Страница:
Намечалась нежданная передышка. Вацлав и немецкий рыцарь глянули друг на друга. Молча, изучающе.
Немец был рослый, плечистый. И вряд ли очень молодой. Лет за тридцать. Причем прилично за тридцать. А еще неплохо выбрит. Редко кто нынче так заботится о своей внешности. Соломенные волосы тоже подстрижены короче, чем принято у хайрастых благородных польских панов и тевтонских рыцарей. Пижон, короче…
Четкие, угловатые, словно вырубленные из дерева крепких пород черты лица. Волевой подбородок. Выступающие желваки. Жесткий прищур голубых глаз… Одним словом, истинный ариец. Под сорванным топхельмом немец носил войлочный подшлемник и легкую походную каску. Такое встречалось частенько. Постоянно таскать на себе ведрообразную дуру весом под четыре-пять кагэ, да еще и с узкой смотровой щелью – замаешься. Но и разъезжать с непокрытой головой в неспокойных краях опасно. Вот и отправляются рыцари в путь в таких вот колпаках, более приличествующих оруженосцам. В случае неожиданного нападения – какая-никакая, а защита. Если же есть время вынуть боевое ведро из шлемовой сумы, топхельм надевался поверх походной каски. Особых неудобств это не поставляло: тяжесть массивного железного горшка все равно принимает на себя не столько голова, сколько плечи.
Сейчас, впрочем, складывалось впечатление, будто топхельм всю дорогу елозил по затылку рыцаря. Легкий шлем немца сполз набок, а край подшлемника выбился наружу и теперь нелепо торчал над взмокшей копной светло-русых волос. Кстати, вместе с потом по лицу незнакомца стекала и тонкая струйка крови. Видать, нашли пруссаки уязвимое место и успели славно огреть чужеверца кривым посохом.
– Да развяжи же меня наконец, Вацлав!
Аделаида все еще корчилась на снегу. Скверно, конечно, но отвлекаться и подставлять спину под прусские дубинки – нельзя.
– Не сейчас, милая. Потерпи немного. Эти бородачи в балахонах только и ждут удобного момента для нападения.
Княжна фыркнула, повернула головку к белобрысому немцу:
– Послушайте, кем бы вы ни были, благородный рыцарь, умоляю, избавьте меня от этих пут…
Германец понял, чего от него хотят, с полуслова. Видимо, хорошо знал польскую речь. А может, выражение лица красивой полячки оказалось красноречивее любых слов.
Рыцарь опустился на одно колено, склонился над девушкой.
Резать – не резал, скорее сковырнул веревки кинжалом с тремя наточенными у острия гранями. Р-раз – и вот он уже снова стоит, готовый к бою. В правой руке мизерикордия, на левой повисла чужая жена. Надо же, какой кавалер! И позицию не оставил, и девушке подняться помог. Бурцев скрипнул зубами. Будь у него хотя бы такой ножик, он бы тоже не сплоховал. Распороть путы – это ведь секундное дело. Любой дурак так сможет!
Кажется, пруссы окончательно смирились с тем, что им здесь ничего не светит. Отступили за камни – к краю поляны. Но и уходить не спешили – скучковались, загалдели… Похоже, вайделоты готовились к длительной осаде.
– Благодарю вас, пан рыцарь! – Аделаида кокетливо стрельнула глазками. – За помощь попавшим в беду и за сострадание, проявленное к несчастной даме.
Укоризненный взгляд в сторону мужа, очаровательная улыбка в адрес незнакомца…
Немец галантно склонил голову перед «несчастной дамой». Подчеркнуто строго кивнул Бурцеву.
– Ну, да, конечно, спасибо-спасибо, – пробурчал тот.
Слова признательности прозвучали не очень-то дружелюбно, но поблагодарить за своевременное вспоможение все-таки стоило.
– Могу ли я узнать ваше имя? – не унималась княжна.
– Фридрих фон Берберг, – представился незнакомец, продемонстрировав великолепное знание польского и легкий немецкий акцент. – Я из Вестфалии. Рыцарь-пилигрим.
Ну, наконец-то! До Аделаиды дошло, с кем она имеет дело. Полячка помрачнела. Немцев княжна – в прошлом жертва тевтонских интриг – жаловала не больше, чем прусских язычников-жрецов.
– А позволено ли мне будет узнать, как в эти дикие края попала столь прекрасная дама с благородными манерами истинной шляхтенки?
Изысканная речь, приторная улыбка и обожающий взгляд немца бесили Бурцева. А вот Аделаида поддалась, растаяла, даже одарила льстеца ответной улыбкой. Видимо, краковской княжне все же страсть как захотелось произвести впечатление на благородного собеседника.
– Я, – полячка привычно приосанилась, вскинула подбородок. – Я Агделайда Кра…
– Она из Малой Польши и здесь оказалась случайно, – торопливо и не очень вежливо перебил супругу Бурцев.
Ни к чему, совсем ни к чему Аделаиде раскрывать свое истинное происхождение и княжеский титул перед незнакомым германцем. Лучше уж им сменить тему разговора.
– А что вы делаете в Пруссии, господин фон Берберг?
Княжна, которой так и не дали договорить, насупилась. Немец удивленно поднял брови, потом грозно свел их над переносицей.
– Много лет назад я покинул свой замок, дав обет защищать обиженных, оказывать посильную помощь страждущим и карать врагов истинной веры. Будучи в Святой земле, я услышал, что на христианский мир с востока надвигаются бесчисленные орды язычников. Говорили, будто богопротивные идолопоклонники, именуемые татарами, уже захватили польские княжества, в бою под Легницей одолели войско Генриха Силезского и лучших рыцарей великого тевтонского магистра Конрада ландграфа Тюрингского и Гессенского, а также наголову разбили венгерского короля Беллу Четвертого. Разумеется, я без промедления развернул коня, чтобы поскорее скрестить меч с язычниками, но опоздал. Господь помог христианам: татары ушли восвояси. Ни в Венгрии, ни в Польше я их не встретил. А потому решил примкнуть к германскому братству Святой Марии, которое тоже бьется во славу Божию.
– Вы хотите стать крестоносцем? – насторожилась Аделаида.
