Страница:
Михаил Мамаев
Босфор
(Love story на Босфоре)
Часть 1
Мои спутники зависли в рыбном ресторанчике, под навесом из сухих пальмовых листьев.
Ресторан примостился на сваях, впаянных в морское дно.
Берег брезжил вблизи.
Под ногами мурлыкало море.
И мы улыбались, прислушиваясь, как оно дышит во сне.
Поели копченой кефали с козьим сыром и щедрыми овощами. Вкусили заводного средиземноморского рислинга, сиюминутного, как близорукий олень на голодной тигриной тропе. Порадовались, что мы из плоти и крови, и мир вокруг не мираж!
Спутники мои – один отличный чел и его девчонка – любили друг друга. И, кажется, начинали догадываться об этом. Я же, волк-одиночка, заметил это с первого взгляда по множеству неуловимых признаков, известных всем, кто хоть раз испытал это обреченное чувство.
Поэтому и чапал теперь один.
Одному тоже бывает ничего. Если вокруг море и музыка. И люди проходят сквозь тебя, не пытаясь сломать и накарябать на память «Я ЗДЕСЬ БЫЛ…». И можешь вернуться в порт, перебраться на другой корабль и на утро уже не помнить, за чем и от чего бежишь.
На площади я остановился.
В центре мерцал фонтан.
Его стройные пестрые струи срывали с небес тусклые старые звезды и выстреливали выскочками, чистенькими и без числа.
Впрочем, не очень долговечными.
Еще более резвые звезды грозили вот-вот взлететь чтобы указывать кому-то дорогу.
Вокруг фонтана фланировали автомобили и ярко-зеленые автобусы, улыбавшиеся решетками радиаторов.
Несмотря на поздний час, пипл спешил и делал вид, что каждый, по меньшей мере, министр путей сообщения всех баров от порта до южной оконечности острова. Глядя на них, нетрудно было заключить, что развлечения – нечеловеческий труд, если оказываешься на острове развлечений.
Фасадом к морю стоял отель. Он не достал бы рукой до неба, даже если бы привстал на цыпочки. Но на фоне двухэтажных частных домов выглядел, как Гулливер вблизи лилипутов. Или груша в чаше с черешней.
На крыше гремела музыка, и парились пальмы.
Сколько раз в таких местах я танцевал вальс «Великих мореплавателей» с девушкой в розовом. На самом интересном почему-то всегда просыпался… Но оставалось радостное предчувствие, что когда-нибудь я еще туда вернусь…
Вперед, наверх!!!
– Эй, бармен, обслужи-ка Бармалея из Марбельи! Рюмку текилы, плиз!
Рядом уселась местная длинноногая стрекоза.
Вспомнил, что ощущение счастья приходит задним числом, заказал ей большую рюмку белого мартини с куском льда и оливкой на дне. И себе еще текилу.
Выпили.
Она спросила, откуда я. Ответил, как всегда солгав. С женщинами так надежней…
Текила живо полетела вниз, выжигая в кишках остатки грусти, наполняя сердце радостью и желанием быть смелым.
Смуглые стрекозиные колени вызывающе блестели из-под короткой юбки.
Подвижные загорелые пальцы с ярко-красным маникюром на безумных ногтях то и дело барабанили по рюмке и были похожи на орудие убийства любовью.
Через миг я знал о ней все, что нужно.
Зовут Диана.
Работает танцовщицей в ночном клубе.
Сегодня ночью у нее выходной…
В который раз мысленно крикнул: «Ура!!!»
Я молод и не беден! И не тоскую по каким-нибудь островам Папуа Новая Гвинея так же сильно, как иногда тоскую по Москве или Парижу… И вообще я не тоскую ни-ко-гда!!!
– Еще текилу, плиз, и мартини даме! Слушай, детка, я расскажу тебе такое, от чего волосы встанут дыбом!
– Встанут где?
– На бороде!
Она хохочет.
Мне люб ее глупый смех.
Пьем!
– Извини, я на минутку…
Стрекоза исчезает во мраке.
Какие вопросы? Любой каприз, детка!
Посмотрел по сторонам. Ни один стол не пустовал. Везде сидели свечи и горели люди. Или, наоборот. Какая разница, если ты сам свеча?!
Люди-свечи болтали, смеялись, танцевали, подходили к краю крыши, смотрели в море, обнимались или меланхолично курили.
Неожиданно почувствовал на себе неслучайный взгляд. Я умею это делать спиной, затылком, копчиком – чувствовать такие взгляды… Тут же трезвею и превращаюсь в пружину. Пару раз спасало…
Вокруг маячило много людей, но я мигом отыскал нужный стол, как будто его специально осветили, или на стене был прибит указатель. Стол стоял у самого края. Там сидели двое: незнакомец лет сорока пяти и девушка примерно моего возраста.
