска, которое держит при себе такого зверя?
– Это не зверь, Освальд, а всего лишь самоходная повозка, железная колесница… Внутри сидят обычные люди. Те, что управляют ею и стреляют невидимыми стрелами. Если их выманить наружу…
– Ты, верно, совсем спятил, Вацлав…
– Пора нам, пора, – твердил свое Юлдус. – Когда этот ревущий демон перебьет оставшихся, он погонится за нами. А у нас на руках раненый Кербет, и под снегом вокруг полно торфяных ям. Даже Вейко не сможет быстро увести нас отсюда.
– Правда? – улыбнулся Бурцев. – Вот и славно!
Перед его мысленным взором уже стояла Ядвига, проваливающаяся под снег.
– Вейко, где тут поблизости яма побольше и поглубже?
– Да вон одна – прямо перед нами, только что ее обошли, – эст указывал на ложбинку под укрывшим их гребнем.
Надо же! Незнающий человек и не разберет, что здесь таится смертельная опасность.
– Отсюда не выберется ни пеший, ни конный, – заверил проводник. – Болото на дне этой ямы не замерзает даже в лютую стужу. Но зачем тебе это?
– А тот вон немецкий железный «дракон» выберется? – ответил Бурцев вопросом на вопрос.
– Хочешь заманить его в ловушку? – Лицо молодого чудина просветлело. Потом – посуровело. – Но ведь драконы умеют летать. Когда змей расправит свои крылья…
– Уверяю тебя, Вейко, у этой твари крыльев нет и летать она не может. Плавать, кстати, тоже.
Насколько помнил Бурцев, у гитлеровцев во время войны вообще была напряженка с плавающими танками. «Рысь», по крайней мере, к таким явно не относилась. Если машина увязнет и начнет тонуть в болоте, у экипажа будет лишь один путь к спасению – через верхние люки. И тут уж главное – не зевать.
– А вдруг чудовище плюнет в нас огнем и громом прежде, чем подползет к яме?
– Не плюнет…
Вообще-то твердой уверенности в этом у Бурцева не было. Но некоторые соображения имелись.
Дождавшись, когда танк развернется к ним кормой и двинется утюжить несчастную Моосту в противоположном направлении, Бурцев процедил сквозь зубы:
– Прячьтесь все, живо.
Уговаривать никого не пришлось: его спутники мгновенно вжались в снег.
– Юлдус, дай-ка мне свое копьецо, – Бурцев протянул руку.
– Зачем? Ты все равно не сможешь проткнуть шкуру этого ашдаха[12].
– Давай, говорю. Есть у меня ханская пайзца или нет?!
В ладонь Бурцева легло отполированное древко. Обычное татарское копье – с крюком для стаскивания всадников, с сигнальным бунчуком… Вот этот-то пышный, отяжелевший от влаги конский хвост он и намеревался сейчас использовать.
Бурцев набрал в грудь побольше воздуха, заставил себя подняться из укрытия…
– Куда? – выдохнул Юлдус.
Он не ответил. Некогда! Пока внимание немцев приковано к деревне и танку-убийце, а экипаж боевой машины не поймал его в перископы прицелов, нужно действовать. Быстро, быстро, еще быстрее… Он перемахнул через снежную гряду, подкатился к коню Кербета. Сраженное пулеметной очередью животное не шевелилось, но кровь из перебитой артерии еще растекалась горячим, дымящимся пятном.
Вот в эту кровавую лужу он и сунул копейный бунчук. Оружие стало кистью. Бурцев мазнул красным по белому. Раз, два, три: вдоль, вдоль, поперек. Огромная угловатая латинская «Н» заалела на заснеженном склоне – такую буковку будет хорошо видно и из Моосты, и из подлеска, где толпилась ливонско-эсэсовская рать.
Снова конский хвост окунулся в конскую кровь. Следующий мазок. И точка сверху. Рядом с первой литерой появилась вторая – гигантская скошенная «I». Ладно уж, сейчас не до каллиграфии. Бурцев торопился, писал резкими размашистыми штрихами, щедро разбрызгивая вокруг алые капли. Еще одна длинная продольная черта, и поперечная вверху – короче. Вышел усеченный крест, какой нашивают на свои котты орденские сержанты, полубратья и кнехты, – вышла буква «Т».
«Краски» было предостаточно – на этот счет он не переживал. Мертвый конь все еще истекал кровью. Но вот время… Времени мало. Прямой угол с красными потеками и кляксой на конце сошел за «L». Вертикальная черта с тремя зубцами – за «Е». Успеть… только бы успеть… Непозволительно долго пришлось повозиться с «R».
