Мерфи Уоррен. Остров зомби

   — Примите мои поздравления, чикита. Вас избрал в любовницы наш благословенный вождь. Генералиссимус Сакристо Корасон, да продлятся его дни, а он — величайший любовник всех времен.
   — Вылитый индюк, — сказала Руби.
   — А ты закрой глаза и представь себе, что у тебя там внизу работает бормашина. Он долго не задержит — раз-два — и готово. А потом приходи ко мне — тут уж все будет по высшему разряду.
   Руби понимала; чтобы выжить, надо подчиниться. Одного мужчину она, пожалуй, вытерпит, каков бы он ни был, только бы он был один. А может, ей повезет, и она улизнет с аппаратом из-под самого носа Корасона и ближайшим рейсом вернется домой.
   Когда Руби вошла в спальню президента, он не счел нужным с ней поздороваться. Одежды на Корасоне не было — только пояс с пистолетом. Рядом с кроватью стоял накрытый бархатом ящик.
   Президент предупредил ее, что сегодня он может быть не на высоте. У него серьезные проблемы: в международном конфликте поддержал не ту сторону, какую надо.
   Прекрасной леди придется смириться с тем, что ей достанется только второй величайший любовник мира, ведь именно таков он, когда не бывает первым. А первый он всегда, когда его не удручает международное положение.
   — Конечно. О чем речь? Приступай. И кончим побыстрее, — сказала Руби.
   — Я уже кончил, — объявил Корасон, надевая сапоги для верховой езды.
   — Это было чудесно, — обрадованно произнесла Руби. — Ты действительно величайший любовник мира. Ты — моя любовь. Вот это, я понимаю, класс. Таких днем с огнем не сыщешь.
   — Ты, правда, так думаешь? — спросил Корасон.
   — Клянусь, — ответила Руби, подумав про себя, что после него даже мыться не надо.
   — Тебе понравилась наша гостиница? — поинтересовался Корасон.
   — Нет, — призналась Руби. — Но ничего — сойдет.
   — А ты познакомилась там с кем-нибудь? Может, с желтолицым стариком?
   Руби покачала головой.
   — Или с белым, который необычно ведет себя?
   Руби вновь покачала головой. Она заметила, что президент все время держится рядом с накрытым бархатом ящиком, похожим на старомодный столик под телевизор. Под загнувшимся краем синей бархатной накидки Руби разглядела несколько циферблатов. Корасон решительно встал между ней и ящиком, и тогда Руби окончательно убедилась, что под бархатом скрывается то секретное оружие, которое ей нужно похитить.
   — Дорогуша, ты хотела бы разбогатеть? — задал вопрос Корасон.
   — Нет. — Руби покачала головой. Такое начало показалось ей дурным предзнаменованием, хуже стаи ворон, кружащейся над камерой пыток. — С самого детства я думала, что от больших денег одни неприятности. И зачем мне вообще нужны деньги? Ведь у меня есть такой большой и красивый мужчина, как Генералиссимус.
   И Руби улыбнулась. Она знала, что ее улыбка покоряет мужчин, но на этого она не подействовала.
   — Если ты мне сейчас не поможешь, то я и знать тебя не хочу, — заявил Корасон.
   — Да я в лепешку ради тебя расшибусь.
   Руби застегнула пояс и послала диктатору воздушный поцелуй.
   — Дело несложное. Найди желтолицего старика и белого мужчину и подбрось им в питье таблетки, которые я тебе дам. А потом возвращайся к своему любимому. То есть ко мне. Ну как? По-моему, прекрасный план.
   Но Руби Джексон Гонсалес отрицательно покачала головой.
   Корасон пожал плечами.
   — Тогда я обвиняю тебя в измене и обвинение считаю доказанным. Все! Отправляйся в тюрьму.
   После такого скоропалительного судебного процесса Руби препроводили в тюрьму, находившуюся в семнадцати милях от столицы, если ехать по главному шоссе Бакьи.