Узнал ее.
И сразу успокоился.
Только сердце слегка подпрыгнуло…
Они перекинулись несколькими фразами. Мужчина подошел.
– Добрый вечер, – сказал на ломанном русском и протянул руку. – Поль.
– Добрый вечер, – ответил я и тоже представился.
– Да-да, знаю, – лицо Поля расплылось в улыбке.
– Вы работаете на КГБ? Или на французскую разведку?
На всякий случай улыбнулся. Я всегда так делаю, когда не знаю, как у человека с юмором.
– И то, и другое, если под этими разведками подразумевать мою жену, – засмеялся Поль. – Она вас знает и приглашает присоединиться к нам. Ну, как?
– Пожалуй…
«Черт! Ну, и на хрена сдались все эти географические карты-фигарты, компасы-фигомпасы? – недоумевал я, продираясь сквозь столы, спотыкаясь о стулья, натыкаясь на людей и пальмы, и чувствуя, как текила пьяным шкипером разошлась в кишках… – Как же легко заблудиться…!»
– Ну, здравствуй, Наташа!
– Наталья, – иронично, поправил Поль.
– Привет, Никита, – ответила она, протягивая руку.
Взял ее пальцы и несколько мгновений держал, не выпуская. Не представлял, как разговаривать с ней, о чем. И спросил первое, что пришло в голову, что и так прекрасно знал.
– Сколько мы не виделись?
– Четыре года. Я так тебе рада… А ты не изменился…
– Да, четыре. Скажи, пожалуйста! И я рад… Ты тоже не изменилась… Как давно на острове? Планы?
– Мы с Полем в кругосветке! Здесь со вчерашнего вечера и до послезавтра. Дальше прямым ходом в Тель-Авив….
«Неужели это не сон? – подумал я. – Можно протянуть руку и коснуться ее руки!»
– Давайте выпьем, – предложил Поль. – За встречу! За то, что в мире много хороших людей и неожиданных встреч! Чем больше хороших людей, тем приятных встреч больше!
– За тебя, – сказал я, чокаясь с Наташей.
Вернулась Диана.
– Кругосветка – это так здорово, по-хорошему завидую! – затараторила она, словно превратилась в расторопного туроператора, или надеялась, что ей тоже купят билет. – Блеск! Мечта! Не просто отличный отдых, но и возможность познакомиться с такими прекрасными людьми!
Зазвучала медленная музыка.
– Не разучился вальсировать? – иронично спросила Наташа. – Пригласи меня…
Мы медленно закружились среди пар.
Странно, когда нечего сказать – болтаешь без умолку. А тут как будто воды в рот набрал. И она замерзла.
– Я замужем. Почти четыре года.
– Поздравляю.
– А ты женился?
– Нет.
– Почему?
– Не встретил никого лучше тебя.
Улыбнулся, чтобы она не поняла, шучу или говорю серьезно. И чтобы сам не понял.
– Ты его любишь? – спросил как можно проще.
– Люблю, – так же просто ответила Наташа.
– Хорошо. Без любви пусто.
– А у тебя есть…?
– Нет.
Было приятно держать Наташу.
Перед глазами проплывали стойка бара, освещенные свечами столы, море в темноте, танцующие фигуры, опять столы и стойка.
– Мне кажется, я сплю, Наташа. Это невероятно! На огромной планете пути двух песчинок снова пересеклись… Неужели это возможно?! Если только планета сама не превратилась в песчинку! У меня в глазу… Зачем судьбе понадобилось опять свести нас?
Музыка закончилась. Не заметил и продолжал танцевать, пока Наташа не вернула меня на землю.
Поль был пьян и весел. Он склонился к Диане и что-то напевал, хлопая ладонями по столу. Я прислушался. Поль пел Марсельезу. Это обрадовало. Люблю умеющих петь Марсельезу![1]
– Нам пора, – сказала Наташа.
– Дорогая, посидим! Не хочу в постель! – запротестовал Поль. – Сколько времени, Никита?
Я посмотрел на часы.
– Без четверти два…
Поль подмигнул, мол, сейчас все решим. И галантно пригласил Наташу танцевать. Но, вставая, опрокинул бутылку с вином.
Вино едва не испортило Наташино розовое платье от Ferre и теперь веселыми красными осьминогами украшало светлые брюки Поля от Славы Зайцева.[2]
«А что? В этом что-то есть… – подумал я. – Ему так даже лучше. По крайней мере, осьминоги списывают лет сто…» И, пожалуй, Слава со мной согласился бы. Егор[3] – точно! Но приговор Наташи был неумолим.
