— Это просто варварство, — сказал Римо, обращаясь к своему спутнику.
Римо был подтянутый мужчина приятной наружности, с глубоко посаженными темными глазами и слегка выступающими скулами. Одет он был во все черное — черные брюки и черную футболку. В его внешности не было ничего необычного, если не считать на редкость мощных запястий и способности передвигаться с грацией пантеры. Даже когда его ноги ступали на разлетевшиеся на ветру листы старой газеты, он умудрялся не производить ни малейшего шума.
— Это Америка, — отозвался его спутник. Он выглядел иначе, чем Римо. На нем было кимоно дымчато-серого цвета с розовой отделкой. — Варварство естественное состояние этой страны. Но сегодняшний вечер мне по душе. Не могу пока объяснить, в чем тут дело, но мне здесь очень и очень нравится, для грязного американского города здесь очень симпатично.
— Это потому, что, кроме нас на улицах никого нет, — объяснил Римо.
— Кроме нас никто и не считается, — резюмировал Чиун, последний из непрерывающейся династии Мастеров Синанджу.
Его сияющая лысина, обрамленная с двух сторон седыми прядями, едва доходила Римо до плеча. Желтоватое, как пергамент, лицо, на котором выделялись ярко блестящие глаза, было испещрено морщинами. Глаза были светло-карие, и их выражение делало Чиуна намного моложе его восьмидесяти с лишним лет.
— Но так быть не должно, папочка, — произнес Римо, останавливаясь на углу.
Ни единой машины, ни одного пешехода. Витрины магазинов погашены. Правда, за некоторыми из них маячат напряженные фигуры владельцев. В руках одного из них Римо заметил винтовку.
— Когда я был маленький, Хэллоуин отмечали иначе.
— Иначе? — проскрипел Чиун. — И как же?
— Дети спокойно разгуливали по улицам. Мы ходили ряжеными из дома в дом, и каждое крыльцо было ярко освещено. Нас никто не сажал под замок, никто из родителей не боялся, что в яблоко будет запрятано лезвие, а шоколад — начинен снотворным. И мы ничего не поджигали. Самое большее, на что мы были способны, — это швырнуть тухлым яйцом в окно тому, кто жалел для нас конфетку.
— Маленькие вымогатели! Но меня это не удивляет.
— Хэллоуин — это старая американская традиция.
— Мне больше нравится тишина, — сказал Чиун. — Давай теперь пройдем по той улице.
— Почему именно по ней?
— Сделай мне приятное.
Не пройдя и трех шагов, Римо услышал звяканье металла о камень.
— Похоже, это они, — шепнул он. — Поджигатели, которых нам надо найти.
— Ты в детстве тоже был поджигателем?
— Нет. Я был сиротой.
— Спасибо, сынок. Приятно слышать это от человека, которому ты много лет был отцом.
— Тише, Чиун. Спугнешь!
— Тогда я лучше здесь подожду. Постою один. Как сирота.
Римо скользнул вдоль кирпичной стены многоквартирного дома в центре Детройта. От полыхавшего здесь несколько лет назад пожара стена до сих пор была черна от копоти и источала мертвящий запах горелого. Из-за угла доносился шум.
Римо выглянул. В аллее виднелись три фигуры. Они присели на корточки, в блеклом свете луны видны были лишь силуэты. Но для Римо, который умел собрать и усилить любой имеющийся свет, вся сцена была такой же яркой и отчетливой, как если бы он наблюдал ее по черно-белому телевизору. Он молча смотрел.
— Ты проиграл, — тихо произнес один из парней.
Римо различил блеск и звон монеты, отскочившей от стены.
— Что это вы тут делаете, ребята? — вдруг спросил Римо тем внушительным тоном, который еще в бытность его полицейским зачастую оказывался куда важней пистолета.
Три подростка разом вскочили.
— В пристенок играем, — ответил один. — А вам-то что?
— Вот уж не думал, что в наши дни кто-то еще играет в пристенок, — удивился Римо.
— А мы вот играем.
— Это мне знакомо, — произнес Римо, мысленно возвращаясь к своему детству, которое прошло в Ньюарке, штат Нью-Джерси. Он играл в пристенок по всему Ньюарку, хотя сестра Мэри Маргарет из приюта Святой Терезы предупреждала его, что это пустая трата времени и денег, которые можно было бы пустить на пропитание бедным.
— А вы что, ребята, не слыхали про комендантский час? Вас могут задержать.
— Только не смешите, дяденька, — сказал старший из парней. — Мы несовершеннолетние. Детей в тюрьму не сажают.
Волосы у него были черные и пострижены как у панка; бледную шею обхватывал высокий воротник. Поперек куртки красовалась сделанная несмываемым красным маркером надпись с нелепым названием какой-то рок-группы.
— Ладно. Дайте-ка я покажу вам, как играли в пристенок в мои годы. — Римо порылся в кармане и достал несколько монеток. — Надо так бросить монету, чтобы она приземлилась как можно ближе к стене, верно говорю?
— Я всегда побеждаю, — похвалился первый парень.
— Ну, смотрите. — Римо собрался и подбросил монету.
Раздался такой звук, словно со всего маху ударили киркой по бетону. В полумраке было видно, что в кирпичной стене образовалась дыра.
— Ух ты! — присвистнули мальчишки хором.
— Слишком сильно, — стал оправдываться Римо. — Надо полегче. — И запустил следующую монету.
На этот раз она отскочила от стены и шлепнулась на мусорный бак, из которого испуганно метнулась серая крыса.
— Эй! Покажите, как вы это делаете!
— Да вы что, смеетесь? Я же сам неправильно кидаю. Дайте-ка еще разок попробую!
На этот раз монета, выпущенная Римо, беззвучно коснулась стены на какую-то долю секунды и, скользнув вниз, встала ребром, так что профиль Авраама Линкольна оказался обращен к стене.
— Вот это да! — воскликнул старший из парней. — Спорим, ни за что не повторить?!
— А ну-ка, смотри, — сказал Римо и бросил одну за другой еще три монеты, да так быстро, что они коснулись стены почти одновременно. Все три приземлились на ребро, и теперь вдоль стены в ряд стояли четыре монеты.
— Теперь ты, — сказал Римо с улыбкой.
— Ну уж нет, — возразил парень. — Вы выиграли. Научите, как вы это делаете.
— Если я вас научу, то вы все окажетесь в равном положении, тогда какой толк в игре?
— Мы станем играть с другими ребятами.
— Хорошо, я подумаю. А почему вы, ребята, не идете по домам?
— Да ладно вам, сегодня же Хэллоуин!
— Только не в Детройте, — с грустью заметил Римо.
— Да кто вы такой, мистер?
— Призрак Хэллоуина, — ответил Римо. — А теперь брысь отсюда!
