Мельников Руслан. Магиер Лебиус

   – Честно сказать, где-то в глубине души меня мучил червь сомнения. Да и мои верные вассалы, – не оборачиваясь, оберландец махнул рукой назад, на своих хмурых всадников, – предостерегали меня.
   Тяжкий, но вот едва ли искренний вздох…
   – Однако я, по наивности своей, не хотел верить в подобную… подобную… – дерзкий гость укоризненно покачал головой, – в подобную низость, господин бургграф.
   Проклятый паяц! Рудольф Нидербургский сжал кулаки.
   На ристалище дрогнула неровная шеренга возмущенных рыцарей-поединщиков. Но впереди прочих, конечно же, оказался Дипольд Славный. Самый шустрый, самый горячий, самый удачливый в сегодняшних боях, он бросил коня чуть не на самую ристалищную ограду.

ГЛАВА 6

   – Мерзавец! – глухо пророкотал гейнский пфальцграф из-под подбородника и турнирного шлема. – Как смеешь ты, явившийся сюда без приглашения, оскорблять достойного хозяина и устроителя благородного состязания! Я, Дипольд Гейнский, прозванный Славным, вызываю тебя, маркграф Оберландмарки Альфред по прозвищу Чернокнижник, и любого из твоих рыцарей-защитников! Немедленно! Бой до смерти! Пешим или конным! Любым оружием! На любых условиях!
   Дело сделано. Вызов брошен. По всем правилам, по всей форме, при свидетелях. Дипольд успел сделать это первым.
   Альфред, однако, даже не поворотил головы к вспыльчивому юноше и – неслыханное дело! – не ответил на вызов. Как ни в чем не бывало, словно ничего не произошло, маркграф продолжал, обращаясь к Рудольфу:
   – Как-то совсем уж не по-соседски получается, ваша бургграфская светлость, вы не находите?
   И дальше – сразу, не дожидаясь ответа, не интересуясь реакцией собеседника:
   – А позволено ли мне будет узнать, отчего там, где собираются лучшие остландские рыцари, не нашлось места представителю Верхней Марки?
   Рудольф Нидербургский нахмурился. Удивительный все-таки получается разговор. Вроде как приходится оправдываться перед негодяем. Что ж, ладно, можно и объяснить, раз уж маркграф столь непонятлив.
   – Кодекс рыцарских турниров, – жестко отчеканил бургграф. – Он гласит, что за преступление перед верой должна следовать кара. И благородным рыцарям – добрым сынам матери нашей церкви – надлежит изгонять преступника из своего общества. Изгонять не только словом, но и – если потребуется – оружием. Изгонять или изничтожать, как богопротивного еретика.
   – Ах вот оно что?! – Теперь маркграф изобразил на физиономии радостное просветление. – А я-то думал, неразумный! Я-то гадал!
   Невероятно! Обреченный, обложенный со всех сторон, маркграф откровенно потешался над ним, Рудольфом Нидербургским! Над ними всеми! Хотя ничего смешного в словах бургграфа не было. Он лишь озвучил неписаные, но всякому благородному рыцарю известные правила.
   – Так вот, значит, в чем меня подозревают? – Альфред Оберландский продолжал нагло скалиться в лицо бургграфу. – Преступление против веры, значит…
   – Это не подозрение, маркграф! Это обвинение! – Рудольф терял терпение. – Вы – враг истинной веры и Господа нашего! Всему Остланду известно, что вы пытались практиковаться в запрещенных черных искусствах, а ныне укрываете в своих землях… всяких… прочих…
   Бургграфа душил гнев. Альфред же…
   – Укрываю?! Кого?! – Ну прямо не Чернокнижник, а сама невинность, сама оскорбленная добродетель! – У вас есть доказательства, дорогой мой бургграф?
   Неопровержимых доказательств у Рудольфа не было. Зато в его руках находился сейчас сам змеиный граф. А в подобных обстоятельствах явных улик не особенно-то и требуется. В подобных обстоятельствах вполне достаточно улик косвенных.
