Мерфи Уоррен. Призраки войны

   — Ты опять не веришь Лан?
   — Я не знаю, чему верить. Мне не приходит в голову никакого разумного объяснения.
   — Может быть, это призрак?
   — Нет, на ощупь он был довольно плотный, — ответил Римо, внимательно глядя в перископ. Впереди лежала от крытая дорога, без всяких препятствий.
   — Тогда, может быть, ты призрак? — предположила Лан.
   И снова Римо почувствовал, как на него повеяло каким-то мистическим холодом.

Глава 15

   Мастер Синанджу стерпел унижение. А как иначе назвать то, что ему пришлось разместиться в тесной каюте? Он решил не обращать внимания на тяжелый, спертый воздух и на оскорбительные для его обоняния запахи мяса, от которых никуда не деться на американской субмарине. Путешествие было долгим, тяжким и утомительным. Но неизбежным, если он хотел вновь воссоединиться со своим сыном. Чиун был полон решимости стерпеть все. Потом он выместит свои обиды и унижение на Римо. И заставит Римо извиниться!
   Но Мастер Синанджу не мог стерпеть оскорблений и отсутствия уважения.
   — Послушай, папаша, — обратился к нему матрос. — В этом заливе глубина всего два фута. Слезай с плота и пройди остаток пути вброд.
   — Не пойду, — гордо отказался Чиун. — Я замочу кимоно.
   — Ну, так задери свою юбочку, — предложил матрос.
   — По-твоему, я должен обнажиться перед вьетнамскими варварами?
   — А ты разве не вьетнамец? — удивился другой матрос.
   И получил за свою грубость пощечину. Очень болезненно.
   — У-у-у-й! За что вы меня?
   — Я не потерплю оскорблений.
   — Я не хотел вас обидеть. Но если подводная лодка ВМС США перевозит какого-то азиата из Токио во Вьетнам, то логично предположить, что это вьетнамец.
   — Вьетнамцы — существа низшего порядка.
   — По сравнению с кем?
   — Со мной.
   Матросы недоуменно переглянулись.
   — Мы получили приказ не высаживаться на берег, — сказал один из них. — Мы доставили вас до мелкого места. Теперь вам надо только пройти пару метров вброд.
   — Нет, — решительно заявил Чиун, встал во весь рост на надувной шлюпке и сложил руки на груди. Весь вид его говорил о непреклонности.
   — Эй, сядьте! Если нас увидят, это приведет к международным осложнениям.
   — Я готов смириться с международными осложнениями, — стоял на своем Чиун. — Но я не стану мочить ноги в грязной вьетнамской воде.
   — А мне кажется, она чистая.
   — Сейчас темно. Откуда ты знаешь, что она не грязная?
   — А вы откуда знаете, что она грязная? — отпарировал матрос.
   — Она пахнет по-вьетнамски.
   Матросы опять переглянулись и опять пожали плечами.
   — Ладно, давай подойдем поближе к берегу, — предложил один из них.
   Лицо Чиуна слегка прояснилось.
   — Но мы не имеем права касаться берега, — повторили оба матроса в один голос.
   — Согласен, — сказал Мастер Синанджу. Он ступил на нос шлюпки и спрятал руки в рукавах кимоно. Ночной бриз играл его волосами и бородой, а в карих глазах светилось удовлетворение.
   Возможно, обстоятельства и не идеальные, но момент был исторический. Уже много столетий ни один Мастер Синанджу не ступал на землю Вьетнама. Интересно, будет ли выслана депутация? — подумал Чиун. Но потом, грустно усмехнувшись, он решил, что скорее всего не будет. Эти американцы так носятся с сохранением своей смешной тайны, что, наверное, не сообщили правителям в Ханое, что на их берег собирается сойти сам Мастер Синанджу.
   Когда до берега оставалось не более метра, матросы воткнули весла в дно залива и остановили шлюпку.
   — Ну, теперь можете прыгать.
   — Прыгать?! — Изумлению и возмущению Чиуна не было предела.