   Корасон сознавал, что с этими двумя американцами надо срочно что-то сделать. Он разорвал дипломатические отношения с Соединенными Штатами, положившись на русских, а те теперь заявляли, что потеряли сорок пять своих граждан ради защиты интересов Бакьи.
   Сорок пять русских не смогли справиться с двумя американцами.
   А теперь еще эта американка отказалась и куда-то запропастились генералы и министры, видимо опасавшиеся, что их заставят сражаться с двумя демонами, засевшими в гостинице.
   Только майор Эстрада все время крутился рядом, но его-то Корасон как раз и не хотел трогать. Во-первых, у того не хватит смекалки сделать все как следует, а во-вторых, Корасону совсем не улыбалось лишиться единственного человека, который не пристрелит его при первом удобном случае.
   Корасон было подумал отправиться в горы, разыскать там святого человека и сдаться на его милость. Может, тогда не сбудется пророчество Хуаниты? И американцы не вступят в союз с этим человеком и не свергнут Корасона?
   Нет, невозможно. Этот шаг пошатнет его влияние, и уже к утру его убьют. Стоит диктатору показать свою слабость — с том покончено.
   Оставался только один выход, опять подружиться с американцами. Но тогда неминуемо все международные организации запоют свою песню о нарушении прав человека, — так они поступают со всеми странами союзниками США. У трех его посольств — в Париже, Вашингтоне и Тихуане — появятся пикеты, и вообще начнется тот базар, который всегда в таких случаях устраивают прихлебатели Москвы.
   Плевать. Нужно выиграть время. Наладить отношения с Америкой, и тогда, возможно, ЦРУ попридержит двух своих агентов. А освободившееся время Корасон с толком потратит на поход в горы, где постарается покончить со святым человеком. Если тот умрет, пророчество Хуаниты не сможет сбыться.
   Корасон вздохнут. Так он и сделает.
   И еще раз вздохнул. Нелегкое это дело — управлять страной.

Глава шестая

   Когда государственному секретарю положили на стол тонкий голубоватый листок, сложенный вдвое, — телеграмму с пометкой: «Совершенно секретно, просьба не совать нос кому не положено», — он сразу понял, что это депеша из Бакьи.
   Телеграмму подписал сам Генералиссимус Корасон, и она была исключительно короткой: «Начнем отношения по новой, о'кей?»
   Государственный секретарь в этот момент жевал для улучшения пищеварения «Миланту», и она запузырилась у него на губах, словно яд из фильма ужасов. Полного курса наук, который он прошел в Школе международных отношений имени Вудро Вильсона, было явно недостаточно, чтобы хладнокровно снести эту депешу. Почему там не предупреждали о существовании таких типов, как Корасон, или таких государств, как Бакья?
   Прошло всего два дня, как правительство Бакьи разорвало все отношения с Америкой, заявив: «Кончаем любовь!» Не объясняя причин. А теперь вдруг вновь предлагают установить дипломатические отношения, прислав эту телеграмму, составленную, похоже, ребенком-дебилом. И еще это «О'кей»!
   К сожалению, Бакья — не исключение, такое творится повсюду. О международных отношениях легко читать лекции. А на практике все обстоит гораздо хуже, тщательно разработанные теории и планы нарушаются людьми, с которыми вы вынуждены иметь дело, людьми, у которых политика определяется тем, что они съели на завтрак.
   Так Соединенные Штаты утратили влияние на Среднем Востоке, и каждый раз, когда казалось, что они вот-вот вернут его, какой-нибудь маньяк в полосатой наволочке на голове угрожал пристрелить кого-нибудь, и все усилия шли прахом. Кроме того, Соединенные Штаты поддержали революционно настроенный сброд в Южной Африке и Родезии, а когда правительства этих стран пошли на уступки, революционеры решительно отвергли мысль о примирении. Китай, похоже, вынашивал идею очередной изоляции, и было неизвестно, с кем следует вести переговоры, чтобы предотвратить такой поворот событий.