– Я помогу, – весело сказала Диана. – А ты, Никита, будь здесь. Мы уложим его и назад.
– Вряд ли я вернусь, – сказала Наташа.
– Почему? – удивилась Диана. – Вся ночь впереди. Неужели будешь торчать в номере? Уж поверь, с этим французиком сейчас каши не сваришь.
Эта девчонка начинала мне нравиться. Кем бы она не была.
– Мы вернемся, Никита! – задорно откликнулся Поль, обнимая девушек. – Вот только спустимся в номер и сменим парнишке штанишки!
Они ушли.
Официант убрал со стола, постелил свежую скатерть. Я заказал капучино, снял пиджак и ботинки, положил ноги на соседний стул и стал наслаждаться запахом кофе и далекими огнями в море.
Хорошо почувствовать себя, как дома! Я долго этому учился. Обычно что-то неизменно мешало превратить окружающие предметы в сообщников, в партнеров по игре, в собратьев по счастью и несчастью. Что же тогда говорить о людях? А ведь это так необходимо – создать вокруг доброе поле, магический круг уюта на тривиальном трофи «Роддом – Могила»! Особенно, если собственный дом следует за тобой лишь в облачке ветхих воспоминаний, безлико клубящихся над банданой…
К лохматому стволу пальмы в кадушке рядом со столом кто-то привязал алую ленту. Лента слегка шевелилась. Пальма напоминала длинношеего лоха с копной нечесаных зеленых волос и при галстуке.
– Не плохо выглядишь, старина! – сказал я, чтобы поддержать его. – По крайней мере, ты ни на кого не похож, а это встретишь не часто… Увы, люди этого не любят, так что будь готов к неприятностям. Но ты справишься, уж поверь… Будущие победы написаны у тебя во взгляде…
Лох-Пальмос не отвечал. Я заскучал, впал в меланхолию и предался воспоминаниям.
Вспомнил, как любил Наташу. И подумал:
«Люди не всегда расстаются из-за раскордаша в своих дурацких шестеренках. Бывает, они как будто Инь и Ян,[4] нарисованные на розовой китайской вазе. Но вдруг одно неверное движение, один неловкий взмах беспощадного хлыста Судьбы! И сиамские[5] осколки уже разлетелись по медленной Лете.[6]
Смирись.
Обратного пути нет.
В историю, Бармалей, в историю…».[7]
«Живу без прошлого, без будущего, без барометра и медицинской страховки, – подумал я. – Спасибо за спички в ночи, и что это еще не „Прощай, оружие!“…[8]
Сегодня Наташа в Стамбуле, завтра пригласят в Париж, через месяц на Марс…
А тут торгуешь просроченным сирийским соком. Ставишь баксы на собачьих боях в заброшенном песочном карьере вблизи Серебряного бора. Корешишься с опарышами, записавшимися в РУВД… Короче, барахтаешься в кусающемся хаосе, пахнущем яблоками и абрикосами! И все это под вой милицейских сирен…
Не известно, куда вынесет.
Каждый за себя…»
Прошло несколько месяцев.
Однажды, как гром среди ясного неба, а скорее, наоборот, как солнечный проблеск посреди необозримой грозы, – телефонный звонок.
– Приезжай, Никита! Соскучилась! Очень хочу видеть! Ты нужен мне!
И я полетел…
Наташа встречала в стамбульском международном аэропорту Ататюрк.
Схватил ее в охапку.
– Ну, здравствуй! Вот и я…
– Ты уже здесь?
Удивилась и даже как будто расстроилась. У меня так бывало, когда о чем-то долго мечтал, и это вдруг случалось.
– Да, здесь! А что?
– Я так ждала…
Наташа держала дешевую и совсем не сердитую квартиру на первом.
Балкон выходил в тихий двор. За деревьями в трех шагах парил минарет мечети. Пять раз на дню муэдзин[9] задушевно призывал помолиться во имя Аллаха. Он был так близко, что мог бы заглянуть в окно проверить, как это делают, и, в случае необходимости, пригрозить пальцем… Если бы не был магнитофонной записью.
При моем появлении муэдзин не замедлил напомнить о себе. Молиться я, конечно, не стал. Но призыв понравился. Возможно, у меня роду кто-то когда-то и молился под этот крик. У Наташи вряд ли. Она бесстрастно заткнула уши.
Судя по размерам лежака, спальню, тестировали шведы! Не кровать, а шедевр!
Вентилятор в потолке над шедевром предполагал, что кто-то закатал здесь в бетон Карлсона.[10]
Эклектичный камин, нарисованный на стене в столовой, задавил вопросом: «При чем здесь папа Карло?»
