Страница:
За рулем синего спортивного Порша сидела девушка. Она улыбалась и активно приглашала сесть рядом.
Крыша родстера была убрана. На заднем сиденье с трудом уместилась огромная керамическая ваза.
Несколько мгновений медлил. Но улыбка незнакомки обезоруживала, а моя страсть к неожиданностям так сильна, что распахнул дверцу и сел.
Поехали.
– Живу тут не далеко, – сказала она. – Поможете с вазой?
– Конечно, – ответил я, словно только и делал всю жизнь, что помогал турчанкам отвозить домой гигантские амфоры.
На ней была розовая маечка и черные джинсы, украшенные стразами.
Длинные ноги.
Светлые волосы до плеч.
Тонкий запах хороших духов.
С губ не сходила улыбка…
Красавица!
Может, она из агентства Дениза?
– Я Ламья, – представилась она и снова улыбнулась.
– Никита.
«Как все-таки важно, когда человек умеет улыбаться, – подумал, глядя на нее. – Именно улыбаться, а не изображать на лице дурацкую гримаску, типа, он доволен…»
– Откуда ты? – спросила она.
– Русский.
Девушка удивилась.
– Ну и как?
– Что как?
– Как там живется?
– Не плохо… А почему спросила?
– Ну, там же стреляют, кажется?
– Бывает… Сейчас везде стреляют. Главное, чтобы в тебя не попали. Или хотя бы не в сердце…
– А здесь давно?
– Два дня.
Мы вкатили в Ситези, остановились у двухэтажной виллы.
Достал из машины амфору. Она была тяжелая. Сообща втащили в дом и поставили в углу на первом этаже.
– Надо бы обмыть покупку…, – предложила Ламья. – Не торопишься?
– Нет.
– Что будешь пить? – крикнула из кухни. – Возьми там в баре.
– Что тебе налить? – крикнул в ответ.
– Виски.
Ламья появилась с подносом. Бутерброды с сыром и вареной колбасой, нарезанный кружочками красный перец, фисташки, оливки…
– Что же себе не налил?
– Есть сухое вино?
– Это подойдет? – протянула бутылку.
Вино называлось «Якут» – рубин по-турецки.[13] В шутку поднес ее к глазам.
– Посмотрим… Так, жидкость прозрачна и жива, как первая мысль у младенца. В нее хочется окунуться с головой… Значит, вино хорошее!
– За неожиданное знакомство, – предложил я.
– За приятное неожиданное знакомство! Эй, так не пойдет – до дна… Надолго в Турцию?
– Не знаю… А чем занимаешься ты?
– Работаю в Гамбурге. Моделью. Приехала, на пару недель навестить родителей и друзей.
Ламья, закинула ногу на ногу. Она переоделась и была теперь в потертой джинсовой юбке, из-под которой торчали смуглые колени.
– Налей мне еще, Никита.
Я взял из бара бутылку. Справа над баром была фотография. Красавец лет двадцати, очень похожий на Ламью, только брюнет.
– Брат?
– Дай, пожалуйста, стакан.
Ламья взяла виски и сделала большой глоток. Включила магнитофон.
– Потанцуем?
Играла медленная музыка.
Ламья положила руки мне на плечи и осторожно прижалась. Почувствовал возбуждение. Чтобы скрыть, отстранился и шутливо погладил ее по голове.
Она перехватила мою ладонь и поднесла к щеке.
– Хочешь меня?
Глупо улыбнулся.
– Хочешь? – повторила Ламья. – Тебе понравится, я опытная любовница!
Я напряженно молчал. Проститутка? Вроде, не похожа…
– Это ни к чему никого не обяжет, – словно угадав мои мысли, сказала она. – Хочу тебя. Идем наверх…
Она потянула за руку. Я остановил.
– У меня здесь девушка. Я ее люблю…
– Понятно…, – в голосе Ламьи мелькнула досада. – Как хочешь… Ладно, забудь… Хотя не думаю, что это было бы изменой.
– Почему?
– Я не обычная женщина. Я… Я не всегда была женщиной.
– В смысле?
– Раньше была парнем, что непонятного? – она усмехнулась. – Так что я вроде, как друг…
Я смотрел на Ламью и старался вникнуть в суть ее слов. Да, есть люди, при помощи хирургической операции изменившие пол. Но неужели медицина способна сделать это так красиво и …правдоподобно?!
Чем пристальней и бесстыдней всматривался в Ламью, во все детали ее идеального тела, тем острее чувствовал растущее желание.
– Ламья, ты очень хорошая, но…
– Пойдем купаться, – перебила она.
Миновали несколько вилл и, раздевшись, бросились в бассейн. Он был большой и глубокий, отделанный голубой и синей плиткой. Вода казалась густой, как расплавленное стекло.
Мы ныряли, кувыркались и в шутку пытались топить друг друга.
– Познакомишь со своей девушкой? – спросила Ламья, когда вышли из воды и растянулись в шезлонгах.
– Хорошо. Фотография над баром… Ты?
– Да.
– Странное чувство…
– Говори, я не обижусь.
– Как будто этот парень и жив и мертв одновременно.
Ламья улыбнулась, словно услышала комплимент.
– Каждый человек балансирует на этой грани, – едва слышно сказала она. – Иногда он больше жив, чем мертв, иногда наоборот. Неужели ты этого не знал? Или ты думаешь, ты особенный?
– Я не особенный, но…
«В тебя, наверное, никогда не стреляли, – подумал я. – Человек либо жив, либо мертв. И это сразу видно. Даже если он еще дышит. А еще трудно выжить, когда остаешься без кожи. Но это уже любовь…»
Спорить не хотелось.
Она лежала рядом, закрыв глаза, подставив лицо солнцу. На закате стамбульское солнце жгло.
Продолжал мучиться вопросом, неужели это не розыгрыш? Неужели человека можно так перекроить? Чем больше думал об этом, тем сильнее запутывался…
– Мне пора, – наконец, сказал я.
– Я отвезу тебя.
– Не надо…
– Спорить бесполезно!
Мы выехали из Ситези.
Дорога теперь шла вверх.
Мощная машина легко брала подъем.
Я высунул руку ладонью вперед.
Тугой встречный воздух упрямо упирался.
Это было рукопожатие с ветром…
Нас было трое моделей – Мурат, Ольга и я.
Работа проходила в фото-студии с круглыми окнами, замазанными черной краской.
Каждый импровизировал перед фотокамерой на спортивную тему и, когда получалось хорошо, был похож на чемпиона мира, застигнутого у зеркала с очередной медалью. Со стороны могло показаться, что мы кривляемся или кого-то дразним.
