— Что за оружие? — спросил Тони Спеск.
Джо поднес стакан с «Сингапурской пращой» к носу и вдохнул винные пары.
— Никто не знает. Потому это и секрет. Мне надо в уборную.
— Валяй в штаны, — не допускающим возражений тоном велел Спеск.
Сержант уже вырубился, и некому было заметить, что сам Спеск совсем не пьет.
— Ладно, одну минутку... — сказал Джо. — Ну вот. О'кей. Теперь — порядок. Может, эта штука читает мысли. Никто не знает.
— И вы нашли ее? — продолжал допытываться Спеск.
— У-ух, мокро, — поежился человек, которому Америка платила тридцать две тысячи долларов в год за то, чтобы он защищал ее интересы в любой точке мира, с помощью своего высокого интеллекта, хитрости и самодисциплины.
— Высохнет, — успокоил его Спеск. — Так ты нашел ее?
— Слишком поздно, — ответил Джо.
— Почему?
— Потому что я обошелся штанами, — сказал агент самой привилегированной из всех спецслужб со времен Преторианской гвардии императора Нерона.
— Да нет. Это я про секретную штуковину — почему слишком поздно?
— Она исчезла. Мы ее не нашли. И вообще мы про нее узнали только потому, что ее стали искать немцы из Восточной Германии.
— Так, а мы ничего не знали, — пробормотал Спеск. Что ж, они заплатят за это предательство по отношению к России. Очевидно, кто-то из бывших гестаповцев, работающих ныне на восточногерманскую разведку, вспомнил, что покойничек изобрел какое-то устройство, и восточные немцы отправились на его поиски, ничего не сообщив об этом КГБ, а американцы их засекли и сами принялись искать, а потом уже и все остальные подключились.
Разумеется, существовала возможность, что американцы просто подбросили какую-то пустышку, чтобы заставить агентов из разных стран раскрыть себя. Но Спеск отмел это. Если иностранный агент попадается, его держат обычно, чтобы поторговаться. Иллюзии времен холодной войны давно канули в прошлое, и никто уже не надеется полностью перекрыть каналы проникновения в страну иностранных разведчиков.
Слишком уж много мер предосторожности было принято. Движение тут очень напряженное. Зачем его перекрывать? Можно было бы просто установить наблюдение. Нет-нет, вся эта история с изобретением смахивает на правду. Во всяком случае, сами американцы в нее верят. Но к чему такая суета? Изобретение, сделанное тридцать лет тому назад, не может иметь большой практической значимости. Тридцать лет назад не было детекторов лжи, не было машин, устанавливающих обратную связь на биологическом уровне, не было пентотала натрия. И вся эта затея с проникновением в Америку оказалась пустой поездкой за устаревшим изобретением. Спеск чуть было не расхохотался. Чего он искал? Возможности заглянуть в мозг человеку и посмотреть, что там происходит? Обычно там происходит нечто бессвязное и бессмысленное.
А снаружи Натан спал на заднем сиденье автомобиля. Движение машин возле ресторана было необычайно оживленным. Впрочем, нет. Самым обычным.
Спеск судил по меркам Москвы, где машин гораздо меньше. Спеск чувствовал себя неуютно.
Этот цээрушник Джо был отпущен с дежурства. А операция началась всего десять дней назад. Значит, это не отпуск. Минимальный срок, на который ЦРУ задействует своих людей, — двадцать дней. Или — что чаще всего — до завершения операции.
Итак, Джо получил отпуск, потому что операция закончена. Американцы не нашли того, что искали, и просто отзывали отсюда сотрудников ЦРУ.
Значит, Спеску придется самому взглянуть на место действия.
Спеск редко терял спокойствие, но в этот вечер он был по-настоящему встревожен. Он разбудил Натана и отдал ему пистолет.
— Натан, я возвращаю тебе пистолет. Пока ни в кого не стреляй. Я обещаю тебе, что очень скоро ты пустишь его в ход. Мне бы не хотелось прятать пистолет из-за того, что ты выстрелишь в кого попало. Пистолет должен быть у тебя под рукой, чтобы ты мог защитить нас обоих.
— Ну хоть один разочек, — взмолился Натан.
— Сейчас — нет! — отрезал Спеск.
Напряженно размышляя, Спеск повел свой лимузин туда, где раньше дорога была перегорожена полосатыми щитами. Щиты исчезли.
Был час ночи. Черные подростки наводняли улицы. Кое-кто из них пытался открыть двери медленно двигающегося автомобиля, но рядом со Спеском сидел Натан. И он держал пистолет. Этого было достаточно, чтобы отпугнуть мальчишек.
Спеск замедлил ход там, где раньше стоял дом. В земле была огромная яма. Он вышел из машины, Натан с пистолетом в руке последовал за ним.
Эти американцы выкопали весь фундамент. Выкопали, но так ничего и не нашли.
Спеск внимательно осмотрел края ямы и заметил следы, оставленные зубилами. Копали вручную. Значит, устройство должно быть маленьким. Если оно существует. Если оно чего-то стоит.
И тут он услышал выстрел у себя за спиной.
Натан все-таки не удержался. И выстрелил он не потому, что их жизни угрожала опасность. Он выстрелил в старика-азиата в ярко-желтом кимоно, стоявшего на противоположной стороне улицы, и белый спутник старика уже шел по направлению к ним.
У Спеска не было времени раздумывать, что делает в этом районе еще один белый человек, — тот двигался слишком быстро. Натан выстрелил еще раз — прямо в надвигающуюся на него фигуру. Натан не мог промахнуться.
И тем не менее парень оказался возле Натана и буквально прошел сквозь него еще до того, как эхо выстрела отзвенело в ушах Спеска. Движение рук человека было почти незаметным, но они метнулись вперед и назад, и покрытый темными волосами череп Натана лопнул под кончиками пальцев незнакомца, а мозги вылетели через затылок, словно начинка из трубочки с кремом.
— Спасибо, — сказал Спеск. — Этот человек едва меня не убил!
Джо поднес стакан с «Сингапурской пращой» к носу и вдохнул винные пары.
— Никто не знает. Потому это и секрет. Мне надо в уборную.
— Валяй в штаны, — не допускающим возражений тоном велел Спеск.
Сержант уже вырубился, и некому было заметить, что сам Спеск совсем не пьет.
— Ладно, одну минутку... — сказал Джо. — Ну вот. О'кей. Теперь — порядок. Может, эта штука читает мысли. Никто не знает.
— И вы нашли ее? — продолжал допытываться Спеск.
