Мейлер Норман. Нагие и мертвые

   — Знаете ли вы, что в двадцать восьмом году сигареты курило тридцать миллионов человек? — спрашивал он бывало.
   «Литерари дайджест» держит его в курсе политических событий.
   — На последних выборах я голосовал за Герберта Гувера, — с удовольствием признается он, — хотя я всегда был демократом, насколько мне помнится. Но на следующих выборах думаю голосовать за демократов. По-моему, пусть одна партия побудет у власти, а потом другая.
   Миссис Браун согласно кивает.
   — Я разрешаю Джиму играть ведущую роль в наших политических убеждениях.
   Она не добавляет при этом, что такую же роль отводит ему и в ведении хозяйства, но об этом можно догадаться.
   Приятные люди, приятная семья, по воскресеньям, конечно, ходят в церковь. Единственное, в чем миссис Браун имеет твердое мнение, — это в вопросе об отношении к новой морали.
   — Не знаю почему, но народ больше не богобоязнен. Женщины пыот в барах и делают бог знает что еще. Это неправильно, совсем не по-христиански.
   Мистер Браун согласно кивает. У него есть несколько оговорок по этому поводу. Но в конце концов женщины всегда больше религиозны, чем мужчины, скажет он в доверительной беседе.
   Естественно, Брауны гордятся своими детьми и с радостью расскажут вам, как Пэтти учит Уильяма танцевать — ведь он теперь уже в средней школе.
   — Мы раздумываем, стоит ли посылать его в университет при нынешней депрессии и связанных с этим других делах, по теперь, кажется, поняли, что делать, — говорит миссис Браун. — Мой муж, — добавляет она, — всегда хотел, чтобы дети учились, тем более что ему самому это не удалось.
   Брат и сестра хорошие друзья. На веранде, там, где рядом с софой из кленового дерева стоит ваза (она использовалась как цветочный горшок, пока каучуконосное растение не завяло) и радиоприемник, девушка объясняет брату, как партнер должен вести партнершу в танце.
   — Вот смотри, Вилли. Это просто. Ты только не бойся держать меня.
   — А кто боится?
   — Ты не такой уж смельчак, — отвечает она с позиций старшей но возрасту ученицы средней школы. — Скоро ты будешь назначать свидания.
   — Ха! — восклицает юноша с презрением. Но он чувствует ее маленькие упругие груди у своей груди. Он почти такой же ростом, как и она. — Это я-то буду назначать свидания?
   — Да, будешь.
   Они шаркают ногами по гладкому каменному полу.
   — Эй, Пэтти, когда к тебе придет Том Элкинс, дай мне поговорить с ним. Я хочу спросить его, смогут ли принять меня в футбольную команду через пару лет.
   — Этот Том Элкинс старый дурак.
   Для Вилли это имя священно. Он с презрением смотрит на сестру.
   — Какие у тебя претензии к Тому Элкинсу?
   — Ну хорошо, хорошо, Вилли, ты будешь в команде.
   Он так и не вырос особенно, но уже на предпоследнем курсе стал руководителем клуба болельщиков, и ему удалось уговорить отца купить ему подержанный автомобиль.
   — Ты не понимаешь, папа. Мне действительно нужна машина.
   Нужно ездить то туда, то сюда. В прошлую пятницу, например, чтобы собрать команду для тренировки перед игрой с вадсвортскими ребятами, я потратил весь вечер на беготню.
   — А ты уверен, что это не будет излишней роскошью?
   — Мне действительно нужна машина, папа. Я буду каждое лето работать, чтобы вернуть тебе деньги.
   — Не в этом дело, хотя тебе и нужно поработать, чтобы ты не испортился. Знаешь, я поговорю об этом с матерью.
   Победа за ним, и он улыбается. Глубоко в его сознании, под покровом искренности в этой беседе, живет память и о многих других победах. (Беседы юношей в гардеробной после занятий физкультурой, долгие дискуссии в подвалах, превращенных в клубные помещения.)
   Народная мудрость; если хочешь овладеть девчонкой, нужно иметь автомашину.
   В выпускном классе его жизнь — сплошное веселье. Он член совета школьного самоуправления и руководит школой танцев. Свидания субботними вечерами у кинотеатра «Корона», а раз или два в загородных гостиницах. По пятницам вечеринки в домах подруг.
   В течение какого-то времени он даже чувствует себя влюбленным.