– Замри! – выкрикивал фотограф Хасан. Это означало, что найдена хорошая поза и остается, если требуется, поправить свет и сделать снимок.
Проводили перед камерой две-три минуты и переодевались в новый комплект.
Иногда Хасану что-то не нравилось. Тогда с одним снимком возились целую вечность.
Я учился, наблюдая, как работают Мурат и Ольга.
Время до обеда пролетело быстро.
Накрыли общий стол. На тарелках разложили копченое мясо, жареный картофель, салаты из свежих овощей и душистый белый хлеб. Принесли банки с «Колой». Хасан извлек из сумки бутылку виски и налил всем. Я не стал брать стакан. Ольге это не понравилось.
– Когда все пьют, нехорошо делать вид, что не пьющий, – шутливо сказала она.
– Если б это прозвучало по-английски, все равно понял бы, что ты из России, – заметил я. – Когда все пьют, нехорошо делать вид, что не пьешь. Когда идут, нехорошо делать вид, что не идешь. Когда все умерли, нехорошо делать вид, что ты еще жив… С меня хватит! Я больше не делаю вид, Оленька. Делаю, что хочу…
– Вот за это и выпьем! – Ольга всучила стакан. – Хорошо сказал! Давай за жизнь! Давай, давай… По чуть-чуть! Нельзя отказывать даме…
К вечеру приехал Дениз.
– Мы в ресторан, Никита! – сообщил он. – Приглашаю.
– Возьмем Ольгу и Мурата? – предложил я.
– Я тороплюсь, – сказал Мурат.
– А я с удовольствием, но не сегодня, – сказала Ольга.
За Ольгой заехал парень. Прощаясь, она незаметно сунула мне в руку клочок чистой салфетки. Там был ее стамбульский номер телефона.
Сидели в ресторане на просторной набережной у Мраморного моря.
Маленькие рыбные ресторанчики тянулись на многие километры. Они выглядели незатейливо – кухня, белая пластиковая мебель под навесами от солнца и дождя, яркая неоновая вывеска над входом, видная с дороги.
Море дышало за гранитным парапетом.
Соль выступила на камнях.
Издали казалось, они подернуты изморозью.
На столе стояли открытая бутылка «Чанкаи»,[14] тарелки с разными морскими копченостями и хлеб.
– Я начал этот бизнес два года назад, – рассказывал Дениз. – До этого имел магазин и небольшую фабрику запчастей для легковушек. Продал, снял известный тебе особняк и стал заниматься моделями.
– Были связи? – спросил я, заглатывая жирное бронзовое тельце большой креветки, пропитанное соевым соусом. – За два года с нуля пробиться в тройку лучших модельных агентств Стамбула – фантастика!
– Ничего у меня не было! – махнул рукой Дениз и словно обиделся на кого-то, кого я не видел, но кто в это мгновение как раз пролетал мимо. – Была только безумная любовь. Ко всему красивому – вещам, городам, природе, людям. Я коллекционер. Все вы моя коллекция.
Дениз улыбнулся и двусмысленно посмотрел на меня.
– Мы станем лучшим агентством, вот увидишь, – похвастался он. – Через месяц начнется Визон-шоу. Это главное событие года в нашем деле. Постановку сделает мой английский друг Питер. Он специально прилетит из Лондона. Топ-модели Турции примут участие. Из мужчин-дебютантов почетное жюри выберет самого красивого человека страны. В прошлом году Мистером Турции стал Гекан. Это моя модель, если ты не знал. И теперь я выставлю таких мальчиков!
Глаза Дениза засверкали под стеклами очков.
– Возможно, и ты примешь участие в Визон-шоу, – сказал он другим тоном. – Если будешь хорошо работать и прислушиваться к моим советам и пожеланиям. Тебе придется постараться.
Я встретился с ним взглядом.
Дениз обмяк, растекся…
Как будто его расплавил незримый огонь.
Или какой-то шутник незаметно прибавил земного притяжения у него под стулом.
Я почувствовал, надо что-то сказать…
– Дорогой Дениз! Давай выпьем за то, чтобы твое агентство…, – начал я.
– И твое тоже теперь, – томно поправил Дениз.
– За то, чтоб наше агентство было первым агентством Турции, да что там, – всего мира!
– И чтобы ты попал на Визон-шоу, мой дорогой.
Темнело.
Закат отразился в воде. Горизонт переливался алым и желтым.
В ресторане стало шумно.
На столах появились зажженные свечи. Все лишнее погрузилось в темноту.
Музыканты заиграли негромкие турецкие мелодии.
Третья бутылка «Чанкаи» была на исходе.
– Ты хорошо работал сегодня, мой дорогой, – вкрадчиво сказал Дениз. – Хасан тебя хвалил. Ничего удивительного. Ты красивый. Надо помнить, что ты красив, дружок. Знать, чего ты стоишь, и гордиться этим. Говоря по правде, тебе этого недостает. Ты относишься к себе слишком просто, как будто такой, как все. Но это не так. Ты один из лучших. Может быть, лучший! Ты – модель, прирожденная модель. А это особая раса! Коммуна людей идеальных форм и пропорций, новых богов, если хочешь. Вас послали в этот мир, чтобы возродить в людях понимание подлинной человеческой красоты и умение наслаждаться ею. Подумай, какая это великая миссия!
Очки Дениза плавали в полумраке, сверкая настороженным огнем…
Я вдруг вспомнил, что оставил позади.
Знал – убить человека так же просто, как загасить муравья или раздавить окурок.
В наших местах веками жестоко пресекалась малейшая попытка отступить от общепризнанных норм. Среди мужчин считалось безопаснее выглядеть сурово.
От отцов сыновьям вместе с родовыми, прокоптившимися иконами передавались отнюдь не христианские заповеди – не слишком милосердные, но зато практичные. Они гласили – не доверяй никому и будь начеку даже в пустой комнате – везде подстерегает опасность. Не имей слабых друзей, чтобы их страданиями с тобой однажды не рассчитались. Не смей снимать траур, пока не отомстишь. Помни, мужская дружба – самое ценное, что есть, ибо она обесценивается медленнее всего остального…
Я улыбнулся.
– Почему улыбаешься? – спросил Дениз.
– Представил, каким буду клоуном, если попытаюсь вести себя, как Бог.
– Напрасно. Я знаю, что говорю.
Наверное, Дениз был прав. Он вырос в мире, где я теперь учился плавать. Следовало прислушиваться.
– Спасибо, Дениз! Предлагаю выпить. За лучшего друга и учителя всех в мире моделей – за великого Дениза, ура!
Дениз отнесся к тосту без юмора. Сверкнул глазками, влюблено посмотрел на меня, осушил бокал и бросил в море.