Он глянул назад, через плечо. Танк разворачивался. Мотоциклисты указывали пальцем на кровавую надпись и писца-копейщика, что-то кричали друг другу. Бурцев продолжал. Успеть! Успеть! С привычной кириллицей, возможно, дело пошло бы быстрее. Но зато латиница, которую он выбрал для своего замысла, вернее проймет цайткоманду.
Бурцев даже не стал делать отступа между словами. Писал, не задумываясь о возможных ошибках. Тут, блин, не до жиру – и так разберут, фашики треклятые. Он уже заканчивал последний слог, когда вдали затарахтели мотоциклы, а танковая башня уставилась на кровавые росчерки орудийным стволом. Неужто в самом деле вдарят?
HITLERKAPUT
Успел! Гигантские красные буквы на пологом склоне вышли корявыми, смазанными, но вполне читаемыми. Получилось то, что нужно: коротко и сердито. И понятно! Если в экипаже «рыси» – сплошь горячие головы и полные идиоты, обидчика своего обожаемого фюрера танкисты расстреляют без разговоров. Лупанут враз из пушки и пулемета, чтоб уж наверняка… Чтоб ни от самого каллиграфа, ни от его крамольной надписи следа не осталось.
Только вряд ли в состав цайткоманды фашисты набирали несдержанных невротиков. Толковых бойцов – да, отпетых интриганов вроде фон Берберга – да, безжалостных садистов, испытывающих человеческую плоть на прочность танковыми траками, – да. А вот тупому пушечному мясу, что сначала стреляет, а потом думает, – место где-нибудь на передовой Восточного фронта. Для выполнения же деликатной и ответственной миссии по перекраиванию истории разумнее посылать людей думающих, способных быстро принимать нестандартные решения в нестандартных ситуациях.
Воин в средневековых доспехах, выводящий окровавленным копьем антигитлеровскую надпись, – ситуация нестандартная. На месте диверсантов цайткоманды Бурцев во что бы то ни стало взял бы такого умника живым. Хотя бы для того, чтобы выведать, откуда в тринадцатом веке известно о фюрере двадцатого? Немцы, кажется, решили действовать так же. Танк оставил несчастную деревеньку в покое, смял заднюю оградку, выехал из Моосты…
Глава 15
Хороший наст кончился: теперь машина шла тяжело, натужно, то и дело проваливаясь в снег по самое брюхо. Но немецкая «рысь» приспособлена бегать и не по такому бездорожью. Танкисты прекрасно знали возможности своего бронированного зверя и гнали его к цели кратчайшим путем.
За танком устремились мотоциклисты. Мощные 750-кубовые военные «Цундаппы» с колясками тоже создавались для передвижения в экстремальных условиях. Оба мотоцикла промчались по разгромленной деревеньке и, держась танковой колеи, быстро догоняли «рысь». Конное войско ливонцев тоже пришло в движение. Всадники разбились на два отряда и теперь обходили деревню с флангов, намереваясь взять противника в клещи. На дерзкого писаку с копьем начиналась настоящая облава. Пока – без стрельбы. Пока…
Бурцев не стал больше искушать судьбу: быстро перекатился обратно через спасительную снежную гряду, залег:
– Ну, ребятки, луки к бою. Скоро здесь будет жарко.
– К бою? – Юлдус был в шоке. Несчастный унбаши не верил своим ушам.
В руках Бурцева блеснула ханская пайзца.
– Именем великого Темучина, – напомнил он.
– Жюлэр сугышчы[13], – сквозь зубы простонал кочевник.
И еще что-то про свою несчастную усал язмыш[14]. Бурцев усмехнулся. Все они здесь немного «жюлэр».
– Будете бить стрелами тех, кто следует за большим железным ашдаха, – разъяснил он.
– Тех, кто сидит на малых? – уточнил Юлдус.
– Ага.
Больше вопросов унбаши не задавал.
Грохот и лязг танка приближался. Мотоциклисты тоже не отставали. Только рыцарская конница никак не могла угнаться по глубокому снегу за моторизированными союзниками, но о ней-то Бурцев думал сейчас меньше всего.
«Рысь» ревела, возмущенно, негодующе. Казалось, будто сам воздух с остервенением бьет их сейчас по ушам. Земная твердь и та испуганно вздрагивала под гусеницами многотонной машины. Вздрагивала в буквальном смысле: твердь ведь здесь по большей части состояла из болотных хлябей.
Да, лежать перед прущим в лобовую атаку танком – занятие не из приятных. Бурцев невольно поежился. А каково приходится его спутникам? Они-то и не подозревали раньше о существовании подобного кошмара!