   – Лебиус Марагалиус – черный магиер, некромант, алхимик и механикус, сотворивший из глины голема-разрушителя и бежавший из Прагсбурга, – громко, чтоб слышали все, напомнил Рудольф. – Лебиус скрылся в землях Верхней Марки. Благородный барон Леопольд фон Нахтстлих, преследовавший магиера в ваших владениях, исчез без следа.
   – Надо же! Какая жалость! Но с чего вы взяли, что я вообще причастен к этой истории? По-моему, упомянутый вами инцидент был исчерпан еще…
   – Ошибаетесь, маркграф! В этой истории точка не поставлена.
   – В самом деле? – насмешливая ухмылка не сходила с уст Альфреда Оберландского. – И кто же ее поставит, позвольте узнать? Вы? Вы настолько всеведущи и могущественны, ваша светлость?
   Да что он о себе возомнил, этот Чернокнижник! Разгневанный Рудольф направил в ненавистного соседа дрожащий палец – будто и не палец то вовсе, а готовый выплюнуть смертельную порцию огня и свинца ствол ручной бомбарды.
   – Вы укрываете Лебиуса, и вы же погубили доблестного Леопольда! – Обличающий голос бургграфа рокотал над ристалищем. – Это хорошо известно и вам, и мне, и всем присутствующим здесь. Вот причина, по которой вы не были приглашены на турнир! И вы совершили большую ошибку, заявившись сюда по своей воле, господин маркграф!
   – А может быть, меня не хотели видеть здесь по иной причине? – Проклятый Чернокнижник все не выказывал ни малейшего волнения, голос его звучал ровно и спокойно. – А именно – по причине заговора против Верхней Марки, который замыслили вы, бургграф, а, замыслив, недостойно сокрыли под видом благородного состязания?
   Слово «благородного» Альфред произнес, скривив тонкие губы. Будто кислую ягоду разжевал.
   Бургграф побледнел. Рыцари на ристалище вновь взволнованно зашевелились. Однако на этот раз никто не посмел бросить наглецу вызов. За правду на ристалищный поединок не вызывают. Но вот откуда она, правда эта, известна маркграфу?! Рудольф снова начинал нервничать. Все ведь проходило в тайне. В великой тайне. Благородные гости, съехавшиеся в Нидербург, узнали – и то лишь в самых общих чертах – о его планах относительно Верхней Марки незадолго до ристалищных боев.
   Ничем, кроме магии, такую сверхъестественную осведомленность не объяснить. Но какого рода должна быть магия, чтобы… Или все же не магия?
   Рудольф снова обвел взглядом ломаный строй остландских рыцарей. Предательство? Бред! Никому из гостей турнира не выгодно извещать Чернокнижника о намечающемся заговоре. Ибо никого из присутствующих нельзя отнести даже к потенциальным союзникам Альфреда. Но вот излишняя болтливость и бахвальство… Пожалуй, это возможно. Кто-то из благородных рыцарей не прикусил вовремя язык. Какой-то ушастый оруженосец подслушал и проболтался смазливой служанке. Та – подруге. И в итоге слушок вполне мог докатиться до какого-нибудь маркграфского шпиона. Но тогда и вовсе непонятно, зачем Чернокнижник явился на турнир собственной персоной. Зачем ТАК рискует головой? На что надеется?
   Пока ясно было одно: оберландец знает о сокровенных замыслах Рудольфа. И теперь маркграфа точно отпускать нельзя. Живым – ни в коем случае. Рудольф вытер со лба противный липкий пот. Отпустишь такого живым – сам скоро станешь мертвым. Рано или поздно, но уж змеиный граф найдет способ… отыщет возможность для упреждающего удара.
   – Отчего же вы молчите, любезный сосед? Почему молчат ваши благородные, – Альфред опять намеренно выделил это слово, – гости?
