Страница:
Но детское упрямство сеть детское упрямство. Поэтому режиссер не желал с нею говорить, а сценарист вообще ни с кем не разговаривал, потому что ему запретил это делать его агент.
Так что, когда Ванда Рейдел сказала представителям компании «Саммит пикчэрз», что уговорила и сценариста, и режиссера, и актера, она была не вполне точна. У нее был только актер. Бифф Бэллон.
Надо было что-то срочно придумать. Ей позарез нужен был сейчас хороший контракт. Этот ракообразный ублюдок не шутил, намекая, что она выдохлась, исчерпала себя. Контракт было просто необходимо заключить, причем еще до коктейля, ну, в крайнем случае, до ужина, иначе она потерпит полное фиаско и к завтраку следующего дня перестанет существовать как агент.
— Пирожное! — крикнула она. — Хочу пирожное!
В комнату поспешно вбежала секретарша.
— Хочу клубничное пирожное! — вопила Ванда Рей-дел.
— Но, дорогая, вы же знаете, как потом огорчитесь, если его съедите!
— Клубничное пирожное. Я не огорчусь. Принеси мне пирожное!
— Но вы же знаете: стоит вам его съесть, как вы возненавидите весь мир!
— Я и так ненавижу весь мир. Но если съем пирожное, то, возможно, жизнь покажется мне не такой уж мерзкой.
— Но, милая, а как же ваша диета?
— Хочу клубничное пирожное! — Голос Спрута разносился по кабинету, создавая атмосферу темной, населенной призраками комнаты, в которую обитатели дома не просто опасались входить, а делали вид, будто ее вовсе не существует. Когда Ванда говорила таким тоном, секретарши не осмеливались перечить. — Шесть клубничных пирожных, — уточнила Ванда Рейдел, и вскоре заказ появился в приемной, доставленный посыльным в белой куртке и с табличкой с именем на груди.
— Хьюблейн, — обратилась секретарша к посыльному, взглянув на табличку, — оставьте пирожные здесь.
— Ведь это для великой Ванды Рейдел, не так ли? — поинтересовался юноша.
— Да, для нее, но она не хочет, чтобы ее отвлекали.
— Но я только хотел взглянуть на нее. Я не умею узнавать людей по фотографиям. Люди часто не похожи на свои изображения.
— Я прошу вас оставить пирожные здесь, — повторила секретарша, но посыльный уже прошмыгнул мимо нее и открыл дверь в кабинет.
— Госпожа Рейдел, — произнес он, — ради вас я могу творить чудеса. Вы имеете больший доступ к творчеству, чем кто-либо другой, об этом везде пишут. Если бы вы увидели, на что я способен, то не поверили бы своим глазам.
— Просто великолепно! — воскликнула Ванда. — И так по-голливудски. Дел Стейси из «Саммита», у которого есть сумма, которая мне так нужна, не желает тратить ни цента, а вместо этого я получаю поддержку ресторанного мальчишки!
— Прошу вас очистить помещение! — обратилась к посыльному секретарша, врываясь в кабинет. — Госпожа Рейдел ненавидит плебеев.
— Кто это сказал? Вовсе нет! Дайте мне пирожное!
— Только одно, — сказала секретарша.
Но посыльный, ловко увернувшись от расставленных в стороны рук секретарши, проворно поставил коробку на стол.
В два приема госпожа Рейдел расправилась с первым пирожным и приступила ко второму, прежде чем секретарша успела добраться до белой коробки с масляными пятнами и следами сахарной пудры. Ванда стукнула ее по рукам и принялась уписывать угощение, отбиваясь от наседавшей на нее секретарши.
Когда пять пирожных уже пребывали у нее в желудке, а шестое большими кусками отправлялось в рот, Ванда вдруг заорала:
— Зачем ты позволила мне все это съесть? Что, черт побери, с тобой происходит?!
Секретарша заморгала под градом полупрожеванных кусков, который внезапно обрушился на нее.
— Идиотка! Убирайся отсюда! — завизжала Ванда и швырнула в секретаршу коробкой из-под пирожных, но промахнулась. Коробка приземлилась возле перламутрового стола на ворсистом персидском ковре.
Секретарша, пятясь, вышла.
— Зачем вы пришли? — обратилась Ванда к посыльному.
— Чтобы решить ваши проблемы, если вы мне поможете решить мои.
— Только этого не хватало — посыльный решает мои проблемы!
— Я не вполне посыльный.
— Понимаю. Вы собираетесь стать великим продюсером.
— Нет. Я просто-напросто хочу выжить.
— Мы псе этого хотим. Но зачем вам это нужно? Что в вас такого особенного? И кто вы, наконец?
Посыльный слегка поклонился — он заметил, что так, выходя из комнаты, поклонилась секретарша, — и рука его качнулась наподобие маятника. Госпожа Рейдел не заметила этого движения, но зато прямо на ее глазах край перламутрового стола откололся, словно был заранее подпилен.
— Ты умеешь ломать предметы, ну так что? Чем ты, в таком случае, отличаешься от простых грузчиков?
Посыльный снова поклонился, потом нагнулся и поднял с пола отломанный кусок стола. Ванда увидела рыжеватый отблеск и почувствовала запах горелой пластмассы. Позже она готова была поклясться, что руки посыльного оканчивались вовсе не кистями.
Вероятно, все длилось не больше минуты, хотя в тот момент ей показалось, что время остановилось. И когда посыльный отошел в сторону, перед нею вновь стоял целый и невредимый перламутровый стол, словно его никто никогда не ломал.
— Как тебе это удалось?
— Главное здесь — это определить, с каким веществом имеешь дело и каков коэффициент плавления при различных температурах в пределах температуры воспламенения.
— Ясно, — произнесла Ванда, дотрагиваясь до края стола. Он был абсолютно гладким. — Садись, малыш, — пригласила она. Возможно, этот посыльный сможет ей помочь. В конце концов, именно помощник официанта помог ей проникнуть в мужской туалет в «Браун-Дерби», где она хорошенько прижала Биффа Бэллона, не давая ему ни встать, ни воспользоваться туалетной бумагой до тех пор, пока он не подписал все, что она хотела. Она просто наступила каблуком на его спущенные трусы. Кто-то поглупее и позавистливее мог бы назвать подобное поведение грубой игрой, но победителей не судят. — Детка, — продолжала она, — проблема вот в чем. У меня есть потрясающий план, и я пытаюсь его продать. Просто великолепный план, но один начальник на студии слишком глуп, чтобы это понять. Что бы ты мог предложить?