Фон Берберг ответил уклончиво:
– Решение о вступлении в братство я еще не принял. Может быть, позже. Пока же я просто намерен оказать посильную помощь ордену в качестве гостя и союзника. Нынче я направляюсь в Кульм, или, как называют этот славный замок в Польше, – Хелмно. Там ослабленное битвой с татарами Христово воинство собирает под свои знамена благородных рыцарей со всей Европы. В Кульме даже объявлены многодневные турниры, на которых любой сможет показать свою доблесть, а заодно завладеть в честных ристалищных поединках богатой добычей – оружием и имуществом побежденных. Там, между прочим, будет присутствовать сам епископ Вильгельм Моденский – легат папы Григория Девятого. Говорят, его преосвященство примирит претендентов на пост Верховного магистра ордена Святой Марии и поможет наконец братьям выбрать себе достойного гроссмейстера вместо покойного Конрада Тюрингского.
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Немец был рослый, плечистый. И вряд ли очень молодой. Лет за тридцать. Причем прилично за тридцать. А еще неплохо выбрит. Редко кто нынче так заботится о своей внешности. Соломенные волосы тоже подстрижены короче, чем принято у хайрастых благородных польских панов и тевтонских рыцарей. Пижон, короче…
Четкие, угловатые, словно вырубленные из дерева крепких пород черты лица. Волевой подбородок. Выступающие желваки. Жесткий прищур голубых глаз… Одним словом, истинный ариец. Под сорванным топхельмом немец носил войлочный подшлемник и легкую походную каску. Такое встречалось частенько. Постоянно таскать на себе ведрообразную дуру весом под четыре-пять кагэ, да еще и с узкой смотровой щелью – замаешься. Но и разъезжать с непокрытой головой в неспокойных краях опасно. Вот и отправляются рыцари в путь в таких вот колпаках, более приличествующих оруженосцам. В случае неожиданного нападения – какая-никакая, а защита. Если же есть время вынуть боевое ведро из шлемовой сумы, топхельм надевался поверх походной каски. Особых неудобств это не поставляло: тяжесть массивного железного горшка все равно принимает на себя не столько голова, сколько плечи.
Сейчас, впрочем, складывалось впечатление, будто топхельм всю дорогу елозил по затылку рыцаря. Легкий шлем немца сполз набок, а край подшлемника выбился наружу и теперь нелепо торчал над взмокшей копной светло-русых волос. Кстати, вместе с потом по лицу незнакомца стекала и тонкая струйка крови. Видать, нашли пруссаки уязвимое место и успели славно огреть чужеверца кривым посохом.
– Да развяжи же меня наконец, Вацлав!
Аделаида все еще корчилась на снегу. Скверно, конечно, но отвлекаться и подставлять спину под прусские дубинки – нельзя.
– Не сейчас, милая. Потерпи немного. Эти бородачи в балахонах только и ждут удобного момента для нападения.
Княжна фыркнула, повернула головку к белобрысому немцу:
– Послушайте, кем бы вы ни были, благородный рыцарь, умоляю, избавьте меня от этих пут…
Германец понял, чего от него хотят, с полуслова. Видимо, хорошо знал польскую речь. А может, выражение лица красивой полячки оказалось красноречивее любых слов.
Рыцарь опустился на одно колено, склонился над девушкой.
Резать – не резал, скорее сковырнул веревки кинжалом с тремя наточенными у острия гранями. Р-раз – и вот он уже снова стоит, готовый к бою. В правой руке мизерикордия, на левой повисла чужая жена. Надо же, какой кавалер! И позицию не оставил, и девушке подняться помог. Бурцев скрипнул зубами. Будь у него хотя бы такой ножик, он бы тоже не сплоховал. Распороть путы – это ведь секундное дело. Любой дурак так сможет!
Кажется, пруссы окончательно смирились с тем, что им здесь ничего не светит. Отступили за камни – к краю поляны. Но и уходить не спешили – скучковались, загалдели… Похоже, вайделоты готовились к длительной осаде.
– Благодарю вас, пан рыцарь! – Аделаида кокетливо стрельнула глазками. – За помощь попавшим в беду и за сострадание, проявленное к несчастной даме.
Укоризненный взгляд в сторону мужа, очаровательная улыбка в адрес незнакомца…
Немец галантно склонил голову перед «несчастной дамой». Подчеркнуто строго кивнул Бурцеву.
– Ну, да, конечно, спасибо-спасибо, – пробурчал тот.
Слова признательности прозвучали не очень-то дружелюбно, но поблагодарить за своевременное вспоможение все-таки стоило.
– Могу ли я узнать ваше имя? – не унималась княжна.
– Фридрих фон Берберг, – представился незнакомец, продемонстрировав великолепное знание польского и легкий немецкий акцент. – Я из Вестфалии. Рыцарь-пилигрим.
Ну, наконец-то! До Аделаиды дошло, с кем она имеет дело. Полячка помрачнела. Немцев княжна – в прошлом жертва тевтонских интриг – жаловала не больше, чем прусских язычников-жрецов.
– А позволено ли мне будет узнать, как в эти дикие края попала столь прекрасная дама с благородными манерами истинной шляхтенки?
Изысканная речь, приторная улыбка и обожающий взгляд немца бесили Бурцева. А вот Аделаида поддалась, растаяла, даже одарила льстеца ответной улыбкой. Видимо, краковской княжне все же страсть как захотелось произвести впечатление на благородного собеседника.
– Я, – полячка привычно приосанилась, вскинула подбородок. – Я Агделайда Кра…
– Она из Малой Польши и здесь оказалась случайно, – торопливо и не очень вежливо перебил супругу Бурцев.
Ни к чему, совсем ни к чему Аделаиде раскрывать свое истинное происхождение и княжеский титул перед незнакомым германцем. Лучше уж им сменить тему разговора.
– А что вы делаете в Пруссии, господин фон Берберг?
Княжна, которой так и не дали договорить, насупилась. Немец удивленно поднял брови, потом грозно свел их над переносицей.
– Много лет назад я покинул свой замок, дав обет защищать обиженных, оказывать посильную помощь страждущим и карать врагов истинной веры. Будучи в Святой земле, я услышал, что на христианский мир с востока надвигаются бесчисленные орды язычников. Говорили, будто богопротивные идолопоклонники, именуемые татарами, уже захватили польские княжества, в бою под Легницей одолели войско Генриха Силезского и лучших рыцарей великого тевтонского магистра Конрада ландграфа Тюрингского и Гессенского, а также наголову разбили венгерского короля Беллу Четвертого. Разумеется, я без промедления развернул коня, чтобы поскорее скрестить меч с язычниками, но опоздал. Господь помог христианам: татары ушли восвояси. Ни в Венгрии, ни в Польше я их не встретил. А потому решил примкнуть к германскому братству Святой Марии, которое тоже бьется во славу Божию.
– Вы хотите стать крестоносцем? – насторожилась Аделаида.