   Ах вот оно что! Рудольф Нидербургский скрежетнул зубами. Кажется, он все же раскусил хитрость противника. Рискованный, отчаянный, дерзкий, но не лишенный логики, здравого смысла и знания человеческой натуры шаг! Проклятый маркграф бил устроителя рыцарского турнира и организатора тайной коалиции его же собственным оружием. Ведь в самом деле…
   Явиться с небольшой охраной на турнир и напомнить, что смешивать древнюю традицию единоборств – когда один на один, и сокрытую интригу – когда все против одного, никак не годится. Явиться и при свидетелях задеть, разбудить струны благородства, почти уже успокоенные, убаюканные предварительными доверительными речами бургграфа. Явиться и дерзким словом, и всем своим вызывающим видом сказать: вот он я, берите, бейте, убивайте, если после запятнанная честь позволит вам спокойно жить дальше. Явиться и бросить в лицо неотразимую перчатку упрека и в лицо же усмехнуться усмешкой правого. И здесь же, на месте добиться…
   Своего.
   Что может быть умнее в действиях слабого, играющего страстями сильного?
   Нет, Альфред вовсе не глупец. Отправляясь в опасный путь, он прекрасно знал, на что шел. И прекрасно все рассчитал. Чернокнижник хотел, чтобы пресловутое благородство остландского рыцарства взыграло в полной мере. В наиполнейшей. И в нужный момент. В нужный змеиному графу. Хотел, чтобы гости Нидербурга по доброй воле, на глазах друг у друга, открестились от дурно попахивающего турнирного заговора. Хотел внести в ряды пристыженных интриганов-неудачников раскол и смуту, которые долго еще не улягутся и не позволят остландцам выступить против Верхней Марки единой силой. Хотел возбудить неприязнь к инициатору постыдных заговорщицких деяний. К нему, к бургграфу Рудольфу Нидербургскому!
   Нельзя! Ох, нельзя было давать слова хитрому мерзавцу со змеей на гербе. Но теперь-то поздно. Теперь – именно теперь – все должно быть по чести. Теперь бургграф вынуждал делать дело (убивать, давить, растаптывать Альфреда!) чистыми руками. Или отпускать негодяя. Иначе будет хуже.
   Момент был критический. И…
   – Неужели прославленным рыцарям, собравшимся на турнир для плетения подлых интриг, боязно выступить против Оберланда в открытую? – вопросил раззадорившийся Альфред.
   …И сам же испортил все достигнутое ранее. Одним неосторожным словом испортил. Переиграл маркграф! Перегнул палку! Дал маху! Сказал «боязно». То бишь страшно…

ГЛАВА 7

   – Я, Дипольд Гейнский, прозванный Славным, – во второй раз опережая прочих, взревел из-под шлема сын остландского курфюрста, – …вызываю!
   Дипольда аж трясло от гнева. Турнир – турниром, заговор – заговором, а неприятная правда – неприятной правдой. Но обвинение в трусости – это ведь уже совсем другое. И это перевешивает все остальное.
   – Вы-зы-ва-ю!
   Ристалище внимало – молча, благоговейно.
   – Тебя, маркграф Оберландмарки Альфред по прозвищу Чернокнижник, и твоих рыцарей. Любые условия. Любое оружие. Но – до конца, до смерти, – Дипольд почти слово в слово повторял свой предыдущий вызов. И не мог, никак не мог остановиться.
   Он твердо решил: если Чернокнижник снова промолчит, проигнорирует зачинщика, если и на этот раз не ответит, придется просто атаковать маркграфа. И пусть защищается, если сумеет.
   – Вызываю! Ты слышишь, вызываю! Вы-зы…
   – Да слышу я, слышу! – недовольно поморщившись, оборвал Альфред. – Прекрасно все слышу, мой нетерпеливый молодой друг. И первый твой вызов я слышал, и второй – тоже. Считай, что оба они приняты.