   И всегда руководство болельщиками. Он приседает на корточки, становится на колени в белых фланелевых брюках, грубом белом свитере, недостаточно теплом для ветреной осенней погоды. Перед ним кричат тысячи ребят, прыгают девчонки в зеленых юбках, их оголенные колени краснеют от холода.
   — Давайте крикнем дружно: «Кардли», — командует он в мегафон, бегая туда и сюда. Наступает тишина, уважительное молчание, пока он поднимает руку, взмахивает ею пад головой и опускает.
   — Кардли ура! Кардли ура! — несется над полем, И все ребята кричат, наблюдая за тем, как он кувыркается «колесом», встает, хлопает в ладони, поворачивается к игровому полю с выражением преданности и мольбы на лице и в позе. Он главный. Сотни ребят ждут его сигнала. Миг славы, о котором вспомнится позже.
   В промежутке между баскетбольным сезоном и бейсболом он разбирает свою машину, устанавливает глушитель (ему надоел треск выхлопа), смазывает коробку скоростей и окрашивает шасси в бледно-зеленый цвет.
   С отцом у них происходят важные разговоры.
   — Нам нужно серьезно подумать над тем, чем ты займешься, Вилли.
   — Я, кажется, решил выбрать профессию механика, папа.
   В этом нет ничего удивительного. Они разговаривали об этом много раз, но сегодня оба понимают, что разговор серьезный.
   — Я рад слышать это, Вилли. Не хочу сказать, что пытался навязать тебе какое-то мнение, но лучше ничего не придумаешь.
   — Я действительно люблю машины.
   — Я заметил это, сынок. (Пауза.) Тебя интересует авиационная техника?
   — Да, кажется так.
   — Именно. Мне кажется, это хороший выбор. Дело перспективное. — Отец похлопывает сына по плечу. — Позволь, однако, кое-что сказать тебе, Вилли. Я заметил, что ты держишься немного заносчиво с ребятами. Конечно, это пока не слишком страшно, и к родителям ты относишься хорошо. Но это неверная политика, сынок. Неплохо знать, что ты можешь что-то сделать лучше других, но не надо показывать этого.
   — Никогда и в голову не приходило. — Он покачивает головой. — Послушай, папа, серьезного в этом ничего нет, но теперь я послежу за собой. Хорошо, что ты сказал мне об этом.
   Отец довольно смеется.
   — Конечно, Вилли. Отец ведь может сказать сыну кое-что полезное.
   — Ты отличный человек, отец.
   Их отношения отличаются теплотой. Вилли чувствует себя взрослее, готовым разговаривать с отцом как с другом.
   В то лето он работает в кинотеатре «Корона» билетером. Это отличная работа. Ему знакома почти половина приходящих в кино людей, и он имеет возможность поговорить с ними несколько минут, прежде чем усадить их на места. (Неплохо дружить со всеми, ведь никогда не знаешь, к кому придется обратиться с просьбой.) Скучно бывает только днем, когда зрителей мало. Случается, однако, поболтать с несколькими девчонками, но после разрыва с возлюбленной из выпускного класса он не очень интересуется девушками. «Никаких свадебных колоколов для меня», — шутит он.
   Однажды он встречает Биверли. (Стройная, черноглазая и черноволосая, с возбуждающим красным ртом, подчеркнутым помадой.)
   — Как понравилась картина, Глория? — спрашивает он подругу Биверли.
   — Мне показалась она скучноватой.
   — Да, ужасная. (К Биверли.) Хелло!
   — Хелло, Вилли.
   Он широко улыбается.
   — Откуда вы знаете мепя?
   — Я училась в школе на класс моложе вас. Я помню, как вы руководили болельщиками.
   Взаимные представления. Легкий разговор.
   — Значит, вы знаете меня?
   — Вас все знают, Вилли.
   — Да? Это ужасно, правда?
   Они смеются. Прежде чем она уходит, он назначает ей свидание.
   Жаркие летние вечера, томный запах деревьев, земля как подходящее тесто. В дни свиданий они отправляются в автомашине по шоссе, идущему за город в парк на гряде холмов.
   В машине они перекатываются по сиденью, изгибаются, ударяются коленями и спиной о переключатель скоростей, руль и ручки на дверях.
   — Ну давай же, детка. Я ничего не сделаю без твоего согласия, но давай же.
   — Нет, не могу. Лучше не надо.
   — О боже, Биверли, я люблю тебя.
   — Я тоже, Вилли.
   В машине играет радио, звучит популярная эстрадная мелодия.
   Он чувствует приятный запах ее волос, нежно целуя ее в шею, крепко обнимая за тонкую талию. Она вздрагивает в его объятиях, дышит прерывисто и глубоко.
