Страница:
Шериф взглянул на своего юного заместителя в зеркало. Тот что-то жевал.
– Ты что, ешь что-нибудь? – удивился Уайт.
– Нет. Просто сосу леденец.
– Убирайся отсюда, парень, пока я тебя не вышвырнул. Уходи.
Приглаживая руками свои коротко остриженные волосы, шериф Уайт услышал, как хлопнула дверь. Он надел шляпу, которую перед тем повесил на рычаг писсуара, и опять вышел в вестибюль. Там он приказал собравшимся постояльцам разойтись по своим комнатам, говоря, что ситуация находится под контролем.
Хозяин мотеля стоял возле «люкса», Уайт подошел к нему.
– Не уходи далеко. Мой заместитель задаст тебе несколько вопросов.
– Шериф, не знаю, как сказать… но… понимаете, я узнал одного из этих несчастных. Они не заплатили за номер. У Них были кредитные карточки «Америкэн экспресс», я теперь некому подписать их счета…
– А что ты хочешь от меня? Один из них ведь из ваших…
– Нет, я армянин, – ответил хозяин мотеля.
– Это значит еврей, не так ли?
– Да нет. Видите ли…
– Ты выглядишь как настоящий еврей.
– Но я не еврей…
– Что ты мелешь, бэби, ты же совсем как они. А теперь держись подальше от этого номера. Я иду туда. Ты видел их?
– Да.
– Ужасно, а?
– Когда некому подписать счета, это ужасно… Понимаете, мотель «Ковбой» – рискованный бизнес…
Шериф Уайт захлопнул за собой дверь. Они все еще лежали на кровати с жужжавшим электрическим массажером. Оба были совершенно голые, как два младенца. Кто бы мог подумать такое о Файнштейне? Конечно, шериф Уайт называл его гомиком, но не таким же, как сейчас – голым, в постели с молодым парнем, который, судя по удостоверению личности, был Сайласом Мак-Эндрю, геологом министерства внутренних дел. Тем самым, с которым Уайт еще вчера говорил по телефону.
Шериф Уайт не отводил глаз от их колен и животов, чтобы не глядеть на их рты. Он не мог смотреть ни на их рты, ни на их головы. Он взглянул на воду, пропитавшую всю кровать возле животов этих несчастных, затем его взгляд невольно скользнул к их головам, и он опять выскочил из номера. Потому что он снова увидел двух мужчин с выдавленными через рот внутренностями, как будто они захлебнулись собственными кишками. Темно-красные органы были выдавлены из их тел, как зубная паста из тюбика.
Его предупреждали, что он может столкнуться с подобными случаями. Такая же смерть может поджидать и его самого. Но он в это не верил. До этого момента.
Уайт, шатаясь, направился в мужской туалет, где позывы на рвоту снова толкнули его к писсуару, но желудок был уже пуст, и он просто стоял, склонившись к струе стекавшей воды. Естественно, прежде чем покориться этим ужасным позывам, он снова пристроил шляпу на тот же рычаг.
Дверь туалетной комнаты распахнулась, и вошел его молодой заместитель, бормоча, что ищет шерифа, потому что фотограф уже здесь.
– Давай. Пусть делает, – промямлил Уайт.
– Нужно мне допросить хозяина мотеля? Для протокола?
– Да-а…
– А тела потом отправить, шериф?
– Да-а… Тела. – Шериф дышал с трудом.
– Еще вопрос, шеф.
– Да-а?..
– Ребята только что получили корзинку от Бинки Бергера, там отличный гуляш с соусом и сандвичи с говядиной. Если вы хотите…
– Отправь тела из мотеля! – рявкнул шериф. Он не застрелил своего заместителя прямо на месте только потому, что чувствовал себя слишком слабым.
Выбравшись из туалета на свет божий, Уайт поглядел с холма вниз. Там росла ель, дальше виднелась долина, а еще дальше – горы с пятнами разбросанных по склонам домиков, чистеньких, ярких, не стиснутых, как в других местах, тесным пространством. Шериф Уайт перевел, наконец, дыхание, к нему вновь вернулось самообладание. Мелко семеня, он прошел по посыпанной гравием обочине дороги к своему автомобилю, припаркованному в стороне. Даже приехав на официальное расследование, он не оставил машину перед мотелем – дабы показать, что здесь нечего расследовать, и чтобы позже кто-нибудь не вспомнил, что видел там черно-белый «плимут» с красной мигалкой на крыше и золотыми звездами на дверцах – служебную машину шерифа. А то пойдут всякие слухи…
А слухи могут погубить любое выборное должностное лицо.
Шериф Уайт плюхнулся на переднее сиденье, еще раз перевел дыхание и поехал к офису Первой компании развития Сан-Эквино, президентом которой был Лестер Карпвелл Четвертый. Прошел по скромному серому ковру мимо двух секретарш, сидевших за полированными столами, вошел в кабинет, отделанный деревянными панелями, и стал дожидаться Лестера Карпвелла.
Тот появился через пять минут.
– Харрис Файнштейн мертв, – выпалил Уайт, как только Карпвелл вошел в комнату.
Карпвелл, не глядя на него, сел в коричневое кожаное кресло за широким столом и уставился отсутствующим взглядом на его поверхность. Он сидел прямо под портретом Карпвелла Первого, размером более человеческого роста, и так же, как портрет, молчал.
Уайт еще немного потеребил шляпу и грузно поднялся.
– О, нет, останьтесь, – бесцветным голосом проговорил Карпвелл. – Что же все-таки случилось?
– Черт меня побери, если я знаю. Харрис и этот парень из министерства внутренних дел двадцать пять минут назад были найдены мертвыми в «Ковбое». – Шерифу Уайту не нужно было говорить: "В мотеле «Ковбой», – каждый знал, что «Ковбой» – это "мотель «Ковбой». – Голые, как новорожденные младенцы. Я разговаривал с этим Мак-Эндрю только вчера. Он беседовал с Файнштейном и, мне кажется, прибыл с ним, чтобы на месте посмотреть, что к чему. Убей меня, не понимаю, зачем они выбрали «Ковбоя» для своих гомосексуальных забав.
– Ни слова об этом не должно попасть в газеты, – проговорил Карпвелл. – Вы поставили в известность миссис Файнштейн?
– Хм… нет еще, мистер Карпвелл. Я отправился сюда, как только…
– Хорошо, я сам это сделаю.
