Мельников Руслан. Магиер Лебиус

   Клинок тяжко, со скрежетом входил туда, где топорщилась металлическая чешуя. Но все же продавливал, проламывал крепкую оболочку. Там же, где была лишь плоть, меч проваливался под цепь легко, почти не встречая сопротивления.
   Неведомое существо в цепях билось, дергалось и – умирало. Беззвучно. Без крика. Без рыка. Без стона.
   А дверь снаружи все рубили. И все не могли прорубить.
   Истыканный, исколотый, обмотанный цепями неведомый монстр не сразу, не скоро, но все же затих. Со стола, обитого металлом, лилось… Из многих ран – глубоких, на всю длину клинка. Кровь не кровь, грязь не грязь. Что-то среднее. Из продырявленного кокона валили новые клубы зловонного дыма и пара, окутывая труп того, кого пфальцграф так и не смог толком разглядеть за цепными звеньями внахлест.
   Дипольд подступил к Герде. Бедная-бедная Герда! Бедная, несчастная…
   Искаженное лицо, беззвучные стенания.
   Снова в ход идет меч. В три взмаха он освободил девушку от колдовских трубок, тянущихся к ее распахнутому чреву и выходящих из чрева. Окончательно отделил, отсек Герду и от затихшего насоса. И от сдохшей твари в цепях.
   Из этих трубок, из Герды тоже хлынуло. Засочилось. Закапало. И кровь, и иное. Неведомые растворы, эликсиры. Ничего, не беда. Надо будет – заткнем. Перевяжем. Перетянем. Но что-то подсказывало Дипольду – не надо. Надо – наоборот. А раз так – значит, выльем, вытянем, выдавим всю дрянь, которой мерзавец Лебиус накачал несчастную Герду…
   Это-то сделаем. Это-то можно. А вот как освободить руки и ноги пленницы? Дипольд растерянно посмотрел на стену, на два голых, гладких, цельных камня, в которые уходили, не оставляя ни следа, ни трещинки, ни щербинки, запястья и – на добрую треть – предплечья Герды. Посмотрел на огромную, обтесанную, потертую плиту пола, в которой, как в воде, как в болотной жиже, утонули, увязли, скрылись бесследно ступни и голени девушки.
   Как вытащить, как извлечь из камня ее руки и ноги? А никак!
   Здесь Дипольд был бессилен. С этим он поделать ничего не мог. Разве что отсечь…
   Свистела и сипела дыра в гортани Герды. Поврежденные голосовые связки без толку гоняли воздух. На перекошенном лице дочери нидербургского бург-графа – испуг. И мольба. Немая мольба.
   Герда, напрягшись всем телом, хрипела. Что-то силилась сказать, о чем-то попросить. Но лишь дергались искривленные бледные губы и лишь брызгала слюна с кровью.
   Но все же Дипольд понял ее без слов.
   Нетрудно было понять.
   Она смотрела ему в лицо. И на его мечи. И на его лицо. И снова косилась на мечи.
   Умоляющий взгляд. Глаза, полные слез. Да, Дипольд прекрасно понимал, о чем его сейчас просят. О смерти… А о чем еще можно просить в таком (руки-ноги в камне, чрево, утыканное обрубками трубок, как еж иглами, нараспашку) положении? Что ж, он выполнит просьбу благородной Герды-Без-Изъяна. Он избавит ее… Он поможет ей…
   Как Мартину. Как прочим узникам Альфреда Чернокнижника.
   Дипольд поднял клинок – перепачканный, в разноцветных разводах. Острие меча коснулось нежной кожи. Над распоротым животом. Под левой грудью девушки.
   Она тоже поняла. Поняла, что он ее понял.
   Но – нет благодарности.
   Но глаза Герды переполняет страх.
   Но на лице – гримаса ужаса. Растущего ужаса.
   Голова девушки судорожно мотнулась. Туда, сюда. Вправо, влево. В протестующем жесте.
   Дипольд видел это. Сквозь кровавую пелену, затмевающую глаза и разум. Сквозь пелену клубящейся в мастератории разноцветной магической взвеси.