   — Ну, будь же умницей, любимая.
   — Я не могу, Вилли. Я так люблю тебя, но, пожалуйста, не надо.
   — Как я хотел бы, чтобы мы были женаты.
   — И я.
   Анализ.
   — Ну как, ты добился чего-нибудь?
   — Вчера я дошел уже почти до конца. Я все же добьюсь своего. Ох и девчонка!
   — А как она вела себя?
   — Она все охала. Как только я обниму ее, она начинает охать.
   — Все они так.
   Народная мудрость: если она не отдается, то девочка, а если уступит, то проститутка.
   — Я своего добьюсь. Не забывай, ведь она девственница.
   В душе он чувствует себя виноватым. («Я люблю тебя, Биверли».)
   Серьезный разговор.
   — Ты знаешь, я вчера видела тебя во сне, Вилли.
   — И я. Знаешь, когда мы смотрели позавчера картину «Капитан Блад», мне показалось, что Оливия де Хэвиленд похожа на тебя.
   — Ты просто прелесть. Если бы ты не был таким, то я не позволила бы тебе того, что позволяю. Надеюсь, ты не думаешь обо мне плохо.
   — Нет. Я бы думал еще лучше, если бы... Ты понимаешь.
   — Ах, мама знает лучше. — Молчание. Ее голова покоится у него на плече. — Мне как-то смешно, когда начинаю думать о себе и тебе.
   — Мне тоже.
   — Как ты думаешь, у всех так бывает? Интересно, как ведет себя Мэдж, так же, как и я? Но она ведь даже щекотки боится. Тебе не смешно, когда ты думаешь о таких вещах?
   — Да, конечно. Все это очень смешно.
   — Я чувствую себя гораздо старше с тех пор, как узнала тебя, Вилли.
   — Понимаю. С тобой так приятно разговаривать...
   У нее много достоинств: она прекрасно сложена, у нее страстные губы, она хорошо танцует, отлично выглядит в купальном костюме и помимо всего прочего умна. Ему доставляет удовольствие разговаривать с ней. Так у него ни с кем не было. Он весь загорается опьяняющим чувством первой любви.
   — О, Биверли!..
   В университете штата его принимают в хороший студенческий клуб, но он слегка разочарован тем, что прием в клуб проходит без торжественной церемонии. (В мечтах он видит себя старшим, руководителем всей церемонии.) Но в общем все хорошо. Он привыкает курить трубку, знакомится с прелестями жизни в колледже. «Брат Браун, как верные члены клуба „Тау Тау Эпсилон“, мы будем присутствовать на церемонии обрезания. Говоря попросту, ты потеряешь невинность».
   Публичный дом, обслуживающий колледж, дороговат. Он слышал о нем и раньше. Он напивается достаточно сильно, чтобы без страха оправдать перед самим собой посещение этого заведения.
   После, во дворе колледжа, он поет: «Иногда... Иногда, понимаешь, отец Перкинс...»
   — Тише!
   — Ты отличный парень! (Новая тема.)
   Он старается успевать, у него самые лучшие намерения, но уроки черчения, тригонометрии, физики и другие значат гораздо меньше, чем казались ему как новичку. Он пытается заниматься, но есть значительно более приятные вещи. Человеку хочется поразвлечься, проработав полдня в лаборатории. Привлекательность опьянения пивом в местной таверне, долгие откровенные разговоры.
   — У меня есть девушка, Берт. Лучше ее не найти. Она очень красива, вот взгляни на фотокарточку. Мне стыдно, что веду себя так, изменяю ей и в то же время пишу письма о любви.
   — Ха! Она ведь тоже не теряет времени.
   — Не говори так. Я обижусь. Она честная девчонка.
   — Хорошо, хорошо. Это мое личное мнение. Но ты не беспокойся, она ведь ничего этого не видит и не узнает.
   Он размышляет над этими словами, начинает хихикать.
   — Должен признаться, что именно на это я и рассчитываю. Давай выпьем еще пива.
   В июне, после того как он провалился на экзамене, ему трудно предстать перед отцом, но он возвращается домой полный решимости.
   — Послушай, папа. Я знаю, что разочаровал тебя, и мне стыдно за все принесенные тобой жертвы, но мне кажется, что я не годен для такой работы. Я не стану просить извинения за свое общее развитие, потому что, с моей точки зрения, оно у меня не хуже, чем у других в моем возрасте. Я человек практического дела. Видно, мне следует заняться торговлей или чем-то в этом роде. Мне нравится быть среди людей.