– Не знаю, как быть с газетами. Будет много разговоров, в мотеле было немало народу и…
– Вам не надо сообщать о том, что он был найден нагим и с мужчиной.
– Да, сэр. У них были выдавлены все внутренности.
– Значит, вот как они погибли?
– Должно быть, так. Это было ужасно.
– В протоколе нужно записать, что… – мистер Лестер Карпвелл задумался.
– Что их нашли в постели с женщинами?
– Нет. Нужно написать, что они умерли от отравления. Возможно, отравились несвежей пищей еще в Вашингтоне.
– Убейте меня, но так нельзя. Я понимаю, вы – Карпвелл и вообще… Но я не собираюсь ради вас идти на уголовное преступление.
– Вы сделаете так, как я сказал, Вейд Уайт, а теперь – вон отсюда.
Какой-то момент шериф Уайт стоял неподвижно, как бы выражая молчаливый протест, затем повернулся и вышел из кабинета.
– Ты что, ешь что-нибудь? – удивился Уайт.
– Нет. Просто сосу леденец.
– Убирайся отсюда, парень, пока я тебя не вышвырнул. Уходи.
Приглаживая руками свои коротко остриженные волосы, шериф Уайт услышал, как хлопнула дверь. Он надел шляпу, которую перед тем повесил на рычаг писсуара, и опять вышел в вестибюль. Там он приказал собравшимся постояльцам разойтись по своим комнатам, говоря, что ситуация находится под контролем.
Хозяин мотеля стоял возле «люкса», Уайт подошел к нему.
– Не уходи далеко. Мой заместитель задаст тебе несколько вопросов.
– Шериф, не знаю, как сказать… но… понимаете, я узнал одного из этих несчастных. Они не заплатили за номер. У Них были кредитные карточки «Америкэн экспресс», я теперь некому подписать их счета…
– А что ты хочешь от меня? Один из них ведь из ваших…
– Нет, я армянин, – ответил хозяин мотеля.
– Это значит еврей, не так ли?
– Да нет. Видите ли…
– Ты выглядишь как настоящий еврей.
– Но я не еврей…
– Что ты мелешь, бэби, ты же совсем как они. А теперь держись подальше от этого номера. Я иду туда. Ты видел их?
– Да.
– Ужасно, а?
– Когда некому подписать счета, это ужасно… Понимаете, мотель «Ковбой» – рискованный бизнес…
Шериф Уайт захлопнул за собой дверь. Они все еще лежали на кровати с жужжавшим электрическим массажером. Оба были совершенно голые, как два младенца. Кто бы мог подумать такое о Файнштейне? Конечно, шериф Уайт называл его гомиком, но не таким же, как сейчас – голым, в постели с молодым парнем, который, судя по удостоверению личности, был Сайласом Мак-Эндрю, геологом министерства внутренних дел. Тем самым, с которым Уайт еще вчера говорил по телефону.
Шериф Уайт не отводил глаз от их колен и животов, чтобы не глядеть на их рты. Он не мог смотреть ни на их рты, ни на их головы. Он взглянул на воду, пропитавшую всю кровать возле животов этих несчастных, затем его взгляд невольно скользнул к их головам, и он опять выскочил из номера. Потому что он снова увидел двух мужчин с выдавленными через рот внутренностями, как будто они захлебнулись собственными кишками. Темно-красные органы были выдавлены из их тел, как зубная паста из тюбика.
Его предупреждали, что он может столкнуться с подобными случаями. Такая же смерть может поджидать и его самого. Но он в это не верил. До этого момента.
Уайт, шатаясь, направился в мужской туалет, где позывы на рвоту снова толкнули его к писсуару, но желудок был уже пуст, и он просто стоял, склонившись к струе стекавшей воды. Естественно, прежде чем покориться этим ужасным позывам, он снова пристроил шляпу на тот же рычаг.
Дверь туалетной комнаты распахнулась, и вошел его молодой заместитель, бормоча, что ищет шерифа, потому что фотограф уже здесь.
– Давай. Пусть делает, – промямлил Уайт.
– Нужно мне допросить хозяина мотеля? Для протокола?
– Да-а…
– А тела потом отправить, шериф?
– Да-а… Тела. – Шериф дышал с трудом.
– Еще вопрос, шеф.
– Да-а?..
– Ребята только что получили корзинку от Бинки Бергера, там отличный гуляш с соусом и сандвичи с говядиной. Если вы хотите…
– Отправь тела из мотеля! – рявкнул шериф. Он не застрелил своего заместителя прямо на месте только потому, что чувствовал себя слишком слабым.
Выбравшись из туалета на свет божий, Уайт поглядел с холма вниз. Там росла ель, дальше виднелась долина, а еще дальше – горы с пятнами разбросанных по склонам домиков, чистеньких, ярких, не стиснутых, как в других местах, тесным пространством. Шериф Уайт перевел, наконец, дыхание, к нему вновь вернулось самообладание. Мелко семеня, он прошел по посыпанной гравием обочине дороги к своему автомобилю, припаркованному в стороне. Даже приехав на официальное расследование, он не оставил машину перед мотелем – дабы показать, что здесь нечего расследовать, и чтобы позже кто-нибудь не вспомнил, что видел там черно-белый «плимут» с красной мигалкой на крыше и золотыми звездами на дверцах – служебную машину шерифа. А то пойдут всякие слухи…
А слухи могут погубить любое выборное должностное лицо.
Шериф Уайт плюхнулся на переднее сиденье, еще раз перевел дыхание и поехал к офису Первой компании развития Сан-Эквино, президентом которой был Лестер Карпвелл Четвертый. Прошел по скромному серому ковру мимо двух секретарш, сидевших за полированными столами, вошел в кабинет, отделанный деревянными панелями, и стал дожидаться Лестера Карпвелла.
Тот появился через пять минут.
– Харрис Файнштейн мертв, – выпалил Уайт, как только Карпвелл вошел в комнату.
Карпвелл, не глядя на него, сел в коричневое кожаное кресло за широким столом и уставился отсутствующим взглядом на его поверхность. Он сидел прямо под портретом Карпвелла Первого, размером более человеческого роста, и так же, как портрет, молчал.
Уайт еще немного потеребил шляпу и грузно поднялся.
– О, нет, останьтесь, – бесцветным голосом проговорил Карпвелл. – Что же все-таки случилось?