   Хрип Герды стал сильнее, отчаяннее. Но дым и пар, заполнившие мастераторию, глушили любые звуки. И клокочущая ненависть к маркграфу, к магиеру, ко всей Оберландмарке, ненависть и страстное желание помочь Герде заглушали эти хрипы тоже. Ненависть и желание помочь стояли ватой в ушах.
   А голова девушки все моталась. И слезы – ручьями из распахнутых глаз.
   Что ж, это понятно, это ничего. Бывает…
   Смерть – такая гостья, что устрашит любого. В последний момент, на краю могилы, когда все вот-вот оборвется, многих покидает решимость. А женщины – они особенно слабы и непостоянны. Видимо, страх перед небытием все же овладел Гердой.
   Бывает…
   Но разве это меняет хоть что-то?
   Поддавшись минутной слабости, бедняжка хочет отказаться от того, о чем только что сама молила. Но если послушать ее сейчас, если оставить жить, здесь… так… если обречь на невиданные страдания… Жалеть о несовершенном тогда будут и она, и он. Значит – нет, значит, нельзя слушать.
   Пусть сейчас Герда спасовала, пусть дала слабину. Сломленной чудовищными пытками девушке можно. Позволительно. Но тем тверже должна быть рука, дающая ей избавление. И вместе с тем отнимающая у врага нужную ему пленницу. Ведь зачем-то Герда еще нужна магиеру и маркграфу. Раз ее так… раз над ней так…
   А он, Дипольд Славный, сорвет этот жуткий опыт. И одним темным экспериментом будет меньше. И одной спасенной – больше.

ГЛАВА 50

   Дипольд поцеловал хрипящую, дергающуюся из стороны в сторону голову с разметанными волосами. Не очень хотелось целовать ТАКОЕ, сказать по правде, но нужно… Успокоить. Утешить. Если получится. А если нет… Все равно – нужно.
   – Не волнуйся, Герда. Скоро все кончится. Уже скоро. Сейчас кончится. Прямо сейчас. Это все, Герда, все, что я могу тебе дать. И чем могу помочь. Пр-р…
   Клинок легко вошел меж ребер. Слева. Девушка дернулась. Колыхнулась высокая грудь. Хрип оборвался. Влажные невероятно большие глаза наполнились болью. Одной только болью. И ничем более.
   – …р-р-рости.
   И так же легко острие меча вышло из спины. Под левой лопаткой где-то. Уткнулось окровавленным концом в камень.
   – Прости, – Дипольд выдернул клинок.
   Крови почти не было. Мало было крови.
   Маркграфу… мракграфу… проклятому Чернокнижнику бедняжка уже не достанется. И Лебиусу ее больше не мучить. Так разве неправильно?
   Пр-р-равильно. Все правильно!
   Истерзанное тело Герды безжизненно обвисло. Руки и ноги, погруженные в камень, удерживали его в нелепом, недостойном благородной дамы положении. Что ж, за это кому-то предстоит поплатиться.
   Пфальцграф вернулся к двери мастератории. Убийство – вынужденное, необходимое, конечно же, убийство Герды – множило его ярость и ненависть. Хотелось убивать еще. Безумно хотелось. Но вместе с боевым пылом и жаждой крови, от которой полнился, наливался силой и дрожал каждый мускул, приходило и холодное успокоение. И трезвый расчет. Ярость и ненависть, как понял Дипольд, тоже бывают холодными и трезвыми.
   После смерти Герды словно щелкнуло что-то, прояснилось будто что-то в голове. Мысли не скакали больше неуправляемым табуном кроваво-красных коней, не текли бурным и невнятным потоком багряного цвета. Мысли стали ясными, четкими.
   Дельными.
   Дипольд теперь совсем иначе видел все, что его окружало.
   Во-первых, дверь… Которую рубит, рубит и никак не может прорубить чья-то алебарда. Нет, рано или поздно она, конечно, одолеет неподатливое дерево. Но дверной проем узок, низок и тесен. Некоторое время такой проход можно без особого труда оборонять в одиночку. Тем более с двумя мечами в умелых руках.
