Страница:
Михаил Саввич Фонотов
Родная старина
Очерки истории Южного Урала
Родная старина Михаила Фонотова (об этой книге и ее авторе)
Если спросить жителей Челябинской области где-нибудь в Москве, на Черном море или в Египте, уже почти что родном для русского отдыхающего, а чем интересно то место, откуда они прибыли, то они, рассказывая о нашем крае, вполне возможно не вспомнив об авторе, перескажут то, что написал М. С. Фонотов.
И я бы не стал этому сильно удивляться. Потому что Михаил Фонотов прежде всего популяризатор, человек, непосредственно обращающийся через газету и свои книжки к самой широкой читательской аудитории. Он далек от «птичьего» наукообразного языка, от актуальных тем, имеющих «большое народнохозяйственное значение», от декларированного добросовестного и всеобъемлющего восстановления исторической правды и много еще от чего. У него другая задача – доступно объяснить местному обывателю, кто он и что он: где живет, кто жил здесь до него, чем интересна природа и история Южного Урала… И объяснить не скучно и нудно, а ярко и «вкусно». Чтобы прочитав о чем-нибудь, для себя не первоочередном и далеком, его читатель запомнил прочитанное на всю жизнь и захотел узнать про это еще что-либо.
Фонотов не географ, не историк, не краевед, по профессии он – журналист, а по сути своей писатель. Это чувствуется по художественному подходу к используемой им информации, по тому, как он строит свои тексты, по языку, который изобилует парадоксальными, яркими фразами («Гумбейка – река мамонтов», «яшма старше Уральских гор»). Читая написанное им, порой чувствуешь, как автор, перебирая слова словно чётки, любуется ими. И вслед за ним испытываешь от этих слов удовольствие. Порой же ловишь себя на мысли, что автором каких-то фраз Фонотова вполне мог быть писатель – путешественник XIX века, например Даниил Мордовцев. Как вам, например, такая фраза: «В этих местах Урал живописен по-своему. Здесь он еще не проникся хребтовой суровостью и поднебесной скалистостью»?
Михаил Фонотов много читает и путешествует, это и есть главный источник его произведений. Для него публикуемые материалы – часть его личной жизни, поэтому в них живет то, что ему дорого и что он любит. Он не боится поделиться с читателями строчками из своего любимого поэта Василия Федорова или упомянуть того, с кем совершил то или иное путешествие. И люди это ценят, потому что Михаил Фонотов говорит с ними просто и доверительно, а это в наш «холодный» век дорогого стоит.
Сегодня Михаил Фонотов – востребованный и популярный автор, признанный как читателями, так и собратьями по цеху (республиканская награда «Золотое перо России» о чем-то говорит). В чем же причина его успеха? Наверное, в следующем: Фонотов любит жизнь (отсюда спокойный, позитивный тон повествования) и умеет удивляться (поэтому его тексты ярки и оригинальны). А удивляясь, он удивляет и нас. Не верите? Прочитайте и убедитесь в этом сами.
Владимир Боже историк
Часть 1. Очень давно
Черепок из «бронзы»
У деревушки Горки, южнее райцентра Уйское, река Уй, по своему речному обыкновению, выгибает очередную петлю, внутри которой оставляет ровную, как стол, дернистую площадку. С трех сторон ее огораживает река, а густые кусты по берегу заслоняют от ветров и дурного глаза. Площадка как бы приглашает тут остановиться, остаться, поселиться.
У археологов есть такое допущение: если какое-то место нравится нам, людям ХХI века, то очень вероятно, что оно когда-то могло приглядеться и нашим предкам, даже и далеким. Потому что в нас многое – от них. Сколько бы лет ни прошло, они такие же, как мы. Мы – люди, и они – люди. Конечно, мы теперь такие-сякие, знаем, почему гремит гром и сверкает молния, а они принимали грозу, как угрозу рассерженного небесного правителя, но корни у нас и у них – людские.
Археолог Владимир Иванович Юрин так и предположил: на этой уютной площадке в речной излучине, возможно, «притаилось» поселение первобытных людей. Доказательства? Их даст река.
Известно, что всякая река «движется» не только вдоль своего течения, но и поперек. Значит, подмывая свой высокий левый берег и, метр за метром, всю площадку, река Уй должна выявлять какие-то предметы, «припрятанные» в слое грунта. Археолог без долгих раздумий направился к берегу. И я – тоже, хотя и без всякой надежды что-то найти.
Берег Уя довольно высокий и крутой, сверху – черный слой чернозема, пронизанного корешками, ниже – желтоватая глина, тоже не без корешков. Я пригляделся – ничего, прошел дальше, скользя по глине, – ничего, ковырнул палочкой – ничего. Так я прошел несколько метров, обшаривая глазами глинистую вертикаль. А это что? Камушек торчит? Я ковырнул – да, вроде камушек. Плоский. С легким изгибом. Я стряхнул глину – черепок. Протер его пальцем – какие-то черточки. Один край ровный, утолщенный и округленный. Понятно, это венчик горшка. Ниже венчика – линии, вроде зигзагом. И короткие черточки – когда глина была мягкой, ее продавили палочкой, вдавлина так и осталась: с одного конца тупая, а со второго – острая. Еще ниже широкие горизонтальные линии, три желобка пояском.
