Меньшов Виктор. Золотой мальчик

   - Здесь, полковник, я с тобой не согласен, - неожиданно горячо возразил Капранов. - Пока всё говорило за то, что Соколик не врёт, и что он, возможно, действительно бывший офицер спецназа. И к бандитам он попал наверное по стечению каких-то обстоятельств, и мальчика он пока что только спасал. Нет, полковник, никак не верится мне в плохое. Сердцем чувствую, что мальчик жив.
   - Ну, это только в том случае, если твой Соколик совсем сумасшедший. Он, скорее всего, вырвался из Москвы и залёг где-то в такую берлогу, что мы о нём, если он не отморозок полный и не продолжит свои подвиги на этой ниве, не услышим больше никогда. А то, что он бывший офицер спецназа - это он не соврал, но он и бывший наёмник. И среди наших разные люди попадаются. Мало, но есть случаи, когда свою выучку в дурных целях используют. В семье не без урода, увы.
   - Ладно, Константин Валентинович, я очень хотел бы, чтобы ты ошибался, но действительно всякое бывает, и всё же я надеюсь, что мальчик жив.
   - Если он и жив, то за ним идёт самая настоящая охота. Он действительно - золотой мальчик. По нашим оперативным данным третья группа кемеровских бандитов, возглавляемая Калиной, до сих пор Москву не покинула. Но вот что странно: в первые дни пребывания в Москве они особо не скрывались, но после перестрелки на кладбище - как сквозь землю провалились. Никто ничего не знает. Задействовали наших осведомителей в бандитских кругах - полное неведение. Были и нет. Но из Москвы не уезжали, значит где-то притаились, значит не всё сделали, что должны были. Не исключено, что в их задачу входит уничтожение мальчика.
   - Но для чего? - удивился я. - И вообще, по вашим рассказам получается так, что заказать убийство своей жены мог только Денис Кораблёв.
   - Это почему ты так решил? - с интересом повернулся ко мне Капранов.
   - Константин Валентинович рассказал про завещание и получается так, что никому из родственников было бы не под силу уничтожить всю свою родню, поэтому для них все эти убийства - полная бессмыслица. А для Дениса Кораблёва - возможность получить страховку и за жену и за сына.
   - Любопытно, - быстро глянул в сторону Капранова полковник. - А почему тогда сразу не убили и жену и сына Дениса Кораблёва? Зачем захватывали мальчика?
   - Наверное, чтобы получить дополнительные деньги. Тем более, что Денис Кораблёв, и только он, знал о существовании фонда в банке на подобные случаи. Надо проверить финансовое положение Дениса Кораблёва. Возможно, что его толкнули на это обстоятельства.
   - И ты допускаешь, что Денис Кораблёв мог пойти на такое страшное преступление? - смотрел на меня уже совсем без улыбки Михаил Андреевич.
   - Я высказываю версию, - неуверенно произнёс я. - Я всё же не профессионал, могу и ошибаться.
   - В нашей с тобой профессии ошибаться надо очень осторожно. Если сапёр расплачивается за ошибки своей собственной жизнью, то за наши ошибки ни в чём не повинные люди могут расплачиваться переломанными судьбами, ты это понимаешь? - Капранов уставился на меня в упор, словно просверлить хотел взглядом.
   - Я понимаю, - согласился я. - И я не предлагаю идти и хватать Дениса Кораблёва, я просто предлагаю проверить мою версию и поискать аргументы против неё.
   - А что, правильный подход. Ты, Михаил Андреевич, пожалуй, не ошибся с помощником. Из него толковый сыскарь выйдет, - поддержал меня Михайлов.
   - Ну, это мы ещё будем поглядеть, - остудил его Капранов, но было видно, что ему приятна похвала полковника в мой адрес так, словно это его похвалили.
   - Ладно, хватит о делах - давайте просто потолкуем о том, о сём, у нас ещё и выпить и закусить есть что, и есть чем, и есть о чём, - предложил полковник.
