Страница:
– Абсолютно не понимаю, о чем ты говоришь, Хариет! Да ты просто не в своем уме!
Хариет продолжала улыбаться.
– Ну тогда поговорите с Ником… с мистером Орландо и посмотрите, захочет ли он уволить меня. Думаю, вы сразу поймете, что он не собирается этого делать. Вы также поймете, что он вполне доволен мною. И я бы очень не советовала вам обращаться к дяде Альфреду, пока вы не обсудите свое решение с вашим мужем. В ином случае у вас возникнут неприятности.
Все, о чем говорила Хариет, и то, как она это говорила, разозлило Лору до крайности. Сплошные намеки, гадкие намеки… Да как она смеет?
Лора сжала кулаки и проговорила сквозь зубы:
– Ну мы еще вернемся к этому разговору, после того как я поговорю с мужем. Но тебя здесь не будет, это точно!
Лора развернулась и пошла прочь. За спиной она услышала смех Хариет.
Ник вернулся к вечернему представлению. От него попахивало виски, он пребывал в веселом расположении духа.
Лора по опыту знала, что в таком состоянии с ним бесполезно разговаривать о серьезных вещах, но негодование ее было слишком велико. Она посчитала, что безотлагательно должна решить вопрос о Хариет Хэйз. На карту поставлена ее честь, и оставить все как есть она не могла.
Она отвела Ника в кабинет и усадила за письменный стол, присев напротив.
– Ник, мы должны серьезно поговорить о Хариет, – сказала она, глядя прямо ему в глаза.
Ник смотрел в сторону.
– О Хариет? Прямо сейчас? Неужели это не может подождать? У меня есть другие дела.
– Нет, – настаивала Лора, – это больше нельзя откладывать!
Он вздохнул, откинулся на спинку стула и положил ноги на стол.
– Ну, выкладывай. Что она натворила на сей раз? – спросил он с усталым видом, словно ему наскучили ее постоянные жалобы.
Это разозлило Лору еще больше.
– Что это за отношение, скажи на милость? Ты прекрасно знаешь, какая она. Я тысячу раз тебе говорила о том, что она не справляется с кассой, у нее не сходятся цифры, что она не делает ничего из того, что ей поручено, но ты никак не реагируешь на мои замечания! Я просила тебя поговорить с Альфредом о ней, а ты только отмахиваешься от меня. Почему, Ник? Чем тебя держит эта девица?
– Держит? На что это ты намекаешь? Ник сел прямо и схватил Лору за руку.
– Дорогая, я же объяснял тебе, что Альфред любит ее. Она дочь его единственной сестры, а в семье очень тесные связи. Если я пойду к нему жаловаться на Хариет, он будет очень расстроен. Ты же знаешь, сколько он для нас сделал, мы ему обязаны своим положением. Он так великодушно поступил, не каждый в его положении сделал бы это для чужих людей. Мы не можем злоупотреблять его доверием!
Лора смотрела на него не отрываясь. Ник мило улыбался, и взгляд был ласковым – обычный его вид, когда ему надо ее уговорить. Она вдруг почувствовала, что готова ударить его, встряхнуть хорошенько, чтобы он наконец осознал серьезность происходящего. Как ей заставить мужа хоть раз в жизни обсудить что-нибудь открыто и честно?
Она резко выдернула руку.
– Нет, здесь что-то другое, Ник! Что-то более серьезное. Я вижу это по выражению лица Хариет. Она смотрит на меня, словно скрывает нечто важное, нечто такое, что дает ей право быть грубой со мной. Она в открытую ненавидит меня и чувствует себя безнаказанной. Тебе не приходило в голову, как мне трудно?
Ник встал, потянулся, улыбка не сходила с лица.
– Ты расстроена, Лора. Я знаю, что девчонка ленива, но она молода в конце концов. Пойми это и не жди от нее большого рвения. А сейчас, по-моему, пора начинать вечернее представление. Мы поговорим об этом позже, когда ты успокоишься. Хорошо, любовь моя?
Не дождавшись ответа, Ник поцеловал ее в макушку и выскользнул из кабинета. Лора осталась сидеть, глядя перед собой в недоумении.
Как он мог оказаться таким бесчувственным, таким слепым к ее переживаниям?
Лора прекрасно знала, что, когда Ник не желает что-либо обсуждать, он ведет себя уклончиво, избегает отвечать прямо. Ясно как Божий день, что он не желает говорить о Хариет, как и то, что не собирается обращаться к Альфреду Хэйзу по поводу племянницы. Короче говоря, Хариет оказалась права. Лора чувствовала, что она ведет борьбу с девчонкой одна, а та одерживает над ней моральную победу. Она тяжело поднялась из-за стола и медленно вышла из кабинета, направляясь к артистическим уборным, чтобы переключиться на дела и не думать о личном.
Сегодняшнее представление обещает стать интересным, так как на сцене «Мелодеона» будут выступать «Великолепные Монтини» – группа талантливых акробатов из Европы, которые только что приехали в Соединенные Штаты. Лора за время работы в театре повидала немало цирковых артистов, но никто из них не умел делать того, что вытворяли эти Монтини. Группа состоит из шести человек – это одна семья, работают на совесть, легко и необычно, выполняют сложные пирамиды, и в довершение всего в конце выступления они словно летают в воздухе все разом. Такое впечатление, что для них не существует земного притяжения. Все шестеро очень приятные и симпатичные люди. Лоре они пришлись по душе, и до начала представления она хотела сама удостовериться, что у них все в порядке.
Обычно ей быстро удавалось выбрасывать из головы всякие заботы и личные проблемы и переключаться на дела. Она очень добросовестно относилась к своим обязанностям и не позволяла себе отвлекаться от работы, но сегодня была слишком расстроена, чтобы вести себя как обычно, по-деловому.
Ее не переставали мучить вопросы: почему Ник не хочет обсуждать поведение Хариет и почему он всегда отметает в сторону жалобы Лоры, словно они для пего ничего не значат? Почему он всегда защищает девчонку?
Но кроме этих, возникли еще вопросы, на которые она хотела бы получить ответ. Что между Ником и Хариет? Может, это любовная связь? И не потому ли девчонка так самоуверенна? Или эта Хариет знает о Нике нечто компрометирующее, нечто такое, что позволяет ей манипулировать им? Из этих двух выводов Лора предпочла бы второй.
Глава 8
Хариет продолжала улыбаться.