— У-ух, мокро, — поежился человек, которому Америка платила тридцать две тысячи долларов в год за то, чтобы он защищал ее интересы в любой точке мира, с помощью своего высокого интеллекта, хитрости и самодисциплины.
— Высохнет, — успокоил его Спеск. — Так ты нашел ее?
— Слишком поздно, — ответил Джо.
— Почему?
— Потому что я обошелся штанами, — сказал агент самой привилегированной из всех спецслужб со времен Преторианской гвардии императора Нерона.
— Да нет. Это я про секретную штуковину — почему слишком поздно?
— Она исчезла. Мы ее не нашли. И вообще мы про нее узнали только потому, что ее стали искать немцы из Восточной Германии.
— Так, а мы ничего не знали, — пробормотал Спеск. Что ж, они заплатят за это предательство по отношению к России. Очевидно, кто-то из бывших гестаповцев, работающих ныне на восточногерманскую разведку, вспомнил, что покойничек изобрел какое-то устройство, и восточные немцы отправились на его поиски, ничего не сообщив об этом КГБ, а американцы их засекли и сами принялись искать, а потом уже и все остальные подключились.
Разумеется, существовала возможность, что американцы просто подбросили какую-то пустышку, чтобы заставить агентов из разных стран раскрыть себя. Но Спеск отмел это. Если иностранный агент попадается, его держат обычно, чтобы поторговаться. Иллюзии времен холодной войны давно канули в прошлое, и никто уже не надеется полностью перекрыть каналы проникновения в страну иностранных разведчиков.
Слишком уж много мер предосторожности было принято. Движение тут очень напряженное. Зачем его перекрывать? Можно было бы просто установить наблюдение. Нет-нет, вся эта история с изобретением смахивает на правду. Во всяком случае, сами американцы в нее верят. Но к чему такая суета? Изобретение, сделанное тридцать лет тому назад, не может иметь большой практической значимости. Тридцать лет назад не было детекторов лжи, не было машин, устанавливающих обратную связь на биологическом уровне, не было пентотала натрия. И вся эта затея с проникновением в Америку оказалась пустой поездкой за устаревшим изобретением. Спеск чуть было не расхохотался. Чего он искал? Возможности заглянуть в мозг человеку и посмотреть, что там происходит? Обычно там происходит нечто бессвязное и бессмысленное.
А снаружи Натан спал на заднем сиденье автомобиля. Движение машин возле ресторана было необычайно оживленным. Впрочем, нет. Самым обычным.
Спеск судил по меркам Москвы, где машин гораздо меньше. Спеск чувствовал себя неуютно.
Этот цээрушник Джо был отпущен с дежурства. А операция началась всего десять дней назад. Значит, это не отпуск. Минимальный срок, на который ЦРУ задействует своих людей, — двадцать дней. Или — что чаще всего — до завершения операции.
Итак, Джо получил отпуск, потому что операция закончена. Американцы не нашли того, что искали, и просто отзывали отсюда сотрудников ЦРУ.
Значит, Спеску придется самому взглянуть на место действия.
Спеск редко терял спокойствие, но в этот вечер он был по-настоящему встревожен. Он разбудил Натана и отдал ему пистолет.
— Натан, я возвращаю тебе пистолет. Пока ни в кого не стреляй. Я обещаю тебе, что очень скоро ты пустишь его в ход. Мне бы не хотелось прятать пистолет из-за того, что ты выстрелишь в кого попало. Пистолет должен быть у тебя под рукой, чтобы ты мог защитить нас обоих.
— Ну хоть один разочек, — взмолился Натан.
— Сейчас — нет! — отрезал Спеск.
Напряженно размышляя, Спеск повел свой лимузин туда, где раньше дорога была перегорожена полосатыми щитами. Щиты исчезли.
Был час ночи. Черные подростки наводняли улицы. Кое-кто из них пытался открыть двери медленно двигающегося автомобиля, но рядом со Спеском сидел Натан. И он держал пистолет. Этого было достаточно, чтобы отпугнуть мальчишек.
Спеск замедлил ход там, где раньше стоял дом. В земле была огромная яма. Он вышел из машины, Натан с пистолетом в руке последовал за ним.
Эти американцы выкопали весь фундамент. Выкопали, но так ничего и не нашли.
Спеск внимательно осмотрел края ямы и заметил следы, оставленные зубилами. Копали вручную. Значит, устройство должно быть маленьким. Если оно существует. Если оно чего-то стоит.
И тут он услышал выстрел у себя за спиной.
Натан все-таки не удержался. И выстрелил он не потому, что их жизни угрожала опасность. Он выстрелил в старика-азиата в ярко-желтом кимоно, стоявшего на противоположной стороне улицы, и белый спутник старика уже шел по направлению к ним.
У Спеска не было времени раздумывать, что делает в этом районе еще один белый человек, — тот двигался слишком быстро. Натан выстрелил еще раз — прямо в надвигающуюся на него фигуру. Натан не мог промахнуться.
И тем не менее парень оказался возле Натана и буквально прошел сквозь него еще до того, как эхо выстрела отзвенело в ушах Спеска. Движение рук человека было почти незаметным, но они метнулись вперед и назад, и покрытый темными волосами череп Натана лопнул под кончиками пальцев незнакомца, а мозги вылетели через затылок, словно начинка из трубочки с кремом.
— Спасибо, — сказал Спеск. — Этот человек едва меня не убил!
Глава 4
— Всегда рад помочь чем могу, — сказал Римо блондину, державшемуся поразительно спокойно для человека, которому насколько секунд назад грозила смертельная опасность.
Темноволосый коротышка с пистолетом удобно и навсегда устроился на тротуаре, и никакие мысли его больше не беспокоили, поскольку его мыслительный аппарат веером раскинулся по асфальту вокруг головы. На улице стоял неистребимый запах молотого кофе, по наблюдениям Римо свойственный всем трущобам. Они пахнут кофе, прогорклым кофе, даже если его в районе никто не пьет. Ночная прохлада на Уолтон-авеню уже несла в себе влажную духоту — предвестник летней жары. Римо, как обычно, был одет в легкие брюки-слаксы, мокасины и футболку.
— Как вас зовут? — спросил Римо.
— Спеск. Тони Спеск. Я продаю электробытовые приборы.
— А что вы делаете тут?
— Да ехал себе по городу, и тут этот тип вломился ко мне в машину, ткнул в затылок пистолет и велел ехать сюда. А когда увидел вас, то почему-то открыл пальбу. Так что спасибо тебе еще раз, дружище.
— Не стоит благодарности, — сказал Римо. Блондин был слишком разодет. Да еще в розовом галстуке. — Машина твоя?