— Существуют кое-какие способы стимулировать активность человеческого мозга, но уже сложившийся интеллект нельзя улучшить даже при помощи химических препаратов, которые чаще всего отрицательно влияют на человеческую природу.
— Иными словами, он не переменит своего решения, — подытожила Ванда.
— Вы не сказали, что речь идет всего-навсего о пересмотре решения. Это как раз вполне реально.
— Каким образом?
— Боль.
— Как могло получиться, что ты всего лишь посыльный?
— Я только выгляжу как посыльный. Специально, чтобы беспрепятственно проникнуть к вам в кабинет.
— Ты влюблен в меня, малыш?
— Конечно, нет.
— Послушай, если ты собираешься работать на меня, тебе придется запомнить одно важное правило: бывают случаи, когда откровенность лучше держать при себе.
— Прошу вас точно указывать мне подобные случаи.
— Сам подумай, малыш. А теперь скажи мне, какую боль ты имеешь в виду?
— Выкручивание суставов производит в человеческом организме боль, намного превышающую допустимый порог. Люди готовы пойти на все, лишь бы она прекратилась.
Ванда Рейдел представила себе, как Делу Стейси выкручивают руки. А потом отрывают ноги. И вот уже его тело корчится на полу, а она бросает его в кипяток, чтобы посмотреть, действительно ли ракообразные от этого краснеют.
— Разве я сказал что-нибудь смешное? Почему вы улыбаетесь? — спросил посыльный.
— Да нет, я просто задумалась. Послушай, а ты можешь сделать так, чтобы не убить человека, а только как следует его напугать?
— Да, уж страху нагнать я умею.
— Гм. А если тебя поймают, то, конечно же, поверят мне, а не какому-то там посыльному. По крайней мере, в суде. Вот послушай, что я собираюсь продать: режиссер-лауреат премии Киноакадемии плюс сценарист-лауреат той же премии и в придачу актер, который, я уверена, будет выше всяческих похвал. Нужно только немножко нажать на участников, а потом продать все Стейси.
— Что значит «нажать»?
— Дело в том, что режиссер не хочет со мной разговаривать, потому что мне не удалось заполучить Марлона Брандо. А сценарист вообще ни с кем не разговаривает. Но мне они нужны позарез. С Биффом Бэллоном я уже договорилась.
Предупредив юношу, что она не желает ничего знать о его методах, Ванда дала ему адрес сценариста и режиссера и велела снять этот дурацкий белый халат.
— Если что-то сорвется, мы незнакомы.
— О, я вижу, вы поднаторели в самогипнозе.
— Весьма, — ответил Ванда Рейдел по прозвищу Спрут. — Кстати, Хьюблейн твое настоящее имя?
— Нет.
— Как же тебя зовут?
— Гордонс. Мистер Гордонс.
— Никогда не слыхала, чтобы кто-то менял такое имя. А как тебя звали до того, как ты стал Гордонсом?
— С тех пор, как я появился на свет, я Гордонс.
Ванда протянула ему краткий проспект фильма, на который он должен был подписать сценариста и режиссера. С Биффом Бэллоном она уже договорилась.
— Валери, прекрати немедленно! — прикрикнул он.
— Что ты сказал? — переспросила жена, просматривая очередной сценарий, от которого собиралась отказаться. Она сидела у него за спиной.
— Надо же, а я думал, что ты в бассейне и схватила меня за ногу.
— Нет, — сказала жена.
— Что ж, теперь мне ясно — ты не в бассейне.
Неожиданно он почувствовал, что не может пошевелить ногой. Тогда он изо всех сил дернул ею, но она не двинулась с места. Ее словно зажали в тиски.
— Помогите! — заорал Уолтер Матиас Бликден. Жена тут же отшвырнула сценарий и бросилась к бассейну. Нога оказалась зажатой между перекладинами лестницы. Освободив ее, Валери вернулась к своим сценариям.
— Но этой лестницы раньше здесь не было, — сказал Бликден. Ему было около шестидесяти; на покрывавших грудь седых волосах блестел лосьон для загара.
— Может, ты просто не заметил, — бросила Валери.
— Нет, я точно помню, — упорствовал Бликден.
— А может, ты начитался Фанона и в тебе говорит комплекс вины белого человека?
— Я уже прошел стадию, когда испытывают комплекс вины, и вступил в стадию активной деятельности. Чувство вины должны испытывать лишь те, кто находится вне борьбы. Моя следующая картина будет очень значительной. В социальном и нравственном плане. Я не желаю испытывать чувство вины — это буржуазный предрассудок.
— Лучше бы твоя новая картина имела кассовый успех.
— Я об этом и говорю. Произведения, значительные в нравственном плане, всегда имеют кассовый успех. Фильмы о неграх и бедных всегда приносят хороший доход.
— Кстати, я видела неплохую разработку индейской темы. На повозки колонистов нападают бандиты, и колонистов спасают индейцы племени сиу.
Но Уолтер Бликман не ответил — он сражался с шезлонгом. Каким-то образом его голова оказалась между каркасом и тканью шезлонга, ручки которого больно вцепились режиссеру в запястья. Валери изо всех сил тянула его, но освободить так и не смогла. Сжатое шезлонгом, лицо Бликмана посинело, и в момент наивысшего напряжения он мог бы поклясться, что услышал голос:
— Позвони Ванде Рейдел.
Было такое впечатление, будто голос идет из ножек кресла.
— Хорошо, — прохрипел он и почувствовал, что Валери легко вытащила его.
— Господи, как странно, — произнесла Валери. — Зачем ты пытался себя задушить?
— Меня душил шезлонг.
— Давай уйдем с солнца, дорогой, — предложила Валери.
— Это он меня схватил!
— Конечно, дорогой. Только с солнца все равно лучше уйти.
Расположившись в просторной гостиной с кожаной мебелью, прикрученной к полу, Уолтер Матиас Бликден налил себе виски и, все еще не в силах прийти в себя от происшествия с шезлонгом, выпил стакан до дна. Потом хлопнул в ладоши, вызывая слугу, но тот не появился. Уолтер Бликман больше всего на свете не мог терпеть двух вещей — угнетения национальных меньшинств и наглых слуг.
— Где этот чертов слуга? — прорычал Бликден.
— Придет, куда он денется? В конце концов, мы живем в реальном мире, а не вымышленном, где царствует Ванда Рейдел.
— При чем тут Ванда Рейдел? Кто сказал: Ванда Рейдел?
— Она пытается сколотить команду, которую возглавишь ты и этот даровитый сценарист, Бертрам Муэллер. Правда, тема банальная — подражание «Птицам» Хичкока. Мебель и все окружающие предметы ополчаются против человека. Вульгарно. Просто чудовищно.