– Ну тогда поговорите с Ником… с мистером Орландо и посмотрите, захочет ли он уволить меня. Думаю, вы сразу поймете, что он не собирается этого делать. Вы также поймете, что он вполне доволен мною. И я бы очень не советовала вам обращаться к дяде Альфреду, пока вы не обсудите свое решение с вашим мужем. В ином случае у вас возникнут неприятности.
Все, о чем говорила Хариет, и то, как она это говорила, разозлило Лору до крайности. Сплошные намеки, гадкие намеки… Да как она смеет?
Лора сжала кулаки и проговорила сквозь зубы:
– Ну мы еще вернемся к этому разговору, после того как я поговорю с мужем. Но тебя здесь не будет, это точно!
Лора развернулась и пошла прочь. За спиной она услышала смех Хариет.
Ник вернулся к вечернему представлению. От него попахивало виски, он пребывал в веселом расположении духа.
Лора по опыту знала, что в таком состоянии с ним бесполезно разговаривать о серьезных вещах, но негодование ее было слишком велико. Она посчитала, что безотлагательно должна решить вопрос о Хариет Хэйз. На карту поставлена ее честь, и оставить все как есть она не могла.
Она отвела Ника в кабинет и усадила за письменный стол, присев напротив.
– Ник, мы должны серьезно поговорить о Хариет, – сказала она, глядя прямо ему в глаза.
Ник смотрел в сторону.
– О Хариет? Прямо сейчас? Неужели это не может подождать? У меня есть другие дела.
– Нет, – настаивала Лора, – это больше нельзя откладывать!
Он вздохнул, откинулся на спинку стула и положил ноги на стол.
– Ну, выкладывай. Что она натворила на сей раз? – спросил он с усталым видом, словно ему наскучили ее постоянные жалобы.
Это разозлило Лору еще больше.
– Что это за отношение, скажи на милость? Ты прекрасно знаешь, какая она. Я тысячу раз тебе говорила о том, что она не справляется с кассой, у нее не сходятся цифры, что она не делает ничего из того, что ей поручено, но ты никак не реагируешь на мои замечания! Я просила тебя поговорить с Альфредом о ней, а ты только отмахиваешься от меня. Почему, Ник? Чем тебя держит эта девица?
– Держит? На что это ты намекаешь? Ник сел прямо и схватил Лору за руку.
– Дорогая, я же объяснял тебе, что Альфред любит ее. Она дочь его единственной сестры, а в семье очень тесные связи. Если я пойду к нему жаловаться на Хариет, он будет очень расстроен. Ты же знаешь, сколько он для нас сделал, мы ему обязаны своим положением. Он так великодушно поступил, не каждый в его положении сделал бы это для чужих людей. Мы не можем злоупотреблять его доверием!
Лора смотрела на него не отрываясь. Ник мило улыбался, и взгляд был ласковым – обычный его вид, когда ему надо ее уговорить. Она вдруг почувствовала, что готова ударить его, встряхнуть хорошенько, чтобы он наконец осознал серьезность происходящего. Как ей заставить мужа хоть раз в жизни обсудить что-нибудь открыто и честно?
Она резко выдернула руку.
– Нет, здесь что-то другое, Ник! Что-то более серьезное. Я вижу это по выражению лица Хариет. Она смотрит на меня, словно скрывает нечто важное, нечто такое, что дает ей право быть грубой со мной. Она в открытую ненавидит меня и чувствует себя безнаказанной. Тебе не приходило в голову, как мне трудно?
Ник встал, потянулся, улыбка не сходила с лица.
– Ты расстроена, Лора. Я знаю, что девчонка ленива, но она молода в конце концов. Пойми это и не жди от нее большого рвения. А сейчас, по-моему, пора начинать вечернее представление. Мы поговорим об этом позже, когда ты успокоишься. Хорошо, любовь моя?
Не дождавшись ответа, Ник поцеловал ее в макушку и выскользнул из кабинета. Лора осталась сидеть, глядя перед собой в недоумении.
Как он мог оказаться таким бесчувственным, таким слепым к ее переживаниям?
Лора прекрасно знала, что, когда Ник не желает что-либо обсуждать, он ведет себя уклончиво, избегает отвечать прямо. Ясно как Божий день, что он не желает говорить о Хариет, как и то, что не собирается обращаться к Альфреду Хэйзу по поводу племянницы. Короче говоря, Хариет оказалась права. Лора чувствовала, что она ведет борьбу с девчонкой одна, а та одерживает над ней моральную победу. Она тяжело поднялась из-за стола и медленно вышла из кабинета, направляясь к артистическим уборным, чтобы переключиться на дела и не думать о личном.
Сегодняшнее представление обещает стать интересным, так как на сцене «Мелодеона» будут выступать «Великолепные Монтини» – группа талантливых акробатов из Европы, которые только что приехали в Соединенные Штаты. Лора за время работы в театре повидала немало цирковых артистов, но никто из них не умел делать того, что вытворяли эти Монтини. Группа состоит из шести человек – это одна семья, работают на совесть, легко и необычно, выполняют сложные пирамиды, и в довершение всего в конце выступления они словно летают в воздухе все разом. Такое впечатление, что для них не существует земного притяжения. Все шестеро очень приятные и симпатичные люди. Лоре они пришлись по душе, и до начала представления она хотела сама удостовериться, что у них все в порядке.
Обычно ей быстро удавалось выбрасывать из головы всякие заботы и личные проблемы и переключаться на дела. Она очень добросовестно относилась к своим обязанностям и не позволяла себе отвлекаться от работы, но сегодня была слишком расстроена, чтобы вести себя как обычно, по-деловому.
Ее не переставали мучить вопросы: почему Ник не хочет обсуждать поведение Хариет и почему он всегда отметает в сторону жалобы Лоры, словно они для пего ничего не значат? Почему он всегда защищает девчонку?
Но кроме этих, возникли еще вопросы, на которые она хотела бы получить ответ. Что между Ником и Хариет? Может, это любовная связь? И не потому ли девчонка так самоуверенна? Или эта Хариет знает о Нике нечто компрометирующее, нечто такое, что позволяет ей манипулировать им? Из этих двух выводов Лора предпочла бы второй.