Чтобы переключиться на что-то более светлое, отправился в магазин. Притащил ящик пива, десяток бутылок сухого – красного и белого, разумеется, – бутылку текилы и бутылку мартини.
– Так много? – удивилась Наташа.
– Люблю, когда бар забит. Это бодрит и вселяет веру в завтрашний день.
– Ты рассуждаешь, как герой Хемингуэя, – сказала Наташа и огорчилась. – Не надо, не старей раньше времени.
Пока Наташа готовила, листал журналы. С глянцевых страниц знойные красотки строили глазки, как газели, застигнутые за утренней зарядкой.
Наташа принесла поднос с вином и закуской. Маслины с красным перцем были разложены на блюдечке в виде улыбающейся счастливой рожицы.
– Это кто? – спросил я.
– Одна девочка. Ты с ней знаком. Видишь, как она рада тебе!
– С таким очаровательным личиком надо светиться в журналах, Наташа. А то снимают неизвестно кого…
– Это не просто.
– Что ж, дай Бог!
– Давай, за твой приезд! Теперь мы вместе, и у нас все будет хорошо.
– И еще за то, Наташа, что нам здесь не грозит опасность. И мы можем гулять по ночам…
Выпили.
Обнял Наташу.
Мы были вместе, у нас был дом и кое-какие деньги.
Мы смело смотрели в будущее, хотя там царила Неизвестность.
Она вела себя, как судья на финише.
Я видел, как Неизвестность ходит вдоль трибун, размахивая флажком, готовая в лучшем случае дать отмашку, что в гонке пройден очередной круг.
Неизвестность нельзя было ни обмануть, ни подкупить, ни задобрить. Но это было хорошо, как ни странно…
– Как ты жила без меня? – спросил я. – Подружилась с кем-нибудь?
– Конечно. У меня здесь много друзей.
– Хороших?
Хотелось как можно скорее войти в Наташину жизнь, перестать быть гостем.
– Хочешь, познакомлю тебя с друзьями?
Через пятнадцать минут катили на такси вниз от Улуса – улицы, на которой жили теперь, – к Босфору. Петляли среди вилл, обнесенных бетонным забором.
Это Ситези – так здесь называют поселки богачей.
– Когда-нибудь и мы будем жить так, – мечтательно сказала Наташа. – Если будем вкалывать.
– Давай за это выпьем. И за то, чтобы нам повезло.
У первого светящегося магазинчика притормозили. Подошел хозяин. Узнал, чего хотим, и через секунду вынес открытую бутылку сухого вина с двумя пластиковыми стаканами.
– Счастливого пути, – сказал он. – Заезжайте еще.
Водитель такси поехал медленнее. Видимо, чтобы нам легче пилось. А может, болел за обивку.
Вино было прохладное и слегка вязало.
В окно врывался густой стамбульский воздух, пахнувший солью и жареным арахисом…
Спустились в Артакей,[11] отпустили такси. Прошли по узкой древней улочке, мимо витрин с антиквариатом, к широкой площади у воды, где за столами под навесами сидели сотни людей.
Нас окликнули.
Это был манекенщик Юсуф, обезоруживающей резиновой улыбкой похожий на молодого Бельмондо.
С ним была Маруся, похожая на свое имя.
Маруся тоже работала манекенщицей. Она прожила в Турции два года и при каждом удобном случае поливала по-турецки.
Сели за свободный стол, заказали выпить.
– Как в Москве? – спросила Маруся, взъерошив короткие белокурые волосы.
Разговорились.
Юсуф ничего не понимал, но то и дело вставлял русские бранные словечки, которым научила его Маруся. Конечно, всегда не к месту. Это было похоже на попытку пьяного попугая выступить в Совете Безопасности ООН.
Прохожие здоровались, брали автограф. Юсуф был известен.
Подсел Ингин, тоже манекенщик. Кажется, он был еще популярнее. Девушки вставали в очередь, чтобы сесть на краешек его стула, обнять и сфотографироваться. Просто памятник Чехову в Гурзуфе!
– А не пойти ли нам на дискотеку, молодежь? – спросил Юсуф таким тоном, словно предложил на пару часов слетать на Марс, и его личная ракета ждала за ближайшей мечетью. – Это же в двух шагах…
Дискотека называлась Паша Бич, или попросту – Паша.
У стойки бара я заказал ребятам дринк. Маруся, Юсуф и Ингин взяли фруктовые коктейли, Наташа джин-тоник, а сам чистую русскую водку, чтобы взбодриться.
Ингин с коктейлем исчез в толпе.
Юсуф и Маруся танцевали, не выпуская из рук стаканы с соломинками. Они прикладывались к соломинкам, словно к чудесному переговорному устройству, придуманному для грома дискотечной «колотушки». Витринные фигуры Маруси и Юсуфа выделялись. На них было приятно смотреть.