Троица разбежалась.
— Обыкновенные дети, — сказал Римо, возвращаясь к тому месту, где стоял Чиун.
Чиун фыркнул:
— Малолетние азартные игроки!
— Ты просто в жизни не играл в пристенок, — возразил Римо. — Тебе этого не понять. Они напомнили мне детство.
— Не стану спорить, — сказал Чиун, указывая куда-то пальцем.
Римо взглядом проследил за его рукой. Трое игроков только что подожгли мусорный бак перед бакалейной лавкой, после чего вывалили пылающее содержимое на крыльцо магазинчика.
— Не хочешь одолжить им спичек? — предложил Чиун.
— Черт! — процедил Римо и рванулся к мальчишкам.
Те, увидев его, бросились врассыпную. Деревянную дверь лавки уже лизал огонь. Римо притормозил в раздумье, продолжать ли преследование или затушить огонь. Потом решил сделать и то и другое.
Выудив из кармана монетку, Римо прицелился и запустил ее в косматую макушку одному из удирающих парней. Не задерживаясь, чтобы посмотреть, попал или нет, Римо обеими руками схватил раскаленный бак. При этом, чтобы не обжечь пальцы, он держал его одними ладонями, что не составляло ему никакого труда, поскольку было отработано несметное число раз.
Опрокинув бак, Римо накрыл им горящий мусор — точь-в-точь как накрывают горящую нефтяную скважину. Когда он отодвинул емкость, мусор под ней уже не горел, а лишь дымился. Пламя у двери он сбил ногой.
Но на дне бачка огонь еще не утих. Римо сжал сделанный из рифленой стали бак так, что тот смялся посередине, как алюминиевая банка от пива, издав при этом скрипучий звук, похожий на тот, что производит машина для трамбовки мусора. Римо продолжал жать и мять, пока мусорный бак не превратился в стальной шар. Пинком ноги Римо запустил его вниз по улице.
На глазах у изумленных торговцев, следящих за ним из-за закопченных дверей своих крепко запертых магазинов, Римо как ни в чем не бывало зашагал к тому месту, где ничком лежал сраженный им мальчишка.
На макушке у него красовалась шишка. Лицо он разбил при падении. Рядом валялась монета.
Приподняв парня за ворот, Римо отвесил ему внушительную пощечину. Парень проворчал нечто нечленораздельное и невнятно спросил, что случилось.
— В город прибыл новый шериф! — прорычал в ответ Римо. — Это я.
— Чем это вы меня шарахнули — ломом?
Римо движением фокусника продемонстрировал ему зажатую между большим и указательным пальцем монету. Глаза подростка округлились от ужаса. За свои пятнадцать лет ему не доводилось видеть ничего более страшного, чем эта монета.
— Усек? — спросил Римо.
— Уберите ее от меня! Вы не смеете подвергать мою жизнь такой опасности. Не имеете права!
— Подвергать опасности? Детка, я всего лишь демонстрирую тебе чудеса нумерологии.
— Чего?
— Коллекционирования монет.
— Это называется нумизматика. А нумерология — это что-то связанное с числами.
— Да ну? А по мне — все едино. Есть монета — значит, твой номер первый.
Римо легонько коснулся монеткой блестящего носа мальчишки. Тот в ужасе взвизгнул.
— Чего вы хотите?
— Ты тоже участвуешь в Сатанинской ночи?
— Первый раз. Честное слово!
— Я тебе верю, — сказал Римо. — Человек, который играет в пристенок, не может быть безнадежно плохим. Но если хочешь, чтобы я тебя отпустил, говори правду.
— Так точно, сэр!
— Отлично. Мне нужны имена тех, кто когда-либо принимал участие в поджогах. В этом году, в прошлом, в любом другом. Все, кого ты знаешь.
— Зачем?
— Да хочу показать им фокус с монеткой. Нумизматика, говоришь?
— Фокусы с монетками показывают иллюзионисты.
— Когда мне понадобятся научные формулировки, я дерну тебя за вожжи, договорились?
— Так точно, сэр. — Парнишка поправил тугой воротник. — Я хотел как лучше, сэр.
— Имена!
— Вам не нужно много имен. Достаточно будет одного.
— Одного?
— Да. Моу Джоукли. Так зовут человека, который стоит за Сатанинской ночью.
— Один? Но Сатанинская ночь повторяется уже двадцать лет подряд!
— Говорю вам: Моу Джоукли. Это он все начал. И продолжает.
— Но ради чего?
— Да кто его знает? Он каждый Хэллоуин помогает ребятам устраивать пожары. Больше я ничего не знаю. Идешь к нему, он дает тебе бутылку бензина и коробок спичек.
— Похоже на помешательство, — мрачно изрек Римо. — Джоукли, говоришь? И где его можно найти?
— Он живет на Вудлон-стрит.
Парень назвал номер дома.
— Послушай, малыш. Могу я рассчитывать, что если я дам тебе пинка под зад, ты отправишься домой и оттуда не высунешь носа?
— Так точно, сэр!
— Если нет — я намерен возродить еще одну традицию. Класть монеты на глаза мертвеца — слыхал о таком? Только я не стану класть их тебе на глаза, а запихну в глаза.
Парень представил себе, как будет ковылять домой с двумя медными монетами в глазницах. Пожалуй, лучше уж сразу пойти домой. Еще можно успеть на «Полицию Майами». И он пошел — нет, полетел домой.
— По-моему, этого пацана я уже исправил, папочка, — возвестил Римо, снова возвращаясь к Чиуну.
— Не смей со мной разговаривать, — обиженным голосом отозвался Чиун. — Ты ведь сирота! У тебя нет родных.
— Мне надо позвонить Смиту, — продолжал Римо, не обращая внимания на колкости Чиуна. — Все эти поджоги — дело рук одного-единственного типа.
— Передай от меня привет Императору Смиту и спроси, нет ли у него для нас еще какого-нибудь пустячного поручения.
— Меня это тоже интересует, — сказал Римо, заходя в черную от копоти телефонную будку.
За десять с лишним лет работы Римо на доктора Харолда У. Смита они отработали вполне надежную систему связи. В последний раз Смит заверил Римо, что новейшая система имеет абсолютную защиту от дураков.
Все, что требовалось от Римо, — набрать много единиц подряд. Смит выбрал именно эту цифру, потому что ее легче всего запомнить. Неважно, сколько именно раз набрать эту единицу, — главное, больше семи, и тогда включалась особая программа. Смит пробовал установить определенное количество этих единиц, но Римо без конца забывал число, а к Смиту стали попадать трехлетние малыши, балующиеся дома с телефоном. Поэтому Смит в конце концов решил, что единиц может быть сколько угодно.
