Секундой позже скрежет повторился: агенты спустились на землю, и лестница поползла вверх, на свое место.
Форсайт стоял неподвижно, глядя в окно, за которым больше не маячили силуэты его помощников.
— Давайте скорее, — поторопил Римо Форсайта, — не ждать же мне всю ночь!
— Я полагаю, вам хочется узнать, ради чего вам предстоит умереть, — сказал Форсайт. Он отвел концы губ назад, растянув рот в тонкую полоску, пытаясь изобразить улыбку.
— Разумеется, старина.
— Ваша смерть послужит на благо Соединенных Штатов Америки.
— Так это имеют в виду, когда говорят «выполни долг и погибни»?
— Правильно, — подтвердил Форсайт. Запоздало спохватившись, что кто-нибудь, проходя по коридору, может заглянуть в открытую дверь и найти подозрительным вид человека, целящегося в другого, он бросил Алу через плечо:
— Включи свет и закрой дверь.
Ал включил стоявшую на столе лампу и направился к двери.
— Сначала закрой дверь! — рявкнул Форсайт. — Свет потом. Сначала дверь!
— Извините, шеф.
Нагнувшись к лампе, Ал снова выключил ее и пошел в темноте к двери, закрыл ее, вернулся и снова включил лампу. Форсайт тем временем возмущенно сопел носом.
В тот момент, когда Форсайта и Ала ослепил свет лампы, Чиун незаметно встал с циновки. Когда Ал подошел к двери, Чиун вытолкал его в коридор, шепнув: «Иди домой, ты больше не нужен», и закрыл за ним дверь.
Ал очутился в коридоре перед запертой изнутри дверью. Для того, чтобы вернуться, надо было постучать в дверь, но если постучать, шеф может отвлечься и потерять контроль над ситуацией. Ал решил, что лучше тихонько подождать.
Чиун за спиной Форсайта подошел к столу и включил лампу.
— Молодец, Ал, — сказал Форсайт. — Теперь ты все сделал правильно. — Он посмотрел на Римо. — Ага, вы сегодня без старика-китайца...
— Нет, почему же, он здесь.
— Не ври, парень. Его постель не тронута.
— Он спит в углу, на полу.
Взглянув, куда указывала рука Римо, Форсайт увидел в углу циновку.
— Он что, вышел?
— Нет.
— А где же он?
— Позади вас.
Не оборачиваясь, с саркастической улыбкой по поводу старого и всем известного трюка, Форсайт, не сводя с Римо глаз, спросил через плечо:
— Ал, ты видишь китаезу?
Ал не мог ответить, так как находился в коридоре, за дверью, и не мог слышать вопроса.
— Черт побери. Ал, я к тебе обращаюсь!
— Здесь нет мистера Ала, — сказал Чиун.
Подпрыгнув, как от удара током, Форсайт резко обернулся и, увидев Чиуна, отскочил к окну, чтобы оказаться вне досягаемости и не выпускать обоих из поля зрения.
— О, это вы! — воскликнул он.
— Я — всегда "я", — подтвердил Чиун.
— Надеюсь, старина, мне не придется вас убить, — сказал Форсайт, но если вы шевельнете хотя бы пальцем, то я это сделаю. Без малейшего колебания разнесу вас вот из этой штуки. — Он кивнул на пистолет.
— Осторожнее, Чиун, — сказал Римо. — Ты имеешь дело с хладнокровным убийцей.
Форсайт повернулся к Римо:
— Я собирался рассказать вам, почему вы должны умереть.
— Давайте закругляться, — зевнул Римо. — Мне еще надо немного поспать.
— Вам предстоит очень и очень долгий сон, — сказал Форсайт.
— Отлично.
— Но сперва я все-таки объясню вам, почему вы должны умереть. Я обязан это сделать, — продолжал Форсайт.
Римо обреченно посмотрел на Чиуна, спокойно примостившегося на краешке стола. Если этот идиот собирается говорить вечно, это отнюдь не означает, что Чиун согласен вечно слушать его стоя.
Форсайт объяснял тем временем, что жизнь Римо — цена, которую потребовал мистер Гордонс за свой отказ от действий, подрывающих американскую экономику.
— И я пришел сюда для того, чтобы заплатить эту цену, — сказал он.
Да, он, Форсайт, в принципе против уступок шантажистам, но в данном случае приходится учитывать экстраординарные обстоятельства и жертвовать принципами.
— Я должен выполнить свой долг, — сказал он твердо. — Надеюсь, что и вы, состоящий на государственной службе, также выполните свой долг и добровольно, без лишнего шума уйдете из жизни. Это — выше нас обоих. Я уверен, что вы не станете противиться.
Форсайт замолчал, ожидая ответа. Тишину в комнате нарушало лишь легкое размеренное дыхание: Римо крепко спал.
Форсайт растерянно взглянул на Чиуна.
— Как можно убить человека, который ничего не понимает? — пробормотал он.
— Очень легко, — ответил Чиун, — вот так.
Правой рукой он взял со стола тарелку, оставшуюся после ужина.
Удерживая ее большим, средним и указательным пальцами согнутой кисти, он мягко и плавно вытянул руку по направлению к Форсайту. Тарелка словно прилипла к кончикам пальцев. В тот момент, когда она, казалось, вот-вот упадет на пол, запястье старика распрямилось с явственным щелчком, и тарелка полетела в Форсайта со скоростью, которая делала ее невидимой.
На лету тарелка вращалась вокруг своей оси, издавая высокий жужжащий звук. Это жужжание, однако, продолжалось недолго, лишь долю секунды: последовал глухой удар, и тарелка, врезавшись ребром в шею Форсайта, легко, как диск циркулярной пилы, прошла насквозь. Скользнув по спине Форсайта, тарелка, порозовевшая от покрывшей ее крови, упала на пол и разбилась.
Глаза Форсайта были все еще открыты, рот искривлен в последней попытке что-то сказать, когда его тело, в котором уже не было жизни, рухнуло на пол.
Отдельно от тела и долей секунды позже за ним последовала голова и откатилась к стене.
Римо спал.
Чиун подошел к двери и открыл ее. По коридору взад-вперед нервно вышагивал Ал.
— Шеф велел вам идти домой, — сказал Чиун. — Он остается.
— С ним все в порядке?
— Идите домой, — повторил Чиун и закрыл дверь.
Вернувшись в комнату, он подошел к голове Форсайта, поднял ее за волосы с пола и стал внимательно рассматривать. Так, лицо, правда, немного полновато, но сходство есть... Используя ребро ладони — сначала как топор, а потом как скальпель — Чиун начал обрабатывать голову, чтобы она не напоминала больше голову Форсайта и ее можно было бы принять за голову Римо.