Однако, спросил я сам себя, что произошло сейчас? Я поднял голову кверху – рыхлые облака равнодушно висели надо мной. Им до меня дела не было. Я опустил голову – темная осенняя вода торопилась течь, будто ее гнали. Меня она знать не знала. Где я? В каком времени? Ведь что-то произошло! Я не сразу это осознал, но когда осознал, – застыл в оцепенении: только что я прикоснулся к бронзовому веку. Через четыре тысячи лет, а то и больше, в коротком замыкании встретились два времени. И два человека. Может быть, и тогда равнодушно висели рыхлые облака и так же торопилась река, а кто-то стоял на берегу. Как я…
О, Господи, как все в нашем мире устроено! Глиняный черепок, оказывается, – весточка из бронзового века. Письмо! Из рук в руки. Его можно прочесть. И кое-что узнать о далеких, умопомрачительно давно ушедших людях. Да разве мало только то и узнать, что они – были? Думали ли они, что будем мы? Что обыкновенный горшок, в котором, наверное, варили кашу или какую-нибудь похлебку, станет письмом в будущее? Этот черепок будто пролетел через тысячелетия – такой же, как был, со всеми своими линиями, крапинками и сколами. Только потемнел, впитал в себя черноту времени. Где-то здесь, в глине под черноземом, наверное, лежат остальные осколки, из которых можно склеить весь горшок…
Никто на белом свете не заметил, что 15 октября 2008 года, в 14 часов 25 минут (время зафиксировано моим фотоаппаратом), на берегу реки Уй, у деревеньки Горки, – что-то произошло. Только я знаю, что здесь случилось чудесное явление – явление человека из бронзового века человеку века ХХI-го.
Может быть, мне достался черепок от горшка, вылепленного теплыми руками красавицы из бронзового века… А вообще-то, не так это и далеко – четыре тысячи лет…
У археологов есть такое допущение: если какое-то место нравится нам, людям ХХI века, то очень вероятно, что оно когда-то могло приглядеться и нашим предкам, даже и далеким. Потому что в нас многое – от них. Сколько бы лет ни прошло, они такие же, как мы. Мы – люди, и они – люди. Конечно, мы теперь такие-сякие, знаем, почему гремит гром и сверкает молния, а они принимали грозу, как угрозу рассерженного небесного правителя, но корни у нас и у них – людские.
Археолог Владимир Иванович Юрин так и предположил: на этой уютной площадке в речной излучине, возможно, «притаилось» поселение первобытных людей. Доказательства? Их даст река.
Известно, что всякая река «движется» не только вдоль своего течения, но и поперек. Значит, подмывая свой высокий левый берег и, метр за метром, всю площадку, река Уй должна выявлять какие-то предметы, «припрятанные» в слое грунта. Археолог без долгих раздумий направился к берегу. И я – тоже, хотя и без всякой надежды что-то найти.
Берег Уя довольно высокий и крутой, сверху – черный слой чернозема, пронизанного корешками, ниже – желтоватая глина, тоже не без корешков. Я пригляделся – ничего, прошел дальше, скользя по глине, – ничего, ковырнул палочкой – ничего. Так я прошел несколько метров, обшаривая глазами глинистую вертикаль. А это что? Камушек торчит? Я ковырнул – да, вроде камушек. Плоский. С легким изгибом. Я стряхнул глину – черепок. Протер его пальцем – какие-то черточки. Один край ровный, утолщенный и округленный. Понятно, это венчик горшка. Ниже венчика – линии, вроде зигзагом. И короткие черточки – когда глина была мягкой, ее продавили палочкой, вдавлина так и осталась: с одного конца тупая, а со второго – острая. Еще ниже широкие горизонтальные линии, три желобка пояском.
Однако, спросил я сам себя, что произошло сейчас? Я поднял голову кверху – рыхлые облака равнодушно висели надо мной. Им до меня дела не было. Я опустил голову – темная осенняя вода торопилась течь, будто ее гнали. Меня она знать не знала. Где я? В каком времени? Ведь что-то произошло! Я не сразу это осознал, но когда осознал, – застыл в оцепенении: только что я прикоснулся к бронзовому веку. Через четыре тысячи лет, а то и больше, в коротком замыкании встретились два времени. И два человека. Может быть, и тогда равнодушно висели рыхлые облака и так же торопилась река, а кто-то стоял на берегу. Как я…
О, Господи, как все в нашем мире устроено! Глиняный черепок, оказывается, – весточка из бронзового века. Письмо! Из рук в руки. Его можно прочесть. И кое-что узнать о далеких, умопомрачительно давно ушедших людях. Да разве мало только то и узнать, что они – были? Думали ли они, что будем мы? Что обыкновенный горшок, в котором, наверное, варили кашу или какую-нибудь похлебку, станет письмом в будущее? Этот черепок будто пролетел через тысячелетия – такой же, как был, со всеми своими линиями, крапинками и сколами. Только потемнел, впитал в себя черноту времени. Где-то здесь, в глине под черноземом, наверное, лежат остальные осколки, из которых можно склеить весь горшок…
Никто на белом свете не заметил, что 15 октября 2008 года, в 14 часов 25 минут (время зафиксировано моим фотоаппаратом), на берегу реки Уй, у деревеньки Горки, – что-то произошло. Только я знаю, что здесь случилось чудесное явление – явление человека из бронзового века человеку века ХХI-го.
Может быть, мне достался черепок от горшка, вылепленного теплыми руками красавицы из бронзового века… А вообще-то, не так это и далеко – четыре тысячи лет…
Гора по имени Карандаш
Есть у нас на Южном Урале одна река и одна гора, которые древнее самой глубокой древности. Гора называется Карандаш, а река – Изранда. О них мало кто знает даже в Кусинском районе, где они расположены. Для очень многих секрет и то, что сопка Карандаш сложена такими каменными глыбами – точнее, такой породой, название которой дала соседняя река Изранда. И совсем уж неожиданность, что на Южном Урале нет ничего древнее, чем эта порода – израндит.