— Да, — ответил Спеск. — А ты кто? Из полиции?
— Нет.
— А вопросы задаешь, как полицейский.
— Я еще и не такие вопросы могу задать. Вообще-то я продаю желатин и клубнику в шоколаде и крем шоколадно-миндальный.
— Ого? — выразил вежливое удивление Спеск. — Звучит заманчиво.
— Но не так заманчиво, как тапиока, — сказал Римо. — Тапиока — просто сказка.
Парень, разумеется, врет. Не затем он приехал в Штаты из Канады — номер у машины канадский, — чтобы торговать электроприборами. И тот, второй, вышел из машины не сразу после старины Тони Спеска, а чуть позже, явно обеспечивая ему прикрытие. Это было очевидно, потому что крыши и окна окрестных домов интересовали его куда больше, чем человек, который сейчас изображал из себя его жертву.
А потом он увидел Чиуна, резко развернулся и выстрелил. Выстрелил без всякой причины. Он не знал, ни кто такой Чиун, ни кто такой Римо. Просто выстрелил. И это очень странно. Ясно одно: убитый был телохранителем светловолосого Тони Спеска. В этом не могло быть никаких сомнении.
— Помощь нужна? — спросил Римо.
— Нет-нет. А тебе? Слушай, приятель, мне понравилось, как ты двигался. Ты профессиональный спортсмен?
— Вроде того, — сказал Римо.
— Я могу предложить тебе вдвое против того, что тебе платят сейчас. Ты уже не молод. Твоя карьера заканчивается.
— В моем виде спорта, — сказал Римо, — начало карьеры — полсотни лет. Зачем я тебе?
— Да я просто подумал, что человек с твоими способностями может сделать хорошие деньги. Только и всего.
— Слушай, — сказал Римо. — Я, конечно, не верю ни единому твоему слову. Но я слишком занят, чтобы долго разбираться с тобой, а потому — просто затем, чтобы узнать тебя издалека при следующей встрече и, может, чуть поубавить тебе прыти... — Римо очень нежно хлопнул правой ладонью Спеска по колену.
И Спеск вдруг припомнил, как однажды у него на глазах лопнула гусеница танка и отскочившим звеном перебило колено стоявшему рядом солдату. И голень оказалась соединенной с бедром одной узкой полоской кожи. Тогда кусок железа летел с такой скоростью, что его почти не было видно. Рука этого парня двигалась еще быстрее, и Спеск почувствовал резкую, опустошающую боль в левом колене, но, даже падая на мостовую и задыхаясь от боли, он уже понимал, что должен заполучить этого парня для матери-Родины. Такой человек стоит куда больше, чем любая идиотская игрушка, изобретенная тридцать лет назад. Спеску никогда не доводилось видеть, чтобы человек двигался так, как этот парень. Он двигался не лучше, чем другие; он двигался совершенно иначе.
И этот двадцатичетырехлетний офицер КГБ, самый молодой полковник в России, оставшись практически без ноги, падая на тротуар, принял решение, какое не осмелился бы принять никакой другой полковник. Он решил заполучить на службу Советской Родине этого парня. Может, тупицы чином повыше, сразу этого не оценят, но рано или поздно даже они поймут, что этот человек ценнее любых машин и приборов.
Спеск пополз к машине, обливаясь слезами, и с трудом отъехал. Он найдет в Нью-Йорке соотечественников, которые обеспечат ему врачебную помощь. Оставаться здесь без Натана, со сломанной ногой было небезопасно.
Римо вернулся к машине. Черный подросток скакал рядом, схватившись за запястье. Судя по всему, он попробовал дернуть Чиуна за бороду и, к своему разочарованию, тут же понял, что перед ним вовсе не немощный старый раввин.
— До каких глубин пала твоя страна! Какая неописуемо ужасная низость! — сказал Чиун.
— Что случилось?
— Это существо осмелилось прикоснуться к Мастеру Синанджу. Их что, никогда не учили уважать старших?
— Меня удивляет, что он до сих пор жив, — заметил Римо.
— Мне не платят за уборку ваших улиц. Неужели тебя еще что-то удерживает в этой стране — стране, где дети смеют дотрагиваться до Мастера Синанджу?
— Папочка, меня действительно кое-что беспокоит в моей стране. Но отнюдь не страх за твою жизнь. Есть другие люди, не обладающие твоим мастерством, а потому — беззащитные. Смита заботит какая-то машинка, которую кто-то там изобрел. А меня заботит нечто иное. Старая женщина была убита, а никому до этого нет дела. Никому никакого дела, — повторил Римо и почувствовал, как горячая волна прилила к голове и руки задрожали, словно его никто никогда не учил правильно дышать. — Так не должно быть! Это несправедливо. Это отвратительно.
Чиун улыбнулся и многозначительно посмотрел на своего ученика.
— Ты многому научился, Римо. Ты научился пробуждать свое тело для жизни, хотя большинство человеческих тел в этом мире проходят весь путь от утробы матери до могилы, так ни разу и не вдохнув жизнь полной грудью. Вряд ли найдется в мире человек, который сравнится с тобой. Но в течение всех долгих и долгих веков ни одному Мастеру Синанджу не удавалось сделать то, что хочешь сделать ты.
— Что именно, папочка?
— Положить конец несправедливости.
— Я не надеюсь положить ей конец, папочка. Я просто хочу, чтобы ее было поменьше.
— Пусть будет достаточно того, что в твоем собственном сердце и в твоей родной деревне торжествует справедливость.
И Римо понял, что сейчас он в очередной раз выслушает историю Синанджу — как эта деревня была столь бедна, что в голодные годы нечем было кормить младенцев и их «отправляли спать» в холодные воды Западно-Корейского залива. Как много столетий назад первый Мастер Синанджу начал продавать свои услуги земным владыкам. И как тем самым было положено начало солнечному источнику всех боевых искусств, Дому Синанджу. И как, верно служа монархам, каждый Мастер Синанджу спасал детей. Вот в чем для Римо должна состоять справедливость.
— И каждое задание, которое ты исполняешь в совершенстве, кормит детей Синанджу, — завершил рассказ Чиун.
— Твоя деревня — орава неблагодарных бездельников, и ты сам знаешь это, — сказал Римо.
— Да, Римо, но это наши неблагодарные, — возразил Чиун и во мраке ночи поднял вверх длинный палец, подчеркивая значимость сказанного.