Фон Берберг ответил уклончиво:
– Решение о вступлении в братство я еще не принял. Может быть, позже. Пока же я просто намерен оказать посильную помощь ордену в качестве гостя и союзника. Нынче я направляюсь в Кульм, или, как называют этот славный замок в Польше, – Хелмно. Там ослабленное битвой с татарами Христово воинство собирает под свои знамена благородных рыцарей со всей Европы. В Кульме даже объявлены многодневные турниры, на которых любой сможет показать свою доблесть, а заодно завладеть в честных ристалищных поединках богатой добычей – оружием и имуществом побежденных. Там, между прочим, будет присутствовать сам епископ Вильгельм Моденский – легат папы Григория Девятого. Говорят, его преосвященство примирит претендентов на пост Верховного магистра ордена Святой Марии и поможет наконец братьям выбрать себе достойного гроссмейстера вместо покойного Конрада Тюрингского.
Глава 19
Аделаида слушала Фридриха, раззявив рот. Еще бы! Настоящий странствующий рыцарь… благородный герой без страха и упрека, словно сошедший со страниц рыцарского романа, стоял сейчас перед ней во плоти и сверкающем железе. Бурцев тоже был озадачен. Он растерянно взглянул на мертвых вайделотов и на живых – толпившихся за Кругом Смерти. Забавно вообще-то получается. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь ему придется драться плечом к плечу с гостем тевтонского ордена против общего врага?
– А где же вы так хорошо научились говорить по-польски? – поинтересовался Бурцев.
– Моя мать была полячкой…
Ох, напрасно он задал этот вопрос. Сплоховал Васек… Княжна аж расцвела, услышав ответ вестфальца. Во-первых, благородный германец оказался непричастен к былым бедам малопольской княжны; во-вторых, на данный момент ничего еще не связывало фон Берберга с ненавистными княжне тевтонами и покойным магистром-интриганом Конрадом Тюрингским, и в-третьих – и самых главных, – немцем он являлся лишь наполовину. Фон Берберг мог, конечно, и приврать, но разве объяснишь сейчас это девчонке с горящими глазами?
– Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство? – обратился фон Берберг к Бурцеву. – И могу теперь просить представиться вас?
– Вацлав. Пан Вацлав. Рыцарь из Добжиньских краев.
– Рыцарь без меча, щита, коня, без оруженосца и даже без герба на котте?
На арийском лице появилась скептическая ухмылка.
– Я опоясан не очень давно и как-то не удосужился подобрать подходящий герб, – с вызовом ответил Бурцев. – Мой конь и мое оружие находятся сейчас в другом месте. Мои люди – тоже. Кстати, что касается оруженосца, я не вижу его и при вас, господин фон Верберг.
Немец поджал губы:
– Мой оруженосец отстал. У нас слишком тяжелая поклажа. Много трофеев, понимаете ли…
Самодовольный взгляд в сторону Аделаиды: вот какие мы крутые! Безмолвный, но не менее красноречивый ответ восхищенных глаз: «Ах!» Игра в гляделки затягивалась и начинала нервировать. Фридрих фон Берберг так и пожирал глазами княжну. Та тихонько рдела. Голубки, блин…
Да, Бурцеву происходящее, определенно, нравилось все меньше и меньше. Тут, блин, прусские жрецы обсуждают планы жертвоприношения чужеверцев, а его законная супруга снова вздумала флиртовать.
– И почему же вы бросили свои драгоценные трофеи? На кой вы поехали в этот лес?
Голос немца даже не дрогнул – в руках себя держать этот типчик умел:
– Я уже говорил, что помогаю обиженным и гонимым. А проезжая мимо двух языческих идолов, я увидел, как ты гнался за этой девушкой. Поступок, прямо скажем, недостойный истинного рыцаря. Почему она от тебя спасалась? Зачем ты преследовал ее, пан Вацлав? И почему не помог Агделайде, когда та умоляла избавить ее от пут? Уж не потому ли, что ты сам полонил и связал эту прекрасную даму?
– Что?!
Ох, ничего ж себе заявочки! Бурцев перехватил дубинку поудобнее. Похоже, опять будет драка! Фридрих фон Берберг направил острие трехгранного кинжала в его сторону. Даже прусские жрецы с удивлением наблюдали из-за камней лесного мегалита за странными святотатцами. Первой опомнилась Аделаида:
– Эй, уймитесь! Вацлав! Фридрих! Вы что это задумали? Вы же всех нас погубите!
Фон Берберг глянул на княжну:
– Этот человек говорит правду? Он действительно рыцарь, а не безродный разбойник? И он в самом деле не обижал вас?
– Обижал? Ну, не без этого, вообще-то… Нет! Нет! Остановитесь, Фридрих, прошу вас!
Лезвие рыцарского кинжала-мизерикордии ушло в сторону.
– Как скажете, – немец покорно склонил белобрысую голову.
– Меня связали прусские язычники, – спешила объясниться Аделаида. – Набросились из-за деревьев и притащили сюда. А Вацлав, и правда, не так давно посвящен в рыцари.
Одну вещь княжна упомянуть все же забыла. Умышленно ли, нет ли, но – факт. Бурцев ошибочку полячки исправил:
– А еще я, между прочим, являюсь мужем этой прекрасной дамы, – добавил он.
Это так – чтоб уж расставить все точки над «i». И дать понять благородному и прыткому господину фон Бербергу, что Аделаида ему не светит ни при каком раскладе.
Полячка тяжко вздохнула, снова переглянулась с рыцарем. «Вот ведь наградил бог муженьком» – читалось в жалостливо-растерянном взгляде дочери Лешко Белого. Фридрих фон Берберг сочувственно кивнул. Бурцев уже начинал жалеть, что вообще отогнал пруссов от сваленного с коня немца. Ишь, как перемигиваются!
Вышибить, что ли, глаз наглецу? Бурцев раздраженно сплюнул под Священный дуб. Вайделоты взвыли в голос, грозно выступили из-за камней. А что?! Выбить, на фиг, чтоб не пялился на чужую супругу, гад. Есть уже тут один одноглазый – так еще будет. Он глянул на волнующихся пруссов.
Опаньки! Ан – нету! Нет нигде кривого вайделота, что давеча сторожил Аделаиду. Причем давненько уже не видно калеку. Уж не побежал ли жрец за подмогой? И уж не потому ли бородатые лесовики ведут себя так сдержанно, пока под их Священным деревом хозяйничают чужеверцы?
– А где же вы так хорошо научились говорить по-польски? – поинтересовался Бурцев.