   Тут уж спохватились остальные рыцари. Уступать славу одному лишь курфюрстову сыну не хотел никто. Бургграф окончательно утратил контроль над ситуацией. Впрочем, развитие событий вполне устраивало Рудольфа Нидербургского.
   – Я, Генрих фон Швиц, прозванный Медведем, присоединяюсь к словам благородного Дипольда и тоже бросаю вызов…
   – И я!
   – И я!
   – И я тоже!
   – Вызываю!
   – Тебя и твоих рыцарей!
   – На любых условиях!
   – На любом оружии!
   – До смерти!
   – До смерти!
   – До смерти!
   На ристалище вновь звучали имена, прозвища и титулы зачинщиков – известные, грозные, прославленные. Поквитаться с маркграфом, посмевшим упрекнуть остландских рыцарей в малодушии, жаждали все. Даже вовсе уж никудышный боец граф Альберт.
   И звучала повторяемая раз за разом, слово за словом древняя формула вызова на поединок.
   Гудели приглушенные шлемами голоса. А Альфред Чернокнижник слушал. И ухмылялся. И кивал. Согласно, удовлетворенно. И молчал. Молчал до тех пор, покуда голоса не стихли.
   – Кажется, на этом ристалище я пользуюсь популярностью, ваша светлость! – насмешливо обратился маркграф к Рудольфу Нидербургскому. – Вам все-таки стоило пригласить меня на турнир с самого начала, дорогой сосед.
   Бургграф промолчал. Прозвучавшая реплика не требовала ответа.
   – Господа! – Вскинув руку в латной перчатке, Альфред повернулся к остландским рыцарям. – Я всех вас внимательно выслушал. И отвечу так: вы изволили вызвать меня и моих рыцарей, предоставив мне же право выбора оружия и условий боя. Так вот мои условия…
   Остландцы ждали. Внимали. Принимали. Любые условия.
   – Я выставляю на ристалище лучшего…
   Странная пауза в словах оберландца, странный взгляд…
   – …лучшего рыцаря из числа прибывших со мной. Надеюсь, он достойно защитит честь своего сюзерена и Верхней Марки.
   Теоретически, по всем писаным и неписаным правилам Альфред Оберландский, как благородный владетельный сеньор, действительно имел право без объяснения причин выставить на поединок вместо себя своего бойца-вассала. В этом маркграфа упрекнуть было нельзя. Сделать это позволяла традиционная формулировка вызова. «Тебя и твоих рыцарей!» Вот только…
   Только редко кто из вызываемых пользовался такой привилегией. Разве что старые, больные и немощные. В любом другом случае в среде остландских дворян делом чести считалось собственноручно покарать обидчика и зачинщика. Если, конечно, тот тоже принадлежал к благородному сословию. А простолюдинов сейчас на огороженном Нидербургском ристалище не было. Так что замена, о которой так неожиданно объявил Чернокнижник, целиком и полностью лежала на совести маркграфа.
   Гул разочарования и возмущения пронесся над ристалищем. Дипольд аж скрежетнул зубами с досады. Было похоже на то, что подлый змеиный граф увиливает от честной драки. Однако Альфред Оберландский заговорил снова:
   – Не стоит так волноваться, господа. Если мой… – снова эта странная пауза, и отчего-то снова кривится в непонятной ухмылке тонкогубый рот маркграфа, – …мой рыцарь проиграет бой – тогда сражаться буду я сам. Бежать от боя не стану. Да мне ведь и не позволят уже бежать, не так ли?
   Альфред мотнул головой, вернее, чуть шевельнул шлемом. Только сейчас маркграф дал понять, что прекрасно видит нидербургских всадников, окруживших его невеликий отряд.
   – Но если… – голос оберландца стал громче, звонче, а его бронированная перчатка с хрустом сомкнулась в кулак, – если представитель Верхней Марки выйдет победителем, в этом случае я уеду беспрепятственно и возьму с собой то, что посчитаю нужным.
   – Что? – нахмурился нидербургский бургграф.