   Если встать у самой двери, но с таким расчетом, чтобы хватало места для замаха, для удара – разящего, смертельного. Если занять удобную, заведомо выигрышную позицию и рубить, колоть каждого, кто попытается прорваться. Одного за другим рубить и колоть. Потому что входить в мастераторию можно только по одному.
   Да! Рубить и колоть, забивая проход оберландскими телами, покуда не устанет рука. Обе руки. Всего-то и нужно – стоять твердо и не отступать. Так Дипольд положит на пороге магилабор-залы уйму врагов, прежде чем погибнет сам.
   Погибнет с честью или вновь окажется в позорном плену.
   Погибнет-погибнет… Лучше уж пасть в бою, чем возвращаться в клетку. Возвращаться туда он не намерен ни при каких условиях. Смерть предпочтительней. Бесспорно! И все же… Все же до чего не хочется умирать, покуда живы оберландский маркграф и его магиер. Но ведь и не умирать уже нельзя. Бежать-то из проклятой мастератории некуда.
   А в самом ли деле нельзя? И так ли уж некуда?
   Взгляд Дипольда скользит от двери к окну. На окно пфальцграф смотрит с тоской и грустью. Сквозь такое окошко, пожалуй, и протиснуться можно. Можно было бы, если б не кованая железная решетка…
   Но частые прутья мешают не то что пролезть – даже за оконный проем заглянуть. Голову просунуть да вниз посмотреть не дают. Вдали-то вон – горы, луга, лес… Свобода вдали… А что вблизи? Что под самой стеной? Невозможно понять, пока проклятущая решетка запирает оконный проем.
   Жаль, человек не дым, не пар, не колдовская взвесь. Человеку не просочиться меж железных прутьев. И взломать такие человеку не под силу. Даже пытаться не стоит. Все же Дипольд пытается. Чтоб после честно сказать себе: «Я сделал все, что мог».
   Сначала рубит решетку мечом, потом мечом же старается разбить, расковырять кладку там, где железные прутья тонут в камне. Но – нет, толстые прутья прочны и неподатливы, и металл вмурован в камень намертво. Как руки и ноги Герды. Возможно, и тут не обошлось без магии. А если даже и нет…
   Хрясь-зь-зь!
   Эх, лучше бы он не пытался!
   Трофейный клинок не выдерживает, ломается. Теперь у Дипольда только один меч. Переломить и его – значит остаться вовсе безоружным, когда оберландская алебарда пробьет наконец дверь магилабор-залы.
   Чем?! Чем еще можно разбить злополучную решетку?! Высадить?! Выворотить?! Вырвать?!
   Дипольд мечется по разгромленной мастератории. В дыму, в пару, в извергающихся фонтанах.
   Ничем!
   Нечем!
   Посеченные трубки – некоторые еще брызгают и тихонько сочатся какой-то гадостью – не подходят. Цепь, что опутала бесчисленными мотками стол с неведомым дохлым монстром, – тоже. И от насоса, на котором до сих пор подрагивают, трепещут куски мелко порубленного мяса – куски людей-машин, не желающих умирать, – тоже проку мало. Использовать в качестве тарана руку голема? Разогнать на тележке? Садануть по решетке? И что? Не вышибешь ведь с первого раза. А второго не будет. Железная рука свалится на пол, а в одиночку Дипольду такую тяжесть не поднять.
   Дверь трещала. С внутренней стороны откололась и отлетела первая щепка. Появилась щель. В щели на миг показался острый край лезвия. Это была лишь маленькая щель. И это был самый кончик алебарды. Но это пока… Пока маленькая. Пока кончик.
   Там, с той стороны, громко кричали.
   – Рука! – кто-то кому-то орал с той стороны. – У него рука голема!
   Рука? Мысли Дипольда снова закрутились вокруг механической конечности. Почему преследователей так волнует эта рука? Боятся, что беглец использует ее против них? Но как?