   Ни я, ни Капранов не стали с ним спорить, и мы действительно больше не говорили ни о бандитах, ни о поисках мальчика, отложив всё это до завтра, до утра.
   У меня самого словно камень с плеч свалился, я даже махнул немного лишнего и захмелел. Но и мои старшие друзья, хотя и были крепкими, как дубы, но всё же количество выпитого и на них сказалось. Разговор за столом, хотя и сидели за ним всего трое, стал напоминать трескотню сорок, которые говорят каждая сама по себе, нимало не обращая внимания на то, о чём трещат другие.
   - Всё хорошо у тебя, Михаил Андреевич, - сказал полковник, - и выпить, и закусить вволю, а вот чего-то не хватает для полного веселья.
   - Чего например, Константин Валентинович? - даже обеспокоился Капранов, - Мне казалось, что я для дорогих гостей всё приготовил в лучшем виде и изобилии.
   - Да разве же только выпить и закусить для веселья требуется? - хитро посмотрел на него полковник.
   - А чего же ещё? - как-то подрастерялся Михаил Андреевич. - Я так старался, кажется, всё предусмотрел, что только можно.
   - Ну что же ты такой недогадливый, а ещё частным сыском заниматься надумал! Музыки не хватает за столом. Что же это за застолье без музыки? Это вовсе даже и не застолье, а так, пьянка, можно даже сказать, бытовое разложение.
   - Сейчас, Константин Валентинович, мы чего-нибудь включим, растерянно завертел головой Капранов.
   Головой он вертел совершенно напрасно, включить, на предмет музыки, у него было абсолютно нечего, так что он несколько погорячился с обещанием.
   - Да не суетись ты, не суетись. Не нужна нам твоя музыка из ящика. Мы что - сами спеть не можем? Ты как, Артур, поможешь нам, поддержишь?
   - Конечно! - попытался я принять вертикальное положение.
   - А чего споём-то? - осторожно поинтересовался Капранов. - Я насчёт песен не того, я слова плохо знаю. А если новые, то и вовсе ничего не знаю.
   - Ну, новые и по телевизору поют, новые Артур в другом исполнении послушает. А мы что-нибудь из старенького споём.
   - Ты давай, Константин Валентинович, а уж я поддержу как могу, хотя давненько я не пел песен.
   - Что же спеть-то? Теперь это так редко случается, что сразу и песен не вспомнишь. Вот ведь как бывает, сам затеял, и сам сразу не соображу. Вроде и песен много, а вот так, чтобы спеть хотелось, так почти и нечего. Разве что моего бати любимую?
   И он запел, подперев голову кулаком и глядя в сторону, мимо нас, словно видел там кого-то, кого не видели мы. Начал он тихо:
   Солнце скрылось за рекою,
   затуманились речные перекаты,
   И глянул на Капранова, тот поспешно кивнул головой и подтянул неожиданно красивым сильным баритоном:
   а дорогою степною
   шли с войны домой советские солдаты.
   Они глянули друг на друга, Капранов нетерпеливо махнул мне рукой, чтобы я подтягивал, и я постарался.
   От жары, от злого зноя
   гимнастёрки на плечах повыгорали,
   своё знамя боевое
   от врагов солдаты грудью защищали...
   Пели, возможно, не очень умело, но удивительно красиво. А я думал, что это они вроде как про себя поют. Это про них песня. И совсем даже неважно, что это песня про солдат уже не существующей великой державы, но это песня о простых людях, которые защищали Родину. И защитили её. И мои старшие друзья, которыми я уже безумно гордился, были совершенно точно из этой песни. И неважно, что у них на плечах не выгоревшие от зноя гимнастёрки, а вполне цивильные пиджаки, но своё боевое знамя они тоже защищали грудью.
   И меня самого бесхитростные, простые слова этой песни приподнимали, возвышали. Наполняли гордостью.
   Эх, жаль что сейчас поют совсем другие песни! Наверное, как живём, так и поём.
   Денис Петрович Кораблёв, отец Славы Кораблёва.
   Москва, Ярославское шоссе, дом 85, квартира 8.