Судите сами. Возраст планеты, на которой мы живем, – 4,5 миллиарда лет, а израндит чуть-чуть моложе, ему 4,2 миллиарда лет. Таких пород не только на Южном Урале, но и на всей Земле очень мало. Разве что на дне океана ученые обнаружили ровесников нашего израндита.
Неизвестно, кто и почему дал горе имя Карандаш. Может быть, потому, что израндит – темный, почти черный, вроде графита, из которого вытачивают карандашные стержни. А может быть, он почернел от времени.
До Карандаша мы добирались не иначе, как на вездеходе «Урал». Он затерялся в таежном лесу, в глухомани, в местности, о которых говорят, что это – медвежий угол. И в самом деле, когда мы поднимались на гору, где-то на середине ее высоты обнаружили медвежью лёжку. Мы не знали, куда отправился медведь после отдыха – вниз, к подножию горы, или вверх, к ее вершине. Если вверх, то мы могли встретиться с ним на узкой тропе. К счастью, мы все-таки с медведем разминулись.
С вершины Карандаша на все четыре стороны открывается зеленое море лесов. Внизу кружили птицы. Надо подняться на эту гору, чтобы представить редкую картину: на Земле не было ни деревьев, ни трав, ни птиц, ни медведей, никаких живых существ, даже бактерий, а израндит уже был. Он – свидетель всей истории человечества.
Судите сами. Возраст планеты, на которой мы живем, – 4,5 миллиарда лет, а израндит чуть-чуть моложе, ему 4,2 миллиарда лет. Таких пород не только на Южном Урале, но и на всей Земле очень мало. Разве что на дне океана ученые обнаружили ровесников нашего израндита.
Неизвестно, кто и почему дал горе имя Карандаш. Может быть, потому, что израндит – темный, почти черный, вроде графита, из которого вытачивают карандашные стержни. А может быть, он почернел от времени.
До Карандаша мы добирались не иначе, как на вездеходе «Урал». Он затерялся в таежном лесу, в глухомани, в местности, о которых говорят, что это – медвежий угол. И в самом деле, когда мы поднимались на гору, где-то на середине ее высоты обнаружили медвежью лёжку. Мы не знали, куда отправился медведь после отдыха – вниз, к подножию горы, или вверх, к ее вершине. Если вверх, то мы могли встретиться с ним на узкой тропе. К счастью, мы все-таки с медведем разминулись.
С вершины Карандаша на все четыре стороны открывается зеленое море лесов. Внизу кружили птицы. Надо подняться на эту гору, чтобы представить редкую картину: на Земле не было ни деревьев, ни трав, ни птиц, ни медведей, никаких живых существ, даже бактерий, а израндит уже был. Он – свидетель всей истории человечества.
Глаза из космоса
И видел я
Незримое доселе:
Над головой моей издалека,
Похожие на древних птиц,
Летели
Напуганные чем-то облака.
Это написал хороший русский поэт Василий Федоров. Его земная поэзия была пронизана космическим чувством пространства и времени. Расширяя сферу вокруг себя – дом, город, край, страна, планета, – человек неизбежно поднимается в высоты космоса и опускается в глубины эпох и эр. Сладкий и грустный соблазн преследует нас: увидеть акт творенья от самого-самого начала до собственного мгновенья.
А по земле,
Неся с собой прохладу,
Хлеба и травы делая темней,
Еще тревожней пробегало стадо,
Причудливое стадо
Их теней.
У каждого, конечно, был случай увидеть это – как бегут по земле тени облаков. Надо стоять где-то на возвышении, имея перед собой обширную долину, солнечный день и кучевые облака на небе. Аж дух захватывает, когда видишь, как бегут тени по необитаемой земле.
Казалось,
Не был мир еще распознан
И, смутный,
Ждал рожденья моего,
Казалось, был он только-только создан
И я свидетель
Первых дней его.
Казалось, все, что есть под небесами,
Я должен был
Обжить и обогреть…
Как хорошо
Однажды посмотреть
На старый мир
Такими вот глазами!
Хорошо. А почему? Не знаю.
Гумбейка – река мамонтов
Сказать, что в наших краях когда-то жили мамонты – никакая не новость. У нас музей не музей, если в нем нет костей мамонта. В музее села Остроленка (это Нагайбакский район) – несколько витрин с костями мамонта. Мы вышли из музея, спустились к реке Гумбейке, походили вдоль берегов, и через полчаса археолог В. И. Юрин принес три кости. Оказалось – ребро мамонта.
Люди в Остроленке заняты своими делами – возятся у тракторов, пашут землю, косят травы, доят коров… А в сельском музее, за стеклом, – огромный позвонок мамонта. Что сельчанам мамонты? В животноводстве они не пригодятся. Пахать на них землю не придется. Ничего с них – и шерсти клок – не взять.
Разве что выйти к мосту, прислониться к перилам, окинуть взглядом долину реки и представить: когда-то на Гумбейке жили мамонты. Их, может быть, было много. Стада. Иначе откуда бы столько костей? Наверное, мамонтам здесь нравилось. Что-то их привлекало.
Гумбейка – река мамонтов?
А что, Гумбейка – хорошая река. Тем хороша, что степная. Мы ехали вдоль нее от Касселя до Остроленки. Она рядом, а не видно ее. Берег с берегом сомкнулись – и сомкнулась степь. Такие они, степные реки. Идешь, идешь – впереди только травяная равнина, и вдруг, откуда ни возьмись, – река у ног. Только и успеешь тормознуть. Степной сюрприз.