— Она обещала мне Марлона Брандо, а теперь хочет подсунуть Биффа Бэллона. Я с ней даже разговаривать не хочу.
— Очень мудро с твоей стороны, дорогой. Он неудачник.
Бликден кивнул и пребывал в прекрасном расположении духа до тех пор, пока не захотел по малой нужде. Однако стоило ему открыть дверь в ванную и заглянуть внутрь, как он вернулся в гостиную, забыв застегнуть ширинку.
Подняв трубку телефона, он набрал номер.
— Здравствуй, Ванда, дорогая, — произнес он, глядя прямо перед собой расширившимися от страха глазами. — Я слышал, ты хотела со мной поговорить.
Удивленная Валери заглянула в ванную комнату. Там на коленях перед ванной стоял слуга; голова его плавала в воде. Он уже даже не пускал пузыри, а вокруг шеи у него был обмотан массажный шланг.
— Передавай от меня привет, — крикнула мужу Валери.
Бертрам Муэллер заканчивал сценарий для «Уорнер брозерз», как вдруг ему показалось, что оранжевый ящик из-под бутылок, на котором он сидел, двигается под ним. Муэллер печатал свой опус на оборотной стороне использованных листов, колотя по клавишам пишущей машинки, к вторую в свое время приобрел в «Вулворте» за тридцать пять долларов девяносто восемь центов. Его фильмы никогда не собирали меньше пятнадцати миллионов, хотя в диалогах у него не встречалось ни одного слова с буквой "у". Она стала западать еще в 1960-е годы, когда сколоченный им собственноручно стол развалился и машинка загремела на пол. Вообще-то такое незначительное падение не должно было бы повредить даже дешевой машинке, но дело в том, что пол настилал тоже сам Муэллер.
Ему понадобилась целая неделя, чтобы отрыть машинку, провалившуюся в подпол. Муэллер просто ненавидел тратить деньги на предметы не первой необходимости. Зачем тратиться на мебель, когда ее можно смастерить самому? И зачем покупать новую машинку, если и без "у" вполне можно писать сценарии к фильмам, которые дают не меньше пятнадцати миллионов?
Муэллеру показалось странным, что ящик, на котором он сидел, вдруг начал двигаться. Он ведь не сам его делал.
Он поглядел в окно — оттуда открывался вид на Тихий океан. Муэллер недавно снял этот дом за восемь тысяч долларов в месяц. Если уж он пошел на такие траты, то ни за что не согласится отдать сорок два доллара за стул. Восемь тысяч в месяц — вполне значительная плата за жилье, тем более что супермаркет устроил распродажу оранжевых ящиков для бутылок.
Снова возникло ощущение, будто его кто-то схватил, и чувство удушья.
Надо поменять сорт сигарет. Голова была как в тумане, словно кто-то обвил вокруг шеи провод. Комната погрузилась в темноту, и он отчетливо услышал слова: «Позвони Ванде Рейдел!»
Очнулся он на полу. Это было первое странное происшествие. Затем он обнаружил, что кто-то поднял его газонокосилку и бросил в океан — вскоре волны сомкнулись над ручкой. И он вновь услышал шедший словно ниоткуда голос:
— Позвони Ванде Рейдел.
Это было странно слышать от пляжного песка.
Вернувшись в дом, он позвонил Ванде.
— Ты меня искала? — спросил он.
— Да, Берт. У меня к тебе предложение.
— Это про то, как вдруг взбунтовалась окружающая среда? Как называется фильм? «Любовник-аферист»?
— Бликден согласен выступить в качестве режиссера.
— Как тебе удалось его заполучить?
— Так же, как и тебя.
— Что ты сделала с моей мебелью?
— Ты же знаешь меня, Берт. Я делаю все, что в моих силах, чтобы удовлетворить клиентов. Кроме того, вряд ли стоит беспокоиться из-за картонных коробок.
— Если хочешь знать, у меня теперь деревянная мебель.
— Держись меня — скоро будешь купаться в золоте, дорогой!
— Но только не с «Любовником-аферистом».
— Но ведь Бликден согласился!
— Я не хочу, чтобы мое имя ассоциировалось с тем жалким фарсом, который ты стараешься протащить.
— Два пункта, — сказала Ванда, имея в виду, что Муэллер получит два процента с прибыли.
— Вздор!
— Четыре пункта.
— Я расцениваю это как оскорбление, напрасную трату времени, денег и таланта. Бифф Бэллон. Тьфу.
— Шесть пунктов, Берт!
— Когда нужен сценарий? — спросил Бертрам Муэллер и готов был поклясться, будто телефонная трубка шепнула ему, что он принял верное решение.
— Целую, милый, — проворковала Ванда.
Еще до коктейля Ванде удалось сколотить еще один «вандастический проект». Она решила выйти на люди и отправилась на вечеринку, куда ее никто не звал, чтобы заставить заткнуться любого, кто решится язвительно спросить, как дела.
— Да вот, подписала с «Саммитом» договор на проект, где будут задействованы Бликден, Муэллер и Бэллон. Сегодня днем, — сообщила она. — Спасибо, что интересуетесь.
— Великолепно! — воскликнула хозяйка и отхлебнула виски, тем самым демонстрируя ужас, что не зарезервировала за Вандой места среди самых важных гостей. Азарт соперничества — вот ради чего стоило жить. Так считал Голливуд. — Дорогая, как же тебе это удалось?
— Талант, милочка, — ответила Ванда, не обращая внимания на соблазнительные вазочки со сметаной и икрой и даже на хрустящие печенья, в которых обычно не могла себе отказать. Она даже не побеспокоилась о том, чтобы по своему обыкновению в полночь перекусить. Теперь можно и попоститься!
Конечно, кое-какие сложности еще оставались. Гордонс был настоящей находкой. Надо срочно подписать с ним контакт, предусмотрев там разного рода услуги. И еще надо выяснить, что ему нужно. У каждого есть свой интерес.
Утром этим и займусь, решила она. Но когда Ванда перед сном натирала свое весившее сто семьдесят фунтов и имевшее в длину пять футов четыре дюйма тело маслом, которое стоило тридцать пять долларов за унцию (а она каждую ночь выливала на себя целый фунт), дверь ее спальни бесшумно отворилась. Вошел Гордонс, только теперь на нем не было белой куртки посыльного. Он был одет в бежевый костюм с рубашкой, расстегнутой до пупа, волосы его были завиты, а на груди висела цепь с полудюжиной амулетов.