На это ушло тридцать секунд. Когда он закончил, переносица Форсайта была сломана так, что в принципе напоминала переносицу Римо. Убрав лишний жирок из-под форсайтовских щек, Чиун добился того, что теперь они не очень отличались от щек Римо с четко очерченными скулами. Сломав кости глазных впадин, Чиун изменил посадку глаз, и они стали выглядеть почти так же, как глаза Римо.
Уши! Уши явно не те. Чиун еще раз взглянул на то, что минутой раньше было головой Форсайта, и повернулся к спящему Римо. У Римо мочек практически не было, а у Форсайта они, наоборот, были предлинные. Очень подходящие для типичного американца уши, решил Чиун, — раз они по большей части ведут себя, как ослы, то, естественно, должны иметь не только одинаковый с ослами интеллект, но и ослиные уши. Пальцами и ногтями он начал перекраивать мочки.
Откинулся назад, вгляделся — нет, не то!
Двумя ударами ладони Чиун как ножом срезал все лишнее, оставив Форсайта вообще без мочек. Сходства конечно, немного, но, может быть, сойдет.
Оставалось надеяться, что сойдет.
Сняв со стола пластиковую скатерть, Чиун завернул в нее голову, засунул узел в наволочку и, положив его на диван, огляделся. Обезглавленное тело все еще валялось посреди комнаты. Так не годится. Все сделанное потеряет смысл, подмена не удастся, если наутро здесь обнаружат обезглавленный труп Форсайта. Об этом не замедлит сообщить пресса, которая постоянно трубит о разных пустяках на потребу нации любителей всякой ерунды.
Чиун подошел к окну, выходящему на пожарную лестницу. Слегка щелкнув ногтями по раме справа и слева, он уперся в нее указательным пальцем и толкнул. Окно легко и плавно поднялось. Высунувшись наружу, Чиун посмотрел вниз. Там, рядом с пожарной лестницей, стоял металлический контейнер для мусора.
Легко подняв с пола тело Форсайта, Чиун вылез через окно на пожарную лестницу. Вынув из кармана пиджака бумажник Форсайта, он перевалил тело через перекладину лестницы и слегка подтолкнул его. Оно полетело ногами вниз и бесшумно угодило точно в контейнер, не задев его краев, — будто кто-то сплюнул в раковину умывальника.
Чиун, довольный собой, проводил тело взглядом. Если в какой-нибудь газетенке и появится заметка об обнаруженном в мусорном ящике трупе, то в ней может быть сказано лишь то, что обезглавленный труп был найден под окном гостиничного номера, который занимал господин Римо. Как раз то, что нужно.
Чиун прошел в ванную и спустил в унитаз бумажник Форсайта. Теперь на очереди был валявшийся на полу пистолет. Орудуя длинными ногтями, Чиун вспорол одну из диванных подушек и глубоко засунул в нее не пригодившееся Форсайту оружие.
Потом он поднял с дивана узел, взглянул напоследок на спящего Римо и вышел из номера, беззвучно заперев за собой дверь, чтобы какой-нибудь жулик не проник случайно внутрь и не нарушил бы отдых ученика.
— Хе-хе-хе, старикан! Что-то рановато ты начал разносить рождественские подарки!
Полицейский в аэропорту широко осклабился, обращаясь к Чиуну. В красном кимоно, с мешком на плече старик смахивал на Санта-Клауса.
— Напрасно стараетесь, это не смешно, — с достоинством сказал Чиун.
— Где здесь стол реанимации компании «Истерн эйрлайнз»?
— Стол реанимации?!
— Где выписывают целую кучу бумажек, хотя для того, чтобы сесть на самолет, нужна только одна.
— А, стол регистрации. Хе-хе! Вон там, старина! — И полисмен махнул рукой в другой конец зала.
Напротив стойки компании «Истерн эйрлайнз» Чиун заметил урну. И тут он понял, что мистер Гордонс где-то рядом. Откуда исходило это ощущение, Чиун не смог бы объяснить. Он чувствовал присутствие людей, потому что у людей был пульс жизни со свойственным ему ритмом. В отличие от людей, машины издают колебания, они вибрируют. Мистер Гордонс тоже вибрировал. Чиун не сразу понял, что это не человеческое биение жизни. Эти колебания он ощущал и сейчас и чем ближе подходил к урне, тем отчетливее.
Оглядевшись и убедившись, что за ним никто не следит, Чиун опустил мешок в урну.
Исходившие от Гордонса колебания были теперь столь сильны, что Чиун почувствовал: еще немного и начнет вибрировать его собственное тело.
Где бы ни находился Гордонс, понял Чиун, ясно, что он следит за ним.
Чиун изобразил на лице глубокую скорбь, приличествующую старому человеку при прощании со своим учеником, а затем повернулся и тихо побрел, шаркая ногами, к выходу из аэровокзала.
Отойдя метров на двадцать от стойки, Чиун ощутил, как ослабли колебания, исходящие от мистера Гордонса, резко повернулся и успел заметить спину Гордонса, который с узлом в руке скрылся за вращающейся дверью другого выхода.
Чиун посмотрел в сторону стола регистрации: на том месте, где стояла урна, теперь валялись газеты, жестяные банки из-под напитков и окурки.
Урна бесследно исчезла.
Форсайт стоял неподвижно, глядя в окно, за которым больше не маячили силуэты его помощников.
— Давайте скорее, — поторопил Римо Форсайта, — не ждать же мне всю ночь!
— Я полагаю, вам хочется узнать, ради чего вам предстоит умереть, — сказал Форсайт. Он отвел концы губ назад, растянув рот в тонкую полоску, пытаясь изобразить улыбку.
— Разумеется, старина.
— Ваша смерть послужит на благо Соединенных Штатов Америки.
— Так это имеют в виду, когда говорят «выполни долг и погибни»?
— Правильно, — подтвердил Форсайт. Запоздало спохватившись, что кто-нибудь, проходя по коридору, может заглянуть в открытую дверь и найти подозрительным вид человека, целящегося в другого, он бросил Алу через плечо:
— Включи свет и закрой дверь.
Ал включил стоявшую на столе лампу и направился к двери.
— Сначала закрой дверь! — рявкнул Форсайт. — Свет потом. Сначала дверь!
— Извините, шеф.
Нагнувшись к лампе, Ал снова выключил ее и пошел в темноте к двери, закрыл ее, вернулся и снова включил лампу. Форсайт тем временем возмущенно сопел носом.
В тот момент, когда Форсайта и Ала ослепил свет лампы, Чиун незаметно встал с циновки. Когда Ал подошел к двери, Чиун вытолкал его в коридор, шепнув: «Иди домой, ты больше не нужен», и закрыл за ним дверь.
Ал очутился в коридоре перед запертой изнутри дверью. Для того, чтобы вернуться, надо было постучать в дверь, но если постучать, шеф может отвлечься и потерять контроль над ситуацией. Ал решил, что лучше тихонько подождать.
Чиун за спиной Форсайта подошел к столу и включил лампу.
— Молодец, Ал, — сказал Форсайт. — Теперь ты все сделал правильно. — Он посмотрел на Римо. — Ага, вы сегодня без старика-китайца...
— Нет, почему же, он здесь.
— Не ври, парень. Его постель не тронута.
— Он спит в углу, на полу.
Взглянув, куда указывала рука Римо, Форсайт увидел в углу циновку.
— Он что, вышел?
— Нет.
— А где же он?
— Позади вас.
Не оборачиваясь, с саркастической улыбкой по поводу старого и всем известного трюка, Форсайт, не сводя с Римо глаз, спросил через плечо:
— Ал, ты видишь китаезу?
Ал не мог ответить, так как находился в коридоре, за дверью, и не мог слышать вопроса.
— Черт побери. Ал, я к тебе обращаюсь!
— Здесь нет мистера Ала, — сказал Чиун.
Подпрыгнув, как от удара током, Форсайт резко обернулся и, увидев Чиуна, отскочил к окну, чтобы оказаться вне досягаемости и не выпускать обоих из поля зрения.
— О, это вы! — воскликнул он.
— Я — всегда "я", — подтвердил Чиун.
— Надеюсь, старина, мне не придется вас убить, — сказал Форсайт, но если вы шевельнете хотя бы пальцем, то я это сделаю. Без малейшего колебания разнесу вас вот из этой штуки. — Он кивнул на пистолет.
— Осторожнее, Чиун, — сказал Римо. — Ты имеешь дело с хладнокровным убийцей.
Форсайт повернулся к Римо:
— Я собирался рассказать вам, почему вы должны умереть.
— Давайте закругляться, — зевнул Римо. — Мне еще надо немного поспать.
— Вам предстоит очень и очень долгий сон, — сказал Форсайт.
— Отлично.
— Но сперва я все-таки объясню вам, почему вы должны умереть. Я обязан это сделать, — продолжал Форсайт.
Римо обреченно посмотрел на Чиуна, спокойно примостившегося на краешке стола. Если этот идиот собирается говорить вечно, это отнюдь не означает, что Чиун согласен вечно слушать его стоя.
Форсайт объяснял тем временем, что жизнь Римо — цена, которую потребовал мистер Гордонс за свой отказ от действий, подрывающих американскую экономику.
— И я пришел сюда для того, чтобы заплатить эту цену, — сказал он.
Да, он, Форсайт, в принципе против уступок шантажистам, но в данном случае приходится учитывать экстраординарные обстоятельства и жертвовать принципами.
— Я должен выполнить свой долг, — сказал он твердо. — Надеюсь, что и вы, состоящий на государственной службе, также выполните свой долг и добровольно, без лишнего шума уйдете из жизни. Это — выше нас обоих. Я уверен, что вы не станете противиться.
Форсайт замолчал, ожидая ответа. Тишину в комнате нарушало лишь легкое размеренное дыхание: Римо крепко спал.
Форсайт растерянно взглянул на Чиуна.
— Как можно убить человека, который ничего не понимает? — пробормотал он.
— Очень легко, — ответил Чиун, — вот так.
Правой рукой он взял со стола тарелку, оставшуюся после ужина.
Удерживая ее большим, средним и указательным пальцами согнутой кисти, он мягко и плавно вытянул руку по направлению к Форсайту. Тарелка словно прилипла к кончикам пальцев. В тот момент, когда она, казалось, вот-вот упадет на пол, запястье старика распрямилось с явственным щелчком, и тарелка полетела в Форсайта со скоростью, которая делала ее невидимой.
На лету тарелка вращалась вокруг своей оси, издавая высокий жужжащий звук. Это жужжание, однако, продолжалось недолго, лишь долю секунды: последовал глухой удар, и тарелка, врезавшись ребром в шею Форсайта, легко, как диск циркулярной пилы, прошла насквозь. Скользнув по спине Форсайта, тарелка, порозовевшая от покрывшей ее крови, упала на пол и разбилась.
Глаза Форсайта были все еще открыты, рот искривлен в последней попытке что-то сказать, когда его тело, в котором уже не было жизни, рухнуло на пол.
Отдельно от тела и долей секунды позже за ним последовала голова и откатилась к стене.
Римо спал.
Чиун подошел к двери и открыл ее. По коридору взад-вперед нервно вышагивал Ал.
— Шеф велел вам идти домой, — сказал Чиун. — Он остается.
— С ним все в порядке?
— Идите домой, — повторил Чиун и закрыл дверь.
Вернувшись в комнату, он подошел к голове Форсайта, поднял ее за волосы с пола и стал внимательно рассматривать. Так, лицо, правда, немного полновато, но сходство есть... Используя ребро ладони — сначала как топор, а потом как скальпель — Чиун начал обрабатывать голову, чтобы она не напоминала больше голову Форсайта и ее можно было бы принять за голову Римо.
На это ушло тридцать секунд. Когда он закончил, переносица Форсайта была сломана так, что в принципе напоминала переносицу Римо. Убрав лишний жирок из-под форсайтовских щек, Чиун добился того, что теперь они не очень отличались от щек Римо с четко очерченными скулами. Сломав кости глазных впадин, Чиун изменил посадку глаз, и они стали выглядеть почти так же, как глаза Римо.
Уши! Уши явно не те. Чиун еще раз взглянул на то, что минутой раньше было головой Форсайта, и повернулся к спящему Римо. У Римо мочек практически не было, а у Форсайта они, наоборот, были предлинные. Очень подходящие для типичного американца уши, решил Чиун, — раз они по большей части ведут себя, как ослы, то, естественно, должны иметь не только одинаковый с ослами интеллект, но и ослиные уши. Пальцами и ногтями он начал перекраивать мочки.
Откинулся назад, вгляделся — нет, не то!
Двумя ударами ладони Чиун как ножом срезал все лишнее, оставив Форсайта вообще без мочек. Сходства конечно, немного, но, может быть, сойдет.
Оставалось надеяться, что сойдет.
Сняв со стола пластиковую скатерть, Чиун завернул в нее голову, засунул узел в наволочку и, положив его на диван, огляделся. Обезглавленное тело все еще валялось посреди комнаты. Так не годится. Все сделанное потеряет смысл, подмена не удастся, если наутро здесь обнаружат обезглавленный труп Форсайта. Об этом не замедлит сообщить пресса, которая постоянно трубит о разных пустяках на потребу нации любителей всякой ерунды.
Чиун подошел к окну, выходящему на пожарную лестницу. Слегка щелкнув ногтями по раме справа и слева, он уперся в нее указательным пальцем и толкнул. Окно легко и плавно поднялось. Высунувшись наружу, Чиун посмотрел вниз. Там, рядом с пожарной лестницей, стоял металлический контейнер для мусора.
Легко подняв с пола тело Форсайта, Чиун вылез через окно на пожарную лестницу. Вынув из кармана пиджака бумажник Форсайта, он перевалил тело через перекладину лестницы и слегка подтолкнул его. Оно полетело ногами вниз и бесшумно угодило точно в контейнер, не задев его краев, — будто кто-то сплюнул в раковину умывальника.
Чиун, довольный собой, проводил тело взглядом. Если в какой-нибудь газетенке и появится заметка об обнаруженном в мусорном ящике трупе, то в ней может быть сказано лишь то, что обезглавленный труп был найден под окном гостиничного номера, который занимал господин Римо. Как раз то, что нужно.
Чиун прошел в ванную и спустил в унитаз бумажник Форсайта. Теперь на очереди был валявшийся на полу пистолет. Орудуя длинными ногтями, Чиун вспорол одну из диванных подушек и глубоко засунул в нее не пригодившееся Форсайту оружие.
Потом он поднял с дивана узел, взглянул напоследок на спящего Римо и вышел из номера, беззвучно заперев за собой дверь, чтобы какой-нибудь жулик не проник случайно внутрь и не нарушил бы отдых ученика.
— Хе-хе-хе, старикан! Что-то рановато ты начал разносить рождественские подарки!
Полицейский в аэропорту широко осклабился, обращаясь к Чиуну. В красном кимоно, с мешком на плече старик смахивал на Санта-Клауса.
— Напрасно стараетесь, это не смешно, — с достоинством сказал Чиун.
— Где здесь стол реанимации компании «Истерн эйрлайнз»?
— Стол реанимации?!
— Где выписывают целую кучу бумажек, хотя для того, чтобы сесть на самолет, нужна только одна.
— А, стол регистрации. Хе-хе! Вон там, старина! — И полисмен махнул рукой в другой конец зала.
Напротив стойки компании «Истерн эйрлайнз» Чиун заметил урну. И тут он понял, что мистер Гордонс где-то рядом. Откуда исходило это ощущение, Чиун не смог бы объяснить. Он чувствовал присутствие людей, потому что у людей был пульс жизни со свойственным ему ритмом. В отличие от людей, машины издают колебания, они вибрируют. Мистер Гордонс тоже вибрировал. Чиун не сразу понял, что это не человеческое биение жизни. Эти колебания он ощущал и сейчас и чем ближе подходил к урне, тем отчетливее.
Оглядевшись и убедившись, что за ним никто не следит, Чиун опустил мешок в урну.
Исходившие от Гордонса колебания были теперь столь сильны, что Чиун почувствовал: еще немного и начнет вибрировать его собственное тело.
Где бы ни находился Гордонс, понял Чиун, ясно, что он следит за ним.
Чиун изобразил на лице глубокую скорбь, приличествующую старому человеку при прощании со своим учеником, а затем повернулся и тихо побрел, шаркая ногами, к выходу из аэровокзала.
Отойдя метров на двадцать от стойки, Чиун ощутил, как ослабли колебания, исходящие от мистера Гордонса, резко повернулся и успел заметить спину Гордонса, который с узлом в руке скрылся за вращающейся дверью другого выхода.
Чиун посмотрел в сторону стола регистрации: на том месте, где стояла урна, теперь валялись газеты, жестяные банки из-под напитков и окурки.
Урна бесследно исчезла.
Глава 10
Вернувшись в гостиницу, Чиун сразу же разбудил крепко спавшего Римо.
— Пошли, нам следует поискать другое пристанище.
— А что с Форсайтом? — спросил Римо. Оглядев комнату, он заметил на полу запекшуюся кровь. — Впрочем, неважно. Лучше скажи, где ты был? Чем занимался?
— Определил твою голову в подходящее место, — ответил Чиун и довольно хихикнул. Расценив свою шутку, как юмор высокого класса, он решил, что она заслуживает повторения: — Определил твою голову в подходящее место, хе-хе-хе...
— Ладно, хватит! — буркнул Римо, скатываясь с кровати. Поднявшись на ноги, он увидел в углу комнаты испачканную кровью тарелку. — Похоже, тарелки все-таки пригодились? Теперь ты доволен, что я о них позаботился?
— Я передумал, — сказал Чиун.
— Насчет чего?
— Твоей голове нет подходящего места, хе-хе-хе...
В воздухе, будто снежинки, заплясали перья из подушки, на пол стали медленно оседать пушистые ворсинки фланелевой подкладки пластиковой скатерти.
Отбросив в сторону рваную наволочку и скатерть, мистер Гордонс впился глазами в кровавый ком на полу.
— Очень хорошо, — произнес он вслух. С тех пор как он перенастроился, использовав программу элементарного творческого интеллекта, разработанную в лаборатории доктора Ванессы Карлтон, он высказывал мысли вслух. Он пытался понять, почему это делает, но полученного интеллекта не хватало, чтобы понять: пятилетние малыши разговаривают сами с собой не потому, что это непосредственно связано с их интеллектом. Развивающийся мозг позволяет им на этой стадии формирования личности осознать, что они представляют собой всего лишь пылинки в огромном непостижимом мире, и это открытие вызывает чувство одиночества.
Подобного рода мысли были за пределами возможностей мистера Гордонса. А коль скоро их у него не было, он и не догадывался о том, что они могли у него быть.
— Очень хорошо, — повторил он и дотронулся до мертвого лица.
Голова на полу, несомненно, выглядела, как голова Римо. Азиат, который принес ее в аэропорт и которого, по всей вероятности, зовут Чиуном, выглядел опечаленным. Состояние печали характерно для того, кто теряет друга или понуждает его расстаться с жизнью. Ему говорили о таких друзьях — их было много у древних греков. Мистер Гордонс не совсем четко представлял себе смысл понятия «друг», но если друг не хочет вас потерять, то разве не логично предположить, что он должен помочь вам выжить? Да, решил он, это было бы вполне логично. Эта мысль была интеллектуально творческой, и мистер Гордонс порадовался своим успехам: он явно прогрессирует. Творческий интеллект является средством выживания, а выживание — это ведь самое важное на свете. Друг тоже пригодился бы для выживания. Надо будет завести себе друга. Но это потом.
Сейчас надо внимательно изучить эту голову. Электронные системы, заполняющие его похожую на человеческое тело оболочку, выдали ему изображение человека, имя которого с высокой степенью вероятности было Римо.
Высокие скулы. У этой головы скулы тоже выступают. Глубокосидящие темно-карие глаза. Мистер Гордонс протянул руку и поднял веко. Да, глаза, действительно, темно-карие и, похоже, сидят глубоко в глазницах. Правда, его палец ощутил, что кости глазниц повреждены, так что полной уверенности быть не могло.
Пробегая пальцами по мягкому лицевому покрову лежащей меж его ног остывшей головы, мистер Гордонс сравнивал показания своих сенсоров с имевшимся в его электронной памяти анализом изображения Римо. Никакой разницы он не находил. Все данные обмеров, которые производили пальцы Гордонса, полностью совпадали с данными, которые были заложены в его механический мозг во время контактов с тем, чье имя с высокой степенью вероятности было Римо.
Со щек пальцы мистера Гордонса переместились к ушам. Они были сильно повреждены. Римо, должно быть, отчаянно сопротивлялся, перед тем как умереть. Возможно, что ему пришлось схватиться с тем желтокожим человеком, чье имя с высокой степенью вероятности Чиун. Мистер Гордонс пожалел, что не видел этого поединка. Видимо, это было стоящее зрелище.
Во время их первой встречи Римо нанес повреждения Гордонсу, и тот сперва даже предположил, что Римо тоже андроид. Теперь он считал иначе. В конце концов, вот перед ним голова этого Римо. Одним глазом она невидяще, не мигая, вперилась в Гордонса; другой глаз оставался плотно закрытым.
Мистер Гордонс ощупал те места, где на ушах у людей обычно бывают мочки.
Уши были окровавлены, изуродованы и обрезаны. Кому и зачем это понадобилось? Нанесенный в нос удар мог бы быть смертельным. Удары, сломавшие кости глазниц, тоже могли быть смертельными. Удары по мочкам ушей не могут быть смертельными. Такие удары могут иметь единственной целью обезображивание трупа. Стал бы старик, который выглядел таким печальным, обезображивать голову того, чье имя с высокой степенью вероятности было Римо?
"Нет. Они были друзьями. У меня, — мечтал мистер Гордонс, — тоже когда-нибудь будет друг. Разве стал бы я уродовать уши своего друга? Нет.
Может быть, уши Римо обезобразил кто-то другой? — Мистер Гордонс на секунду задумался над таким вариантом. — Нет. Никто другой сделать этого не мог. Его не смог бы убить никто, кроме того желтокожего старика. Только он.
Почему же тогда изуродованы уши?"
Мистер Гордонс использовал все возможности своего творческого интеллекта, пытаясь решить эту проблему. Ответа на этот вопрос он не находил. Возможно, здесь кроется какая-то опасность? Угроза его выживанию?
Надо подумать над этим еще. Больше исследований. Больше данных. Больше интеллекта.
Он подсунул два пальца под нижнюю часть правого уха, помял раздавленное в кашицу мясо и нащупал что-то инородное. Это «что-то» имело отличные от общей массы удельный вес, массу и плотность. Это «что-то», извлеченное им, оказалось кусочком кожи. Он осторожно исследовал его пальцами. На ощупь он не отличался от остальной кожи головы. Поднеся его поближе к зрительным сенсорам, он подсчитал количество пор на квадратном миллиметре этого кусочка кожи, потом, нагнувшись к голове, произвел аналогичные подсчеты в трех разных, выбранных наугад, местах на кожном покрове головы. Анализ полученных данных указывал на то, что этот кусочек кожи был частью уха на той голове, которая лежала у него между ног. Степень вероятности была весьма высокой.
Мистер Гордонс тщательно обследовал ухо, стараясь отыскать то место, где был раньше этот кусочек кожи. Ему повезло — в одном месте он заметил часть уха, очертания которой напоминали букву "V". Лоскут кожи в его руке имел те же самые очертания. Мистер Гордонс стал искать место на ухе, очертания которого совпадали бы с конфигурацией лоскутка кожи. Он приложил туда лоскуток, но если верхняя часть петли совпадала с ухом, то нижняя часть повисла в воздухе. Там было пустое место. Три с половиной миллиметра пустоты. Значит, ухо было укорочено, часть его была удалена. Он пригляделся.
Да, здесь должна была быть мочка. Но у того, кто с высокой степенью вероятности назывался Римо, на ушах мочек почти не было!
Значит, эта голова не принадлежала тому, кого с высокой степенью вероятности можно было считать Римо!
Вывод был логичным. Взглянув снова на голову, он попытался распознать, кому же она принадлежала, но у него ничего не вышло: он такого человека не знал. Это, однако, было не важно; важно было лишь то, что эта голова не была головой Римо.
Следовательно, желтокожий старик пытался его обмануть. Когда-то он заявил, что не будет угрожать выживанию мистера Гордонса, но на деле поступил как раз наоборот, и теперь он тоже должен умерен. Да, человек, которого с высокой степенью вероятности можно считать Чиуном, должен умереть — так же, как и человек, которого с высокой степенью вероятности можно считать Римо. Мистер Гордонс позаботится об этом.
Но на очереди и другие дела. Он должен разбросать, как обещал, деньги над городом.
И найти себе друга.
— Пошли, нам следует поискать другое пристанище.
— А что с Форсайтом? — спросил Римо. Оглядев комнату, он заметил на полу запекшуюся кровь. — Впрочем, неважно. Лучше скажи, где ты был? Чем занимался?
— Определил твою голову в подходящее место, — ответил Чиун и довольно хихикнул. Расценив свою шутку, как юмор высокого класса, он решил, что она заслуживает повторения: — Определил твою голову в подходящее место, хе-хе-хе...
— Ладно, хватит! — буркнул Римо, скатываясь с кровати. Поднявшись на ноги, он увидел в углу комнаты испачканную кровью тарелку. — Похоже, тарелки все-таки пригодились? Теперь ты доволен, что я о них позаботился?
— Я передумал, — сказал Чиун.
— Насчет чего?
— Твоей голове нет подходящего места, хе-хе-хе...
* * *
Мистер Гордонс сидел на полу маленькой, лишенной мебели комнаты на другом конце города. Без каких-либо усилий, совершенно не напрягаясь, он развел в сторону руки, и на пол с глухим стуком упала окровавленная голова.В воздухе, будто снежинки, заплясали перья из подушки, на пол стали медленно оседать пушистые ворсинки фланелевой подкладки пластиковой скатерти.
Отбросив в сторону рваную наволочку и скатерть, мистер Гордонс впился глазами в кровавый ком на полу.
— Очень хорошо, — произнес он вслух. С тех пор как он перенастроился, использовав программу элементарного творческого интеллекта, разработанную в лаборатории доктора Ванессы Карлтон, он высказывал мысли вслух. Он пытался понять, почему это делает, но полученного интеллекта не хватало, чтобы понять: пятилетние малыши разговаривают сами с собой не потому, что это непосредственно связано с их интеллектом. Развивающийся мозг позволяет им на этой стадии формирования личности осознать, что они представляют собой всего лишь пылинки в огромном непостижимом мире, и это открытие вызывает чувство одиночества.
Подобного рода мысли были за пределами возможностей мистера Гордонса. А коль скоро их у него не было, он и не догадывался о том, что они могли у него быть.
— Очень хорошо, — повторил он и дотронулся до мертвого лица.
Голова на полу, несомненно, выглядела, как голова Римо. Азиат, который принес ее в аэропорт и которого, по всей вероятности, зовут Чиуном, выглядел опечаленным. Состояние печали характерно для того, кто теряет друга или понуждает его расстаться с жизнью. Ему говорили о таких друзьях — их было много у древних греков. Мистер Гордонс не совсем четко представлял себе смысл понятия «друг», но если друг не хочет вас потерять, то разве не логично предположить, что он должен помочь вам выжить? Да, решил он, это было бы вполне логично. Эта мысль была интеллектуально творческой, и мистер Гордонс порадовался своим успехам: он явно прогрессирует. Творческий интеллект является средством выживания, а выживание — это ведь самое важное на свете. Друг тоже пригодился бы для выживания. Надо будет завести себе друга. Но это потом.
Сейчас надо внимательно изучить эту голову. Электронные системы, заполняющие его похожую на человеческое тело оболочку, выдали ему изображение человека, имя которого с высокой степенью вероятности было Римо.
Высокие скулы. У этой головы скулы тоже выступают. Глубокосидящие темно-карие глаза. Мистер Гордонс протянул руку и поднял веко. Да, глаза, действительно, темно-карие и, похоже, сидят глубоко в глазницах. Правда, его палец ощутил, что кости глазниц повреждены, так что полной уверенности быть не могло.
Пробегая пальцами по мягкому лицевому покрову лежащей меж его ног остывшей головы, мистер Гордонс сравнивал показания своих сенсоров с имевшимся в его электронной памяти анализом изображения Римо. Никакой разницы он не находил. Все данные обмеров, которые производили пальцы Гордонса, полностью совпадали с данными, которые были заложены в его механический мозг во время контактов с тем, чье имя с высокой степенью вероятности было Римо.
Со щек пальцы мистера Гордонса переместились к ушам. Они были сильно повреждены. Римо, должно быть, отчаянно сопротивлялся, перед тем как умереть. Возможно, что ему пришлось схватиться с тем желтокожим человеком, чье имя с высокой степенью вероятности Чиун. Мистер Гордонс пожалел, что не видел этого поединка. Видимо, это было стоящее зрелище.
Во время их первой встречи Римо нанес повреждения Гордонсу, и тот сперва даже предположил, что Римо тоже андроид. Теперь он считал иначе. В конце концов, вот перед ним голова этого Римо. Одним глазом она невидяще, не мигая, вперилась в Гордонса; другой глаз оставался плотно закрытым.
Мистер Гордонс ощупал те места, где на ушах у людей обычно бывают мочки.
Уши были окровавлены, изуродованы и обрезаны. Кому и зачем это понадобилось? Нанесенный в нос удар мог бы быть смертельным. Удары, сломавшие кости глазниц, тоже могли быть смертельными. Удары по мочкам ушей не могут быть смертельными. Такие удары могут иметь единственной целью обезображивание трупа. Стал бы старик, который выглядел таким печальным, обезображивать голову того, чье имя с высокой степенью вероятности было Римо?
"Нет. Они были друзьями. У меня, — мечтал мистер Гордонс, — тоже когда-нибудь будет друг. Разве стал бы я уродовать уши своего друга? Нет.
Может быть, уши Римо обезобразил кто-то другой? — Мистер Гордонс на секунду задумался над таким вариантом. — Нет. Никто другой сделать этого не мог. Его не смог бы убить никто, кроме того желтокожего старика. Только он.
Почему же тогда изуродованы уши?"
Мистер Гордонс использовал все возможности своего творческого интеллекта, пытаясь решить эту проблему. Ответа на этот вопрос он не находил. Возможно, здесь кроется какая-то опасность? Угроза его выживанию?
Надо подумать над этим еще. Больше исследований. Больше данных. Больше интеллекта.
Он подсунул два пальца под нижнюю часть правого уха, помял раздавленное в кашицу мясо и нащупал что-то инородное. Это «что-то» имело отличные от общей массы удельный вес, массу и плотность. Это «что-то», извлеченное им, оказалось кусочком кожи. Он осторожно исследовал его пальцами. На ощупь он не отличался от остальной кожи головы. Поднеся его поближе к зрительным сенсорам, он подсчитал количество пор на квадратном миллиметре этого кусочка кожи, потом, нагнувшись к голове, произвел аналогичные подсчеты в трех разных, выбранных наугад, местах на кожном покрове головы. Анализ полученных данных указывал на то, что этот кусочек кожи был частью уха на той голове, которая лежала у него между ног. Степень вероятности была весьма высокой.
Мистер Гордонс тщательно обследовал ухо, стараясь отыскать то место, где был раньше этот кусочек кожи. Ему повезло — в одном месте он заметил часть уха, очертания которой напоминали букву "V". Лоскут кожи в его руке имел те же самые очертания. Мистер Гордонс стал искать место на ухе, очертания которого совпадали бы с конфигурацией лоскутка кожи. Он приложил туда лоскуток, но если верхняя часть петли совпадала с ухом, то нижняя часть повисла в воздухе. Там было пустое место. Три с половиной миллиметра пустоты. Значит, ухо было укорочено, часть его была удалена. Он пригляделся.
Да, здесь должна была быть мочка. Но у того, кто с высокой степенью вероятности назывался Римо, на ушах мочек почти не было!
Значит, эта голова не принадлежала тому, кого с высокой степенью вероятности можно было считать Римо!
Вывод был логичным. Взглянув снова на голову, он попытался распознать, кому же она принадлежала, но у него ничего не вышло: он такого человека не знал. Это, однако, было не важно; важно было лишь то, что эта голова не была головой Римо.