Выпил еще водки.
Звезды хлынули вниз и сквозь меня!
Я стал большим-большим…
Казалось, стоит посильнее оттолкнуться, и полечу, черт знает куда. Но я не хотел улетать! Мне было хорошо здесь, на этой дискотеке, среди этих людей, в этом городе, на этой земле…
Мы с Наташей стали целоваться…
Когда посмотрел вокруг, то не увидел друзей. И вообще никого больше не видел, кроме Наташи, которая была теперь повсюду, куда бы ни бросил взгляд.
Взяли такси, назвали адрес и спустя одно мгновение уже входили через балкон в квартиру.
В темноте, спотыкались друг о друга и о какие-то безымянные предметы.
Смеясь, срывали одежду.
Падали на гостеприимную шведскую кровать.
Шептали глупости…
Горячий поток ночи бросал в слепые части пространства. Крутил, вертел, разрывал и снова соединял.
Мир вращался вокруг, как вентилятор в потолке нашей спальни…
Мы любили, как в первый раз, разглядывая сокровенные уголки наших невесомых тел губами, щеками, ресницами, дыханием…
Не прерывались даже, когда в половине пятого муэдзин возвестил о начале утренней молитвы.
Прошлое исчезло.
Остался гулкий и глубокий пульс нарождающегося дня, в котором не было еще ничего, что бы мы боялись потерять или разрушить.
Люди расстаются, чтобы встречаться набело. Расставаясь, они рискуют никогда больше не взглянуть друг другу в глаза. Но это все-таки лучше, чем всегда быть вместе по привычке.
Это был удивительный день! Как будто кто-то сорвал с меня старую кожу, весившую тысячу тонн. Приходилось все время быть начеку и придерживаться за что-нибудь, чтобы не улететь в небо.
Не хотелось вспоминать, что осталось позади.
Не хотелось думать, что ожидает завтра.
Каждая минута вызывала веселое удивление. Как очередной старт космического корабля. Или воробей, запорхнувший в открытую форточку.
– Завтра поставим тебя на учет в агентстве, – сказала Наташа. – Ты привез фотографии?
Вошли в залитую светом мансарду.
За огромным столом, заваленным фотографиями, сидел полнеющий коротышка лет тридцати пяти, одетый в модный светлый костюм.
Узкие прямоугольные очки в золоченой оправе уверенно держались на мясистом носу, придавая розовому лицу воинственность.
Лицо лоснилось.
«Вот они какие, акулы рынка человеческой красоты!» – подумал я, пожимая небрежно протянутую руку, и отметил, что ладонь мягкая и влажная, как у спящего мерзавца. Чтобы перебороть отвращение, тряс руку Дениза на вечность дольше, чем следовало.
– Что будете пить? – спросил Дениз, вернувшись к фотографиям.
– Воду с лимоном, если можно, – поспешила сказать Наташа, прежде чем я успел ответить.
Дениз по селектору сделал заказ.
Возникла пауза.
– Очень жарко! – сказала Наташа по-турецки.
– Да, – сказал Дениз.
– В такую жару хорошо на пляже, – заметил я и подумал, что даже не знаю, сколько у нас с Наташей осталось дней до месячных.
Наташа сурово посмотрела на меня. Договорились, что говорить будет она.
– Не могли бы вы встать? – попросил по-турецки Дениз, хотя, конечно, как большинство турков, прекрасно говорил по-английски. Наташа перевела. Я встал.
– Пройдитесь.
Подошел к столу.
– Как я понимаю, вы ищите работу, – равнодушно сказал он. – Вы когда-нибудь работали моделью?
– Нет.
– Он профессиональный актер, – сказала Наташа.
– Почему же он не работает по профессии у себя дома?
Наташа перевела.
– Хочу выучить турецкий, – сказал я, не дав Наташе ответить.
– Зачем?
– Чтобы понимать, что ты там сейчас бормочешь на своем курином языке[12]… – не глядя на Наташу, с улыбкой сказал я по-русски. И добавил по-английски:
– Думаю заняться здесь бизнесом…
– Но ведь можно нанять переводчика? – был вопрос уже по-английски. Теперь во взгляде Дениза читалось любопытство.
– Я не доверяю переводчикам… Я вообще мало кому доверяю…
Наташа поспешно протянула конверт с моими фото.
– Не плохо…, – пробормотал Дениз. – У вас здесь может быть работа. Если, конечно, вас правильно преподнести.
– Это как? – спросил я.
– Надо с вами поработать. Глаза, например. У вас везде грустный взгляд. И на фотографиях и сейчас. Глаза должны светиться радостью и беззаботностью. Никому не интересны ваши проблемы.
