— Почему?
— Да потому, что они понакупят новых «кадиллаков» и зеленых замшевых ботинок и дело с концом. И плакали твои денежки.
— Я должен. Я обещал. Прошу вас, друг, опуститесь пониже и пролетите на малой высоте над Гарлемом — кроличьим заповедником, как вы его называете.
— Будет сделано, приятель.
Пилот увидел, что мистер Гордонс поднял коробку и направился к правой двери дряхлого самолета, построенного лет двадцать пять назад. Если этот чокнутый откроет дверь, то может статься, что не деньги, а он сам упадет на Гарлем.
Мистер Гордонс распахнул дверь. Пилот почувствовал, как упругая струя воздуха ворвалась в самолет и заметалась по салону. Он повернул самолет правее, а затем заложил крутой вираж через левое крыло. Сила инерции должна выбросить пассажира из дверного проема за борт самолета.
Но ничего не произошло. Пассажир по-прежнему стоял перед открытой дверью. Примостив рядом с собой картонную коробку, он нагнулся и принялся пригоршнями выбрасывать за борт банкноты. Покосившись через плечо, пилот увидел, как подхваченные воздушными потоками бумажки скользнули вдоль фюзеляжа, а затем начали рассеиваться по сторонам и заплясали, постепенно снижаясь, в небе предрассветного Гарлема.
Пилот еще раз повторил маневр, надеясь сбить своего нового «друга» с ног, но тот как ни в чем не бывало продолжал утреннюю раздачу денег. Снова и снова повторял пилот свои попытки, но мистер Гордонс стоял, не меняя позы, у двери и разбрасывал деньги. Наконец коробка опустела.
Оставив дверь открытой, пассажир вернулся в пилотскую кабину. Пилот смотрел на него с благоговейным страхом.
— Сколько же денег ты расшвырял? — спросил он, изо всех сил стараясь выглядеть беззаботно.
— Один миллиард долларов.
— Надеюсь, дружище, ты оставил кое-что и для меня?
— Вы — не мой дружище, а я — не ваш. Вы пытались сделать так, чтобы я выпал из самолета, и тем самым причинить мне вред. Следовательно, вы мне не Друг.
— Друг, друг! Я — твой друг! — завопил пилот, когда мистер Гордонс стащил его с кресла и поволок к открытой двери. — Ты не умеешь управлять самолетом! Ты разобьешься! — крикнул он, вылетая из открытой двери, и, в отличие от денежных банкнот, полетел к земле напрямую.
Самолет слегка клюнул, Гордонс быстро вернулся в кабину и уселся в кресло пилота. Почему считают, что вести самолет трудно? Все очень просто, чисто механически. Во всяком случае это выглядело именно так, когда он повел самолет обратно к аэропорту Кеннеди. Правда, он ничего не знал об авиационных правилах и, проигнорировав доносившиеся из наушников тревожные крики авиадиспетчеров, без заходов приземлился на главной взлетно-посадочной полосе и подрулил к одному из терминалов. В него чуть не врезался приземлившийся на той же полосе огромный «Джамбо-джет», который пронесся рядом, подняв такую воздушную волну, что самолетик Гордонса чуть было не потерял управление. Гордонс слышал, как кто-то кричал в наушниках:
— Боже, что случилось с этим ДС-4? Герман, чтоб ты провалился, ты поплатишься своими правами!
Мистер Гордонс понял, что сделал что-то не так, и теперь власти захотят рассчитаться с ним. К приземлившемуся самолету подбежали какие-то люди. Это, видимо, были особого рода полицейские, потому что на них была синяя форма, островерхие фуражки и бляхи. Внимательно присмотревшись к деталям, он заложил данные в свой электронный мозг и оглядел салон, приспособленный под перевозку грузов — немногие оставшиеся кресла были обтянуты грубым синим сукном.
Когда трое полицейских поднялись на борт самолета, там никого не было.
Они самым тщательным образом обыскали самолет, не поленившись даже заглянуть под кресла с рваной обивкой. Позднее к ним присоединились другие полицейские, в штатском, но никто не обратил внимание на то, что полицейских в синей форме стало не трое, а четверо. А немного позже мистер Гордонс, трансформировавший синюю форму полицейского в синий же двубортный костюм, преспокойно вышел через главный вход аэропорта на улицу.
Придется написать еще одно письмо, в котором он потребует не только голову Римо, но и голову того, кого с высокой степенью вероятности зовут Чиуном. Если этих людей оставить в живых, то не известно, сможет ли он сам выжить в Америке. Надо придумать такую угрозу, которая заставит правительство выполнить его требование. Для этого потребуется весь его интеллектуальный потенциал.
И это хорошо. По крайней мере, его компьютеры переключатся, наконец, с неотвязно преследующего его вопроса: почему у него не ладится с дружбой?
Может быть, некоторым просто не суждено иметь друзей?
— Да потому, что они понакупят новых «кадиллаков» и зеленых замшевых ботинок и дело с концом. И плакали твои денежки.
— Я должен. Я обещал. Прошу вас, друг, опуститесь пониже и пролетите на малой высоте над Гарлемом — кроличьим заповедником, как вы его называете.
— Будет сделано, приятель.
Пилот увидел, что мистер Гордонс поднял коробку и направился к правой двери дряхлого самолета, построенного лет двадцать пять назад. Если этот чокнутый откроет дверь, то может статься, что не деньги, а он сам упадет на Гарлем.
Мистер Гордонс распахнул дверь. Пилот почувствовал, как упругая струя воздуха ворвалась в самолет и заметалась по салону. Он повернул самолет правее, а затем заложил крутой вираж через левое крыло. Сила инерции должна выбросить пассажира из дверного проема за борт самолета.
Но ничего не произошло. Пассажир по-прежнему стоял перед открытой дверью. Примостив рядом с собой картонную коробку, он нагнулся и принялся пригоршнями выбрасывать за борт банкноты. Покосившись через плечо, пилот увидел, как подхваченные воздушными потоками бумажки скользнули вдоль фюзеляжа, а затем начали рассеиваться по сторонам и заплясали, постепенно снижаясь, в небе предрассветного Гарлема.
Пилот еще раз повторил маневр, надеясь сбить своего нового «друга» с ног, но тот как ни в чем не бывало продолжал утреннюю раздачу денег. Снова и снова повторял пилот свои попытки, но мистер Гордонс стоял, не меняя позы, у двери и разбрасывал деньги. Наконец коробка опустела.
Оставив дверь открытой, пассажир вернулся в пилотскую кабину. Пилот смотрел на него с благоговейным страхом.