Глава 8
Протяжный звук паровозного гудка подействовал на Уилла Адамса усыпляюще. Он сидел в салоне-вагоне у окна и любовался зимним пейзажем: покрытыми снегом полями, холмами и лесами. Кресло мягкое и удобное, на столике перед ним – стакан отличного виски, в руке – хорошая, крепкая сигара. В вагоне тепло и уютно. Затянувшись с удовольствием, Уилл подумал: «Сын миссис Адамс преуспевает в делах!» Фраза, которую он как-то услышал и любил иногда про себя повторять…
Напротив него сидели два джентльмена, увлеченно обсуждавших свои дела, но время от времени жаловавшихся друг другу на утомительное путешествие. Уилл улыбнулся про себя – он всегда любил путешествовать и считал, что это и является главным преимуществом его работы.
Когда он был маленьким и жил в восточном Техасе, он часто лежал в постели по ночам без сна и прислушивался к паровозным гудкам, раздававшимся вдалеке, мечтая о разных приключениях. Он не мог понять, каким образом этот тревожный звук будит в нем замечательные, яркие фантазии, но гудок словно звал его в дорогу, будоражил, побуждал к действию, хотелось мчаться далеко, в неведомое…
Да и теперь Уилл не изменился. Если он оставался на одном месте слишком долго, то приходило давнее, знакомое с детства чувство беспокойства, которое можно унять только одним способом – ехать туда, где происходит все самое интересное и необычное.
Уилл подумал, что обстоятельства сложились весьма удачно, поскольку его работа вполне удовлетворяла всем запросам его натуры. Хорошая работа, что и говорить, на зависть многим путешествовать по миру, останавливаться в отличных отелях, встречаться с интересными и талантливыми людьми. А от Уилла требуется одно – найти этих замечательных людей и уговорить их работать с Барнумом, Бэйли и Хатчинсоном. А так как огромный цирк «Барнум и Бэйли» является самым лучшим и самым популярным в мире, его задача легко решалась и согласие он получал моментально.
Уилл взял стакан и стал медленно потягивать виски, думая в этот момент о цели своей нынешней поездки. По поручению Финиеса Т. Барнума ему надо посмотреть группу итальянских акробатов, о которых тот слышал от своего друга в Нью-Йорке. Труппа Монтини недавно приехала в Соединенные Штаты и должна выступить в маленьком театре недалеко от Нью-Йорка. Тот же друг предупредил Финиеса, что Адам Форпа, самый главный конкурент Барнума, тоже интересуется этими акробатами. Так что надо торопиться. Вот поэтому Уилл Адамс и мчался на поезде в Джерси. Телеграмма Барнума застала его в Чикаго, и он незамедлительно отправился в командировку.
Далеко впереди снова раздался протяжный гудок. Уилл выглянул в окно и увидел большую ферму и старый дом, занесенный снегом, а также заснеженные деревья. Этот дом так похож на тот, в котором он родился, что сердце ностальгически заныло в груди.
Несмотря на трудные времена и бедность, детство Уилла протекало счастливо. Он был самым младшим ребенком в большой и дружной семье, в которой каждого ценили, любили и уважали, в каждом видели прежде всего личность.
Его мать, Мэтти Пирсон Адамс, была образованной и, безусловно, талантливой женщиной. Она хорошо пела, играла на фортепиано, шила, отлично готовила и следила за домом, успевая все и никогда не жалуясь на тяготы жизни. Отец, Гарри Адамс, любил землю, трудился на ней не покладая рук и не сдавался, когда дела на ферме не ладились и приходилось начинать все заново.
Дети никогда не чувствовали себя обделенными, хотя в материальном отношении семье приходилось туго. Все компенсировалось теплыми отношениями, безграничной любовью и уважением друг к другу.
Уилл, как всякий младший ребенок, был избалован своими сестрами и братом. Но все-таки и от него требовалось посильное участие в каждодневной работе, так как отец не мог позволить себе нанять помощников и трудились все сообща.
Старший брат Уилла, Эдвард, унаследовал от отца любовь к земле, а сестры Мерси и Хелен мечтали найти себе подходящего мужа и иметь свой дом и семью. Они все до сих пор живут в Техасе. Эдвард трудится на их старой ферме, а девочки повыходили замуж за соседских парней и обзавелись детьми. Дела у них идут хорошо, они довольны жизнью. Старшие никогда не могли понять страсть их младшего брата к путешествиям, считая это блажью, временным увлечением, которое должно пройти с годами. Как только Уилл приезжал к ним в гости, они тут же начинали приглашать всех своих знакомых незамужних женщин и вдов, устраивая целый парад сватовства. Они свято верили в то, что, как только Уилл познакомится с хорошей женщиной, он останется в Техасе навсегда.
Уилл тихонько усмехнулся и отпил еще виски. Да, ему уже тридцать три года. За это время он встречал всяких женщин, и хороших, и плохих, но любил одну, на которой и женился когда-то.
Он встретил ее в Париже, куда отправился по поручению Барнума, чтобы посмотреть на нашумевшее чудо – Лайонела Жермена, так называемого человека-льва. Тот оказался настоящей диковиной – молодым человеком восемнадцати лет, все тело и лицо которого были покрыты длинными золотистыми волосами. Высокий и хорошо сложенный, он представлял из себя образец патологического оволосения, таких, как он, часто выставляли напоказ в специальных павильонах при цирке. Увидев Лайонела, Уилл тут же ангажировал его, и с тех пор человек-лев находился у них в цирке, привлекая к себе толпы любопытных.
Но контракт с Лайонелом не шел ни в какое сравнение с тем, что произошло в скромном доме Жерменов. Именно там Уилл познакомился с Лили, и с того момента вся его жизнь переменилась.
Встретившись с этой необыкновенной черноволосой девушкой с тонкими, изящными чертами лица, Уилл понял, что никогда раньше не был влюблен. Им овладело не поддающееся описанию чувство, сладостное и мучительное одновременно. Он всегда смеялся над теми, кто говорил о любви с первого взгляда, но только тогда понял и ощутил, что это такое на самом деле.
Лили находилась в гостях у Жерменов вместе с матерью – пожилой привлекательной женщиной, давней подругой этой семьи. В тот же первый вечер Уилл узнал, что отец Лили умер, что когда-то они были богаты, но в тот момент им приходилось нелегко. Хотя у Лили и ее матери имелось достаточно средств, они не шиковали, жили достаточно скромно, только некоторые детали их быта и образа жизни напоминали о благополучном прошлом. Но для Уилла Лили была словно окутана дымкой былого величия. Таинственная и хрупкая, она походила на прекрасную принцессу из сказки. Различие в происхождении и в национальности не могло помешать ему полюбить ее всем сердцем.