Ванда не стала тратить времени на выяснение, как ему удалось проникнуть на территорию виллы, войти в дверь с электронной сигнализацией и проскользнуть незамеченным мимо дворецкого. Человеку, который за день мог напугать до смерти Бликдена и Муэллера, так что они приняли все ее условия, ничего не стоило проникнуть в ее скромный восемнадцатикомнатный дом.
— Привет, детка! — сказал Гордонс.
— Дорогой мой, ты потряс Голливуд! — откликнулась Ванда.
— Я умею подстраиваться к любой ситуации, любовь моя. Я свое дело сделал. Теперь твой черед.
Ванда занялась массажем груди.
— Все, что ты пожелаешь, дорогой!
И мистер Гордонс не заставил себя долго ждать. Он подробно рассказал историю своей жизни и познакомил Ванду с тем, какие трудности испытывает из-за двух homo sapiens.
— Ах, вот как! — сказала Ванда, когда стало ясно, что он не собирается ею овладеть, и надела прозрачный халат цвета фуксии, отороченный горностаем. — Это серьезная проблема. Значит, Дом Синанджу существует уже тысячу лет? И даже больше тысячи?
— Насколько мне известно, — подтвердил мистер Гордонс.
— Мне нравится, как ты все придумал с их боссом, Смитом. Очень хорошая мысль.
— Это всего лишь попытка, но она не удалась. Вот если бы они попытались войти в палату, чтобы его освободить...
— Ну, раз ты не вполне человек, я не должна обижаться, что ты не хочешь меня как женщину.
— Правильно. Тебе не следует воспринимать мое поведение как оценку твоей сексуальной привлекательности, любовь моя.
— Давай спустимся в кухню, — предложила Ванда. Она приказала, чтобы из холодильников изъяли всю калорийную пищу и оставили только овощи и обезжиренное молоко, поэтому она направилась прямиком к холодильнику прислуги и стащила оттуда мороженое и пончики.
— Творческие способности, творческие способности... Как мы добудем тебе творческие способности? — Она обмакнула покрытый шоколадной глазурью пончик в сгущенное молоко.
— Я пришел кое к каким выводам относительно творческих способностей, — сказал мистер Гордонс, — и решил, что это уникальное качество, свойственное только человеку. Поэтому я согласен обходиться без него. Но вместо этого я собираюсь вступить в союз с какой-нибудь творческой личностью и воспользоваться способностями данной личности, чтобы достичь моей цели.
— Конечно, — согласилась Ванда. — Только мы должны подписать контракт. У нас в стране ничего не делается без контракта. Подпишем, скажем, на шестьдесят пять лет с правом продления еще на тридцать пять. Пожизненный контракт подписать нельзя. Это незаконно.
— Я согласен на любые условия. Но ты, любовь моя, тоже должна придерживаться соглашения. Недавно один человек меня подвел и закончил свои дни в морозильной камере.
— Хорошо, хорошо. Тебе нужно творчески что-то спланировать. Тут требуются новые мысли, оригинальные идеи. Яркие, блестящие идеи по поводу того, как прикончить этих двух друзей.
— Все верно, — подтвердил мистер Гордонс.
— Цемент. Залей им ноги цементом и столкни в реку.
— Это вряд ли пройдет, — произнес мистер Гордонс, который недавно услышал это выражение.
— Тогда взорви их. Подложи им в машину бомбу.
— Слишком банально.
— А если расстрелять их из пулеметов?
— Старо, как мир.
— Договорись с какой-нибудь женщиной, которая вызнает их тайные слабости.
— Библейские темы никого не волнуют со времен Сесила Де Милля.
Ванда снова отправилась к холодильнику прислуги и, обнаружив там тушеную говядину и плавленый сыр, густо намазала сыр на кусок мяса.
— Придумала, — заявила она.
— Да?
— Перестань обращать на них внимание. Забудь о них. Кто они такие, в конце концов! Лучший способ отомстить — процветание в жизни.
— Я так не могу. Я должен как можно скорее их уничтожить.
— Еще раз скажи, чем они занимаются?
— Они наемные убийцы, насколько я могу судить по той разрозненной информации, которой располагаю.
— Давай еще подумаем, — предложила Ванда. Она ела тушеную говядину и размышляла — над тем, что бы еще Гордонс мог сделать для нее. С его помощью она могла бы заполучить любого в Голливуде. Да что в Голливуде можно прибрать к рукам всю нью-йоркскую телевизионную сеть! Она может стать там главным заправилой! И даже больше. Он, кажется, сказал, что располагает какими-то компьютерными распечатками, которые доказывают существование тайной организации убийц. Она могла бы использовать эту информацию, чтобы монополизировать прессу. Первые полосы всех центральных газет будут принадлежать только ей. Никто не сможет встать ей поперек дороги.
— Ну что, надумала? — поинтересовался Гордонс.
— Так сколько им лет?
— Белому чуть за тридцать. Корейцу лет восемьдесят. Они используют традицию, которая передается из поколения в поколение.
— Традиции, традиции... — продолжала размышлять Ванда, высасывая кусочек мяса, застрявшего в одном из нижних зубов. — Используй их традицию. Прими ее. Ты же сам говорил, что умеешь приспосабливаться. Стань таким же, как они. Думай, как они. Поступай, как они.
— Я уже пробовал. Именно поэтому я и не убил молодого, когда застал его одного. Я подумал, как бы они поступили на моем месте, и решил, что они бы дождались, пока оба интересующих их объекта воссоединятся. Тогда я стал ждать, и в результате моя попытка подорвать их провалилась.
— А ты не пробовал использовать приманку?
— Дорогая моя, милая, любовь моя, — произнес мистер Гордонс, — ты скоро выведешь меня из себя, и мне придется намазать этот сыр тебе на барабанную перепонку.
— Давай не будем спешить. Что еще ты знаешь о них?
— Старик обожает дневные телепрограммы.
— Игры?
— Нет, мелодрамы.
— "Мыльные оперы"?
— Именно так их и называют. Но больше всего ему нравится «Пока вертится Земля», где в главной роли снимается некто по имени Рэд Рекс.
— Рэд Рекс? — переспросила Ванда. — Хорошо. Итак, вот что мы сделаем. Прежде всего, надо убрать их обоих одновременно. Это главное.
— Я верю тебе, драгоценная ты моя. Но как мне удастся это сделать?
— Дай мне немного времени, и я все устрою. Я кое-что придумала. Значит, Рэд Рекс?
Так что, когда Ванда Рейдел сказала представителям компании «Саммит пикчэрз», что уговорила и сценариста, и режиссера, и актера, она была не вполне точна. У нее был только актер. Бифф Бэллон.