Было время, когда люди жили среди мамонтов. У археологов есть доказательства того, что Гумбейку, весь ее бассейн, люди облюбовали с древних эпох. Сначала они, наверное, жили с мамонтами, а потом – без них. Мамонты-великаны, как ни странно, вымерли, а люди-малютки, как ни странно, – выжили. А до них, еще в триасе или уже в юре[1], исчезли гиганты-динозавры. Что касается гибели всяких «завров», то о причинах остается только гадать – слишком далеко они от нас. На сто миллионов лет, не меньше. А мамонты? Можно сказать, соседи по эпохе. Жить бы им и жить. Великолепно приспособились к холодам, обросли шерстью, занавесили себя длинной – до земли – ее бахромой.
Ученый-англичанин Ричард Довкинс, чтобы наглядно показать всю историю человечества, использовал расстояние от своего галстука до конца вытянутой руки. Это расстояние он разделил на отрезки. От галстука до плеча – на земле никакой жизни. От плеча до локтя – время возникновения живых клеток. От локтя до середины предплечья – миллионы лет, когда образовались многоклеточные организмы. У самой кисти – появились динозавры. Длина ладони до пальцев – на земле млекопитающие. У корня ногтя – гуманоиды. На плоскости ногтя (среднего пальца, самого длинного) – первобытные люди (с мамонтами). А вся письменная история человечества, с вавилонянами, египтянами, китайцами, греками, римлянами, до наших дней – на выступе ногтя, который он, Ричард Довкинс, ежедневно счищает пилочкой.
Значит, если историю планеты разместить на вытянутой руке, то история человечества на ней займет только миллиметрик на кончике ногтя. Другими словами, если у человечества есть будущее, то оно только началось.
…На следующий день маршрут привел нас в Агаповку. Чуть к северу от впадения Гумбейки в Урал. Нас интересовал Красный яр. Здесь Урал на вершине длинной петли вымыл высокий берег, красный от глины. Уже на закате мы прошли внизу яра, по каменистой кромке берега, где до нас не раз находили кости мамонта. Был ли у нас шанс на удачу – так, с наскоку? Если и был, то один из ста. И, к своему удивлению, на наших глазах Юрин среди сырых булыжников различил что-то необычное, извлек: не камень, а, как оказалось, большая кость мамонта.
– У нас в области, – сказал мне позднее Владимир Иванович, – я насчитал уже более трехсот точек, где найдена мамонтовая фауна. Но это, конечно, далеко не все.
Мамонты были в нашей истории. Я этим доволен. Не знаю, почему.
Люди в Остроленке заняты своими делами – возятся у тракторов, пашут землю, косят травы, доят коров… А в сельском музее, за стеклом, – огромный позвонок мамонта. Что сельчанам мамонты? В животноводстве они не пригодятся. Пахать на них землю не придется. Ничего с них – и шерсти клок – не взять.
Разве что выйти к мосту, прислониться к перилам, окинуть взглядом долину реки и представить: когда-то на Гумбейке жили мамонты. Их, может быть, было много. Стада. Иначе откуда бы столько костей? Наверное, мамонтам здесь нравилось. Что-то их привлекало.
Гумбейка – река мамонтов?
А что, Гумбейка – хорошая река. Тем хороша, что степная. Мы ехали вдоль нее от Касселя до Остроленки. Она рядом, а не видно ее. Берег с берегом сомкнулись – и сомкнулась степь. Такие они, степные реки. Идешь, идешь – впереди только травяная равнина, и вдруг, откуда ни возьмись, – река у ног. Только и успеешь тормознуть. Степной сюрприз.
Было время, когда люди жили среди мамонтов. У археологов есть доказательства того, что Гумбейку, весь ее бассейн, люди облюбовали с древних эпох. Сначала они, наверное, жили с мамонтами, а потом – без них. Мамонты-великаны, как ни странно, вымерли, а люди-малютки, как ни странно, – выжили. А до них, еще в триасе или уже в юре[1], исчезли гиганты-динозавры. Что касается гибели всяких «завров», то о причинах остается только гадать – слишком далеко они от нас. На сто миллионов лет, не меньше. А мамонты? Можно сказать, соседи по эпохе. Жить бы им и жить. Великолепно приспособились к холодам, обросли шерстью, занавесили себя длинной – до земли – ее бахромой.
Ученый-англичанин Ричард Довкинс, чтобы наглядно показать всю историю человечества, использовал расстояние от своего галстука до конца вытянутой руки. Это расстояние он разделил на отрезки. От галстука до плеча – на земле никакой жизни. От плеча до локтя – время возникновения живых клеток. От локтя до середины предплечья – миллионы лет, когда образовались многоклеточные организмы. У самой кисти – появились динозавры. Длина ладони до пальцев – на земле млекопитающие. У корня ногтя – гуманоиды. На плоскости ногтя (среднего пальца, самого длинного) – первобытные люди (с мамонтами). А вся письменная история человечества, с вавилонянами, египтянами, китайцами, греками, римлянами, до наших дней – на выступе ногтя, который он, Ричард Довкинс, ежедневно счищает пилочкой.
Значит, если историю планеты разместить на вытянутой руке, то история человечества на ней займет только миллиметрик на кончике ногтя. Другими словами, если у человечества есть будущее, то оно только началось.
…На следующий день маршрут привел нас в Агаповку. Чуть к северу от впадения Гумбейки в Урал. Нас интересовал Красный яр. Здесь Урал на вершине длинной петли вымыл высокий берег, красный от глины. Уже на закате мы прошли внизу яра, по каменистой кромке берега, где до нас не раз находили кости мамонта. Был ли у нас шанс на удачу – так, с наскоку? Если и был, то один из ста. И, к своему удивлению, на наших глазах Юрин среди сырых булыжников различил что-то необычное, извлек: не камень, а, как оказалось, большая кость мамонта.