Вокруг было темно потому, что обитатели квартала уничтожили все уличные фонари, как только сообразили, что алюминиевые детали можно продать в утиль. По телевидению была показана специальная программа, посвященная темноте в бедных кварталах. Темнота называлась формой проявления геноцида — репрессивная система лишала негров источников света. Некий социолог провел тщательное исследование и обвинил городские власти в сговоре со скупщиками металлолома. В результате, утверждал он, специально устанавливаются такие фонари, которые легко сломать. «И снова негры приносятся в жертву ради сверхприбылей белых». Он не стал распространяться о том, кто именно ломает фонарные столбы и кто платит налоги, на средства от которых эти столбы устанавливаются.
Римо огляделся по сторонам. Чиун медленно покачал головой.
— Я собираюсь выяснить, кто убил миссис Мюллер, — сказал Римо.
— И что потом?
— Потом я прослежу за тем, чтобы справедливость восторжествовала, — заявил Римо.
— Ай-ай-ай! — запричитал Чиун. — Что за бездарное применение сил для ассасина! Моя ювелирная работа, мое драгоценное время — и все это тратится в порыве эмоций.
Обычно, столкнувшись со столь ярким проявлением глупости Запада, Чиун отгораживался от Римо завесой молчания. Но на этот раз он не стал молчать. Он спросил, какую справедливость ищет Римо. Если старушку убили молодые люди, то они отняли у нее всего несколько лет жизни. И стоит ли за это отнимать многие годы их молодых жизней? Это будет несправедливо.
Тело человека, которого убил Римо, лежало на тротуаре. Полиция прибудет утром, подумал Римо. Кое-кто из окрестных жителей видел, как я его убил, значит, кто-то мог видеть и то, как убийцы или убийца выходил из дома миссис Мюллер. А если это была целая банда, то кто-то из них наверняка разболтал об этом.
Смит сообщил некоторые подробности о приборе, который они ищут, и о работе Герда Мюллера в Германии. О смерти старушки он сказал лишь одно: ее явно убили случайные люди.
— Эй, вы! — окликнул Римо какую-то толстуху, высунувшуюся из окна. Ее огромные шаровидные груди покоились на толстых черных скрещенных руках. — Вы здесь живете?
— Не. Я просто прихожу смотреть, как живут цветные.
— Я хочу заплатить за информацию.
— Брат, — сказала женщина глубоким гортанным голосом. — Такой человек всегда найдет друзей.
Римо протянул пятерку, деньги были приняты, и женщина спросила, где остальное. Римо поднес две стодолларовые бумажки к самому ее лицу. Она попыталась схватить деньги, но Римо опустил их и снова поднял, и ей показалось, будто деньги уже были у нее в руках, а потом на мгновение растаяли в воздухе. Это ее так удивило, что она попыталась еще раз. А потом еще.
— Как ты это делаешь? — спросила женщина.
— У меня есть чувство ритма, — ответил Римо.
— А что хочешь знать?
— Здесь жила одна старая женщина, белая женщина.
— Ага. Миссис Мюллер.
— Точно.
— Убили. Я знаю, это она, ты ее ищешь. Все спрашивают.
— Знаю, знаю. Но вы не видели никого, кто в тот день входил к ней в дом? Что говорят соседи?
— Ну, об этом меня уже спрашивали. Вот. Но я не дура. Ничего не сказала. Смешно — спрашивают, спрашивают, а это — простое убийство.
— Вы ее знали?
— Не. Белые редко выходят из дому. Только в безбожные часы.
— Безбожные часы? Это когда? — удивился Римо.
— Девять утра, — пояснила женщина.
— А вы не знаете, чей это район? Какой банды? Может, они знают больше. Я хорошо плачу.
— Хочешь знать, кто убил, белый мальчик?
— Именно этого я и хочу.
— "Лорды".
— Вы точно знаете?
— Все знают. «Лорды», это их улица. Они хозяева. Их участок. И тебя убьют, белый мальчик. Лучше зайди в дом. И твой смешной желтый приятель тоже.
Римо снова поднял деньги и на этот раз позволил женщине схватить их.
Но свой конец бумажек он не отпускал.
— А почему вы можете высовываться из окна, не боясь держать его открытым, и все такое? — спросил он.
— Я черная.
— Нет, — возразил Римо. — Шпану это не остановит. Они убивают любого, кто слабее их, и цвет кожи вас не спасет.
— Я черная, и я разнесу башку любому, — заявила женщина и достала из-под подоконника обрез охотничьего ружья. — Вот мой спаситель. Четыре года назад я одному отстрелила яйца. Валялся вон там на тротуаре и выл. А потом я еще плеснула ему в глаза щелока.
— Чего? — Римо не верил своим ушам.
— Кипящего. Лучшее средство. У меня все время горшок на плите. А белые — только посмотри на них! Не ведут себя так, как уважаемые люди. Я черная. Я говорю, как говорят на улице. Отстрелила яйца и — щелок в рожу, и с тех пор живу спокойно. А ты и твой смешной дружок — лучше зайдите на ночь. А то будешь сам, как тот белый, которого ты убил. Тут больше белых не осталось, как раньше. Нет, сэр.
— Спасибо, бабуля, но я рискну. Итак, «Лорды», вы говорите?
— "Саксонские Лорды".
— Еще раз спасибо.
— Полиция знает. Они знают, кто убил. Те, что забрали тело. Очень рано, я еще не встала. Они приехали и совершили варварство. Там, в переулке. Там раньше был переулок, а теперь нет. Дом снесли. Но тогда был переулок. А мальчишки — они еще не легли спать. И они ничего плохого не хотели. Они не знали, что полиция, думали — просто белые. А эти совершили жестокость и попали парню в руку. Вот варварство!
Римо не интересовали подробности акта варварства полиции по отношению к черному парню, пытавшемуся отнять у полицейского пистолет.
— А вы знаете, кто из полицейских знает того, кто убил старушку? — спросил он.
— Я не знаю легавых по имени. Не вожусь с ними. У меня нет наркотиков, нет притона.
— Спасибо, мэм, и приятного вам вечера.
— Ты симпатичный парень. Побереги шкуру, слышь?
Этот полицейский участок в Бронксе носил прозвище Форт Могикан. Окна его были забаррикадированы мешками с песком. Когда Римо подошел к зданию, из бокового переулка выехала патрульная машина с торчащими из окон «Калашниковыми» и с ручными гранатами на приборной доске.
Римо постучал в запертую дверь участка.
— Приходите утром, — раздался голос из-за двери.
— ФБР, — произнес Римо и перебрал пальцами пачку удостоверений, которую всегда носил с собой.
Он нашел удостоверение агента ФБР со своей фотографией и поднес его к глазку двери.
— Ну, ФБР, и чего ты хочешь?
— Хочу зайти и поговорить, — сказал Римо.