– Черт меня побери, если я знаю. Харрис и этот парень из министерства внутренних дел двадцать пять минут назад были найдены мертвыми в «Ковбое». – Шерифу Уайту не нужно было говорить: "В мотеле «Ковбой», – каждый знал, что «Ковбой» – это "мотель «Ковбой». – Голые, как новорожденные младенцы. Я разговаривал с этим Мак-Эндрю только вчера. Он беседовал с Файнштейном и, мне кажется, прибыл с ним, чтобы на месте посмотреть, что к чему. Убей меня, не понимаю, зачем они выбрали «Ковбоя» для своих гомосексуальных забав.
– Ни слова об этом не должно попасть в газеты, – проговорил Карпвелл. – Вы поставили в известность миссис Файнштейн?
– Хм… нет еще, мистер Карпвелл. Я отправился сюда, как только…
– Хорошо, я сам это сделаю.
– Не знаю, как быть с газетами. Будет много разговоров, в мотеле было немало народу и…
– Вам не надо сообщать о том, что он был найден нагим и с мужчиной.
– Да, сэр. У них были выдавлены все внутренности.
– Значит, вот как они погибли?
– Должно быть, так. Это было ужасно.
– В протоколе нужно записать, что… – мистер Лестер Карпвелл задумался.
– Что их нашли в постели с женщинами?
– Нет. Нужно написать, что они умерли от отравления. Возможно, отравились несвежей пищей еще в Вашингтоне.
– Убейте меня, но так нельзя. Я понимаю, вы – Карпвелл и вообще… Но я не собираюсь ради вас идти на уголовное преступление.
– Вы сделаете так, как я сказал, Вейд Уайт, а теперь – вон отсюда.
Какой-то момент шериф Уайт стоял неподвижно, как бы выражая молчаливый протест, затем повернулся и вышел из кабинета.
Глава седьмая
Сайлас Мак-Эндрю и Харрис Файнштейн оставили Америке подарок. Эта была обычная служебная записка Мак-Эндрю своему начальнику в управлении внутренних дел, которого всегда интересовали всякие необычные дела и случаи коррупции. Именно он собирал информацию обо всех странных событиях в Калифорнии, связанных с тектонической деятельностью в этом районе.
В своей записке Мак-Эндрю писал, что получил от Харриса Файнштейна подтверждение того факта, что кто-то нашел способ вмешиваться в природные процессы – вызывать или предотвращать землетрясения. И это не мистификация, подчеркивал Мак-Эндрю. Существует угроза страшной катастрофы в штате Калифорния. Вот почему он отправляется туда, чтобы обсудить проблему с известным профессором, работающим в этой области.
Такова была записка. Начальник, интересовавшийся всем, что происходило в Калифорнии, отослал ее тем людям, которые ориентировали его, за чем именно нужно следить, а в последнее время проявляли особый интерес к тектоническим проблемам Калифорнии. Он ни секунды не колебался, отсылая этот материал интересующимся лицам. Они выплачивали ему за услуги ежемесячно четыреста долларов, необлагаемых налогом, и устраивали внеочередное повышение по службе.
Он считал, что это люди из ФБР, ЦРУ или какой-нибудь подобной организации.
Начальник Мак-Эндрю не знал, к кому в конечном счете попадает его информация, а если бы узнал, деятельность этой организации была бы под угрозой провала. Вновь избранный президент США поручил руководить ею одному из оперативных работников ЦРУ, который, получив задание, сразу же был включен в список сотрудников, отправленных на пенсию.
Потому что деятельность эта была не совсем законной. Она несколько противоречила конституционным нормам Соединенных Штатов. Однако строгое выполнение этих норм могло в будущем ввергнуть страну в хаос. С другой стороны, отказ от них означал бы превращение страны в полицейское государство. Преступность наступала, и молодой президент создал новую организацию под кодовым названием КЮРЕ. Это название никогда не писалось на бумаге, а о деятельности организации знали только три американца: сам президент, шеф КЮРЕ и исполнитель, молодой полицейский по имени Римо Уильямс, который по легенде получил восточное имя «Шива» – «Дестроер», «Разрушитель».
То, что нельзя было делать, не нарушая конституционных норм, делала КЮРЕ. Тихо. Подкупленные свидетели внезапно и самым таинственным образом меняли свои показания. Судья, который должен был выплатить прежний должок коррумпированным элементам, вдруг обнаруживал, что он гораздо больше задолжал своей любовнице, которая вдруг требовала от него вынести справедливый приговор. Информация о коррупции в среде правительственных чиновников вроде бы совершенно случайно просачивалась в прессу с помощью человека, который получал за это второе жалованье.
Крестный отец мафиозной группировки, обладавший колоссальными деньгами и влиянием, услышав однажды шорох занавески в своей комнате, так и не увидел, что за рука нанесла удар, раздробивший ему череп. Бесследно исчезали исполнители приказов – палачи преступного синдиката.
Волна преступности, коррупции и хаоса, которая, казалось, была готова поглотить молодую великую демократию, стала наталкиваться на препятствия и отступать. Конституция выжила.
В местечке Рай, штат Нью-Йорк, в кабинете на третьем этаже санатория Фолкрофт, выходящего окнами на залив Лонг-Айленд, худощавый человек с кислым выражением лица прочитал последнюю записку Мак-Эндрю. Затем набрал номер телефона. Для соединения с абонентом, находившимся на побережье Карибского моря, ему потребовалось целых четыре минуты. Если бы кто-нибудь захотел установить, откуда звонили, оказалось бы, что звонили вовсе не из санатория Фолкрофт, а из булочной в Дулуте.
Когда его соединили, доктор Харолд Смит, директор санатория Фолкрофт и шеф КЮРЕ, услышал в трубке гудки. Затем там взяли трубку.
– Алло, – произнес Смит. – Отдых закончен.
В тысяча пятистах милях от Нью-Йорка на другом конце провода в номере гостиницы на Карибском побережье у Римо Уильямса сделалось хорошее, даже очень хорошее настроение. Отдых его утомлял. Было бы здорово опять поработать.
В своей записке Мак-Эндрю писал, что получил от Харриса Файнштейна подтверждение того факта, что кто-то нашел способ вмешиваться в природные процессы – вызывать или предотвращать землетрясения. И это не мистификация, подчеркивал Мак-Эндрю. Существует угроза страшной катастрофы в штате Калифорния. Вот почему он отправляется туда, чтобы обсудить проблему с известным профессором, работающим в этой области.