   Понедельник, 9 марта.
   4 часа 25 минут.
   Мне теперь всё время снился один и тот же сон. Мне, наверное, уже никогда не будут сниться другие сны. Другие не для меня. Я уже обжился в этом своём достаточно жутковатом и страшненьком сне. И не просил ни у кого помощи. Я просто молча бултыхался в вязком и вонючем болоте, безнадёжно ожидая, когда же меня затянет под эту мерзкую грязную воду, но сил самому прекратить сопротивление не было. Что-то заставляло меня вяло бороться, и это что-то не давало покончить с моими мучениями.
   Чувствовал я себя в этом болоте как мартышка в зоопарке. Из леса приходило столько народа, что я уже перестал обращать на них внимание. И если поначалу я страшно переживал из-за того, что они обвиняют меня в самых страшных грехах, какие только могут быть, и которые я не совершал, то теперь я просто перестал обращать на них внимание. Они подходили, молча стояли надо мной и так же молча уходили. А я даже не всегда знал, кто это был.
   И если поначалу я их всех жалел, то теперь я жалел только самого себя. И если поначалу я пугался этих снов, то теперь они мне просто-напросто до чёртиков надоели своим однообразием. Сегодня, ещё ложась спать, я твёрдо решил обязательно покончить с этим. И дал себе честное слово, что покончу. И вот я опять барахтаюсь в болоте и никак не могу набраться храбрости и прекратить трепыхаться, чтобы выполнить обещание, данное самому себе, и покончить с этим.
   Я чувствую, что скоро мне зачем-то надо будет просыпаться, а я так и не решился. Наконец набираю полные лёгкие воздуха, закрываю глаза, опускаю руки под чёрную тягучую воду, и тут меня кто-то хватает за плечо и тащит обратно, вверх. Я отчаянно и возмущённо вырываюсь, пытаюсь стряхнуть эту твёрдую руку, но она неумолимо тянет меня наверх.
   Я выныриваю из болотной грязи и, хватая ртом воздух, понимаю, что я проснулся. И почему-то никак не могу вдохнуть так необходимый мне глоток воздуха. И окончательно просыпаюсь, потому что осознаю, что не могу вдохнуть воздух потому, что кто-то заткнул мне ладонью рот. Я пугаюсь, что сейчас задохнусь и пытаюсь укусить эту твёрдую, как доска, ладонь.
   Кто-то, невидимый в темноте, приглушённо вскрикивает, отпускает ладонь, я судорожно глотаю разинутым ртом воздух, лихорадочно раздумывая, стоит ли кричать? Мои сомнения разрешает засунутый мне в рот твёрдый предмет, ощупав который языком я понимаю, что это ни что иное, как пистолет. Ну что же, весомый аргумент в пользу тишины.
   - Успокоился? - раздается надо мной тихий голос.
   - Тебе бы так успокоиться, - думаю я про себя, но поскольку сказать не могу, то просто киваю усердно головой.
   - Смотри, закричишь, - сразу же пристрелю. Понял?
   Я опять киваю головой, как китайский фарфоровый болванчик. Ствол пистолета медленно вытаскивают у меня изо рта, и я облегчённо вздыхаю.
   - Только тихо! - ещё раз предупреждает меня невидимка. - Я - Соколик. Не узнал меня по голосу?
   - Не узнал, - честно признаюсь я.
   - А я вот проходил мимо, дай, думаю, зайду к приятелю, посмотрю, как он тут. А то всё только по телефону общаемся, надо хотя бы в лицо друг другу посмотреть.
   Я хотел сказать, что в такой темноте это мало результативно, но промолчал, предоставив ему вести разговор самому.
   - Значит так, - не дожидаясь моего ответа, говорит Соколик. - Я не буду ходить вокруг да около, скажу всё напрямик. Возможно, я ошибаюсь, буду счастлив, если это так, но лично мне кажется, что ты очень заинтересован в смерти своего сына.
   Я делаю попытку возмутиться, но он зажимает мне рот, приложив к губам ствол пистолета.