– Моя мать была полячкой…
Ох, напрасно он задал этот вопрос. Сплоховал Васек… Княжна аж расцвела, услышав ответ вестфальца. Во-первых, благородный германец оказался непричастен к былым бедам малопольской княжны; во-вторых, на данный момент ничего еще не связывало фон Берберга с ненавистными княжне тевтонами и покойным магистром-интриганом Конрадом Тюрингским, и в-третьих – и самых главных, – немцем он являлся лишь наполовину. Фон Берберг мог, конечно, и приврать, но разве объяснишь сейчас это девчонке с горящими глазами?
– Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство? – обратился фон Берберг к Бурцеву. – И могу теперь просить представиться вас?
– Вацлав. Пан Вацлав. Рыцарь из Добжиньских краев.
– Рыцарь без меча, щита, коня, без оруженосца и даже без герба на котте?
На арийском лице появилась скептическая ухмылка.
– Я опоясан не очень давно и как-то не удосужился подобрать подходящий герб, – с вызовом ответил Бурцев. – Мой конь и мое оружие находятся сейчас в другом месте. Мои люди – тоже. Кстати, что касается оруженосца, я не вижу его и при вас, господин фон Верберг.
Немец поджал губы:
– Мой оруженосец отстал. У нас слишком тяжелая поклажа. Много трофеев, понимаете ли…
Самодовольный взгляд в сторону Аделаиды: вот какие мы крутые! Безмолвный, но не менее красноречивый ответ восхищенных глаз: «Ах!» Игра в гляделки затягивалась и начинала нервировать. Фридрих фон Берберг так и пожирал глазами княжну. Та тихонько рдела. Голубки, блин…
Да, Бурцеву происходящее, определенно, нравилось все меньше и меньше. Тут, блин, прусские жрецы обсуждают планы жертвоприношения чужеверцев, а его законная супруга снова вздумала флиртовать.
– И почему же вы бросили свои драгоценные трофеи? На кой вы поехали в этот лес?
Голос немца даже не дрогнул – в руках себя держать этот типчик умел:
– Я уже говорил, что помогаю обиженным и гонимым. А проезжая мимо двух языческих идолов, я увидел, как ты гнался за этой девушкой. Поступок, прямо скажем, недостойный истинного рыцаря. Почему она от тебя спасалась? Зачем ты преследовал ее, пан Вацлав? И почему не помог Агделайде, когда та умоляла избавить ее от пут? Уж не потому ли, что ты сам полонил и связал эту прекрасную даму?
– Что?!
Ох, ничего ж себе заявочки! Бурцев перехватил дубинку поудобнее. Похоже, опять будет драка! Фридрих фон Берберг направил острие трехгранного кинжала в его сторону. Даже прусские жрецы с удивлением наблюдали из-за камней лесного мегалита за странными святотатцами. Первой опомнилась Аделаида:
– Эй, уймитесь! Вацлав! Фридрих! Вы что это задумали? Вы же всех нас погубите!
Фон Берберг глянул на княжну:
– Этот человек говорит правду? Он действительно рыцарь, а не безродный разбойник? И он в самом деле не обижал вас?
– Обижал? Ну, не без этого, вообще-то… Нет! Нет! Остановитесь, Фридрих, прошу вас!
Лезвие рыцарского кинжала-мизерикордии ушло в сторону.
– Как скажете, – немец покорно склонил белобрысую голову.
– Меня связали прусские язычники, – спешила объясниться Аделаида. – Набросились из-за деревьев и притащили сюда. А Вацлав, и правда, не так давно посвящен в рыцари.
Одну вещь княжна упомянуть все же забыла. Умышленно ли, нет ли, но – факт. Бурцев ошибочку полячки исправил:
– А еще я, между прочим, являюсь мужем этой прекрасной дамы, – добавил он.
Это так – чтоб уж расставить все точки над «i». И дать понять благородному и прыткому господину фон Бербергу, что Аделаида ему не светит ни при каком раскладе.
Полячка тяжко вздохнула, снова переглянулась с рыцарем. «Вот ведь наградил бог муженьком» – читалось в жалостливо-растерянном взгляде дочери Лешко Белого. Фридрих фон Берберг сочувственно кивнул. Бурцев уже начинал жалеть, что вообще отогнал пруссов от сваленного с коня немца. Ишь, как перемигиваются!
Вышибить, что ли, глаз наглецу? Бурцев раздраженно сплюнул под Священный дуб. Вайделоты взвыли в голос, грозно выступили из-за камней. А что?! Выбить, на фиг, чтоб не пялился на чужую супругу, гад. Есть уже тут один одноглазый – так еще будет. Он глянул на волнующихся пруссов.
Опаньки! Ан – нету! Нет нигде кривого вайделота, что давеча сторожил Аделаиду. Причем давненько уже не видно калеку. Уж не побежал ли жрец за подмогой? И уж не потому ли бородатые лесовики ведут себя так сдержанно, пока под их Священным деревом хозяйничают чужеверцы?
Глава 20
Увы, догадка об истинном положении дел осенила Бурцева слишком поздно. Многоголосые воинственные крики в лесу возвестили, что путь к отступлению отрезан окончательно.
Вздрогнула Аделаида, встрепенулся Фридрих. А на поляну к каменному Кругу Смерти из чащи уже вваливалась целая толпа пруссов. Были здесь и размахивающие длинными кривыми посохами вайделоты во главе с одноглазым жрецом. Были и знакомые, наспех вооруженные мужики из селения беженцев. Был даже дядька Адам со своими лучниками в волчьих шкурах.
Он-то и шагнул первым к окруженным святотатцам из-за огромных глыб, пока остальные пруссы возмущенно галдели и вытанцовывали свои ритуальные пляски. Побледневший фон Берберг переложил мизерикордию в левую руку, выставил вперед кинжальное острие, изготовился к удару, а правой сжал нагрудный ковчежец со святыми мощами. Снова набожный немец больше уповал на помощь небес, чем на крепкую сталь… Ишь, святоша! Блюл бы уж лучше заповедь «не возжелай жены ближнего своего».
– Не дергайся, Фридрих, – Бурцев жестом остановил вестфальца. Сам сделал шаг навстречу бородатому лучнику. И еще один, и еще.
Они стояли друг против друга и смотрели глаза в глаза. Ни беснующиеся за спиной дядьки Адама пруссы, ни недоумевающий германский рыцарь позади Бурцева не мешали им. Былой соратник нахмурился.
– Я ведь предупреждал тебя, Вацлав. Предупреждал… – Слова дядьки Адама звучали тихо, но весомо. – Теперь ни тебе, ни Агделайде, ни этому рыцарю, что примчался вам на помощь и себе на погибель, не выйти отсюда живыми.
– И ты первым пустишь в нас стрелу?