Римо дозвонился с первого раза, что его несказанно удивило. В голосе Смита слышалось раздражение. В целях безопасности сигнал передавался в Дайвернон, штат Иллинойс, затем транслировался на спутник, после чего шел опять на Землю, на этот раз в Любек, штат Мэн, откуда по волоконно-оптическому кабелю попадал в местечко Рай в штате Нью-Йорк, где располагался санаторий «Фолкрофт». Здесь-то и размещался кабинет Смита, на столе у которого звонил телефон секретной связи.
В результате такого долгого и сложного пути голос Римо оказывался искажен почти до неузнаваемости.
— Смитти?
— Кто говорит? — спросил доктор Харолд У. Смит таким кислым голосом, что его можно было продавать в качестве освежителя воздуха.
— Это Римо.
— Что-то голос непохож, — недоверчиво произнес Смит.
— Претензии к телефонной компании. Это я.
— И вы это можете подтвердить?
— Ясное дело! Я Римо. Вы удовлетворены? Или мне приставить свою кредитную карточку к этим маленьким дырочкам на трубке? — огрызнулся Римо.
— Ладно, теперь узнаю, — смирился Смит, которого убедил не столько голос Римо, сколько его строптивость. — А известное нам лицо тоже с вами?
— Вы имеете в виду Чиуна?
— Отлично. Это тоже была проверка. Считайте, что я удовлетворен.
— Если у вас все, — сказал Римо с нетерпением, — то позвольте мне теперь отчитаться.
— Вы навели порядок в Детройте?
— Пока нет. Послушайте, Смитти. Это делают подростки.
— Мы так и предполагали. Именно поэтому я распорядился, чтобы вы никого не убивали без крайней необходимости. Ваша задача — напугать их так, чтобы они забились по домам и раз и навсегда забыли о своих забавах.
— На это уйдет вся ночь. Есть более эффективный способ, Смитти. Я выяснил, что на протяжении многих лет поджоги организует один и тот же человек. Взрослый человек. Его зовут Моу Джоукли.
— Откуда вам это известно?
— Я поймал одного малолетнего поджигателя на месте преступления, и он мне сказал.
— И вы ему поверили? Подростку? — с горечью произнес Смит.
— Послушайте, Смитти, не надо нервничать. Со мной Чиун. Ему уже надоело это шатание по улицам. Вы и так уже нас погоняли по всей Америке то отлавливать расхитителей, то стращать магазинных воров. Я думал, что у нас с вами есть дела поважнее, чем ловить мелких жуликов.
— Это так, — согласился Смит. — Но в данный момент везде все тихо. За последние три месяца для вас просто не было серьезных дел.
— Значит, мы гоняем мух вместо полноценного отпуска?
— Римо, эта Сатанинская ночь действительно большая проблема. Она повторяется уже много лет, но раньше вы с Чиуном на Хэллоуин всегда оказывались заняты. Теперь есть реальная возможность подавить зло в зародыше.
Римо посмотрел вдаль. Где-то выла пожарная сирена. Казалось, этот вой доносится отовсюду — по крайней мере, пожарные Детройта пытались успеть везде.
— Я бы не стал называть попытку положить конец этим поджогам после двадцати лет торжества преступности «подавлением зла в зародыше», — язвительно заметил Римо. — Это все равно что применять дефолианты после того, как лес сгорел дотла.
— Называйте как хотите. Это ваша работа, Римо. Но не исключено, что очень скоро вы получите отпуск.
— А вы уверены, что после Детройта вам не захочется послать нас с Чиуном охотиться на оборванцев, незаконно обрывающих виноград на границе с Мексикой?
— Римо, — вдруг объявил Смит, — кажется, наша цель почти достигнута.
— Кого вы имеете в виду? Вы — это не «мы». Я дерусь на передовой, тогда как вы просиживаете задницу перед своими компьютерами.
— Римо, отсутствие крупных дел за последние несколько месяцев может означать, что нужда в КЮРЕ у Америки отпала. По крайней мере, внутри страны. Мафия отступает. Крестные отцы в большинстве своем сидят за решеткой или находятся под следствием. Экономическая преступность пошла на спад. Наркомания снижается. Показатели преступности в целом тоже падают.
Я думаю, все наконец-то поняли: нарушать закон не выгодно.
— В самом деле? Вам следует приехать в Детройт. Это город-заложник. И тип, который несет за это ответственность, вот уже много лет разгуливает на свободе. Его зовут Моу Джоукли.
— Минуточку, — отсутствующим голосом произнес Смит.
В трубке раздался деловитый стук клавиатуры.
— Вот, слушайте: Моу Джоукли, тридцать восемь лет, родился в Детройте, холост, был депутатом законодательного собрания штата.
— Это он.
— Если то, что вам удалось узнать, правда, мы можем одним махом покончить с Сатанинской ночью.
— Считайте, что сегодня Джоукли послал на дело своего последнего ученика, — пообещал Римо.
— Хорошо. Свяжитесь со мной по выполнении задания.
— То есть в течение часа. Мне не терпится убраться из этого Детройта.
Он навевает на меня грустные воспоминания.
Смит припомнил, что последнее крупное дело у Римо было как раз в Детройте, и сказал:
— Я вас понимаю.
Римо была поручена охрана городских руководителей Детройта от наемного убийцы. На какое-то время Римо даже уверовал, что этим убийцей является не кто иной, как его пропавший отец. Потом он узнал, что это не так, но рана, казалось, уже давно зарубцевавшаяся, была снова растревожена.
— Как, кстати, идут поиски? — поинтересовался Римо.
— Стараемся. Я обещаю, что сделаю все возможное, — ответил Смит. — Но это огромная работа. О ваших родителях ничего не известно, Римо. Мы не знаем, был ли зарегистрирован брак и даже живы ли они. Никаких записей не сохранилось. Это была одна из причин, почему мы в свое время остановили выбор на вас.
— Каждая человеческая жизнь отбрасывает тень, как любит говорить Чиун, — сказал Римо.
— Но тень не оставляет следов.
— Что-то мне это напоминает. Чьи это слова?
— Чиуна. Правда, сказанные в другой ситуации.
— У него на все готов ответ, — проворчал Римо и повесил трубку.
Чиун был на прежнем месте. Он запрокинул голову и уставился в какую-то невидимую точку на ночном небе.
— Ну-ка, папочка, скажи мне: если каждая жизнь отбрасывает тень, а тень не оставляет следа, то что из этого следует?
— Из этого следует, что слова имеют только тот смысл, какой ты в них вкладываешь. И прошу меня не беспокоить, сиротка. Я жду восхода солнца.
— Да? — изумился Римо. — Но еще и полночь не наступила.
— А что тогда означает вон то розовое зарево? Видишь — за тем домом?