   - Молчи! В соседней комнате охрана. Учти, что первая пуля - твоя. И не вякай. Я не судья, я сказал только то, что мне кажется. Думаю, следствие само разберётся. А мне очень нужны деньги, те самые, за которые ты меня так жестоко подставил. Что - думал, что и меня и сына убьют? Молчи! Где деньги?
   - Деньги здесь. Но где мой сын? - отвечаю я громким шёпотом.
   - Тебе придётся поверить мне на слово. И я меняю условия. Сначала ты отдаёшь мне деньги, а потом я отпускаю твоего сына.
   - А где гарантии?
   - В часовой мастерской, - фыркает Соколик. - Нет гарантий. Но и выбора у тебя тоже нет. Ты отдаёшь мне деньги, а я, поскольку не верю тебе, передаю твоего сына ментам. На всякий случай, чтобы с ним ничего по дороге домой не случилось.
   - Но если ты думаешь, что я хотел убить его, то почему возвращаешь мне его?
   - Да потому, что если даже на тебя сейчас ничего не найдут, то после ты не сможешь повторить такую попытку. В любом твоём действии против сына, как бы ты его не обставил, будут подозревать в первую очередь тебя. Так что тебе придётся его поберечь. И хватит бесед. Давай деньги, и я пойду. Мне ещё поспать надо.
   - Как же ты сюда попал? В соседних комнатах полно охраны.
   - Я же говорил, что был не последним учеником. В окно.
   - Но ведь здесь...
   - Этаж - это мои проблемы. И как я проник - тоже мои. А вот твои проблемы - отдать мне деньги. Итак?
   Я наклонился, пошарил рукой под тахтой и достал чемоданчик, который так и лежал там с самой злополучной субботы.
   - Я могу не считать? - спросил он.
   - А какой мне смысл тебя обманывать? - устало вздохнул я. - Ты же будешь иметь возможность всё проверить. Когда я смогу увидеть своего сына?
   - Если твой чемоданчик без фокусов, то завтра к вечеру сын будет с тобой. И я очень хотел бы ошибиться по твоему поводу. Мы больше не увидимся, прощай. Но учти, я постараюсь в будущем проследить за судьбой мальчика. И если с ним что-то случится, смотри, твоим судом буду я. Постарайся не шуметь после того, как я тебя покину, минуты три-четыре хотя бы. Понял?
   Я уже привычно кивнул головой. На меня неожиданно напала жуткая апатия. Я сидел на тахте в какой-то прострации, наблюдая как Соколик тенью метнулся к окну, и исчез, словно его и не было в этой комнате. Я даже подумал, что мне просто приснился новый сон, но тут же сообразил, что не сплю. Молча посидел на тахте, потом подошёл к окну, чтобы закрыть его, и увидел на подоконнике маленький якорёк, с острыми крючками, который впился в подоконник, а от этого якорька уходил вниз, в холодную и мокрую темноту тонкий капроновый шнур. Я намотал его на якорёк и закрыл окно. Потом сел с ногами на тахту, закинув якорёк под неё, и сидел до самого утра так, глядя в задернутое шторой окно, подложив под спину подушку.
   Я сидел и просто смотрел. Никаких мыслей у меня не было. Я ничего не чувствовал, мне было как-то всё безразлично. Завтра... Нет, уже сегодня всё кончится. Боже мой, как я устал. Как я устал. Мне даже было всё равно, как всё закончится. Лишь бы закончилось. Сил у меня ни на что не было.
   Так сидя я и задремал. И впервые за все эти дни мне больше не снился этот мерзкий сон.
   Потихоньку я сполз с подушки, свернулся калачиком, забился под одеяло и уснул совершенно счастливый оттого, что мне впервые за несколько последних длинных дней и ночей ровным счётом ничего не снилось.
   Спал я, судя по всему, долго, потому что проснулся от пронзительного телефонного звонка. Я потянулся, не сразу вспомнив, что произошло ночью, а вспомнив, усомнился: было ли это? За дверью осторожно кашлянули основательно осточертевшие мне за это время охранники. Я все эти дни жил, ощущая себя куклой в витрине универмага, которую выставили, беспомощную, на всеобщее обозрение и обсуждение, лишив её права голоса.