Бурцев испытующе смотрел в заросшее лицо собеседника. Против стрел Адамовой ватаги точно не попрешь…
Дядька Адам скорбно качнул головой:
– Я не стрелял в тебя, когда нашел возле храма наших богов. И сейчас не стану стрелять в того, с кем сражался бок о бок и кого мой господин пан Освальд почитает другом. Мои люди тоже не дотронутся до тетивы. Но вы по собственной воле зашли в Священный лес и тем самым оскорбили его обитателей. А потому мы не вправе и защитить вас. От меня здесь уже ничего не зависит, Вацлав. От воинов Дмитрия и Бурангула – тоже. Они не знают, где вас искать. Они – чужеверцы, и путь в Священный лес им заказан. Посему будет так, как скажет мудрый Кривайто.
– А как он может сказать? – нервно усмехнулся Бурцев.
– Думаю, мир перевернется, если Кривайто не пожелает немедленно принести вас в жертву под этим дубом. Да будут милостивы к вам наш Бог мертвого царства седовласый Патолло и ваш Бог, снятый с креста. Прощай, Вацлав…
Дядька Адам вернулся к своим лучникам. Небольшая группка волчьешкурых стрелков демонстративно отошла в сторону. За каменный круг. Подальше и от осквернителей Священного леса, и от вайделотов, жаждущих расправы. Никто из бывших соратников не притронулся к луку и стрелам, никто не рискнул встретиться взглядом с Бурцевым или Аделаидой. Зато глаза остальных пруссов смотрели прямо. Лютая ненависть пылала в тех глазах. Жрецы и мужики из Гляндовой общины плотно обступили поляну. Внутри каменного кольца образовался еще один Круг Смерти. Живой, куда более надежный и неумолимый. Круг этот медленно сжимался. Вайделоты приплясывали от нетерпения, но пока медлили с нападением. Ясно: ждут своего первосвященника – таинственного карлика-барздука. Могущественного и жестокосердного Кривайто.
Аделаида часто-часто дышала за спинами мужа и фон Берберга, нервно всхлипывала. Бурцеву тоже было не по себе. Вестфалец же, надо отдать ему должное, держался молодцом.
– Я буду биться за вас, прекрасная Агделайда, до последнего издыхания, – хладнокровно заявил немец. – И я верю, что Господь явит нам чудо и дарует победу.
Вестфальский рыцарь по-прежнему держал свой трехгранный кинжал в левой руке, правая по-прежнему благоговейно возлежала на ковчежце со святыми мощами. Эх, хотелось бы Бурцеву обладать хотя бы малой толикой его истовой веры – умирать сейчас было бы куда проще.
Пруссы загалдели по новой.
– Кривайто! Кривайто! – разобрал Бурцев в нестройном гомоне.
Прибыл верховный жрец идолопоклонников? Что ж, значит, и развязка уже не за горами. Крики смолкли. Ряды пруссов расступились.
Сначала Бурцев увидел над головами вайделотов особый, отличный от других посох – подлиннее остальных и прямой – без крюка на конце, но с широким, плоским, заточенным на всю длину стальным наконечником, которым при желании можно было не только колоть, но и рубить. Посох этот больше смахивал на копье или даже миниатюрную алебарду. Что ж, уже интересно!
Потом вперед выступил и сам обладатель странного оружия. В длиннополом балахоне. С огромным капюшоном на голове. У Бурцева перехватило дыхание: действительно ведь, карлик! И еще какой! По сравнению с ширококостными здоровяками-вайделотами их сухенький и невысокий Кривайто казался почти ребенком. Блин, а что, если мифический герой местных легенд гном-барздук в самом деле пересек границу между миром духов и миром людей? Мало ли какая чертовщина может твориться в Священном лесу пруссов!
Кривайто остановился напротив чужеверцев. Одним движением вбил свой посох в мерзлую землю – оружие оказалось обоюдоострым: на нижнем конце тоже блеснуло стальное жало. Пруссы терпеливо ждали. Их низкорослый жрец-первосвященник несколько секунд стоял молча и неподвижно. Чуть склонив голову набок, барздук разглядывал чужеверцев. Лица карлика под капюшоном видно не было.
– Э-э-э… – начал Бурцев.
Резким движением Кривайто скинул капюшон.
У Бурцева отвисла челюсть.
Аделаида поперхнулась очередным всхлипом.
– Майн Готт! Вер ист дас?[10] – Рука фон Берберга еще крепче сжала нагрудный ковчежец.
Вздрогнула Аделаида, встрепенулся Фридрих. А на поляну к каменному Кругу Смерти из чащи уже вваливалась целая толпа пруссов. Были здесь и размахивающие длинными кривыми посохами вайделоты во главе с одноглазым жрецом. Были и знакомые, наспех вооруженные мужики из селения беженцев. Был даже дядька Адам со своими лучниками в волчьих шкурах.
Он-то и шагнул первым к окруженным святотатцам из-за огромных глыб, пока остальные пруссы возмущенно галдели и вытанцовывали свои ритуальные пляски. Побледневший фон Берберг переложил мизерикордию в левую руку, выставил вперед кинжальное острие, изготовился к удару, а правой сжал нагрудный ковчежец со святыми мощами. Снова набожный немец больше уповал на помощь небес, чем на крепкую сталь… Ишь, святоша! Блюл бы уж лучше заповедь «не возжелай жены ближнего своего».
– Не дергайся, Фридрих, – Бурцев жестом остановил вестфальца. Сам сделал шаг навстречу бородатому лучнику. И еще один, и еще.
Они стояли друг против друга и смотрели глаза в глаза. Ни беснующиеся за спиной дядьки Адама пруссы, ни недоумевающий германский рыцарь позади Бурцева не мешали им. Былой соратник нахмурился.
– Я ведь предупреждал тебя, Вацлав. Предупреждал… – Слова дядьки Адама звучали тихо, но весомо. – Теперь ни тебе, ни Агделайде, ни этому рыцарю, что примчался вам на помощь и себе на погибель, не выйти отсюда живыми.
– И ты первым пустишь в нас стрелу?
Бурцев испытующе смотрел в заросшее лицо собеседника. Против стрел Адамовой ватаги точно не попрешь…
Дядька Адам скорбно качнул головой:
– Я не стрелял в тебя, когда нашел возле храма наших богов. И сейчас не стану стрелять в того, с кем сражался бок о бок и кого мой господин пан Освальд почитает другом. Мои люди тоже не дотронутся до тетивы. Но вы по собственной воле зашли в Священный лес и тем самым оскорбили его обитателей. А потому мы не вправе и защитить вас. От меня здесь уже ничего не зависит, Вацлав. От воинов Дмитрия и Бурангула – тоже. Они не знают, где вас искать. Они – чужеверцы, и путь в Священный лес им заказан. Посему будет так, как скажет мудрый Кривайто.