Следовательно, желтокожий старик пытался его обмануть. Когда-то он заявил, что не будет угрожать выживанию мистера Гордонса, но на деле поступил как раз наоборот, и теперь он тоже должен умерен. Да, человек, которого с высокой степенью вероятности можно считать Чиуном, должен умереть — так же, как и человек, которого с высокой степенью вероятности можно считать Римо. Мистер Гордонс позаботится об этом.
Но на очереди и другие дела. Он должен разбросать, как обещал, деньги над городом.
И найти себе друга.
Глава 11
— Если вы станете моим другом, я угощу вас выпивкой. Согласны?
Пилот реактивного лайнера компании «Пан-америкэн» с изумлением воззрился на человека с невыразительной внешностью, стоявшего перед ним с большой картонной коробкой в руках.
Капитан Фред Барнсуэлл собирался на свидание. Новая стюардесса весьма прозрачно намекнула, что он ей небезразличен. Закончив отчет о рейсе, Барнсуэлл закрыл за собой дверь офиса и направлялся домой на Манхеттен: предстоял интимный ужин...
Короче говоря, у него не было ни желания, ни времени на пустые разговоры с любителями гражданской авиации, тем более — с незнакомым и немолодым мужчиной.
— Конечно, приятель, конечно. Я твой друг на всю жизнь.
Невыразительный мужчина благодарно улыбнулся, но не сдвинулся с места, загораживая капитану Барнсуэллу дорогу в узком коридорчике, соединяющем офис с главным терминалом аэропорта Кеннеди неподалеку от Нью-Йорка.
— О'кей, приятель? — улыбнулся ему Барнсуэлл. Он уже опаздывал. Говори скорее, что ты хочешь.
— Хорошо, — сказал мужчина. — Поскольку вы теперь мой друг, я могу обратиться к вам с просьбой об одолжении. Правильно?
«Ну вот, начинается», — подумал Барнсуэлл. Опять к нему привязался очередной забулдыга. Ну отчего они все время лезут к нему? Выражение лица у него такое, что ли?
— Конечно, дружок, — сказал он, однако опуская руку в карман. Сколько вам надо? Двадцать пять центов? Доллар?
— Мне нужен ваш самолет.
— Что?! — воскликнул Барнсуэлл, прикидывая, не позвать ли стражей порядка.
— Ваш самолет. Если об этом просит друг, то не так уж это, наверное, и много?
— Послушай, парень, я не знаю, что ты задумал, но...
— Так вы не дадите мне свой самолет? Значит, вы мне не друг. — Улыбка сошла с его лица. — Другу должно быть небезразлично мое выживание.
— Ну все, хватит! Тебе лучше убраться отсюда, пока не нажил неприятностей.
— Как вы думаете, найдется ли другой пилот, который захотел бы стать моим другом и одолжил бы мне самолет?
«И чего я с ним волынюсь? Наверное, я слишком снисходителен к людям», — подумал Барнсуэлл, но все же начал терпеливо объяснять:
— Послушай, друг, ведь это не наши собственные самолеты. Они принадлежат авиакомпании, а мы просто работаем на нее. Я, например, не могу одолжить тебе самолет потому, что у меня просто нет своего самолета.
На лице мужчины вновь появилась улыбка.
— Так, значит, вы все-таки мне друг?
— Да, — сказал Барнсуэлл.
— А есть такие люди, которые имеют собственные самолеты?
— Конечно, частные пилоты. Маленькие самолеты видел? Почти все они в частной собственности.
— А захочет кто-нибудь из них стать моим другом? Можно иметь не одного, а двух друзей? Или еще больше?
— Конечно, конечно, можно. Кто сможет тебе отказать? — Какую шикарную историю расскажет сегодня Барнсуэлл стюардессочке перед тем, как снять с нее трусики!
— Вы — настоящий друг, — сказал с улыбкой мужчина. — Вот вам миллион долларов. Теперь мы друзья.
Он опустил на пол картонную коробку и открыл ее. Она была до краев наполнена стодолларовыми банкнотами.
«Здесь миллионы, если не миллиарды, — подумал Барнсуэлл. — Они, разумеется, фальшивые. Мало в каком банке найдется столько наличности, сколько этот псих таскает в картонной коробке».
— Ладно, ладно, приятель, — сказал Барнсуэлл, — мне не нужны деньги, чтобы быть твоим другом. А, собственно, откуда они у тебя?
— Я их сделал.
— Сделал в смысле «заработал» или сделал в смысле «изготовил»?
— В смысле «изготовил», друг.
— Думаю, приятель, тебе лучше самому передать все это властям.
— Почему, друг?
— Они будут с тобой не так суровы, если ты явишься с повинной. Правительство не любит, когда кто-то сам печатает деньги вместо него.
— И меня арестуют?
— Ну, может быть, не сразу, но им наверняка захочется тебя допросить.
— И вы советуете мне это сделать? — спросил улыбающийся мужчина.
— Советую, дружок. Лучше пойти и во всем признаться.
— Нет, вы — не настоящий друг, — сказал мужчина с улыбчивым лицом, который вдруг перестал улыбаться. Его правая рука со свистом прорезала воздух и соприкоснулась с головой Барнсуэлла, отчего проломилась височная кость, и капитан Барнсуэлл без промедления отправился в рай для пилотов, полный очаровательных стюардесс.
Мистер Гордонс посмотрел на распростертое перед ним тело, не испытывая никаких эмоций, кроме недоумения. В какой момент и почему их дружба вдруг прекратилась?
Следующим, кого он встретил, был небольшого роста жилистый мужчина с испорченными зубами и выцветшей под солнцем всех широт пилоткой. Хозяин старенького ДС-4 с удовольствием согласился подружиться с мистером Гордонсом и не стал советовать передать деньги властям. Правда, предварительно он убедился, что в коробке полно денег и что если даже они и фальшивые — а у него имелся кое-какой опыт с перевозкой фальшивых денег, — то это самые лучшие фальшивки из всех, какие он когда-либо видел.
Ну, конечно, он с удовольствием прокатит господина на своем самолете.
Чего не сделаешь для друга! Деньги вперед. Две тысячи долларов. Когда они взлетели, мистер Гордонс поинтересовался, какой из районов города населен наиболее густо.
— Гарлем, — сказал пилот. — Они там плодятся, как кролики. Не успеешь оглянуться — хоп! — еще один зверек.
— Нет, — сказал Гордонс. — Мне нужен район, населенный людьми, а не кроликами. Я сожалею, что высказался недостаточно ясно.
— Все абсолютно ясно, приятель, — сказал пилот сидящему рядом в кресле второго пилота мистеру Гордонсу. — Следующая станция — угол 125-й улицы и Ленокс-авеню!