   Телефон звонил, не переставая. Я проигнорировал его, всё ещё пытаясь уточнить для себя, приснилась мне эта фантастическая встреча с Соколиком, или она была на самом деле.
   Телефон, наконец, заткнулся, кто-то из охранников, устав натужно кашлять, решился сам взять трубку. А я полез под тахту, шаря там в темноте рукой. Чемоданчика я там, естественно, не обнаружил, зато больно укололся об острое жальце якорного крючка. И понял, что Соколик мне не приснился.
   В двери осторожно постучали.
   - Тоже мне, охрана, - подумал я пренебрежительно. - Соколик проник в квартиру в доме, который был от подъезда до квартиры набит охранниками, как кильками пряного посола.
   - Что там случилось? - откликнулся я, не желая молчанием потревожить охранников и поднять в доме переполох, подумают ещё, что мне горло перерезали ночью.
   - Денис Петрович, вам сестра звонит, - раздался за дверями повеселевший голос охранника. - Будете с ней разговаривать, или попросить позвонить попозже?
   - Сейчас возьму трубку, - отозвался я, протягивая руку к аппарату, который находился у меня в комнате.
   Сняв трубку, я секунду помолчал, ожидая пока положит свою трубку охрана, и сказал:
   - Алёна? Я тебя слушаю. Что-то случилось?
   - Доброе утро, Данька. Интересная у нас с тобой жизнь пошла, звоним друг другу в том случае, если что-то случается, хотя, кажется, с нами уже случилось всё самое кошмарное и страшное, что только могло произойти.
   - А ты хочешь сказать, что позвонила мне специально для того, чтобы пожелать доброго утра?
   - Не паясничай, Данька. Тебе это не идёт. А звоню я вот по какому поводу. Только что я ходила за покупками в магазин, отсутствовала где-то около часа, вернулась - смотрю: в почтовом ящике что-то лежит. Открыла, а там конверт, не запечатанный. Большой такой, со штампами. Я посмотрела, в нём бумаги. Вернее, ксерокопии бумаг. И бумага эта ни что иное, как официальное свидетельство историко-архивного института, сделанное по индивидуальному заказу, в котором расчерчено и расписано генеалогическое дерево нашей фамилии, и фамилии мамы, с подробнейшей поадресной справкой о живых в настоящее время родственниках.
   - Что за бред? - не сразу понял я. - Откуда такая справка? Это какая-то провокация, бред собачий. Выброси немедленно, если у тебя найдут такую бумагу - тебя затаскают...
   - Это тебя затаскают, Даня. Ты меня не дослушал, наберись, пожалуйста, терпения. Там была приложена ксерокопия счёта за проделанную институтом работу по нахождению, проверке, обработке и классификации данных.
   - Алёна, это чистейшей воды провокация. Это самая настоящая грязная подделка и явная подставка. Выброси немедленно эти бумаги. Немедленно!
   - Подожди, Денис. Подожди. Я понимаю тебя, потому что я сама сначала тоже точно так и подумала, не стала сразу звонить тебе, а позвонила в этот самый историко-архивный институт. Я сказала им, что получила такой-то отчёт, но я не заказывала, и хотела бы выяснить, не розыгрыш ли это, и как быть с оплатой. И знаешь что мне ответили, когда всё проверили?
   - Как я могу знать, что ответили тебе по телефону? Это же тебе ответили, а не мне.
   - Так вот, мне сказали, что заказ был сделан от твоего имени, они даже паспортные данные твои продиктовали.
   - Ещё раз повторяю, что это бред сивой кобылы и отвратительная провокация.
   - Ты не кипятись, а слушай. Самое главное - то, что счёт направлялся на твоё имя, и был полностью оплачен. Они сказали, что сейчас многие интересуются своим прошлым. А мой родственник, это про тебя, как видно решил сделать мне подарок, отправив эти бумаги мне домой по почте.