Нас болтало от бара к бару. Пили, пили, пили…
Под утро Дениз стал настаивать, чтобы я поехал к нему. Без конца лез целоваться. Пытался ущипнуть за зад. Тряс бумажником, набитым кредитками…
– Хочешь, дружище, тоже дам тебе один совет? – не выдержал я. – Сейчас ты похож на жирную, потную, пьяную пучеглазую жабу в очках… Но все равно я тебя ценю и уважаю, потому что при этом ты интересный человек, многого добился и все такое… Мне не важно, какой у тебя рост, и вес, и счет в банке. И одет ты в версаче или в хреначе… Ты живешь не среди своих драных богов, а среди простых людей… Советую, как друг – уважай их! А если будешь выдребываться, пеняй на себя, коротышка…
И на всякий случай слегка стукнул его в ребро. По товарищески.
Он был настолько пьян и слаб, что упал. А когда поднялся, манерно хлопнул дверцей своего авто и унесся в темноту, оставив меня одного посреди незнакомого ночного города.
Домой добрался на такси.
Наташа спала.
Рухнул рядом, прямо в ботинках.
И тут же умер.
– Хорошо погулял? – утром спросила она.
– Сначала дай пива, – простонал я.
Наташа принесла из холодильника стакан вишневого сока.
– Сегодня пиво красное и сладкое.
Залпом осушил стакан и попросил еще. Наташа принесла бутылку.
– Никогда больше не буду пить!
Позвонила Шермин. Продиктовала Наташе адрес кастинга и сказала, что Наташу отобрали на шоу.
– Нет ли чего для Никиты? – спросила Наташа.
– Нет.
– У меня теперь не будет работы, – сказал, когда Наташа повесила трубку.
– Почему?
Повалил Наташу рядом и крикнул, превозмогая головную боль:
– Потому что люблю тебя! А Дениза не люблю…
Я стал целовать Наташу в губы. Они пахли арбузом…
Дождавшись субботы, собрались на море.
Хозяйка нашей квартиры Эсра с детьми жила на Буюкодаре – Большом острове. Мы ее ни разу не видели – ренту забирала Жале, мать. Хороший повод, наконец, познакомиться!
– Поеду с вами, – по телефону предупредила Жале.
Встречу назначили на причале у Галлатского моста.
На мосту была пробка.
Едва успели на корабль.
На палубе было прохладно. Мы летели на всех парусах вдоль азиатского берега, легко обгоняя запоздалые яхты, торопившиеся в открытое Мраморное море.
Большинство любителей морских прогулок покидает Босфор в пятницу. Ранним субботним утром они минуют Дарданеллы и оказываются в Средиземном море, где чистая вода и жирная рыба.
Ходили разносчики напитков и бубликов. Когда рассчитывались, держали поднос на голове. Я купил пару бубликов и стал кормить чаек. Чайкам было не впервой. Они отважно пикировали, вырывая из пальцев хлеб, и были похожи на девушку, с которой я встречался до Наташи…
Через сорок минут достигли Буюкодара.
Название острова соответствует действительности. Он самый большой из 9-ти Принцевых островов.
Прошли колониальное здание морского вокзала и оказались на площади, где выстроились конные экипажи.
– Здесь запрет на автомобили, – пояснила Жале. – Мы боремся за экологию…
В центре площади стоял памятник Адмиралу. На голове сидела чайка. Бронзовый человек с тоской смотрел на море. Он вызывал сочувствие и желание создать фонд в его честь.
Вокруг площади были рассыпаны мелкие лавочки. Торговали всем – от золота до дондурмы.[15]
У кафе сладко пахло пахлавой.
Вышла хозяйка.
Ей было лет тридцать пять. Но, улыбаясь, она сразу становилась старше. Так в конце рабочего дня улыбаются работники крематориев.
Мать и дочь обнялись.
Мы пожали руки.
– Как поживаете? – спросил я, избегая называть Эсру по имени и разглядывая ее руки. Они были розовые, словно только из кипятка.
– Сегодня много посетителей, – сказала Эсра. – Покупают десерт к обеду. Вечером, перед отходом последнего катера, здесь не будет свободного места.
– Никита и Наташа приехали позагорать. Вечером обратно, – сказала Жале, словно Эсра могла подумать, будто мы решили перебраться в их летний дом.
– Вот и хорошо, – сказала Эсра. – Приходите на обед. Мама, поможешь приготовить майонез?
– Так всегда! Ни отдохнуть, ни расслабиться…, – выжала Жале. Но было видно, что она довольна.
– Зачем делать майонез, если можно купить в магазине? – удивился я.
– За обедом сравните, – сказала Эсра.
– Вам надо взять экипаж, – сказала Жале. – Или велосипеды. А лучше пешком. Здесь всего одна улица. Идет параллельно морю. За смотровой площадкой спуститесь вниз. Там пляж… К трем приходите. Дом номер 71. Я покажу.
Миновали несколько сонных сараев. Во дворах за давно не крашеным забором звенели тазами. На веревках витало белье. Валялись вылинявшие детские игрушки…
На отшибе угрюмо дремал заброшенный барский дом. Вокруг росли древние сосны. Они словно боялись, что дом сбежит. И охраняли. К дверям вела широкая лестница, украшенная полуразвалившимися лепными перилами. По обеим сторонам были клумбы. Вместо цветов толстым слоем скопилась сухая хвоя.
– Это дом, где живут приведения, – сказала Жале. – Его можно купить за гроши. Но покупателей нет. Все потому, что однажды привидения задушили здесь человека…
«Лучше бы они привели в порядок клумбы», – подумал я.
– И вы в это верите? – удивилась Наташа.
– По крайней мере, никто не доказал обратного…
За домом был пустырь. Потом оливковая роща. А дальше нынешние шикарные дома. С крыш вслушивались в небо спутниковые антенны, похожие на застывших гигантских медуз. От порогов к воде сбегали мраморные ступеньки. За пальмами и кипарисами читались уютные причалы.
Справа от дороги среди сосен примостились дома пансионатов. С просторных лоджий открывался живописный вид.
– Вот где надо жить! – загорелась Наташа. – Вставать на рассвете и нырять из окна!
– И чтобы под окнами били хвостами дельфины! – рассмеялся я.
– О чем вы говорите? – поинтересовалась Жале.
– Мечтаем, – пояснила Наташа.
– О хорошей жизни, – поддержал я и положил руку Жале на плечо. – О хорошей жизни среди турецких друзей.
– Ну, вот и пришла, – сказала Жале, указывая на табличку с номером 71. – Не забудьте, обед в три.
– Смотри, – сказала Наташа, указывая на крест впереди.