   А природные ресурсы... Почему в тех районах, где много нефти, золота, алмазов, хрома, битума, а теперь еще и мунга, живут и размножаются исключительно отбросы цивилизации?
   Государственный секретарь вновь вздохнул. Иногда ему хотелось, чтобы президент не переизбирался на второй срок, — тогда он мог бы вернуться к преподаванию, к своим лекциям. В лекциях царил порядок, в них было начало, середина и конец. А международная политика — одна сплошная середина, без начала и конца!
   Он попросил своего секретаря связаться по телефону с Генералиссимусом Корасоном. Раз уж этот мунг так важен, он поздравит президента с возвращением в семью американских народов, если, конечно, тот знает, что это такое. Через три минуты секретарь перезвонила ему.
   — Президент не отвечает.
   — Что вы хотите этим сказать?
   — Простите, сэр. Он не снимает трубку.
   — Тогда соедините меня с вице-президентом, если у них есть такой... или с министром юстиции... или с этим малохольным майором, которому доверяет Корасон. Его, кажется, зовут Эстрада. Соедините меня с ним.
   — Он тоже не отвечает.
   — То есть как?
   — Я и ему звонила. Он не снимает трубку.
   — Но хоть с кем-нибудь можно поговорить?
   — В том-то и дело, сэр, что нет. Это я и пытаюсь вам объяснить. Телефонистка на линии...
   — Где?
   — В Бакье.
   — Понимаю, что в Бакье. Но где именно?
   — Не знаю, господин государственный секретарь. У них в стране только одна телефонистка.
   — Ну и что она говорит?
   — Говорит, что правительство в полном составе взяло выходной. Просила звонить завтра.
   — Все правительство? Выходной?
   — Да, сэр.
   «Миланта» с шумом лопнула на губах государственного секретаря.
   — Хорошо, — устало проговорил он.
   — Хотите, чтобы завтра я вновь попыталась вызвать Бакью? — спросила женщина.
   — Я скажу вам. Может, к тому времени они снова не захотят «крутить с нами любовь».
   — Что? Не поняла.
   — Не важно.
   Итак, госсекретарь, не получив никаких объяснений столь внезапной перемены политики Бакьи, позвонил президенту Соединенных Штатов, чтобы уведомить его, что отношения с островом возобновлены. И — как сказал Корасон — все о'кей.
   — Как вы полагаете, почему они на это пошли? — спросил его президент.
   — Откровенно говоря, сэр, теряюсь в догадках. Не могу найти объяснения. Может, ЦРУ постаралось?
   К счастью, шеф ЦРУ как раз находился в Белом доме — собирался подписывать новый договор страхования. От страховых полисов организаций типа «Голубой крест» или «Синий щит» он отличался тем, что страховку по нему платили не в случае болезни, а как компенсацию «засветившимся» и привлеченным к суду государственным чиновникам. Все служащие Белого дома и ЦРУ приобрели такую страховку.
   Президент пригласил к себе главу ЦРУ.
   — Бакья вновь вступает с нами в дипломатические отношения.
   Тот изо всех сил старался не выдать своего удивления. Неужели это дело рук Руби Гонзалес? Но ведь ее упекли в тюрьму. Об этом шеф ЦРУ знал от дружески настроенного к Америке посла одной иностранной державы.
   — Мы бросили туда свои лучшие силы. Рад, что успех пришел так скоро.
   Говоря это, шеф ЦРУ прокручивал в голове разные варианты. Может, все-таки в самом деле Руби Гонзалес? С тех пор как она покинула Штаты, на Бакье убиты по меньшей мере пятьдесят иностранных агентов. Пожалуй, стоит почаще привлекать к работе представителей национальных меньшинств.
   — По моим сведениям, у вас там мало людей, — сказал президент.