   — Ну да. Мы же не имеем права касаться берега. Это приказ.
   — А как насчет купания? — поинтересовался Чиун и вонзил в надувную лодку ноготь большого пальца ноги.
   Резина лопнула. Шлюпка начала набирать воду.
   — Эй! Что это? — закричал один из матросов, почувствовав мокроту.
   Мастер Синанджу сделал шаг и приземлился на берегу. Кимоно при этом взвилось, как у танцора. Потом он с сияющим видом обернулся к встревоженным матросам, которые так боялись, что их увидят, что сидели по пояс во вьетнамской воде, подстелив под себя резиновый коврик, в который превратилась их шлюпка.
   — Не волнуйтесь, — успокоил их Чиун. — Пока вы сидите так, как сидите, вам не придется касаться берега и ваше начальство не рассердится.
   — Теперь уже поздно. Нам придется вытащить эту дребедень на берег и залатать ее.
   — Сообщите капитану корабля, что я подам сигнал, когда буду готов покинуть эти берега, — сказал Чиун и пошел прочь.
   — А когда это будет? — крикнул ему вслед один из матросов, вставая в полный рост.
   — Когда? Разумеется, когда я закончу свои дела.
   И хотя давно уже Мастера Синанджу не ступали на землю Вьетнама, уже в первой деревне Чиуна ждал торжественный прием.
   Но все-таки недостаточно торжественный. Чиуну пришлось разорвать на части всего двух партийных функционеров перед лицом простодушных крестьян. И тогда они повалились на колени и ткнулись лбами в грязь — именно так и полагается встречать Императоров и прочих высокочтимых гостей.
   Старейшина деревни, почти ровесник Чиуна, пригласил гостя отужинать у него дома. Чиун с благодарной улыбкой принял миску риса, на котором лежало несколько рыбьих голов. Тайком он вытащил рыбьи головы и сунул их под камень. Только вьетнамцы способны есть худшую часть рыбы. Наверное, они и глаза глотают.
   Когда с трапезой было покончено, Чиун объяснил цель своего визита.
   — Я ищу белого человека. Имя его не имеет значения. Да и вообще — что значит имя белого человека?!
   Глаза старика-хозяина вспыхнули — он был явно согласен со своим гостем. Ему тоже белые люди были не нужны. Так он и сказал.
   Достигнув согласия по этому вопросу, Чиун спросил, а не ходят ли слухи о том, что какой-то белый американец вернулся во Вьетнам?
   Старик притворился, что размышляет над вопросом Чиуна, и долго изображал, что мучительно роется в своей памяти. Но по блеску в глазах Чиун сразу понял, что ответ давно готов. Впрочем, ночь еще только началась, и зачем торопить события и настаивать на немедленном ответе, если можно поговорить подольше, спокойно разузнать все, что нужно, и выпить еще немало рисового вина?
   Чиун отодвинул в сторону плошку с рисовым вином, делая вид, что пить не хочет.
   Наконец старик — звали его Нго — заговорил:
   — Да, рассказывают об одном белом американце, который устроил переполох в районе кампучийской границы. Никто не может поймать этого американца. Его ищут, ищут, ищут, но найти не могут. Никто не знает, зачем он сюда пришел. Некоторые говорят, что это лишь пролог к возвращению американских войск.
   — Ты этому веришь?
   — Нет. Американцы ушли давно. Вообще-то, я бы не возражал против того, чтобы они вернулись. При коммунистах дела идут из рук вон плохо.
   — У европейцев такие отсталые идеи, — согласился Чиун.
   Нго глубокомысленно кивнул. Хорошо, когда два мудрых человека могут вот так запросто встретиться и поговорить, подумал он. Даже если один из них всего-навсего кореец.
   Хозяин и гость поговорили еще немного, и Чиун решил больше не обременять гостеприимных хозяев. Он расстался с Нго на окраине деревни, спросив его при этом:
   — Надеюсь, вы не в обиде на меня за то, что я так обошелся с солдатами, охраняющими вашу деревню?