– У нас в области, – сказал мне позднее Владимир Иванович, – я насчитал уже более трехсот точек, где найдена мамонтовая фауна. Но это, конечно, далеко не все.
Мамонты были в нашей истории. Я этим доволен. Не знаю, почему.
Восхождение яшмы
Спросите у геолога про яшму, и он наверняка вспомнит про мулдакаевскую, аушкульскую, калканскую и многие другие яшмы из знаменитого Яшмового пояса Урала…
Мулдакаево? Аушкуль? Калкан? Это же рядом, каких-нибудь полторы сотни километров, в верховьях Миасса. Правда, это уже территория Башкортостана, но горы, реки и недра не признают границ.
Как не съездить? Едем!
Яшма старше Урала. Она родилась на дне девонского моря[2], из кремнистых илов, которые заливались огненными лавами, сдавливались и вздыбливались тектоникой, каменели, чтобы в конце превращений стать, к услугам человека, прекрасным минералом.
На срезе яшма очень красива. Знатоки говорят, что нет такого цвета и такого оттенка, который не запечатлела бы яшма. Только синий цвет обнаруживает она очень редко. Гораздая на декор и колорит, она и художница увлеченная, ее кисти принадлежат так называемые пейзажные яшмы. Причем краски ее пейзажей не тускнеют никогда.
По твердости яшма уступает только топазу, корунду и алмазу. При этом она довольно легко скалывается пластинами, края которых часто остры без заточки. Нашим далеким предкам в каменном веке яшма сначала «подбрасывала» готовые лезвия, а потом надоумила скалывать с найденных камней (нуклеусов) острые пластины.
Человек познал яшму сто тысяч лет назад и дружил с ней много дольше, чем с бронзой и железом. Наткнувшись на яшмовое месторождение, люди запасались ценным камнем, растаскивая его по всей ойкумене[3]. С яшмы-то, с яшмовых инструментов и яшмовых орудий труда, может быть, и началась наша цивилизация. Но ее великая «производственная» роль нами почти забыта. Теперь яшма для нас «всего лишь» красивый на срезе камень. Из сферы производства она переместилась в сферу искусства.
Запасы яшмы велики, но не сказать, что она встречается на каждом шагу. Одним из самых богатых «владельцев» яшмы является Южный Урал. Всему просвещенному миру известен Яшмовый пояс Урала, который начинается южнее города Миасса, в верховьях реки Миасс, и узкой полосой тянется к Магнитогорску, Орску и еще южнее на сотни верст.
Впрочем, если яшма и залегает сплошным поясом, то, может быть, на глубине, а на поверхности в разных местах выпирает из недр глыбами и скалами. Мулдакаевское месторождение – одно из северных.
К яшмовым валунам под распускающимися березами нас привел старожил Мулдакаево Ирек Садыкович Исаев. Мы сразу обратили внимание на то, что тут и там вокруг глыб валяются изорванные тросы. И догадались: не один охотник увезти яшмовый монолит потерпел тут крах – валуны не поднять на тросах. Но с тех пор, как мастер Екатеринбургской гранильной фабрики Г. В. Шалимов в 1896 году отыскал эту яшму, отсюда немало ее было увезено – с разрешением и без него.
Аушкуль – это озеро, а при нем гора и деревня. И рядом – карьер. Яшма здесь другая, палевая, не то желтая, не то оранжевая. Лучше меня о ней скажет академик Ферсман, побывавший и на Аушкуле: «Здесь также разрабатывался особый вид яшмы – знаменитая палевая (цвета старой слоновой кости) яшма с черными и бурыми веточками марганцевых и железистых дендритов». В Эрмитаже хранится очень эффектная ваза из аушкульского камня.
Еще более выразительна яшма калканская. Калкан – озеро и гора – еще одно звено яшмового браслета. Он недалеко от Аушкуля, южнее. Эрмитаж хранит несколько шедевров, выточенных из калканской яшмы. Что характерно, цветом, серо-зеленым, этот минерал не очень удался, но полировка преображает его. Она обнаруживает переливы болотных, зеленовато-стальных, серых тонов разной насыщенности с чуть приметной облачностью. Еще более поражает зеркальный блеск полировки, которая принимает, «впитывает» и отражает цвета интерьера. Именно этим эффектом поражает широкая плоская чаша, изготовленная на Екатеринбургской гранильной фабрике в 1851 году. Работа над ней продолжалась почти тридцать лет. Некоторые мастера отдали ей двадцать пять лет жизни. Директор фабрики писал, что «никогда и нигде подобного изделия приготовлено не было». Тело и ножка чаши покрыты рельефными листьями аканта и винограда. Трудно поверить, что они вырезаны в камне. В Эрмитаже хранится и торшер из калканской яшмы. На нем гравировка: «Екатеринбург. Работою начата в 1848 году, кончена 1858-м. Мастер Г. Налимов». (Гаврила Налимов – потомственный камнерез, один из мастеров фабрики).
Уже давно яшма служит не пользе, а роскошной и вечной красоте. Прекрасная «карьера», завидное восхождение.
Мулдакаево? Аушкуль? Калкан? Это же рядом, каких-нибудь полторы сотни километров, в верховьях Миасса. Правда, это уже территория Башкортостана, но горы, реки и недра не признают границ.
Как не съездить? Едем!
Яшма старше Урала. Она родилась на дне девонского моря[2], из кремнистых илов, которые заливались огненными лавами, сдавливались и вздыбливались тектоникой, каменели, чтобы в конце превращений стать, к услугам человека, прекрасным минералом.