Надо было что-то срочно придумать. Ей позарез нужен был сейчас хороший контракт. Этот ракообразный ублюдок не шутил, намекая, что она выдохлась, исчерпала себя. Контракт было просто необходимо заключить, причем еще до коктейля, ну, в крайнем случае, до ужина, иначе она потерпит полное фиаско и к завтраку следующего дня перестанет существовать как агент.
— Пирожное! — крикнула она. — Хочу пирожное!
В комнату поспешно вбежала секретарша.
— Хочу клубничное пирожное! — вопила Ванда Рей-дел.
— Но, дорогая, вы же знаете, как потом огорчитесь, если его съедите!
— Клубничное пирожное. Я не огорчусь. Принеси мне пирожное!
— Но вы же знаете: стоит вам его съесть, как вы возненавидите весь мир!
— Я и так ненавижу весь мир. Но если съем пирожное, то, возможно, жизнь покажется мне не такой уж мерзкой.
— Но, милая, а как же ваша диета?
— Хочу клубничное пирожное! — Голос Спрута разносился по кабинету, создавая атмосферу темной, населенной призраками комнаты, в которую обитатели дома не просто опасались входить, а делали вид, будто ее вовсе не существует. Когда Ванда говорила таким тоном, секретарши не осмеливались перечить. — Шесть клубничных пирожных, — уточнила Ванда Рейдел, и вскоре заказ появился в приемной, доставленный посыльным в белой куртке и с табличкой с именем на груди.
— Хьюблейн, — обратилась секретарша к посыльному, взглянув на табличку, — оставьте пирожные здесь.
— Ведь это для великой Ванды Рейдел, не так ли? — поинтересовался юноша.
— Да, для нее, но она не хочет, чтобы ее отвлекали.
— Но я только хотел взглянуть на нее. Я не умею узнавать людей по фотографиям. Люди часто не похожи на свои изображения.
— Я прошу вас оставить пирожные здесь, — повторила секретарша, но посыльный уже прошмыгнул мимо нее и открыл дверь в кабинет.
— Госпожа Рейдел, — произнес он, — ради вас я могу творить чудеса. Вы имеете больший доступ к творчеству, чем кто-либо другой, об этом везде пишут. Если бы вы увидели, на что я способен, то не поверили бы своим глазам.
— Просто великолепно! — воскликнула Ванда. — И так по-голливудски. Дел Стейси из «Саммита», у которого есть сумма, которая мне так нужна, не желает тратить ни цента, а вместо этого я получаю поддержку ресторанного мальчишки!
— Прошу вас очистить помещение! — обратилась к посыльному секретарша, врываясь в кабинет. — Госпожа Рейдел ненавидит плебеев.
— Кто это сказал? Вовсе нет! Дайте мне пирожное!
— Только одно, — сказала секретарша.
Но посыльный, ловко увернувшись от расставленных в стороны рук секретарши, проворно поставил коробку на стол.
В два приема госпожа Рейдел расправилась с первым пирожным и приступила ко второму, прежде чем секретарша успела добраться до белой коробки с масляными пятнами и следами сахарной пудры. Ванда стукнула ее по рукам и принялась уписывать угощение, отбиваясь от наседавшей на нее секретарши.
Когда пять пирожных уже пребывали у нее в желудке, а шестое большими кусками отправлялось в рот, Ванда вдруг заорала:
— Зачем ты позволила мне все это съесть? Что, черт побери, с тобой происходит?!
Секретарша заморгала под градом полупрожеванных кусков, который внезапно обрушился на нее.
— Идиотка! Убирайся отсюда! — завизжала Ванда и швырнула в секретаршу коробкой из-под пирожных, но промахнулась. Коробка приземлилась возле перламутрового стола на ворсистом персидском ковре.
Секретарша, пятясь, вышла.
— Зачем вы пришли? — обратилась Ванда к посыльному.
— Чтобы решить ваши проблемы, если вы мне поможете решить мои.
— Только этого не хватало — посыльный решает мои проблемы!
— Я не вполне посыльный.
— Понимаю. Вы собираетесь стать великим продюсером.
— Нет. Я просто-напросто хочу выжить.
— Мы псе этого хотим. Но зачем вам это нужно? Что в вас такого особенного? И кто вы, наконец?
Посыльный слегка поклонился — он заметил, что так, выходя из комнаты, поклонилась секретарша, — и рука его качнулась наподобие маятника. Госпожа Рейдел не заметила этого движения, но зато прямо на ее глазах край перламутрового стола откололся, словно был заранее подпилен.
— Ты умеешь ломать предметы, ну так что? Чем ты, в таком случае, отличаешься от простых грузчиков?
Посыльный снова поклонился, потом нагнулся и поднял с пола отломанный кусок стола. Ванда увидела рыжеватый отблеск и почувствовала запах горелой пластмассы. Позже она готова была поклясться, что руки посыльного оканчивались вовсе не кистями.
Вероятно, все длилось не больше минуты, хотя в тот момент ей показалось, что время остановилось. И когда посыльный отошел в сторону, перед нею вновь стоял целый и невредимый перламутровый стол, словно его никто никогда не ломал.
— Как тебе это удалось?
— Главное здесь — это определить, с каким веществом имеешь дело и каков коэффициент плавления при различных температурах в пределах температуры воспламенения.
— Ясно, — произнесла Ванда, дотрагиваясь до края стола. Он был абсолютно гладким. — Садись, малыш, — пригласила она. Возможно, этот посыльный сможет ей помочь. В конце концов, именно помощник официанта помог ей проникнуть в мужской туалет в «Браун-Дерби», где она хорошенько прижала Биффа Бэллона, не давая ему ни встать, ни воспользоваться туалетной бумагой до тех пор, пока он не подписал все, что она хотела. Она просто наступила каблуком на его спущенные трусы. Кто-то поглупее и позавистливее мог бы назвать подобное поведение грубой игрой, но победителей не судят. — Детка, — продолжала она, — проблема вот в чем. У меня есть потрясающий план, и я пытаюсь его продать. Просто великолепный план, но один начальник на студии слишком глуп, чтобы это понять. Что бы ты мог предложить?
— Существуют кое-какие способы стимулировать активность человеческого мозга, но уже сложившийся интеллект нельзя улучшить даже при помощи химических препаратов, которые чаще всего отрицательно влияют на человеческую природу.
— Иными словами, он не переменит своего решения, — подытожила Ванда.
— Вы не сказали, что речь идет всего-навсего о пересмотре решения. Это как раз вполне реально.