На подлете к Гарлему пилот поинтересовался, почему у его пассажира возникло желание поглядеть с воздуха на этот район.
— Потому что я хочу раздать деньги тем, кто живет там.
— Ничего путного из этого не выйдет, — сказал пилот.
Пилот реактивного лайнера компании «Пан-америкэн» с изумлением воззрился на человека с невыразительной внешностью, стоявшего перед ним с большой картонной коробкой в руках.
Капитан Фред Барнсуэлл собирался на свидание. Новая стюардесса весьма прозрачно намекнула, что он ей небезразличен. Закончив отчет о рейсе, Барнсуэлл закрыл за собой дверь офиса и направлялся домой на Манхеттен: предстоял интимный ужин...
Короче говоря, у него не было ни желания, ни времени на пустые разговоры с любителями гражданской авиации, тем более — с незнакомым и немолодым мужчиной.
— Конечно, приятель, конечно. Я твой друг на всю жизнь.
Невыразительный мужчина благодарно улыбнулся, но не сдвинулся с места, загораживая капитану Барнсуэллу дорогу в узком коридорчике, соединяющем офис с главным терминалом аэропорта Кеннеди неподалеку от Нью-Йорка.
— О'кей, приятель? — улыбнулся ему Барнсуэлл. Он уже опаздывал. Говори скорее, что ты хочешь.
— Хорошо, — сказал мужчина. — Поскольку вы теперь мой друг, я могу обратиться к вам с просьбой об одолжении. Правильно?
«Ну вот, начинается», — подумал Барнсуэлл. Опять к нему привязался очередной забулдыга. Ну отчего они все время лезут к нему? Выражение лица у него такое, что ли?
— Конечно, дружок, — сказал он, однако опуская руку в карман. Сколько вам надо? Двадцать пять центов? Доллар?
— Мне нужен ваш самолет.
— Что?! — воскликнул Барнсуэлл, прикидывая, не позвать ли стражей порядка.
— Ваш самолет. Если об этом просит друг, то не так уж это, наверное, и много?
— Послушай, парень, я не знаю, что ты задумал, но...
— Так вы не дадите мне свой самолет? Значит, вы мне не друг. — Улыбка сошла с его лица. — Другу должно быть небезразлично мое выживание.
— Ну все, хватит! Тебе лучше убраться отсюда, пока не нажил неприятностей.
— Как вы думаете, найдется ли другой пилот, который захотел бы стать моим другом и одолжил бы мне самолет?
«И чего я с ним волынюсь? Наверное, я слишком снисходителен к людям», — подумал Барнсуэлл, но все же начал терпеливо объяснять:
— Послушай, друг, ведь это не наши собственные самолеты. Они принадлежат авиакомпании, а мы просто работаем на нее. Я, например, не могу одолжить тебе самолет потому, что у меня просто нет своего самолета.
На лице мужчины вновь появилась улыбка.
— Так, значит, вы все-таки мне друг?
— Да, — сказал Барнсуэлл.
— А есть такие люди, которые имеют собственные самолеты?
— Конечно, частные пилоты. Маленькие самолеты видел? Почти все они в частной собственности.
— А захочет кто-нибудь из них стать моим другом? Можно иметь не одного, а двух друзей? Или еще больше?
— Конечно, конечно, можно. Кто сможет тебе отказать? — Какую шикарную историю расскажет сегодня Барнсуэлл стюардессочке перед тем, как снять с нее трусики!
— Вы — настоящий друг, — сказал с улыбкой мужчина. — Вот вам миллион долларов. Теперь мы друзья.
Он опустил на пол картонную коробку и открыл ее. Она была до краев наполнена стодолларовыми банкнотами.
«Здесь миллионы, если не миллиарды, — подумал Барнсуэлл. — Они, разумеется, фальшивые. Мало в каком банке найдется столько наличности, сколько этот псих таскает в картонной коробке».
— Ладно, ладно, приятель, — сказал Барнсуэлл, — мне не нужны деньги, чтобы быть твоим другом. А, собственно, откуда они у тебя?
— Я их сделал.
— Сделал в смысле «заработал» или сделал в смысле «изготовил»?
— В смысле «изготовил», друг.
— Думаю, приятель, тебе лучше самому передать все это властям.
— Почему, друг?
— Они будут с тобой не так суровы, если ты явишься с повинной. Правительство не любит, когда кто-то сам печатает деньги вместо него.
— И меня арестуют?
— Ну, может быть, не сразу, но им наверняка захочется тебя допросить.
— И вы советуете мне это сделать? — спросил улыбающийся мужчина.
— Советую, дружок. Лучше пойти и во всем признаться.
— Нет, вы — не настоящий друг, — сказал мужчина с улыбчивым лицом, который вдруг перестал улыбаться. Его правая рука со свистом прорезала воздух и соприкоснулась с головой Барнсуэлла, отчего проломилась височная кость, и капитан Барнсуэлл без промедления отправился в рай для пилотов, полный очаровательных стюардесс.
Мистер Гордонс посмотрел на распростертое перед ним тело, не испытывая никаких эмоций, кроме недоумения. В какой момент и почему их дружба вдруг прекратилась?
Следующим, кого он встретил, был небольшого роста жилистый мужчина с испорченными зубами и выцветшей под солнцем всех широт пилоткой. Хозяин старенького ДС-4 с удовольствием согласился подружиться с мистером Гордонсом и не стал советовать передать деньги властям. Правда, предварительно он убедился, что в коробке полно денег и что если даже они и фальшивые — а у него имелся кое-какой опыт с перевозкой фальшивых денег, — то это самые лучшие фальшивки из всех, какие он когда-либо видел.
Ну, конечно, он с удовольствием прокатит господина на своем самолете.
Чего не сделаешь для друга! Деньги вперед. Две тысячи долларов. Когда они взлетели, мистер Гордонс поинтересовался, какой из районов города населен наиболее густо.
— Гарлем, — сказал пилот. — Они там плодятся, как кролики. Не успеешь оглянуться — хоп! — еще один зверек.
— Нет, — сказал Гордонс. — Мне нужен район, населенный людьми, а не кроликами. Я сожалею, что высказался недостаточно ясно.
— Все абсолютно ясно, приятель, — сказал пилот сидящему рядом в кресле второго пилота мистеру Гордонсу. — Следующая станция — угол 125-й улицы и Ленокс-авеню!
На подлете к Гарлему пилот поинтересовался, почему у его пассажира возникло желание поглядеть с воздуха на этот район.
— Потому что я хочу раздать деньги тем, кто живет там.
— Ничего путного из этого не выйдет, — сказал пилот.