   — Возможно, возможно. — Тяжелый вздох. — Снявши голову, до волосам не плачут. Я поговорю с друзьями.
   Вилли устраивается на работу в фирму по производству сельскохозяйственных машин и меньше чем через год уже получает пятьдесят долларов в неделю. Он знакомит Биверли со своими родителями, с Пэтти, вышедшей теперь замуж.
   — Как ты считаешь, я ей понравилась? — спрашивает Биверли.
   — Конечно.
   Летом они женятся и живут в отдельном доме. Он зарабатывает до семидесяти пяти долларов в неделю, но у них всегда небольшие долги. Затраты на спиртное достигают двадцати — двадцати пяти долларов в неделю, если включить сюда сумму, которую они тратят в ресторанах. И все же им живется неплохо.
   Брачная ночь была катастрофой, но он быстро пришел в себя, и после приличного интервала их любовные дела отличаются страстностью и разнообразием.
   У них есть своя тайная программа: любовь на ступеньках; богохульство Биверли в страсти; эксперименты с одеждой; ..........(этому варианту он не дает какого-либо названия, поскольку слышал о нем в местах, о которых не хочет ей говорить; она никак не называет этот вариант, потому что ей не положено знать о нем).
   Конечно, есть и другие дела, которые, кажется, не связаны друг с другом: есть вместе, пока обоим не становится скучно; слушать одни и те же истории, которые они оба рассказывают различным людям; ковырять в носу (его привычка); поправлять чулки на улице (ее привычка); издавать странные звуки при сморкании в носовой платок (его привычка); впадать в меланхолию и грустить после того, как вечер проходит в безделье (ее привычка).
   Есть и небольшие удовольствия: обсуждать людей, с которыми встречаются; пересказывать сплетни о своих друзьях; танцевать вместе (только потому, что они хорошо танцуют, — редкое явление); рассказывать ей о своих служебных заботах.
   Есть и нейтральные вещи: ездить на своей автомашине; посещать клуб для игры в бридж и маджонг (она); посещать клуб «Ротари», клуб бывших питомцев средней школы и клуб местной торговой палаты (он); ходить в церковь; слушать радио; ходить в кинотеатр.
   Иногда, когда Браун нервничает, он проводит вечер с неженатыми друзьями.
   Один из холостяков. С моей точки зрения, женитьба плоха только тем, что людям становится неинтересно, так как они вынуждены проводить жизнь вместе.
   Браун. Ты не знаешь, что говоришь. Вот женишься, все будет хорошо, не придется скрывать свои связи. Попробуй, глубокой ночью.
   — Отстань, не трогай меня, Вилли. Мы, кажется, договорились сделать перерыв на пару дней.
   — Кто это сказал?
   — Ты. Ты сказал, что мы слишком привыкаем к этому.
   — Позабудь о том, что я говорил...
   — Ох! (Раздражение, потом покорность). Ты просто старый кобель. Твои желания неуемны. (Сплав нежности и раздражения, обычный для супружеской жизни.)
   Бывают и потрясения извне. Его сестра, Пэтти, разводится, и до него доходят всякие слухи, только намеки, но он обеспокоен. Он заводит с сестрой разговор, по его мнению, тактичный, но она зло набрасывается на него.
   — Ты что же, хочешь сказать, что Брэд должен был развестись со мной, а не я с ним?
   — Ничего я не хочу. Я только спросил тебя, в чем дело.
   — Послушай, Вилли, ты зря так смотришь на меня. Какая я есть, такая и останусь. Вот и все, понял?
   Он потрясен, остро переживает случившееся и в течение нескольких месяцев то и дело вспоминает об этом.
   — Ты никогда не будешь такой, как Пэтти, Биверли? Правда? — спрашивает он.
   — Конечно нет. Как ты только мог подумать.
   В барах, везде, где собираются люди, ведутся разговоры о Пэтти Браун.
   — Клянусь, Биверли, если застану тебя когда-нибудь за подобными делами, убью.
   — Ты можешь мне верить, мой милый.
   — Мне кажется, я здорово постарел, Биверли.
   Он прицеливается, чтобы одним ударом загнать шар в лунку, стараясь поточнее определить характер игрового поля. Лунка находится на расстоянии пяти футов, и он должен попасть в нее, но неожиданно сознает, что не сумеет этого сделать. Ручка биты тупо врезается в ладонь, когда он видит, что шар пролетает мимо лунки на расстоянии одного фута.