   — Все вышло иначе, — попытался выкрутиться шеф ЦРУ. — Мы послали туда женщину — одного из наших «цветных» агентов. Там находится некто на фамилии Гонзалес. В результате все сработало как нельзя лучше. У входа во французский ресторан трупы чужих агентов складывают штабелями.
   — Вы получили донесения от ваших людей?
   — Еще нет.
   — Где они теперь?
   — Точно не скажу.
   — Что они сделали за время пребывания в Бакье?
   — Конкретно ответить не могу, — признался шеф ЦРУ полным отчаяния голосом.
   — Значит, вы знаете не больше меня? — спросил в лоб президент.
   — По правде сказать, сэр, я действительно затрудняюсь объяснить, почему Корасон возобновил с нами дипломатические отношения.
   — Не тревожьтесь попусту. Я могу объяснить!
   Отпустив главу ЦРУ, президент поднялся в свою спальню, где в ящике бюро его ждал красный телефон. Подняв трубку, он услышал знакомый голос доктора Харолда В.Смита:
   — Слушаю вас, сэр.
   — Примите мои поздравления. Бакья просит возобновить прерванные дипломатические отношения.
   — Знаю, — сказал Смит. — Меня уже проинформировали.
   Президент немного помолчал. Государственный секретарь и он сам узнали эту новость только пятнадцать минут назад. Когда же успел получить известия Смит? Неужели у него есть источники информации в Белом доме и Госдепартаменте? Однако президент не стал задавать лишних вопросов. Ему не хотелось знать слишком много о работе Смита.
   — А вы-то знаете, как все это устроилось? — сухо спросил президент.
   — За последние сорок восемь часов погибли сорок восемь иностранных агентов, — ответил Смит. — Полагаю, к этому приложили руку мои люди. А у ЦРУ на Бакье кто-нибудь есть?
   — С большой неохотой, но они все же послали кого-то, — сказал президент.
   — Мне сообщили, что один из их агентов — в тюрьме, — сообщил Смит.
   — Так вытащите его оттуда. Но, главное, раздобудьте поскорее оружие Корасона.
   — Агент ЦРУ — женщина, — поправил президента Смит.
   — Ну, тогда вытащите ее. Но главное — аппарат. И еще, доктор, я хотел бы принести свои извинения за то, что хотел отозвать ваших людей. У них просто иная манера работать, и я к ней не привык.
   — К ней никто не привык.
   — Пусть они и дальше действуют в том же духе.
   — Слушаюсь, сэр.
   Так как правительство Бакьи устроило себе выходной, все три телефонные линии были свободны, и Смит беспрепятственно дозвонился до гостиничного номера Римо и Чиуна.
   К телефону подошел Римо.
   — Римо, говорит Смит. Как там обстоят?..
   — Одну минуточку. Вы по делу?
   — Естественно, по делу. Неужели я буду звонить в такую даль, чтобы просто почесать языком?
   — Если по делу, передаю трубку тому, кто им занимается. Как вы, надеюсь, помните, я отошел от дел. — Римо крикнул в глубь комнаты: — Чиун, тебя Смит спрашивает!
   — Я здесь нахожусь по приказу самого президента, — сказал Чиун. — С какой стати мне разговаривать со всякой мелкой сошкой?
   Римо снова взял трубку.
   — Он говорит, что его сюда послал президент, и он не понимает, к чему общаться с вами.
   — Потому что я только что беседовал с президентом, — сказал Смит.
   Римо вновь протянул трубку Чиуну.
   — Он только что говорил с президентом.
   Сидевший в позе лотоса Чиун легко, словно вспорхнув, поднялся на ноги.
   — Сама по себе работенка неплохая, — сказал он, — только очень уж часто тревожат по пустякам.
   — Придется пострадать. Настал твой час.
   Взяв трубку, Чиун изобразил на лице широкую улыбку. Он подцепил эту улыбку в популярном женском журнале, где ее рекомендовали всем, кто хочет, разговаривая по телефону, «звучать» жизнерадостным и современным. Чиун не совсем понимал, что значит быть современным, но не сомневался, что жизнерадостным быть хорошо.