Римо взглянул в ту сторону, куда указывал Чиун. Там и в самом деле распространялось розовое сияние. Оно становилось все ярче, все краснее, с оранжевыми и желтыми отблесками. Выше клубился дым.
— Это пожар, — сказал Римо. — Идем!
— Мы что — пожарные? — возмутился Чиун. Но видя, что Римо удаляется без него, приподнял подол своего кимоно и побежал с проворством страуса. — Сегодня ты бежишь с особой грацией, — произнес он, поравнявшись с Римо. — Молодец! С грацией толстой тетки, которая сидит верхом на коте, — добавил он. — Отставим комплименты. Ты совершенно забыл о дыхании! Я рад, что никто не слышит, как пыхтит будущий Мастер Синанджу. Мне, конечно, все равно, что о тебе думают белые, но не хотелось бы, чтобы выводы о Синанджу делались не на моем, а на твоем примере.
— Отвяжись.
Закончив обмен любезностями, Мастер Синанджу и его ученик целиком сосредоточились на технике бега. Окажись рядом кто-нибудь с секундомером в руке, он зафиксировал бы скорость более девяноста миль в час.
Здание имело деревянные перекрытия. Первый этаж почти весь был охвачен огнем. Из оконных проемов вырывались языки пламени. Огонь гудел.
Из окон второго этажа высовывались люди. Римо видел троих детей. Клубящийся сзади дым заставлял их свешиваться наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха.
— Помогите! Помогите! — кричали они.
На тротуаре, не в силах что-либо сделать, стояли зеваки. Римо с Чиуном прорвались сквозь толпу. Жар был необычайно сильный. Римо физически ощутил, как покрывшая его тело от быстрого бега тонкая пленка пота мгновенно испарилась.
— Я пошел, папочка.
— Римо, дым! — предупредил Чиун.
— Ничего, я справлюсь.
— Не уверен. Я иду с тобой.
— Нет. Оставайся тут. Нам не вынести их из дома сквозь дым. Я поднимусь и буду бросать, а ты лови их внизу.
— Осторожно, сын мой!
Римо положил руку Чиуну на плечо и заглянул в молодые глаза старика. В этот момент они стали еще ближе друг другу и возникшее между ними тепло вызвало улыбку на лице Римо.
— Пока, папочка. — И Римо исчез.
Чиун понимал, конечно, что с огнем шутки плохи. Но для Синанджу огонь не страшен. Сейчас его беспокоило не пламя, а густые клубы дыма, поднимающиеся до небес. Дым не дает дышать, а в Синанджу дыхание — это все.
Это ключевой момент того солнечного источника, каковым является Синанджу, первое и величайшее из боевых искусств.
Римо бежал, прикрыв глаза. Он понимал, что внутри охваченного дымом здания зрение ему не помощник, и сосредоточился на снабжении легких воздухом. Он ритмично вдыхал кислород, стараясь все время чувствовать стержень своего организма и настраиваясь на вселенские силы, которые позволяли ему достичь полной внутренней гармонии. Это и было учением Синанджу, которое Римо сумел постичь под руководством Чиуна.
Большими прыжками приближаясь к распахнутой, охваченной дымом двери, Римо словно видел, как этот дым расступается перед ним, открывая дорогу.
Когда-то Римо служил полицейским в Ньюарке. Молодой трудяга патрульный с опытом вьетнамской войны за плечами ничем не выделялся среди множества таких же полицейских. Можно сказать, он был совсем неприметен, так как у него даже не было родных. Тогда его звали Римо Уильямс. Но однажды это имя было смешано с грязью, после того как рядом с трупом черного торговца наркотиками обнаружили его полицейский жетон. Римо не имел к убийству никакого отношения. Просто ночью, пока он спал, жетон благополучно исчез. А на следующее утро у него уже снимали отпечатки пальцев в родном полицейском участке и товарищи по работе отводили от него глаза.
Суд был скорым. Политические настроения в городе требовали, чтобы негодяй-полицейский, избивший чернокожего до смерти, был казнен. То были времена высокой общественной нравственности, когда большое значение придавалось правам человека — любого человека, кроме Римо. Он мог бы припомнить попытку своего адвоката объяснить все дело психическими отклонениями — якобы убийство произошло в припадке лунатизма. Но Римо не стал лгать на суде. Он в жизни не страдал лунатизмом.
Римо был приговорен к казни на электрическом стуле. Ни больше ни меньше. Римо знал, что невиновен, но это не имело никакого значения.
Друзья от него отвернулись, и ни один не навестил его в камере смертников. Единственным посетителем стал монах ордена капуцинов в коричневом одеянии. Он задал Римо простой вопрос:
— Что ты хочешь спасти — душу или задницу?
И он передал Римо черную капсулу, которую надо было проглотить перед тем, как его пристегнут к стулу и наденут на обритую голову железный шлем с подключенным к нему электродом.
Благодаря этой капсуле в тот момент, когда ток был включен, Римо уже находился без сознания. Очнувшись, он обнаружил у себя на запястьях следы электрического ожога.
Сначала Римо подумал, что уже умер. Его заверили, что так оно и есть, но это неважно. Слова принадлежали монаху в коричневой рясе, только на сей раз он был одет в костюм-тройку и из левого рукава торчал крюк. В здоровой руке мужчина держал фотографию, на которой был запечатлен свежеустановленный надгробный камень. На гранитной плите Римо прочел свое имя.
— Могила тебя ждет, — изрек «монах» по имени Конрад Макклири. — Стоит тебе принять неверное решение...
— А какое решение верное? — поинтересовался Римо.
— Согласие.
— Согласие с чем?
— Работать на нас, — ответил Макклири и объяснил все по порядку.
Римо подставили. Дело рук Макклири. Предмет его особой гордости. Макклири объяснил, что раньше работал в ЦРУ, а теперь — в государственном секретном ведомстве, о существовании которого никто не знает. Формально его просто нет. Это ведомство называется КЮРЕ. В организации пока работают только два человека — сам Макклири и некий доктор Харолд У. Смит, также бывший сотрудник ЦРУ и Бюро стратегических служб. Формально Смит считался в отставке и заведовал санаторием под названием «Фолкрофт», который на самом деле был прикрытием для КЮРЕ.
Римо обвел взглядом больничную палату без единого окна.
— Так это и есть ваш «Фолкрофт»? — спросил он.
— Угадал.
— Навряд ли мне это подойдет, — скривился он. Макклири протянул ему зеркальце. Оттуда на Римо смотрело чужое лицо. Кожа натянута, высокие скулы. Граница волос приподнята с помощью электроэпиляции. Глаза сидят глубже и слегка раскосо. Губы стали тоньше и кажутся несколько жестокими, особенно когда улыбаешься. Но Римо не улыбался. Ему это лицо совсем не понравилось.