Такова была записка. Начальник, интересовавшийся всем, что происходило в Калифорнии, отослал ее тем людям, которые ориентировали его, за чем именно нужно следить, а в последнее время проявляли особый интерес к тектоническим проблемам Калифорнии. Он ни секунды не колебался, отсылая этот материал интересующимся лицам. Они выплачивали ему за услуги ежемесячно четыреста долларов, необлагаемых налогом, и устраивали внеочередное повышение по службе.
Он считал, что это люди из ФБР, ЦРУ или какой-нибудь подобной организации.
Начальник Мак-Эндрю не знал, к кому в конечном счете попадает его информация, а если бы узнал, деятельность этой организации была бы под угрозой провала. Вновь избранный президент США поручил руководить ею одному из оперативных работников ЦРУ, который, получив задание, сразу же был включен в список сотрудников, отправленных на пенсию.
Потому что деятельность эта была не совсем законной. Она несколько противоречила конституционным нормам Соединенных Штатов. Однако строгое выполнение этих норм могло в будущем ввергнуть страну в хаос. С другой стороны, отказ от них означал бы превращение страны в полицейское государство. Преступность наступала, и молодой президент создал новую организацию под кодовым названием КЮРЕ. Это название никогда не писалось на бумаге, а о деятельности организации знали только три американца: сам президент, шеф КЮРЕ и исполнитель, молодой полицейский по имени Римо Уильямс, который по легенде получил восточное имя «Шива» – «Дестроер», «Разрушитель».
То, что нельзя было делать, не нарушая конституционных норм, делала КЮРЕ. Тихо. Подкупленные свидетели внезапно и самым таинственным образом меняли свои показания. Судья, который должен был выплатить прежний должок коррумпированным элементам, вдруг обнаруживал, что он гораздо больше задолжал своей любовнице, которая вдруг требовала от него вынести справедливый приговор. Информация о коррупции в среде правительственных чиновников вроде бы совершенно случайно просачивалась в прессу с помощью человека, который получал за это второе жалованье.
Крестный отец мафиозной группировки, обладавший колоссальными деньгами и влиянием, услышав однажды шорох занавески в своей комнате, так и не увидел, что за рука нанесла удар, раздробивший ему череп. Бесследно исчезали исполнители приказов – палачи преступного синдиката.
Волна преступности, коррупции и хаоса, которая, казалось, была готова поглотить молодую великую демократию, стала наталкиваться на препятствия и отступать. Конституция выжила.
В местечке Рай, штат Нью-Йорк, в кабинете на третьем этаже санатория Фолкрофт, выходящего окнами на залив Лонг-Айленд, худощавый человек с кислым выражением лица прочитал последнюю записку Мак-Эндрю. Затем набрал номер телефона. Для соединения с абонентом, находившимся на побережье Карибского моря, ему потребовалось целых четыре минуты. Если бы кто-нибудь захотел установить, откуда звонили, оказалось бы, что звонили вовсе не из санатория Фолкрофт, а из булочной в Дулуте.
Когда его соединили, доктор Харолд Смит, директор санатория Фолкрофт и шеф КЮРЕ, услышал в трубке гудки. Затем там взяли трубку.
– Алло, – произнес Смит. – Отдых закончен.
В тысяча пятистах милях от Нью-Йорка на другом конце провода в номере гостиницы на Карибском побережье у Римо Уильямса сделалось хорошее, даже очень хорошее настроение. Отдых его утомлял. Было бы здорово опять поработать.
Глава восьмая
Харрис Файнштейн был предан земле перед лицом Бога Израилева, Царя Небесного, в присутствии самых уважаемых граждан Сан-Эквино. Большинство из них удивлялось, почему его хоронили в закрытом гробу.
Знал это только Царь Небесный. И еще шериф Вейд Уайт. И Лестер Карпвелл Четвертый.
Раввин, с тонким выразительным лицом, только недавно вышедший из стен духовной школы, каким-то образом связал кончину Харриса Файнштейна с войной во Вьетнаме.
В этом месте проповеди миссис Файнштейн бросила на него недовольный взгляд. Но раввин не обратил на нее внимания. Шериф Уайт сурово разглядывал всех, хотя этого никто не замечал. Лес Карпвелл стоял с низко опущенной головой.
Уайт продолжал оглядываться, как бы вопрошая, нет ли здесь кого-либо, кто разыскивался бы по тому или другому поводу. Но никого не находил.
Тем временем раввин говорил о том, что такое хороший человек. И что такое праведная жизнь. Он подробно рассказывал о том, что богословы назвали, после тысячелетних размышлений и споров, праведной жизнью и благой смертью.
Шериф Уайт подумал, что звучит это, конечно, здорово, но все зависит от того, как интерпретировать изречения раввина.
Голос раввина, взывавшего к Творцу всего сущего – что есть, было, и пребудет вечно, – в последний раз вознесся в чистое небо Калифорнии над кладбищем «Бет Шалом». Вибрирующие звуки древней молитвы стали как бы частью того, что люди называют «Небесами».
Эта земля, на которой они стояли, могла бы, без всякого сомнения, гордиться собой перед самими создателями Ветхого Завета. И эта же земля, на которой они стояли, была готова – если никто не помешает – исторгнуть из себя уже погребенных и сбросить в пучину Тихого океана великое множество живых, похоронить города вместе с их жителями и обратить в ничто миллионы жизней людей и животных – вот что мог совершить сдвиг земных пластов.
Если бы кто-нибудь из создателей Библии, обладавший способностью предвидеть будущее, присутствовал на похоронах Файнштейна, он мог бы написать: "Итак, предан земле Файнштейн старший, пятидесяти четырех лет от роду. И были вокруг него друзья и родные. И не ведали они, что готовила им земля, не знали того, что знали уже птицы на деревьях и кроты в земле, которые чувствовали ее содрогание.
Мужчины спали с женщинами, которым не было дано замужества, и молодые женщины отдавались свободно. Обжорство и лень царили на земле, мужчины в праздности своей желали бы не ходить, а только удобно сидеть, ублажая себя покоем.
Мужчины соединялись с мужчинами, женщины погрязли в нечистых поступках, и люди этому потворствовали. Брат поднялся на брата, бедный шел против богатого, черный против белого, иудеи и неиудеи равно пестовали ненависть в своих сердцах.
И никто не обращал взоров к Всевышнему, чья доброта так щедро одарила людей. Никто не взывал к Господу, хотя даже кладбища вещали им, что этот мир и мир, за ним грядущий, предназначены для их успокоения.
Лишь немногие предупреждали: «Покайтесь, покайтесь, покайтесь!» Но были они прокляты за свою правду, изгнаны с хулой и поношением".