Чиун огляделся по сторонам с видимым презрением.
— Признаком цивилизованности, — сказал Чиун, — является то, как мало надо людям знать о средствах самозащиты.
— Тс-с-с, — зашипел Римо.
— С тобой кто-то есть?
— Да, — ответил Римо.
— Отойдите на пятьдесят ярдов, или мы откроем огонь.
— Я хочу поговорить с вами.
— Это полицейский участок города Нью-Йорка. Мы открываемся для посетителей только в девять утра.
— Я из ФБР.
— Тогда подключись к нашим телефонам из города.
— Я хочу поговорить с вами лично.
— Патруль вернулся благополучно?
— Патрульная машина, что ли?
— Да.
— Тогда да.
— Как вам удалось добраться сюда среди ночи?
— Нормально, — сказал Римо.
— У вас что, конвой?
— Никакого конвоя. Мы одни.
— Оглядитесь по сторонам. Никого вокруг нет? За вами никто не следит?
Римо огляделся по сторонам.
— Нет. Никого, — сообщил он.
— О'кей. Заходите. Только быстро.
Дверь приоткрылась, и Римо протиснулся в щель. Чиун — за ним.
— Что это за старик? Фокусник? Тогда ясно. Это он вас сюда доставил, — сказал полицейский.
Волосы у него были темные, а лицо избороздили морщины, наложенные возрастом и постоянным напряжением. Рука его лежала на рукоятке пистолета.
Его очень заинтересовало, что это за старик в странном одеянии. И не прячет ли он под одеждой оружие. Он решил, что старик — волшебник, иначе этим двоим не удалось бы живым добраться до Форта Могикан. Звали полицейского сержант Плескофф. Он получил звание сержанта за то, что за все время службы не выстрелил ни в одного так называемого «представителя Третьего мира». Он многое знал о преступлениях и преступниках. Он видел сотни ограблений и двадцать девять убийств. И был очень близок к тому, чтобы произвести свой первый в жизни арест.
Это был американский полисмен новой формации — не громила-расист с бульдожьим лицом и тяжелым подбородком, а человек, способный вести диалог с жителями. Своим подчиненным сержант Плескофф тоже нравился. Он следил за тем, чтобы их ведомости на жалованье всегда были в порядке, и не был одним из тех ограниченных, старомодных зануд-сержантов, которые, посылая вас на дежурство, в самом деле надеются, что вы не покинете пределов штата Нью-Йорк.
Сержант ждал, не выпуская Римо и Чиуна из поля обстрела двух пулеметов, установленных на столах возле двери.
Римо показал свое удостоверение.
— Вы, вероятно, не знаете, что тем домом на Уолтон-авеню занимается ЦРУ, — сообщил Плескофф.
— Я здесь не по поводу дома на Уолтон-авеню. Я здесь по поводу убитой женщины. Старой женщины. Белой женщины.
— Ну, это уж слишком! — сердито воскликнул Плескофф. — Приходишь в такой район и ожидаешь, что полицейский участок будет открыт среди ночи, да еще спрашиваешь насчет убийства какой-то старой белой женщины. Какой именно старой белой женщины?
— Старой белой женщины, которую привязали к кровати и замучили до смерти.
— Какой именно старой белой женщины, которую привязали к кровати и замучили до смерти? Ты что, думаешь, я гений и должен помнить всех белых, убитых на моем участке? У нас для этого есть компьютеры. Мы тебе не какие-нибудь старомодные полицейские, которые теряли хладнокровие только из-за того, что кого-то замучили до смерти.
Плескофф закурил сигарету. Зажигалка у него была золотая.
— Можно мне задать вопрос? Я знал на своем веку множество полицейских, — сказал Римо, — но ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из них разговаривал так, как вы. Чем вы тут занимаетесь?
— Мы пытаемся строить между полицией и местными жителями такие взаимоотношения, чтобы они отвечали чаяниям и стремлениям общины. И я могу гарантировать, что каждый сотрудник моего отделения отдает себе отчет в том, каковы чаяния представителей Третьего мира и как... Послушай, не стой перед дверью! Иногда они стреляют через глазок.
— Снаружи никого нет, — сказал Римо.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, — сказал Римо.
— Удивительно. В мире вообще много удивительного. На днях я видел странные узоры на бумаге. Знаешь, что это было? У человека на подушечках пальцев всегда есть какое-то количество жира, и если ты к чему-нибудь прикоснешься, то оставишь след. Похоже, как если бы Ренуар линейным способом изобразил суданскую скульптуру, — сказал Плескофф.
— Это называется отпечатки пальцев, — сообщил ему Римо.
— Я не читаю детективных романов, — заявил Плескофф. — Это расистская литература.
— Я слышал, вы в участке знаете, кто убил старую белую женщину, миссис Герд Мюллер с Уолтон-авеню.
— Уолтон-авеню? Тогда это либо «Саксонские Лорды», либо «Каменные шейхи Аллаха». У нас прекрасная программа взаимоотношений с людьми из Третьего мира. Мы не только пытаемся угадать их интересы, мы служим выразителями их интересов. У нас прекрасная образовательная программа, рассказывающая о многовековой эксплуатации и угнетении чернокожего населения. Но нам пришлось ее приостановить из-за Управления здравоохранения штата.
— А что они натворили? — поинтересовался Римо.
— Типичные белые расисты. О чем они думали? Объявили, что покупают человеческие глаза для какого-то банка органов. Разве они понимали, разве их заботило, какое воздействие это окажет на юных непосредственных представителей Третьего мира? Нет. Просто взяли и объявили, что будут платить за доставленные им человеческие глаза. Даже не потрудились упомянуть, что будут покупать глаза только умерших людей. И вот наша программа рухнула.
— Не понял, — сказал Римо.
— Лейтенант полиции, который читал лекцию о том, как белые всегда грабили черных, пришел сюда и принес пару глаз. Их швырнул ему в лицо чернокожий юноша, поверивший обещаниям Управления здравоохранения. Вся эта история сильно подпортила наши взаимоотношения с местным населением.
Темноволосый коротышка с пистолетом удобно и навсегда устроился на тротуаре, и никакие мысли его больше не беспокоили, поскольку его мыслительный аппарат веером раскинулся по асфальту вокруг головы. На улице стоял неистребимый запах молотого кофе, по наблюдениям Римо свойственный всем трущобам. Они пахнут кофе, прогорклым кофе, даже если его в районе никто не пьет. Ночная прохлада на Уолтон-авеню уже несла в себе влажную духоту — предвестник летней жары. Римо, как обычно, был одет в легкие брюки-слаксы, мокасины и футболку.
— Как вас зовут? — спросил Римо.
— Спеск. Тони Спеск. Я продаю электробытовые приборы.
— А что вы делаете тут?
— Да ехал себе по городу, и тут этот тип вломился ко мне в машину, ткнул в затылок пистолет и велел ехать сюда. А когда увидел вас, то почему-то открыл пальбу. Так что спасибо тебе еще раз, дружище.
— Не стоит благодарности, — сказал Римо. Блондин был слишком разодет. Да еще в розовом галстуке. — Машина твоя?
— Да, — ответил Спеск. — А ты кто? Из полиции?
— Нет.
— А вопросы задаешь, как полицейский.
— Я еще и не такие вопросы могу задать. Вообще-то я продаю желатин и клубнику в шоколаде и крем шоколадно-миндальный.
— Ого? — выразил вежливое удивление Спеск. — Звучит заманчиво.
— Но не так заманчиво, как тапиока, — сказал Римо. — Тапиока — просто сказка.
Парень, разумеется, врет. Не затем он приехал в Штаты из Канады — номер у машины канадский, — чтобы торговать электроприборами. И тот, второй, вышел из машины не сразу после старины Тони Спеска, а чуть позже, явно обеспечивая ему прикрытие. Это было очевидно, потому что крыши и окна окрестных домов интересовали его куда больше, чем человек, который сейчас изображал из себя его жертву.
А потом он увидел Чиуна, резко развернулся и выстрелил. Выстрелил без всякой причины. Он не знал, ни кто такой Чиун, ни кто такой Римо. Просто выстрелил. И это очень странно. Ясно одно: убитый был телохранителем светловолосого Тони Спеска. В этом не могло быть никаких сомнении.
— Помощь нужна? — спросил Римо.
— Нет-нет. А тебе? Слушай, приятель, мне понравилось, как ты двигался. Ты профессиональный спортсмен?
— Вроде того, — сказал Римо.
— Я могу предложить тебе вдвое против того, что тебе платят сейчас. Ты уже не молод. Твоя карьера заканчивается.
— В моем виде спорта, — сказал Римо, — начало карьеры — полсотни лет. Зачем я тебе?
— Да я просто подумал, что человек с твоими способностями может сделать хорошие деньги. Только и всего.
— Слушай, — сказал Римо. — Я, конечно, не верю ни единому твоему слову. Но я слишком занят, чтобы долго разбираться с тобой, а потому — просто затем, чтобы узнать тебя издалека при следующей встрече и, может, чуть поубавить тебе прыти... — Римо очень нежно хлопнул правой ладонью Спеска по колену.
И Спеск вдруг припомнил, как однажды у него на глазах лопнула гусеница танка и отскочившим звеном перебило колено стоявшему рядом солдату. И голень оказалась соединенной с бедром одной узкой полоской кожи. Тогда кусок железа летел с такой скоростью, что его почти не было видно. Рука этого парня двигалась еще быстрее, и Спеск почувствовал резкую, опустошающую боль в левом колене, но, даже падая на мостовую и задыхаясь от боли, он уже понимал, что должен заполучить этого парня для матери-Родины. Такой человек стоит куда больше, чем любая идиотская игрушка, изобретенная тридцать лет назад. Спеску никогда не доводилось видеть, чтобы человек двигался так, как этот парень. Он двигался не лучше, чем другие; он двигался совершенно иначе.
И этот двадцатичетырехлетний офицер КГБ, самый молодой полковник в России, оставшись практически без ноги, падая на тротуар, принял решение, какое не осмелился бы принять никакой другой полковник. Он решил заполучить на службу Советской Родине этого парня. Может, тупицы чином повыше, сразу этого не оценят, но рано или поздно даже они поймут, что этот человек ценнее любых машин и приборов.
Спеск пополз к машине, обливаясь слезами, и с трудом отъехал. Он найдет в Нью-Йорке соотечественников, которые обеспечат ему врачебную помощь. Оставаться здесь без Натана, со сломанной ногой было небезопасно.
Римо вернулся к машине. Черный подросток скакал рядом, схватившись за запястье. Судя по всему, он попробовал дернуть Чиуна за бороду и, к своему разочарованию, тут же понял, что перед ним вовсе не немощный старый раввин.
— До каких глубин пала твоя страна! Какая неописуемо ужасная низость! — сказал Чиун.
— Что случилось?
— Это существо осмелилось прикоснуться к Мастеру Синанджу. Их что, никогда не учили уважать старших?
— Меня удивляет, что он до сих пор жив, — заметил Римо.
— Мне не платят за уборку ваших улиц. Неужели тебя еще что-то удерживает в этой стране — стране, где дети смеют дотрагиваться до Мастера Синанджу?
— Папочка, меня действительно кое-что беспокоит в моей стране. Но отнюдь не страх за твою жизнь. Есть другие люди, не обладающие твоим мастерством, а потому — беззащитные. Смита заботит какая-то машинка, которую кто-то там изобрел. А меня заботит нечто иное. Старая женщина была убита, а никому до этого нет дела. Никому никакого дела, — повторил Римо и почувствовал, как горячая волна прилила к голове и руки задрожали, словно его никто никогда не учил правильно дышать. — Так не должно быть! Это несправедливо. Это отвратительно.
Чиун улыбнулся и многозначительно посмотрел на своего ученика.
— Ты многому научился, Римо. Ты научился пробуждать свое тело для жизни, хотя большинство человеческих тел в этом мире проходят весь путь от утробы матери до могилы, так ни разу и не вдохнув жизнь полной грудью. Вряд ли найдется в мире человек, который сравнится с тобой. Но в течение всех долгих и долгих веков ни одному Мастеру Синанджу не удавалось сделать то, что хочешь сделать ты.
— Что именно, папочка?
— Положить конец несправедливости.
— Я не надеюсь положить ей конец, папочка. Я просто хочу, чтобы ее было поменьше.
— Пусть будет достаточно того, что в твоем собственном сердце и в твоей родной деревне торжествует справедливость.
И Римо понял, что сейчас он в очередной раз выслушает историю Синанджу — как эта деревня была столь бедна, что в голодные годы нечем было кормить младенцев и их «отправляли спать» в холодные воды Западно-Корейского залива. Как много столетий назад первый Мастер Синанджу начал продавать свои услуги земным владыкам. И как тем самым было положено начало солнечному источнику всех боевых искусств, Дому Синанджу. И как, верно служа монархам, каждый Мастер Синанджу спасал детей. Вот в чем для Римо должна состоять справедливость.
— И каждое задание, которое ты исполняешь в совершенстве, кормит детей Синанджу, — завершил рассказ Чиун.
— Твоя деревня — орава неблагодарных бездельников, и ты сам знаешь это, — сказал Римо.
— Да, Римо, но это наши неблагодарные, — возразил Чиун и во мраке ночи поднял вверх длинный палец, подчеркивая значимость сказанного.
Вокруг было темно потому, что обитатели квартала уничтожили все уличные фонари, как только сообразили, что алюминиевые детали можно продать в утиль. По телевидению была показана специальная программа, посвященная темноте в бедных кварталах. Темнота называлась формой проявления геноцида — репрессивная система лишала негров источников света. Некий социолог провел тщательное исследование и обвинил городские власти в сговоре со скупщиками металлолома. В результате, утверждал он, специально устанавливаются такие фонари, которые легко сломать. «И снова негры приносятся в жертву ради сверхприбылей белых». Он не стал распространяться о том, кто именно ломает фонарные столбы и кто платит налоги, на средства от которых эти столбы устанавливаются.
Римо огляделся по сторонам. Чиун медленно покачал головой.
— Я собираюсь выяснить, кто убил миссис Мюллер, — сказал Римо.
— И что потом?
— Потом я прослежу за тем, чтобы справедливость восторжествовала, — заявил Римо.
— Ай-ай-ай! — запричитал Чиун. — Что за бездарное применение сил для ассасина! Моя ювелирная работа, мое драгоценное время — и все это тратится в порыве эмоций.
Обычно, столкнувшись со столь ярким проявлением глупости Запада, Чиун отгораживался от Римо завесой молчания. Но на этот раз он не стал молчать. Он спросил, какую справедливость ищет Римо. Если старушку убили молодые люди, то они отняли у нее всего несколько лет жизни. И стоит ли за это отнимать многие годы их молодых жизней? Это будет несправедливо.
Тело человека, которого убил Римо, лежало на тротуаре. Полиция прибудет утром, подумал Римо. Кое-кто из окрестных жителей видел, как я его убил, значит, кто-то мог видеть и то, как убийцы или убийца выходил из дома миссис Мюллер. А если это была целая банда, то кто-то из них наверняка разболтал об этом.
Смит сообщил некоторые подробности о приборе, который они ищут, и о работе Герда Мюллера в Германии. О смерти старушки он сказал лишь одно: ее явно убили случайные люди.
— Эй, вы! — окликнул Римо какую-то толстуху, высунувшуюся из окна. Ее огромные шаровидные груди покоились на толстых черных скрещенных руках. — Вы здесь живете?
— Не. Я просто прихожу смотреть, как живут цветные.
— Я хочу заплатить за информацию.
— Брат, — сказала женщина глубоким гортанным голосом. — Такой человек всегда найдет друзей.
Римо протянул пятерку, деньги были приняты, и женщина спросила, где остальное. Римо поднес две стодолларовые бумажки к самому ее лицу. Она попыталась схватить деньги, но Римо опустил их и снова поднял, и ей показалось, будто деньги уже были у нее в руках, а потом на мгновение растаяли в воздухе. Это ее так удивило, что она попыталась еще раз. А потом еще.
— Как ты это делаешь? — спросила женщина.
— У меня есть чувство ритма, — ответил Римо.
— А что хочешь знать?
— Здесь жила одна старая женщина, белая женщина.
— Ага. Миссис Мюллер.
— Точно.
— Убили. Я знаю, это она, ты ее ищешь. Все спрашивают.
— Знаю, знаю. Но вы не видели никого, кто в тот день входил к ней в дом? Что говорят соседи?
— Ну, об этом меня уже спрашивали. Вот. Но я не дура. Ничего не сказала. Смешно — спрашивают, спрашивают, а это — простое убийство.
— Вы ее знали?
— Не. Белые редко выходят из дому. Только в безбожные часы.
— Безбожные часы? Это когда? — удивился Римо.
— Девять утра, — пояснила женщина.
— А вы не знаете, чей это район? Какой банды? Может, они знают больше. Я хорошо плачу.
— Хочешь знать, кто убил, белый мальчик?
— Именно этого я и хочу.
— "Лорды".
— Вы точно знаете?
— Все знают. «Лорды», это их улица. Они хозяева. Их участок. И тебя убьют, белый мальчик. Лучше зайди в дом. И твой смешной желтый приятель тоже.
Римо снова поднял деньги и на этот раз позволил женщине схватить их.
Но свой конец бумажек он не отпускал.
— А почему вы можете высовываться из окна, не боясь держать его открытым, и все такое? — спросил он.
— Я черная.
— Нет, — возразил Римо. — Шпану это не остановит. Они убивают любого, кто слабее их, и цвет кожи вас не спасет.
— Я черная, и я разнесу башку любому, — заявила женщина и достала из-под подоконника обрез охотничьего ружья. — Вот мой спаситель. Четыре года назад я одному отстрелила яйца. Валялся вон там на тротуаре и выл. А потом я еще плеснула ему в глаза щелока.
— Чего? — Римо не верил своим ушам.
— Кипящего. Лучшее средство. У меня все время горшок на плите. А белые — только посмотри на них! Не ведут себя так, как уважаемые люди. Я черная. Я говорю, как говорят на улице. Отстрелила яйца и — щелок в рожу, и с тех пор живу спокойно. А ты и твой смешной дружок — лучше зайдите на ночь. А то будешь сам, как тот белый, которого ты убил. Тут больше белых не осталось, как раньше. Нет, сэр.
— Спасибо, бабуля, но я рискну. Итак, «Лорды», вы говорите?
— "Саксонские Лорды".
— Еще раз спасибо.
— Полиция знает. Они знают, кто убил. Те, что забрали тело. Очень рано, я еще не встала. Они приехали и совершили варварство. Там, в переулке. Там раньше был переулок, а теперь нет. Дом снесли. Но тогда был переулок. А мальчишки — они еще не легли спать. И они ничего плохого не хотели. Они не знали, что полиция, думали — просто белые. А эти совершили жестокость и попали парню в руку. Вот варварство!
Римо не интересовали подробности акта варварства полиции по отношению к черному парню, пытавшемуся отнять у полицейского пистолет.
— А вы знаете, кто из полицейских знает того, кто убил старушку? — спросил он.
— Я не знаю легавых по имени. Не вожусь с ними. У меня нет наркотиков, нет притона.
— Спасибо, мэм, и приятного вам вечера.
— Ты симпатичный парень. Побереги шкуру, слышь?