   – Мне нужны надежные гарантии, которые обеспечат безопасность Верхней Марки и уберегут меня от новых заговоров благородных соседей.
   Ответ прозвучал уклончиво и непонятно. О каких таких гарантиях говорит Чернокнижник? Но Альфред лишь улыбался, не желая вносить ясность. А рыцари на ристалище ярились и требовали боя. Все они, не считая разве что изнеженного графа Альберта, – прославленные бойцы, доблестные и умелые. А оберландцы, что выстроились позади своего маркграфа, – кто их знает? Кто видел их в сражении?
   Рудольф Нидербургский удовлетворенно хмыкнул. Что ж, рискнуть, пожалуй, можно. Можно далее дать слово и пообещать Альфреду эти самые пресловутые «гарантии». Если же случится чудо и поединщик змеиного графа вдруг возьмет верх… Тогда слово, данное Чернокнижнику, придется нарушить. Вон в сторонке ждет команды десяток арбалетчиков с заряженными самострелами. А бургграф не был столь щепетилен в вопросах рыцарской чести, как его гости. Тем более что на кону сейчас стоит слишком много. Почти беззащитный враг стоит перед ним. Заклятый враг, который должен… непременно должен умереть!
   – Так вы согласны с моими условиями, бургграф? – поторопил Альфред, обращаясь к хозяину турнира. Затем глянул на ристалище: – Согласны ли присутствующие здесь благородные рыцари Остланда?
   Благородные рыцари Остланда сейчас были согласны на все. Рудольф же Нидербургский…
   Бургграф оскалился, прозревая. А ведь к помощи стрелков ему прибегать вовсе даже не обязательно. Есть иной, не менее верный, нежели пущенный с короткой дистанции арбалетный болт, способ решения проблемы. Да, можно! Можно… И с Альфредом расправиться можно, и приличия соблюсти. И чести своей не запятнать.
   Речь-то идет об одном защитнике Альфреда – всего об одном, а жаждущих проучить оберландцев – эвон сколько. И с какой, спрашивается, стати Рудольф должен отказывать своим благородным гостям? Пусть все желающие получат сегодня сатисфакцию. Все, кто успеет.
   Поединщик маркграфа будет повержен. Не в первой схватке, так во второй. Не во второй, так в третьей, не в третьей, так… ну невозможно человеку, каким бы знатным бойцом он ни уродился, драться без передыху против двух десятков опытных противников. А уж Рудольф Нидербургский постарается, чтобы передышек между боями не было вообще. Так что рано или поздно боец Чернокнижника падет в грязь ристалища. А следом падет и сам змеиный граф. И все будет правильно, и все – честно.
   Бургграф был согласен. Он принимал условия Чернокнижника.
   – Как имя вашего защитника, маркграф, – облизнув пересохшие губы, спросил Рудольф Нидербургский. – Каков его герб?
   – Пусть его имя и герб останутся тайной, – загадочно улыбнулся Альфред. – В конце концов, он бьется за меня, а не приумножает свою личную славу.
   Что ж, это тоже не противоречило турнирным правилам Остланда.
   – Но благородного ли он происхождения?
   Этот вопрос следовало прояснить сразу, ибо боец из низшего сословия вовсе не имел права выходить на ристалище.
   – О да, за это я ручаюсь, – с той же непонятной улыбкой ответил маркграф, – Благородная кровь в нем имеется. Слово дворянина. Надеюсь, вы верите слову маркграфа Оберландского, ваша светлость?
   Оснований не верить не было. Правда, потому лишь, что, насколько знал бургграф, никогда и никому еще Чернокнижник не давал своего слова. Никому из тех, по крайней мере, кто сейчас был жив и свободен. О судьбе прочих можно только догадываться. Но на любом турнире слово дворянина непререкаемо. Даже такого дворянина, как Альфред Оберландский.

ГЛАВА 8

   Повисшую было паузу нарушил Дипольд Гейнский. Пфальцграф не преминул напомнить – громко, во всеуслышание:
   – Первым маркграфа и его людей вызвал я!