– Гоните отсюда этих психов! Господи, разве эти недоношенные ублюдки не видят, что здесь идут эти чертовы похороны?! – вдруг вырвалось из уст шерифа.
Похоронная церемония застопорилась. Все уставились на Уайта. Его помощники препроводили к выходу пятерых молодых хиппи
– Простите, – пробормотал он, глупо ухмыляясь, и снял шляпу. – Кажется, я говорил слишком громко. О, еще раз извините, у вас ведь снимать шляпы не принято… Хе-хе…
На похоронах этого еще не знали, но человек по имени Римо каким-то образом уже приобрел через посредника универсальный магазин Файнштейна. Частный дом Файнштейна также был продан ему, но миссис Файнштейн не запомнила имени покупателя. В этот день она навсегда покидала Сан-Эквино, ее дочери были уже замужем и жили отдельно, а теперь, когда не стало и Харриса, здесь было слишком много примет прошлой счастливой жизни, чтобы сердце ее могло выдержать их сладостную горечь.
Друзья покойного Файнштейна обнаружили, что его универсальный магазин продан какому-то чужаку, примерно в то же самое время, когда и новый его владелец узнал о своем приобретении.
– Универсальный магазин? Вы что, свихнулись? Я ничего не смыслю в универсальных магазинах!
Римо постучал пальцами по нагретому солнцем приборному щитку арендованного автомобиля. Он не глядел на доктора Харолда В. Смита, он смотрел вперед, на чистенькую, ухоженную долину, изнывавшую под жарким калифорнийским солнцем. Смит встретил Римо в аэропорту Лос-Анджелеса; единственный свой чемодан Римо положил на заднее сиденье. Чиун ехал за ними в другом, тоже арендованном автомобиле, едва вместившем его сундуки, телевизор и видеомагнитофон.
– Вам и не нужно ничего знать об универмагах. Управляющему сказано, чтобы он вел дела в магазине до тех пор, пока вы не будете готовы принять в них участие. Скажем, через два – три месяца. Времени у вас будет достаточно. Больше даже, чем вам может потребоваться, поскольку план наш достаточно прост.
– И, как всегда, ставка в нем – моя жизнь!
– Как вам уже известно, кто-то потребовал от граждан Сан-Эквино ежемесячно выплачивать восемь тысяч долларов в качестве страховки от землетрясений. Вы наследуете положение Файнштейна в этом городе. Вас попросят участвовать в этом деле. Ведите себя так, будто слышите о нем впервые, но вместе с тем постарайтесь создать какие-нибудь осложнения для тех, кто устраивает землетрясения. Ну, а когда они возьмутся за вас… – Он не закончил фразы. – Вот-вот может разразиться национальная катастрофа. Если эти люди передумают или если их что-то вспугнет, они вызовут сильнейшее землетрясение. Это будет величайшей трагедией в нашей истории.
– Второй величайшей трагедией, – заметил Римо.
– Какая же была первой?
– Когда человек спустился с дерева, – ответил Римо Уильямс.
– Будьте посерьезней. Как вы думаете, зачем мы приставили к вам преподавателя геологии? Потому что мы уже пару месяцев следим за всем этим. И никак не можем установить, кто или что это такое. Но теперь, после убийства Файнштейна и Мак-Эндрю, дело приняло другой оборот. Люди, вызывающие землетрясения, готовы убивать.
– Почему вы думаете, что за этим действительно стоят какие-то люди? – спросил Римо. – Может быть, это совпадение.
– Нет, – сказал Смит. – Подземные толчки, как показывает изучение их частоты, прекратились по всему штату. Эти люди действительно могут вызывать и предотвращать землетрясения. Что и делает их опасными. Слишком опасными для общества.
– Не слишком ли вы полагаетесь на меня?
– Вы что-нибудь усвоили по геологии? – спросил Смит.
– Немного, – ответил Римо.
– Ладно, в этом округе есть учреждение, которое называется институтом Рихтера. Его возглавляет человек по имени доктор Сайлас Форбен. Его называют «Доктор Куэйк» – «Доктор Землетрясение». Последние пару лет у него не все в порядке с головой, но все-таки он знает о землетрясениях больше, чем кто-либо другой из ныне живущих. Мак-Эндрю и Файнштейн собирались ехать в его институт. Если вам нужно будет узнать что-нибудь относительно землетрясений, обращайтесь к нему.
– А может быть, это он их вызывает? – поинтересовался Римо.
– Может быть, – ответил Смит, но в голосе его звучало сомнение. – Держите меня в курсе всего, что вам удастся выяснить. Вероятно, мы направим сюда группу геологов, если появится что-либо по научной части. А когда они закончат работу, вам, возможно, придется позаботиться и о них…
– Вы не меняетесь, доктор Смит.
– Вы тоже не ангел, Римо.
– А я никогда и не напрашивался на эту работу. Помните, как меня ни за что ни про что обвинили в убийстве человека? Чуть ни казнили на электрическом стуле, черт возьми! Помните? И очнулся я уже в вашей тихонькой скромной организации, где подставивший меня сукин сын пудрил мне мозги, убеждая, что ради Америки можно пожертвовать жизнью. Так и вышло. Пожертвовали. Его жизнью. Помните? Знаю я все эти делишки. И знаю, что вы – сукин сын. И я тоже. Вам, конечно, на это наплевать, зато мне – нет.
Римо смотрел на цветущий сельский пейзаж Калифорнии, но не видел его. Взгляд его был обращен куда-то внутрь себя, где копилась ненависть.
– Предполагается, что Чиун поработает вместе с вами, – сказал Смит.
– Он не из тех, кто подчиняется. Тем более, что я американец.
– И что?
– Американец, но не такой как вы.
– Простите, – сказал Смит, – но вы прекрасно справляетесь со всеми поручениями.
– Это первая похвала, которую я от вас слышу, и она мне кажется омерзительной.
Вскоре они добрались до большого загородного дома с ухоженной лужайкой перед ним, кругообразной подъездной дорожкой и прекрасной керамикой в греческом стиле у входной двери. Подъездная дорожка была заставлена автомобилями. Судя по гостям, стоявшим на лужайке с бокалами в руках, прием был в самом разгаре.
– Похороны должны были состояться вчера, – произнес Смит.
– Вы что-то упомянули насчет легких, выдавленных через рот?
– Да, каким-то образом убийство связано с давлением, – ответил Смит.
Римо нашел это очень любопытным. Потом его осенило:
– А почему похороны были вчера? Что за спешка?