Встретить православную часовенку среди бесконечных мечетей было, как обнаружить у Стены Плача крестящегося Усаму Бен Ладана.
Вошли в скромный светлый домик, пахнувший ладаном и вымытыми полами.
На столе несколько икон. На блюдце зажженные свечи. Рядом горка целых свечей и коробка для денег.
– Неужели здесь есть наши! – удивилась Наташа.
– Может, потомки белоэмигрантов?
Наташа положила деньги и взяла две свечи.
– Это тебе, – протянула свечу. – Вот так, смотри…
Зажгла свечку и приладила на блюдце.
В России я не ходил в храм. Не верилось, что бог живет, где пасутся ненавидящие друг друга попрошайки. А еще думал – если бог такой беспомощный, значит, нуждается в нас не меньше, чем мы в нем. И ему тоже есть о чем каждого из нас попросить. Тогда зачем посещать все эти напыщенные места?
– Помолись, – сказала Наташа. – Нам надо, чтобы он услышал.
Не хотелось ее огорчать.
Поставил в блюдце свечу.
Взял Наташу за плечи.
– Бог, прошу тебя…
И замолчал. Не знал, о чем просить.
Ничто не давалось просто так. У всего была своя цена. Только надо было уметь торговаться.
Собрался с духом.
– Не мешай, бог. Не вставай на пути с красным флажком, как старшина, когда взвод переходит шоссе. Не подсылай приторных проповедников. Я сам…
– Ты сейчас шутишь? – Наташа напряглась.
– Нет, молюсь. Как умею…
Обнял ее.
Я очень хотел, чтобы она была счастлива. Ради этого готов был молиться кому угодно…
Наташа не знала правды. В Москве я попал в скверную историю… За подкладкой чемодана на всякий случай лежал пистолет.
– Здорово! – прошептала Наташа.
– Надо научиться ходить под парусом, – сдержанно заметил я. – Пошли купаться!
Пляж был пуст. Кусты по-птичьи свиристели. Солнце, отраженное от беспокойной воды, слепило.
Взявшись за руки, бросились в воду.
– Я люблю тебя! – крикнул под водой. Крик улетел вверх, закупоренный в пузыри.
– Какая теплая вода! – крикнула Наташа, когда заплыли далеко-далеко.
Берег елозил за тугими гребнями.
Пришлось поднапрячься, чтобы вернуться назад.
– Хорошо! – промурлыкал, растянувшись на горячих камнях. – Если б так было всегда!
– Так всегда и будет, – счастливо вздохнула Наташа.
– Ты веришь?
– Конечно. А ты?
Хотелось, чтобы все хорошее, что мы говорили друг другу, сбывалось. Только я знал – одно и тоже прикосновение, если оно повторяется каждый день, приносит все меньше радости. И одна и та же фраза, произносимая часто, входит в привычку и теряет первоначальный смысл.
Пока в наших отношениях не было привычек и не все предметы получили названия. Мы продолжали открывать мир, достраивая под себя, чтобы удобнее было жить. Это казалось легко и естественно, как дышать, ходить, целоваться и улыбаться друг другу без повода. Но иногда я боялся этой легкости и, что все так хорошо. Догадывался – бывают другие времена, и они приходят без предупреждения.
– Раньше брать постояльцев не требовалось, – сказала Жале. – Я была богата, у меня был хороший автомобиль, платья из Парижа…
– И что? – осторожно поинтересовалась Наташа.
– Любовь, девочка, любовь, – вздохнула Жале. – Никогда не выходи замуж за актеров. Они все проматывают и калечат тебе жизнь…
Я корректно промолчал.
– Вы еще наслушаетесь любовных историй мамы, – перебила Эсра. – Давайте обедать.
Майонез, приготовленный Жале, произвел фурор! Наташа оценила рецепт. А я поклялся, что после такого майонеза с понедельника запишусь в турецкую армию, чтобы защищать Жале от всех врагов.
– Кстати, когда вы возвращаетесь в Россию? – вдруг спросила Эсра.
– Не знаем, – уклончиво ответил я. – А что?
– В сентябре нам понадобится наша стамбульская квартира. Появились квартиранты, готовые платить в полтора раза больше.
Это было сюрпризом.
– Вообще-то я заплатил за два месяца вперед.
– Понимаю. Но и вы поймите. Жизнь в Стамбуле очень дорогая, приходится экономить каждую копейку. Я давно собиралась поднять аренду…
– Вы взяли деньги, – еще раз напомнил я. – Два месяца квартира наша.
– Насколько мне известно, у вас истекает виза, – сказала Эсра. – Вы пытаетесь здесь работать, хотя не имеете разрешения. Если в полиции узнают, у вас будут неприятности. А деньги я верну.
– Если хотите, переезжайте ко мне, – предложила Жале. – Я могу сдать комнату.
– Спасибо, Жале, – сказала Наташа. – Мы подумаем.
– Подумайте, – оживилась Жале. – Снимать отдельную квартиру дорого. А я с вас много не возьму.
Дениз не давал мне работу. Приходилось искать. Обычно это была съемка в каталогах для мелких магазинов. Платили гроши, но сразу. Агентство Дениза не выплатило ни копейки, ссылаясь, что деньги до сих пор не переведены.
Наташа подрабатывала, как и я. Мы делали это осторожно – агентство запрещало моделям работать самостоятельно.
Стал учить турецкий. В квартире откопал учебник английского для турецких студентов. Выписывал новые слова и шел к Босфору.
Мне нравилось гулять, где набережная делала крутой изгиб, образуя заводь, и на якорях дремали яхты. Вокруг резвились чайки, привлеченные обилием легкой добычи.
Заглядывался на парусники из темного дерева, с длинными бугшпритами, миниатюрными перилами на корме и огромными, проморенными до чертей штурвалами. Они напоминали о временах великого морского разбойника Моргана и будоражили желание хлебнуть стаканчик рома, названного в его честь.
Здесь всегда кипела жизнь! Корабельные люди мастерили, чистили, протягивали провода и канаты, заколачивали гвозди и фишки домино, прогревали и охлаждали двигатели…
Они появлялись из трюма, спускались в трюм, снова поднимались на свет Божий, держа в руках молотки, плоскогубцы, связки огромных поплавков, бутылки с вином…
Крыша родстера была убрана. На заднем сиденье с трудом уместилась огромная керамическая ваза.
Несколько мгновений медлил. Но улыбка незнакомки обезоруживала, а моя страсть к неожиданностям так сильна, что распахнул дверцу и сел.
Поехали.
– Живу тут не далеко, – сказала она. – Поможете с вазой?