– А как он может сказать? – нервно усмехнулся Бурцев.
– Думаю, мир перевернется, если Кривайто не пожелает немедленно принести вас в жертву под этим дубом. Да будут милостивы к вам наш Бог мертвого царства седовласый Патолло и ваш Бог, снятый с креста. Прощай, Вацлав…
Дядька Адам вернулся к своим лучникам. Небольшая группка волчьешкурых стрелков демонстративно отошла в сторону. За каменный круг. Подальше и от осквернителей Священного леса, и от вайделотов, жаждущих расправы. Никто из бывших соратников не притронулся к луку и стрелам, никто не рискнул встретиться взглядом с Бурцевым или Аделаидой. Зато глаза остальных пруссов смотрели прямо. Лютая ненависть пылала в тех глазах. Жрецы и мужики из Гляндовой общины плотно обступили поляну. Внутри каменного кольца образовался еще один Круг Смерти. Живой, куда более надежный и неумолимый. Круг этот медленно сжимался. Вайделоты приплясывали от нетерпения, но пока медлили с нападением. Ясно: ждут своего первосвященника – таинственного карлика-барздука. Могущественного и жестокосердного Кривайто.
Аделаида часто-часто дышала за спинами мужа и фон Берберга, нервно всхлипывала. Бурцеву тоже было не по себе. Вестфалец же, надо отдать ему должное, держался молодцом.
– Я буду биться за вас, прекрасная Агделайда, до последнего издыхания, – хладнокровно заявил немец. – И я верю, что Господь явит нам чудо и дарует победу.
Вестфальский рыцарь по-прежнему держал свой трехгранный кинжал в левой руке, правая по-прежнему благоговейно возлежала на ковчежце со святыми мощами. Эх, хотелось бы Бурцеву обладать хотя бы малой толикой его истовой веры – умирать сейчас было бы куда проще.
Пруссы загалдели по новой.
– Кривайто! Кривайто! – разобрал Бурцев в нестройном гомоне.
Прибыл верховный жрец идолопоклонников? Что ж, значит, и развязка уже не за горами. Крики смолкли. Ряды пруссов расступились.
Сначала Бурцев увидел над головами вайделотов особый, отличный от других посох – подлиннее остальных и прямой – без крюка на конце, но с широким, плоским, заточенным на всю длину стальным наконечником, которым при желании можно было не только колоть, но и рубить. Посох этот больше смахивал на копье или даже миниатюрную алебарду. Что ж, уже интересно!
Потом вперед выступил и сам обладатель странного оружия. В длиннополом балахоне. С огромным капюшоном на голове. У Бурцева перехватило дыхание: действительно ведь, карлик! И еще какой! По сравнению с ширококостными здоровяками-вайделотами их сухенький и невысокий Кривайто казался почти ребенком. Блин, а что, если мифический герой местных легенд гном-барздук в самом деле пересек границу между миром духов и миром людей? Мало ли какая чертовщина может твориться в Священном лесу пруссов!
Кривайто остановился напротив чужеверцев. Одним движением вбил свой посох в мерзлую землю – оружие оказалось обоюдоострым: на нижнем конце тоже блеснуло стальное жало. Пруссы терпеливо ждали. Их низкорослый жрец-первосвященник несколько секунд стоял молча и неподвижно. Чуть склонив голову набок, барздук разглядывал чужеверцев. Лица карлика под капюшоном видно не было.
– Э-э-э… – начал Бурцев.
Резким движением Кривайто скинул капюшон.
У Бурцева отвисла челюсть.
Аделаида поперхнулась очередным всхлипом.
– Майн Готт! Вер ист дас?[10] – Рука фон Берберга еще крепче сжала нагрудный ковчежец.
Глава 21
Седые волосы. Узкие-преузкие щелочки глаз. Желтое морщинистое лицо не по годам бойкого китайца…
Сема?! Сыма Цзян!
Даже в нелепом наряде прусского священнослужителя трудно было не узнать знатока зажигательных и взрывчатых смесей, строителя стенобитных пороков и ближайшего советника Кхайду-хана. Так вот ты какой, прусский барзгул!
– Васлав?! – Глаза китайца временно утратили характерный азиатский прищур. По крайней мере, стали заметно шире. Тоже, небось, удивлен старик сверх всякой меры. – Твоя откуда здеся?
Сыма Цзян, как и прежде – в туменах хана Кхайду, – говорил на ломаном татарском. А от недостатка разговорной практики это забавное наречие звучало теперь даже потешнее, чем раньше.
– На Русь шел, – с трудом выдавил Бурцев. Тоже, разумеется, по-татарски. Иначе Сыма Цзян не понимал. – Да вот застрял. А ты тут что же, Кривайто заделался?
– Заделася, заделася… – китаец радостно заулыбался, закивал.
За переговорами на неведомом языке, которые вели меж собой прусский верховный жрец китайского происхождения и польский рыцарь с омоновским прошлым, одинаково ошалело наблюдали Аделаида с фон Бербергом и бородачи-язычники. Шумные вайделоты и те утихомирились. Увы, терпения хранителей Священного леса хватило ненадолго. И пяти минут не прошло, как пруссы принялись что-то почтительно, но настойчиво вопрошать у своего желтолицего Кривайто.
Сыма Цзян решительно загородил собой чужеверцев, энергично замотал головой.
– Что они хотят, Сема? – встревожился Бурцев.
Татарские слова опять прозвучали невнятной тарабарщиной для всех, кроме китайца.
– Моя точно не знай. Моя никогда не понимай этих человеков. Но они всегда, перед каждая дела, просят моя совета. Моя не жалко. Моя совета давай. Кивай голова – значит «да», качай голова – значит «нет». Моя всегда кивай и качай голова по очереди. Но моя думай, они хотят твоя смерть, Васлав, поэтому сейчас – только качай голова.
В выкриках вайделотов тем временем все явственнее звучали требовательные нотки и плохо скрываемое возмущение.
Китаец продолжал упрямым «качай голова» разрабатывать свои шейные позвонки. Для прусских мужиков и большей части жрецов такая непреклонность Кривайто показалась убедительной – шушукаясь, они все же отступили от дуба. Однако с дюжину недовольных вайделотов взялись за посохи. Больше всех ярился одноглазый. Кажется, бывший первосвященник решил, что наступило время расплаты, и намеревался свести давние счеты с более удачливым соперником.