К счастью, Лили тоже увлеклась Уиллом. Они виделись каждый день, и эти дни стали самыми счастливыми в его жизни. Он послал Барнуму телеграмму, сообщив, что подписал контракт с Жерменами и что остается в Париже еще на месяц.
В конце этого месяца он сделал Лили предложение, и она приняла его с радостью, но поставила условие – они поженятся только в том случае, если мать даст согласие на этот брак.
Уилл боялся, что мать откажет, – все-таки семья благородного происхождения. А кто он такой? Простак, сын фермера, то есть крестьянина, хотя не стыдится этого, между прочим. Но страхи оказались напрасны. Мать Лили благословила их, сказав при этом, что Уилл – хороший и сильный мужчина и она будет только рада такому славному зятю.
Состоялось венчание и скромная свадьба, на которой единственными гостями являлись Жермены и несколько подружек невесты. Уилл не поставил свою семью в известность, потому что хотел побыстрее жениться, а его родня наверняка захочет пышной и шумной свадьбы. Кроме того, поскольку он хорошо их знал, то был уверен, что им вряд ли понравится его брак на иностранке. Им подавай только хорошую, крепкую и добрую девушку из Техаса. Представив Лили в Техасе, окруженную его родственниками, он печально улыбнулся. Нет, пожалуй, лучше написать им позже, когда все будет позади, решил он тогда.
После свадьбы он продлил свое пребывание в Париже еще на месяц. Такого счастья, в котором он пребывал все это время, Уилл не испытывал никогда, только боялся: вдруг это блаженство не продлится долго…
Лили оказалась замечательной женщиной, нежной и ласковой, любящей и внимательной. Уилл и мечтать не мог о лучшей жене, каждый день благодарил Создателя за такой подарок судьбы.
Прошел медовый месяц, и Барнум вызвал Уилла обратно в Соединенные Штаты, где он, помимо работы антрепренера, выполнял массу всяких других поручений.
Когда Уилл рассказал об этом жене, Лили неожиданно призналась, что не хочет уезжать из Франции, так как ждет ребенка и путешествие будет для нее тягостным испытанием.
Новость потрясла Уилла, он был на седьмом небе от счастья – неужели он станет отцом! Он пообещал Лили, что они останутся в Париже по крайней мере до тех пор, пока не родится ребенок. Он договорился с Барнумом, что будет работать в Европе антрепренером его цирка, чтобы быть с женой в этот важный период. Потом они с Лили сняли маленький домик на окраине Парижа.
Лили плохо переносила беременность, она была хрупкого телосложения и некрепкого здоровья, поэтому Уилл ужасно волновался за нее. Но он с удовольствием замечал, как округляется ее живот, в котором зреет плод их великой любви, как в ее глазах появляется особое, присущее только матерям выражение. Он никак не мог понять, кого он хочет – сына или дочь. Хорошо бы сына для продолжения рода, но девочка, похожая на Лили, тоже будет в радость.
Лили дразнила его, говоря:
– Ах, дорогой мой, представляешь, вдруг родится девочка, похожая на тебя, большая и грубоватая? Или мальчик, нежный и бледный, как я? Что ты тогда скажешь?
Уилл смеялся и обнимал ее, говоря, что природа никогда не допустит такого.
Лили родила сына декабрьской ночью. Бушевала настоящая буря, и доктор запоздал, с трудом пробираясь к их дому в такое ненастье. Уилл никогда не забудет ужасных криков жены, мучившейся в схватках, не забудет бледного лица Лили, ее взгляда, последнего взгляда, когда она лежала, истекая кровью, а доктор тщетно пытался хоть что-нибудь сделать…
Последние слова Лили: «Позаботься о нашем сыне. Я люблю тебя, Уилл, дорогой…»
С тех пор Уиллу казалось, что он умер вместе с Лили. Ничего не волновало его, ничего не интересовало. Он сидел в доме, где когда-то был так счастлив, в отчаянии и горе, пил и смотрел на портрет Лили, написанный известным французским художником еще до их встречи.
Вернула его к жизни мать Лили. В один прекрасный день она положила ему на руки младенца и твердым голосом заявила, что хотя Лили и умерла, но сын его жив и требует заботы и любви.
Уилл понемногу стал приходить в себя, и если первое время вид ребенка вызывал у него щемящее чувство тоски и боли, то вскоре он с удовольствием рассматривал каждый крошечный пальчик, радовался каждому звуку и приходил в восторг от беззубой очаровательной улыбки малыша. Уилл назвал мальчика Джастином и перенес на него всю свою любовь к ушедшей безвозвратно Лили.
Когда к Уиллу вернулись силы и вкус к жизни, он понял, что пора ехать домой, но не мог забрать ребенка у родной бабушки, в то же время осознавая, что не в состоянии растить мальчика сам. Поэтому Уилл спросил тещу, не поедет ли она с ним в Нью-Йорк. Она охотно согласилась, так как внук – последнее, что у нее оставалось в жизни.
Маленькая семья Уилла поселилась в Нью-Йорке, где он купил небольшой уютный дом, куда он всегда возвращался из своих командировок и где жил, пока работа не звала его в путь.
Сейчас, после Джерси, Уилл поедет домой к сыну, которому уже исполнилось шесть лет. Джастин стал совсем большим мальчиком, высоким и крепким – весь в отца. Но тонкие черты лица и глаза – от матери. Уилл был благодарен судьбе за сына, который унаследовал все лучшее от обоих родителей.
Одна проблема – семья Уилла в Техасе до сих пор не знала о существовании Джастина. Уилл никак не мог заставить себя поехать туда и все рассказать. Получалось, будто тем, что он прячет собственного сына от родных, он как бы бережет его. Родственники, конечно, хорошие и открытые люди, но у них предрассудки, присущие их классу и времени, поэтому нельзя подвергнуть Джастина испытанию. Вдруг они не выразят одобрения? Теперь же прошло столько времени, что любое объяснение будет выглядеть нелепым. Уже просто поздно.
Уилл вздохнул, отогнал тяжелые мысли и допил виски. Не надо позволять воспоминаниям уводить его так далеко – после экскурса в прошлое всегда наступает депрессия и не остается сил на то, чтобы работать.
Он заметил, что поезд замедлил ход, и услышал, как кондуктор выкрикнул название станции – пора выходить. Уилл сразу пришел в себя, внутренне собрался, и знакомое волнение охватило его. В каждом городе, бывал он там или нет, его притягивала неизвестность того, что с ним произойдет. Что его ожидает? Откроет ли новый талант, увидит ли какое-нибудь чудо?