   - Я ещё раз повторяю, что всё это какое-то недоразумение, а скорее всего - провокация.
   - Тогда немедленно приезжай. Ты не понял самое главное: они сказали, что счёт был отправлен на твоё имя и оплачен. Ты понимаешь меня? Оплачен!
   - Я всё понял, Алёна. Будь дома, я сейчас выезжаю.
   - А если это провокация и придут с обыском? Может быть, есть смысл уничтожить эти бумаги?
   - Ты же сама сказала, что это всего лишь ксерокопия.
   - И что это значит?
   - Это значит, что если это провокация, тогда непременно есть ещё и другие копии, если нас, вернее, меня, хотят подставить, то эта бумага существует не в единственном экземпляре. Ничего не делай с бумагами, пускай будут. Я сейчас приеду. Не забывай. что иногда отсутствие доказательства и есть лучшее доказательство. Я уже выезжаю.
   Всё моё улучшившееся настроение мгновенно улетучилось. Я-то думал, что всё заканчивается, как и мой сон, но оказалось, что ничего ещё не кончено. Кто-то слишком много про меня знает и кому-то очень хочется достать меня. Ну что же, посмотрим. Я не первый день на свете живу.
   Я встал и пошёл умываться, на ходу буркнув приветствие охранникам и скептически ухмыльнулся, вспомнив ночной визит Соколика. Принял душ и долго растирался полотенцем, потом тщательно причесался перед запотевшим зеркалом, вышел в комнату, свернул простыни, плед и подушку, запихнул в стенной шкаф, быстро оделся, постоял перед окном, думая, как отвязаться от назойливой охраны. Мне не хотелось, чтобы они тащились за мной хвостом и присутствовали при разговоре с сестрой. Я долго ломал голову, ходил из угла в угол и никак не мог придумать уловку, которая помогла бы мне избавиться от настырной, но малоэффективной, как я теперь считал, охраны.
   Ничего на ум не приходило. Я присел на тахту, посмотрел в окно и вдруг понял, что я сделаю. Решительно подошёл к окну, посмотрел вниз, окна выходили на задний фасад дома, уже хорошо. Вот только высоковато, но ничего, зажмурюсь.
   Я вышел к охранникам, попросил не тревожить меня в течение часа, сказав, что мне нужно приготовить срочный отчёт, и вернулся в комнату, плотно прикрыв двери. Достал из-под тахты якорёк с намотанным на него шнуром, проверил карманы, взял ли я ключи от машины, и открыл окно.
   Почему-то сразу закружилась голова, комната покачнулась, и я ухватился за подоконник. Но поборол себя, отгоняя страх и стараясь не смотреть вниз стал прилаживать якорёк, кулаком забивая его зубцы поглубже в дерево, мне всё казалось, что его стальные когти плохо уцепились. Наконец, вспомнив, что Соколик вообще просто забросил его снизу, махнул рукой и сбросил шнур вниз. Он скользнул, разматываясь змейкой вперёд хвостиком, и затрепетал на ветру. На улице всё ещё было холодно. И когда же весна?
   Я перекинул ногу, и повис над землёй, держась за подоконник, нашаривая одной рукой капроновый тросик. Вот я его нащупал, ухватился, упираясь носками скользящих ботинок в стенку, перехватил второй рукой, тросик скользнул в мгновенно вспотевших от страха ладонях, и я сам заскользил вниз, замирая от страха, испугавшись, что сорвусь, соскользну. Но опасения мои были напрасны. Тросик не выскользнул из моих рук, но зато соскользнул с ноги ботинок и полетел вниз, я забылся и глянул вслед ему, и тут же голова опять закружилась, в глазах стало черным черно и я заскользил вниз с удвоенной скоростью, последним усилием воли пытаясь удержать сами собой разжимающиеся пальцы на этом, казалось ожившем, шнуре.
   Мне удалось удержаться, но пяткой той ноги, с которой слетел ботинок, я сильно ударился о мёрзлую землю. Постоял немного под окнами, глянул вверх, передёрнул плечами и огляделся по сторонам, отыскивая ботинок.