На срезе яшма очень красива. Знатоки говорят, что нет такого цвета и такого оттенка, который не запечатлела бы яшма. Только синий цвет обнаруживает она очень редко. Гораздая на декор и колорит, она и художница увлеченная, ее кисти принадлежат так называемые пейзажные яшмы. Причем краски ее пейзажей не тускнеют никогда.
По твердости яшма уступает только топазу, корунду и алмазу. При этом она довольно легко скалывается пластинами, края которых часто остры без заточки. Нашим далеким предкам в каменном веке яшма сначала «подбрасывала» готовые лезвия, а потом надоумила скалывать с найденных камней (нуклеусов) острые пластины.
Человек познал яшму сто тысяч лет назад и дружил с ней много дольше, чем с бронзой и железом. Наткнувшись на яшмовое месторождение, люди запасались ценным камнем, растаскивая его по всей ойкумене[3]. С яшмы-то, с яшмовых инструментов и яшмовых орудий труда, может быть, и началась наша цивилизация. Но ее великая «производственная» роль нами почти забыта. Теперь яшма для нас «всего лишь» красивый на срезе камень. Из сферы производства она переместилась в сферу искусства.
Запасы яшмы велики, но не сказать, что она встречается на каждом шагу. Одним из самых богатых «владельцев» яшмы является Южный Урал. Всему просвещенному миру известен Яшмовый пояс Урала, который начинается южнее города Миасса, в верховьях реки Миасс, и узкой полосой тянется к Магнитогорску, Орску и еще южнее на сотни верст.
Впрочем, если яшма и залегает сплошным поясом, то, может быть, на глубине, а на поверхности в разных местах выпирает из недр глыбами и скалами. Мулдакаевское месторождение – одно из северных.
К яшмовым валунам под распускающимися березами нас привел старожил Мулдакаево Ирек Садыкович Исаев. Мы сразу обратили внимание на то, что тут и там вокруг глыб валяются изорванные тросы. И догадались: не один охотник увезти яшмовый монолит потерпел тут крах – валуны не поднять на тросах. Но с тех пор, как мастер Екатеринбургской гранильной фабрики Г. В. Шалимов в 1896 году отыскал эту яшму, отсюда немало ее было увезено – с разрешением и без него.
Аушкуль – это озеро, а при нем гора и деревня. И рядом – карьер. Яшма здесь другая, палевая, не то желтая, не то оранжевая. Лучше меня о ней скажет академик Ферсман, побывавший и на Аушкуле: «Здесь также разрабатывался особый вид яшмы – знаменитая палевая (цвета старой слоновой кости) яшма с черными и бурыми веточками марганцевых и железистых дендритов». В Эрмитаже хранится очень эффектная ваза из аушкульского камня.
Еще более выразительна яшма калканская. Калкан – озеро и гора – еще одно звено яшмового браслета. Он недалеко от Аушкуля, южнее. Эрмитаж хранит несколько шедевров, выточенных из калканской яшмы. Что характерно, цветом, серо-зеленым, этот минерал не очень удался, но полировка преображает его. Она обнаруживает переливы болотных, зеленовато-стальных, серых тонов разной насыщенности с чуть приметной облачностью. Еще более поражает зеркальный блеск полировки, которая принимает, «впитывает» и отражает цвета интерьера. Именно этим эффектом поражает широкая плоская чаша, изготовленная на Екатеринбургской гранильной фабрике в 1851 году. Работа над ней продолжалась почти тридцать лет. Некоторые мастера отдали ей двадцать пять лет жизни. Директор фабрики писал, что «никогда и нигде подобного изделия приготовлено не было». Тело и ножка чаши покрыты рельефными листьями аканта и винограда. Трудно поверить, что они вырезаны в камне. В Эрмитаже хранится и торшер из калканской яшмы. На нем гравировка: «Екатеринбург. Работою начата в 1848 году, кончена 1858-м. Мастер Г. Налимов». (Гаврила Налимов – потомственный камнерез, один из мастеров фабрики).
Уже давно яшма служит не пользе, а роскошной и вечной красоте. Прекрасная «карьера», завидное восхождение.
Глина – всегда и везде
Если по науке, то «под глиной надо понимать землистую минеральную массу, способную с водою создавать пластичное тело, которое после обжига принимает твердость камня».
Короче, глина – это горные породы тонкого помола, размер частиц не более 0,01 мм. Желательно, чтобы глина была однородной, спекаемой, химически инертной. Чтобы, наконец, имела приятный цвет после обжига.
Известно, что глина бывает жирной и тощей – в зависимости от примеси песка.
Глина – целая наука, одна из древнейших. Многое из этой науки цивилизация упустила, забыла, потеряла…
Глиняных карьеров в Челябинске с десяток. У деревни Казанцево, на выезде из города, слева от Свердловского тракта. Месторождение «Мельничный тупик» – у поселка Миасский. Северо-Круглянское месторождение – по дороге на аэропорт, у озера Круглое. Бабушкинское – на северо-западе, у кирпичного завода № 2. (Запасы не выбраны, часть глины осталась под садом). Несколько месторождений – Васильевское, у керамзавода, у кирпичного завода № 1, Першинское, Синеглазовское – уже закрыты, иные застроены – и следа не осталось.
На территории Челябинска и в окрестностях при желании можно найти небольшие линзы и гнезда огнеупорной глины (у керамзавода, рядом с Шаголом), а также каолиновые глины (под заводами севернее Першино).
Иногда глина так жирна, что… Да, в голодные годы люди ели глину. И не только в голодные. В Африке живут геофаги, племена, у которых глина – лакомство. В Персии съедобную глину продавали на базарах. На Урале такую глину называли «глей». А в Сибири есть такое кушанье: смесь каолина и оленьего молока.