— Сколько же денег ты расшвырял? — спросил он, изо всех сил стараясь выглядеть беззаботно.
— Один миллиард долларов.
— Надеюсь, дружище, ты оставил кое-что и для меня?
— Вы — не мой дружище, а я — не ваш. Вы пытались сделать так, чтобы я выпал из самолета, и тем самым причинить мне вред. Следовательно, вы мне не Друг.
— Друг, друг! Я — твой друг! — завопил пилот, когда мистер Гордонс стащил его с кресла и поволок к открытой двери. — Ты не умеешь управлять самолетом! Ты разобьешься! — крикнул он, вылетая из открытой двери, и, в отличие от денежных банкнот, полетел к земле напрямую.
Самолет слегка клюнул, Гордонс быстро вернулся в кабину и уселся в кресло пилота. Почему считают, что вести самолет трудно? Все очень просто, чисто механически. Во всяком случае это выглядело именно так, когда он повел самолет обратно к аэропорту Кеннеди. Правда, он ничего не знал об авиационных правилах и, проигнорировав доносившиеся из наушников тревожные крики авиадиспетчеров, без заходов приземлился на главной взлетно-посадочной полосе и подрулил к одному из терминалов. В него чуть не врезался приземлившийся на той же полосе огромный «Джамбо-джет», который пронесся рядом, подняв такую воздушную волну, что самолетик Гордонса чуть было не потерял управление. Гордонс слышал, как кто-то кричал в наушниках:
— Боже, что случилось с этим ДС-4? Герман, чтоб ты провалился, ты поплатишься своими правами!
Мистер Гордонс понял, что сделал что-то не так, и теперь власти захотят рассчитаться с ним. К приземлившемуся самолету подбежали какие-то люди. Это, видимо, были особого рода полицейские, потому что на них была синяя форма, островерхие фуражки и бляхи. Внимательно присмотревшись к деталям, он заложил данные в свой электронный мозг и оглядел салон, приспособленный под перевозку грузов — немногие оставшиеся кресла были обтянуты грубым синим сукном.
Когда трое полицейских поднялись на борт самолета, там никого не было.
Они самым тщательным образом обыскали самолет, не поленившись даже заглянуть под кресла с рваной обивкой. Позднее к ним присоединились другие полицейские, в штатском, но никто не обратил внимание на то, что полицейских в синей форме стало не трое, а четверо. А немного позже мистер Гордонс, трансформировавший синюю форму полицейского в синий же двубортный костюм, преспокойно вышел через главный вход аэропорта на улицу.
Придется написать еще одно письмо, в котором он потребует не только голову Римо, но и голову того, кого с высокой степенью вероятности зовут Чиуном. Если этих людей оставить в живых, то не известно, сможет ли он сам выжить в Америке. Надо придумать такую угрозу, которая заставит правительство выполнить его требование. Для этого потребуется весь его интеллектуальный потенциал.
И это хорошо. По крайней мере, его компьютеры переключатся, наконец, с неотвязно преследующего его вопроса: почему у него не ладится с дружбой?
Может быть, некоторым просто не суждено иметь друзей?
Глава 12
— Наша хитрость не сработала, Чиун, — сказал Римо, развернув вечерний выпуск газеты.
Через всю первую страницу шел заголовок, напечатанный огромными буквами, будто бы речь шла о конце света:
«ГАРЛЕМ ЗАСЫПАН ДЕНЬГАМИ».
В статье рассказывалось о том, как на улицах Гарлема ночью появились груды денег. Здесь же была помещена фотография с изображением нескольких стодолларовых банкнот. Пока фотокорреспондент этой газеты добрался до Гарлема, на улицах не осталось уже ни одной купюры, однако, заглянув в винный магазин, он получил возможность сфотографировать целую кучу этих банкнот. Образцы банкнот были внимательно изучены двумя управляющими банков, которые подтвердили, что они настоящие.
Автор статьи пришел к выводу: на улицы Гарлема был выброшен, по его прикидке, миллиард долларов, и за этим кроется некий заговор, коварный трюк властных структур, рассчитанный на то, чтобы отвлечь черных от борьбы за их справедливые требования.
Само появление статьи подавалось как результат достойных похвалы усилий работников редакции их настойчивости и профессионализма.
Заметка появилась уже через два часа после того, как стало известно, что «в Гарлеме какая-то заварушка». В течение этих двух часов в редакции работали над разоблачительным материалом, который должен был по идее потрясти читателя своим драматизмом. Сообщалось, что в Гарлеме началась всеобщая забастовка, что никто не вышел на работу и что, хотя никакого специального заявления пока не сделано, однако всем ясно, что акция хорошо организована и является, по сути дела, выражением массового протеста чернокожего населения против расовых предрассудков и дискриминации и всех форм показного либерализма Когда оказалось, что подоплекой гарлемской смуты были неизвестно как очутившиеся на улицах этого района кучи бумажных денег, редактор смахнул в ящик стола все то, что было написано и подготовлено к печати на тему «всеобщая забастовка в Гарлеме». Ничего, это еще очень даже может пригодиться в другой раз.
Представители Казначейства, когда их прямо спросили о гарлемских деньгах, ответили, что они изучают этот вопрос и пока не готовы ответить на него. — Мы атакуем, — сказал Чиун. — Я был почти уверен, что наша хитрость сработает и он поверит, что это — моя голова, — сказал Римо.
— Я думаю, он обнаружил внутри черепа какое-то содержимое и сразу догадался, что это голова принадлежит не тебе, — хихикнул Чиун. — Итак, мы атакуем!
Разговор этот проходил в такси по дороге в аэропорт. Через несколько минут они уже были в самолете, направляясь в Чейенн, штат Вайоминг, где располагалась лаборатория доктора Карлтон.
На следующий день на стол перед доктором Харолдом В. Смитом в его кабинете в санатории Фолкрофт легли две растревожившие его бумаги.
Первая из них представляла собой письмо, которое выглядело так, словно оно было отпечатано в типографии. Под письмом стояла подпись мистера Гордонса. Оно было направлено в Федеральное бюро расследований, где сразу же попало на стол директора, тот переслал его в канцелярию президента, а после этого оно оказалось в самом секретном из всех секретных учреждений. В письме просто сообщалось, что если мистеру Гордонсу не будут выданы головы Чиуна и Римо, то он подкупит командование американских военно-воздушных сил стратегического назначения, заплатив каждому по миллиону долларов, и использует их вооружение для того, чтобы взорвать несколько американских городов. Второй документ был вырезкой из газеты. В ней сообщалось, что руководитель знаменитой лаборатории Уилкинса, разрабатывающей различные компоненты и оборудование для космических кораблей, объявила о том, что ее сотрудниками создана абсолютно новая программа творческого интеллекта.