   — Они отнимают у нас еду и пристают к женщинам. Мы не будем скучать по ним, а завтра сюда придут двое других — точно таких же, в такой же форме. И будут точно так же нести всякий вздор про революцию.
   — Быть может, через триста или четыреста лет, когда все коммунисты повымрут, — задумчиво произнес Чиун, — один из ваших наследников призовет моего к себе на службу. Эпоха правления аннамитских Императоров закончилась так внезапно, даже не достигнув пика своей славы.
   — Я передам ваши слова своему внуку, а он — своему, — пообещал Нго.
   И Чиун распрощался с деревней, удовлетворенный тем, что ему удалось посеять зерно, которое даст росток в будущем, и тогда его потомки смогут вернуться на ту землю, которую недавние предки малость позабросили. Возможно, подумал Чиун, из неповиновения Римо удастся извлечь и что-то хорошее.

Глава 16

   Вьетнамская ночь пала неожиданно и резко, словно нож гильотины.
   Римо свернул с главной дороги. Он лихо провел танк вверх по холму, перевалил через него и поехал по изрытой ухабами дороге на север. Судя по тому, что сказала Лан, они находились где-то в районе вьетнамско-камбоджийской границы. И все же Римо до сих пор понятия не имел, где точно находится и как здесь оказался. Днем Римо с Лан нашли поле маниоки и сварили в армейской каске порцию сладких клубней, отдаленно напоминающих картошку. Но и на сытый желудок сознание Римо не прояснилось.
   То и дело по дороге попадались армейские патрули. Но они в большинстве случаев не обращали внимания на танк, думая, что экипаж состоит из вьетнамцев. Однажды танк обстреляли крестьяне в черных одеяниях — вооружены они были лишь пистолетами да допотопными винтовками. Римо они напомнили вьетконговцев, но Лан объяснила, что это камбоджийские повстанцы, которые воюют против вьетнамцев.
   Весь мир, казалось, встал с ног на голову. И Римо никак не мог понять, где же в этом новом мире его собственное место.
   Лан взяла на себя управление танком. Нервы Римо были на пределе, и он решил, что надо немного отдохнуть. Он объяснил девушке, как управлять дребезжащей махиной, а сам лег и уснул.
   Через некоторое время его разбудил громкий шепот Лан.
   — Что такое? — пробормотал Римо. В голове у него стучало.
   — Странный человек прямо на дороге. Что мне делать?
   — Солдат?
   — Нет. Старик.
   — Попробуй объехать его.
   — Не могу. Он загородил всю дорогу.
   — Всю дорогу? — Римо не поверил своим ушам. — Так что же это — старина Кинг-Конг?
   — Я пытаюсь свернуть. Он стоит на пути. Я еду в другую сторону. А он все время там.
   — Ладно, я его прогоню, — сказал Римо, взяв в руки АК-47, и откинул крышку люка.
   Танк, скрипя всеми деталями, остановился.
   Старик был ростом не выше пяти футов. Совсем старый. Лысеющая голова обрамлена жиденькими прядями волос. На нем было странное цветастое одеяние, напоминающее юбку, — Римо никогда не видел, чтобы вьетнамцы носили такое.
   Лан тоже высунулась наружу.
   — Это кто, монах или еще кто? — негромко спросил ее Римо.
   — Не знаю. Никогда такого не видела.
   — Скажи ему, чтобы убирался с дороги.
   — Отойди в сторону, старик! — крикнула Лан по-вьетнамски.
   Старик что-то недовольно ответил ей тоже по-вьетнамски.
   — Что он сказал? — спросил Римо.
   — Он хочет знать, не видели ли мы американца.
   Римо поглубже надвинул каску.
   — Спроси его, зачем ему американец.
   — Зачем ты ищешь американца? — крикнула Лан.
   Старик что-то проскрипел в ответ, и Лан перевела:
   — Он говорит, что это его дело, а не наше.