   Остландские рыцари неприязненно покосились на соперника.
   – Значит, и первый бой – мой, – не глядя в их сторону, задиристо выкрикнул сын остландского курфюрста.
   О поединке он говорил уже как о деле решенном. Впрочем, по большому счету, так ведь дело и обстояло.
   – Если я одолею защитника Альфреда Оберландского, то и с маркграфом тоже первым драться мне. И лишь в том случае, если я погибну…
   – Это несправедливо! – поспешил вмешаться Генрих-Медведь. – Раз зачинщиков несколько, очередность поединков должна определять вызываемая сторона!
   Остландские рыцари заволновались, зашумели.
   – В самом деле, – Рудольф Нидербургский на правах хозяина обратился к ненавистному соседу. – Не мешало бы определиться, господин маркграф, с кем именно будет биться ваш рыцарь сначала, с кем – потом. Или уж извольте выставить против каждого зачинщика по одному благородному защитнику.
   Что, конечно же, было не-воз-мож-но. Теперь уже Рудольф глумливо улыбался в лицо собеседнику. Двух десятков опоясанных златошпорых рыцарей в дружине маркграфа никак не наберется. Невооруженным глазом видно – из всей сотни едва ли двое-трое смогут претендовать на высокое рыцарское звание. Остальные – обычные солдафоны. Сброд, кнехты, посаженные в седла. Отребье и головорезы из простонародья.
   Альфред, однако, ничуть не смутился.
   – Мой ответчик будет драться один, – неожиданно заявил маркграф. – Против всех. Сразу.
   – Что?! – выдохнул Рудольф.
   – Что?! – глухо пророкотал из-под шлема Дипольд.
   – Что?! – оцепенели прочие рыцари.
   Змеиный граф продолжал изумлять своей непредсказуемостью.
   – Один, – спокойно повторил Чернокнижник. – Против всех. И сразу.
   И вновь первым вознегодовал Дипольд Славный:
   – Альфред Оберландский! Ты хочешь, чтобы лучших остландских рыцарей упрекали в недостойной победе? Хочешь, чтобы мы попросту смяли числом, затоптали на ристалище единственного противника и тем самым покрыли себя бесчестием?
   Украшенные извивающимися змеями крылья маркграфских наплечников чуть шевельнулись.
   – Вы сами дали мне право ставить условия поединка… битвы.
   Дипольд выругался. К месту сказанное уточнение: когда два десятка на одного – это уже не поединок. Впрочем, и не битва тоже. Это – избиение. И где же тут слава? Не слава тут – позор. Сплошной по-зор! Позор-р-рище!
   Нидербургский бургграф тоже был озадачен не на шутку. Один защитник против нескольких зачинщиков сразу… В обычном сражении, когда бьются ландскнехты-наемники, не ведающие законов рыцарской чести, или в какой-нибудь пьяной драке черни такое встречается сплошь и рядом, но чтобы на ристалище, в честном рыцарском турнире… Неслыханно! Что за комедию опять ломает перед ними маркграф?!
   Или это еще одна хитрость: выставить изначально неприемлемые для благородных противников условия боя и, услышав отказ, гордо удалиться? Попытаться удалиться, по крайней мере. Но каков риск! Если разгоряченные, обезумевшие от гнева остландские рыцари все же примут условия…
   Никто из них от боя ведь пока не отказывался.
   Да, если примут… Тогда все сложится еще более замечательным образом, чем мог представить Рудольф. Но уж очень гладко тогда это самое «все» выйдет. Подозрительно гладко. А Чернокнижник не из тех людей, с которыми выходит именно так.
   – Так нельзя! – выкрикнул Генрих-Медведь. – Так не принято! На любом благородном состязании должно соблюдаться равенство сил. Маркграф, вы нарушаете правила рыцарского поединка. Вы посягаете на самую суть ристалищных схваток!