Сыма Цзян пригрозил непокорным. Сначала – кулаком, потом – шестом. Отошли еще трое. Зато оставшиеся совсем уж непочтительно кричали на своего Кривайто, защищавшего святотатцев.
Китаец еще раз потряс шестом. Не помогло. И еще раз – с пронзительным криком.
– Да что там у них происходит? – Озадаченный фон Берберг подошел к Бурцеву.
– Думаю, это последнее предупреждение, – ответил он. – Последнее китайское предупреждение.
Немец опять отступил к дубу, что-то забормотал под нос. Кажется, набожный вестфалец начинал молиться. Самое время: «последнее китайское» не возымело действия на разгоряченных вайделотов. И тогда посреди прусского капища начался Шаолинь. Обоюдоострая палка Сыма Цзяна со свистом рассекла воздух. Заточенные наконечники старик не использовал – в этом не было нужды. Чтобы разобраться с тремя противниками, опытному ушу-исту хватило нескольких ударов древком.
Тум-п! – раздался сухой стук копья Кривайто о вскинутый жреческий посох… Акробатический прыжок, разворот. Хитрый финт китайца. И… Тум-п! – точно таким же звуком отозвалась голова одноглазого вайделота. Тум-п! Тум-п! Тум-п! Тум-п! Оба приспешника калеки, выронив оружие, повалились на землю. Слабо зашевелились они лишь полминуты спустя. Еще через полминуты благоразумно отползли подальше от Священного дуба. А вот одноглазый так и застыл недвижимо. Кажись, бедолагу зашибли всерьез. А нечего дерзить мастеру восточных единоборств в одеждах всемогущего Кривайто!
Никто из зрителей не посмел встрять в межжреческие разборки. Скоротечный бунт был подавлен в зародыше, и Бурцеву оставалось только восхищенно присвистнуть. Надо признать – так владеть боевым шестом он не умел. Аделаида тоже не сдержалась – захлопала в ладошки, как ребенок. Но тут же опомнилась, перестала. Чтобы польская княжна аплодировала языческому первосвященнику – еще чего! И немецкий рыцарь хлопал. Глазами хлопал. Изумленно, озадаченно…
– Кажися, Васлав, твоя красависа, твоя друга-рысаря и твоя сама может больше не бояся, – удовлетворенно произнес Сыма Цзян.
Бурцев поморщился: «рысаря»-то ему вовсе не «друга». А китаец все балабонил без умолку. Сыма Цзян наконец обрел собеседника, способного понять его исковерканную татарскую речь, и теперь жаждал выговориться:
– Здеся, Васлав, все людя-человеки моя почитай, уважай и считай великая Кривайта, – гордо заявил он. – Это у них такая бога или околобога – моя точно не узнавай. Но это очень-очень важная господина. Кривайта в эта леса все слушайся. Твоя сама сейчас увидеть.
Китаец повернулся к пруссам, жестами показал, что хочет есть и пить. Потом ткнул пальцем в себя, в Бурцева, в Аделаиду, в фон Берберга. Затем обвел руками вокруг, будто желая удушить в объятьях всех собравшихся. Вайделоты понимающе закивали, исчезли между деревьев.
– Скоро для моя, твоя и ихняя принесут пища и напитка, – пояснил китаец. – В Священная леса спрятана много вкусная веща. Жертва называется. Для моя, моя слуга и лесная бога. Но больше для моя и слуга. Так что будет большая-большая пира. Ну, а пока можно говоритя.
И Бурцев «заговоритя»:
– Как ты здесь очутился, отец?
Сема?! Сыма Цзян!
Даже в нелепом наряде прусского священнослужителя трудно было не узнать знатока зажигательных и взрывчатых смесей, строителя стенобитных пороков и ближайшего советника Кхайду-хана. Так вот ты какой, прусский барзгул!
– Васлав?! – Глаза китайца временно утратили характерный азиатский прищур. По крайней мере, стали заметно шире. Тоже, небось, удивлен старик сверх всякой меры. – Твоя откуда здеся?
Сыма Цзян, как и прежде – в туменах хана Кхайду, – говорил на ломаном татарском. А от недостатка разговорной практики это забавное наречие звучало теперь даже потешнее, чем раньше.
– На Русь шел, – с трудом выдавил Бурцев. Тоже, разумеется, по-татарски. Иначе Сыма Цзян не понимал. – Да вот застрял. А ты тут что же, Кривайто заделался?
– Заделася, заделася… – китаец радостно заулыбался, закивал.
За переговорами на неведомом языке, которые вели меж собой прусский верховный жрец китайского происхождения и польский рыцарь с омоновским прошлым, одинаково ошалело наблюдали Аделаида с фон Бербергом и бородачи-язычники. Шумные вайделоты и те утихомирились. Увы, терпения хранителей Священного леса хватило ненадолго. И пяти минут не прошло, как пруссы принялись что-то почтительно, но настойчиво вопрошать у своего желтолицего Кривайто.
Сыма Цзян решительно загородил собой чужеверцев, энергично замотал головой.
– Что они хотят, Сема? – встревожился Бурцев.
Татарские слова опять прозвучали невнятной тарабарщиной для всех, кроме китайца.
– Моя точно не знай. Моя никогда не понимай этих человеков. Но они всегда, перед каждая дела, просят моя совета. Моя не жалко. Моя совета давай. Кивай голова – значит «да», качай голова – значит «нет». Моя всегда кивай и качай голова по очереди. Но моя думай, они хотят твоя смерть, Васлав, поэтому сейчас – только качай голова.
В выкриках вайделотов тем временем все явственнее звучали требовательные нотки и плохо скрываемое возмущение.
Китаец продолжал упрямым «качай голова» разрабатывать свои шейные позвонки. Для прусских мужиков и большей части жрецов такая непреклонность Кривайто показалась убедительной – шушукаясь, они все же отступили от дуба. Однако с дюжину недовольных вайделотов взялись за посохи. Больше всех ярился одноглазый. Кажется, бывший первосвященник решил, что наступило время расплаты, и намеревался свести давние счеты с более удачливым соперником.
Сыма Цзян пригрозил непокорным. Сначала – кулаком, потом – шестом. Отошли еще трое. Зато оставшиеся совсем уж непочтительно кричали на своего Кривайто, защищавшего святотатцев.
Китаец еще раз потряс шестом. Не помогло. И еще раз – с пронзительным криком.
– Да что там у них происходит? – Озадаченный фон Берберг подошел к Бурцеву.
– Думаю, это последнее предупреждение, – ответил он. – Последнее китайское предупреждение.
