Мерфи Уоррен. Остров зомби

   Более того, Смит, по мнению того же Чиуна, никогда не использовал Римо и Чиуна «эффективно». А это в понимании корейца означало поручить им убрать теперешнего президента и провозгласить себя президентом или, на худой конец, королем.
   И, конечно, Смиту стоило бы официально представить нации и правительству состоящих на государственной службе ассасинов из Дома Синанджу. Чиун все продумал. Недавно он видел по телевизору церемонию торжественного введения в должность президента США. В соответствии с ней Смит, стоящий во главе КЮРЕ и обязанный взять, согласно плану Чиуна, бразды правления в свои руки, должен шествовать на церемонии на пять шагов впереди Чиуна, одетого в красное расшитое золотыми листьями кимоно. Когда Чиун поделился со Смитом своими мечтаниями, Смит отрезал:
   — Никогда!
   — Ладно. Пусть будет зеленое кимоно с черными лебедями.
   — Никогда. Никогда.
   — Золото хорошо смотрится утром. У вас торжества такого рода обычно совершаются днем, — резонно заметил Чиун.
   — Я не дам убить президента. И не стремлюсь на его место. Я служу президенту и хочу во всем ему помогать, — сказал Смит.
   — Мы уж не промахнемся, как ваши любители, — сказал Чиун. — Вам нечего бояться. На этой же неделе можем возвести вас на президентский трон. И плата будет не намного выше. Однако страна у вас большая, население все время бурлит и кипит, и ставку, конечно, надо бы слегка увеличить. Но это не должно вас останавливать. В вашей стране города больше некоторых стран.
   — Нет и еще раз нет, — ответил Смит. — И не будем больше говорить на эту тему.
   В разговор вмешался Римо.
   — Вам не убедить Чиуна, что вы — не маленький князек, плетущий заговор против владетельного князя. Как может быть иначе, если на вашей стороне сам Дом Синанджу? Так же, как не убедить его, что существуют разные формы правления: демократия, коммунизм, монархия. В его представлении один человек властвует, и остальные должны стараться сместить его и воцариться сами.
   Этот разговор произошел два дня назад в зале ожидания нью-йоркского аэропорта.
   — А вы что скажете, Римо? — спросил Смит.
   — Скажу, что на Бакью не поеду.
   — А почему, собственно, могу я узнать? — поинтересовался Смит — сухопарый мужчина средних лет с тонкими губами, но годы оставили на нем глубокий след и он выглядел почти стариком.
   — Не знаю, поймете ли вы, — начал Римо. — Мне все равно, что происходит в странах Карибского бассейна. Безразлично, кто кого прикончит. Одно я знаю наверняка: все, что я сделал, работая у вас, не изменило положения ни на йоту. Считалось, что наша задача — защищать американскую конституцию, оказывать ей дополнительную поддержку, пусть и не совсем конституционными средствами. И что же? Страна превратилась в выгребную яму, и вряд ли еще один труп изменит ситуацию к лучшему — так что в операции на Бакье я не участвую. Мне наплевать, кто там что делает и что у кого не получается. Мой ответ: нет.
   Чиун понимающе кивнул.
   — Но если вы измените свое решение и согласитесь воцариться на троне, — вновь завел он свою песню, — уверен, мы сумеем убедить Римо, что служить истинному императору — счастье.
   — Я не поеду на Бакью, — повторил Римо.
   — Поедет, если вы сядете на трон в Белом доме, — настаивал Чиун.
   Вот так обстояли дела. Смит был рассержен. Чиун негодовал: Римо, по его словам, никогда не понимал деловые аспекты профессии ассасина и не прислушивался к советам старших.
   И вот теперь по дороге в аэропорт Римо, сидя в такси, слушал рассказ Чиуна, не веря своим ушам: кореец говорил по телефону с самим президентом Соединенных Штатов, и тот пригласил его к себе для подробной беседы.
   — Но это невозможно! Мы работаем на организацию, которой не существует. Ее цель — быть никому не известной. Она засекречена, как ни одна другая, — пробормотал Римо. — В этой стране не принято гордиться тем, что на службе у правительства состоят наемные убийцы.
   — Пока не принято. Но нация должна повзрослеть, — сказал Чиун.
   — Мы что, должны прогуливаться у дверей Белого дома? — спросил Римо.
   — Не совсем, — ответил Чиун.
   — Ага. А то я подумал...
   — Президент лично встретится с нами.