Впервые в истории применений компьютеров для управления космическими кораблями они смогут действовать самостоятельно.
«Новая программа творческого интеллекта несравнима с той, которая была создана в нашей лаборатории ранее, — заявила доктор Карлтон. — Это все равно что сравнивать гения с дебилом. Имея эту программу на борту, космический корабль сможет безошибочно реагировать на любые непредвиденные ситуации, которые могут возникнуть в космосе».
Доктор Карлтон заявила также, что эта программа будет установлена на борту космической ракеты, которая будет запущена через два дня.
От Римо и Чиуна не было ни слуху ни духу, но Смит знал, что они живы, поскольку Гордонс осуществил свою угрозу и сбросил на Гарлем миллиард долларов. По всей вероятности, они не поладили с мистером Гордонсом, а иначе с чего бы последний вздумал ужесточать свои условия, требуя теперь еще и головы Чиуна?
Смит повернулся вместе с креслом и посмотрел в окно со стеклом, непроницаемым для взглядов снаружи. Накатываясь одна за другой на берег залива Лонг-Айленд, волны мягко били в песок пляжа санатория Фолкрофт, в местечке Раи, штат Нью-Йорк. Он отсидел в этом кресле уже больше десяти лет.
Десять лет работы на КЮРЕ. Римо с Чиуном, так же как и он сам, неотделимы от этой организации. По его вытянутому лицу пробежала тень. Смит поднял руку и задумчиво потер гладко выбритый подбородок. Неотделимы? Римо и Чиун неотделимы? Он медленно покачал головой. Нет таких людей, которые были бы незаменимы. Даже сам президент — единственный человек, который знает о существовании КЮРЕ — тоже не является незаменимым. Президенты приходят и уходят. Остается страна, нация.
Письмо мистера Гордонса потрясло его. Именно он, Смит, должен доложить президенту альтернативные варианты решения, а ведь это новый, лишь недавно вступивший в должность президент. Кто знает, что он надумает? А что, если он просто скажет, чтобы мистеру Гордонсу заплатили запрашиваемую цену? Но это было бы неверным шагом. Уступка шантажисту лишь поощряет его на дальнейший шантаж, и так без конца. Мы все должны против этого бороться. Должны.
Но годы государственной службы давно уже научили Смита, что «мы должны» далеко не всегда означает «мы будем». Если президент распорядится пожертвовать Чиуном и Римо, то Смиту останется лишь придумать способ, как передать их головы мистеру Гордонсу.
Этого требует долг. А как же дружба? Разве она ничего не значит? Смит снова посмотрел на лижущие песок волны и принял решение. Прежде чем он сдаст Римо и Чиуна, он сам попытается уничтожить Гордонса. Вообще говоря, сказал он себе, это не имеет ничего общего с дружбой. Это лишь правильное административное решение. Однако он не мог объяснить себе, почему, приняв решение не выдавать Римо и Чиуна без борьбы, он почувствовал удовольствие, тогда как никакие из принимавшихся им ранее административных решений такого чувства не вызывали.
Он снова повернулся в кресле к столу и перечитал заново вырезку с заявлением доктора Карлтон. Программа творческого интеллекта. Ведь это то самое, что так нужно мистеру Гордонсу! Если он получит такую программу, его уже нельзя будет остановить. Зачем было объявлять во всеуслышание о ее создании? Разве доктор Карлтон, творец мистера Гордонса, не понимает, что, прочитав это заявление, Гордонс очертя голову ринется в ее лабораторию, чтобы выкрасть программу?
Он прочитал статью еще раз. Ему бросились в глаза отдельные места заявления: творческий интеллект, дебил, гений, выживание... Из этих слов сложилось нечто такое, что положило конец его раздумьям.
Харолд В. Смит подвинул к себе телефон. Через несколько минут у него на столе уже лежал список всех пассажиров, которые в этот день зарезервировали себе места на самолеты, вылетающие в штат Вайоминг, а также на те, которые совершают в этом штате транзитную посадку. Под каким именем мог бы зарегистрироваться мистер Гордонс? Он запрограммирован на выживание, а поэтому вряд ли воспользуется собственной фамилией. Выбирая себе псевдоним, люди обычно сохраняют инициалы. Поступит ли таким образом и Гордонс? Смит начал медленно просматривать список пассажиров, намеревающихся вылететь в этот день в район Чейенна. В нем было семьдесят фамилий. Его скользивший от фамилии к фамилии палец остановился почти в самом его конце, «м. Андрю». Он так и знал! Он так и знал! Ну конечно же, это мистер Гордонс! Он составил псевдоним, использовав свой единственный инициал и переделав слово «андроид» в фамилию «Андрю». Вот так!
Смит вызвал секретаршу, и она тут же заказала ему билет на следующий самолет до Вайоминга. Запуск ракеты назначен на завтрашнее утро, и Гордонс будет там к этому времени. А Римо и Чиун, наверное, уже там.
А теперь к ним присоединится и доктор Харолд В. Смит.
Через всю первую страницу шел заголовок, напечатанный огромными буквами, будто бы речь шла о конце света:
«ГАРЛЕМ ЗАСЫПАН ДЕНЬГАМИ».
В статье рассказывалось о том, как на улицах Гарлема ночью появились груды денег. Здесь же была помещена фотография с изображением нескольких стодолларовых банкнот. Пока фотокорреспондент этой газеты добрался до Гарлема, на улицах не осталось уже ни одной купюры, однако, заглянув в винный магазин, он получил возможность сфотографировать целую кучу этих банкнот. Образцы банкнот были внимательно изучены двумя управляющими банков, которые подтвердили, что они настоящие.
Автор статьи пришел к выводу: на улицы Гарлема был выброшен, по его прикидке, миллиард долларов, и за этим кроется некий заговор, коварный трюк властных структур, рассчитанный на то, чтобы отвлечь черных от борьбы за их справедливые требования.
Само появление статьи подавалось как результат достойных похвалы усилий работников редакции их настойчивости и профессионализма.