   Нет, оберландцы опасались другого…
   – Сбежит! – опять за дверью послышались встревоженные голоса. – Через окно сбежит!
   Окно? Рука? Что за бред? Неужели они действительно думают, что благодаря механической руке можно… Из этой западни…
   Стоп! А если в самом деле? Если правда? Что, если…
   А ведь можно! Попробовать – можно!
   Спасительное озарение пришло внезапно. Такой очевидный… Простой такой выход! Невольно подсказанный оберландскими стражниками.
   Бежать – можно!
   Можно взломать оконную решетку!
   Дипольд склонился над механической рукой. Осматривая, ощупывая…
   Помнится, Мартин говорил… говорил… где-то над локтем… у плеча… с внутренней стороны… со стороны подмышки… Проклятье!.. Где искать подмышку… если только одна рука… Но где-то там… именно там… рычаг… рычажок… Приводит руку в действие… сжимает пальцы… разжимает… сжимает… пальцы голема сминают шлем… Мартин говорил… Так, может… может, так… так же… и решетку… смять… сломать… сорвать с окна?..
   Очередной удар алебарды – и снова летит щепа. И новая щель – чуть в стороне от первой щерится в расколотой дубовой доске. Еще удар – и блестящее лезвие выглядывает из лопнувшего дерева ниже. Дверь скоро поддастся, искрошится скоро под такими ударами. Скоро вместо этих щелей появится одна сплошная дыра. А уж когда алебарда перерубит засов…
   Сейчас Дипольд старался об этом не думать. Сейчас он использовал остававшееся в его распоряжении время. Пальцы пфальцграфа судорожно шарили в переплетении металла. Над стальным шарнирным локтем. Здесь – искусственные, ненастоящие, поблескивающие металлом, выкованные в огне и заговоренные магией кости, мышцы, жилы… Все как у человека, и в то же время все совсем не так, иначе совсем.
   Отыскать неприметный рычажок в сложной механике Дипольду удалось не сразу. Но едва отыскал…
   Щелк!
   Растопыренные стальные пальцы с лязгом сомкнулись. В неразжимаемый, казалось, кулак. Дипольд поежился. Не хотелось бы ему когда-нибудь очутиться в таких вот тисках! Пфальцграф отвел рычажок в прежнее положение. Пальцы послушно разжались.
   Слушается! Механическая рука его слушается! Теперь оставалась самая малость.

ГЛАВА 51

   Дипольд навалился на тележку. Сдвинуть с места ее оказалось непросто. Но уж когда маленькие колесики все же покатились по ровному камню, усилий прикладывать почти не понадобилось.
   Колесики поскрипывали, тележка ехала, будто сама собой, растопыренные пальцы механической руки тянулись к решетке. Тянулись, приближались… Пока не приблизились, пока не дотянулись. Стальные пальцы прошли меж прутьев где-то в середине решетчатого окна.
   Ну, с Бо…
   Дипольд вновь щелкнул рычажком.
   …гом!
   Стальная длань сомкнула, сжала фаланги пальцев, будто гигантские клещи. Жалобно скрипнула и прогнулась казавшаяся несокрушимой решетка. С натужным звоном – дз-з-зянь-нь-нь-нь! – полопались прутья. По краям оконного проема посыпался искрошенный камень.
   Есть!
   Господи, какая же силища в этом захвате!
   Дипольд заставит стальной кулак разжаться. Звякнул об пол вырванный с корнем кусок решетки. В искореженном, изогнутом переплетении оставшихся железных прутьев зияла дыра. Недостаточно широкая, чтобы пролезть. Но если повторить… Если еще разок…
   Дипольд немного откатил тележку с рукой назад и, чуть-чуть повернув, подкатил снова.
   Щелк!
   Хрусь! Дзинь!
   А вот теперь – ай да чудо-рука! – через взломанное окно мастератории пройдет не только дым и пар. Человек – тоже. Запросто!
   Дипольд высунул голову наружу. Глянул вниз, под стену. И – отшатнулся. Выругался сквозь зубы. Да, он убедился: окно выходит не в замковый двор – наружу. Но…
   Но не так все просто, ваша светлость!