— Каким образом?
— Боль.
— Как могло получиться, что ты всего лишь посыльный?
— Я только выгляжу как посыльный. Специально, чтобы беспрепятственно проникнуть к вам в кабинет.
— Ты влюблен в меня, малыш?
— Конечно, нет.
— Послушай, если ты собираешься работать на меня, тебе придется запомнить одно важное правило: бывают случаи, когда откровенность лучше держать при себе.
— Прошу вас точно указывать мне подобные случаи.
— Сам подумай, малыш. А теперь скажи мне, какую боль ты имеешь в виду?
— Выкручивание суставов производит в человеческом организме боль, намного превышающую допустимый порог. Люди готовы пойти на все, лишь бы она прекратилась.
Ванда Рейдел представила себе, как Делу Стейси выкручивают руки. А потом отрывают ноги. И вот уже его тело корчится на полу, а она бросает его в кипяток, чтобы посмотреть, действительно ли ракообразные от этого краснеют.
— Разве я сказал что-нибудь смешное? Почему вы улыбаетесь? — спросил посыльный.
— Да нет, я просто задумалась. Послушай, а ты можешь сделать так, чтобы не убить человека, а только как следует его напугать?
— Да, уж страху нагнать я умею.
— Гм. А если тебя поймают, то, конечно же, поверят мне, а не какому-то там посыльному. По крайней мере, в суде. Вот послушай, что я собираюсь продать: режиссер-лауреат премии Киноакадемии плюс сценарист-лауреат той же премии и в придачу актер, который, я уверена, будет выше всяческих похвал. Нужно только немножко нажать на участников, а потом продать все Стейси.
— Что значит «нажать»?
— Дело в том, что режиссер не хочет со мной разговаривать, потому что мне не удалось заполучить Марлона Брандо. А сценарист вообще ни с кем не разговаривает. Но мне они нужны позарез. С Биффом Бэллоном я уже договорилась.
Предупредив юношу, что она не желает ничего знать о его методах, Ванда дала ему адрес сценариста и режиссера и велела снять этот дурацкий белый халат.
— Если что-то сорвется, мы незнакомы.
— О, я вижу, вы поднаторели в самогипнозе.
— Весьма, — ответил Ванда Рейдел по прозвищу Спрут. — Кстати, Хьюблейн твое настоящее имя?
— Нет.
— Как же тебя зовут?
— Гордонс. Мистер Гордонс.
— Никогда не слыхала, чтобы кто-то менял такое имя. А как тебя звали до того, как ты стал Гордонсом?
— С тех пор, как я появился на свет, я Гордонс.
Ванда протянула ему краткий проспект фильма, на который он должен был подписать сценариста и режиссера. С Биффом Бэллоном она уже договорилась.
* * *
Уолтер Матиас Бликден принимал солнечные ванны и читал «Проклятьем заклейменные», когда вдруг почувствовал, что кто-то дернул его за ногу, свисавшую в бассейн.— Валери, прекрати немедленно! — прикрикнул он.
— Что ты сказал? — переспросила жена, просматривая очередной сценарий, от которого собиралась отказаться. Она сидела у него за спиной.
— Надо же, а я думал, что ты в бассейне и схватила меня за ногу.
— Нет, — сказала жена.
— Что ж, теперь мне ясно — ты не в бассейне.
Неожиданно он почувствовал, что не может пошевелить ногой. Тогда он изо всех сил дернул ею, но она не двинулась с места. Ее словно зажали в тиски.
— Помогите! — заорал Уолтер Матиас Бликден. Жена тут же отшвырнула сценарий и бросилась к бассейну. Нога оказалась зажатой между перекладинами лестницы. Освободив ее, Валери вернулась к своим сценариям.
— Но этой лестницы раньше здесь не было, — сказал Бликден. Ему было около шестидесяти; на покрывавших грудь седых волосах блестел лосьон для загара.
— Может, ты просто не заметил, — бросила Валери.
— Нет, я точно помню, — упорствовал Бликден.
— А может, ты начитался Фанона и в тебе говорит комплекс вины белого человека?
— Я уже прошел стадию, когда испытывают комплекс вины, и вступил в стадию активной деятельности. Чувство вины должны испытывать лишь те, кто находится вне борьбы. Моя следующая картина будет очень значительной. В социальном и нравственном плане. Я не желаю испытывать чувство вины — это буржуазный предрассудок.
— Лучше бы твоя новая картина имела кассовый успех.
— Я об этом и говорю. Произведения, значительные в нравственном плане, всегда имеют кассовый успех. Фильмы о неграх и бедных всегда приносят хороший доход.
— Кстати, я видела неплохую разработку индейской темы. На повозки колонистов нападают бандиты, и колонистов спасают индейцы племени сиу.
Но Уолтер Бликман не ответил — он сражался с шезлонгом. Каким-то образом его голова оказалась между каркасом и тканью шезлонга, ручки которого больно вцепились режиссеру в запястья. Валери изо всех сил тянула его, но освободить так и не смогла. Сжатое шезлонгом, лицо Бликмана посинело, и в момент наивысшего напряжения он мог бы поклясться, что услышал голос:
— Позвони Ванде Рейдел.
Было такое впечатление, будто голос идет из ножек кресла.
— Хорошо, — прохрипел он и почувствовал, что Валери легко вытащила его.
— Господи, как странно, — произнесла Валери. — Зачем ты пытался себя задушить?
— Меня душил шезлонг.
— Давай уйдем с солнца, дорогой, — предложила Валери.
— Это он меня схватил!
— Конечно, дорогой. Только с солнца все равно лучше уйти.
Расположившись в просторной гостиной с кожаной мебелью, прикрученной к полу, Уолтер Матиас Бликден налил себе виски и, все еще не в силах прийти в себя от происшествия с шезлонгом, выпил стакан до дна. Потом хлопнул в ладоши, вызывая слугу, но тот не появился. Уолтер Бликман больше всего на свете не мог терпеть двух вещей — угнетения национальных меньшинств и наглых слуг.
— Где этот чертов слуга? — прорычал Бликден.
— Придет, куда он денется? В конце концов, мы живем в реальном мире, а не вымышленном, где царствует Ванда Рейдел.
— При чем тут Ванда Рейдел? Кто сказал: Ванда Рейдел?
— Она пытается сколотить команду, которую возглавишь ты и этот даровитый сценарист, Бертрам Муэллер. Правда, тема банальная — подражание «Птицам» Хичкока. Мебель и все окружающие предметы ополчаются против человека. Вульгарно. Просто чудовищно.