Заметка появилась уже через два часа после того, как стало известно, что «в Гарлеме какая-то заварушка». В течение этих двух часов в редакции работали над разоблачительным материалом, который должен был по идее потрясти читателя своим драматизмом. Сообщалось, что в Гарлеме началась всеобщая забастовка, что никто не вышел на работу и что, хотя никакого специального заявления пока не сделано, однако всем ясно, что акция хорошо организована и является, по сути дела, выражением массового протеста чернокожего населения против расовых предрассудков и дискриминации и всех форм показного либерализма Когда оказалось, что подоплекой гарлемской смуты были неизвестно как очутившиеся на улицах этого района кучи бумажных денег, редактор смахнул в ящик стола все то, что было написано и подготовлено к печати на тему «всеобщая забастовка в Гарлеме». Ничего, это еще очень даже может пригодиться в другой раз.
Представители Казначейства, когда их прямо спросили о гарлемских деньгах, ответили, что они изучают этот вопрос и пока не готовы ответить на него. — Мы атакуем, — сказал Чиун. — Я был почти уверен, что наша хитрость сработает и он поверит, что это — моя голова, — сказал Римо.
— Я думаю, он обнаружил внутри черепа какое-то содержимое и сразу догадался, что это голова принадлежит не тебе, — хихикнул Чиун. — Итак, мы атакуем!
Разговор этот проходил в такси по дороге в аэропорт. Через несколько минут они уже были в самолете, направляясь в Чейенн, штат Вайоминг, где располагалась лаборатория доктора Карлтон.
На следующий день на стол перед доктором Харолдом В. Смитом в его кабинете в санатории Фолкрофт легли две растревожившие его бумаги.
Первая из них представляла собой письмо, которое выглядело так, словно оно было отпечатано в типографии. Под письмом стояла подпись мистера Гордонса. Оно было направлено в Федеральное бюро расследований, где сразу же попало на стол директора, тот переслал его в канцелярию президента, а после этого оно оказалось в самом секретном из всех секретных учреждений. В письме просто сообщалось, что если мистеру Гордонсу не будут выданы головы Чиуна и Римо, то он подкупит командование американских военно-воздушных сил стратегического назначения, заплатив каждому по миллиону долларов, и использует их вооружение для того, чтобы взорвать несколько американских городов. Второй документ был вырезкой из газеты. В ней сообщалось, что руководитель знаменитой лаборатории Уилкинса, разрабатывающей различные компоненты и оборудование для космических кораблей, объявила о том, что ее сотрудниками создана абсолютно новая программа творческого интеллекта.
Впервые в истории применений компьютеров для управления космическими кораблями они смогут действовать самостоятельно.
«Новая программа творческого интеллекта несравнима с той, которая была создана в нашей лаборатории ранее, — заявила доктор Карлтон. — Это все равно что сравнивать гения с дебилом. Имея эту программу на борту, космический корабль сможет безошибочно реагировать на любые непредвиденные ситуации, которые могут возникнуть в космосе».
Доктор Карлтон заявила также, что эта программа будет установлена на борту космической ракеты, которая будет запущена через два дня.
От Римо и Чиуна не было ни слуху ни духу, но Смит знал, что они живы, поскольку Гордонс осуществил свою угрозу и сбросил на Гарлем миллиард долларов. По всей вероятности, они не поладили с мистером Гордонсом, а иначе с чего бы последний вздумал ужесточать свои условия, требуя теперь еще и головы Чиуна?
Смит повернулся вместе с креслом и посмотрел в окно со стеклом, непроницаемым для взглядов снаружи. Накатываясь одна за другой на берег залива Лонг-Айленд, волны мягко били в песок пляжа санатория Фолкрофт, в местечке Раи, штат Нью-Йорк. Он отсидел в этом кресле уже больше десяти лет.
Десять лет работы на КЮРЕ. Римо с Чиуном, так же как и он сам, неотделимы от этой организации. По его вытянутому лицу пробежала тень. Смит поднял руку и задумчиво потер гладко выбритый подбородок. Неотделимы? Римо и Чиун неотделимы? Он медленно покачал головой. Нет таких людей, которые были бы незаменимы. Даже сам президент — единственный человек, который знает о существовании КЮРЕ — тоже не является незаменимым. Президенты приходят и уходят. Остается страна, нация.
Письмо мистера Гордонса потрясло его. Именно он, Смит, должен доложить президенту альтернативные варианты решения, а ведь это новый, лишь недавно вступивший в должность президент. Кто знает, что он надумает? А что, если он просто скажет, чтобы мистеру Гордонсу заплатили запрашиваемую цену? Но это было бы неверным шагом. Уступка шантажисту лишь поощряет его на дальнейший шантаж, и так без конца. Мы все должны против этого бороться. Должны.
Но годы государственной службы давно уже научили Смита, что «мы должны» далеко не всегда означает «мы будем». Если президент распорядится пожертвовать Чиуном и Римо, то Смиту останется лишь придумать способ, как передать их головы мистеру Гордонсу.
Этого требует долг. А как же дружба? Разве она ничего не значит? Смит снова посмотрел на лижущие песок волны и принял решение. Прежде чем он сдаст Римо и Чиуна, он сам попытается уничтожить Гордонса. Вообще говоря, сказал он себе, это не имеет ничего общего с дружбой. Это лишь правильное административное решение. Однако он не мог объяснить себе, почему, приняв решение не выдавать Римо и Чиуна без борьбы, он почувствовал удовольствие, тогда как никакие из принимавшихся им ранее административных решений такого чувства не вызывали.
Он снова повернулся в кресле к столу и перечитал заново вырезку с заявлением доктора Карлтон. Программа творческого интеллекта. Ведь это то самое, что так нужно мистеру Гордонсу! Если он получит такую программу, его уже нельзя будет остановить. Зачем было объявлять во всеуслышание о ее создании? Разве доктор Карлтон, творец мистера Гордонса, не понимает, что, прочитав это заявление, Гордонс очертя голову ринется в ее лабораторию, чтобы выкрасть программу?
Он прочитал статью еще раз. Ему бросились в глаза отдельные места заявления: творческий интеллект, дебил, гений, выживание... Из этих слов сложилось нечто такое, что положило конец его раздумьям.
Харолд В. Смит подвинул к себе телефон. Через несколько минут у него на столе уже лежал список всех пассажиров, которые в этот день зарезервировали себе места на самолеты, вылетающие в штат Вайоминг, а также на те, которые совершают в этом штате транзитную посадку. Под каким именем мог бы зарегистрироваться мистер Гордонс? Он запрограммирован на выживание, а поэтому вряд ли воспользуется собственной фамилией. Выбирая себе псевдоним, люди обычно сохраняют инициалы. Поступит ли таким образом и Гордонс? Смит начал медленно просматривать список пассажиров, намеревающихся вылететь в этот день в район Чейенна. В нем было семьдесят фамилий. Его скользивший от фамилии к фамилии палец остановился почти в самом его конце, «м. Андрю». Он так и знал! Он так и знал! Ну конечно же, это мистер Гордонс! Он составил псевдоним, использовав свой единственный инициал и переделав слово «андроид» в фамилию «Андрю». Вот так!