   — Привет благородному императору Смиту. Низкий поклон ему от Мастера Синанджу. Да склонятся все перед силой и мудростью императора!..
   — Хорошо, хорошо, — оборвал его Смит.
   — Я еще не сказал самого главного, — продолжал Чиун. — Без этого нельзя продолжать. Все твари земные, птицы небесные и гады морские — да поклянутся все они господину в вечной верности.
   — Чиун, скажите, что творится с Римо?
   Чиун бросил взгляд на растянувшегося на постели Римо, прикидывая, не произошли ли с ним за последние несколько минут какие-нибудь важные изменения.
   — Да ничего не творится, — пришел он к заключению. — Совсем ничего. Каким был, таким и остался. Ленивым, порочным, безответственным, ненадежным, лишенным чувства благодарности.
   Признав себя в описании, Римо согласно махнул старику рукой.
   — Трудное задание целиком переложил на меня, — продолжал Чиун. — Ему, конечно, обидно, что президент доверил мне такую важную миссию: заставить правительство Бакьи видеть в нашем правительстве лучшего друга.
   — Вы неплохо поработали.
   — Стараемся, — осторожно проговорил Чиун, не совсем понимая, о чем идет речь.
   — Ясно, — сказал Смит. — Что вы уже успели сделать?
   Глядя на Римо, Чиун выразительно покрутил у виска правым пальцем.
   — Дали слегка почувствовать наше присутствие, — ответил Чиун. — Конечно, как слабый отблеск вашего величия, — быстро прибавил он. — Ведь настоящий император — вы.
   — Однако самая ответственная часть задания еще не выполнена, — заметил Смит.
   Чиун скорбно покачал головой. У всех императоров один и тот же недостаток: они никогда не удовлетворены полностью. Всегда им чего-нибудь не хватает.
   — Мы готовы выполнить все ваши приказания, — бойко ответил Чиун.
   — Это ты готов, — отозвался Римо. — Я с этим завязал.
   — Что он там говорит? — спросил Смит.
   — Да ничего. Ворчит что-то себе под нос. Разумно говорить еще не научился, вот и мелет языком — мешает нашей беседе.
   — Ладно, — сказал Смит. — Ваш основной объект — по-прежнему оружие Корасона. Нужно захватить его раньше, чем это сделают другие.
   — Пусть это вас не тревожит.
   — В тюрьме томится американский агент.
   — Хотите, чтобы мы его ликвидировали?
   — Нет, нет. Это женщина. В тюрьму ее бросил Корасон. Ее надо освободить.
   — Значит, убить этого негодяя? Чтобы неповадно было.
   — Да не надо никого убивать! Просто освободите агента. Ее зовут Руби Гонзалес.
   — И все?
   — Да. Можете это сделать?
   — Еще до захода солнца, — обещал Чиун.
   — Спасибо.
   — Это наш долг — нести с достоинством службу, император, — сказал на прощанье Чиун. А повесив трубку, признался Римо: — Не могу дождаться, когда мой президент решит наконец освободиться от Смита. Этот человек — маньяк.
   — Твой президент? — переспросил Римо.
   — У Дома Синанджу есть пословица: «Чей хлеб жую, того и песню пою». Да, мой президент.
   — Чего Смиту от тебя надо?
   — Да все этот аппарат. Похоже, все его хотят. Но, скажи честно, может ли в этой стране быть что-то стоящее, если у них даже номера приличного в гостинице нет?
   — Однако ради этого аппарата тебя и послали сюда, — заметил Римо.
   — А еще Смит хочет, чтобы я кого-то освободил из тюрьмы.
   — И как ты собираешься это сделать? — поинтересовался Римо.
   — В этой стране ничего толком нельзя сделать. Нет чистых полотенец, из кранов не течет вода, еда мерзкая. Пойду к президенту, к этому, как там его, Кортизону, и прямо скажу, что мне нужно.