   – Отнюдь, – возразил Альфред. – Я всего лишь изменяю их. А изменения допустимы. Раньше, к примеру, никто слыхом не слыхивал о реннене. Теперь же скачки с копьем и реннтарчем – распространенная забава. Что же до равенства сил в предстоящей схватке, то, смею заверить, господа, моему хм-м-м… рыцарю вполне по силам управиться со всеми вами. Зараз.
   Нет, это уже было слишком! Кто-кто, но Дипольд Славный долго слушать подобные оскорбительные речи не привык. Пфальцграф бросил-таки коня на ограждения. Жерди и доски с треском повалились под копытами и грудью рослого жеребца. Конь Альфреда, стоявший за оградой, испуганно прянул ушами, однако сам Чернокнижник и бровью не повел.
   – Я буду первым, кто сразит твоего защитника, маркграф, – негромко пообещал Дипольд. – Я очень постараюсь сделать это прежде, чем в бой вступят другие. И когда он падет, тебе тоже придется иметь дело со мной. Сначала – со мной. А никакого «потом» для тебя уже не будет.
   – Принято! – Альфред расплылся в довольной улыбке и посмотрел на трибуны: – Бургграф, турнир продолжается! Распоряжайтесь, любезный сосед!
   И поделать с этим уже ничего было нельзя. С чувством нереальности всего происходящего, с неприятным ощущением, что он выполняет не свой замысел, а чужую волю, Рудольф дал знак герольдам. Трубный звук – настороженный и неуверенный – пронесся над ристалищем, подле которого почти не осталось зрителей. И тут же захлебнулся. Оборвался.
   Остландские рыцари смотрели хмуро, но больше не возмущались и не возражали. И не покидали турнирного поля. Никто не покидал. Ни один. Ненависть к Чернокнижнику и оскорбленное самолюбие были сейчас сильнее благородных позывов.
   – Какой вид турнирных схваток выбирает вызываемая сторона? – растерянно проговорил бургграф заученную фразу. – Конный или пеший бой? На мечах или булавах? Копейный гештех?^[7] Механический реннен?
   Хотя…
   Рудольф Нидербургский осекся. Упомянутый им механический реннен не подразумевал и не предполагал смертельного исхода. А речь ведь сейчас шла именно о смертном бое.
   – Механический, – опять ухмыльнулся каким-то своим неведомым мыслям маркграф. – Именно механический, дорогой бургграф. Но только не реннен. Сбиванием щитов сегодня мы ограничиваться не станем.
   Что значит – механический, но не реннен? Рудольф Нидербургский свел брови:
   – Я не понимаю вас, маркграф…
   – И не нужно, – оскалился проклятый оберландец. – Мой рыцарь выйдет пешим. С оружием, которое сейчас при нем. С чем выступят ваши зачинщики… – Чернокнижник окинул пренебрежительным взглядом остландских рыцарей, – мне не важно. Впрочем, дабы поскорее покончить с этим делом, пусть благородные рыцари Остланда остаются как есть. В своих доспехах и со своими копьями.
   Нет, это вообще уже не лезло ни в какие ворота! Пеший боец против целого отряда тяжеловооруженных всадников. Маркграф, определенно, тронулся рассудком. Впрочем, если это и беда, то в первую очередь – его собственная.
   – Итак, приступим! – Альфред Чернокнижник с лязгом опустил забрало, давая понять, что необходимые условия оговорены и время пустопорожней болтовни кончилось.
   Но все же не рановато ли отгородился незваный гость своей стальной маской?
   – Где ваш рыцарь, маркграф? – спохватился Рудольф Нидербургский. – Где защитник?
   И сам бургграф, и его благородные гости, и нидербургская стража во все глаза смотрели на дружинников маркграфа, пытаясь угадать, кто же из оберландцев станет тем безумцем, которому надлежит в одиночку, пешим выступить против двадцати конных остландских рыцарей. Однако в свите Альфреда не было движения. Ни один чужак не торопился покинуть седло и ступить на истоптанную ристалищную землю.