Спутники все еще находились рядом. Наверное, только потому лишь, что все до единого оцепенели от ужаса.
– Бежать надо! – всхлипнула Ядвига. – Вдруг дракон не провалится?
За снежной грядой бесновались на привязи перепуганные лошади…
– Если не провалятся, тогда все равно никуда уже не убежишь, – хмуро заметил Освальд.
Резонное замечание…
Потом разговаривать не стало никакой возможности: слишком громко. Слишком страшно…
Они сжались в комок. Впечатались в снег. Замерли, зажмурились все. Бурцев, скорчившись в позе эмбриона, тоже закрыл глаза и уши. Если «рысь» в самом деле перескочит с разгона ловушку – им конец.
В какой-то момент ему показалось, что заснеженный торфяник не остановил бронированную махину. Но уже в следующий все изменилось. Мелко подрагивающая до сих пор почва вдруг колыхнулась – сильно, резко. Хруст, треск, плюх… Гребень, за которым укрывался их небольшой отряд, вспучился, приподнялся, словно рядом ударил гигантский метеорит. А танк…
Танк уже не ревел – выл. И звук шел теперь откуда-то снизу, будто из-под земли. Земля сотрясалась, содрогалась, но добычу свою выпускать не желала. Машина больше не приближалась. Она… она словно уходила вглубь.
Бурцев рискнул поднять голову первым. На месте заснеженной ложбинки перед ними теперь зиял черный провал с неровными краями толстого, но непрочного, грязного и пористого льда. Сквозь густые вонючие выхлопы там можно было различить корму, башенный люк и антенну. Вся же передняя часть танка вместе с орудийным стволом ушла во влажный рассыпчатый грунт – коричневатый, цвета спекшейся крови.
На секунду мотор смолк. Затем «рысь» взвыла снова: яростно, надсадно, отчаянно. Танк дал задний ход и… под землю начала уходить корма. Бронированный монстр бился в ловушке, рвался то вперед, то назад, но лишь углублял разверзшуюся могилу. Гусеничные траки скребли, загребали мягкий податливый торф, поднимали тучи брызг. Все тщетно – вырвать танк из западни им было теперь не под силу.
Под собственной тяжестью «рысь» оседала все ниже. Со вздрагивающих стенок осыпалась, струилась зыбучая темная масса. Коварный торф мягко обволакивал гусеницы, катки, прочную броню… Нежные и смертельные объятия сжимались все сильнее. Воющая машина хоронила самое себя. А снизу – с потревоженных глубинных слоев торфяника уже сочилась грязная жижа, что не замерзала даже зимой. Сочилась быстро: тухлая парящая вода заполняла яму на глазах…
Мотоциклисты цайткоманды остановили «цундаппы». Не заглушая двигателей, они тревожно осматривали снежный покров вокруг. Повторить судьбу танкистов ребятам явно не хотелось.
Пулеметчики в колясках заметили одинокого наблюдателя над снежным гребнем. Стрелять, однако, не стали. Видимо, еще надеялись взять живым. Ну, и напрасно… Немецкие «цундаппы» стояли недалеко – на самом краю торфяной ямы. Рукой подать! Врукопашную на их пулеметы лезть, конечно, глупо, но для длинной татарской стрелы это ведь не расстояние.
– Утерергэ![15] – коротко скомандовал Бурцев воинам Юлдуса.
Приказ обладателя золотой пайзцы стрелки выполнили незамедлительно. Секунда – и над «HITLERKAPUT» возникли степные лучники. Тетивы – натянуты, а времени для прицеливания не потребовалось: кочевников с детства учили бить навскидку. Над ревущей и дымящейся ямой просвистели стрелы…
Эсэсовцы успели немногое. Один «цундапп» огрызнулся короткой очередью, зацепив плечо ближайшего к Бурцеву стрелка, но прыткий пулеметчик в люльке тут же обмяк, пригвожденный к спинке сиденья. Второй мотоцикл резко рванул с места.
Водитель дал газ, разворачиваясь, и… грузно навалился на руль. Две стрелы торчало в его боку.
«Цундапп» вильнул, влетел колесом на край ледяного разлома, перевернулся… Колесами кверху мотоцикл сполз в торфяник, плюхнулся в пузырящуюся жижу. И людей, и машину тут же затянуло под гусеницы, что, подобно чудовищному миксеру, все еще взбивали болотную грязь.
Оставшийся у провала «цундапп» заглох. Этот мотоцикл так и не тронулся с места: водителя вместе с автоматчиком на заднем сиденье свалила стрела Юлдуса – ее убойной силы хватило, чтобы поразить обоих. И теперь гитлеровцы, нанизанные на оперенное древко, корчились на самом краю торфяника. Еще одна стрела вонзилась в коляску, другая разбила фару – малого дракона-ашдаха татары тоже решили не щадить.