   — Опять мимо, — говорит мистер Крэнборн.
   — Видно, сегодня не мой день. Пошли переодеваться.
   Они медленно идут к гардеробу.
   — Приезжай в Луисвилль, сынок. Буду рад побывать с тобой в нашем клубе, — говорит мистер Крэнборн.
   — Ловлю вас на слове, сэр.
   Когда они моются в душе, Крэнборн напевает: «Когда у тебя был тюльпан, а у меня...»
   — А какие планы на сегодняшний вечер, сынок?
   — Познакомимся с городом, мистер Крэнборн. Пе беспокойтесь, я буду для вас хорошим гидом.
   — Я много слышал об этом городе.
   — Многое из того, что о нем говорят, правда.
   В ночном клубе они ведут деловой разговор. Всякий раз, откидываясь назад, Браун чувствует прикосновение потной ладони к своим волосам, поэтому ему приходится наклоняться вперед, вдыхая дым от сигары Крэнборна.
   — Вы должны понять, сэр, что и нам полагается небольшая прибыль. Ведь в конце концов именно это заставляет вертеться колесо бизнеса. Вы же не хотите, чтобы мы работали на вас даром или чтобы вы работали на кого-то другого. Ведь такое положение нельзя было бы назвать бизнесом. — Выпита пятая рюмка, он едва ворочает языком, сигарета еле держится во рту. («Нужно пить поменьше».)
   — Все правильно, сынок. Все правильно. Но дело еще в том, чтобы производить продукцию с меньшими затратами, чем сосед. Конкуренция — тоже бизнес. Один добивается своего, другой своего. Так машина и вертится.
   — Я все понимаю.
   — А кто эта крошка, блондинка на эстраде? Знаешь ее?
   Он не знает.
   — Конечно. Но, честно говоря, вам не захочется с ней познакомиться. Она во многих руках побывала, а теперь уже на примете у врача. Но я знаю более приличное и респектабельное место для вас.
   В вестибюле он в присутствии гардеробщицы набирает какод-то номер по телефону.
   — Алло, Элойс? — спрашивает он. В трубке дребезжит женский голос.
   Гораздо большее удовольствие доставляют кутежи в компании сотрудников по работе.
   — Я такого никогда не видел. Как она подобрала полтинник прямо с угла стола! Если бы не то место, пришлось бы отправляться в Париж или по крайней мере в негритянский бордель, чтобы увидеть такое.
   — Мир состоит из разных людей.
   — И я так думаю. Какие только мысли у людей ни бывают, но их никто не знает.
   — А о чем думает шеф, по-твоему?
   — О служебных делах мы сегодня не говорим. Такой уговор. Давайте еще выпьем.
   Они выпивают, тост следует за тостом.
   — Хочу вам кое-что сказать, друзья, — говорит Браун. — Многие думают, что у нас, торговцев, легкая работа, по если честно, то труднее работы не найти. Правильно?
   — Не найти.
   — Точно. Я учился в университете и ушел оттуда, ушел потому, что надо быть дураком, чтобы из-за ложной гордости выдавать себя за того, кем ты на самом деле не являешься. Я самый рядовой человек и не боюсь сказать об этом кому угодно.
   — Хороший ты парень, Браун!
   — Я рад слышать это от тебя, Дженнингс, поскольку уверен, что ты говоришь искренне, а это значит очень много. Человек трудится в поте лица, хочет иметь друзей, людей, которым он верит и которые любят его. Если нет, то какой же смысл работать?
   — Точно.
   — Я счастлив и прямо скажу об этом любому. Конечно, и у меня были и есть неприятности, как и у других, но мы здесь не для того, чтобы плакаться, правильно? Хочу еще сказать вам, друзья, у меня жена — красавица. Это чистейшая правда.
   Кто-то из компании презрительно хихикнул.
   — У меня жена тоже была красавица, но, клянусь, после двух лет замужней жизни женщина выглядит как ободранная кошка, хотя тебе и хорошо с ней.
   — Я не могу полностью согласиться с тобой, Фриман. — Он чувствует, что слова будто вываливаются у него изо рта, теряются в звоне бокалов и общем говоре.
   — Ладно, пошли к Элойс.
   И неизбежное возвращение все к той же теме.
   — Фриман, твои слова взволновали меня, но я хочу сказать тебе, что у меня жена — красавица и лучше ее нет. Я считаю, что нам должно быть стыдно таскаться по неизвестно каким бабам, а потом возвращаться домой, к своим женам. Это мудрый вывод, скажу тебе. Когда я думаю о ней и о своих поступках, мне становится стыдно за себя.