– Он отдохнет и повеселеет, – сказала Наташа и улыбнулась.
– Надеюсь, – наконец улыбнулся и Дениз, и вдруг ласково посмотрел на меня.
Мальчик принес напитки.
Я сделал несколько глотков.
Вода была холодная.
Кусочки лимонной мякоти приятно щекотали губы.
Дениз дал визитку, дописав от руки номер мобильного.
– Завтра поедем на кастинг, – сказал он. – Заеду в десять.
Сестра Дениза Шермин, совладелица агентства, протянула Наташе листок с адресом, где до пяти ее ждали на кастинге.
– Надо же, Дениз сам отвезет тебя! – сказала Наташа на улице. – А я думала, нас выгонят… Что бы это значило?
– Надеюсь, он не слишком запал, – пошутил я. – Не хочу разбить ему сердце…
– Твои соперники, – шутливо сказал Дениз.
– Ничего, я привык…
Компания занималась производством и сбытом спорттоваров. Там готовили новый каталог. Менеджер записал размеры, дал померить пару костюмов и кроссовки. Потом долго совещался с Денизом по-турецки. Наш шеф что-то доказывал.
– Поздравляю, Никита! – сказал он, когда мы снова оказались в машине. – Ты утвержден. С первого раза получить работу – большая удача.
– Не думал, что это так просто.
– Это не просто, – возразил Дениз. – Мне пришлось тебя отстаивать.
Наташи дома не было.
Сварил кофе, устроился в кресле и, поставив дымящийся кофе на пол, принялся листать журналы.
Затарахтел телефон.
– Завтра у тебя работа, – сказала Шермин. – Дениз отвезет. Учти, он редко это делает – он не шофер.
В голосе Шермин я услышал усмешку.
– Постараюсь.
– Да, постарайся. В восемь он заедет.
Над кварталом разнесся крик с башни минарета. Половина пятого.
«К Босфору!» – решил я и вышел из дома.
Дорога серпантином спускалась вниз.
Изредка обгоняли автомобили…
Вдруг за спиной заскрипели тормоза.
Ресторан примостился на сваях, впаянных в морское дно.
Берег брезжил вблизи.
Под ногами мурлыкало море.
И мы улыбались, прислушиваясь, как оно дышит во сне.
Поели копченой кефали с козьим сыром и щедрыми овощами. Вкусили заводного средиземноморского рислинга, сиюминутного, как близорукий олень на голодной тигриной тропе. Порадовались, что мы из плоти и крови, и мир вокруг не мираж!
Спутники мои – один отличный чел и его девчонка – любили друг друга. И, кажется, начинали догадываться об этом. Я же, волк-одиночка, заметил это с первого взгляда по множеству неуловимых признаков, известных всем, кто хоть раз испытал это обреченное чувство.
Поэтому и чапал теперь один.
Одному тоже бывает ничего. Если вокруг море и музыка. И люди проходят сквозь тебя, не пытаясь сломать и накарябать на память «Я ЗДЕСЬ БЫЛ…». И можешь вернуться в порт, перебраться на другой корабль и на утро уже не помнить, за чем и от чего бежишь.
На площади я остановился.
В центре мерцал фонтан.
Его стройные пестрые струи срывали с небес тусклые старые звезды и выстреливали выскочками, чистенькими и без числа.
Впрочем, не очень долговечными.
Еще более резвые звезды грозили вот-вот взлететь чтобы указывать кому-то дорогу.
Вокруг фонтана фланировали автомобили и ярко-зеленые автобусы, улыбавшиеся решетками радиаторов.
Несмотря на поздний час, пипл спешил и делал вид, что каждый, по меньшей мере, министр путей сообщения всех баров от порта до южной оконечности острова. Глядя на них, нетрудно было заключить, что развлечения – нечеловеческий труд, если оказываешься на острове развлечений.
Фасадом к морю стоял отель. Он не достал бы рукой до неба, даже если бы привстал на цыпочки. Но на фоне двухэтажных частных домов выглядел, как Гулливер вблизи лилипутов. Или груша в чаше с черешней.
На крыше гремела музыка, и парились пальмы.
Сколько раз в таких местах я танцевал вальс «Великих мореплавателей» с девушкой в розовом. На самом интересном почему-то всегда просыпался… Но оставалось радостное предчувствие, что когда-нибудь я еще туда вернусь…
Вперед, наверх!!!
– Эй, бармен, обслужи-ка Бармалея из Марбельи! Рюмку текилы, плиз!
Рядом уселась местная длинноногая стрекоза.
Вспомнил, что ощущение счастья приходит задним числом, заказал ей большую рюмку белого мартини с куском льда и оливкой на дне. И себе еще текилу.