– Конечно, – ответил я, словно только и делал всю жизнь, что помогал турчанкам отвозить домой гигантские амфоры.
На ней была розовая маечка и черные джинсы, украшенные стразами.
Длинные ноги.
Светлые волосы до плеч.
Тонкий запах хороших духов.
С губ не сходила улыбка…
Красавица!
Может, она из агентства Дениза?
– Я Ламья, – представилась она и снова улыбнулась.
– Никита.
«Как все-таки важно, когда человек умеет улыбаться, – подумал, глядя на нее. – Именно улыбаться, а не изображать на лице дурацкую гримаску, типа, он доволен…»
– Откуда ты? – спросила она.
– Русский.
Девушка удивилась.
– Ну и как?
– Что как?
– Как там живется?
– Не плохо… А почему спросила?
– Ну, там же стреляют, кажется?
– Бывает… Сейчас везде стреляют. Главное, чтобы в тебя не попали. Или хотя бы не в сердце…
– А здесь давно?
– Два дня.
Мы вкатили в Ситези, остановились у двухэтажной виллы.
Достал из машины амфору. Она была тяжелая. Сообща втащили в дом и поставили в углу на первом этаже.
– Надо бы обмыть покупку…, – предложила Ламья. – Не торопишься?
– Нет.
– Что будешь пить? – крикнула из кухни. – Возьми там в баре.
– Что тебе налить? – крикнул в ответ.
– Виски.
Ламья появилась с подносом. Бутерброды с сыром и вареной колбасой, нарезанный кружочками красный перец, фисташки, оливки…
– Что же себе не налил?
– Есть сухое вино?
– Это подойдет? – протянула бутылку.
Вино называлось «Якут» – рубин по-турецки.[13] В шутку поднес ее к глазам.
– Посмотрим… Так, жидкость прозрачна и жива, как первая мысль у младенца. В нее хочется окунуться с головой… Значит, вино хорошее!
– За неожиданное знакомство, – предложил я.
– За приятное неожиданное знакомство! Эй, так не пойдет – до дна… Надолго в Турцию?
– Не знаю… А чем занимаешься ты?
– Работаю в Гамбурге. Моделью. Приехала, на пару недель навестить родителей и друзей.
Ламья, закинула ногу на ногу. Она переоделась и была теперь в потертой джинсовой юбке, из-под которой торчали смуглые колени.
– Налей мне еще, Никита.
Я взял из бара бутылку. Справа над баром была фотография. Красавец лет двадцати, очень похожий на Ламью, только брюнет.
– Брат?
– Дай, пожалуйста, стакан.
Ламья взяла виски и сделала большой глоток. Включила магнитофон.
– Потанцуем?
Играла медленная музыка.
Ламья положила руки мне на плечи и осторожно прижалась. Почувствовал возбуждение. Чтобы скрыть, отстранился и шутливо погладил ее по голове.
Она перехватила мою ладонь и поднесла к щеке.
– Хочешь меня?
Глупо улыбнулся.
– Хочешь? – повторила Ламья. – Тебе понравится, я опытная любовница!
Я напряженно молчал. Проститутка? Вроде, не похожа…
– Это ни к чему никого не обяжет, – словно угадав мои мысли, сказала она. – Хочу тебя. Идем наверх…
Она потянула за руку. Я остановил.
– У меня здесь девушка. Я ее люблю…
– Понятно…, – в голосе Ламьи мелькнула досада. – Как хочешь… Ладно, забудь… Хотя не думаю, что это было бы изменой.
– Почему?
– Я не обычная женщина. Я… Я не всегда была женщиной.
– В смысле?
– Раньше была парнем, что непонятного? – она усмехнулась. – Так что я вроде, как друг…
Я смотрел на Ламью и старался вникнуть в суть ее слов. Да, есть люди, при помощи хирургической операции изменившие пол. Но неужели медицина способна сделать это так красиво и …правдоподобно?!
Чем пристальней и бесстыдней всматривался в Ламью, во все детали ее идеального тела, тем острее чувствовал растущее желание.
– Ламья, ты очень хорошая, но…
– Пойдем купаться, – перебила она.
Миновали несколько вилл и, раздевшись, бросились в бассейн. Он был большой и глубокий, отделанный голубой и синей плиткой. Вода казалась густой, как расплавленное стекло.
Мы ныряли, кувыркались и в шутку пытались топить друг друга.
– Познакомишь со своей девушкой? – спросила Ламья, когда вышли из воды и растянулись в шезлонгах.
– Хорошо. Фотография над баром… Ты?
– Да.
– Странное чувство…
– Говори, я не обижусь.
– Как будто этот парень и жив и мертв одновременно.
Ламья улыбнулась, словно услышала комплимент.
– Каждый человек балансирует на этой грани, – едва слышно сказала она. – Иногда он больше жив, чем мертв, иногда наоборот. Неужели ты этого не знал? Или ты думаешь, ты особенный?
– Я не особенный, но…
«В тебя, наверное, никогда не стреляли, – подумал я. – Человек либо жив, либо мертв. И это сразу видно. Даже если он еще дышит. А еще трудно выжить, когда остаешься без кожи. Но это уже любовь…»
Спорить не хотелось.
Она лежала рядом, закрыв глаза, подставив лицо солнцу. На закате стамбульское солнце жгло.
Продолжал мучиться вопросом, неужели это не розыгрыш? Неужели человека можно так перекроить? Чем больше думал об этом, тем сильнее запутывался…
– Мне пора, – наконец, сказал я.
– Я отвезу тебя.
– Не надо…
– Спорить бесполезно!
Мы выехали из Ситези.
Дорога теперь шла вверх.
Мощная машина легко брала подъем.
Я высунул руку ладонью вперед.
Тугой встречный воздух упрямо упирался.
Это было рукопожатие с ветром…
5
Утром Дениз отвез не фабрику.Нас было трое моделей – Мурат, Ольга и я.
Работа проходила в фото-студии с круглыми окнами, замазанными черной краской.
Каждый импровизировал перед фотокамерой на спортивную тему и, когда получалось хорошо, был похож на чемпиона мира, застигнутого у зеркала с очередной медалью. Со стороны могло показаться, что мы кривляемся или кого-то дразним.
– Замри! – выкрикивал фотограф Хасан. Это означало, что найдена хорошая поза и остается, если требуется, поправить свет и сделать снимок.
Проводили перед камерой две-три минуты и переодевались в новый комплект.
Иногда Хасану что-то не нравилось. Тогда с одним снимком возились целую вечность.
Я учился, наблюдая, как работают Мурат и Ольга.
Время до обеда пролетело быстро.