Смит вызвал секретаршу, и она тут же заказала ему билет на следующий самолет до Вайоминга. Запуск ракеты назначен на завтрашнее утро, и Гордонс будет там к этому времени. А Римо и Чиун, наверное, уже там.
А теперь к ним присоединится и доктор Харолд В. Смит.
Глава 13
Идея использовать доктора Карлтон в качестве приманки принадлежала Чиуну.
— Нападая на человека, надо узнать, чем он особенно дорожит, наставлял Чиун своего ученика. — А дорожит он больше всего тем, в чем нуждается.
— Но Гордонс — не человек, — возразил Римо.
— Помолчи. Неужели не понимаешь? У всего есть своя потребность. Если ты захочешь перегородить реку, разве ты будешь строить плотину на равнине, где река просто обогнет преграду и потечет дальше? Конечно, нет. Ты будешь строить плотину там, где реке нужно прокладывать путь между горами. У всего своя потребность. Понял?
Римо угрюмо кивнул. Он знал по опыту, что если согласиться сразу, то можно иногда избежать очередной бесконечной истории Чиуна о вороватых китайцах. На этот раз, однако, это не помогло.
— Много лет назад, — начал Чиун, — у вороватых китайцев был император, который был просто никудышным даже для такого народа, как китайцы. Этот император нанял Мастера Синанджу, который оказал ему одну услугу, но император отказался за нее платить. Он поступил так потому, что с типичным для китайца высокомерием считал, что закон для него не писан. Он утверждал, например, что он — «Солнечный император» и что ему должны поклоняться, как Солнцу...
— Все ясно, — прервал его Римо, — твой предшественник прокомпостировал его билет по жизни.
— Не в этом суть истории, — отвечал Чиун и терпеливо продолжал свой рассказ: — Так вот, этот император жил в замке, окруженном высокими стенами, многочисленной стражей и всякими хитрыми устройствами, предназначенными для охраны покоя и жизни императора...
— Для твоего предшественника это было, конечно, детской забавой, снова перебил его Римо.
— Возможно. Но от него зависело благополучие его деревни, и поэтому мой предшественник не мог рисковать своей жизнью. Так что же он сделал, этот мой предшественник? Может быть, он вернулся домой, в Синанджу, и сказал: «О горе! У меня ничего не получилось. Шлите детей домой, в море»? Ибо так поступали люди в Синанджу, когда наступал голод. Они вывозили детей к морю и опускали их в воду, говоря при этом, что «посылают их домой». На самом деле люди знали, что они не посылают их домой, а топят, потому что их нечем кормить. Синанджу, как тебе известно, — очень бедная деревня и...
— Помилуй, Чиун! Я все это уже слышал.
— Так вот, этот предшественник не сказал: «У меня ничего не получилось». Он пораскинул мозгами и понял, какая у императора была потребность. Этот император не мог, конечно, сидеть из года в год за стенами замка. Он был тщеславен и считал, что если он будет все время отсиживаться во дворце, то его жуликоватым подданным придется туго, так как (он был в этом уверен) они не смогут сами собой управлять. У него была потребность чувствовать себя важным! И скоро наступил день, когда император открыл ворота дворца для того, чтобы люди могли приходить к нему со своими жалобами и просьбами. Тогда мой предшественник покрыл свое лицо грязью, одолжил у нищего его рваное платье...
— Не заплатив за это, бьюсь об заклад, — вставил Римо.
— Потом он вернул его. Если вещь возвращается, то за нее не нужно платить. Он проник во дворец под видом нищего, и когда император, развалившись на троне, удовлетворял свою потребность править, мой предшественник схватил его за горло и сказал, что пришел за платой.
— И одним императором стало меньше, — подхватил Римо.
— Нет. Император тут же заплатил ему. Он дал ему много драгоценных камней и большое количество монет, сделанных из золота. И у жителей нашей деревни снова была еда, и не надо было посылать детей «домой».
— И все это благодаря тому, что у императора была потребность править?
— Правильно.
— Рад за твоего предшественника. А теперь скажи, какое это имеет отношение к мистеру Гордонсу?
— Он думает, что для выживания ему необходим творческий интеллект.
Если мы ему скажем, где он может его получить, то он обязательно отправится туда. Вот тогда-то мы и атакуем!
— Ты считаешь, что это сработает?
— Слово Мастера Синанджу!
— Очень хорошо, — сказал Римо, — но я все-таки настаиваю, чтобы ты дал мне возможность схватиться с ним один на один.
— Понятно, — сказал Чиун. — Как видно, у тебя тоже имеется потребность — тебе позарез надо быть глупым.
Все остальное время Чиун молчал, пока они не оказались перед доктором Карлтон в ее кабинете, в лаборатории Уилкинса. Она обрадовалась их приходу.
— С тех пор как ты ушел, — сказала она Римо, — я только о тебе и думала. А ты, оказывается, жутко нервный. Мне пришлось потратить целых три дня на ремонт Джека Даниэльса. Боже, что ты натворил с его транзисторами! И с моими тоже.
— А, ерунда, — сказал Римо, — ничего особенного.
— Особенное тоже было, — сказала она, приглаживая па пышной груди белую нейлоновую блузку. — Можешь поучиться у этого человека, мистер Смирнофф, — сказала она, глядя мимо Римо. — Ты вроде бы считаешься машиной удовольствий, а на деле не стоишь и прыщика на его пятке.
Римо обернулся. Андроид — господин Смирнофф молча смотрел на них из угла комнаты. Наблюдал ли он? Слушал? А может быть, он просто стоял в углу, выключенный, как холодный электрический утюг? Но тут Римо заметил, что мистер Смирнофф, словно бы соглашаясь с тем, что ему говорила доктор Карлтон, кивнул. Затем его глаза шевельнулись в орбитах и встретились со взглядом Римо. Тот повернулся к Ванессе Карлтон.
— Если честно, ты, действительно, кое-чего стоишь, кареглазый...
— Да, да, конечно, — прервал ее Чиун, — но мы пришли сюда по важному делу.
— Я никогда не обсуждаю дел без выпивки. Эй, мистер Сигрэмс!