Вечер был морозный. Уилл, купив билет у рыжей глазастой кассирши, стоял перед входом в театр, курил сигару и наблюдал за публикой, которая спешила на представление. Он заметил много женщин и несколько детей-подростков. Наверное, на утренних представлениях детей больше, решил он.
Действительно, бывшие театры водевилей, сменив свою направленность на эстрадные концерты, становились развлечением для всей семьи и приобретали популярность. Косвенным образом это было на руку и цирку, так как в эти театры приглашались исполнители разных жанров, многие из которых имели прямое отношение к цирковому искусству.
На улице почти никого не осталось. Уилл докурил сигару и вошел в театр. Внутри было уютно и чисто, это он отметил с удовольствием, потому что далеко не всегда так случалось в небольших городах. Он взял билет в пятый ряд, чтобы иметь возможность хорошо разглядеть артистов и в то же время не задирать голову кверху, находясь у самой сцены. Усевшись в кресло и оглядевшись, Уилл прислушался к музыке, звучавшей в зале.
Слева у сцены он увидел фортепиано, за которым сидела спиной к нему высокая изящная женщина в темно-синем платье. Рядом с ней пожилой седой музыкант играл на скрипке. Мелодии знакомые, но исполнение великолепное, такое редко услышишь в маленьких театрах. Непонятно почему, но эта женщина у фортепиано заинтриговала Уилла. Может быть, из-за манеры держаться – у нее горделивая осанка, гибкая и стройная фигура, замечательная пластика, за ней было приятно наблюдать.
Началась программа, и Уилл сосредоточился на том, что происходит на сцене. Он всегда любил театр и, несмотря на то что по долгу службы постоянно бывал на разных представлениях, никогда не переставал и не уставал удивляться мастерству многих артистов, сопереживать, веселиться и получать удовольствие. Куда бы он ни пошел – в драму, оперу, варьете или цирк, Уилл неизменно оставался благодарным зрителем, готовым получить незабываемые впечатления. Он радовался удачам и переживал, когда что-то не получалось. А в цирке он до сих пор развлекался от души.
Конечно, в таких театрах, как этот, номера разные: и отвратительные, и очень жалобные, чаще совершенно заурядные, но зато бывают и замечательные, и даже отличные, ради которых, собственно, Уилл и колесил по всей стране. В таком случае он чувствовал, что его труд не пропал даром.
В этот вечер номер, которым интересовался Уилл, значился почти в конце представления, что и понятно – гвоздь программы, но он не спешил и стал смотреть все подряд. К его удивлению, многие номера оказались просто замечательными, что является редкостью для подобных театров.
Первым номером выступал эквилибрист, объявленный как «Человек – железная челюсть». Захватив зубами специальное приспособление, он выполнял очень сложные упражнения. Получалось, что как раз челюсти выдерживают вес его тела. Уиллу он понравился, хотя для полного совершенства ему не хватало еще парочки искусных трюков.
Затем вышел певец, исполнявший народные песни с характерными модуляциями. Уиллу не понравился его голос, хотя трели у него получались неплохо. Потом последовал номер с дрессированными свинками, довольно веселый, но ничего выдающегося, с точки зрения циркового антрепренера. После этого были еще несколько хороших музыкальных номеров и танцоры.
Во время перерыва Уилл решил подойти поближе к сцене и получше рассмотреть пианистку. Когда он подошел, она неожиданно встала и повернулась. Уилл был приятно удивлен – женщина оказалась очень привлекательной, и он улыбнулся ей.
Ему захотелось услышать ее голос, поэтому он сказал:
– Я получил огромное удовольствие от вашего исполнения, мэм. Вы прекрасно играете.
Щеки ее покрылись румянцем, она глянула на него своими голубыми глазами, потом потупила взор.
– Спасибо, сэр, – произнесла она приятным, мелодичным голосом. – А теперь извините…
Она хотела уйти, но Уилл поспешил продолжить разговор.
– Я бы хотел представиться – Уилл Адамс, антрепренер из цирка «Барнум и Бэйли». Я тут занимаюсь поиском талантов. Меня интересует труппа Монтини. Вы не подскажете, где я могу найти директора этого театра?
Она вдруг улыбнулась, и у него даже дыхание перехватило – таким прекрасным стало ее лицо, озаренное этой улыбкой!
– Рада познакомиться с вами, мистер Адамс, хотя вы и намерены лишить нас одного из лучших номеров. Но нам это будет даже весьма лестно, так как подтверждает, что у нас наметан глаз на редкие таланты. Я – миссис Орландо, а мой муж – директор этого театра.
Уилл тихонько вздохнул, от облегчения и разочарования одновременно. Хорошо, что она – жена директора театра, то есть знает таких, как Уилл, имеет дело с людьми искусства, и ее не задело то, что он обратился к ней прямо, без официальных представлений. Но плохо, что она замужем. Вообще-то он сразу заметил кольцо на пальце, но не придал этому значения, так как знал, что многие незамужние женщины прибегают к этой уловке, чтобы избежать нежелательных домогательств.
– Я бы хотел встретиться с вашим мужем, миссис Орландо, – сказал Уилл, что было правдой только отчасти, потому что ему нечего обсуждать с ним, разве что эта встреча будет иметь чисто деловой характер – знакомство двух профессионалов, работающих на одном поприще. Но его привлекало другое – возможность еще раз поговорить с этой очаровательной женщиной.
– Думаю, встречу можно устроить, – ответила миссис Орландо. – В следующий перерыв времени не будет, но вы можете подойти после представления.
– Прекрасно. Если Монтини окажутся такими великолепными, как о них говорят, я должен буду переговорить с ними после представления.
Выступление Монтини потрясло Уилла, и сразу же по окончании представления, когда публика стала расходиться, он отправился к ним за кулисы.
Сначала произошла небольшая заминка, так как только самый младший Монтини знал несколько слов по-английски, но совсем неделового характера, а старший, являвшийся главным в труппе, долго не мог взять в толк, что нужно Уиллу. Потом вдруг сообразил, видно, до этого был слишком возбужден после выступления. Все Монтини радостно согласились работать в цирке Барнума весной и дали Уиллу имя и адрес своего импресарио для обсуждения условий контракта.
Разговаривая с акробатами, Уилл заметил неподалеку миссис Орландо в сопровождении высокого интересного мужчины, который, очевидно, и был ее мужем.
Миссис Орландо подошла к Уиллу.
– Мистер Адамс, познакомьтесь – это мой муж, Николас Орландо. Ник, это мистер Уилл Адамс.