Хрустнула и обвалилась ненадежная ледяная корка под двумя эсэсовцами, сцепленными одной стрелой. Оба вместе со своими «шмайсерами» и касками скатились вниз, канули, сгинули где-то под неистовствующей «рысью». «Цундапп» тоже накренился, навис над провалом. От падения его удерживал сейчас только солидный противовес – коляска с тяжелым пулеметом в турели, с мертвым пулеметчиком на сиденье и обвешанная к тому же боеприпасами.
Все! С мотоциклетной поддержкой покончено. А кавалерийская еще далеко. Пара ливонских рыцарей угодили в торфяные ямы, остальные двигались теперь по глубокому вязкому снегу медленно, опасливо, так что пока было время вплотную заняться танкистами.
«Рысь» тем временем увязла капитально. И капитально тонула. Вода уже скрыла гусеницы и нижнюю часть корпуса. Болотная жижа добиралась до приподнятой кормы и башни. Двигатель начал захлебываться. Собственно, та же участь ожидала и экипаж. «Рысь» – танк негерметичный, не предназначенный для форсирования водных преград, а потому…
За танком устремились мотоциклисты. Мощные 750-кубовые военные «Цундаппы» с колясками тоже создавались для передвижения в экстремальных условиях. Оба мотоцикла промчались по разгромленной деревеньке и, держась танковой колеи, быстро догоняли «рысь». Конное войско ливонцев тоже пришло в движение. Всадники разбились на два отряда и теперь обходили деревню с флангов, намереваясь взять противника в клещи. На дерзкого писаку с копьем начиналась настоящая облава. Пока – без стрельбы. Пока…
Бурцев не стал больше искушать судьбу: быстро перекатился обратно через спасительную снежную гряду, залег:
– Ну, ребятки, луки к бою. Скоро здесь будет жарко.
– К бою? – Юлдус был в шоке. Несчастный унбаши не верил своим ушам.
В руках Бурцева блеснула ханская пайзца.
– Именем великого Темучина, – напомнил он.
– Жюлэр сугышчы[13], – сквозь зубы простонал кочевник.
И еще что-то про свою несчастную усал язмыш[14]. Бурцев усмехнулся. Все они здесь немного «жюлэр».
– Будете бить стрелами тех, кто следует за большим железным ашдаха, – разъяснил он.
– Тех, кто сидит на малых? – уточнил Юлдус.
– Ага.
Больше вопросов унбаши не задавал.
Грохот и лязг танка приближался. Мотоциклисты тоже не отставали. Только рыцарская конница никак не могла угнаться по глубокому снегу за моторизированными союзниками, но о ней-то Бурцев думал сейчас меньше всего.
«Рысь» ревела, возмущенно, негодующе. Казалось, будто сам воздух с остервенением бьет их сейчас по ушам. Земная твердь и та испуганно вздрагивала под гусеницами многотонной машины. Вздрагивала в буквальном смысле: твердь ведь здесь по большей части состояла из болотных хлябей.
Да, лежать перед прущим в лобовую атаку танком – занятие не из приятных. Бурцев невольно поежился. А каково приходится его спутникам? Они-то и не подозревали раньше о существовании подобного кошмара!
Спутники все еще находились рядом. Наверное, только потому лишь, что все до единого оцепенели от ужаса.
– Бежать надо! – всхлипнула Ядвига. – Вдруг дракон не провалится?
За снежной грядой бесновались на привязи перепуганные лошади…
– Если не провалятся, тогда все равно никуда уже не убежишь, – хмуро заметил Освальд.
Резонное замечание…
Потом разговаривать не стало никакой возможности: слишком громко. Слишком страшно…
Они сжались в комок. Впечатались в снег. Замерли, зажмурились все. Бурцев, скорчившись в позе эмбриона, тоже закрыл глаза и уши. Если «рысь» в самом деле перескочит с разгона ловушку – им конец.
В какой-то момент ему показалось, что заснеженный торфяник не остановил бронированную махину. Но уже в следующий все изменилось. Мелко подрагивающая до сих пор почва вдруг колыхнулась – сильно, резко. Хруст, треск, плюх… Гребень, за которым укрывался их небольшой отряд, вспучился, приподнялся, словно рядом ударил гигантский метеорит. А танк…
Танк уже не ревел – выл. И звук шел теперь откуда-то снизу, будто из-под земли. Земля сотрясалась, содрогалась, но добычу свою выпускать не желала. Машина больше не приближалась. Она… она словно уходила вглубь.