   — И ты полагаешь, он тебя послушает? Кстати, его зовут Корасон.
   — Еще как послушает.
   — И когда ты отправляешься к нему?
   — Задачу надо решать сразу же, как только она поставлена — лучшего времени не подобрать. Поэтому я иду прямо сейчас, — сказал Чиун.
   — Я с тобой, — заявил Римо. — Давно не смеялся.
   Чиун подошел к голому, без всяких занавесок окну и, к удивлению Римо, стал махать рукой, делая кому-то загадочные знаки. Потом, удовлетворенно кивнув, отвернулся от окна.
   — Что это с тобой?
   — В доме напротив у окна президент Корасон. Торчит там целый день. Я предупредил его о своем визите.
   — Неужели это и есть президент? Я думал, что это Любопытная Варвара.
   — Нет, это Корасон.
   — Он наверняка уже улепетывает во всю прыть.
   — Меня он дождется, — сказал Чиун, направляясь к двери.
   — Как зовут агента, которого тебе надо освободить? — спросил Римо.
   — Да кто знает! Агент — женщина. Кажется, ее зовут Руби. Фамилию не разобрал. У вас, американцев, они все на один лад.

Глава седьмая

   Оба тюремщика — и лейтенант, и сержант — решили поразвлечься с Руби Гонзалес. Руби была политической заключенной и, следовательно, врагом, к тому же она нанесла оскорбление священной особе президента — одно это позволяло делать с ней все что угодно. А поскольку девушка была хорошенькой, игра стоила свеч.
   Однако ни одни из них не преуспел, потому что Руби по доброте душевной предупредила каждого о коварных планах сослуживца: сержант мечтал убрать с дороги лейтенанта, чтобы поскорей занять его место, а лейтенанту сержант тоже мешал: будь место свободно, шурин лейтенанта купил бы его себе.
   Руби сидела прямо на полу. В камере стояло что-то вроде матраса на ножках, но Руби знала, что женщины, которые валяются днем на постели, напрашиваются на неприятности.
   Она ждала, что рано или поздно сержант или лейтенант обязательно принесут ей оружие: ведь она пообещала каждому, что в обмен на освобождение уберет его врага и конкурента. По плану после этого Руби дадут убежать, но чтобы больше никто о ней не слышал и чтобы на имя помогавшего ей охранника американское правительство перевело семьдесят три миллиона долларов в швейцарский банк.
   Труднее всего было установить сумму, которую Соединенные Штаты должны будут уплатить за ее побег. Руби прикинула, что тысяч пять она могла бы вытянуть из ЦРУ. Но тысячи, она знала, не производили особого впечатления на жителей Бакьи. Они слишком мало отличались от сотен. Миллион — это уже было то, что надо, но столь круглая цифра отдавала фальшивкой. Поэтому Руби остановилась на семидесяти трех миллионах — такая цифра выглядела и солидно и правдоподобно, особенно если учесть, что большинство жителей Бакьи не умело считать до семидесяти трех.
   Выгорит, подумала Руби. Внутренне она успокоилась, как только попала в тюрьму и увидела первого тюремщика. Ясно — за трехфунтовую банку кофе без кофеина здесь можно купить всех чиновников, находящихся на государственной службе.
   Теперь ей оставалось только ждать, кто из двоих окажется большим дураком и принесет оружие.
   Руби претило вынужденное безделье. Сидя на полу, она предавалась размышлениям, как расширить свое дело. Достать деньги не представляло труда. С этой проблемой она справилась еще два года назад.
   Тогда, решив открыть собственное дело, она отправилась в банк за ссудой, но там ее подняли на смех. Сама мысль о том, что женщина, всего двадцати одного года от роду, черная и не имеющая солидных родственников, рассчитывает получить ссуду, была, по меньшей мере, абсурдной — директор банка не бросал деньги на ветер.