   Разноцветная колдовская смесь пара-дыма-конденсата, что валила из окна магилабор-залы, тут же столбом поднималась в небо, не подчиняясь воздушным потокам. Не мешая взгляду. Однако внизу клубилось еще одно тяжелое, чуть размазанное слабым ветерком облако обычного беловато-серого, не подкрашенного магией дыма. От горящей соломы, к примеру, такой бывает.
   «Из подземелья, из окошек темницы натянуло, – догадался Дипольд. – Быстро же там все разгорелось! А уж раздымилось-то как!»
   Однако дымная пелена, через которую следовало спуститься не надышавшись, не задохнувшись, – еще не самое страшное. Страшнее было другое.
   В прорехи стелющегося над землей дыма видно: не один и не два этажа отделяли сейчас беглеца от земли. Пфальцграф разглядел глубокий – футов семьдесят-восемьдесят, а то и поболее – провал у основания замковых стен. Сложенная людьми кладка плавно, незаметно переходила здесь в естественный обрыв. А ведь знал… знал же с самого начала, что крепость Чернокнижника стоит не на ровном месте!
   Ох, безрадостное зрелище… Дрожь вызывающее. Ровные, отесанные и тщательно подогнанные друг к другу – ни носок сапога упереть, ни пальцем зацепиться – глыбы, а дальше – голая отвесная скала. Штурмовать замок с этой стороны – самоубийство. Спускаться без длинной прочной веревки – самоубийство еще более верное.
   От двери щепки летели уже вовсю. Ширилась пробитая дыра. Тяжелое лезвие алебарды уже почти догрызлось до засова. Еще немного, совсем-совсем немного… А длинной прочной веревки у Дипольда не было. И из порубленных трубок ничего путного не сплетешь. И даже всесокрушающая ручища голема тут не поможет.
   – Скорее! – кто-то заглянул сквозь разбитые доски. – Скорее, пока он не взял цепь!
   Цепь?! А что, это ведь тоже идея! Еще одну подсказку невольно подкинули ему любезные оберландские стражи. Не подсказку даже – так… толчок, зацепку. Дальше мысль работала сама. В верном направлении работала.
   Цепь! Все еще опутывавшая множеством витков мертвого монстра на обитом железом столе. Того самого неведомого монстра, который при жизни тянул соки из несчастной Герды и пропускал через себя колдовские эликсиры.
   Цепь… Длинная, крепкая, надежная железная… веревка. Она сейчас – его единственный путь к спасению. И не беда, что толстые звенья не перерубить мечом. И неважно, что массивный замок не открыть без ключа и отмычки. Руки Дипольда – это, конечно, не руки Мартина, они не приспособлены к работе взломщика, но…
   Но в его распоряжении имеется еще одна рука. Которая способна выдрать из камня решетку. И разорвать запаянные звенья. И смять в труху любой замок.
   Дипольд развернул тележку с механической рукой. Покатил от окна в глубь магилабор-залы. Мимо разбитого насоса с разрубленными и неумирающими останками неутомимых качателей рычагов – покатил. По зловонным лужам, по застывающей слизи, по шипящим разводам, по спекающейся крови и бурлящему подобию крови – покатил.
   Докатил.
   И снова все оказалось легко и просто. Еще проще, чем с оконной решеткой. Движение неприметного рычажка. Стальные пальцы захватывают в жмень замок, несколько цепных звеньев и окованный край стола.
   Треск, хруст, скрежет…
   Освобожденный конец цепи грохнул о каменные плиты пола, тугие мотки раскрылись, разъехались, распались, обвисли под собственным весом. И открыли взору…
   Господь Всемогущий!
   Дипольд наконец разглядел то, что так усердно колол мечом вслепую. Больше всего ЭТО…
   Всемогущий Господь!
   …отдаленно, где-то, как-то, но ЭТО все же напоминало неродившегося ребенка. Зародыш. Быть может, даже человеческий. Частично – человеческий. Только невероятных, гигантских размеров. Только покрытый не полностью еще сформировавшейся тонкой металлической чешуей, что выпирала из толстого полупрозрачного кожного покрова, обволакивающего скрюченное тело. И проткнутого его, Дипольда, рукой. И сильно расползшегося в местах глубоких разрезов.
   Сморщенное личико… жуткая личина громадного дитяти смотрела на него сквозь темную вязкую кровь и лопнувшую оболочку рваной плаценты щелочками чуть приоткрытых глаз. В мягком лбу меж двух поблескивающих металлом изогнутых пластин – дыра. Из дыры – сопливые пузырящиеся мозги.
   Гейнский пфальцграф подавил рвотный позыв. Блевать, равно как дивиться и ужасаться, времени нет. И уже неважно, что за тварь он сегодня убил. И во что эта тварь превратилась бы, если бы ей дали развиться.
   Дипольд судорожно размотал и сбросил на пол гремящую скользкую цепь. Один конец оказался намертво прикован к железному кольцу под тяжелым столом-помостом. Что ж, Дипольда это устраивало вполне.
   Подтащить тяжелую цепь к окну оказалось непросто. Но пфальцграф старался. Изо всех сил. А уж когда первые звенья, переброшенные наружу, потянули все остальное, дело пошло совсем споро.
   – Уходит! – орали за дверью. – Он уходит!
   Прорубленная брешь была уже достаточно велика, чтобы стража могла видеть все действия Дипольда.
   Видеть могла, а вот остановить его – нет. Засов еще держит дверь. Алебарду через разбитые доски не просунешь, да и не достать беглого пфальцграфа алебардой-то. В отверстие, правда, легко пройдет рука, однако до утопленной в специальных пазах скобы, фиксирующей запертый засов, снаружи тоже едва ли дотянешься. Никто даже не пытался. То ли понимали преследователи, что бесполезно это, то ли опасались, как бы отчаянный беглец не отсек сунувшуюся в дыру конечность. А арбалетов у этих стражников, на счастье Дипольда, не оказалось.
   Пфальцграф беспрепятственно бросал за окно цепь – виток за витком. Чем больше, тем быстрее. Бесконечная железная змея сама, под своей тяжестью, позвякивая, шустро ползла вниз. Только помогай.
   Хоп! Змея дернулась. Замерла. Растянулась на всю длину от кольца в массивном окованном столе до… Дипольд выглянул снова. Конец цепи болтается где-то в дыму, у дна пропасти. Как близко? Как далеко? Не видно. Но раздумывать некогда. А проверять…
   Внизу проверим.
   Пора!
   Дипольд сбросил грязный камзол, насквозь пропахший потом, смрадом темницы и зловонием магиерской мастератории. Взрезал лезвием меча толстую ткань. Отсек рукава. Бросил клинок обратно в ножны. Наспех намотал на ладони широкие тряпичные полосы. Завязал. Закрепил. Чтоб руки не скользили по голому металлу. Чтоб держались крепче.
   Осторожно, ногами вперед, гейнский пфальцграф протиснулся в узкое окно с острыми причудливо выгнутыми обломками железных прутьев. Перевалился, завис на миг на остатках решетки, ощущая лишь пустоту под собой.
   Схватился за покачивающуюся цепь одной рукой.
   Отцепил от окна вторую…

ГЛАВА 52

   Спускаться вниз по цепи было неудобно и непривычно. По веревке-то оно, конечно, проще. Но уж коли веревки нет, тогда по цепи все же лучше, чем вообще без ничего… чем с такой высоты да костьми – о камни.
   Дипольд спускался так быстро, как только мог. Не жалея рук. Помогая рукам ногами. Спускался, как сходил. По отвесной стене. Ступая по кладке подошвами трофейных сапог. Сапоги были хороши, сидели ладно, не спадали. Руки – Дипольд снова и снова благословлял долгие годы тренировок, сделавшие их сильными и цепкими, – не подводили. Повязки на ладонях держались. Беглец не срывался.
   Наверху еще слышались вопли и звук рубящих ударов. Дерево рубящих: воины маркграфа никак не могли ворваться в мастераторию. Из окна со взломанной решеткой – над головой беглеца вырывался и устремлялся вверх разноцветный дым и пар, подкрашенный колдовской взвесью.
   Но Дипольд сейчас смотрел не вверх – вниз. Там, из-под основания замка, из маленьких отдушин подземного узилища тоже вовсю валили клубы дыма. Обычного, немагического. И в эту сизоватую пелену ему надлежало окунуться с головой. Вскоре… Вот сейчас!
   Неожиданным порывом ветра дымное облако бросило на беглеца. Пришлось задержать дыхание, зажмурить вмиг заслезившиеся глаза и продолжать спуск вслепую, не дыша.
   Две мысли промелькнуло в голове Дипольда. Плохо: глотнешь ненароком едкого дымка, закашляешься – и не удержаться тогда на скользкой цепи, сорвешься неминуемо. Хорошо: густой дым хотя бы на время, но скроет его от стражников на стенах замка.
   Все прошло благополучно. Трудный участок преодолен! Дипольд скользнул под дымную завесу. Можно снова смотреть и дышать. Вдохнул – сначала осторожно, потом глубоко, жадно. Посмотрел вверх.
   Цепь уходила в густую белесо-сероватую пелену. Окна мастератории уже не видать. Зато прямо над ним – махонькое окошко подземного узилища. Никто за толстой каменной стеной не кричит, не кашляет, не стонет. Или уже все… все… насмерть? Или стража спасла пленников маркграфа? Открыла клетки, вывела из темницы. В последнее Дипольду почему-то не очень верилось.
   Цепи все же чуть-чуть не хватило. Самую малость. Но это ничего, это уже не расстояние. Дипольд разжал саднящие (обе защитные повязки протерлись-таки до дыр) руки.
   Упал. Приземлился.
   Удачно. Вполне.
   Вдали маячил спасительный лесок. Не так чтоб очень далеко, но и не близко. Если успеть туда, пока маркграф не снарядил должным образом погоню…
   А впрочем, нет. Не в лес сейчас бежать надо. Вон, у подлеска – большой луг. А на лужке том – седовласый старик с непокрытой головой, в овчинном тулупчике на голое тощее тело. В одной руке – кнут с длинным ременным концом, в другой – еще более длинная веревка. А на веревке той – молодой и горячий гнедой жеребец. Загляденье, а не жеребец! Самое то, что нужно для побега!
   Вероятно, какой-то конюх маркграфа вывел из замка застоявшегося в конюшне скакуна – погонять на корде по кругу. Это не просто везение. Это настоящий подарок судьбы! Грех не воспользоваться! Не беда, что жеребец не оседлан. Дипольд с малых лет обучен ездить и без седла, и без стремян. Неважно, что нет узды. Сейчас сойдут грива и недоуздок. И без привычных рыцарских шпор обойтись тоже можно – достаточно хорошенько наподдать пятками по бокам. А что горяч – так и не таких коньков случалось усмирять.
   Эх, добраться бы… Прежде чем погоня… Прежде чем поймут оберландцы, что он уже вне замковых стен.
   Дипольд бежал к лужку так, как не бегал, наверное, никогда в жизни.
   А седой конюх стоит, разинув рот, пялится растерянно то на дымящийся замок, то на приближающегося человека с мечом. Только бы старик сам не вскочил на жеребца!
   Не вскочил. Не сообразил. Или не имел такого права – самочинно разъезжать на хозяйском скакуне. Но и уступать коня дед добром не собирался. Осознав, что Дипольд бежит к нему, что за конем бежит, старик поднял кнут. Крикнул что-то грозно-испуганно. Даже ударить попытался.
   Его! Пфальцграфа! Кнутом!
   Дипольд поднырнул под свистящий конец. Рубанул мечом рукоять кнутовища. Рассек. И сам кнут, и руку задел, его державшую.
   Взвизгнув, старый конюх отшатнулся, упал, проворно откатился в сторону, вцепившись в раненую руку.