   — Скажи ему, пусть уйдет с дороги, или мы его переедем, — разозлился Римо и скрылся в танке. Сел за рычаги управления, завел танк и проехал немного.
   Старик сделал шаг навстречу. Римо повернул танк вправо. Старик синхронно двинулся в ту же сторону.
   — Чего ему надо? — пробормотал Римо.
   — Он просит нас подвезти, — сообщила Лан. — Он устал ходить пешком.
   — Пусть угребывает!
   — Пусть что?
   — Ничего, — вздохнул Римо и снова взялся за автомат. — Есть только один способ убедить его, что мы не шутим.
   Римо выпрыгнул из люка и стал на танке прямо перед башней. Старик-азиат стоял прямо перед Римо на земле, засунув руки в широченные рукава.
   Римо прицелился в морщинистое лицо.
   — Проваливай, — сквозь зубы процедил он.
   Лицо старика вмиг утратило выражение величественного бесстрастия.
   — Ты! — взвизгнул он по-английски. — Как ты можешь поступать так низко?! Никакого уважения к собственному отцу! Как можно было покинуть меня после того, как я дал слово твоему Императору?!
   Римо в удивлении опустил автомат.
   — К кому он обращается — к тебе или ко мне? — спросил он Лан.
   — Не знаю.
   — По-моему, к тебе. Он говорит, он твой отец.
   — Да я бы никогда не согласился считать эту... эту белую вьетнамку своим ребенком! — закричал старик. — Хотя ты тоже не подарок. Ты что, совсем ума лишился? Посмотри на себя. Оружие! И военная форма! Куда это годится?
   — По-моему, он говорит с тобой, — решила Лан. — Он смотрит на тебя.
   — Ты меня знаешь? — спросил Римо старика.
   — Неужели горе настолько состарило меня, что ты не можешь признать своего родного отца, Римо?
   — Эй! Откуда ты знаешь мое имя?
   — Смит тобой сильно недоволен. Он послал меня, чтобы я наказал тебя за твое неповиновение.
   Римо снова вскинул автомат.
   — Не знаю я никакого Смита. И какую бы шуточку ты ни собирался сыграть, она не сработает. Прочь с дороги!
   — Тебе понадобится нечто большее, чем эта корявая гремящая палка, чтобы защитить себя от моего гнева, о недостойный! — И с этими словами старик бросился на Римо.
   Римо попытался увернуться. Ему было жалко убивать этого свихнувшегося старика. Но он тут же пожалел о собственной жалости.
   Автомат был вырван у него из рук и отправлен в полет.
   Римо сжал кулаки. Но в этот момент длинный тонкий палец — твердый как сталь — ткнулся ему в живот. Римо согнулся пополам и кубарем скатился с танка.
   Такой сильной боли он не испытывал никогда в жизни. Римо не сомневался, что косоглазый старик ткнул его в живот ножом. Черт, как больно!
   Мастер Синанджу наблюдал за тем, как его ученик корчится от боли на земле. Римо не стал ругаться и проклинать своего учителя, как обычно. Нет — было похоже, что он боится за свою жизнь. Плохо дело, нахмурился Чиун.
   Потом Римо попытался отползти в сторону, и на пути ему попался автомат. Римо схватил оружие и направил на Чиуна. В глазах Римо была ненависть, смешанная со страхом. Раздался выстрел.
   Чиун увернулся от первой пули.
   — Римо!
   — Умри! — выкрикнул Римо, перевел рычажок на стрельбу очередями и открыл огонь.
   Мастеру Синанджу пришлось взмыть в воздух и приземлиться за спиной у Римо.
   Римо недоумевающе огляделся по сторонам.
   — Лан! — в отчаянии крикнул он. — Где старик?
   — Сзади тебя, — махнула рукой девушка.
   Римо резко развернулся и снова открыл огонь. И тут Мастер Синанджу понял, в чем дело. Ну, разумеется. Теперь очередь Римо. Отлично, подумал Чиун, когда два человека встречаются после долгой разлуки, почему бы им не поиграть немного?