Накрыли общий стол. На тарелках разложили копченое мясо, жареный картофель, салаты из свежих овощей и душистый белый хлеб. Принесли банки с «Колой». Хасан извлек из сумки бутылку виски и налил всем. Я не стал брать стакан. Ольге это не понравилось.
– Когда все пьют, нехорошо делать вид, что не пьющий, – шутливо сказала она.
– Если б это прозвучало по-английски, все равно понял бы, что ты из России, – заметил я. – Когда все пьют, нехорошо делать вид, что не пьешь. Когда идут, нехорошо делать вид, что не идешь. Когда все умерли, нехорошо делать вид, что ты еще жив… С меня хватит! Я больше не делаю вид, Оленька. Делаю, что хочу…
– Вот за это и выпьем! – Ольга всучила стакан. – Хорошо сказал! Давай за жизнь! Давай, давай… По чуть-чуть! Нельзя отказывать даме…
К вечеру приехал Дениз.
– Мы в ресторан, Никита! – сообщил он. – Приглашаю.
– Возьмем Ольгу и Мурата? – предложил я.
– Я тороплюсь, – сказал Мурат.
– А я с удовольствием, но не сегодня, – сказала Ольга.
За Ольгой заехал парень. Прощаясь, она незаметно сунула мне в руку клочок чистой салфетки. Там был ее стамбульский номер телефона.
6
В четверть девятого вечера было светло.Сидели в ресторане на просторной набережной у Мраморного моря.
Маленькие рыбные ресторанчики тянулись на многие километры. Они выглядели незатейливо – кухня, белая пластиковая мебель под навесами от солнца и дождя, яркая неоновая вывеска над входом, видная с дороги.
Море дышало за гранитным парапетом.
Соль выступила на камнях.
Издали казалось, они подернуты изморозью.
На столе стояли открытая бутылка «Чанкаи»,[14] тарелки с разными морскими копченостями и хлеб.
– Я начал этот бизнес два года назад, – рассказывал Дениз. – До этого имел магазин и небольшую фабрику запчастей для легковушек. Продал, снял известный тебе особняк и стал заниматься моделями.
– Были связи? – спросил я, заглатывая жирное бронзовое тельце большой креветки, пропитанное соевым соусом. – За два года с нуля пробиться в тройку лучших модельных агентств Стамбула – фантастика!
– Ничего у меня не было! – махнул рукой Дениз и словно обиделся на кого-то, кого я не видел, но кто в это мгновение как раз пролетал мимо. – Была только безумная любовь. Ко всему красивому – вещам, городам, природе, людям. Я коллекционер. Все вы моя коллекция.
Дениз улыбнулся и двусмысленно посмотрел на меня.
– Мы станем лучшим агентством, вот увидишь, – похвастался он. – Через месяц начнется Визон-шоу. Это главное событие года в нашем деле. Постановку сделает мой английский друг Питер. Он специально прилетит из Лондона. Топ-модели Турции примут участие. Из мужчин-дебютантов почетное жюри выберет самого красивого человека страны. В прошлом году Мистером Турции стал Гекан. Это моя модель, если ты не знал. И теперь я выставлю таких мальчиков!
Глаза Дениза засверкали под стеклами очков.
– Возможно, и ты примешь участие в Визон-шоу, – сказал он другим тоном. – Если будешь хорошо работать и прислушиваться к моим советам и пожеланиям. Тебе придется постараться.
Я встретился с ним взглядом.
Дениз обмяк, растекся…
Как будто его расплавил незримый огонь.
Или какой-то шутник незаметно прибавил земного притяжения у него под стулом.
Я почувствовал, надо что-то сказать…
– Дорогой Дениз! Давай выпьем за то, чтобы твое агентство…, – начал я.
– И твое тоже теперь, – томно поправил Дениз.
– За то, чтоб наше агентство было первым агентством Турции, да что там, – всего мира!
– И чтобы ты попал на Визон-шоу, мой дорогой.
Темнело.
Закат отразился в воде. Горизонт переливался алым и желтым.
В ресторане стало шумно.
На столах появились зажженные свечи. Все лишнее погрузилось в темноту.
Музыканты заиграли негромкие турецкие мелодии.
Третья бутылка «Чанкаи» была на исходе.
– Ты хорошо работал сегодня, мой дорогой, – вкрадчиво сказал Дениз. – Хасан тебя хвалил. Ничего удивительного. Ты красивый. Надо помнить, что ты красив, дружок. Знать, чего ты стоишь, и гордиться этим. Говоря по правде, тебе этого недостает. Ты относишься к себе слишком просто, как будто такой, как все. Но это не так. Ты один из лучших. Может быть, лучший! Ты – модель, прирожденная модель. А это особая раса! Коммуна людей идеальных форм и пропорций, новых богов, если хочешь. Вас послали в этот мир, чтобы возродить в людях понимание подлинной человеческой красоты и умение наслаждаться ею. Подумай, какая это великая миссия!
Очки Дениза плавали в полумраке, сверкая настороженным огнем…
Я вдруг вспомнил, что оставил позади.
Знал – убить человека так же просто, как загасить муравья или раздавить окурок.
В наших местах веками жестоко пресекалась малейшая попытка отступить от общепризнанных норм. Среди мужчин считалось безопаснее выглядеть сурово.
От отцов сыновьям вместе с родовыми, прокоптившимися иконами передавались отнюдь не христианские заповеди – не слишком милосердные, но зато практичные. Они гласили – не доверяй никому и будь начеку даже в пустой комнате – везде подстерегает опасность. Не имей слабых друзей, чтобы их страданиями с тобой однажды не рассчитались. Не смей снимать траур, пока не отомстишь. Помни, мужская дружба – самое ценное, что есть, ибо она обесценивается медленнее всего остального…
Я улыбнулся.
– Почему улыбаешься? – спросил Дениз.
– Представил, каким буду клоуном, если попытаюсь вести себя, как Бог.
– Напрасно. Я знаю, что говорю.
Наверное, Дениз был прав. Он вырос в мире, где я теперь учился плавать. Следовало прислушиваться.
– Спасибо, Дениз! Предлагаю выпить. За лучшего друга и учителя всех в мире моделей – за великого Дениза, ура!
Дениз отнесся к тосту без юмора. Сверкнул глазками, влюблено посмотрел на меня, осушил бокал и бросил в море.
Нас болтало от бара к бару. Пили, пили, пили…
Под утро Дениз стал настаивать, чтобы я поехал к нему. Без конца лез целоваться. Пытался ущипнуть за зад. Тряс бумажником, набитым кредитками…
– Хочешь, дружище, тоже дам тебе один совет? – не выдержал я. – Сейчас ты похож на жирную, потную, пьяную пучеглазую жабу в очках… Но все равно я тебя ценю и уважаю, потому что при этом ты интересный человек, многого добился и все такое… Мне не важно, какой у тебя рост, и вес, и счет в банке. И одет ты в версаче или в хреначе… Ты живешь не среди своих драных богов, а среди простых людей… Советую, как друг – уважай их! А если будешь выдребываться, пеняй на себя, коротышка…
И на всякий случай слегка стукнул его в ребро. По товарищески.
Он был настолько пьян и слаб, что упал. А когда поднялся, манерно хлопнул дверцей своего авто и унесся в темноту, оставив меня одного посреди незнакомого ночного города.
Домой добрался на такси.
Наташа спала.
Рухнул рядом, прямо в ботинках.
И тут же умер.
– Хорошо погулял? – утром спросила она.
– Сначала дай пива, – простонал я.
Наташа принесла из холодильника стакан вишневого сока.
– Сегодня пиво красное и сладкое.
Залпом осушил стакан и попросил еще. Наташа принесла бутылку.
– Никогда больше не буду пить!
Позвонила Шермин. Продиктовала Наташе адрес кастинга и сказала, что Наташу отобрали на шоу.
– Нет ли чего для Никиты? – спросила Наташа.
– Нет.
– У меня теперь не будет работы, – сказал, когда Наташа повесила трубку.
– Почему?
Повалил Наташу рядом и крикнул, превозмогая головную боль:
– Потому что люблю тебя! А Дениза не люблю…
Я стал целовать Наташу в губы. Они пахли арбузом…
7
В августе в Стамбуле было под сорок. Стоило оторваться от кондиционера, как рубашка становилась влажной. А язык сухим. Хотелось купаться и спать одновременно. Тело казалось вареником.Дождавшись субботы, собрались на море.
Хозяйка нашей квартиры Эсра с детьми жила на Буюкодаре – Большом острове. Мы ее ни разу не видели – ренту забирала Жале, мать. Хороший повод, наконец, познакомиться!
– Поеду с вами, – по телефону предупредила Жале.
Встречу назначили на причале у Галлатского моста.
На мосту была пробка.
Едва успели на корабль.
На палубе было прохладно. Мы летели на всех парусах вдоль азиатского берега, легко обгоняя запоздалые яхты, торопившиеся в открытое Мраморное море.
Большинство любителей морских прогулок покидает Босфор в пятницу. Ранним субботним утром они минуют Дарданеллы и оказываются в Средиземном море, где чистая вода и жирная рыба.
Ходили разносчики напитков и бубликов. Когда рассчитывались, держали поднос на голове. Я купил пару бубликов и стал кормить чаек. Чайкам было не впервой. Они отважно пикировали, вырывая из пальцев хлеб, и были похожи на девушку, с которой я встречался до Наташи…
Через сорок минут достигли Буюкодара.
Название острова соответствует действительности. Он самый большой из 9-ти Принцевых островов.
Прошли колониальное здание морского вокзала и оказались на площади, где выстроились конные экипажи.
– Здесь запрет на автомобили, – пояснила Жале. – Мы боремся за экологию…
В центре площади стоял памятник Адмиралу. На голове сидела чайка. Бронзовый человек с тоской смотрел на море. Он вызывал сочувствие и желание создать фонд в его честь.
Вокруг площади были рассыпаны мелкие лавочки. Торговали всем – от золота до дондурмы.[15]
У кафе сладко пахло пахлавой.
Вышла хозяйка.
Ей было лет тридцать пять. Но, улыбаясь, она сразу становилась старше. Так в конце рабочего дня улыбаются работники крематориев.
Мать и дочь обнялись.
Мы пожали руки.
– Как поживаете? – спросил я, избегая называть Эсру по имени и разглядывая ее руки. Они были розовые, словно только из кипятка.
– Сегодня много посетителей, – сказала Эсра. – Покупают десерт к обеду. Вечером, перед отходом последнего катера, здесь не будет свободного места.
– Никита и Наташа приехали позагорать. Вечером обратно, – сказала Жале, словно Эсра могла подумать, будто мы решили перебраться в их летний дом.
– Вот и хорошо, – сказала Эсра. – Приходите на обед. Мама, поможешь приготовить майонез?
– Так всегда! Ни отдохнуть, ни расслабиться…, – выжала Жале. Но было видно, что она довольна.
– Зачем делать майонез, если можно купить в магазине? – удивился я.
– За обедом сравните, – сказала Эсра.
– Вам надо взять экипаж, – сказала Жале. – Или велосипеды. А лучше пешком. Здесь всего одна улица. Идет параллельно морю. За смотровой площадкой спуститесь вниз. Там пляж… К трем приходите. Дом номер 71. Я покажу.
Миновали несколько сонных сараев. Во дворах за давно не крашеным забором звенели тазами. На веревках витало белье. Валялись вылинявшие детские игрушки…
На отшибе угрюмо дремал заброшенный барский дом. Вокруг росли древние сосны. Они словно боялись, что дом сбежит. И охраняли. К дверям вела широкая лестница, украшенная полуразвалившимися лепными перилами. По обеим сторонам были клумбы. Вместо цветов толстым слоем скопилась сухая хвоя.
– Это дом, где живут приведения, – сказала Жале. – Его можно купить за гроши. Но покупателей нет. Все потому, что однажды привидения задушили здесь человека…
«Лучше бы они привели в порядок клумбы», – подумал я.
– И вы в это верите? – удивилась Наташа.
– По крайней мере, никто не доказал обратного…
За домом был пустырь. Потом оливковая роща. А дальше нынешние шикарные дома. С крыш вслушивались в небо спутниковые антенны, похожие на застывших гигантских медуз. От порогов к воде сбегали мраморные ступеньки. За пальмами и кипарисами читались уютные причалы.
Справа от дороги среди сосен примостились дома пансионатов. С просторных лоджий открывался живописный вид.
– Вот где надо жить! – загорелась Наташа. – Вставать на рассвете и нырять из окна!
– И чтобы под окнами били хвостами дельфины! – рассмеялся я.
– О чем вы говорите? – поинтересовалась Жале.
– Мечтаем, – пояснила Наташа.
– О хорошей жизни, – поддержал я и положил руку Жале на плечо. – О хорошей жизни среди турецких друзей.
– Ну, вот и пришла, – сказала Жале, указывая на табличку с номером 71. – Не забудьте, обед в три.
– Смотри, – сказала Наташа, указывая на крест впереди.
Встретить православную часовенку среди бесконечных мечетей было, как обнаружить у Стены Плача крестящегося Усаму Бен Ладана.
Вошли в скромный светлый домик, пахнувший ладаном и вымытыми полами.