Римо был подтянутый мужчина приятной наружности, с глубоко посаженными темными глазами и слегка выступающими скулами. Одет он был во все черное — черные брюки и черную футболку. В его внешности не было ничего необычного, если не считать на редкость мощных запястий и способности передвигаться с грацией пантеры. Даже когда его ноги ступали на разлетевшиеся на ветру листы старой газеты, он умудрялся не производить ни малейшего шума.
— Это Америка, — отозвался его спутник. Он выглядел иначе, чем Римо. На нем было кимоно дымчато-серого цвета с розовой отделкой. — Варварство естественное состояние этой страны. Но сегодняшний вечер мне по душе. Не могу пока объяснить, в чем тут дело, но мне здесь очень и очень нравится, для грязного американского города здесь очень симпатично.
— Это потому, что, кроме нас на улицах никого нет, — объяснил Римо.
— Кроме нас никто и не считается, — резюмировал Чиун, последний из непрерывающейся династии Мастеров Синанджу.
Его сияющая лысина, обрамленная с двух сторон седыми прядями, едва доходила Римо до плеча. Желтоватое, как пергамент, лицо, на котором выделялись ярко блестящие глаза, было испещрено морщинами. Глаза были светло-карие, и их выражение делало Чиуна намного моложе его восьмидесяти с лишним лет.
— Но так быть не должно, папочка, — произнес Римо, останавливаясь на углу.
Ни единой машины, ни одного пешехода. Витрины магазинов погашены. Правда, за некоторыми из них маячат напряженные фигуры владельцев. В руках одного из них Римо заметил винтовку.
— Когда я был маленький, Хэллоуин отмечали иначе.
— Иначе? — проскрипел Чиун. — И как же?
— Дети спокойно разгуливали по улицам. Мы ходили ряжеными из дома в дом, и каждое крыльцо было ярко освещено. Нас никто не сажал под замок, никто из родителей не боялся, что в яблоко будет запрятано лезвие, а шоколад — начинен снотворным. И мы ничего не поджигали. Самое большее, на что мы были способны, — это швырнуть тухлым яйцом в окно тому, кто жалел для нас конфетку.
— Маленькие вымогатели! Но меня это не удивляет.
— Хэллоуин — это старая американская традиция.
— Мне больше нравится тишина, — сказал Чиун. — Давай теперь пройдем по той улице.
— Почему именно по ней?
— Сделай мне приятное.
Не пройдя и трех шагов, Римо услышал звяканье металла о камень.
— Похоже, это они, — шепнул он. — Поджигатели, которых нам надо найти.
— Ты в детстве тоже был поджигателем?
— Нет. Я был сиротой.
— Спасибо, сынок. Приятно слышать это от человека, которому ты много лет был отцом.
— Тише, Чиун. Спугнешь!
— Тогда я лучше здесь подожду. Постою один. Как сирота.
Римо скользнул вдоль кирпичной стены многоквартирного дома в центре Детройта. От полыхавшего здесь несколько лет назад пожара стена до сих пор была черна от копоти и источала мертвящий запах горелого. Из-за угла доносился шум.
Римо выглянул. В аллее виднелись три фигуры. Они присели на корточки, в блеклом свете луны видны были лишь силуэты. Но для Римо, который умел собрать и усилить любой имеющийся свет, вся сцена была такой же яркой и отчетливой, как если бы он наблюдал ее по черно-белому телевизору. Он молча смотрел.
— Ты проиграл, — тихо произнес один из парней.
Римо различил блеск и звон монеты, отскочившей от стены.
— Что это вы тут делаете, ребята? — вдруг спросил Римо тем внушительным тоном, который еще в бытность его полицейским зачастую оказывался куда важней пистолета.
Три подростка разом вскочили.
— В пристенок играем, — ответил один. — А вам-то что?
— Вот уж не думал, что в наши дни кто-то еще играет в пристенок, — удивился Римо.
— А мы вот играем.
— Это мне знакомо, — произнес Римо, мысленно возвращаясь к своему детству, которое прошло в Ньюарке, штат Нью-Джерси. Он играл в пристенок по всему Ньюарку, хотя сестра Мэри Маргарет из приюта Святой Терезы предупреждала его, что это пустая трата времени и денег, которые можно было бы пустить на пропитание бедным.
— А вы что, ребята, не слыхали про комендантский час? Вас могут задержать.
— Только не смешите, дяденька, — сказал старший из парней. — Мы несовершеннолетние. Детей в тюрьму не сажают.
Волосы у него были черные и пострижены как у панка; бледную шею обхватывал высокий воротник. Поперек куртки красовалась сделанная несмываемым красным маркером надпись с нелепым названием какой-то рок-группы.
— Ладно. Дайте-ка я покажу вам, как играли в пристенок в мои годы. — Римо порылся в кармане и достал несколько монеток. — Надо так бросить монету, чтобы она приземлилась как можно ближе к стене, верно говорю?
— Я всегда побеждаю, — похвалился первый парень.
— Ну, смотрите. — Римо собрался и подбросил монету.
Раздался такой звук, словно со всего маху ударили киркой по бетону. В полумраке было видно, что в кирпичной стене образовалась дыра.
— Ух ты! — присвистнули мальчишки хором.
— Слишком сильно, — стал оправдываться Римо. — Надо полегче. — И запустил следующую монету.
На этот раз она отскочила от стены и шлепнулась на мусорный бак, из которого испуганно метнулась серая крыса.
— Эй! Покажите, как вы это делаете!
— Да вы что, смеетесь? Я же сам неправильно кидаю. Дайте-ка еще разок попробую!
На этот раз монета, выпущенная Римо, беззвучно коснулась стены на какую-то долю секунды и, скользнув вниз, встала ребром, так что профиль Авраама Линкольна оказался обращен к стене.
— Вот это да! — воскликнул старший из парней. — Спорим, ни за что не повторить?!
— А ну-ка, смотри, — сказал Римо и бросил одну за другой еще три монеты, да так быстро, что они коснулись стены почти одновременно. Все три приземлились на ребро, и теперь вдоль стены в ряд стояли четыре монеты.
— Теперь ты, — сказал Римо с улыбкой.
— Ну уж нет, — возразил парень. — Вы выиграли. Научите, как вы это делаете.
— Если я вас научу, то вы все окажетесь в равном положении, тогда какой толк в игре?
— Мы станем играть с другими ребятами.
— Хорошо, я подумаю. А почему вы, ребята, не идете по домам?
— Да ладно вам, сегодня же Хэллоуин!
— Только не в Детройте, — с грустью заметил Римо.
— Да кто вы такой, мистер?
— Призрак Хэллоуина, — ответил Римо. — А теперь брысь отсюда!
Троица разбежалась.