– По еврейским обычаям умерших хоронят в течение двадцати четырех часов. Кроме того, тело было сильно изуродовано. Вероятно, следователю потребовалось бы слишком много времени, чтобы установить причину смерти. Газеты объявили о случайном отравлении, так что делайте вид, что и вы так считаете. Между прочим, вот… – сказал Смит, незаметно передавая Римо бумажник, казавшийся подержанным, хотя Римо знал, что в действительности им еще никто не пользовался, на нем не было ни малейших признаков, которые бы выдавали его происхождение.
– Теперь вы – Римо Бломберг. Вы решили заняться бизнесом в сфере универсальной или, как они это называют, розничной торговли. Ваши родители давно умерли, оставив вам кучу денег. Вас вырастила тетя Этель из Майами Бич. Вы немного знаете этот район. Никому не давайте полного имени и адреса тети. Просто упомяните, что у вас есть тетка. Пусть вас не тревожит, что вы не будете ходить в синагогу и употреблять кошерную пищу. Вы – современный еврей. Если вас попросят сделать пожертвование – давайте, и никто не усомнится в том, что вы – еврей.
– Когда-то я знал одного израильского агента. Правда, недолго.
– Они – люди совершенно иной культуры. Не думайте об этом.
Смит свернул на подъездную дорожку, и сразу же, будто это послужило сигналом, гости начали расходиться.
– Мне кажется, они задержались здесь, чтобы выпить прощальный бокал, – предположил Смит. – Этот дом теперь ваша собственность, так же, как и универсальный магазин. Все оплачено полностью. Уже поздно, и я должен вас покинуть. А вот и Чиун.
Смит остановил машину перед домом. Сзади остановился арендованный лимузин. Водитель выскочил из машины и распахнул заднюю дверцу перед хрупким азиатом, облаченным в длинные зеленые одежды. Он помог старику дойти до входной двери. Чиун вежливо поблагодарил его. Шофер вытащил из багажника автомобиля три громадных сундука и поставил их на тротуар, рядом с уже стоящей там телевизионной аппаратурой. Потом он жестом показал старику, что тот может пока присесть на чемодан, и помог ему опуститься на багаж.
Римо покачал головой. Чиун опять разыгрывает из себя немощного старца. Он часто прибегал к этой уловке, чтобы заставить людей поднести его багаж или перетащить с места на место какие-нибудь вещи. Тем, кто на него трудился, он разумеется, не говорил, что мог бы согнуть их в бараний рог, если бы только захотел. Не сообщал он и о том, что является Мастером Синанджу, для которого все люди – не более чем двигающиеся мишени.
Однажды, когда женщина, несущая покупки Чиуна, потеряла ключи от своей машины, он так нажал на металлическую ручку дверцы, что она открылась и без ключа. Женщине он сказал, что машина была не заперта. Однако механикам в гараже потребовалась целая неделя, чтобы заменить замок.
Наслаждаясь ласковым теплом вечернего калифорнийского солнца, Чиун опять разыгрывал из себя беспомощного старика. Похоже, он даже ожидал, что его внесут в этот дом на руках.
Смит снова взглянул на часы. Римо взял с заднего сиденья свой единственный чемодан и вышел из машины. Когда он обернулся, Чиуна на сундуках уже не было. Он стоял на дорожке рядом с одетой во все черное женщиной и поклонами выражал ей свои соболезнования.
Римо взглянул на опрятную, ухоженную лужайку перед домом, на расходившихся с траурной церемонии людей, и внезапно подумал: почему люди так скорбят, когда кто-нибудь умирает, будто это случайно свалившееся несчастье? Ведь такова неизбежная доля каждого.
А что касается этих людей, подобная участь может постигнуть их очень скоро – все зависит от того, насколько успешно он, Римо, справиться с заданием. Он увидел, как семь темных птиц внезапно поднялись с тополя, будто их спугнула кошка. Но он знал, что причиной тому может быть и небольшое сотрясение почвы. Птицы чувствуют такие вещи лучше всех.
Сколько же землетрясений происходит в Калифорнии за год? Пусть даже слабых. Самых слабых смещений земной коры. А что же люди? Люди при этом – будто жучки, посаженные в бутылку, которую ребятишки заткнули пробкой. Может быть, дети вспомнят о них и приоткроют пробку, чтобы им было чем дышать. Может быть. Тогда жучки, возможно, еще поживут.
Сейчас все они – как жучки в закрытой бутылке, только проблема не в воздухе. Кто-то собирается раздавить эту бутылку ногой. Вместе с жучками.
Знал это только Царь Небесный. И еще шериф Вейд Уайт. И Лестер Карпвелл Четвертый.
Раввин, с тонким выразительным лицом, только недавно вышедший из стен духовной школы, каким-то образом связал кончину Харриса Файнштейна с войной во Вьетнаме.
В этом месте проповеди миссис Файнштейн бросила на него недовольный взгляд. Но раввин не обратил на нее внимания. Шериф Уайт сурово разглядывал всех, хотя этого никто не замечал. Лес Карпвелл стоял с низко опущенной головой.
Уайт продолжал оглядываться, как бы вопрошая, нет ли здесь кого-либо, кто разыскивался бы по тому или другому поводу. Но никого не находил.
Тем временем раввин говорил о том, что такое хороший человек. И что такое праведная жизнь. Он подробно рассказывал о том, что богословы назвали, после тысячелетних размышлений и споров, праведной жизнью и благой смертью.
Шериф Уайт подумал, что звучит это, конечно, здорово, но все зависит от того, как интерпретировать изречения раввина.
Голос раввина, взывавшего к Творцу всего сущего – что есть, было, и пребудет вечно, – в последний раз вознесся в чистое небо Калифорнии над кладбищем «Бет Шалом». Вибрирующие звуки древней молитвы стали как бы частью того, что люди называют «Небесами».
Эта земля, на которой они стояли, могла бы, без всякого сомнения, гордиться собой перед самими создателями Ветхого Завета. И эта же земля, на которой они стояли, была готова – если никто не помешает – исторгнуть из себя уже погребенных и сбросить в пучину Тихого океана великое множество живых, похоронить города вместе с их жителями и обратить в ничто миллионы жизней людей и животных – вот что мог совершить сдвиг земных пластов.