   Приведя себя немного в порядок, я направился к машине, которая стояла напротив подъезда. Оглядевшись по сторонам я быстро открыл машину и уже собирался нырнуть в салон, чтобы поскорее уехать отсюда, как меня окликнули. Я поднял голову и видел вышедшего на крыльцо охранника:
   - Денис Петрович, - удивлённо спросил он, - как же вы вышли? И где ваша охрана?
   Чертыхаясь про себя и проклиная бдительность охранника, я забормотал, что охрана осталась на шоссе, в машине, а я заехал за своей, понадобилась ещё одна машина. Так что вышел я из дома рано утром, ещё до смены охраны, поэтому он меня и не видел и не мог видеть.
   Охранник несколько успокоился, но всё же топтался на крыльце, не решаясь уйти на свой постоянный пост. Что-то удерживало его. Мне помогло, я думаю, то, что я был в дорогом костюме, он оглядел меня, поёжился от холода и пошёл в подъезд, всё же оглядываясь на меня. А я помахал ему рукой, сделав фальшивую улыбку, сел за руль и рванул поскорее отсюда.
   Сестра моя жила в районе Таганки, на Воронцовской улице. Движение там было одностороннее, и я заезжал обычно через переулок. Так я сделал и в этот раз, только мне пришлось остановиться у светофора. В нетерпении я стучал пальцами по рулю, и посматривал на часы. Светофор на удивление долго не менял огни. Я завертел головой по сторонам,
   собираясь нарушить, и тут в кабину ко мне постучали. Я повернул голову направо и немало удивился:
   - Ты что тут делаешь? А где...
   Вместо ответа в лицо мне уставился ствол пистолета.
   Капранов Михаил Андреевич, частный детектив.
   Москва, улица Малая Бронная, дом 14/2 квартира 6.
   Понедельник, 9 марта.
   12 часов 24 минуты.
   - Михаил Андреевич, вас, - позвал из прихожей Артур.
   Когда я вышел, он протянул мне трубку, успев шепнуть, прикрывая ладонью мембрану:
   - Алёна.
   И сделал удивлённые глаза.
   Я тоже немного удивился, и что самое странное, я заметно волновался. Этого ещё мне только не хватало! Я рассердился на себя, на Артура, который посматривал на меня почему-то сочувственно, как на мальчика, у которого эскимо упало с палочки на грязную землю. И, конечно же, рассердился на Алёну, которая словно почувствовав, что я изменил к ней отношение, сама перестала звонить и больше не приезжала в гости.
   В горле у меня жутко пересохло, и я громко откашлялся, но при этом совсем забыл, что уже держу трубку, отчего засмущался, и буркнул совсем не любезно, и заговорил с ней совсем не так, как мне самому хотелось бы:
   - Я слушаю. Подполковник Капранов слушает...
   Боже! Какой идиот! Я готов был сквозь землю провалиться. И как таких дурней земля терпит?
   - Здравствуйте, подполковник, - невесело как-то усмехнулась на другом конце провода Алёна.
   И мне вдруг стало так жалко её. Почему - я и сам себе не смог бы вразумительно объяснить. Жалко - и всё тут. Я просто почему-то представил себе её одну в квартире, маленькую и беспомощную, хотя и приученную быть сильной. Наверное, это трудно для женщины - всегда быть сильной.
   - Я слушаю вас внимательно, Алёна. У вас что-то случилось? Аллё! Я слушаю вас, говорите!
   На мгновение мне показалось, что нас разъединили, но мне это только показалось, просто пауза затянулась слишком надолго.
   - Понимаете, Михаил Андреевич, скорее всего я беспокою вас по пустякам, но я утром договаривалась с братом о встрече, он должен был бы давно приехать, но его нет.
   - Может быть, он ещё дома? Позвоните ему и попросите у охраны проверить, возможно, он по каким-то причинам задержался, и не смог вовремя предупредить вас. И не беспокойтесь, он сейчас без охраны не выходит.