— Обыкновенные дети, — сказал Римо, возвращаясь к тому месту, где стоял Чиун.
Чиун фыркнул:
— Малолетние азартные игроки!
— Ты просто в жизни не играл в пристенок, — возразил Римо. — Тебе этого не понять. Они напомнили мне детство.
— Не стану спорить, — сказал Чиун, указывая куда-то пальцем.
Римо взглядом проследил за его рукой. Трое игроков только что подожгли мусорный бак перед бакалейной лавкой, после чего вывалили пылающее содержимое на крыльцо магазинчика.
— Не хочешь одолжить им спичек? — предложил Чиун.
— Черт! — процедил Римо и рванулся к мальчишкам.
Те, увидев его, бросились врассыпную. Деревянную дверь лавки уже лизал огонь. Римо притормозил в раздумье, продолжать ли преследование или затушить огонь. Потом решил сделать и то и другое.
Выудив из кармана монетку, Римо прицелился и запустил ее в косматую макушку одному из удирающих парней. Не задерживаясь, чтобы посмотреть, попал или нет, Римо обеими руками схватил раскаленный бак. При этом, чтобы не обжечь пальцы, он держал его одними ладонями, что не составляло ему никакого труда, поскольку было отработано несметное число раз.
Опрокинув бак, Римо накрыл им горящий мусор — точь-в-точь как накрывают горящую нефтяную скважину. Когда он отодвинул емкость, мусор под ней уже не горел, а лишь дымился. Пламя у двери он сбил ногой.
Но на дне бачка огонь еще не утих. Римо сжал сделанный из рифленой стали бак так, что тот смялся посередине, как алюминиевая банка от пива, издав при этом скрипучий звук, похожий на тот, что производит машина для трамбовки мусора. Римо продолжал жать и мять, пока мусорный бак не превратился в стальной шар. Пинком ноги Римо запустил его вниз по улице.
На глазах у изумленных торговцев, следящих за ним из-за закопченных дверей своих крепко запертых магазинов, Римо как ни в чем не бывало зашагал к тому месту, где ничком лежал сраженный им мальчишка.
На макушке у него красовалась шишка. Лицо он разбил при падении. Рядом валялась монета.
Приподняв парня за ворот, Римо отвесил ему внушительную пощечину. Парень проворчал нечто нечленораздельное и невнятно спросил, что случилось.
— В город прибыл новый шериф! — прорычал в ответ Римо. — Это я.
— Чем это вы меня шарахнули — ломом?
Римо движением фокусника продемонстрировал ему зажатую между большим и указательным пальцем монету. Глаза подростка округлились от ужаса. За свои пятнадцать лет ему не доводилось видеть ничего более страшного, чем эта монета.
— Усек? — спросил Римо.
— Уберите ее от меня! Вы не смеете подвергать мою жизнь такой опасности. Не имеете права!
— Подвергать опасности? Детка, я всего лишь демонстрирую тебе чудеса нумерологии.
— Чего?
— Коллекционирования монет.
— Это называется нумизматика. А нумерология — это что-то связанное с числами.
— Да ну? А по мне — все едино. Есть монета — значит, твой номер первый.
Римо легонько коснулся монеткой блестящего носа мальчишки. Тот в ужасе взвизгнул.
— Чего вы хотите?
— Ты тоже участвуешь в Сатанинской ночи?
— Первый раз. Честное слово!
— Я тебе верю, — сказал Римо. — Человек, который играет в пристенок, не может быть безнадежно плохим. Но если хочешь, чтобы я тебя отпустил, говори правду.
— Так точно, сэр!
— Отлично. Мне нужны имена тех, кто когда-либо принимал участие в поджогах. В этом году, в прошлом, в любом другом. Все, кого ты знаешь.
— Зачем?
— Да хочу показать им фокус с монеткой. Нумизматика, говоришь?
— Фокусы с монетками показывают иллюзионисты.
— Когда мне понадобятся научные формулировки, я дерну тебя за вожжи, договорились?
— Так точно, сэр. — Парнишка поправил тугой воротник. — Я хотел как лучше, сэр.
— Имена!
— Вам не нужно много имен. Достаточно будет одного.
— Одного?
— Да. Моу Джоукли. Так зовут человека, который стоит за Сатанинской ночью.
— Один? Но Сатанинская ночь повторяется уже двадцать лет подряд!
— Говорю вам: Моу Джоукли. Это он все начал. И продолжает.
— Но ради чего?
— Да кто его знает? Он каждый Хэллоуин помогает ребятам устраивать пожары. Больше я ничего не знаю. Идешь к нему, он дает тебе бутылку бензина и коробок спичек.
— Похоже на помешательство, — мрачно изрек Римо. — Джоукли, говоришь? И где его можно найти?
— Он живет на Вудлон-стрит.
Парень назвал номер дома.
— Послушай, малыш. Могу я рассчитывать, что если я дам тебе пинка под зад, ты отправишься домой и оттуда не высунешь носа?
— Так точно, сэр!
— Если нет — я намерен возродить еще одну традицию. Класть монеты на глаза мертвеца — слыхал о таком? Только я не стану класть их тебе на глаза, а запихну в глаза.
Парень представил себе, как будет ковылять домой с двумя медными монетами в глазницах. Пожалуй, лучше уж сразу пойти домой. Еще можно успеть на «Полицию Майами». И он пошел — нет, полетел домой.
— По-моему, этого пацана я уже исправил, папочка, — возвестил Римо, снова возвращаясь к Чиуну.
— Не смей со мной разговаривать, — обиженным голосом отозвался Чиун. — Ты ведь сирота! У тебя нет родных.
— Мне надо позвонить Смиту, — продолжал Римо, не обращая внимания на колкости Чиуна. — Все эти поджоги — дело рук одного-единственного типа.
— Передай от меня привет Императору Смиту и спроси, нет ли у него для нас еще какого-нибудь пустячного поручения.
— Меня это тоже интересует, — сказал Римо, заходя в черную от копоти телефонную будку.
За десять с лишним лет работы Римо на доктора Харолда У. Смита они отработали вполне надежную систему связи. В последний раз Смит заверил Римо, что новейшая система имеет абсолютную защиту от дураков.
Все, что требовалось от Римо, — набрать много единиц подряд. Смит выбрал именно эту цифру, потому что ее легче всего запомнить. Неважно, сколько именно раз набрать эту единицу, — главное, больше семи, и тогда включалась особая программа. Смит пробовал установить определенное количество этих единиц, но Римо без конца забывал число, а к Смиту стали попадать трехлетние малыши, балующиеся дома с телефоном. Поэтому Смит в конце концов решил, что единиц может быть сколько угодно.