   Мастер Синанджу извивался как угорь. Он метнулся вправо от автоматной очереди, а потом пересек линию огня так быстро, что успел проскочить между двумя пулями.
   Задача была совсем простая. Автомат был заряжен трассирующими пулями, и они вылетали из дула, как зеленые светлячки. Не заметить их было просто невозможно.
   Патроны кончились.
   — Твою мать! — выругался Римо.
   — Ты кончил? — поинтересовался Чиун, подходя к Римо.
   Римо пытался встать на ноги. Одной рукой он держался за живот, а другой старался дотянуться до Чиуна. Ухватив автомат за ствол, он хотел ударить старика прикладом. Получилось неуклюже и смешно. Чиун выхватил оружие из руки Римо.
   — Ну, а теперь моя очередь, — заявил он и окликнул Лан: — Эй, девочка! Мне нужны патроны. Кинь-ка их мне!
   — Ты что, с ума сошел, старый хрыч? — возмутился Римо. — Она же со мной.
   — Старый хрыч?! — Щеки Чиуна раздулись от гнева. — Как ты смеешь называть своего отца такими словами?
   — Отца?! Да ты совсем псих. Я тебя никогда в жизни не видел.
   Чиун опешил. Борода у него тряслась. И без того узкие глаза превратились в щелочки.
   — Ты отрекаешься от меня?
   — Называй как хочешь.
   — Никогда еще ученик не отрекался от своего Мастера!
   — От чего?
   И тогда Чиун все понял. Истина открылась ему.
   — Я Чиун, Мастер Синанджу, — высокомерно представился он.
   — Никогда не слышал ни о тебе, ни об этой штуке.
   — А кто эта девочка?
   — Мой друг.
   — Твой вкус по части женщин убог, как всегда.
   — Ну и катись в задницу!
   — Я оставлю это замечание без внимания, — холодно отозвался Чиун.
   — Оставляй без внимания все, что хочешь, дядя. Только сойди с дороги, мне надо ехать.
   — Как ты можешь куда-то ехать, если даже не знаешь, куда тебе надо?
   — С чего ты это взял?
   — Потому что, если бы ты знал, куда тебе надо, ты уже давно бы там был.
   — А что ты знаешь о том, куда мне надо?
   — Я знаю то, что знаю, потому что я знаю, где ты был раньше.
   Римо взобрался на танк. Увидев, что каждое движение причиняет ему боль, Лан пришла ему на помощь. Римо прерывисто дышал.
   — А тебе не нужна твоя гремящая палка, эй, воин? — насмешливо поинтересовался Чиун.
   — Оставь ее себе. У меня таких много.
   Мастер Синанджу зажал автомат между ладонями и легонько сжал его. Автомат брызнул осколками металла.
   Римо обернулся на резкий звук и от удивления вытаращил глаза, увидев, как старик-азиат вытирает руки. Остатки “Калашникова” валялись у его ног, и в них трудно было признать некогда грозное оружие.
   — Как ты это сделал?
   — Очень просто, — сияя, ответил Чиун. — Это называется Синанджу.
   — Это что-то вроде каратэ? — поинтересовался Римо.
   — Лучше! С помощью Синанджу я бы мог стереть твой танк в порошок.
   — Не свистишь? — скептически заметил Римо.
   — Я говорю правду, — высокомерно заявил Чиун. — Я бы и тебя мог научить, хочешь?
   — Мне этого не надо, — отказался Римо, и Лан помогла ему пролезть в люк. — У меня удар правой, которым я могу свалить дерево. — А про себя подумал: что это я разболтался с этим косоглазым стариком?
   — Я бы не стал возражать, если бы вы меня подвезли, — переменил тему Чиун. — Я стар, и ноги у меня устали.
   — Подожди автобуса, — ответил Римо и хотел было закрыть люк, но что-то ему мешало.