На столе несколько икон. На блюдце зажженные свечи. Рядом горка целых свечей и коробка для денег.
– Неужели здесь есть наши! – удивилась Наташа.
– Может, потомки белоэмигрантов?
Наташа положила деньги и взяла две свечи.
– Это тебе, – протянула свечу. – Вот так, смотри…
Зажгла свечку и приладила на блюдце.
В России я не ходил в храм. Не верилось, что бог живет, где пасутся ненавидящие друг друга попрошайки. А еще думал – если бог такой беспомощный, значит, нуждается в нас не меньше, чем мы в нем. И ему тоже есть о чем каждого из нас попросить. Тогда зачем посещать все эти напыщенные места?
– Помолись, – сказала Наташа. – Нам надо, чтобы он услышал.
Не хотелось ее огорчать.
Поставил в блюдце свечу.
Взял Наташу за плечи.
– Бог, прошу тебя…
И замолчал. Не знал, о чем просить.
Ничто не давалось просто так. У всего была своя цена. Только надо было уметь торговаться.
Собрался с духом.
– Не мешай, бог. Не вставай на пути с красным флажком, как старшина, когда взвод переходит шоссе. Не подсылай приторных проповедников. Я сам…
– Ты сейчас шутишь? – Наташа напряглась.
– Нет, молюсь. Как умею…
Обнял ее.
Я очень хотел, чтобы она была счастлива. Ради этого готов был молиться кому угодно…
Наташа не знала правды. В Москве я попал в скверную историю… За подкладкой чемодана на всякий случай лежал пистолет.
8
С площадки открывался вид на море и соседний остров. Сели на перила и, болтая ногами, наблюдали за ярким парусом виндсерфинга. Белый гребешок пены под ним улыбался. Человек изогнулся и местами касался спиной воды. На крутых волнах доска взлетала ввысь! Тогда хотелось крикнуть «Ура!» и спеть турецкий гимн.– Здорово! – прошептала Наташа.
– Надо научиться ходить под парусом, – сдержанно заметил я. – Пошли купаться!
Пляж был пуст. Кусты по-птичьи свиристели. Солнце, отраженное от беспокойной воды, слепило.
Взявшись за руки, бросились в воду.
– Я люблю тебя! – крикнул под водой. Крик улетел вверх, закупоренный в пузыри.
– Какая теплая вода! – крикнула Наташа, когда заплыли далеко-далеко.
Берег елозил за тугими гребнями.
Пришлось поднапрячься, чтобы вернуться назад.
– Хорошо! – промурлыкал, растянувшись на горячих камнях. – Если б так было всегда!
– Так всегда и будет, – счастливо вздохнула Наташа.
– Ты веришь?
– Конечно. А ты?
Хотелось, чтобы все хорошее, что мы говорили друг другу, сбывалось. Только я знал – одно и тоже прикосновение, если оно повторяется каждый день, приносит все меньше радости. И одна и та же фраза, произносимая часто, входит в привычку и теряет первоначальный смысл.
Пока в наших отношениях не было привычек и не все предметы получили названия. Мы продолжали открывать мир, достраивая под себя, чтобы удобнее было жить. Это казалось легко и естественно, как дышать, ходить, целоваться и улыбаться друг другу без повода. Но иногда я боялся этой легкости и, что все так хорошо. Догадывался – бывают другие времена, и они приходят без предупреждения.
9
Перед обедом осмотрели дом Эсры. Оказалось, полдома снимает другая семья.– Раньше брать постояльцев не требовалось, – сказала Жале. – Я была богата, у меня был хороший автомобиль, платья из Парижа…
– И что? – осторожно поинтересовалась Наташа.
– Любовь, девочка, любовь, – вздохнула Жале. – Никогда не выходи замуж за актеров. Они все проматывают и калечат тебе жизнь…
Я корректно промолчал.
– Вы еще наслушаетесь любовных историй мамы, – перебила Эсра. – Давайте обедать.
Майонез, приготовленный Жале, произвел фурор! Наташа оценила рецепт. А я поклялся, что после такого майонеза с понедельника запишусь в турецкую армию, чтобы защищать Жале от всех врагов.
– Кстати, когда вы возвращаетесь в Россию? – вдруг спросила Эсра.
– Не знаем, – уклончиво ответил я. – А что?
– В сентябре нам понадобится наша стамбульская квартира. Появились квартиранты, готовые платить в полтора раза больше.
Это было сюрпризом.
– Вообще-то я заплатил за два месяца вперед.
– Понимаю. Но и вы поймите. Жизнь в Стамбуле очень дорогая, приходится экономить каждую копейку. Я давно собиралась поднять аренду…
– Вы взяли деньги, – еще раз напомнил я. – Два месяца квартира наша.
– Насколько мне известно, у вас истекает виза, – сказала Эсра. – Вы пытаетесь здесь работать, хотя не имеете разрешения. Если в полиции узнают, у вас будут неприятности. А деньги я верну.
– Если хотите, переезжайте ко мне, – предложила Жале. – Я могу сдать комнату.
– Спасибо, Жале, – сказала Наташа. – Мы подумаем.
– Подумайте, – оживилась Жале. – Снимать отдельную квартиру дорого. А я с вас много не возьму.
10
Закончился месяц в Турции. Истекла виза. У Наташи виза кончилась еще раньше. Теперь, выходя из дома, мы прятали паспорта.Дениз не давал мне работу. Приходилось искать. Обычно это была съемка в каталогах для мелких магазинов. Платили гроши, но сразу. Агентство Дениза не выплатило ни копейки, ссылаясь, что деньги до сих пор не переведены.
Наташа подрабатывала, как и я. Мы делали это осторожно – агентство запрещало моделям работать самостоятельно.
Стал учить турецкий. В квартире откопал учебник английского для турецких студентов. Выписывал новые слова и шел к Босфору.
Мне нравилось гулять, где набережная делала крутой изгиб, образуя заводь, и на якорях дремали яхты. Вокруг резвились чайки, привлеченные обилием легкой добычи.
Заглядывался на парусники из темного дерева, с длинными бугшпритами, миниатюрными перилами на корме и огромными, проморенными до чертей штурвалами. Они напоминали о временах великого морского разбойника Моргана и будоражили желание хлебнуть стаканчик рома, названного в его честь.
Здесь всегда кипела жизнь! Корабельные люди мастерили, чистили, протягивали провода и канаты, заколачивали гвозди и фишки домино, прогревали и охлаждали двигатели…
Они появлялись из трюма, спускались в трюм, снова поднимались на свет Божий, держа в руках молотки, плоскогубцы, связки огромных поплавков, бутылки с вином…