Римо дозвонился с первого раза, что его несказанно удивило. В голосе Смита слышалось раздражение. В целях безопасности сигнал передавался в Дайвернон, штат Иллинойс, затем транслировался на спутник, после чего шел опять на Землю, на этот раз в Любек, штат Мэн, откуда по волоконно-оптическому кабелю попадал в местечко Рай в штате Нью-Йорк, где располагался санаторий «Фолкрофт». Здесь-то и размещался кабинет Смита, на столе у которого звонил телефон секретной связи.
В результате такого долгого и сложного пути голос Римо оказывался искажен почти до неузнаваемости.
— Смитти?
— Кто говорит? — спросил доктор Харолд У. Смит таким кислым голосом, что его можно было продавать в качестве освежителя воздуха.
— Это Римо.
— Что-то голос непохож, — недоверчиво произнес Смит.
— Претензии к телефонной компании. Это я.
— И вы это можете подтвердить?
— Ясное дело! Я Римо. Вы удовлетворены? Или мне приставить свою кредитную карточку к этим маленьким дырочкам на трубке? — огрызнулся Римо.
— Ладно, теперь узнаю, — смирился Смит, которого убедил не столько голос Римо, сколько его строптивость. — А известное нам лицо тоже с вами?
— Вы имеете в виду Чиуна?
— Отлично. Это тоже была проверка. Считайте, что я удовлетворен.
— Если у вас все, — сказал Римо с нетерпением, — то позвольте мне теперь отчитаться.
— Вы навели порядок в Детройте?
— Пока нет. Послушайте, Смитти. Это делают подростки.
— Мы так и предполагали. Именно поэтому я распорядился, чтобы вы никого не убивали без крайней необходимости. Ваша задача — напугать их так, чтобы они забились по домам и раз и навсегда забыли о своих забавах.
— На это уйдет вся ночь. Есть более эффективный способ, Смитти. Я выяснил, что на протяжении многих лет поджоги организует один и тот же человек. Взрослый человек. Его зовут Моу Джоукли.
— Откуда вам это известно?
— Я поймал одного малолетнего поджигателя на месте преступления, и он мне сказал.
— И вы ему поверили? Подростку? — с горечью произнес Смит.
— Послушайте, Смитти, не надо нервничать. Со мной Чиун. Ему уже надоело это шатание по улицам. Вы и так уже нас погоняли по всей Америке то отлавливать расхитителей, то стращать магазинных воров. Я думал, что у нас с вами есть дела поважнее, чем ловить мелких жуликов.
— Это так, — согласился Смит. — Но в данный момент везде все тихо. За последние три месяца для вас просто не было серьезных дел.
— Значит, мы гоняем мух вместо полноценного отпуска?
— Римо, эта Сатанинская ночь действительно большая проблема. Она повторяется уже много лет, но раньше вы с Чиуном на Хэллоуин всегда оказывались заняты. Теперь есть реальная возможность подавить зло в зародыше.
Римо посмотрел вдаль. Где-то выла пожарная сирена. Казалось, этот вой доносится отовсюду — по крайней мере, пожарные Детройта пытались успеть везде.
— Я бы не стал называть попытку положить конец этим поджогам после двадцати лет торжества преступности «подавлением зла в зародыше», — язвительно заметил Римо. — Это все равно что применять дефолианты после того, как лес сгорел дотла.
— Называйте как хотите. Это ваша работа, Римо. Но не исключено, что очень скоро вы получите отпуск.
— А вы уверены, что после Детройта вам не захочется послать нас с Чиуном охотиться на оборванцев, незаконно обрывающих виноград на границе с Мексикой?
— Римо, — вдруг объявил Смит, — кажется, наша цель почти достигнута.
— Кого вы имеете в виду? Вы — это не «мы». Я дерусь на передовой, тогда как вы просиживаете задницу перед своими компьютерами.
— Римо, отсутствие крупных дел за последние несколько месяцев может означать, что нужда в КЮРЕ у Америки отпала. По крайней мере, внутри страны. Мафия отступает. Крестные отцы в большинстве своем сидят за решеткой или находятся под следствием. Экономическая преступность пошла на спад. Наркомания снижается. Показатели преступности в целом тоже падают.
Я думаю, все наконец-то поняли: нарушать закон не выгодно.
— В самом деле? Вам следует приехать в Детройт. Это город-заложник. И тип, который несет за это ответственность, вот уже много лет разгуливает на свободе. Его зовут Моу Джоукли.
— Минуточку, — отсутствующим голосом произнес Смит.
В трубке раздался деловитый стук клавиатуры.
— Вот, слушайте: Моу Джоукли, тридцать восемь лет, родился в Детройте, холост, был депутатом законодательного собрания штата.
— Это он.
— Если то, что вам удалось узнать, правда, мы можем одним махом покончить с Сатанинской ночью.
— Считайте, что сегодня Джоукли послал на дело своего последнего ученика, — пообещал Римо.
— Хорошо. Свяжитесь со мной по выполнении задания.
— То есть в течение часа. Мне не терпится убраться из этого Детройта.
Он навевает на меня грустные воспоминания.
Смит припомнил, что последнее крупное дело у Римо было как раз в Детройте, и сказал:
— Я вас понимаю.
Римо была поручена охрана городских руководителей Детройта от наемного убийцы. На какое-то время Римо даже уверовал, что этим убийцей является не кто иной, как его пропавший отец. Потом он узнал, что это не так, но рана, казалось, уже давно зарубцевавшаяся, была снова растревожена.
— Как, кстати, идут поиски? — поинтересовался Римо.
— Стараемся. Я обещаю, что сделаю все возможное, — ответил Смит. — Но это огромная работа. О ваших родителях ничего не известно, Римо. Мы не знаем, был ли зарегистрирован брак и даже живы ли они. Никаких записей не сохранилось. Это была одна из причин, почему мы в свое время остановили выбор на вас.
— Каждая человеческая жизнь отбрасывает тень, как любит говорить Чиун, — сказал Римо.
— Но тень не оставляет следов.
— Что-то мне это напоминает. Чьи это слова?
— Чиуна. Правда, сказанные в другой ситуации.
— У него на все готов ответ, — проворчал Римо и повесил трубку.
Чиун был на прежнем месте. Он запрокинул голову и уставился в какую-то невидимую точку на ночном небе.
— Ну-ка, папочка, скажи мне: если каждая жизнь отбрасывает тень, а тень не оставляет следа, то что из этого следует?
— Из этого следует, что слова имеют только тот смысл, какой ты в них вкладываешь. И прошу меня не беспокоить, сиротка. Я жду восхода солнца.
— Да? — изумился Римо. — Но еще и полночь не наступила.
— А что тогда означает вон то розовое зарево? Видишь — за тем домом?