   Он еще раз взглянул на старика, похожего на разодетого Хо Ши Мина. Римо мог поклясться, что никогда в жизни его не видел. Но где-то глубоко в подсознании слабо звучал какой-то знакомый голос, и потому Римо не мог просто так взять и уехать.
   — Ты жесток. Я ошибался на твой счет. Ты мне не сын. Мой сын никогда бы не бросил меня в лесу на съедение тиграм.
   — Я рад, что хоть об этом мы договорились, — заявил Римо и захлопнул люк.
   Последнее слово осталось за ним. И это рождало чувство удовлетворенности. Но когда Римо, корчась от боли, с трудом разместился на месте водителя и завел мотор, он почувствовал легкую, ускользающую грусть — словно покидал что-то дорогое и близкое. И очень важное.
   А Мастер Синанджу стоял и смотрел, как танк, внутри которого сидел его ученик, исчезает в ночи. Он знал, что Римо не шутит, уезжая от него. Он и в самом деле бросил своего учителя. Он не смог защитить себя от болезненного, но безобидного удара Чиуна. Руки его пахли порохом. И вдобавок ко всему он связался с девушкой-вьетнамкой.
   Смит был прав. У Римо мутная память. Она такая мутная, что он даже не помнит Мастера Синанджу.
   И хуже всего то, что он больше не помнит Синанджу.
   Мастер Синанджу принюхался. Есть и другие средства передвижения по Камбодже. И Чиун отправился в лес, чтобы раздобыть такое средство. Мастер Синанджу знал, куда направляется Римо, хотя сам Римо этого не знал. Когда Римо прибудет на место. Мастер Синанджу будет ждать его.

Глава 17

   Капитан Дай Чим Сао не признал своего поражения. Он никогда не признает поражения. Он просто не может признать своего поражения!
   Пешком вернувшись в расположение лагеря, он сообщил своему заместителю капитану Тину, что ему удалось найти американца.
   — Мои люди окружили его, — поведал Дай. — Теперь это только вопрос времени.
   Он не стал рассказывать об уничтоженных танках. О солдатах, дезертировавших во время боя. Или о том, как ему самому пришлось более часа пролежать на дороге под танком в позе эмбриона. Ни о чем таком он рассказывать не стал.
   — Скоро стемнеет, — заметил Тин. — Вам нужны еще люди?
   — Мне нужны все ваши люди. Созовите их немедленно, — жестко приказал капитан Дай.
   — Но если ваши люди окружили американца, то...
   — Он может ускользнуть от часовых под покровом темноты, — оборвал Тина Дай. — Я не хочу рисковать.
   — Но если мы бросим все силы на поимку американца, кто будет охранять лагерь?
   — Вы, — сказал капитан Дай.
   Капитан Тин отсалютовал:
   — Слушаюсь, товарищ капитан!
   Военный вертолет поднялся в воздух и лег на курс. В вертолете находился капитан Дай. За ним — безобразно медленно! — по дороге поползли танки. План капитана Дая был таков. Он поведет отряд туда, где он оставил танки, и шумно выразит свое удивление, увидев, что танки уничтожены. Он будет кричать, ругаться и обвинять своих подчиненных в том, что они упустили американца. Подчиненные ничего не смогут возразить. Те, которые не запятнали себя бегством, погибли. Тогда капитан Дай пересядет на наземное транспортное средство и поведет отряд вперед.
   Никто никогда не узнает, что капитан Дай привел свой отряд к бесславному поражению. Особенно после того, как он вырвет победу из самой пасти дракона.
   Джунгли тряслись от ветра, поднимаемого винтами низко летящих вертолетов. Казалось, что дрожит сама ночь. Солнцу понадобилось много времени, чтобы наконец скатиться за линию горизонта. Ночь навалится, как темный занавес, скрывающий последний акт драмы, и чья-то жизнь закончится во мраке.
   Но не жизнь капитана Дая. Капитан Дай Чим Сао твердо себе это обещал. Может быть, придет конец его карьере. Но не жизни!