Мужчины пожали друг другу руки.
Напротив него сидели два джентльмена, увлеченно обсуждавших свои дела, но время от времени жаловавшихся друг другу на утомительное путешествие. Уилл улыбнулся про себя – он всегда любил путешествовать и считал, что это и является главным преимуществом его работы.
Когда он был маленьким и жил в восточном Техасе, он часто лежал в постели по ночам без сна и прислушивался к паровозным гудкам, раздававшимся вдалеке, мечтая о разных приключениях. Он не мог понять, каким образом этот тревожный звук будит в нем замечательные, яркие фантазии, но гудок словно звал его в дорогу, будоражил, побуждал к действию, хотелось мчаться далеко, в неведомое…
Да и теперь Уилл не изменился. Если он оставался на одном месте слишком долго, то приходило давнее, знакомое с детства чувство беспокойства, которое можно унять только одним способом – ехать туда, где происходит все самое интересное и необычное.
Уилл подумал, что обстоятельства сложились весьма удачно, поскольку его работа вполне удовлетворяла всем запросам его натуры. Хорошая работа, что и говорить, на зависть многим путешествовать по миру, останавливаться в отличных отелях, встречаться с интересными и талантливыми людьми. А от Уилла требуется одно – найти этих замечательных людей и уговорить их работать с Барнумом, Бэйли и Хатчинсоном. А так как огромный цирк «Барнум и Бэйли» является самым лучшим и самым популярным в мире, его задача легко решалась и согласие он получал моментально.
Уилл взял стакан и стал медленно потягивать виски, думая в этот момент о цели своей нынешней поездки. По поручению Финиеса Т. Барнума ему надо посмотреть группу итальянских акробатов, о которых тот слышал от своего друга в Нью-Йорке. Труппа Монтини недавно приехала в Соединенные Штаты и должна выступить в маленьком театре недалеко от Нью-Йорка. Тот же друг предупредил Финиеса, что Адам Форпа, самый главный конкурент Барнума, тоже интересуется этими акробатами. Так что надо торопиться. Вот поэтому Уилл Адамс и мчался на поезде в Джерси. Телеграмма Барнума застала его в Чикаго, и он незамедлительно отправился в командировку.
Далеко впереди снова раздался протяжный гудок. Уилл выглянул в окно и увидел большую ферму и старый дом, занесенный снегом, а также заснеженные деревья. Этот дом так похож на тот, в котором он родился, что сердце ностальгически заныло в груди.
Несмотря на трудные времена и бедность, детство Уилла протекало счастливо. Он был самым младшим ребенком в большой и дружной семье, в которой каждого ценили, любили и уважали, в каждом видели прежде всего личность.
Его мать, Мэтти Пирсон Адамс, была образованной и, безусловно, талантливой женщиной. Она хорошо пела, играла на фортепиано, шила, отлично готовила и следила за домом, успевая все и никогда не жалуясь на тяготы жизни. Отец, Гарри Адамс, любил землю, трудился на ней не покладая рук и не сдавался, когда дела на ферме не ладились и приходилось начинать все заново.
Дети никогда не чувствовали себя обделенными, хотя в материальном отношении семье приходилось туго. Все компенсировалось теплыми отношениями, безграничной любовью и уважением друг к другу.
Уилл, как всякий младший ребенок, был избалован своими сестрами и братом. Но все-таки и от него требовалось посильное участие в каждодневной работе, так как отец не мог позволить себе нанять помощников и трудились все сообща.
Старший брат Уилла, Эдвард, унаследовал от отца любовь к земле, а сестры Мерси и Хелен мечтали найти себе подходящего мужа и иметь свой дом и семью. Они все до сих пор живут в Техасе. Эдвард трудится на их старой ферме, а девочки повыходили замуж за соседских парней и обзавелись детьми. Дела у них идут хорошо, они довольны жизнью. Старшие никогда не могли понять страсть их младшего брата к путешествиям, считая это блажью, временным увлечением, которое должно пройти с годами. Как только Уилл приезжал к ним в гости, они тут же начинали приглашать всех своих знакомых незамужних женщин и вдов, устраивая целый парад сватовства. Они свято верили в то, что, как только Уилл познакомится с хорошей женщиной, он останется в Техасе навсегда.
Уилл тихонько усмехнулся и отпил еще виски. Да, ему уже тридцать три года. За это время он встречал всяких женщин, и хороших, и плохих, но любил одну, на которой и женился когда-то.
Он встретил ее в Париже, куда отправился по поручению Барнума, чтобы посмотреть на нашумевшее чудо – Лайонела Жермена, так называемого человека-льва. Тот оказался настоящей диковиной – молодым человеком восемнадцати лет, все тело и лицо которого были покрыты длинными золотистыми волосами. Высокий и хорошо сложенный, он представлял из себя образец патологического оволосения, таких, как он, часто выставляли напоказ в специальных павильонах при цирке. Увидев Лайонела, Уилл тут же ангажировал его, и с тех пор человек-лев находился у них в цирке, привлекая к себе толпы любопытных.
Но контракт с Лайонелом не шел ни в какое сравнение с тем, что произошло в скромном доме Жерменов. Именно там Уилл познакомился с Лили, и с того момента вся его жизнь переменилась.
Встретившись с этой необыкновенной черноволосой девушкой с тонкими, изящными чертами лица, Уилл понял, что никогда раньше не был влюблен. Им овладело не поддающееся описанию чувство, сладостное и мучительное одновременно. Он всегда смеялся над теми, кто говорил о любви с первого взгляда, но только тогда понял и ощутил, что это такое на самом деле.
Лили находилась в гостях у Жерменов вместе с матерью – пожилой привлекательной женщиной, давней подругой этой семьи. В тот же первый вечер Уилл узнал, что отец Лили умер, что когда-то они были богаты, но в тот момент им приходилось нелегко. Хотя у Лили и ее матери имелось достаточно средств, они не шиковали, жили достаточно скромно, только некоторые детали их быта и образа жизни напоминали о благополучном прошлом. Но для Уилла Лили была словно окутана дымкой былого величия. Таинственная и хрупкая, она походила на прекрасную принцессу из сказки. Различие в происхождении и в национальности не могло помешать ему полюбить ее всем сердцем.
К счастью, Лили тоже увлеклась Уиллом. Они виделись каждый день, и эти дни стали самыми счастливыми в его жизни. Он послал Барнуму телеграмму, сообщив, что подписал контракт с Жерменами и что остается в Париже еще на месяц.