Немец опять отступил к дубу, что-то забормотал под нос. Кажется, набожный вестфалец начинал молиться. Самое время: «последнее китайское» не возымело действия на разгоряченных вайделотов. И тогда посреди прусского капища начался Шаолинь. Обоюдоострая палка Сыма Цзяна со свистом рассекла воздух. Заточенные наконечники старик не использовал – в этом не было нужды. Чтобы разобраться с тремя противниками, опытному ушу-исту хватило нескольких ударов древком.
Тум-п! – раздался сухой стук копья Кривайто о вскинутый жреческий посох… Акробатический прыжок, разворот. Хитрый финт китайца. И… Тум-п! – точно таким же звуком отозвалась голова одноглазого вайделота. Тум-п! Тум-п! Тум-п! Тум-п! Оба приспешника калеки, выронив оружие, повалились на землю. Слабо зашевелились они лишь полминуты спустя. Еще через полминуты благоразумно отползли подальше от Священного дуба. А вот одноглазый так и застыл недвижимо. Кажись, бедолагу зашибли всерьез. А нечего дерзить мастеру восточных единоборств в одеждах всемогущего Кривайто!
Никто из зрителей не посмел встрять в межжреческие разборки. Скоротечный бунт был подавлен в зародыше, и Бурцеву оставалось только восхищенно присвистнуть. Надо признать – так владеть боевым шестом он не умел. Аделаида тоже не сдержалась – захлопала в ладошки, как ребенок. Но тут же опомнилась, перестала. Чтобы польская княжна аплодировала языческому первосвященнику – еще чего! И немецкий рыцарь хлопал. Глазами хлопал. Изумленно, озадаченно…
– Кажися, Васлав, твоя красависа, твоя друга-рысаря и твоя сама может больше не бояся, – удовлетворенно произнес Сыма Цзян.
Бурцев поморщился: «рысаря»-то ему вовсе не «друга». А китаец все балабонил без умолку. Сыма Цзян наконец обрел собеседника, способного понять его исковерканную татарскую речь, и теперь жаждал выговориться:
– Здеся, Васлав, все людя-человеки моя почитай, уважай и считай великая Кривайта, – гордо заявил он. – Это у них такая бога или околобога – моя точно не узнавай. Но это очень-очень важная господина. Кривайта в эта леса все слушайся. Твоя сама сейчас увидеть.
Китаец повернулся к пруссам, жестами показал, что хочет есть и пить. Потом ткнул пальцем в себя, в Бурцева, в Аделаиду, в фон Берберга. Затем обвел руками вокруг, будто желая удушить в объятьях всех собравшихся. Вайделоты понимающе закивали, исчезли между деревьев.
– Скоро для моя, твоя и ихняя принесут пища и напитка, – пояснил китаец. – В Священная леса спрятана много вкусная веща. Жертва называется. Для моя, моя слуга и лесная бога. Но больше для моя и слуга. Так что будет большая-большая пира. Ну, а пока можно говоритя.
И Бурцев «заговоритя»:
– Как ты здесь очутился, отец?
Глава 22
Сыма Цзян махнул рукой:
– Долгая рассказа. Когда Кхайду-хана ушла от Легница, в моравская земля его сильно побила солдата богемская короля Венцеслава. Вся тумена отступала, моя оставалася одна, и тогда моя вернулася в Польша.
– Но зачем?
– Моя уже говорила для твоя, что ищет магическая башня арийская колдуна. А древняя свитка гласит: башня стоит где-то в польская земля.
Бурцев припомнил, что непоседливый ученый мудрец Сыма Цзян в самом деле вылез из-за Великой китайской стены и поперся вместе с татаро-монгольскими туменами в долгий поход на Запад ради того лишь, чтобы добраться до чудодейственной арийской башни. И вот теперь, оказавшись вдали от потрепанного ханского войска, упрямый китаец с поистине буддистской настойчивостью и невозмутимостью продолжает поиски башни в одиночку.
Забавно… Ведь, по иронии судьбы, эту магическую постройку Бурцев давно уж отыскал. К древней башне, как выяснилось, прилепился замок пана Освальда Добжиньского. Название замка – «Взгужевежа», кстати, в вольной форме так и переводится: «Башня-на-Холме».
Использовать памятник архитектуры незапамятных времен, пронзающий и время, и пространство, в своих целях Бурцев, увы, не смог. Но зато умудрился предотвратить крайне нежелательный союз тевтонов с фашистами. При помощи татарского юз-баши Бурангула и благородного рыцаря-разбойника пана Освальда в замковом подвале Взгужевежи он уложил и гитлеровского эмиссара из будущего, и орденского верховного магистра Конрада Тюрингского. Да вдобавок ко всему разнес вдребезги о подвернувшуюся немецкую голову миниатюрную копию Взгужевежи – малую башню перехода. Тоже, кстати, нехилый артефакт.
– Долгая рассказа. Когда Кхайду-хана ушла от Легница, в моравская земля его сильно побила солдата богемская короля Венцеслава. Вся тумена отступала, моя оставалася одна, и тогда моя вернулася в Польша.
– Но зачем?
– Моя уже говорила для твоя, что ищет магическая башня арийская колдуна. А древняя свитка гласит: башня стоит где-то в польская земля.
Бурцев припомнил, что непоседливый ученый мудрец Сыма Цзян в самом деле вылез из-за Великой китайской стены и поперся вместе с татаро-монгольскими туменами в долгий поход на Запад ради того лишь, чтобы добраться до чудодейственной арийской башни. И вот теперь, оказавшись вдали от потрепанного ханского войска, упрямый китаец с поистине буддистской настойчивостью и невозмутимостью продолжает поиски башни в одиночку.
Забавно… Ведь, по иронии судьбы, эту магическую постройку Бурцев давно уж отыскал. К древней башне, как выяснилось, прилепился замок пана Освальда Добжиньского. Название замка – «Взгужевежа», кстати, в вольной форме так и переводится: «Башня-на-Холме».
Использовать памятник архитектуры незапамятных времен, пронзающий и время, и пространство, в своих целях Бурцев, увы, не смог. Но зато умудрился предотвратить крайне нежелательный союз тевтонов с фашистами. При помощи татарского юз-баши Бурангула и благородного рыцаря-разбойника пана Освальда в замковом подвале Взгужевежи он уложил и гитлеровского эмиссара из будущего, и орденского верховного магистра Конрада Тюрингского. Да вдобавок ко всему разнес вдребезги о подвернувшуюся немецкую голову миниатюрную копию Взгужевежи – малую башню перехода. Тоже, кстати, нехилый артефакт.