В дверь вкатилась самоходная тележка и, выполняя заказ, изготовила двойную порцию сухого, очень сухого, коктейля мартини. Доктор тут же отпила изрядный глоток. Тележка покатилась прочь.
— Теперь выкладывайте, что у вас там!
— Вы объявите о создании качественно новой программы творческого интеллекта, — сказал Римо.
Доктор Карлтон рассмеялась:
— А вы пройдетесь по потолку!
— Вы должны это сделать, — сказал Римо. Чиун поддержал его кивком головы. — Нам это нужно, чтобы заманить сюда Гордонса.
— Именно этого я и не хочу. Я больше не контролирую действия мистера Гордонса. Я не знаю, что он сделает, если сюда заявится. Мне лишняя головная боль совершенно ни к чему. Как вы думаете, почему я поменяла всю систему запоров на входах? Нет уж, спасибо!
— Вы меня не так поняли, — сказал Римо. — Мы не просим вас сделать такое объявление — мы приказываем вам.
Чиун молча кивнул, подтверждая сказанное Римо.
— Это что — угроза?
— Вот теперь вы нас поняли правильно.
— А почему вы считаете, что я испугаюсь?
— А вот почему, — сказал Римо. — Правительство перестало финансировать ваши исследования. Вы тем не менее продолжаете свою работу так же беззаботно, как и раньше. На что? На какие деньги? Готов поставить четыре цента против ваших двух, что на фальшивые деньги мистера Гордонса. Правительство очень не любит тех, кто сам печатает доллары.
Доктор Карлтон сделала еще один большой глоток и села за свой стол. Она начала было говорить, потом остановилась на полуслове, глотнула еще мартини и, наконец, сказала:
— Ну, хорошо.
— Что «хорошо»? — спросил Римо. — Возражения снимаются?
Она кивнула.
— А все-таки что навело вас на мысль запрограммировать Гордонса на изготовление фальшивых банкнот?
— Ах ты кареглазый поганец, так ты, значит, блефовал?
Римо пожал плечами.
— Я не программировала его на изготовление фальшивых денег, — запальчиво сказала Ванесса. — Однажды я проводила совещание, на котором обсуждались наши финансовые проблемы. Я сообщила, что нас собираются закрывать. Помнится, я еще сказала, что если бы у нас были деньги, то мы бы выжили. Деньги означают выживание. Что-то в этом роде.
Она сердито допила бокал и снова вызвала мистера Сигрэмса.
— Среди присутствовавших был и мистер Гордонс. Он слышал мои слова и в ту же ночь сбежал. На следующий день он прислал мне кипу фальшивых банкнот, написав в сопроводительной записке: «Это поможет Вам выжить».
— С фальшивками, выполненными столь безукоризненно, это, наверное, было не трудно, — заметил Римо.
— Вначале они были совсем не идеальны. — Она подождала, пока винная тележка наполнит ее бокал. Но я отсылала их обратно со своими критическими замечаниями, пока, наконец, у него не стали получаться банкноты, не отличимые от настоящих.
— Ну, хорошо, теперь ему не отвертеться. Сегодня же вечером вы объявите о создании новой программы творческого интеллекта. Не забудьте упомянуть, что собираетесь ее опробовать и с этой целью запускаете отсюда послезавтра ракету с программой на борту.
— Я сделаю это, — сказала доктор Карлтон, но каковы ваши шансы против него? Он ведь непобедим. Он — тот, кто выживет при любых обстоятельствах.
— Что-нибудь придумаем, — сказал Римо.
Однако и у Римо были свои опасения. Вечером, когда они с Чиуном остались одни, Римо сказал:
— Боюсь, Чиун, у нас ничего не получится.
— Почему?
— Да потому, что Гордонсу не составит труда во всем разобраться. Он поймет, что это — липа, дело наших рук. Чтобы догадаться об этом, хватит интеллекта улитки.
— Угу, — сказал Чиун, поднимая вверх указательный палец с блестящим длинным ногтем. — Я уже думал об этом. Я продумал буквально все.
— Расскажи!
— Расскажу. — Чиун приоткрыл у горла кимоно Ты ничего не замечаешь?
— Шея, кажется, стала тоньше. Ты худеешь?
— Нет, дело не в этом. Ты помнишь тот свинцовый предмет, который я всегда носил на шее? Теперь его нет.
— Ну и хорошо. Выглядел он, надо сказать, препротивно.
Чиун сокрушенно покачал головой: Римо временами все-таки был туповат.
— Эта штука принадлежала мистеру Гордонсу. Такая пищалка, которыми часто пользуется твое правительство. Они еще бибикают. Вы их, кажется, называете насекомыми.
— А, «жучок»?
— Вот именно. Насекомое. Я носил его при себе, но завернул в свинец, чтобы Гордонс не получал от него сигналы.
— Ну?
— Ну, и когда мы сюда прибыли, я снял с этой штуки свинцовую обертку, и теперь он эти сигналы получает.
— Но это же глупо, Чиун! Теперь уж он наверняка догадается, что мы здесь.
— Нет, — сказал Чиун, — не догадается. Я запечатал эту штуку в конверт и отправил по почте подальше, в то место, которое любят посещать все американцы и которое находится довольно далеко отсюда.
— Что это за место?
— Ниагарский водопад. Мистер Гордонс будет думать, что мы отправились на Ниагарский водопад и здесь нас нет.
Римо поднял брови:
— А знаешь, Чиун, это может сработать. Толково придумано!
— Спасибо. Я ложусь спать.
Когда Римо уже засыпал, Чиун сказал:
— Не переживай, Римо. Когда-нибудь и ты, может быть, поумнеешь: доктор Карлтон может сделать для тебя программу.
Чиун ехидно хихикнул.
— А пошел бы ты... — сказал Римо, но очень тихо.
На следующий день заявление доктора Карлтон появилось в газетах. Оно привлекло к себе пристальное внимание двух пар глаз: проницательных глаз доктора Харолда Смита и электронных сенсоров, спрятанных за пластиковым покрытием лицевой части головы мистера Гордонса. Оба тотчас отправились самолетом в Чейенн, штат Вайоминг.
— Нападая на человека, надо узнать, чем он особенно дорожит, наставлял Чиун своего ученика. — А дорожит он больше всего тем, в чем нуждается.
— Но Гордонс — не человек, — возразил Римо.
— Помолчи. Неужели не понимаешь? У всего есть своя потребность. Если ты захочешь перегородить реку, разве ты будешь строить плотину на равнине, где река просто обогнет преграду и потечет дальше? Конечно, нет. Ты будешь строить плотину там, где реке нужно прокладывать путь между горами. У всего своя потребность. Понял?