Кстати, чувствуете в слове «каолин» что-то китайское? Так и есть. В одной из провинций Китая глиняные холмы Као Лин дали название каолину.
Чтобы закончить тему, остается напомнить, что и нас, человеков, Бог создал из глины. Ничего более благородного не нашел. Вылепив Адама, он вдохнул в него душу, вместе с тем преобразив глину в человеческое тело. Наверное, поэтому мы и чувствуем в глине что-то «свое». По крайней мере, без нее человек не обходился никогда. И в наши дни не исчезли целители, проповедующие лечение глиной.
Короче, глина – это горные породы тонкого помола, размер частиц не более 0,01 мм. Желательно, чтобы глина была однородной, спекаемой, химически инертной. Чтобы, наконец, имела приятный цвет после обжига.
Известно, что глина бывает жирной и тощей – в зависимости от примеси песка.
Глина – целая наука, одна из древнейших. Многое из этой науки цивилизация упустила, забыла, потеряла…
Глиняных карьеров в Челябинске с десяток. У деревни Казанцево, на выезде из города, слева от Свердловского тракта. Месторождение «Мельничный тупик» – у поселка Миасский. Северо-Круглянское месторождение – по дороге на аэропорт, у озера Круглое. Бабушкинское – на северо-западе, у кирпичного завода № 2. (Запасы не выбраны, часть глины осталась под садом). Несколько месторождений – Васильевское, у керамзавода, у кирпичного завода № 1, Першинское, Синеглазовское – уже закрыты, иные застроены – и следа не осталось.
На территории Челябинска и в окрестностях при желании можно найти небольшие линзы и гнезда огнеупорной глины (у керамзавода, рядом с Шаголом), а также каолиновые глины (под заводами севернее Першино).
Иногда глина так жирна, что… Да, в голодные годы люди ели глину. И не только в голодные. В Африке живут геофаги, племена, у которых глина – лакомство. В Персии съедобную глину продавали на базарах. На Урале такую глину называли «глей». А в Сибири есть такое кушанье: смесь каолина и оленьего молока.
Кстати, чувствуете в слове «каолин» что-то китайское? Так и есть. В одной из провинций Китая глиняные холмы Као Лин дали название каолину.
Чтобы закончить тему, остается напомнить, что и нас, человеков, Бог создал из глины. Ничего более благородного не нашел. Вылепив Адама, он вдохнул в него душу, вместе с тем преобразив глину в человеческое тело. Наверное, поэтому мы и чувствуем в глине что-то «свое». По крайней мере, без нее человек не обходился никогда. И в наши дни не исчезли целители, проповедующие лечение глиной.
Волны жизни
В 1925 году, южнее поселка Смолино, на отмели (было сухое место, берег озера обнажился), в иле исследователь нашего края С. Н. Дурилин нашел много кремниевых ножичков, навертышей, скребков, пилок, лезвий. Однако самыми ценными в находке были не каменные инструменты, а обломки и осколки, оставшиеся при их изготовлении. Случай помог археологу открыть каменную мастерскую древних людей.
Эти люди оставили после себя курганы. У поселка Смолино, у поселка Сухомесово, у поселка Исаково – всюду опытный глаз отмечал курганы. С. Н. Дурилин: «Нет сомнения, что для всего Челябинского округа число курганов надо исчислять не сотнями, а тысячами. Это относится к курганам, существование которых сколько-нибудь поддается определению в данное время, огромное же число их распахано, изрезано дорогами, застроено человеческим жильем: так, например, значительная часть построек пос. Исаково стоит на курганах».
Что бы это значило: тысячи курганов? А одно значит: былое многолюдие. В век камня и бронзы Урал был густо заселен. Наши далекие предки жили тут долгие тысячелетия. Потом волна жизни откатилась, чтобы вернуться еще не однажды.
И три, и тридцать тысяч лет назад Урал знал людей, а люди знали Урал.
Есть век сине-зеленых водорослей – 3,5 млрд. лет.
Есть век гранита – 280 млн. лет.
Есть век динозавров – 200 млн. лет.
Есть век мамонта – 20 млн. лет.
И есть век человека – 1 млн. лет. В том числе осознанных – каких-нибудь десять тысяч лет.
Время от времени разгораются споры о том, кто «первее» заселил Урал. Например, башкиры доказывают, что они обитали здесь задолго до русских. Так оно и было. Но кто-то был и до башкир.
Когда первые русские поселенцы появились в этих краях, у них было ощущение необитаемости: на много верст кругом – ни деревни, ни хуторка. Дикая местность, нетронутый мир, царство предоставленной самой себе природы. Основатели Челябинска наверняка считали, что до них тут никто никогда оседло не обитал. О каменной мастерской на берегу Смолино они, конечно, не знали…
Эти люди оставили после себя курганы. У поселка Смолино, у поселка Сухомесово, у поселка Исаково – всюду опытный глаз отмечал курганы. С. Н. Дурилин: «Нет сомнения, что для всего Челябинского округа число курганов надо исчислять не сотнями, а тысячами. Это относится к курганам, существование которых сколько-нибудь поддается определению в данное время, огромное же число их распахано, изрезано дорогами, застроено человеческим жильем: так, например, значительная часть построек пос. Исаково стоит на курганах».
Что бы это значило: тысячи курганов? А одно значит: былое многолюдие. В век камня и бронзы Урал был густо заселен. Наши далекие предки жили тут долгие тысячелетия. Потом волна жизни откатилась, чтобы вернуться еще не однажды.
И три, и тридцать тысяч лет назад Урал знал людей, а люди знали Урал.
Есть век сине-зеленых водорослей – 3,5 млрд. лет.