   Но его веселое настроение продержалось не более четырех часов. Затем перед банком замаячили первые пикетчики с плакатами, призывавшими чернокожих вкладчиков забрать свои деньги и поместить во вновь созданный банк, где учредитель — негр и где с ними будут обращаться, как с людьми, и окажут поддержку их бизнесу. На щитах, укрепленных у пикетчиков на груди и спине, был указан телефонный номер, по которому можно получить всю необходимую информацию. Директор банка позвонил по этому номеру.
   Трубку сняла Руби.
   На следующий день она получила ссуду.
   Руби погасила долг за два года вместо оговоренных пяти и приобрела репутацию солидного клиента. На пыльном бетонном полу камеры она чертила цифры. На расширение системы закупок ей потребуется двадцать тысяч долларов — и тогда она не будет зависеть от моряков, привозивших ей волосы контрабандой. Особых трудностей она не предвидела.

* * *

   На вид они были неказисты. У тощего американца только широкие запястья заставляли подозревать кое-какую силу. Что касается азиата, то Корасон и раньше знал, что тот стар, но теперь увидел, что азиат старше, чем раньше ему представлялось. Перед ним стоял дряхлый старик, которого могли запросто свалить с ног и поколотить даже некоторые женщины из горных деревень.
   Однако за последние два дня многое произошло. Погибли англичане, погибли русские. Следовало быть настороже.
   — Жители Бакьи рады приветствовать вас на нашем прекрасном острове, — начал он. — Американцы — наши давние и любимые друзья.
   Костлявой рукой, торчащей из рукава оранжевого кимоно, Чиун отмахнулся от традиционных любезностей.
   Но Корасона это не смутило.
   — Если вам что-нибудь нужно...
   — Полотенца, — сказал Чиун. — Чистые полотенца. Чистые простыни. Что еще, Римо?
   — Консервный нож неплохо бы, — прибавил Римо.
   — Считайте, что все это у вас уже есть, — заверил Корасон, не понимая, почему надо делать проблему из таких мелочей. — Думаю, вам доставит удовольствие узнать, что мы возобновили дипломатические отношения с вашей страной.
   Чиун повернулся к Римо:
   — Это он о чем?
   — Кто его знает, — меланхолично отозвался Римо.
   — Он думает, что я американец? — спросил Чиун.
   — Вероятно. Все вы, патриоты, на одно лицо, — сказал Римо.
   — Генералиссимус Корасон говорит об узах, которые сильнее, чем узы крови, узах нерушимой дружбы и любви, традиционно связывающие народы Бакьи и Америки.
   — Да хватит, — поморщился Чиун. — Это нас не волнует. Нам нужны чистые полотенца и простыни.
   Какие странные пожелания, опять подумал Корасон, но вслух произнес:
   — Хорошо. Что-нибудь еще?
   — Пока все, — ответил Чиун.
   Римо дернул его за рукав кимоно.
   — Чиун, ты забыл о женщине. Той, которую вроде бы зовут Руби.
   — А, вот еще что, — добавил Чиун, обращаясь к Корасону. — У вас в тюрьме томится женщина.
   — Бывает и так. Томятся иногда, — подтвердил Корасон.
   — Американская женщина по имени Руби. Ее нужно освободить.
   — Будет сделано. Еще что-нибудь?
   — Римо, что еще?
   — Аппарат, Чиун, — напомнил Римо.
   — Да, — сказал Чиун. — Еще нам нужен ваш аппарат. Президент сказал, что это очень важно.
   — Чудесно.
   Корасон так и сиял. Волшебное оружие, по его словам, хранилось в тюрьме под надежной охраной. Он хочет продемонстрировать Америке добрую волю, честность и лояльность и потому сам лично встретится с Чиуном и Римо в тюрьме, освободит женщину и отдаст аппарат. Тот ему порядком надоел. Корасон, обращаясь к своему помощнику, отдал приказ: