Страница:
Звери на скале
Старинное (с 1663 года) татарское село Арасланово стоит как раз на том берегу Уфы, где река описывает величавую дугу и выводит к скале Роговик. Вид со скалы – не наглядеться. Внизу блестит река в розовато-желтых берегах, за ней – широкая луговина, вдоль и поперек пересеченная тропинками, к луговине подступает лес. Летом все село здесь, на реке.
Вокруг Арасланово много достопримечательностей. Вся окрестная долина реки – памятник природы. Рядом – пещера Араслановская. В трех километрах вниз по течению – Араслановская писаница. На скале Ямаш-Тау, которая возвышается над рекой на сорок метров, художник из позднего железного века красной охрой нарисовал фигурки человечков, лося, косули, лошади. Раскопки у подножия писаницы обнаружили глиняный сосуд, каменные изделия, кости животных.
Древний человек взялся рисовать задолго до того, как овладел письмом. Наверное, самым простым был рисунок, который и в наше время привлекает детей: приложить ладонь к гладкой поверхности, обвести пальцы острым камнем, закрасить темной краской.
Охотнее всего древние художники рисовали зверей. Впрочем, для наших далеких предков звери в первую очередь были не объектами живописи, а источником жизни. Они были их пищей. Вернувшись с охоты без добычи, мужчины обрекали свои семьи на голод. Добыть мясо – это был вопрос жизни и смерти. Поэтому мужчины перед охотой ритуально «расправлялись» с рисунком мамонта, лося или косули на скале, а потом, уверовав в успех, отправлялись в поход.
У наших предков было сложное отношение к диким зверям – они их убивали и они их обожали. Более всего они опасались, что звери исчезнут. И «однажды» крупные животные так называемой ледниковой фауны – исчезли. Одна из версий – их истребили люди. Как бы то ни было, именно эта «катастрофа» заставила людей разводить скот у себя дома, одомашнивать зверей.
Взаимоотношения людей и зверей – драма тысячелетий, о которой можно сказать только одно: это было так, как было.
Вокруг Арасланово много достопримечательностей. Вся окрестная долина реки – памятник природы. Рядом – пещера Араслановская. В трех километрах вниз по течению – Араслановская писаница. На скале Ямаш-Тау, которая возвышается над рекой на сорок метров, художник из позднего железного века красной охрой нарисовал фигурки человечков, лося, косули, лошади. Раскопки у подножия писаницы обнаружили глиняный сосуд, каменные изделия, кости животных.
Древний человек взялся рисовать задолго до того, как овладел письмом. Наверное, самым простым был рисунок, который и в наше время привлекает детей: приложить ладонь к гладкой поверхности, обвести пальцы острым камнем, закрасить темной краской.
Охотнее всего древние художники рисовали зверей. Впрочем, для наших далеких предков звери в первую очередь были не объектами живописи, а источником жизни. Они были их пищей. Вернувшись с охоты без добычи, мужчины обрекали свои семьи на голод. Добыть мясо – это был вопрос жизни и смерти. Поэтому мужчины перед охотой ритуально «расправлялись» с рисунком мамонта, лося или косули на скале, а потом, уверовав в успех, отправлялись в поход.
У наших предков было сложное отношение к диким зверям – они их убивали и они их обожали. Более всего они опасались, что звери исчезнут. И «однажды» крупные животные так называемой ледниковой фауны – исчезли. Одна из версий – их истребили люди. Как бы то ни было, именно эта «катастрофа» заставила людей разводить скот у себя дома, одомашнивать зверей.
Взаимоотношения людей и зверей – драма тысячелетий, о которой можно сказать только одно: это было так, как было.
Тайна речки Кисенет
Не думал, не гадал, что когда-нибудь увижу речку Кисенет, впадающую в Нижний Тогузак. А хотелось. Интрига не в самой реке, а в ее названии. Почему у нее такое имя? И разве случайно то, что она течет именно туда, где находится известная башня Кесене?
Уже ближе к закату мы добрались до речки Кисенет, которая по долгому склону перпендикуляром втекает в Нижний Тогузак. Узкую, но напористую, темную, но необыкновенно чистую, речку Кисенет сопровождают и укрывают старые ольхи, изумрудные заросли осоки, полосы тростника и листья кувшинок. По павшим стволам мы перебрались на другой берег и оказались… в Устье.
Некогда, уже давненько, здесь археологи раскопали укрепленное поселение Устье, о чем мы, разумеется, знали. Но у нас было мало времени – только осмотреться и что-нибудь почувствовать. А почувствовали мы свою покинутость, оторванность от «большой земли». Вроде бы не сказать, что этот угол очень уж отстранен от людей, но впечатление такое, что он ими покинут. Но что нашли здесь наши предки четыре тысячи лет назад? Что привлекло их сюда? Почему они здесь поселились?
Устье – одно из двух десятков древних поселений в южной части нашей области, которые теперь известны как Страна городов. Самыми первыми были раскопаны поселения Синташта, Устье и Аркаим. Археологическую экспедицию, «отрывшую» и открывшую Устье, возглавлял Николай Борисович Виноградов – доктор исторических наук, профессор.
Устье удивил многим, сказал мне профессор. Прежде всего, он дал много информации. Больше, чем другие поселения из этого круга. На Устье было поднято более 11 тысяч находок. А среди них – две тысячи предметов, связанных с выплавкой меди. Люди, населявшие Устье, жили не только скотоводством, но и производством меди.
Почему они выбрали этот угол, где сходятся две реки? Из-за меди. Что тут увидели археологи? В каждом помещении – обязательно колодец. Что странно. А рядом с колодцами – обязательно печи. Тоже странное соседство. Но археолог Станислав Аркадьевич Григорьев определил, что колодец и печи – единый комплекс.
Печь была соединена воздуховодом с колодцем, и, вследствие разницы температур, воздух циркулировал и закачивался в печку. Правда, наши предки-металлурги использовали и мехи.
Теперь – разгадка. В полутора километрах от Устья, ближе к деревне Горная, геолог Ия Михайловна Батанина обнаружила медный рудник. Точнее, месторождение медьсодержащих минералов. В геологических отчетах оно так и называется – рудник «Кисенет». Пробы руды сравнили с рудой в Устье – они похожи. Медная руда и «привязала» людей бронзового века к Устью.
Еще один «медный» аргумент. В одном из курганов было вскрыто погребение мастера-металлурга, а в нем – куски медных шлаков. Медный шлак – в могиле? «Сами понимаете, – сказал профессор Виноградов, – что случайно в могилу ничего попасть не может. Тем более шлаки. Это – часть ритуала».
Но – парадоксальный факт: на кладбище поселения Устье погребений мало. «Я думаю, – предположил профессор, – наши предки в Устье жили не круглый год. Кто-то жил постоянно, они-то и похоронены на кладбище. А остальные жили где-то в другом месте».
Но почему не все – здесь? Что-то не нравилось. А что?
Наконец, еще одна загадка Устья. Здесь были найдены остатки колесниц. Значит, на берегах Тогузака и Кисенет разъезжали на колесницах? Невероятно. Так невероятно, что так и хочется обмануться: обернуться и увидеть запряженную лошадьми колесницу…
В окрестностях Варны – мавзолей Кесене и речка Кисенет. Наверное, это не случайно. Но в этой неслучайности – скрыта тайна.
Уже ближе к закату мы добрались до речки Кисенет, которая по долгому склону перпендикуляром втекает в Нижний Тогузак. Узкую, но напористую, темную, но необыкновенно чистую, речку Кисенет сопровождают и укрывают старые ольхи, изумрудные заросли осоки, полосы тростника и листья кувшинок. По павшим стволам мы перебрались на другой берег и оказались… в Устье.
Некогда, уже давненько, здесь археологи раскопали укрепленное поселение Устье, о чем мы, разумеется, знали. Но у нас было мало времени – только осмотреться и что-нибудь почувствовать. А почувствовали мы свою покинутость, оторванность от «большой земли». Вроде бы не сказать, что этот угол очень уж отстранен от людей, но впечатление такое, что он ими покинут. Но что нашли здесь наши предки четыре тысячи лет назад? Что привлекло их сюда? Почему они здесь поселились?
Устье – одно из двух десятков древних поселений в южной части нашей области, которые теперь известны как Страна городов. Самыми первыми были раскопаны поселения Синташта, Устье и Аркаим. Археологическую экспедицию, «отрывшую» и открывшую Устье, возглавлял Николай Борисович Виноградов – доктор исторических наук, профессор.
Устье удивил многим, сказал мне профессор. Прежде всего, он дал много информации. Больше, чем другие поселения из этого круга. На Устье было поднято более 11 тысяч находок. А среди них – две тысячи предметов, связанных с выплавкой меди. Люди, населявшие Устье, жили не только скотоводством, но и производством меди.
Почему они выбрали этот угол, где сходятся две реки? Из-за меди. Что тут увидели археологи? В каждом помещении – обязательно колодец. Что странно. А рядом с колодцами – обязательно печи. Тоже странное соседство. Но археолог Станислав Аркадьевич Григорьев определил, что колодец и печи – единый комплекс.
Печь была соединена воздуховодом с колодцем, и, вследствие разницы температур, воздух циркулировал и закачивался в печку. Правда, наши предки-металлурги использовали и мехи.
Теперь – разгадка. В полутора километрах от Устья, ближе к деревне Горная, геолог Ия Михайловна Батанина обнаружила медный рудник. Точнее, месторождение медьсодержащих минералов. В геологических отчетах оно так и называется – рудник «Кисенет». Пробы руды сравнили с рудой в Устье – они похожи. Медная руда и «привязала» людей бронзового века к Устью.
Еще один «медный» аргумент. В одном из курганов было вскрыто погребение мастера-металлурга, а в нем – куски медных шлаков. Медный шлак – в могиле? «Сами понимаете, – сказал профессор Виноградов, – что случайно в могилу ничего попасть не может. Тем более шлаки. Это – часть ритуала».
Но – парадоксальный факт: на кладбище поселения Устье погребений мало. «Я думаю, – предположил профессор, – наши предки в Устье жили не круглый год. Кто-то жил постоянно, они-то и похоронены на кладбище. А остальные жили где-то в другом месте».
Но почему не все – здесь? Что-то не нравилось. А что?
Наконец, еще одна загадка Устья. Здесь были найдены остатки колесниц. Значит, на берегах Тогузака и Кисенет разъезжали на колесницах? Невероятно. Так невероятно, что так и хочется обмануться: обернуться и увидеть запряженную лошадьми колесницу…
В окрестностях Варны – мавзолей Кесене и речка Кисенет. Наверное, это не случайно. Но в этой неслучайности – скрыта тайна.
Ты чей, Заратустра?
Я помню транспарант, распахнутый над раскопом Аркаима: «Здесь жил Заратустра!».
Сначала археологи удивили сами себя открытием города ариев, затем допустили, что это их прародина, а потом посягнули на то, что здесь жил сам Заратустра.
А что, это важно – что у нас на Южном Урале, где-то в окрестностях Бредов, обитал (может быть) пророк Заратустра?
Важно. Наверное, мы еще не прониклись крутостью переворота, который совершил Аркаим в нашей жизни. Что, впрочем, понятно: такие перемены оседают не в коре, а где-то под ней, в тайниках мозга. Если же тот глубинный перелом извлечь и переложить на слова, то, может быть, они сложатся так: мы живем не в каком-нибудь неведомом, богом забытом краю, а на земле, по которой ходил сам Заратустра, на прародине ариев, тех самых, которые стояли у истоков всей европейской культуры.
Смешно сказать, но нежданно-негаданно исторический и даже легендарный Заратустра прямо из небытия вошел в нашу будничную жизнь. По крайней мере, сам я держал это имя в уме.
Допустим, едешь в поезде и ведешь обычный вагонный разговор: «С каких мест? Я с Южного Урала. Аркаим, знаете?» – «Аркаим? Да-да, читал…»
Короче говоря, в своем сознании я уже «приватизировал» Заратустру, прописал его на Южном Урале, присвоил…
Однако случилось так, что прошлым летом я гостил на своей родине, на юге Украины, и в местной прессе наткнулся на заметку о Каменной Могиле, о скале у города Мелитополя, испещренной рисунками и письменами. И нашлись ученые, которые стали утверждать, что именно здесь обитали арии.
Эту тему затронули и корреспонденты «Труда» В. Колинько и М. Корец. Они, не без сомнений, правда, сообщили, что московский археолог А. Кифишин якобы расшифровал знаки на холме Каменные Могилы и «прочитал», что они принадлежат истинным ариям.
Так-так. Значит, кроме нас, есть другие претенденты на ариев. И очень даже самоуверенные. Не знаю, то ли огорчаться, то ли смеяться. Но, может быть, кто-то еще нашел прародину ариев? Оказывается, ее находили в Туркестане, в Армении, «под Пермью» и даже в Заполярье.
Заратустра… А что о нем известно? Кое-что известно. Спитамид Заратустра (Заратуштра, Зороастр) родился где-то в степи к востоку или западу от Каспийского моря три тысячи (округляю) лет назад в семье арийского жреца. Имя его переводится как «обладатель старого верблюда». Есть сведения, что он был женат и имел двух дочерей. Юноша готовил себя к ремеслу жреца и рано познал «истинную веру». Это случилось однажды на рассвете, когда он пошел к реке за водой и перед ним в волшебном сиянии возникло существо, которое привело его к богу Ахура-Мазде. С тех пор Заратустра стал проповедником. У себя в деревне и в округе он убеждал земляков, что Ахура-Мазда является высшим божеством.
Как это бывает среди людей почти без исключений, нет пророка в своем отечестве: Заратустра вынужден был оставить родину и скрываться на чужбине. Скитания привели его в страну Виштаспы, который понял и принял учение Заратустры и приказал золотыми буквами написать текст «Авесты» на тридцати тысячах бычьих кож.
Арии были скотоводами и превыше всего ценили скот. Еще они почитали собак, которые помогали им сторожить стада, и ненавидели волков. Всё, о чем арии просили бога, сводилось к тому, чтобы в доме было «обилие скота, обилие праведности, обилие корма, обилие собак, обилие жен, обилие детей, обилие огня и обилие всякого житейского добра».
В своих «гатах» и «яснах» Заратустра проповедовал справедливость. Когда бог спросил его: «Кто ты? С кем ты?», он ответил: «Я – Заратустра, последователь Справедливости, недруг Лжи». На вопрос: «На что ты решился?» – пророк ответил: «При каждом поклонении огню думать лишь о Наилучшем Распорядке».
О наилучшем распорядке люди думают со времен Заратустры. И мы через три тысячи лет задаем те же вопросы, которые Заратустра в своих яснах задавал богу Ахуре.
Будет ли награжден приверженец правой веры? – спрашивал он.
Кому из двух воинств – Добра и Зла – даруешь ты победу? – спрашивал он.
Видел ли кто-либо справедливое царствование дэвов[4]? – спрашивал он.
Можно подумать, что Заратустра – наш современник.
Он погиб в войне с саками[5].
Сначала археологи удивили сами себя открытием города ариев, затем допустили, что это их прародина, а потом посягнули на то, что здесь жил сам Заратустра.
А что, это важно – что у нас на Южном Урале, где-то в окрестностях Бредов, обитал (может быть) пророк Заратустра?
Важно. Наверное, мы еще не прониклись крутостью переворота, который совершил Аркаим в нашей жизни. Что, впрочем, понятно: такие перемены оседают не в коре, а где-то под ней, в тайниках мозга. Если же тот глубинный перелом извлечь и переложить на слова, то, может быть, они сложатся так: мы живем не в каком-нибудь неведомом, богом забытом краю, а на земле, по которой ходил сам Заратустра, на прародине ариев, тех самых, которые стояли у истоков всей европейской культуры.
Смешно сказать, но нежданно-негаданно исторический и даже легендарный Заратустра прямо из небытия вошел в нашу будничную жизнь. По крайней мере, сам я держал это имя в уме.
Допустим, едешь в поезде и ведешь обычный вагонный разговор: «С каких мест? Я с Южного Урала. Аркаим, знаете?» – «Аркаим? Да-да, читал…»
Короче говоря, в своем сознании я уже «приватизировал» Заратустру, прописал его на Южном Урале, присвоил…
Однако случилось так, что прошлым летом я гостил на своей родине, на юге Украины, и в местной прессе наткнулся на заметку о Каменной Могиле, о скале у города Мелитополя, испещренной рисунками и письменами. И нашлись ученые, которые стали утверждать, что именно здесь обитали арии.
Эту тему затронули и корреспонденты «Труда» В. Колинько и М. Корец. Они, не без сомнений, правда, сообщили, что московский археолог А. Кифишин якобы расшифровал знаки на холме Каменные Могилы и «прочитал», что они принадлежат истинным ариям.
Так-так. Значит, кроме нас, есть другие претенденты на ариев. И очень даже самоуверенные. Не знаю, то ли огорчаться, то ли смеяться. Но, может быть, кто-то еще нашел прародину ариев? Оказывается, ее находили в Туркестане, в Армении, «под Пермью» и даже в Заполярье.
Заратустра… А что о нем известно? Кое-что известно. Спитамид Заратустра (Заратуштра, Зороастр) родился где-то в степи к востоку или западу от Каспийского моря три тысячи (округляю) лет назад в семье арийского жреца. Имя его переводится как «обладатель старого верблюда». Есть сведения, что он был женат и имел двух дочерей. Юноша готовил себя к ремеслу жреца и рано познал «истинную веру». Это случилось однажды на рассвете, когда он пошел к реке за водой и перед ним в волшебном сиянии возникло существо, которое привело его к богу Ахура-Мазде. С тех пор Заратустра стал проповедником. У себя в деревне и в округе он убеждал земляков, что Ахура-Мазда является высшим божеством.
Как это бывает среди людей почти без исключений, нет пророка в своем отечестве: Заратустра вынужден был оставить родину и скрываться на чужбине. Скитания привели его в страну Виштаспы, который понял и принял учение Заратустры и приказал золотыми буквами написать текст «Авесты» на тридцати тысячах бычьих кож.
Арии были скотоводами и превыше всего ценили скот. Еще они почитали собак, которые помогали им сторожить стада, и ненавидели волков. Всё, о чем арии просили бога, сводилось к тому, чтобы в доме было «обилие скота, обилие праведности, обилие корма, обилие собак, обилие жен, обилие детей, обилие огня и обилие всякого житейского добра».
В своих «гатах» и «яснах» Заратустра проповедовал справедливость. Когда бог спросил его: «Кто ты? С кем ты?», он ответил: «Я – Заратустра, последователь Справедливости, недруг Лжи». На вопрос: «На что ты решился?» – пророк ответил: «При каждом поклонении огню думать лишь о Наилучшем Распорядке».
О наилучшем распорядке люди думают со времен Заратустры. И мы через три тысячи лет задаем те же вопросы, которые Заратустра в своих яснах задавал богу Ахуре.
Будет ли награжден приверженец правой веры? – спрашивал он.
Кому из двух воинств – Добра и Зла – даруешь ты победу? – спрашивал он.
Видел ли кто-либо справедливое царствование дэвов[4]? – спрашивал он.
Можно подумать, что Заратустра – наш современник.
Он погиб в войне с саками[5].
Легенда о петушиной побудке
Зороастрийцы, арии, те самые, которые жили в Аркаиме и в других крепостях Страны городов, воспевали птицу Пародарш – так они называли петуха. Петух, как считали наши далекие предки, был птицей Ашура, доброго бога, и противостоял дэву (злому духу) лени по имени Бушьясте. Бушьясте тем не нравился зороастрийцам, что на заре обнимал спящих длинными руками и нашептывал им, что еще рано и можно еще поспать, понежиться в постели. А петух тем был хорош, что своим утренним криком гнал прочь Бушьясте и будил людей, которых ждала работа дома, в поле и на пастбищах.
Я не могу сказать, что в наши дни дэв Бушьясте напрочь изгнал добродетельного крикуна Петю, что по утрам мы долго нежимся в постелях, обленились и отважились[6] от праведного труда; но, по крайней мере, то, что в наших шумных городах потерялся и забылся голос петуха – факт. И факт, что горожане все больше если не отлеживаются, то отсиживаются, теряя телесные формы, а вместе с ними – долголетие.
Чем измеряется жизнь горожанина? Я допускаю, что она измеряется вторым законом Ньютона, из которого следует: ускорение тела, то есть длина его жизни, равно силе, деленной на массу. Чем больше сила, тем длиннее жизнь. Силы-то и не хватает. Зато массы – в избытке. А масса – это, по физике, величина, характеризующая инертность тела.
Какой-то дэв Бушьясте убаюкивает нас, холит нашу инертность. Кто же крикнет нам ку-ка-ре-ку?
Я не могу сказать, что в наши дни дэв Бушьясте напрочь изгнал добродетельного крикуна Петю, что по утрам мы долго нежимся в постелях, обленились и отважились[6] от праведного труда; но, по крайней мере, то, что в наших шумных городах потерялся и забылся голос петуха – факт. И факт, что горожане все больше если не отлеживаются, то отсиживаются, теряя телесные формы, а вместе с ними – долголетие.
Чем измеряется жизнь горожанина? Я допускаю, что она измеряется вторым законом Ньютона, из которого следует: ускорение тела, то есть длина его жизни, равно силе, деленной на массу. Чем больше сила, тем длиннее жизнь. Силы-то и не хватает. Зато массы – в избытке. А масса – это, по физике, величина, характеризующая инертность тела.
Какой-то дэв Бушьясте убаюкивает нас, холит нашу инертность. Кто же крикнет нам ку-ка-ре-ку?
Часть 2. Восточный край
Север Востока
Наш Восток – на юге. Если с Урала взять курс прямо на юг, то на пути окажется Ашхабад, а к востоку от него – Ташкент с Бухарой и Хивой. «Спустившись» еще южнее, попадаете в Персию, «под Каспий», где пребывают Тегеран, Багдад, Дамаск.
Древние дороги вели верблюжьи караваны людей Востока строго на север – вдоль рек Амударья, Иргиз, Урал – до хребтовых предгорий.
В середине ХIХ века волей случая на Урале жил странный дворянин Руф Гаврилович Игнатьев. Его биографы (М. Обыденнов, В. Боже и другие) рисуют его толстым, лысым, в неряшливой одежде, старым холостяком, который мог и даже хотел быть смешным. Позже о нем писали, что он «так и умер непонятым, неразгаданным, с кличкой шута, паяца и даже ненормального человека». Филолог и полиглот, музыкант с дипломом Парижской консерватории, Игнатьев на Урале увлекся археологией, и он был первым и наверняка единственным композитором, написавшим «археологическую» оперу, «Уфимское городище», которую поставил в Верхнеуральске, хотя мечтал и о столичной сцене.
В 1865 году Руф Гаврилович на реке Миасс у деревни Мулдакаево, известной своим золотом и своей яшмой, раскопал семь курганов. Среди находок (обломки керамики, человеческие скелеты, лошадиные черепа) Игнатьев выделил (и вслед за ним мы тоже) кости верблюда. Он предположил (и мы последуем его примеру), что верблюд мог добраться до Урала древней дорогой вдоль рек Амударья, Иргиз, Урал – с юга, то есть с Востока.
Кроме того, Игнатьев побывал на озере Аушкуль, по своему обыкновению беседовал с местными жителями (язык он знал), которые сообщили ему, что по преданию на горе Аушкуль при одноименном озере покоятся могилы трех багдадских миссионеров, которые были посланы сюда за тысячи верст, чтобы обратить башкир в мусульманскую веру. Игнатьеву стало известно, что и современные ему мусульмане почитают святыни горы Аушкуль, что ключ на ее склоне они называют Святым…
За поворотом открылось озеро, деревенька на берегу и сразу от берега – гора. В этих местах Урал живописен по-своему. Здесь он еще не проникся хребтовой суровостью и поднебесной скалистостью. Ландшафты полого всхолмлены, обтекаемы, легко обозримы. Всего в меру – и высот, и зелени, и голубизны. Таков и Аушкуль с его плоской горизонталью озера и конусной вертикалью горы. (Не замечали ли вы, что святые места всегда очень красивы?)
Проехав деревню и зайдя к горе «с тыла», мы поднялись по просеке и вскоре остановились у источника. На поляне среди берез, в штакетниковой ограде – беседка, рядом колодец, из которого по выложенному камнями руслу стекает чистая вода. Здесь несколько человек. Женщины набирают в бутылки воду из источника, отдыхают в тени беседки. Расстелив коврик, на коленях, воздев ладони к небу, молится седобородый мужчина. Нетрудно было догадаться, что это и есть Святой ключ.
– Да, это святой для мусульман источник, мы называем его ключом Рамазана, – подтверждает имам мечети из Петропавловки Талгат Кимбаев. – Только один месяц в году действует он. И в это время мы приезжаем сюда, чтобы помолиться Аллаху, почтить память святых людей, напиться святой воды и взять ее с собой.
Талгат рассказывает нам легенду о Рамазане аулия (святом). Издалека пришел Рамазан на Урал, чтобы проповедовать ислам. Но местные люди не поняли его и не доверились ему. Чужого человека они по обыкновению встретили враждебно. Здесь, у источника, они отрубили чужестранцу голову. Однако после казни случилось чудо, повергнувшее всех в смятение. Рамазан взял свою голову в руки и понес ее к вершине горы. И тут, откуда ни возьмись, над Рамазаном закружились ангелы в белых одеждах. Пораженные увиденным, язычники поняли, что убили святого человека. С почестями своих обычаев они похоронили Рамазана на вершине Аушкуля и стали ему поклоняться. Два его спутника также покоятся на горе.
Это событие мусульмане относят к 651 году.
С ветренной вершины Аушкуля открывается голубая плоскость озера с единственным островом, деревня Старобайрамгулово на берегу и деревенька Яльчигулово с другой стороны, ленты дорог, уходящих к горизонту. Под старой березой, в кольце желтых камней – могила Рамазана. Надмогильная плита с арабскими письменами прислонена к стволу березы. Плита посредине расколота.
Между горной страной на юге (Тянь-Шань, Памир, Гиндукуш) и Каменным Поясом на севере лежит сухая, опаленная солнцем равнина. По ней с юга на север и обратно сотни и тысячи лет кочевали пестрые племена. Пустыня разделяла два мира, две цивилизации, две культуры. Их разность подчинялась закону взаимодействия сил: она и притягивала их друг к другу, и отталкивала.
Гора Аушкуль с могилой Рамазана – может быть, и есть север Востока.
Древние дороги вели верблюжьи караваны людей Востока строго на север – вдоль рек Амударья, Иргиз, Урал – до хребтовых предгорий.
В середине ХIХ века волей случая на Урале жил странный дворянин Руф Гаврилович Игнатьев. Его биографы (М. Обыденнов, В. Боже и другие) рисуют его толстым, лысым, в неряшливой одежде, старым холостяком, который мог и даже хотел быть смешным. Позже о нем писали, что он «так и умер непонятым, неразгаданным, с кличкой шута, паяца и даже ненормального человека». Филолог и полиглот, музыкант с дипломом Парижской консерватории, Игнатьев на Урале увлекся археологией, и он был первым и наверняка единственным композитором, написавшим «археологическую» оперу, «Уфимское городище», которую поставил в Верхнеуральске, хотя мечтал и о столичной сцене.
В 1865 году Руф Гаврилович на реке Миасс у деревни Мулдакаево, известной своим золотом и своей яшмой, раскопал семь курганов. Среди находок (обломки керамики, человеческие скелеты, лошадиные черепа) Игнатьев выделил (и вслед за ним мы тоже) кости верблюда. Он предположил (и мы последуем его примеру), что верблюд мог добраться до Урала древней дорогой вдоль рек Амударья, Иргиз, Урал – с юга, то есть с Востока.
Кроме того, Игнатьев побывал на озере Аушкуль, по своему обыкновению беседовал с местными жителями (язык он знал), которые сообщили ему, что по преданию на горе Аушкуль при одноименном озере покоятся могилы трех багдадских миссионеров, которые были посланы сюда за тысячи верст, чтобы обратить башкир в мусульманскую веру. Игнатьеву стало известно, что и современные ему мусульмане почитают святыни горы Аушкуль, что ключ на ее склоне они называют Святым…
За поворотом открылось озеро, деревенька на берегу и сразу от берега – гора. В этих местах Урал живописен по-своему. Здесь он еще не проникся хребтовой суровостью и поднебесной скалистостью. Ландшафты полого всхолмлены, обтекаемы, легко обозримы. Всего в меру – и высот, и зелени, и голубизны. Таков и Аушкуль с его плоской горизонталью озера и конусной вертикалью горы. (Не замечали ли вы, что святые места всегда очень красивы?)
Проехав деревню и зайдя к горе «с тыла», мы поднялись по просеке и вскоре остановились у источника. На поляне среди берез, в штакетниковой ограде – беседка, рядом колодец, из которого по выложенному камнями руслу стекает чистая вода. Здесь несколько человек. Женщины набирают в бутылки воду из источника, отдыхают в тени беседки. Расстелив коврик, на коленях, воздев ладони к небу, молится седобородый мужчина. Нетрудно было догадаться, что это и есть Святой ключ.
– Да, это святой для мусульман источник, мы называем его ключом Рамазана, – подтверждает имам мечети из Петропавловки Талгат Кимбаев. – Только один месяц в году действует он. И в это время мы приезжаем сюда, чтобы помолиться Аллаху, почтить память святых людей, напиться святой воды и взять ее с собой.
Талгат рассказывает нам легенду о Рамазане аулия (святом). Издалека пришел Рамазан на Урал, чтобы проповедовать ислам. Но местные люди не поняли его и не доверились ему. Чужого человека они по обыкновению встретили враждебно. Здесь, у источника, они отрубили чужестранцу голову. Однако после казни случилось чудо, повергнувшее всех в смятение. Рамазан взял свою голову в руки и понес ее к вершине горы. И тут, откуда ни возьмись, над Рамазаном закружились ангелы в белых одеждах. Пораженные увиденным, язычники поняли, что убили святого человека. С почестями своих обычаев они похоронили Рамазана на вершине Аушкуля и стали ему поклоняться. Два его спутника также покоятся на горе.
Это событие мусульмане относят к 651 году.
С ветренной вершины Аушкуля открывается голубая плоскость озера с единственным островом, деревня Старобайрамгулово на берегу и деревенька Яльчигулово с другой стороны, ленты дорог, уходящих к горизонту. Под старой березой, в кольце желтых камней – могила Рамазана. Надмогильная плита с арабскими письменами прислонена к стволу березы. Плита посредине расколота.
Между горной страной на юге (Тянь-Шань, Памир, Гиндукуш) и Каменным Поясом на севере лежит сухая, опаленная солнцем равнина. По ней с юга на север и обратно сотни и тысячи лет кочевали пестрые племена. Пустыня разделяла два мира, две цивилизации, две культуры. Их разность подчинялась закону взаимодействия сил: она и притягивала их друг к другу, и отталкивала.
Гора Аушкуль с могилой Рамазана – может быть, и есть север Востока.
Ты откуда, Кесене?
Предполагаю, почти наверняка: очень давно, лет двести, триста, четыреста назад, кочевники, пережидая зиму где-то в низовьях Сыр-Дарьи, у Арала, вспоминали…
Они вспоминали, что далеко на севере, там, где уже чувствуется дыханье гор, в ровной степи, на которой тут и там белеют стволами деревья, среди озер…
Среди озер стоит одинокая башня, к которой ведет длинная, но знакомая дорога.
Каждый год, в конце южной зимы, с младенчества до старости, кочевники брали курс прямо на север, шли долго-долго, вдоль долготы, поднимались все выше и выше…
Они поднимались все выше и выше, туда, к той башне, чтобы у нее остановиться, перевести дыхание…
Перевести дыхание, стать на колени, сложить ладони на груди, воздеть глаза к небу, попросить у бога милости…
А потом оторвать лоскуток ткани и привязать его к крюку под куполом башни, чтобы пестрая тряпочка до следующей весны напоминала Всевышнему о людях, которые просили у него обороны от невзгод, спасенья от болезней, высоких трав, упитанного скота, других удач и благодеяний…
А если на пути к Уралу кто-то сомкнул глаза – тут же его и похоронить, вместе со многими другими соплеменниками, обретшими здесь вечный покой.
Люди степей всегда искали местность приметную. Особую. Отличную. Оно таким и было – место, на котором стоит башня Кесене. Старожилы вспоминают, что вокруг башни плескались не одно, не два, а много озер. Память сохранила их названия: Жиганкуль, Иргизбай, Барак, Акчарлык, Торнакуль, Урдаккуль. На озерах густо селились птицы – журавли, лебеди, чайки, гуси, утки. Озера были богаты рыбой, и здесь рыбачил старик по имени Шамай.
Бабушка Хабибжамал Тазитдинова помнит, что к башне вел мост и к нему подплывали на лодках.
Вряд ли когда-то река Нижний Тогузак «заплывала» в эти озера, но вероятно, что река и озера были связаны протокой.
Среди степей урочище, обильное водой, – оно было приметно и привлекательно. И здесь, несмотря на сырость, кочевники устроили некрополь.
Место, где стоит башня Кесене, – не только памятник истории, но и памятник природы.
По следам кочевников, а то и с ними вместе, туда и обратно «путешествовали» купцы. Знаменитый Шелковый путь – это огромное дерево дорог. Главный «тракт», «ствол» обходил Каспий с юга. Но была ветка, которая поднималась, минуя Арал, к северу, к южной оконечности Урала. На старинной карте одна из караванных дорог тянется от Сыр-Дарьи вдоль рек Иргиз и Тургай к Троицку – через Николаевку. Естественно, что, добравшись до конечного пункта, караваны рассыпались по окрестным городам и селам. Купцы с далекого Востока оказывались и в Николаевке, и в Кулевчах, и в Варне. Их путь лежал мимо башни Кесене.
Конечно, хочется думать, что мавзолей был построен над прахом именно дочери. Молодой женщины. Красавицы. Да, дочери человека влиятельного, обладавшего огромной властью и, соответственно, богатством. Могли ли дочери кочевников, даже и богатых, украшать себя золотом и драгоценными камнями? И уж, конечно, кочевники не могли составить проект, завезти материалы, мастеров и сложить из кирпичей гробницу, такую, чтобы – на века. Здесь, на месте, в бескрайней степи, кочевники такие сооружения не ставили.
Башня Кесене – «привет» Уралу от Востока.
Это доказывается и шелковой тканью на плечах женщины, похороненной в мавзолее, и легендарными тиграми, которые якобы загрызли ее здесь, на берегу озера, и, в первую очередь, архитектурой этого печального строения – двенадцатью гранями его пирамиды, которая поднимается над двенадцатью гранями призмы, которая, в свою очередь, «лежит» на четырех гранях самого корпуса башни. Но самое наглядное доказательство «восточного» происхождения мавзолея – его фасад со стрельчатой нишей.
Кстати, о Тамерлане[7]. Можно согласиться с учеными, что мало вероятности, чтобы в своих походах он оказался в окрестностях Варны. И все-таки странно, что его имя так прочно привязалось к башне на берегу степного озера. Так прочно, что даже железнодорожную станцию назвали его именем. Если в том виновата легенда, то и с легендой надо считаться.
Есть ли такое имя – Кесене? Вроде бы нет такого имени. Если перевести, «кесене» – это мавзолей. И кесене, что у Варны, отнюдь не единственная. П. И. Рычков, например, называет еще одну «полатку», от которой в его время оставались развалины. Она отмечена и на картах 1737 и 1742 годов. Он же, Рычков, находил развалины каменных строений по обеим берегам Уя. Известны Ак-Кесене где-то на реке Тала. И Кок-Кесене в низовьях Сыр-Дарьи.
Значит, был некий обычай воздвигать такие мавзолеи. Обычай, конечно, доступный далеко не всем.
Для Варны мавзолей Кесене – олицетворение ее истории, которая разделилась на «до башни» и «после башни».
Они вспоминали, что далеко на севере, там, где уже чувствуется дыханье гор, в ровной степи, на которой тут и там белеют стволами деревья, среди озер…
Среди озер стоит одинокая башня, к которой ведет длинная, но знакомая дорога.
Каждый год, в конце южной зимы, с младенчества до старости, кочевники брали курс прямо на север, шли долго-долго, вдоль долготы, поднимались все выше и выше…
Они поднимались все выше и выше, туда, к той башне, чтобы у нее остановиться, перевести дыхание…
Перевести дыхание, стать на колени, сложить ладони на груди, воздеть глаза к небу, попросить у бога милости…
А потом оторвать лоскуток ткани и привязать его к крюку под куполом башни, чтобы пестрая тряпочка до следующей весны напоминала Всевышнему о людях, которые просили у него обороны от невзгод, спасенья от болезней, высоких трав, упитанного скота, других удач и благодеяний…
А если на пути к Уралу кто-то сомкнул глаза – тут же его и похоронить, вместе со многими другими соплеменниками, обретшими здесь вечный покой.
Люди степей всегда искали местность приметную. Особую. Отличную. Оно таким и было – место, на котором стоит башня Кесене. Старожилы вспоминают, что вокруг башни плескались не одно, не два, а много озер. Память сохранила их названия: Жиганкуль, Иргизбай, Барак, Акчарлык, Торнакуль, Урдаккуль. На озерах густо селились птицы – журавли, лебеди, чайки, гуси, утки. Озера были богаты рыбой, и здесь рыбачил старик по имени Шамай.
Бабушка Хабибжамал Тазитдинова помнит, что к башне вел мост и к нему подплывали на лодках.
Вряд ли когда-то река Нижний Тогузак «заплывала» в эти озера, но вероятно, что река и озера были связаны протокой.
Среди степей урочище, обильное водой, – оно было приметно и привлекательно. И здесь, несмотря на сырость, кочевники устроили некрополь.
Место, где стоит башня Кесене, – не только памятник истории, но и памятник природы.
По следам кочевников, а то и с ними вместе, туда и обратно «путешествовали» купцы. Знаменитый Шелковый путь – это огромное дерево дорог. Главный «тракт», «ствол» обходил Каспий с юга. Но была ветка, которая поднималась, минуя Арал, к северу, к южной оконечности Урала. На старинной карте одна из караванных дорог тянется от Сыр-Дарьи вдоль рек Иргиз и Тургай к Троицку – через Николаевку. Естественно, что, добравшись до конечного пункта, караваны рассыпались по окрестным городам и селам. Купцы с далекого Востока оказывались и в Николаевке, и в Кулевчах, и в Варне. Их путь лежал мимо башни Кесене.
Конечно, хочется думать, что мавзолей был построен над прахом именно дочери. Молодой женщины. Красавицы. Да, дочери человека влиятельного, обладавшего огромной властью и, соответственно, богатством. Могли ли дочери кочевников, даже и богатых, украшать себя золотом и драгоценными камнями? И уж, конечно, кочевники не могли составить проект, завезти материалы, мастеров и сложить из кирпичей гробницу, такую, чтобы – на века. Здесь, на месте, в бескрайней степи, кочевники такие сооружения не ставили.
Башня Кесене – «привет» Уралу от Востока.
Это доказывается и шелковой тканью на плечах женщины, похороненной в мавзолее, и легендарными тиграми, которые якобы загрызли ее здесь, на берегу озера, и, в первую очередь, архитектурой этого печального строения – двенадцатью гранями его пирамиды, которая поднимается над двенадцатью гранями призмы, которая, в свою очередь, «лежит» на четырех гранях самого корпуса башни. Но самое наглядное доказательство «восточного» происхождения мавзолея – его фасад со стрельчатой нишей.
Кстати, о Тамерлане[7]. Можно согласиться с учеными, что мало вероятности, чтобы в своих походах он оказался в окрестностях Варны. И все-таки странно, что его имя так прочно привязалось к башне на берегу степного озера. Так прочно, что даже железнодорожную станцию назвали его именем. Если в том виновата легенда, то и с легендой надо считаться.
Есть ли такое имя – Кесене? Вроде бы нет такого имени. Если перевести, «кесене» – это мавзолей. И кесене, что у Варны, отнюдь не единственная. П. И. Рычков, например, называет еще одну «полатку», от которой в его время оставались развалины. Она отмечена и на картах 1737 и 1742 годов. Он же, Рычков, находил развалины каменных строений по обеим берегам Уя. Известны Ак-Кесене где-то на реке Тала. И Кок-Кесене в низовьях Сыр-Дарьи.
Значит, был некий обычай воздвигать такие мавзолеи. Обычай, конечно, доступный далеко не всем.
Для Варны мавзолей Кесене – олицетворение ее истории, которая разделилась на «до башни» и «после башни».