Римо взглянул в ту сторону, куда указывал Чиун. Там и в самом деле распространялось розовое сияние. Оно становилось все ярче, все краснее, с оранжевыми и желтыми отблесками. Выше клубился дым.
— Это пожар, — сказал Римо. — Идем!
— Мы что — пожарные? — возмутился Чиун. Но видя, что Римо удаляется без него, приподнял подол своего кимоно и побежал с проворством страуса. — Сегодня ты бежишь с особой грацией, — произнес он, поравнявшись с Римо. — Молодец! С грацией толстой тетки, которая сидит верхом на коте, — добавил он. — Отставим комплименты. Ты совершенно забыл о дыхании! Я рад, что никто не слышит, как пыхтит будущий Мастер Синанджу. Мне, конечно, все равно, что о тебе думают белые, но не хотелось бы, чтобы выводы о Синанджу делались не на моем, а на твоем примере.
— Отвяжись.
Закончив обмен любезностями, Мастер Синанджу и его ученик целиком сосредоточились на технике бега. Окажись рядом кто-нибудь с секундомером в руке, он зафиксировал бы скорость более девяноста миль в час.
Здание имело деревянные перекрытия. Первый этаж почти весь был охвачен огнем. Из оконных проемов вырывались языки пламени. Огонь гудел.
Из окон второго этажа высовывались люди. Римо видел троих детей. Клубящийся сзади дым заставлял их свешиваться наружу, чтобы глотнуть свежего воздуха.
— Помогите! Помогите! — кричали они.
На тротуаре, не в силах что-либо сделать, стояли зеваки. Римо с Чиуном прорвались сквозь толпу. Жар был необычайно сильный. Римо физически ощутил, как покрывшая его тело от быстрого бега тонкая пленка пота мгновенно испарилась.
— Я пошел, папочка.
— Римо, дым! — предупредил Чиун.
— Ничего, я справлюсь.
— Не уверен. Я иду с тобой.
— Нет. Оставайся тут. Нам не вынести их из дома сквозь дым. Я поднимусь и буду бросать, а ты лови их внизу.
— Осторожно, сын мой!
Римо положил руку Чиуну на плечо и заглянул в молодые глаза старика. В этот момент они стали еще ближе друг другу и возникшее между ними тепло вызвало улыбку на лице Римо.
— Пока, папочка. — И Римо исчез.
Чиун понимал, конечно, что с огнем шутки плохи. Но для Синанджу огонь не страшен. Сейчас его беспокоило не пламя, а густые клубы дыма, поднимающиеся до небес. Дым не дает дышать, а в Синанджу дыхание — это все.
Это ключевой момент того солнечного источника, каковым является Синанджу, первое и величайшее из боевых искусств.
Римо бежал, прикрыв глаза. Он понимал, что внутри охваченного дымом здания зрение ему не помощник, и сосредоточился на снабжении легких воздухом. Он ритмично вдыхал кислород, стараясь все время чувствовать стержень своего организма и настраиваясь на вселенские силы, которые позволяли ему достичь полной внутренней гармонии. Это и было учением Синанджу, которое Римо сумел постичь под руководством Чиуна.
Большими прыжками приближаясь к распахнутой, охваченной дымом двери, Римо словно видел, как этот дым расступается перед ним, открывая дорогу.
Когда-то Римо служил полицейским в Ньюарке. Молодой трудяга патрульный с опытом вьетнамской войны за плечами ничем не выделялся среди множества таких же полицейских. Можно сказать, он был совсем неприметен, так как у него даже не было родных. Тогда его звали Римо Уильямс. Но однажды это имя было смешано с грязью, после того как рядом с трупом черного торговца наркотиками обнаружили его полицейский жетон. Римо не имел к убийству никакого отношения. Просто ночью, пока он спал, жетон благополучно исчез. А на следующее утро у него уже снимали отпечатки пальцев в родном полицейском участке и товарищи по работе отводили от него глаза.
Суд был скорым. Политические настроения в городе требовали, чтобы негодяй-полицейский, избивший чернокожего до смерти, был казнен. То были времена высокой общественной нравственности, когда большое значение придавалось правам человека — любого человека, кроме Римо. Он мог бы припомнить попытку своего адвоката объяснить все дело психическими отклонениями — якобы убийство произошло в припадке лунатизма. Но Римо не стал лгать на суде. Он в жизни не страдал лунатизмом.
Римо был приговорен к казни на электрическом стуле. Ни больше ни меньше. Римо знал, что невиновен, но это не имело никакого значения.
Друзья от него отвернулись, и ни один не навестил его в камере смертников. Единственным посетителем стал монах ордена капуцинов в коричневом одеянии. Он задал Римо простой вопрос:
— Что ты хочешь спасти — душу или задницу?
И он передал Римо черную капсулу, которую надо было проглотить перед тем, как его пристегнут к стулу и наденут на обритую голову железный шлем с подключенным к нему электродом.
Благодаря этой капсуле в тот момент, когда ток был включен, Римо уже находился без сознания. Очнувшись, он обнаружил у себя на запястьях следы электрического ожога.
Сначала Римо подумал, что уже умер. Его заверили, что так оно и есть, но это неважно. Слова принадлежали монаху в коричневой рясе, только на сей раз он был одет в костюм-тройку и из левого рукава торчал крюк. В здоровой руке мужчина держал фотографию, на которой был запечатлен свежеустановленный надгробный камень. На гранитной плите Римо прочел свое имя.
— Могила тебя ждет, — изрек «монах» по имени Конрад Макклири. — Стоит тебе принять неверное решение...
— А какое решение верное? — поинтересовался Римо.
— Согласие.
— Согласие с чем?
— Работать на нас, — ответил Макклири и объяснил все по порядку.
Римо подставили. Дело рук Макклири. Предмет его особой гордости. Макклири объяснил, что раньше работал в ЦРУ, а теперь — в государственном секретном ведомстве, о существовании которого никто не знает. Формально его просто нет. Это ведомство называется КЮРЕ. В организации пока работают только два человека — сам Макклири и некий доктор Харолд У. Смит, также бывший сотрудник ЦРУ и Бюро стратегических служб. Формально Смит считался в отставке и заведовал санаторием под названием «Фолкрофт», который на самом деле был прикрытием для КЮРЕ.
Римо обвел взглядом больничную палату без единого окна.
— Так это и есть ваш «Фолкрофт»? — спросил он.
— Угадал.
— Навряд ли мне это подойдет, — скривился он. Макклири протянул ему зеркальце. Оттуда на Римо смотрело чужое лицо. Кожа натянута, высокие скулы. Граница волос приподнята с помощью электроэпиляции. Глаза сидят глубже и слегка раскосо. Губы стали тоньше и кажутся несколько жестокими, особенно когда улыбаешься. Но Римо не улыбался. Ему это лицо совсем не понравилось.