   — Чушь, — в сердцах произнес Римо.
   Они однажды уже встречались с президентом, чтобы доказать ему, как легко проникнуть в Белый дом, особенно им, которые, можно сказать, жизнь посвятили изучению дверей и окон. Чтобы доказать президенту, как ненадежно он защищен, Римо как-то вторично проник в Белый дом, но президент и тогда оставил их предостережение без внимания, и Чиуну пришлось позже спасать его от убийцы — так они встретились во второй раз. Благодарности Чиун не ожидал.
   Этим вечером, оставив громоздкий багаж Чиуна в вашингтонском отеле «Хилтон», они отправились в Белый дом и ровно в 22.30 — время, назначенное президентов, — были в Овальном кабинете.
   Они ждали появления президента в темноте.
   — Дурацкое положение, — сказал Римо. — Чувствую, просидим здесь всю ночь, а утром испугаем до одубения уборщицу. Или еще кого-нибудь, кто отвечает за чистоту этих сверхбезопасных аппартаментов.
   — До одубения? — переспросил Чиун. — Никогда не слышал такого выражения.
   — Я сам его выдумал. Иногда придумываю новые слова.
   — Все дети этим занимаются, — отозвался Чиун, с неподражаемым спокойствием указав тем самым ученику на его истинное место рядом с Мастером Синанджу, то есть с ним самим, ожидающим своего повелителя в американском «тронном зале» точно так же, как его предки в течение долгих столетий ждали в парадных залах фараонов, королей и императоров, заверяя сильных мира сего, что их враги доживают последние дни, и рассчитывая за свои услуги на вознаграждение, которое доставлялось в деревеньку Синанджу на западном побережье Кореи.
   Дверь распахнулась. В комнату проник луч света. Кто-то, стоя у самой двери, говорил:
   — Будьте уверены, господин президент. Никто не может незаметно проникнуть в Овальный кабинет. Вы здесь как в бункере, если можно так выразиться.
   — Спасибо, — послышался голос с легким южным акцентом.
   Президент вошел в комнату, закрыл за собой дверь и включил свет.
   — Здравствуйте, — сказал он.
   — Да здравствует наследник Вашингтона, Линкольна и Рузвельта! — произнес нараспев Чиун, поднимаясь и низко кланяясь. — Приветствуем досточтимого последователя Резерфорда Б.Хейза и Милларда Филмора, а также достойных Джеймса К.Полка и Гроувера Кливленда, несравненного Джеймса Мэдисона и великого Калвина Кулиджа...
   — Спасибо, — смущенно пробормотал президент.
   Но Чиун еще не закончил.
   — ...и мудрейшего Улисса Гранта, и прекраснейшего Эндрю Джонсона, и великолепного Гувера. Не говоря уже...
   — Спасибо, — повторил президент.
   — ...о Уильяме Маккинли, — закончил Чиун, который прочитал несколько книг об американской земле и, как большинство путешественников, нашел, что приведенное в них описание народа не соответствует действительности.
   «Здоровый, счастливый народ», — говорилось об американцах в старой корейской истории народов мира. Соединенным Штатам отвели всего четверть страница из трех тысяч страниц книги, на двухстах восьмидесяти начальных страницах которой подробнейшим образом излагалась история ранних корейских династий и влияние их политики на человечество.
   — И еще раз вспомним о Гроувере Кливленде! — воскликнул Чиун.
   — Спасибо, — поблагодарил президент.
   Все это время Римо продолжал сидеть в кресле, размышляя над тем, хранит ли что-нибудь президент в ящиках большого полированного письменного стола. Президент протянул Чиуну руку. Тот с поклоном поцелован ее. Римо при виде этого зрелища скорчил гримасу, как если бы официант принес ему печень в сметане, или жареную треску, или еще что-нибудь такое же невкусное, чего он не заказывал.
   Президент быстро отдернул руку и уселся на край стола, покачивая ногой. Некоторое время он изучал свои руки, а потом поднял глаза на Римо.
   — У нас неприятности, — сказал он. — Вы американец?
   — Да, — ответил Римо.
   — Я слышал, вы не хотите больше служить своей родине. Могу я спросить, почему?
   — Потому что он неблагодарный, о, милосерднейший из президентов! — пропел Чиун. — Но мы излечим его. — И, обратившись к Римо по-корейски, сердито предупредил, чтобы тот не мешал своими детскими капризами заключению хорошей сделки. Чиун знает, как надо вести себя с президентом: прежде всего не надо показывать, как невысоко ты его ставишь.