Римо угрюмо кивнул. Он знал по опыту, что если согласиться сразу, то можно иногда избежать очередной бесконечной истории Чиуна о вороватых китайцах. На этот раз, однако, это не помогло.
— Много лет назад, — начал Чиун, — у вороватых китайцев был император, который был просто никудышным даже для такого народа, как китайцы. Этот император нанял Мастера Синанджу, который оказал ему одну услугу, но император отказался за нее платить. Он поступил так потому, что с типичным для китайца высокомерием считал, что закон для него не писан. Он утверждал, например, что он — «Солнечный император» и что ему должны поклоняться, как Солнцу...
— Все ясно, — прервал его Римо, — твой предшественник прокомпостировал его билет по жизни.
— Не в этом суть истории, — отвечал Чиун и терпеливо продолжал свой рассказ: — Так вот, этот император жил в замке, окруженном высокими стенами, многочисленной стражей и всякими хитрыми устройствами, предназначенными для охраны покоя и жизни императора...
— Для твоего предшественника это было, конечно, детской забавой, снова перебил его Римо.
— Возможно. Но от него зависело благополучие его деревни, и поэтому мой предшественник не мог рисковать своей жизнью. Так что же он сделал, этот мой предшественник? Может быть, он вернулся домой, в Синанджу, и сказал: «О горе! У меня ничего не получилось. Шлите детей домой, в море»? Ибо так поступали люди в Синанджу, когда наступал голод. Они вывозили детей к морю и опускали их в воду, говоря при этом, что «посылают их домой». На самом деле люди знали, что они не посылают их домой, а топят, потому что их нечем кормить. Синанджу, как тебе известно, — очень бедная деревня и...
— Помилуй, Чиун! Я все это уже слышал.
— Так вот, этот предшественник не сказал: «У меня ничего не получилось». Он пораскинул мозгами и понял, какая у императора была потребность. Этот император не мог, конечно, сидеть из года в год за стенами замка. Он был тщеславен и считал, что если он будет все время отсиживаться во дворце, то его жуликоватым подданным придется туго, так как (он был в этом уверен) они не смогут сами собой управлять. У него была потребность чувствовать себя важным! И скоро наступил день, когда император открыл ворота дворца для того, чтобы люди могли приходить к нему со своими жалобами и просьбами. Тогда мой предшественник покрыл свое лицо грязью, одолжил у нищего его рваное платье...
— Не заплатив за это, бьюсь об заклад, — вставил Римо.
— Потом он вернул его. Если вещь возвращается, то за нее не нужно платить. Он проник во дворец под видом нищего, и когда император, развалившись на троне, удовлетворял свою потребность править, мой предшественник схватил его за горло и сказал, что пришел за платой.
— И одним императором стало меньше, — подхватил Римо.
— Нет. Император тут же заплатил ему. Он дал ему много драгоценных камней и большое количество монет, сделанных из золота. И у жителей нашей деревни снова была еда, и не надо было посылать детей «домой».
— И все это благодаря тому, что у императора была потребность править?
— Правильно.
— Рад за твоего предшественника. А теперь скажи, какое это имеет отношение к мистеру Гордонсу?
— Он думает, что для выживания ему необходим творческий интеллект.
Если мы ему скажем, где он может его получить, то он обязательно отправится туда. Вот тогда-то мы и атакуем!
— Ты считаешь, что это сработает?
— Слово Мастера Синанджу!
— Очень хорошо, — сказал Римо, — но я все-таки настаиваю, чтобы ты дал мне возможность схватиться с ним один на один.
— Понятно, — сказал Чиун. — Как видно, у тебя тоже имеется потребность — тебе позарез надо быть глупым.
Все остальное время Чиун молчал, пока они не оказались перед доктором Карлтон в ее кабинете, в лаборатории Уилкинса. Она обрадовалась их приходу.
— С тех пор как ты ушел, — сказала она Римо, — я только о тебе и думала. А ты, оказывается, жутко нервный. Мне пришлось потратить целых три дня на ремонт Джека Даниэльса. Боже, что ты натворил с его транзисторами! И с моими тоже.
— А, ерунда, — сказал Римо, — ничего особенного.
— Особенное тоже было, — сказала она, приглаживая па пышной груди белую нейлоновую блузку. — Можешь поучиться у этого человека, мистер Смирнофф, — сказала она, глядя мимо Римо. — Ты вроде бы считаешься машиной удовольствий, а на деле не стоишь и прыщика на его пятке.
Римо обернулся. Андроид — господин Смирнофф молча смотрел на них из угла комнаты. Наблюдал ли он? Слушал? А может быть, он просто стоял в углу, выключенный, как холодный электрический утюг? Но тут Римо заметил, что мистер Смирнофф, словно бы соглашаясь с тем, что ему говорила доктор Карлтон, кивнул. Затем его глаза шевельнулись в орбитах и встретились со взглядом Римо. Тот повернулся к Ванессе Карлтон.
— Если честно, ты, действительно, кое-чего стоишь, кареглазый...
— Да, да, конечно, — прервал ее Чиун, — но мы пришли сюда по важному делу.
— Я никогда не обсуждаю дел без выпивки. Эй, мистер Сигрэмс!
В дверь вкатилась самоходная тележка и, выполняя заказ, изготовила двойную порцию сухого, очень сухого, коктейля мартини. Доктор тут же отпила изрядный глоток. Тележка покатилась прочь.
— Теперь выкладывайте, что у вас там!
— Вы объявите о создании качественно новой программы творческого интеллекта, — сказал Римо.
Доктор Карлтон рассмеялась:
— А вы пройдетесь по потолку!
— Вы должны это сделать, — сказал Римо. Чиун поддержал его кивком головы. — Нам это нужно, чтобы заманить сюда Гордонса.
— Именно этого я и не хочу. Я больше не контролирую действия мистера Гордонса. Я не знаю, что он сделает, если сюда заявится. Мне лишняя головная боль совершенно ни к чему. Как вы думаете, почему я поменяла всю систему запоров на входах? Нет уж, спасибо!
— Вы меня не так поняли, — сказал Римо. — Мы не просим вас сделать такое объявление — мы приказываем вам.
Чиун молча кивнул, подтверждая сказанное Римо.
— Это что — угроза?
— Вот теперь вы нас поняли правильно.
— А почему вы считаете, что я испугаюсь?