— Она обещала мне Марлона Брандо, а теперь хочет подсунуть Биффа Бэллона. Я с ней даже разговаривать не хочу.
— Очень мудро с твоей стороны, дорогой. Он неудачник.
Бликден кивнул и пребывал в прекрасном расположении духа до тех пор, пока не захотел по малой нужде. Однако стоило ему открыть дверь в ванную и заглянуть внутрь, как он вернулся в гостиную, забыв застегнуть ширинку.
Подняв трубку телефона, он набрал номер.
— Здравствуй, Ванда, дорогая, — произнес он, глядя прямо перед собой расширившимися от страха глазами. — Я слышал, ты хотела со мной поговорить.
Удивленная Валери заглянула в ванную комнату. Там на коленях перед ванной стоял слуга; голова его плавала в воде. Он уже даже не пускал пузыри, а вокруг шеи у него был обмотан массажный шланг.
— Передавай от меня привет, — крикнула мужу Валери.
Бертрам Муэллер заканчивал сценарий для «Уорнер брозерз», как вдруг ему показалось, что оранжевый ящик из-под бутылок, на котором он сидел, двигается под ним. Муэллер печатал свой опус на оборотной стороне использованных листов, колотя по клавишам пишущей машинки, к вторую в свое время приобрел в «Вулворте» за тридцать пять долларов девяносто восемь центов. Его фильмы никогда не собирали меньше пятнадцати миллионов, хотя в диалогах у него не встречалось ни одного слова с буквой "у". Она стала западать еще в 1960-е годы, когда сколоченный им собственноручно стол развалился и машинка загремела на пол. Вообще-то такое незначительное падение не должно было бы повредить даже дешевой машинке, но дело в том, что пол настилал тоже сам Муэллер.
Ему понадобилась целая неделя, чтобы отрыть машинку, провалившуюся в подпол. Муэллер просто ненавидел тратить деньги на предметы не первой необходимости. Зачем тратиться на мебель, когда ее можно смастерить самому? И зачем покупать новую машинку, если и без "у" вполне можно писать сценарии к фильмам, которые дают не меньше пятнадцати миллионов?
Муэллеру показалось странным, что ящик, на котором он сидел, вдруг начал двигаться. Он ведь не сам его делал.
Он поглядел в окно — оттуда открывался вид на Тихий океан. Муэллер недавно снял этот дом за восемь тысяч долларов в месяц. Если уж он пошел на такие траты, то ни за что не согласится отдать сорок два доллара за стул. Восемь тысяч в месяц — вполне значительная плата за жилье, тем более что супермаркет устроил распродажу оранжевых ящиков для бутылок.
Снова возникло ощущение, будто его кто-то схватил, и чувство удушья.
Надо поменять сорт сигарет. Голова была как в тумане, словно кто-то обвил вокруг шеи провод. Комната погрузилась в темноту, и он отчетливо услышал слова: «Позвони Ванде Рейдел!»
Очнулся он на полу. Это было первое странное происшествие. Затем он обнаружил, что кто-то поднял его газонокосилку и бросил в океан — вскоре волны сомкнулись над ручкой. И он вновь услышал шедший словно ниоткуда голос:
— Позвони Ванде Рейдел.
Это было странно слышать от пляжного песка.
Вернувшись в дом, он позвонил Ванде.
— Ты меня искала? — спросил он.
— Да, Берт. У меня к тебе предложение.
— Это про то, как вдруг взбунтовалась окружающая среда? Как называется фильм? «Любовник-аферист»?
— Бликден согласен выступить в качестве режиссера.
— Как тебе удалось его заполучить?
— Так же, как и тебя.
— Что ты сделала с моей мебелью?
— Ты же знаешь меня, Берт. Я делаю все, что в моих силах, чтобы удовлетворить клиентов. Кроме того, вряд ли стоит беспокоиться из-за картонных коробок.
— Если хочешь знать, у меня теперь деревянная мебель.
— Держись меня — скоро будешь купаться в золоте, дорогой!
— Но только не с «Любовником-аферистом».
— Но ведь Бликден согласился!
— Я не хочу, чтобы мое имя ассоциировалось с тем жалким фарсом, который ты стараешься протащить.
— Два пункта, — сказала Ванда, имея в виду, что Муэллер получит два процента с прибыли.
— Вздор!
— Четыре пункта.
— Я расцениваю это как оскорбление, напрасную трату времени, денег и таланта. Бифф Бэллон. Тьфу.
— Шесть пунктов, Берт!
— Когда нужен сценарий? — спросил Бертрам Муэллер и готов был поклясться, будто телефонная трубка шепнула ему, что он принял верное решение.
— Целую, милый, — проворковала Ванда.
Еще до коктейля Ванде удалось сколотить еще один «вандастический проект». Она решила выйти на люди и отправилась на вечеринку, куда ее никто не звал, чтобы заставить заткнуться любого, кто решится язвительно спросить, как дела.
— Да вот, подписала с «Саммитом» договор на проект, где будут задействованы Бликден, Муэллер и Бэллон. Сегодня днем, — сообщила она. — Спасибо, что интересуетесь.
— Великолепно! — воскликнула хозяйка и отхлебнула виски, тем самым демонстрируя ужас, что не зарезервировала за Вандой места среди самых важных гостей. Азарт соперничества — вот ради чего стоило жить. Так считал Голливуд. — Дорогая, как же тебе это удалось?
— Талант, милочка, — ответила Ванда, не обращая внимания на соблазнительные вазочки со сметаной и икрой и даже на хрустящие печенья, в которых обычно не могла себе отказать. Она даже не побеспокоилась о том, чтобы по своему обыкновению в полночь перекусить. Теперь можно и попоститься!
Конечно, кое-какие сложности еще оставались. Гордонс был настоящей находкой. Надо срочно подписать с ним контакт, предусмотрев там разного рода услуги. И еще надо выяснить, что ему нужно. У каждого есть свой интерес.
Утром этим и займусь, решила она. Но когда Ванда перед сном натирала свое весившее сто семьдесят фунтов и имевшее в длину пять футов четыре дюйма тело маслом, которое стоило тридцать пять долларов за унцию (а она каждую ночь выливала на себя целый фунт), дверь ее спальни бесшумно отворилась. Вошел Гордонс, только теперь на нем не было белой куртки посыльного. Он был одет в бежевый костюм с рубашкой, расстегнутой до пупа, волосы его были завиты, а на груди висела цепь с полудюжиной амулетов.