Если бы кто-нибудь из создателей Библии, обладавший способностью предвидеть будущее, присутствовал на похоронах Файнштейна, он мог бы написать: "Итак, предан земле Файнштейн старший, пятидесяти четырех лет от роду. И были вокруг него друзья и родные. И не ведали они, что готовила им земля, не знали того, что знали уже птицы на деревьях и кроты в земле, которые чувствовали ее содрогание.
Мужчины спали с женщинами, которым не было дано замужества, и молодые женщины отдавались свободно. Обжорство и лень царили на земле, мужчины в праздности своей желали бы не ходить, а только удобно сидеть, ублажая себя покоем.
Мужчины соединялись с мужчинами, женщины погрязли в нечистых поступках, и люди этому потворствовали. Брат поднялся на брата, бедный шел против богатого, черный против белого, иудеи и неиудеи равно пестовали ненависть в своих сердцах.
И никто не обращал взоров к Всевышнему, чья доброта так щедро одарила людей. Никто не взывал к Господу, хотя даже кладбища вещали им, что этот мир и мир, за ним грядущий, предназначены для их успокоения.
Лишь немногие предупреждали: «Покайтесь, покайтесь, покайтесь!» Но были они прокляты за свою правду, изгнаны с хулой и поношением".
– Гоните отсюда этих психов! Господи, разве эти недоношенные ублюдки не видят, что здесь идут эти чертовы похороны?! – вдруг вырвалось из уст шерифа.
Похоронная церемония застопорилась. Все уставились на Уайта. Его помощники препроводили к выходу пятерых молодых хиппи
– Простите, – пробормотал он, глупо ухмыляясь, и снял шляпу. – Кажется, я говорил слишком громко. О, еще раз извините, у вас ведь снимать шляпы не принято… Хе-хе…
На похоронах этого еще не знали, но человек по имени Римо каким-то образом уже приобрел через посредника универсальный магазин Файнштейна. Частный дом Файнштейна также был продан ему, но миссис Файнштейн не запомнила имени покупателя. В этот день она навсегда покидала Сан-Эквино, ее дочери были уже замужем и жили отдельно, а теперь, когда не стало и Харриса, здесь было слишком много примет прошлой счастливой жизни, чтобы сердце ее могло выдержать их сладостную горечь.
Друзья покойного Файнштейна обнаружили, что его универсальный магазин продан какому-то чужаку, примерно в то же самое время, когда и новый его владелец узнал о своем приобретении.
– Универсальный магазин? Вы что, свихнулись? Я ничего не смыслю в универсальных магазинах!
Римо постучал пальцами по нагретому солнцем приборному щитку арендованного автомобиля. Он не глядел на доктора Харолда В. Смита, он смотрел вперед, на чистенькую, ухоженную долину, изнывавшую под жарким калифорнийским солнцем. Смит встретил Римо в аэропорту Лос-Анджелеса; единственный свой чемодан Римо положил на заднее сиденье. Чиун ехал за ними в другом, тоже арендованном автомобиле, едва вместившем его сундуки, телевизор и видеомагнитофон.
– Вам и не нужно ничего знать об универмагах. Управляющему сказано, чтобы он вел дела в магазине до тех пор, пока вы не будете готовы принять в них участие. Скажем, через два – три месяца. Времени у вас будет достаточно. Больше даже, чем вам может потребоваться, поскольку план наш достаточно прост.
– И, как всегда, ставка в нем – моя жизнь!
– Как вам уже известно, кто-то потребовал от граждан Сан-Эквино ежемесячно выплачивать восемь тысяч долларов в качестве страховки от землетрясений. Вы наследуете положение Файнштейна в этом городе. Вас попросят участвовать в этом деле. Ведите себя так, будто слышите о нем впервые, но вместе с тем постарайтесь создать какие-нибудь осложнения для тех, кто устраивает землетрясения. Ну, а когда они возьмутся за вас… – Он не закончил фразы. – Вот-вот может разразиться национальная катастрофа. Если эти люди передумают или если их что-то вспугнет, они вызовут сильнейшее землетрясение. Это будет величайшей трагедией в нашей истории.
– Второй величайшей трагедией, – заметил Римо.
– Какая же была первой?
– Когда человек спустился с дерева, – ответил Римо Уильямс.
– Будьте посерьезней. Как вы думаете, зачем мы приставили к вам преподавателя геологии? Потому что мы уже пару месяцев следим за всем этим. И никак не можем установить, кто или что это такое. Но теперь, после убийства Файнштейна и Мак-Эндрю, дело приняло другой оборот. Люди, вызывающие землетрясения, готовы убивать.
– Почему вы думаете, что за этим действительно стоят какие-то люди? – спросил Римо. – Может быть, это совпадение.
– Нет, – сказал Смит. – Подземные толчки, как показывает изучение их частоты, прекратились по всему штату. Эти люди действительно могут вызывать и предотвращать землетрясения. Что и делает их опасными. Слишком опасными для общества.
– Не слишком ли вы полагаетесь на меня?
– Вы что-нибудь усвоили по геологии? – спросил Смит.
– Немного, – ответил Римо.
– Ладно, в этом округе есть учреждение, которое называется институтом Рихтера. Его возглавляет человек по имени доктор Сайлас Форбен. Его называют «Доктор Куэйк» – «Доктор Землетрясение». Последние пару лет у него не все в порядке с головой, но все-таки он знает о землетрясениях больше, чем кто-либо другой из ныне живущих. Мак-Эндрю и Файнштейн собирались ехать в его институт. Если вам нужно будет узнать что-нибудь относительно землетрясений, обращайтесь к нему.
– А может быть, это он их вызывает? – поинтересовался Римо.
– Может быть, – ответил Смит, но в голосе его звучало сомнение. – Держите меня в курсе всего, что вам удастся выяснить. Вероятно, мы направим сюда группу геологов, если появится что-либо по научной части. А когда они закончат работу, вам, возможно, придется позаботиться и о них…
– Вы не меняетесь, доктор Смит.
– Вы тоже не ангел, Римо.
– А я никогда и не напрашивался на эту работу. Помните, как меня ни за что ни про что обвинили в убийстве человека? Чуть ни казнили на электрическом стуле, черт возьми! Помните? И очнулся я уже в вашей тихонькой скромной организации, где подставивший меня сукин сын пудрил мне мозги, убеждая, что ради Америки можно пожертвовать жизнью. Так и вышло. Пожертвовали. Его жизнью. Помните? Знаю я все эти делишки. И знаю, что вы – сукин сын. И я тоже. Вам, конечно, на это наплевать, зато мне – нет.