   Римо сидел, прислонившись спиной к дереву. На руку ему упала пиявка, и Римо поскорее отбросил ее в сторону, прежде чем она успела впиться ему в кожу.
   Луна взошла хрустальным шаром. Римо следил за ее отражением в мутной воде рисового поля. Даже отражаясь в грязной воде, луна выглядела совершенным творением, словно какой-то волшебник высек ее из цельной глыбы льда. Римо вглядывался в холодный свет луны, как бы пытаясь пронзить ее своим взглядом. Разумеется, у него ничего не вышло. Луна только кажется прозрачной.
   Лан спала рядом. Танк они загнали в заросли бамбука. От близлежащей деревни тянуло дымом. Никто не тревожил беглецов. Римо предполагал, что они уже пересекли границу и снова оказались во Вьетнаме. Здесь было спокойнее. Сюда не доносились звуки далеких боев. Римо всегда представлял себе, что Вьетнам именно таким и будет после войны.
   А Лан говорит, что война кончилась. Римо вгляделся в ее лицо. Трудно было поверить, что это милое, добродушное лицо может принадлежать человеку, способному наплести столько изощренных небылиц. И как она упорствует во лжи!
   Но в то, что она ему наговорила, поверить просто невозможно: война давно кончилась, Америка потерпела поражение и вывела свои войска. Уже одного этого хватает, чтобы не верить всему остальному. И что же Римо делает сейчас во Вьетнаме, если последнее, что он помнит, — это то, как он воевал тут двадцать лет назад?
   Повинуясь какому-то инстинкту, Римо взял автомат и, низко пригнувшись, прокрался к рисовому полю. Прохладная вода манила: выпей меня. Но пить воду без кипячения или без специальных таблеток нельзя. Таблеток у Римо не было. А разводить огонь слишком опасно.
   Такой ночью все вокруг отчетливо видно. Впрочем, Римо не нуждался в луне, чтобы видеть в ночи. Ему так часто приходилось драться в джунглях по ночам, что он привык отсыпаться днем и старался избегать искусственного освещения. И теперь он был способен видеть в темноте, как кошка.
   Эта способность у Римо сохранилась, что было удивительно. Где же он был все эти годы? И почему он ничего не помнит? Еще ребенком он читал рассказы о японских солдатах, которых находили в джунглях на далеких островах в Тихом океане. Они не знали, что вторая мировая война давно закончилась.
   Неужели с Римо произошло что-то подобное? Неужели его забыли, бросили в джунглях? Но куда подевались его воспоминания? Он знал, кто он, значит, это не потеря памяти.
   Гладь воды на рисовом поле служила великолепным зеркалом. Римо, пригнувшись, посмотрел на воду. Лицо было в тени, глаза казались темными пятнами, а общее впечатление создавалось такое, что перед ним не лицо, а бесплотный череп.
   Опираясь на автомат, Римо наклонился пониже и в шоке отпрянул.
   Лицо изменилось. Глаза — более запавшие, чем те, которые он помнил. Кожа сильно натянута на скулах. И на вид ему никак нельзя дать девятнадцать лет. Но и не девятнадцать плюс двадцать.
   Он стал старше, но ненамного старше. И лицо — его собственное. Но есть небольшие отличия. И что же все это значит?
   Вернувшись к танку, Римо сел рядом с Лан и принялся вглядываться в ее невинное личико так, будто мог прочитать правду в этих детских чертах.
   Потом он разбудил девушку.
   Лан принялась тереть заспанные зеленые глаза.
   — Моя очередь сторожить? — спросила она, поднимаясь.
   — Потом, — отозвался Римо.
   Лан заметила, что он пристально на нее смотрит.
   — Что? — испугалась она.
   — Я должен знать правду.
   — Какую правду?
   — Правду о войне! — рявкнул Римо и крепко потряс девушку за плечи. Она вырвалась из его рук.
   — Мне больно, — пожаловалась Лан и потерла плечи там, где в них впивались пальцы Римо.
   — Извини, — смутился Римо. — Но я ничего не понимаю.
   Лан отвернулась.