В поисках Рифея
Европу много веков, а в сущности целое тысячелетие, беспокоили слухи о горах. Где-то далеко, в краях диковинных и суровых, но богатых золотом и драгоценными камнями, то ли к северу, то ли к востоку от Каспия предполагались мифические горы, которые никто не видел.
Некто Аристей однажды (за шесть веков до нашей эры) вдруг исчез из своего города и появился в нем через семь лет. Где-то скитался. У исседонов[8] будто бы бывал. А где обитали исседоны, никто толком не знал. Допустимо, что где-то в Предуралье. От поэмы, которую Аристей написал по возвращении, сохранился только отрывок, который ничего не объясняет.
Позже Геродот, Птоломей и другие называли предполагаемые горы то Рифейскими, то Гиперборейскими, то Новоросскими, то Иманус.
Арабские путешественники, вероятно, пересекали Урал, но их сочинения Европе были неведомы.
Через две тысячи лет после Аристея, в 1517 году поляк Матвей Меховский издал в Кракове «Трактат о двух Сарматиях», в котором утверждал, что Рифейских и Гиперборейских гор «в природе нет». Правда, сам он в Сарматиях не бывал, а сведения брал у русских пленных.
Через год австрийский император Максимилиан I, который не чурался наук, отправил в Москву посольство с итальянцами Франческо Да Колло и Антонио де Конти. Император поручил итальянцам выведать правду про горы. И Да Колло встретился с людьми, которые рассказали ему про горы в области Югра, на вершине которых «царит вечный день».
На обратном пути из Москвы Да Колло встретился с Меховским и внушил ему, что горы все-таки есть.
Однако кривотолки о горах Московии продолжались еще много лет, до 1549 года, когда вышла в свет книга австрийского дипломата Сигизмунда Герберштейна «Записки о московитских делах». Пользуясь русским дорожником[9], автор привел наиболее достоверные сведения о горах к востоку от Печоры, вершины которых «лишены всякого леса и почти даже травы».
Логично, что Европа свое знакомство с Уралом начала с его северной оконечности – так осваивали Камень русские люди. Что касается Южного Урала, то не только Европе, но и самой Руси он был неизвестен вплоть до 1555 года, когда башкирские племена приняли русское подданство.
До братьев Строгановых, до Ермака Урал был для Европы белым пятном. Зато позднее он «вошел в моду». Его изучали немцы П. Паллас, И. Менге, А. Гумбольдт, Э. Эверсманн, Г. Розе, швед И. Фальк, англичанин Р. Мурчисон, венгр А. Регули, француз Э. Вернейль, швейцарец О. Клер, датчанин Ф. Брант, грек Х. Барданес и другие. Многие из них остались в России, посвятив себя изучению необъятных просторов Урала и Сибири. «Я счастлив, – писал Г. Розе, – что побывал в этих замечательных местах».
Некто Аристей однажды (за шесть веков до нашей эры) вдруг исчез из своего города и появился в нем через семь лет. Где-то скитался. У исседонов[8] будто бы бывал. А где обитали исседоны, никто толком не знал. Допустимо, что где-то в Предуралье. От поэмы, которую Аристей написал по возвращении, сохранился только отрывок, который ничего не объясняет.
Позже Геродот, Птоломей и другие называли предполагаемые горы то Рифейскими, то Гиперборейскими, то Новоросскими, то Иманус.
Арабские путешественники, вероятно, пересекали Урал, но их сочинения Европе были неведомы.
Через две тысячи лет после Аристея, в 1517 году поляк Матвей Меховский издал в Кракове «Трактат о двух Сарматиях», в котором утверждал, что Рифейских и Гиперборейских гор «в природе нет». Правда, сам он в Сарматиях не бывал, а сведения брал у русских пленных.
Через год австрийский император Максимилиан I, который не чурался наук, отправил в Москву посольство с итальянцами Франческо Да Колло и Антонио де Конти. Император поручил итальянцам выведать правду про горы. И Да Колло встретился с людьми, которые рассказали ему про горы в области Югра, на вершине которых «царит вечный день».
На обратном пути из Москвы Да Колло встретился с Меховским и внушил ему, что горы все-таки есть.
Однако кривотолки о горах Московии продолжались еще много лет, до 1549 года, когда вышла в свет книга австрийского дипломата Сигизмунда Герберштейна «Записки о московитских делах». Пользуясь русским дорожником[9], автор привел наиболее достоверные сведения о горах к востоку от Печоры, вершины которых «лишены всякого леса и почти даже травы».
Логично, что Европа свое знакомство с Уралом начала с его северной оконечности – так осваивали Камень русские люди. Что касается Южного Урала, то не только Европе, но и самой Руси он был неизвестен вплоть до 1555 года, когда башкирские племена приняли русское подданство.
До братьев Строгановых, до Ермака Урал был для Европы белым пятном. Зато позднее он «вошел в моду». Его изучали немцы П. Паллас, И. Менге, А. Гумбольдт, Э. Эверсманн, Г. Розе, швед И. Фальк, англичанин Р. Мурчисон, венгр А. Регули, француз Э. Вернейль, швейцарец О. Клер, датчанин Ф. Брант, грек Х. Барданес и другие. Многие из них остались в России, посвятив себя изучению необъятных просторов Урала и Сибири. «Я счастлив, – писал Г. Розе, – что побывал в этих замечательных местах».
Первый губернатор
Иван Иванович Неплюев, первый губернатор Оренбургской губернии, вступил в должность в 1742 году (и было ему тогда уже под пятьдесят). Владения его были столь же огромны, сколь и пустынны. Они раскинулись по обе стороны реки Урал от ее горного истока до знойного каспийского устья. Столицы, Оренбурга, не было. Ее предстояло построить. Минуло всего шесть лет после закладки Челябы. Еще несколько крепостей потеряно ютились тут и там. Ни Златоуста, ни Троицка, ни Миасса, ни Кыштыма, ни Сатки, ни тем более Магнитогорска – никаких городов.