   Римо пожал плечами.
   — Спасибо, — вновь поблагодарил президент Чиуна. — Но хотелось бы, чтобы ваш друг ответил сам.
   — Хорошо, я отвечу, — сказал Римо. — Вы говорите, служить своей родине... Это лишь красивые слова. Я помогаю удержаться на поверхности всякой накипи. Служить родине? Вот вчера вечером я ей действительно послужил — помог одному человеку защитить свою собственность. А что вы для этого делаете?
   — Что могу. И вас прошу о том же.
   — Так ли это? А почему полиция не защитила жертв прошлой ночи? Почему вы не приказали ей это сделать?
   — Проблема бедности...
   — Вовсе не проблема бедности! Это проблема полиции. В мире существует добро и зло, а вы и такие, как вы, морочите людям головы социологией. Каждый понимает, что хорошо и что плохо, кроме вас, политиков.
   Римо в гневе отвернулся.
   Чиун поспешил заверить президента, что эту вспышку не надо принимать всерьез.
   — Часто бывает, что ученик, приближающийся к вершине мастерства, вдруг временно возвращается назад, к своему исходному состоянию, прежде чем окончательно стать Мастером. Сам великий Ван, приближаясь к зениту своей славы, иногда уединялся, чтобы поиграть с игрушечной тележкой, которую смастерил для него отец. А ведь тогда он уже состоял на службе у китайского императора!
   Чиун подумал, не заинтересовать ли президента какой-нибудь простенькой услугой. Может быть, предложил он, устроить похищение любимого сына вице-президента? Это обычно неплохо действует: соперник становится сговорчивее и преданнее.
   — Честолюбие, — печально произнес Чиун, — наш главный враг. Давайте попробуем исцелить вашего вице-президента от этой болезни.
   — Я хочу совсем другого, — сказал президент, не сводя глаз с Римо.
   — Можно заняться каким-нибудь конгрессменом, — предложил Чиун. — Жестокое убийство при широком стечении публики с криками: «Смерть предателям, да здравствует наш божественный президент!» Это всегда приносит хорошие результаты.
   — Нет.
   — Или убить во время сна, изуродовав до неузнаваемости, сенатора и распустить слух, что он участвовал в заговоре. Для многих это будет поучительно. — Чиун радостно подмигнул.
   — Римо, — проговорил президент, — Центральное разведывательное управление боится запачкаться и вряд ли чем-то поможет нашей беде. На острове, недалеко от Америки, один маньяк обзавелся страшным оружием — оно мгновенно превращает человека в желе. Оружием заинтересовались русские, китайцы, кубинцы, англичане и еще Бог знает кто, все навострили уши, только наши боятся ввязываться — как бы не совершить ошибки. Нельзя допустить, чтобы по соседству с нами существовала такая угроза. Неужели вы думаете, что я стал бы беспокоить вас по пустякам? Страна в опасности. Не я, не правительство, а каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок, а может быть, и все человечество. Ведь в руках у маньяка невиданное оружие страшной силы. Ради спасения человечества я заклинаю вас отнять у него это оружие.
   — Нет, — ответил Римо.
   — Он так не думает, — поторопился поправить друга Чиун.
   — Полагаю, думает, — сказал президент.
   — В свое время греческий огонь был страшным и непонятным оружием, о Слава американского народа. Однако теперь о нем никто не слышит, и знаете, почему?
   — Не знаю, — ответил президент.
   Он не сводил глаз с Римо, тот же упрямо избегал его взгляда.
   — Потому что византийский император, последний, кто знал состав, который загорается, если его полить водой, оскорбил Дом Синанджу. Его огонь не причинил Мастерам Синанджу никакого вреда, и он умер, а с ним погибло его непобедимое оружие. Можно и в этом случае сделать нечто подобное.
   — Сделайте, — сказал президент.
   — Вы пожалеете об этом, — предупредил Римо.
   — Нет, хуже уже быть не может, — сказал президент.
   — Хотите, прибьем голову этого тирана на ворота Белого дома? — спросил Чиун. — Обычное завершение такого рода дел. И, на мой взгляд, вполне уместное.
   — Не надо голову. Только оружие, — сказал президент.
   — Прекрасный выбор, — одобрил Чиун.

Глава третья

   Когда Третья международная конференция по материальным ресурсам закончила свою работу, торжественно провозгласив: Бакья имеет неотъемлемое право владеть тем, что обозначается длинным словом на третьей странице, и участники ее разъехались, Генералиссимус Сакристо Корасон провозгласил в честь братства стран Третьего мира всеобщую амнистию.
   В тюрьме было сорок камер и только трое заключенных, что объяснялось необычайно эффективной системой правосудия на острове. Преступников либо вешали на месте, либо отправляли в горы, на рудники, которые давали двадцать девять процентов мировой добычи битума, либо отпускали с извинениями.
   Правда, извинения приносились только после того, как в казну министерства юстиции поступало 4000 долларов. За 10 000 долларов приносились «глубокие» извинения. Один американский юрист как-то допытывался у Корасона, почему бы просто не объявить, что обвиняемый не виновен.
   — Именно так поступаем мы, когда даем взятку судье, — прибавил юрист.
   — В этом мало шику. За десять тысяч вы должны хоть что-то дать, — ответил Корасон.
   И вот сейчас Корасон стоял на пропыленной дороге, ведущей к тюрьме от главного шоссе. Тюрьма располагалась на потрескавшемся от жары огромном пустыре — пустыня пустыней. Черный ящик был, как всегда, рядом. За прошедшее время его поставили на колеса и снабдили висячим замком и кучей циферблатов. Циферблаты Корасон сам устанавливал под покровом ночи. Уж он-то знал, как можно удержаться на посту неограниченного правителя Бакьи.
   Новый министр юстиции и генералы находились тут же. Солнце пекло немилосердно. Стоя у высокого тюремного забора, новый министр ожидал от Корасона знака, по которому следовало освободить заключенных.
   — Умибия голосует «за», — раздался чей-то пьяный голос. Этот делегат опоздал на самолет, улетевший в Африку, и присоединился к кортежу Корасона, думая, что садится в такси, которое отвезет его в аэропорт.
   — Уберите этого болвана! — приказал Корасон.
   — Умибия голосует «за», — снова выкрикнул делегат. На нем был белый с искрой костюм, весь в пятнах после двухдневных непрерывных возлияний. В правой руке он держал бутылку рома, в левой — золотую чашу, которую кто-то по глупости положил в ящик для пожертвований в одной христианской церкви.
   Делегат пытался лить ром в чашу. Иногда попадал, но чаще доставалось тому же костюму. Делегат хотел, чтобы костюм тоже выпил, но напоить от души старого друга мешали пуговицы.
   Делегат праздновал свой дебют на дипломатическом поприще. Он проголосовал «за» не менее сорока раз — больше, чем кто-либо другой. Он надеялся, что его наградят орденом. А на следующей конференции назовут лучшим делегатом, которого только видел свет.
   Но тут он совершил первую серьезную ошибку. Он увидел большое темное лицо Генералиссимуса Корасона, его ордена отливали золотом в лучах полуденного солнца. Перед ним был его брат по Третьему миру. Ему захотелось поцеловать своего брата. Он стоял перед Генералиссимусом, и ветер дул с его стороны. От умибийского делегата несло как из пивной, которую не проветривали с Рождества.
   — Кто этот человек? — спросил Корасон.
   — Один из делегатов, — ответил министр иностранных дел и по совместительству главный шофер.
   — Важная фигура?
   — В его стране нет нефти, если вы об этом. И шпионов в других странах у них тоже нет, — прошептал министр.
   Корасон важно кивнул.
   — Дорогие защитники Бакьи! — прокричал он. — Мы объявили амнистию в честь наших братьев по Третьему миру. Тем самым мы продемонстрировали милосердие. Но некоторые думают, что это доказывает нашу слабость.
   — Ублюдки! — завопили генералы.
   — Нет, мы не слабы!
   — Нет, нет, нет!
   — Но кое-кто так думает, — сказал Корасон.
   — Смерть всем, кто так думает! — выкрикнул один генерал.
   — Я всегда склоняюсь перед волей своего народа, произнес Генералиссимус Корасон.
   Он прикинул на глаз радиус колебаний пьяного посланца Умибии. Глаза всех присутствующих были устремлены на Корасона, и он это знал. Диктатор начал осторожно крутить ручку синего циферблата, который он поставил на аппарат только прошлым вечером. Ведь узнай члены правительства, какое это нехитрое дело — наведи оружие на жертву и нажми кнопку, — и у кого-нибудь мог появиться соблазн отделаться таким образом от самого Генералиссимуса и стать новым лидером. Корасон знал, что власть удерживается самыми примитивными средствами. Страх и корысть — вот что делает приближенных преданными слугами. Они должны бояться правителя и иметь возможность обогащаться. Добейся этого — и ты получишь стабильное и лояльное правительство. Упусти одно из двух — и ты будешь иметь кучу неприятностей.
   — Одна целая и семь десятых! — громко произнес Корасон и немного повернул ручку.
   Он заметил, что два министра и один генерал пошевелили губами, повторяя цифру про себя. Но бояться надо тех, кто запоминает и при этом не шевелит губами.
   — Три седьмых, — произнес Корасон, трижды коснулся выключателя, а затем облизал большой палец и приложил его к верху ящика.
   — Моя слюна. Моя мощь. О могущественная машина, наисильнейший в этом государстве соединяет свою мощь с твоей! Зажгись и покажи свою силу. И мою силу. Самого могущественного человека в мире.
   Он быстро покрутил ручки всех циферблатов и незаметно среди всего этого мельтешения нажал нужную кнопку.
   Аппарат заурчал и заработал.
   Раздался громкий треск, и холодное зеленоватое сияние окутало делегата из Умибии. Но делегат нисколько не пострадал и только глупо улыбался.
   Корасон в панике снова с силой нажал кнопку. Вновь раздался треск, умибийский делегат снова оказался в луче света, но, покачнувшись, продолжал с улыбкой двигаться к Корасону. Ему непременно хотелось поцеловать своего брата по борьбе. Ему вообще хотелось расцеловать весь мир.
   Но, к сожалению, черная вязкая жижа на обочине главного шоссе острова Бакья не имела губ и потому не могла целоваться. Бутылка рома шлепнулась в пыль, увлажнив ее, — этот мокрый кружок мало чем отличался от другого рядом — того, чем стал делегат из Умибии. Даже пуговиц не осталось.
   Генералы зааплодировали. Им вторили министры. Все приветствовали Корасона, выражая свои верноподданнические чувства. Но Генералиссимус был встревожен. Машина не сразу справилась со своей задачей. Генералам и министрам это было неизвестно, но сам-то Корасон об этом знал.
   Министр сельского хозяйства, позаимствовав у одного из генералов стек, поковырял им в лужице и наконец на что-то наткнулся. Он подцепил предмет, извлек из жижи, облил водой из поданной солдатом кружки и тогда всем стало видно, что это часы марки Сейко. Министр протянул часы Генералиссимусу.
   — Нет, — отказался Корасон. — Они твои. Я люблю свой народ. Мы должны делиться. В этом — социализм. Новый социализм. — И, указав на ворота тюрьмы, приказал: — Открыть!
   Министр обороны широко распахнул большие тюремные ворота, и трое мужчин шагнули на свободу.
   — По своей личной милости и безграничной власти отпускаю всех троих на свободу в честь Конференции стран Третьего мира по природным ресурсам, или как она там называлась. Освобождаю вас в соответствии с данными нам неограниченными правами.
   — А вот этот — шпион, — прошептал министр обороны, указывая на мужчину в синем блейзере, белых брюках и соломенной шляпе. — Английский шпион.
   — Но я уже освободил его. Почему мне не сказали раньше? Теперь надо найти другой повод его повесить.
   — Это мало что изменит. Страна кишит шпионами. Их не меньше сотни со всего мира и даже из других мест.
   — Мне это известно, — сердито проговорил Корасон.
   Он не мог иначе ответить: на Бакье человек, признавшийся в том, что он чего-то не знает, признавался в своей слабости, а это — конец.
   — Вам известно, что они стреляют друг в друга по всей Сьюдад Нативидадо? Нашей столице?
   — Знаю, — важно признал Корасон.
   — А то, что наша армия, господин президент, с трудом поддерживает порядок на улицах? Все страны прислали сюда своих лучших тайных агентов и наемных убийц, все хотят заполучить наше драгоценное оружие, — сказал министр обороны, указывая на черный ящик с циферблатами. — Отель «Астарз» забит ими. Они рвутся к нашему оружию.
   — Кого здесь больше всех?
   — Русских.
   — Тогда следует обвинить ЦРУ в том, что они вмешиваются в наши внутренние дела.
   — Но у американцев здесь только один агент, да и тот без оружия. Американцы боятся собственного народа. Слабаки.
   — Устроим суд, — сказал, широко улыбаясь, Корасон. — Лучший на островах Карибского моря. Будет присутствовать сотня заседателей и пять судей. Когда придет время, они поднимутся и запоют: «Виновен, виновен, виновен». И мы вздернем африканского шпиона.
   — А мне можно будет взять его часы? — спросил новый министр юстиции. — Министр сельского хозяйства себе уже взял.
   Корасон ненадолго задумался. Если американский шпион — тот седовласый джентльмен средних лет, что называет себя геологом, то у него должен быть золотой «ролекс». Очень хорошие часы.
   — Нельзя, — ответил он. — Его часы — собственность государства.
   Суд состоялся в тот самый день, когда американца впервые пригласили во дворец президента. Сочли, что сто присяжных — слишком много, они будут только мешать друг другу, и сошлись на пяти. Корасон слышал, что в Америке любят приглашать присяжных разных рас, и поэтому среди них было трое русских. Как он заявил перед телевизионной камерой, «белый он и есть белый».
   Приговор не принес никаких неожиданностей и был единодушен: виновен. В тот же день американца повесили. Каждому члену суда присяжных Корасон вручил браслет из морских ракушек, купленный в магазине сувениров на первом этаже отеля «Астарз». Двое присяжных, оба русские, пожелали увидеть, как действует знаменитый аппарат президента. Они столько о нем слышали и ужасно хотели бы на него взглянуть, пока его не похитили подлые американские агенты капитализма и империализма из ЦРУ.
   Корасон рассмеялся и неожиданно согласился — обещал, что покажет. Он отправил их на дальний берег острова и ждал, когда его люди вернутся с сообщением, что с русскими покончено. Но его люди не вернулись. О, тут требуется осторожность!
   Корасон пригласил к себе русского посла и предложил заключить своеобразный мирный договор: каждый, кто сумеет выжить на острове в единоборстве с солдатами Корасона, будет окружен почетом и уважением. Так он понимал договор о дружбе и сотрудничестве.
   Новость о заключенном Бакьей и Россией мирном договоре достигла Вашингтона одновременно с сообщением о казни «американского шпиона».
   Комментатор крупнейшей телевизионной станции с легким виргинским акцентом и лицом праведника, которое слегка портила тяжеловатая челюсть, задал в эфир вопрос: «Когда наконец Америка перестанет терпеть поражение за поражением, засылая повсюду негодных агентов, и станет нравственным лидером мира, на что погрязшая в грехах Россия не может и надеяться?»
   Приблизительно в то же время, когда комментатор, который очень любил навешивать ярлыки, но не умел различать, что хорошо, а что плохо, закончил передачу, на липкий от жары асфальт аэропорта Бакьи небрежно швырнули лакированный сундук — событие, благодаря которому престиж Америки получил шанс снова взлететь высоко.
   Сундук был один из уже упоминавшихся четырнадцати; они были тщательно окрашены в разные цвета и их отполированные деревянные стенки горели на солнце. Тот, с которым обошлись так небрежно, покрывал зеленый лак. Носильщику и в голову не пришло, что старичок с азиатской внешностью и путешествующий к тому же с американским паспортом может оказаться важной птицей. Тем более что у носильщика возникло безотлагательное дело — ему надо было срочно рассказать армейскому капитану, стоящему под крылом самолета, как великолепно смешивает его троюродный брат кокосовое молоко с ромом. Напиток получается — первый класс, глаза на лоб лезут.
   — Вы уронили один из моих сундуков, — сказал Чиун носильщику.
   Вид у старика был самый миролюбивый. Шедший рядом с ним Римо нес в руках небольшую сумку, в которой было все необходимое: запасные носки, рубашка, шорты. Если он задерживался где-нибудь более, чем на день, то покупал все нужное на месте. Сейчас на нем были серые летние брюки и черная тенниска. Местный аэродром ему не понравился: сверкал алюминием, как новенькая плошка, которую уронили в ржавое болото. Вокруг аэродрома росло несколько пальм. Вдали темнели горы, там, наверное, жили те великие целители вуду, о которых по свету ходили легенды. Прислушавшись, Римо услышал мерный стук барабана, который звучал непрерывно, словно невидимое сердце острова. Оглядевшись, Римо презрительно фыркнул. Подумаешь, еще один заурядный карибский диктатор. Да пошел он к черту! Это шоу Чиуна, и если Соединенные Штаты финансировали представление, пусть узнают, что такое Мастер Синанджу.