— А вот почему, — сказал Римо. — Правительство перестало финансировать ваши исследования. Вы тем не менее продолжаете свою работу так же беззаботно, как и раньше. На что? На какие деньги? Готов поставить четыре цента против ваших двух, что на фальшивые деньги мистера Гордонса. Правительство очень не любит тех, кто сам печатает доллары.
Доктор Карлтон сделала еще один большой глоток и села за свой стол. Она начала было говорить, потом остановилась на полуслове, глотнула еще мартини и, наконец, сказала:
— Ну, хорошо.
— Что «хорошо»? — спросил Римо. — Возражения снимаются?
Она кивнула.
— А все-таки что навело вас на мысль запрограммировать Гордонса на изготовление фальшивых банкнот?
— Ах ты кареглазый поганец, так ты, значит, блефовал?
Римо пожал плечами.
— Я не программировала его на изготовление фальшивых денег, — запальчиво сказала Ванесса. — Однажды я проводила совещание, на котором обсуждались наши финансовые проблемы. Я сообщила, что нас собираются закрывать. Помнится, я еще сказала, что если бы у нас были деньги, то мы бы выжили. Деньги означают выживание. Что-то в этом роде.
Она сердито допила бокал и снова вызвала мистера Сигрэмса.
— Среди присутствовавших был и мистер Гордонс. Он слышал мои слова и в ту же ночь сбежал. На следующий день он прислал мне кипу фальшивых банкнот, написав в сопроводительной записке: «Это поможет Вам выжить».
— С фальшивками, выполненными столь безукоризненно, это, наверное, было не трудно, — заметил Римо.
— Вначале они были совсем не идеальны. — Она подождала, пока винная тележка наполнит ее бокал. Но я отсылала их обратно со своими критическими замечаниями, пока, наконец, у него не стали получаться банкноты, не отличимые от настоящих.
— Ну, хорошо, теперь ему не отвертеться. Сегодня же вечером вы объявите о создании новой программы творческого интеллекта. Не забудьте упомянуть, что собираетесь ее опробовать и с этой целью запускаете отсюда послезавтра ракету с программой на борту.
— Я сделаю это, — сказала доктор Карлтон, но каковы ваши шансы против него? Он ведь непобедим. Он — тот, кто выживет при любых обстоятельствах.
— Что-нибудь придумаем, — сказал Римо.
Однако и у Римо были свои опасения. Вечером, когда они с Чиуном остались одни, Римо сказал:
— Боюсь, Чиун, у нас ничего не получится.
— Почему?
— Да потому, что Гордонсу не составит труда во всем разобраться. Он поймет, что это — липа, дело наших рук. Чтобы догадаться об этом, хватит интеллекта улитки.
— Угу, — сказал Чиун, поднимая вверх указательный палец с блестящим длинным ногтем. — Я уже думал об этом. Я продумал буквально все.
— Расскажи!
— Расскажу. — Чиун приоткрыл у горла кимоно Ты ничего не замечаешь?
— Шея, кажется, стала тоньше. Ты худеешь?
— Нет, дело не в этом. Ты помнишь тот свинцовый предмет, который я всегда носил на шее? Теперь его нет.
— Ну и хорошо. Выглядел он, надо сказать, препротивно.
Чиун сокрушенно покачал головой: Римо временами все-таки был туповат.
— Эта штука принадлежала мистеру Гордонсу. Такая пищалка, которыми часто пользуется твое правительство. Они еще бибикают. Вы их, кажется, называете насекомыми.
— А, «жучок»?
— Вот именно. Насекомое. Я носил его при себе, но завернул в свинец, чтобы Гордонс не получал от него сигналы.
— Ну?
— Ну, и когда мы сюда прибыли, я снял с этой штуки свинцовую обертку, и теперь он эти сигналы получает.
— Но это же глупо, Чиун! Теперь уж он наверняка догадается, что мы здесь.
— Нет, — сказал Чиун, — не догадается. Я запечатал эту штуку в конверт и отправил по почте подальше, в то место, которое любят посещать все американцы и которое находится довольно далеко отсюда.
— Что это за место?
— Ниагарский водопад. Мистер Гордонс будет думать, что мы отправились на Ниагарский водопад и здесь нас нет.
Римо поднял брови:
— А знаешь, Чиун, это может сработать. Толково придумано!
— Спасибо. Я ложусь спать.
Когда Римо уже засыпал, Чиун сказал:
— Не переживай, Римо. Когда-нибудь и ты, может быть, поумнеешь: доктор Карлтон может сделать для тебя программу.
Чиун ехидно хихикнул.
— А пошел бы ты... — сказал Римо, но очень тихо.
На следующий день заявление доктора Карлтон появилось в газетах. Оно привлекло к себе пристальное внимание двух пар глаз: проницательных глаз доктора Харолда Смита и электронных сенсоров, спрятанных за пластиковым покрытием лицевой части головы мистера Гордонса. Оба тотчас отправились самолетом в Чейенн, штат Вайоминг.
Глава 14
День клонился к вечеру, когда доктор Харолд В. Смит подошел к стальным дверям лаборатории Уилкинса.
Римо сидел в кабинете доктора Карлтон. Раздался звонок, и Ванесса попросила визитера представиться.
— Доктор Харолд В. Смит, — последовал ответ.
Римо взял микрофон.
— Спасибо, — сказал он, — мы уже приобрели зубные щетки. Нам больше не требуется.
— Римо, это вы?
— Нет здесь никакого Римо!
— Не валяйте дурака, откройте.
— Убирайтесь прочь!
— Дайте мне поговорить с кем-нибудь, у кого все на месте!
Римо вернул микрофон доктору Карлтон:
— Должно быть, он хочет поговорить с вами.
— Ты считаешь, что у меня все на месте? — спросила она.
— Абсолютно все.
— Ты действительно так думаешь?
Римо сидел в кабинете доктора Карлтон. Раздался звонок, и Ванесса попросила визитера представиться.
— Доктор Харолд В. Смит, — последовал ответ.
Римо взял микрофон.
— Спасибо, — сказал он, — мы уже приобрели зубные щетки. Нам больше не требуется.
— Римо, это вы?
— Нет здесь никакого Римо!
— Не валяйте дурака, откройте.
— Убирайтесь прочь!
— Дайте мне поговорить с кем-нибудь, у кого все на месте!
Римо вернул микрофон доктору Карлтон:
— Должно быть, он хочет поговорить с вами.
— Ты считаешь, что у меня все на месте? — спросила она.
— Абсолютно все.
— Ты действительно так думаешь?