Бурцев рискнул поднять голову первым. На месте заснеженной ложбинки перед ними теперь зиял черный провал с неровными краями толстого, но непрочного, грязного и пористого льда. Сквозь густые вонючие выхлопы там можно было различить корму, башенный люк и антенну. Вся же передняя часть танка вместе с орудийным стволом ушла во влажный рассыпчатый грунт – коричневатый, цвета спекшейся крови.
На секунду мотор смолк. Затем «рысь» взвыла снова: яростно, надсадно, отчаянно. Танк дал задний ход и… под землю начала уходить корма. Бронированный монстр бился в ловушке, рвался то вперед, то назад, но лишь углублял разверзшуюся могилу. Гусеничные траки скребли, загребали мягкий податливый торф, поднимали тучи брызг. Все тщетно – вырвать танк из западни им было теперь не под силу.
Под собственной тяжестью «рысь» оседала все ниже. Со вздрагивающих стенок осыпалась, струилась зыбучая темная масса. Коварный торф мягко обволакивал гусеницы, катки, прочную броню… Нежные и смертельные объятия сжимались все сильнее. Воющая машина хоронила самое себя. А снизу – с потревоженных глубинных слоев торфяника уже сочилась грязная жижа, что не замерзала даже зимой. Сочилась быстро: тухлая парящая вода заполняла яму на глазах…
Мотоциклисты цайткоманды остановили «цундаппы». Не заглушая двигателей, они тревожно осматривали снежный покров вокруг. Повторить судьбу танкистов ребятам явно не хотелось.
Пулеметчики в колясках заметили одинокого наблюдателя над снежным гребнем. Стрелять, однако, не стали. Видимо, еще надеялись взять живым. Ну, и напрасно… Немецкие «цундаппы» стояли недалеко – на самом краю торфяной ямы. Рукой подать! Врукопашную на их пулеметы лезть, конечно, глупо, но для длинной татарской стрелы это ведь не расстояние.
– Утерергэ![15] – коротко скомандовал Бурцев воинам Юлдуса.
Приказ обладателя золотой пайзцы стрелки выполнили незамедлительно. Секунда – и над «HITLERKAPUT» возникли степные лучники. Тетивы – натянуты, а времени для прицеливания не потребовалось: кочевников с детства учили бить навскидку. Над ревущей и дымящейся ямой просвистели стрелы…
Эсэсовцы успели немногое. Один «цундапп» огрызнулся короткой очередью, зацепив плечо ближайшего к Бурцеву стрелка, но прыткий пулеметчик в люльке тут же обмяк, пригвожденный к спинке сиденья. Второй мотоцикл резко рванул с места.
Водитель дал газ, разворачиваясь, и… грузно навалился на руль. Две стрелы торчало в его боку.
«Цундапп» вильнул, влетел колесом на край ледяного разлома, перевернулся… Колесами кверху мотоцикл сполз в торфяник, плюхнулся в пузырящуюся жижу. И людей, и машину тут же затянуло под гусеницы, что, подобно чудовищному миксеру, все еще взбивали болотную грязь.
Оставшийся у провала «цундапп» заглох. Этот мотоцикл так и не тронулся с места: водителя вместе с автоматчиком на заднем сиденье свалила стрела Юлдуса – ее убойной силы хватило, чтобы поразить обоих. И теперь гитлеровцы, нанизанные на оперенное древко, корчились на самом краю торфяника. Еще одна стрела вонзилась в коляску, другая разбила фару – малого дракона-ашдаха татары тоже решили не щадить.
Хрустнула и обвалилась ненадежная ледяная корка под двумя эсэсовцами, сцепленными одной стрелой. Оба вместе со своими «шмайсерами» и касками скатились вниз, канули, сгинули где-то под неистовствующей «рысью». «Цундапп» тоже накренился, навис над провалом. От падения его удерживал сейчас только солидный противовес – коляска с тяжелым пулеметом в турели, с мертвым пулеметчиком на сиденье и обвешанная к тому же боеприпасами.
Все! С мотоциклетной поддержкой покончено. А кавалерийская еще далеко. Пара ливонских рыцарей угодили в торфяные ямы, остальные двигались теперь по глубокому вязкому снегу медленно, опасливо, так что пока было время вплотную заняться танкистами.
«Рысь» тем временем увязла капитально. И капитально тонула. Вода уже скрыла гусеницы и нижнюю часть корпуса. Болотная жижа добиралась до приподнятой кормы и башни. Двигатель начал захлебываться. Собственно, та же участь ожидала и экипаж. «Рысь» – танк негерметичный, не предназначенный для форсирования водных преград, а потому…