Есть век гранита – 280 млн. лет.
Есть век динозавров – 200 млн. лет.
Есть век мамонта – 20 млн. лет.
И есть век человека – 1 млн. лет. В том числе осознанных – каких-нибудь десять тысяч лет.
Время от времени разгораются споры о том, кто «первее» заселил Урал. Например, башкиры доказывают, что они обитали здесь задолго до русских. Так оно и было. Но кто-то был и до башкир.
Когда первые русские поселенцы появились в этих краях, у них было ощущение необитаемости: на много верст кругом – ни деревни, ни хуторка. Дикая местность, нетронутый мир, царство предоставленной самой себе природы. Основатели Челябинска наверняка считали, что до них тут никто никогда оседло не обитал. О каменной мастерской на берегу Смолино они, конечно, не знали…
Верблюд из Ледникового периода
Осенью прошлого года археолог Владимир Юрин, переходя вброд речушку Нижний Тогузак у поселка Солнце Варненского района, поднял из мелкой воды черную кость. Не составляло труда определить, что кость черна от времени: она очень долго пролежала в земле. Но она таила в себе и другие сведения, сведения, которые мог извлечь из нее только специалист.
Оказывается, есть такие редкие ученые, которые по обломку кости могут сказать, какому животному она принадлежала. Более того, можно определить, как долго кость пролежала в грунте, то есть узнать, из каких давних времен это животное.
Один из таких специалистов – екатеринбургский палеозоолог П. Косинцев. Он-то и определил, что найденная археологом кость – верблюжья.
Лет сто назад у нас на Южном Урале верблюд никого бы не удивил. На ярмарки в Челябинск, Троицк или Верхнеуральск из далекой Средней Азии, из таких городов, как Хива, Самарканд или Бухара, одни за другими прибывали усталые караваны верблюдов, нагруженных тюками с товарами. Наши предки привыкли к верблюдам и сами отправлялись через пустыни в шумные восточные города. Первые два столетия нашей истории накрепко связаны с экзотичными, но в то же время привычными верблюдами. Не случайно, что и на гербе нашей области запечатлено это горбатое животное.
Однако здесь требуется уточнение: верблюд, определенный Косинцевым, как оказалось, жил не в ХVIII веке, а в Ледниковом периоде. То есть за тысячи лет до того, как на Южный Урал прибыли русские поселенцы. Получается, что верблюд с герба нашей области имеет более далеких предков, чем мы предполагали. А обнаружили мы это благодаря обломку кости, найденной в речке Нижний Тогузак.
Слово «палео» указывает на древность. В палеоколлекции В. Юрина кости не одного десятка животных, которые обитали в наших краях в древности – тысячи и десятки тысяч лет назад. Это – мамонт, носорог шерстистый, медведь пещерный, бизон, барсук, медведь бурый, заяц, кабан, свинья, горностай, суслик, лиса, крот, бобр, сурок, волк, куница, лось, овца, ласка, косуля, хорь, ондатра, собака, белка, выдра, северный, благородный и гигантский олени, летучая мышь, коза, тушканчик, хомяк, песец, архар, корсак, росомаха, летяга, а также кости птиц, рыб, мелких грызунов, амфибий. Большинство из них обитает в наших краях и поныне, но многие по разным причинам вымерли. Казалось бы, люди раз и навсегда о них забыли. Ан нет – современная наука «вытащила» их из забытья и даже показала нам, как они выглядели.
Оказывается, есть такие редкие ученые, которые по обломку кости могут сказать, какому животному она принадлежала. Более того, можно определить, как долго кость пролежала в грунте, то есть узнать, из каких давних времен это животное.
Один из таких специалистов – екатеринбургский палеозоолог П. Косинцев. Он-то и определил, что найденная археологом кость – верблюжья.
Лет сто назад у нас на Южном Урале верблюд никого бы не удивил. На ярмарки в Челябинск, Троицк или Верхнеуральск из далекой Средней Азии, из таких городов, как Хива, Самарканд или Бухара, одни за другими прибывали усталые караваны верблюдов, нагруженных тюками с товарами. Наши предки привыкли к верблюдам и сами отправлялись через пустыни в шумные восточные города. Первые два столетия нашей истории накрепко связаны с экзотичными, но в то же время привычными верблюдами. Не случайно, что и на гербе нашей области запечатлено это горбатое животное.
Однако здесь требуется уточнение: верблюд, определенный Косинцевым, как оказалось, жил не в ХVIII веке, а в Ледниковом периоде. То есть за тысячи лет до того, как на Южный Урал прибыли русские поселенцы. Получается, что верблюд с герба нашей области имеет более далеких предков, чем мы предполагали. А обнаружили мы это благодаря обломку кости, найденной в речке Нижний Тогузак.
Слово «палео» указывает на древность. В палеоколлекции В. Юрина кости не одного десятка животных, которые обитали в наших краях в древности – тысячи и десятки тысяч лет назад. Это – мамонт, носорог шерстистый, медведь пещерный, бизон, барсук, медведь бурый, заяц, кабан, свинья, горностай, суслик, лиса, крот, бобр, сурок, волк, куница, лось, овца, ласка, косуля, хорь, ондатра, собака, белка, выдра, северный, благородный и гигантский олени, летучая мышь, коза, тушканчик, хомяк, песец, архар, корсак, росомаха, летяга, а также кости птиц, рыб, мелких грызунов, амфибий. Большинство из них обитает в наших краях и поныне, но многие по разным причинам вымерли. Казалось бы, люди раз и навсегда о них забыли. Ан нет – современная наука «вытащила» их из забытья и даже показала нам, как они выглядели.