Ванда не стала тратить времени на выяснение, как ему удалось проникнуть на территорию виллы, войти в дверь с электронной сигнализацией и проскользнуть незамеченным мимо дворецкого. Человеку, который за день мог напугать до смерти Бликдена и Муэллера, так что они приняли все ее условия, ничего не стоило проникнуть в ее скромный восемнадцатикомнатный дом.
— Привет, детка! — сказал Гордонс.
— Дорогой мой, ты потряс Голливуд! — откликнулась Ванда.
— Я умею подстраиваться к любой ситуации, любовь моя. Я свое дело сделал. Теперь твой черед.
Ванда занялась массажем груди.
— Все, что ты пожелаешь, дорогой!
И мистер Гордонс не заставил себя долго ждать. Он подробно рассказал историю своей жизни и познакомил Ванду с тем, какие трудности испытывает из-за двух homo sapiens.
— Ах, вот как! — сказала Ванда, когда стало ясно, что он не собирается ею овладеть, и надела прозрачный халат цвета фуксии, отороченный горностаем. — Это серьезная проблема. Значит, Дом Синанджу существует уже тысячу лет? И даже больше тысячи?
— Насколько мне известно, — подтвердил мистер Гордонс.
— Мне нравится, как ты все придумал с их боссом, Смитом. Очень хорошая мысль.
— Это всего лишь попытка, но она не удалась. Вот если бы они попытались войти в палату, чтобы его освободить...
— Ну, раз ты не вполне человек, я не должна обижаться, что ты не хочешь меня как женщину.
— Правильно. Тебе не следует воспринимать мое поведение как оценку твоей сексуальной привлекательности, любовь моя.
— Давай спустимся в кухню, — предложила Ванда. Она приказала, чтобы из холодильников изъяли всю калорийную пищу и оставили только овощи и обезжиренное молоко, поэтому она направилась прямиком к холодильнику прислуги и стащила оттуда мороженое и пончики.
— Творческие способности, творческие способности... Как мы добудем тебе творческие способности? — Она обмакнула покрытый шоколадной глазурью пончик в сгущенное молоко.
— Я пришел кое к каким выводам относительно творческих способностей, — сказал мистер Гордонс, — и решил, что это уникальное качество, свойственное только человеку. Поэтому я согласен обходиться без него. Но вместо этого я собираюсь вступить в союз с какой-нибудь творческой личностью и воспользоваться способностями данной личности, чтобы достичь моей цели.
— Конечно, — согласилась Ванда. — Только мы должны подписать контракт. У нас в стране ничего не делается без контракта. Подпишем, скажем, на шестьдесят пять лет с правом продления еще на тридцать пять. Пожизненный контракт подписать нельзя. Это незаконно.
— Я согласен на любые условия. Но ты, любовь моя, тоже должна придерживаться соглашения. Недавно один человек меня подвел и закончил свои дни в морозильной камере.
— Хорошо, хорошо. Тебе нужно творчески что-то спланировать. Тут требуются новые мысли, оригинальные идеи. Яркие, блестящие идеи по поводу того, как прикончить этих двух друзей.
— Все верно, — подтвердил мистер Гордонс.
— Цемент. Залей им ноги цементом и столкни в реку.
— Это вряд ли пройдет, — произнес мистер Гордонс, который недавно услышал это выражение.
— Тогда взорви их. Подложи им в машину бомбу.
— Слишком банально.
— А если расстрелять их из пулеметов?
— Старо, как мир.
— Договорись с какой-нибудь женщиной, которая вызнает их тайные слабости.
— Библейские темы никого не волнуют со времен Сесила Де Милля.
Ванда снова отправилась к холодильнику прислуги и, обнаружив там тушеную говядину и плавленый сыр, густо намазала сыр на кусок мяса.
— Придумала, — заявила она.
— Да?
— Перестань обращать на них внимание. Забудь о них. Кто они такие, в конце концов! Лучший способ отомстить — процветание в жизни.
— Я так не могу. Я должен как можно скорее их уничтожить.
— Еще раз скажи, чем они занимаются?
— Они наемные убийцы, насколько я могу судить по той разрозненной информации, которой располагаю.
— Давай еще подумаем, — предложила Ванда. Она ела тушеную говядину и размышляла — над тем, что бы еще Гордонс мог сделать для нее. С его помощью она могла бы заполучить любого в Голливуде. Да что в Голливуде можно прибрать к рукам всю нью-йоркскую телевизионную сеть! Она может стать там главным заправилой! И даже больше. Он, кажется, сказал, что располагает какими-то компьютерными распечатками, которые доказывают существование тайной организации убийц. Она могла бы использовать эту информацию, чтобы монополизировать прессу. Первые полосы всех центральных газет будут принадлежать только ей. Никто не сможет встать ей поперек дороги.
— Ну что, надумала? — поинтересовался Гордонс.
— Так сколько им лет?
— Белому чуть за тридцать. Корейцу лет восемьдесят. Они используют традицию, которая передается из поколения в поколение.
— Традиции, традиции... — продолжала размышлять Ванда, высасывая кусочек мяса, застрявшего в одном из нижних зубов. — Используй их традицию. Прими ее. Ты же сам говорил, что умеешь приспосабливаться. Стань таким же, как они. Думай, как они. Поступай, как они.
— Я уже пробовал. Именно поэтому я и не убил молодого, когда застал его одного. Я подумал, как бы они поступили на моем месте, и решил, что они бы дождались, пока оба интересующих их объекта воссоединятся. Тогда я стал ждать, и в результате моя попытка подорвать их провалилась.
— А ты не пробовал использовать приманку?
— Дорогая моя, милая, любовь моя, — произнес мистер Гордонс, — ты скоро выведешь меня из себя, и мне придется намазать этот сыр тебе на барабанную перепонку.
— Давай не будем спешить. Что еще ты знаешь о них?
— Старик обожает дневные телепрограммы.
— Игры?
— Нет, мелодрамы.
— "Мыльные оперы"?
— Именно так их и называют. Но больше всего ему нравится «Пока вертится Земля», где в главной роли снимается некто по имени Рэд Рекс.
— Рэд Рекс? — переспросила Ванда. — Хорошо. Итак, вот что мы сделаем. Прежде всего, надо убрать их обоих одновременно. Это главное.
— Я верю тебе, драгоценная ты моя. Но как мне удастся это сделать?
— Дай мне немного времени, и я все устрою. Я кое-что придумала. Значит, Рэд Рекс?
Глава 8
Если он им нужен, пусть платят как следует. Черт побери, Рэду Рексу это было ясно как день, так почему же этого не понимают его вонючие агенты в «Морис Уильямс Эйдженси» и эти чертовы ослы на телестудии?