В конце этого месяца он сделал Лили предложение, и она приняла его с радостью, но поставила условие – они поженятся только в том случае, если мать даст согласие на этот брак.
Уилл боялся, что мать откажет, – все-таки семья благородного происхождения. А кто он такой? Простак, сын фермера, то есть крестьянина, хотя не стыдится этого, между прочим. Но страхи оказались напрасны. Мать Лили благословила их, сказав при этом, что Уилл – хороший и сильный мужчина и она будет только рада такому славному зятю.
Состоялось венчание и скромная свадьба, на которой единственными гостями являлись Жермены и несколько подружек невесты. Уилл не поставил свою семью в известность, потому что хотел побыстрее жениться, а его родня наверняка захочет пышной и шумной свадьбы. Кроме того, поскольку он хорошо их знал, то был уверен, что им вряд ли понравится его брак на иностранке. Им подавай только хорошую, крепкую и добрую девушку из Техаса. Представив Лили в Техасе, окруженную его родственниками, он печально улыбнулся. Нет, пожалуй, лучше написать им позже, когда все будет позади, решил он тогда.
После свадьбы он продлил свое пребывание в Париже еще на месяц. Такого счастья, в котором он пребывал все это время, Уилл не испытывал никогда, только боялся: вдруг это блаженство не продлится долго…
Лили оказалась замечательной женщиной, нежной и ласковой, любящей и внимательной. Уилл и мечтать не мог о лучшей жене, каждый день благодарил Создателя за такой подарок судьбы.
Прошел медовый месяц, и Барнум вызвал Уилла обратно в Соединенные Штаты, где он, помимо работы антрепренера, выполнял массу всяких других поручений.
Когда Уилл рассказал об этом жене, Лили неожиданно призналась, что не хочет уезжать из Франции, так как ждет ребенка и путешествие будет для нее тягостным испытанием.
Новость потрясла Уилла, он был на седьмом небе от счастья – неужели он станет отцом! Он пообещал Лили, что они останутся в Париже по крайней мере до тех пор, пока не родится ребенок. Он договорился с Барнумом, что будет работать в Европе антрепренером его цирка, чтобы быть с женой в этот важный период. Потом они с Лили сняли маленький домик на окраине Парижа.
Лили плохо переносила беременность, она была хрупкого телосложения и некрепкого здоровья, поэтому Уилл ужасно волновался за нее. Но он с удовольствием замечал, как округляется ее живот, в котором зреет плод их великой любви, как в ее глазах появляется особое, присущее только матерям выражение. Он никак не мог понять, кого он хочет – сына или дочь. Хорошо бы сына для продолжения рода, но девочка, похожая на Лили, тоже будет в радость.
Лили дразнила его, говоря:
– Ах, дорогой мой, представляешь, вдруг родится девочка, похожая на тебя, большая и грубоватая? Или мальчик, нежный и бледный, как я? Что ты тогда скажешь?
Уилл смеялся и обнимал ее, говоря, что природа никогда не допустит такого.
Лили родила сына декабрьской ночью. Бушевала настоящая буря, и доктор запоздал, с трудом пробираясь к их дому в такое ненастье. Уилл никогда не забудет ужасных криков жены, мучившейся в схватках, не забудет бледного лица Лили, ее взгляда, последнего взгляда, когда она лежала, истекая кровью, а доктор тщетно пытался хоть что-нибудь сделать…
Последние слова Лили: «Позаботься о нашем сыне. Я люблю тебя, Уилл, дорогой…»
С тех пор Уиллу казалось, что он умер вместе с Лили. Ничего не волновало его, ничего не интересовало. Он сидел в доме, где когда-то был так счастлив, в отчаянии и горе, пил и смотрел на портрет Лили, написанный известным французским художником еще до их встречи.
Вернула его к жизни мать Лили. В один прекрасный день она положила ему на руки младенца и твердым голосом заявила, что хотя Лили и умерла, но сын его жив и требует заботы и любви.
Уилл понемногу стал приходить в себя, и если первое время вид ребенка вызывал у него щемящее чувство тоски и боли, то вскоре он с удовольствием рассматривал каждый крошечный пальчик, радовался каждому звуку и приходил в восторг от беззубой очаровательной улыбки малыша. Уилл назвал мальчика Джастином и перенес на него всю свою любовь к ушедшей безвозвратно Лили.
Когда к Уиллу вернулись силы и вкус к жизни, он понял, что пора ехать домой, но не мог забрать ребенка у родной бабушки, в то же время осознавая, что не в состоянии растить мальчика сам. Поэтому Уилл спросил тещу, не поедет ли она с ним в Нью-Йорк. Она охотно согласилась, так как внук – последнее, что у нее оставалось в жизни.
Маленькая семья Уилла поселилась в Нью-Йорке, где он купил небольшой уютный дом, куда он всегда возвращался из своих командировок и где жил, пока работа не звала его в путь.
Сейчас, после Джерси, Уилл поедет домой к сыну, которому уже исполнилось шесть лет. Джастин стал совсем большим мальчиком, высоким и крепким – весь в отца. Но тонкие черты лица и глаза – от матери. Уилл был благодарен судьбе за сына, который унаследовал все лучшее от обоих родителей.
Одна проблема – семья Уилла в Техасе до сих пор не знала о существовании Джастина. Уилл никак не мог заставить себя поехать туда и все рассказать. Получалось, будто тем, что он прячет собственного сына от родных, он как бы бережет его. Родственники, конечно, хорошие и открытые люди, но у них предрассудки, присущие их классу и времени, поэтому нельзя подвергнуть Джастина испытанию. Вдруг они не выразят одобрения? Теперь же прошло столько времени, что любое объяснение будет выглядеть нелепым. Уже просто поздно.
Уилл вздохнул, отогнал тяжелые мысли и допил виски. Не надо позволять воспоминаниям уводить его так далеко – после экскурса в прошлое всегда наступает депрессия и не остается сил на то, чтобы работать.
Он заметил, что поезд замедлил ход, и услышал, как кондуктор выкрикнул название станции – пора выходить. Уилл сразу пришел в себя, внутренне собрался, и знакомое волнение охватило его. В каждом городе, бывал он там или нет, его притягивала неизвестность того, что с ним произойдет. Что его ожидает? Откроет ли новый талант, увидит ли какое-нибудь чудо?