Выпили.
Она спросила, откуда я. Ответил, как всегда солгав. С женщинами так надежней…
Текила живо полетела вниз, выжигая в кишках остатки грусти, наполняя сердце радостью и желанием быть смелым.
Смуглые стрекозиные колени вызывающе блестели из-под короткой юбки.
Подвижные загорелые пальцы с ярко-красным маникюром на безумных ногтях то и дело барабанили по рюмке и были похожи на орудие убийства любовью.
Через миг я знал о ней все, что нужно.
Зовут Диана.
Работает танцовщицей в ночном клубе.
Сегодня ночью у нее выходной…
В который раз мысленно крикнул: «Ура!!!»
Я молод и не беден! И не тоскую по каким-нибудь островам Папуа Новая Гвинея так же сильно, как иногда тоскую по Москве или Парижу… И вообще я не тоскую ни-ко-гда!!!
– Еще текилу, плиз, и мартини даме! Слушай, детка, я расскажу тебе такое, от чего волосы встанут дыбом!
– Встанут где?
– На бороде!
Она хохочет.
Мне люб ее глупый смех.
Пьем!
– Извини, я на минутку…
Стрекоза исчезает во мраке.
Какие вопросы? Любой каприз, детка!
Посмотрел по сторонам. Ни один стол не пустовал. Везде сидели свечи и горели люди. Или, наоборот. Какая разница, если ты сам свеча?!
Люди-свечи болтали, смеялись, танцевали, подходили к краю крыши, смотрели в море, обнимались или меланхолично курили.
Неожиданно почувствовал на себе неслучайный взгляд. Я умею это делать спиной, затылком, копчиком – чувствовать такие взгляды… Тут же трезвею и превращаюсь в пружину. Пару раз спасало…
Вокруг маячило много людей, но я мигом отыскал нужный стол, как будто его специально осветили, или на стене был прибит указатель. Стол стоял у самого края. Там сидели двое: незнакомец лет сорока пяти и девушка примерно моего возраста.
Узнал ее.
И сразу успокоился.
Только сердце слегка подпрыгнуло…
Они перекинулись несколькими фразами. Мужчина подошел.
– Добрый вечер, – сказал на ломанном русском и протянул руку. – Поль.
– Добрый вечер, – ответил я и тоже представился.
– Да-да, знаю, – лицо Поля расплылось в улыбке.
– Вы работаете на КГБ? Или на французскую разведку?
На всякий случай улыбнулся. Я всегда так делаю, когда не знаю, как у человека с юмором.
– И то, и другое, если под этими разведками подразумевать мою жену, – засмеялся Поль. – Она вас знает и приглашает присоединиться к нам. Ну, как?
– Пожалуй…
«Черт! Ну, и на хрена сдались все эти географические карты-фигарты, компасы-фигомпасы? – недоумевал я, продираясь сквозь столы, спотыкаясь о стулья, натыкаясь на людей и пальмы, и чувствуя, как текила пьяным шкипером разошлась в кишках… – Как же легко заблудиться…!»
– Ну, здравствуй, Наташа!
– Наталья, – иронично, поправил Поль.
– Привет, Никита, – ответила она, протягивая руку.
Взял ее пальцы и несколько мгновений держал, не выпуская. Не представлял, как разговаривать с ней, о чем. И спросил первое, что пришло в голову, что и так прекрасно знал.
– Сколько мы не виделись?
– Четыре года. Я так тебе рада… А ты не изменился…
– Да, четыре. Скажи, пожалуйста! И я рад… Ты тоже не изменилась… Как давно на острове? Планы?
– Мы с Полем в кругосветке! Здесь со вчерашнего вечера и до послезавтра. Дальше прямым ходом в Тель-Авив….
«Неужели это не сон? – подумал я. – Можно протянуть руку и коснуться ее руки!»
– Давайте выпьем, – предложил Поль. – За встречу! За то, что в мире много хороших людей и неожиданных встреч! Чем больше хороших людей, тем приятных встреч больше!
– За тебя, – сказал я, чокаясь с Наташей.
Вернулась Диана.
– Кругосветка – это так здорово, по-хорошему завидую! – затараторила она, словно превратилась в расторопного туроператора, или надеялась, что ей тоже купят билет. – Блеск! Мечта! Не просто отличный отдых, но и возможность познакомиться с такими прекрасными людьми!
Зазвучала медленная музыка.
– Не разучился вальсировать? – иронично спросила Наташа. – Пригласи меня…
Мы медленно закружились среди пар.
Странно, когда нечего сказать – болтаешь без умолку. А тут как будто воды в рот набрал. И она замерзла.
– Я замужем. Почти четыре года.
– Поздравляю.