   — Да, мудрый вывод.
   — Точно. Можно подумать, что нас влечет какой-то здравый смысл, но ведь на самом деле мы просто шляемся по бабам и пьянствуем...
   — И весело проводим время.
   — И весело проводим время, — повторяет Браун. «Именно так ты и скажешь, милая, — бормочет он себе под нос, — но у меня есть свои неприятности, и ты помолчи».
   Мудрый вывод.
   Он просыпается в своей постели, Биверли раздевает его.
   — Я знаю, что ты скажешь, милая, — бормочет он, — но у меня есть свои неприятности... Человек к чему-то стремится, старается свести концы с концами, делать дело, которое принесет прибыль. А это требует времени... а жизнь трудна, как говорит пастор...

 
   6.
   Той же самой ночью по другую сторону горной цепи Каммингс объезжал свои позиции. Наступление успешно развивалось в течение полутора суток, и роты первого эшелона дивизии продвинулись от четверти до полумили. Дивизия вновь наступала, причем более успешно, чем он ожидал, и этот так долго тянувшийся дождливый месяц, отмеченный отсутствием активности и застоем, казалось, окончился. Шестая рота подошла к оборонительному рубежу генерала Тойяку, и в соответствии с последним донесением, полученным Каммингсом после полудня, усиленный взвод пятой роты захватил японский бивак на фланге шестой роты. В течение нескольких последующих дней темпы наступления могли снизиться из-за контратак противника, но, если их удастся отразить, а он был склонен думать, что так оно и будет, линию Тойяку наверняка можно будет прорвать в ходе последующих двух недель.
   В душе Каммингс был несколько удивлен этим продвижением. Он готовил наступление свыше месяца, накапливал припасы, уточнял боевые планы на протяжении всех этих лишенных событий недель, которые последовали за неудачной атакой японцев через реку. Он сделал все, что мог сделать командир, однако был мрачен. Бивачное расположение подразделений в прифронтовой полосе, крытые окопы и дощатый настил в труднопроходимых местах подавляли его более, чем обычно; они неумолимо говорили о том, что люди не склонны к активным действиям.
   Теперь он знал, что был не прав. Опыт, извлекаемый из каждой кампании, был противоречив, но Каммингс понял одну истину. Если люди бездействуют слишком долго, они начинают нервничать и под влиянием унылого однообразия проходящих дней чувствуют себя подавленно. Ошибочно заменять роту, которая не продвигается вперед, говорил он себе. Нужно просто позволить людям посидеть в грязи достаточно долго, и они будут наступать по собственной воле. И случилось именно так, что он отдал приказ о наступлении в то время, когда люди готовы были вновь двигаться вперед, однако в глубине души он понимал, что ему просто повезло. Он явно недооценил боевой дух людей.
   «Если бы я имел несколько командиров рот, обладающих необходимой дальновидностью, это значительно упростило бы дело и результаты были бы лучше, однако излишне требовать от командиров какого-то особого чутья, помимо качеств, безусловно обязательных. Нет, это моя вина, я должен был предвидеть это независимо от них».
   Возможно, по этим соображениям первоначальный успех наступления не давал ему особого удовлетворения. Конечно, он остался доволен, потому что самое тяжкое для него бремя было снято; давление со стороны командования корпуса ослабло, страх, что его снимут с должности в середине кампании (этот страх какое-то время очень мешал ему), отступил и исчез бы совсем, если бы кампания продолжала развиваться успешно. Однако на смену одному сомнению приходило другое. Каммингса беспокоило подозрение, очень слабое, еще не до конца оформившееся, что он имеет такое же отношение к успеху, как человек, нажавший кнопку и ожидающий лифта.
   Это оставляло неприятный осадок, смутно раздражало. Все говорило о том, что наступление рано или поздно захлебнется, а когда оп отправится завтра в штаб армии, то достигнутый успех может даже подорвать его шансы на получение поддержки флота при проведении операции в заливе Ботой. Ему придется занять твердую позицию, утверждая, что кампания может быть выиграна только путем высадки десанта в тылу японцев. Возникнет щекотливая необходимость преуменьшить значение уже достигнутых успехов.
   И все же кое-что изменилось. Рейнолдс прислал ему конфиденциальную памятную записку, что штаб армии в настоящих условиях уже не относится так отрицательно к операции в заливе Ботой и что при посещении штаба он может этим воспользоваться.