Римо смотрел на цветущий сельский пейзаж Калифорнии, но не видел его. Взгляд его был обращен куда-то внутрь себя, где копилась ненависть.
– Предполагается, что Чиун поработает вместе с вами, – сказал Смит.
– Он не из тех, кто подчиняется. Тем более, что я американец.
– И что?
– Американец, но не такой как вы.
– Простите, – сказал Смит, – но вы прекрасно справляетесь со всеми поручениями.
– Это первая похвала, которую я от вас слышу, и она мне кажется омерзительной.
Вскоре они добрались до большого загородного дома с ухоженной лужайкой перед ним, кругообразной подъездной дорожкой и прекрасной керамикой в греческом стиле у входной двери. Подъездная дорожка была заставлена автомобилями. Судя по гостям, стоявшим на лужайке с бокалами в руках, прием был в самом разгаре.
– Похороны должны были состояться вчера, – произнес Смит.
– Вы что-то упомянули насчет легких, выдавленных через рот?
– Да, каким-то образом убийство связано с давлением, – ответил Смит.
Римо нашел это очень любопытным. Потом его осенило:
– А почему похороны были вчера? Что за спешка?
– По еврейским обычаям умерших хоронят в течение двадцати четырех часов. Кроме того, тело было сильно изуродовано. Вероятно, следователю потребовалось бы слишком много времени, чтобы установить причину смерти. Газеты объявили о случайном отравлении, так что делайте вид, что и вы так считаете. Между прочим, вот… – сказал Смит, незаметно передавая Римо бумажник, казавшийся подержанным, хотя Римо знал, что в действительности им еще никто не пользовался, на нем не было ни малейших признаков, которые бы выдавали его происхождение.
– Теперь вы – Римо Бломберг. Вы решили заняться бизнесом в сфере универсальной или, как они это называют, розничной торговли. Ваши родители давно умерли, оставив вам кучу денег. Вас вырастила тетя Этель из Майами Бич. Вы немного знаете этот район. Никому не давайте полного имени и адреса тети. Просто упомяните, что у вас есть тетка. Пусть вас не тревожит, что вы не будете ходить в синагогу и употреблять кошерную пищу. Вы – современный еврей. Если вас попросят сделать пожертвование – давайте, и никто не усомнится в том, что вы – еврей.
– Когда-то я знал одного израильского агента. Правда, недолго.
– Они – люди совершенно иной культуры. Не думайте об этом.
Смит свернул на подъездную дорожку, и сразу же, будто это послужило сигналом, гости начали расходиться.
– Мне кажется, они задержались здесь, чтобы выпить прощальный бокал, – предположил Смит. – Этот дом теперь ваша собственность, так же, как и универсальный магазин. Все оплачено полностью. Уже поздно, и я должен вас покинуть. А вот и Чиун.
Смит остановил машину перед домом. Сзади остановился арендованный лимузин. Водитель выскочил из машины и распахнул заднюю дверцу перед хрупким азиатом, облаченным в длинные зеленые одежды. Он помог старику дойти до входной двери. Чиун вежливо поблагодарил его. Шофер вытащил из багажника автомобиля три громадных сундука и поставил их на тротуар, рядом с уже стоящей там телевизионной аппаратурой. Потом он жестом показал старику, что тот может пока присесть на чемодан, и помог ему опуститься на багаж.
Римо покачал головой. Чиун опять разыгрывает из себя немощного старца. Он часто прибегал к этой уловке, чтобы заставить людей поднести его багаж или перетащить с места на место какие-нибудь вещи. Тем, кто на него трудился, он разумеется, не говорил, что мог бы согнуть их в бараний рог, если бы только захотел. Не сообщал он и о том, что является Мастером Синанджу, для которого все люди – не более чем двигающиеся мишени.
Однажды, когда женщина, несущая покупки Чиуна, потеряла ключи от своей машины, он так нажал на металлическую ручку дверцы, что она открылась и без ключа. Женщине он сказал, что машина была не заперта. Однако механикам в гараже потребовалась целая неделя, чтобы заменить замок.
Наслаждаясь ласковым теплом вечернего калифорнийского солнца, Чиун опять разыгрывал из себя беспомощного старика. Похоже, он даже ожидал, что его внесут в этот дом на руках.
Смит снова взглянул на часы. Римо взял с заднего сиденья свой единственный чемодан и вышел из машины. Когда он обернулся, Чиуна на сундуках уже не было. Он стоял на дорожке рядом с одетой во все черное женщиной и поклонами выражал ей свои соболезнования.
Римо взглянул на опрятную, ухоженную лужайку перед домом, на расходившихся с траурной церемонии людей, и внезапно подумал: почему люди так скорбят, когда кто-нибудь умирает, будто это случайно свалившееся несчастье? Ведь такова неизбежная доля каждого.
А что касается этих людей, подобная участь может постигнуть их очень скоро – все зависит от того, насколько успешно он, Римо, справиться с заданием. Он увидел, как семь темных птиц внезапно поднялись с тополя, будто их спугнула кошка. Но он знал, что причиной тому может быть и небольшое сотрясение почвы. Птицы чувствуют такие вещи лучше всех.
Сколько же землетрясений происходит в Калифорнии за год? Пусть даже слабых. Самых слабых смещений земной коры. А что же люди? Люди при этом – будто жучки, посаженные в бутылку, которую ребятишки заткнули пробкой. Может быть, дети вспомнят о них и приоткроют пробку, чтобы им было чем дышать. Может быть. Тогда жучки, возможно, еще поживут.
Сейчас все они – как жучки в закрытой бутылке, только проблема не в воздухе. Кто-то собирается раздавить эту бутылку ногой. Вместе с жучками.
Глава девятая
В ту ночь добротно построенные дома не пострадали. В них только слегка закачались люстры. Ходивший босиком по каменному полу своей комнаты Римо ничего не почувствовал. И Чиун, спавший на циновке на полу в своей спальне, даже не пошевелился.
За домом на лужайке встревоженно замяукала кошка. Римо посмотрел из окна на черно-синее безлунное небо и почувствовал себя совершенно беспомощным и очень одиноким. Его охватил вдруг такой страх, какого он не испытывал с тех пор, как начал тренироваться у Чиуна.
За домом на лужайке встревоженно замяукала кошка. Римо посмотрел из окна на черно-синее безлунное небо и почувствовал себя совершенно беспомощным и очень одиноким. Его охватил вдруг такой страх, какого он не испытывал с тех пор, как начал тренироваться у Чиуна.