Вечер был морозный. Уилл, купив билет у рыжей глазастой кассирши, стоял перед входом в театр, курил сигару и наблюдал за публикой, которая спешила на представление. Он заметил много женщин и несколько детей-подростков. Наверное, на утренних представлениях детей больше, решил он.
Действительно, бывшие театры водевилей, сменив свою направленность на эстрадные концерты, становились развлечением для всей семьи и приобретали популярность. Косвенным образом это было на руку и цирку, так как в эти театры приглашались исполнители разных жанров, многие из которых имели прямое отношение к цирковому искусству.
На улице почти никого не осталось. Уилл докурил сигару и вошел в театр. Внутри было уютно и чисто, это он отметил с удовольствием, потому что далеко не всегда так случалось в небольших городах. Он взял билет в пятый ряд, чтобы иметь возможность хорошо разглядеть артистов и в то же время не задирать голову кверху, находясь у самой сцены. Усевшись в кресло и оглядевшись, Уилл прислушался к музыке, звучавшей в зале.
Слева у сцены он увидел фортепиано, за которым сидела спиной к нему высокая изящная женщина в темно-синем платье. Рядом с ней пожилой седой музыкант играл на скрипке. Мелодии знакомые, но исполнение великолепное, такое редко услышишь в маленьких театрах. Непонятно почему, но эта женщина у фортепиано заинтриговала Уилла. Может быть, из-за манеры держаться – у нее горделивая осанка, гибкая и стройная фигура, замечательная пластика, за ней было приятно наблюдать.
Началась программа, и Уилл сосредоточился на том, что происходит на сцене. Он всегда любил театр и, несмотря на то что по долгу службы постоянно бывал на разных представлениях, никогда не переставал и не уставал удивляться мастерству многих артистов, сопереживать, веселиться и получать удовольствие. Куда бы он ни пошел – в драму, оперу, варьете или цирк, Уилл неизменно оставался благодарным зрителем, готовым получить незабываемые впечатления. Он радовался удачам и переживал, когда что-то не получалось. А в цирке он до сих пор развлекался от души.
Конечно, в таких театрах, как этот, номера разные: и отвратительные, и очень жалобные, чаще совершенно заурядные, но зато бывают и замечательные, и даже отличные, ради которых, собственно, Уилл и колесил по всей стране. В таком случае он чувствовал, что его труд не пропал даром.
В этот вечер номер, которым интересовался Уилл, значился почти в конце представления, что и понятно – гвоздь программы, но он не спешил и стал смотреть все подряд. К его удивлению, многие номера оказались просто замечательными, что является редкостью для подобных театров.
Первым номером выступал эквилибрист, объявленный как «Человек – железная челюсть». Захватив зубами специальное приспособление, он выполнял очень сложные упражнения. Получалось, что как раз челюсти выдерживают вес его тела. Уиллу он понравился, хотя для полного совершенства ему не хватало еще парочки искусных трюков.
Затем вышел певец, исполнявший народные песни с характерными модуляциями. Уиллу не понравился его голос, хотя трели у него получались неплохо. Потом последовал номер с дрессированными свинками, довольно веселый, но ничего выдающегося, с точки зрения циркового антрепренера. После этого были еще несколько хороших музыкальных номеров и танцоры.
Во время перерыва Уилл решил подойти поближе к сцене и получше рассмотреть пианистку. Когда он подошел, она неожиданно встала и повернулась. Уилл был приятно удивлен – женщина оказалась очень привлекательной, и он улыбнулся ей.
Ему захотелось услышать ее голос, поэтому он сказал:
– Я получил огромное удовольствие от вашего исполнения, мэм. Вы прекрасно играете.
Щеки ее покрылись румянцем, она глянула на него своими голубыми глазами, потом потупила взор.
– Спасибо, сэр, – произнесла она приятным, мелодичным голосом. – А теперь извините…
Она хотела уйти, но Уилл поспешил продолжить разговор.
– Я бы хотел представиться – Уилл Адамс, антрепренер из цирка «Барнум и Бэйли». Я тут занимаюсь поиском талантов. Меня интересует труппа Монтини. Вы не подскажете, где я могу найти директора этого театра?
Она вдруг улыбнулась, и у него даже дыхание перехватило – таким прекрасным стало ее лицо, озаренное этой улыбкой!
– Рада познакомиться с вами, мистер Адамс, хотя вы и намерены лишить нас одного из лучших номеров. Но нам это будет даже весьма лестно, так как подтверждает, что у нас наметан глаз на редкие таланты. Я – миссис Орландо, а мой муж – директор этого театра.
Уилл тихонько вздохнул, от облегчения и разочарования одновременно. Хорошо, что она – жена директора театра, то есть знает таких, как Уилл, имеет дело с людьми искусства, и ее не задело то, что он обратился к ней прямо, без официальных представлений. Но плохо, что она замужем. Вообще-то он сразу заметил кольцо на пальце, но не придал этому значения, так как знал, что многие незамужние женщины прибегают к этой уловке, чтобы избежать нежелательных домогательств.
– Я бы хотел встретиться с вашим мужем, миссис Орландо, – сказал Уилл, что было правдой только отчасти, потому что ему нечего обсуждать с ним, разве что эта встреча будет иметь чисто деловой характер – знакомство двух профессионалов, работающих на одном поприще. Но его привлекало другое – возможность еще раз поговорить с этой очаровательной женщиной.
– Думаю, встречу можно устроить, – ответила миссис Орландо. – В следующий перерыв времени не будет, но вы можете подойти после представления.
– Прекрасно. Если Монтини окажутся такими великолепными, как о них говорят, я должен буду переговорить с ними после представления.
Выступление Монтини потрясло Уилла, и сразу же по окончании представления, когда публика стала расходиться, он отправился к ним за кулисы.
Сначала произошла небольшая заминка, так как только самый младший Монтини знал несколько слов по-английски, но совсем неделового характера, а старший, являвшийся главным в труппе, долго не мог взять в толк, что нужно Уиллу. Потом вдруг сообразил, видно, до этого был слишком возбужден после выступления. Все Монтини радостно согласились работать в цирке Барнума весной и дали Уиллу имя и адрес своего импресарио для обсуждения условий контракта.
Разговаривая с акробатами, Уилл заметил неподалеку миссис Орландо в сопровождении высокого интересного мужчины, который, очевидно, и был ее мужем.
Миссис Орландо подошла к Уиллу.
– Мистер Адамс, познакомьтесь – это мой муж, Николас Орландо. Ник, это мистер Уилл Адамс.
Мужчины пожали друг другу руки.