Этот полицейский участок в Бронксе носил прозвище Форт Могикан. Окна его были забаррикадированы мешками с песком. Когда Римо подошел к зданию, из бокового переулка выехала патрульная машина с торчащими из окон «Калашниковыми» и с ручными гранатами на приборной доске.
Римо постучал в запертую дверь участка.
— Приходите утром, — раздался голос из-за двери.
— ФБР, — произнес Римо и перебрал пальцами пачку удостоверений, которую всегда носил с собой.
Он нашел удостоверение агента ФБР со своей фотографией и поднес его к глазку двери.
— Ну, ФБР, и чего ты хочешь?
— Хочу зайти и поговорить, — сказал Римо.
Чиун огляделся по сторонам с видимым презрением.
— Признаком цивилизованности, — сказал Чиун, — является то, как мало надо людям знать о средствах самозащиты.
— Тс-с-с, — зашипел Римо.
— С тобой кто-то есть?
— Да, — ответил Римо.
— Отойдите на пятьдесят ярдов, или мы откроем огонь.
— Я хочу поговорить с вами.
— Это полицейский участок города Нью-Йорка. Мы открываемся для посетителей только в девять утра.
— Я из ФБР.
— Тогда подключись к нашим телефонам из города.
— Я хочу поговорить с вами лично.
— Патруль вернулся благополучно?
— Патрульная машина, что ли?
— Да.
— Тогда да.
— Как вам удалось добраться сюда среди ночи?
— Нормально, — сказал Римо.
— У вас что, конвой?
— Никакого конвоя. Мы одни.
— Оглядитесь по сторонам. Никого вокруг нет? За вами никто не следит?
Римо огляделся по сторонам.
— Нет. Никого, — сообщил он.
— О'кей. Заходите. Только быстро.
Дверь приоткрылась, и Римо протиснулся в щель. Чиун — за ним.
— Что это за старик? Фокусник? Тогда ясно. Это он вас сюда доставил, — сказал полицейский.
Волосы у него были темные, а лицо избороздили морщины, наложенные возрастом и постоянным напряжением. Рука его лежала на рукоятке пистолета.
Его очень заинтересовало, что это за старик в странном одеянии. И не прячет ли он под одеждой оружие. Он решил, что старик — волшебник, иначе этим двоим не удалось бы живым добраться до Форта Могикан. Звали полицейского сержант Плескофф. Он получил звание сержанта за то, что за все время службы не выстрелил ни в одного так называемого «представителя Третьего мира». Он многое знал о преступлениях и преступниках. Он видел сотни ограблений и двадцать девять убийств. И был очень близок к тому, чтобы произвести свой первый в жизни арест.
Это был американский полисмен новой формации — не громила-расист с бульдожьим лицом и тяжелым подбородком, а человек, способный вести диалог с жителями. Своим подчиненным сержант Плескофф тоже нравился. Он следил за тем, чтобы их ведомости на жалованье всегда были в порядке, и не был одним из тех ограниченных, старомодных зануд-сержантов, которые, посылая вас на дежурство, в самом деле надеются, что вы не покинете пределов штата Нью-Йорк.
Сержант ждал, не выпуская Римо и Чиуна из поля обстрела двух пулеметов, установленных на столах возле двери.
Римо показал свое удостоверение.
— Вы, вероятно, не знаете, что тем домом на Уолтон-авеню занимается ЦРУ, — сообщил Плескофф.
— Я здесь не по поводу дома на Уолтон-авеню. Я здесь по поводу убитой женщины. Старой женщины. Белой женщины.
— Ну, это уж слишком! — сердито воскликнул Плескофф. — Приходишь в такой район и ожидаешь, что полицейский участок будет открыт среди ночи, да еще спрашиваешь насчет убийства какой-то старой белой женщины. Какой именно старой белой женщины?
— Старой белой женщины, которую привязали к кровати и замучили до смерти.
— Какой именно старой белой женщины, которую привязали к кровати и замучили до смерти? Ты что, думаешь, я гений и должен помнить всех белых, убитых на моем участке? У нас для этого есть компьютеры. Мы тебе не какие-нибудь старомодные полицейские, которые теряли хладнокровие только из-за того, что кого-то замучили до смерти.
Плескофф закурил сигарету. Зажигалка у него была золотая.
— Можно мне задать вопрос? Я знал на своем веку множество полицейских, — сказал Римо, — но ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь из них разговаривал так, как вы. Чем вы тут занимаетесь?
— Мы пытаемся строить между полицией и местными жителями такие взаимоотношения, чтобы они отвечали чаяниям и стремлениям общины. И я могу гарантировать, что каждый сотрудник моего отделения отдает себе отчет в том, каковы чаяния представителей Третьего мира и как... Послушай, не стой перед дверью! Иногда они стреляют через глазок.
— Снаружи никого нет, — сказал Римо.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, — сказал Римо.
— Удивительно. В мире вообще много удивительного. На днях я видел странные узоры на бумаге. Знаешь, что это было? У человека на подушечках пальцев всегда есть какое-то количество жира, и если ты к чему-нибудь прикоснешься, то оставишь след. Похоже, как если бы Ренуар линейным способом изобразил суданскую скульптуру, — сказал Плескофф.
— Это называется отпечатки пальцев, — сообщил ему Римо.
— Я не читаю детективных романов, — заявил Плескофф. — Это расистская литература.
— Я слышал, вы в участке знаете, кто убил старую белую женщину, миссис Герд Мюллер с Уолтон-авеню.
— Уолтон-авеню? Тогда это либо «Саксонские Лорды», либо «Каменные шейхи Аллаха». У нас прекрасная программа взаимоотношений с людьми из Третьего мира. Мы не только пытаемся угадать их интересы, мы служим выразителями их интересов. У нас прекрасная образовательная программа, рассказывающая о многовековой эксплуатации и угнетении чернокожего населения. Но нам пришлось ее приостановить из-за Управления здравоохранения штата.
— А что они натворили? — поинтересовался Римо.
— Типичные белые расисты. О чем они думали? Объявили, что покупают человеческие глаза для какого-то банка органов. Разве они понимали, разве их заботило, какое воздействие это окажет на юных непосредственных представителей Третьего мира? Нет. Просто взяли и объявили, что будут платить за доставленные им человеческие глаза. Даже не потрудились упомянуть, что будут покупать глаза только умерших людей. И вот наша программа рухнула.
— Не понял, — сказал Римо.
— Лейтенант полиции, который читал лекцию о том, как белые всегда грабили черных, пришел сюда и принес пару глаз. Их швырнул ему в лицо чернокожий юноша, поверивший обещаниям Управления здравоохранения. Вся эта история сильно подпортила наши взаимоотношения с местным населением.