– А ты женился?
– Нет.
– Почему?
– Не встретил никого лучше тебя.
Улыбнулся, чтобы она не поняла, шучу или говорю серьезно. И чтобы сам не понял.
– Ты его любишь? – спросил как можно проще.
– Люблю, – так же просто ответила Наташа.
– Хорошо. Без любви пусто.
– А у тебя есть…?
– Нет.
Было приятно держать Наташу.
Перед глазами проплывали стойка бара, освещенные свечами столы, море в темноте, танцующие фигуры, опять столы и стойка.
– Мне кажется, я сплю, Наташа. Это невероятно! На огромной планете пути двух песчинок снова пересеклись… Неужели это возможно?! Если только планета сама не превратилась в песчинку! У меня в глазу… Зачем судьбе понадобилось опять свести нас?
Музыка закончилась. Не заметил и продолжал танцевать, пока Наташа не вернула меня на землю.
Поль был пьян и весел. Он склонился к Диане и что-то напевал, хлопая ладонями по столу. Я прислушался. Поль пел Марсельезу. Это обрадовало. Люблю умеющих петь Марсельезу![1]
– Нам пора, – сказала Наташа.
– Дорогая, посидим! Не хочу в постель! – запротестовал Поль. – Сколько времени, Никита?
Я посмотрел на часы.
– Без четверти два…
Поль подмигнул, мол, сейчас все решим. И галантно пригласил Наташу танцевать. Но, вставая, опрокинул бутылку с вином.
Вино едва не испортило Наташино розовое платье от Ferre и теперь веселыми красными осьминогами украшало светлые брюки Поля от Славы Зайцева.[2]
«А что? В этом что-то есть… – подумал я. – Ему так даже лучше. По крайней мере, осьминоги списывают лет сто…» И, пожалуй, Слава со мной согласился бы. Егор[3] – точно! Но приговор Наташи был неумолим.
– Я помогу, – весело сказала Диана. – А ты, Никита, будь здесь. Мы уложим его и назад.
– Вряд ли я вернусь, – сказала Наташа.
– Почему? – удивилась Диана. – Вся ночь впереди. Неужели будешь торчать в номере? Уж поверь, с этим французиком сейчас каши не сваришь.
Эта девчонка начинала мне нравиться. Кем бы она не была.
– Мы вернемся, Никита! – задорно откликнулся Поль, обнимая девушек. – Вот только спустимся в номер и сменим парнишке штанишки!
Они ушли.
Официант убрал со стола, постелил свежую скатерть. Я заказал капучино, снял пиджак и ботинки, положил ноги на соседний стул и стал наслаждаться запахом кофе и далекими огнями в море.
Хорошо почувствовать себя, как дома! Я долго этому учился. Обычно что-то неизменно мешало превратить окружающие предметы в сообщников, в партнеров по игре, в собратьев по счастью и несчастью. Что же тогда говорить о людях? А ведь это так необходимо – создать вокруг доброе поле, магический круг уюта на тривиальном трофи «Роддом – Могила»! Особенно, если собственный дом следует за тобой лишь в облачке ветхих воспоминаний, безлико клубящихся над банданой…
К лохматому стволу пальмы в кадушке рядом со столом кто-то привязал алую ленту. Лента слегка шевелилась. Пальма напоминала длинношеего лоха с копной нечесаных зеленых волос и при галстуке.
– Не плохо выглядишь, старина! – сказал я, чтобы поддержать его. – По крайней мере, ты ни на кого не похож, а это встретишь не часто… Увы, люди этого не любят, так что будь готов к неприятностям. Но ты справишься, уж поверь… Будущие победы написаны у тебя во взгляде…
Лох-Пальмос не отвечал. Я заскучал, впал в меланхолию и предался воспоминаниям.
Вспомнил, как любил Наташу. И подумал:
«Люди не всегда расстаются из-за раскордаша в своих дурацких шестеренках. Бывает, они как будто Инь и Ян,[4] нарисованные на розовой китайской вазе. Но вдруг одно неверное движение, один неловкий взмах беспощадного хлыста Судьбы! И сиамские[5] осколки уже разлетелись по медленной Лете.[6]
Смирись.
Обратного пути нет.
В историю, Бармалей, в историю…».[7]
1
Когда Наташа улетала в Стамбул, она не оставила у меня даже своей зубной щетки.«Живу без прошлого, без будущего, без барометра и медицинской страховки, – подумал я. – Спасибо за спички в ночи, и что это еще не „Прощай, оружие!“…[8]
Сегодня Наташа в Стамбуле, завтра пригласят в Париж, через месяц на Марс…
А тут торгуешь просроченным сирийским соком. Ставишь баксы на собачьих боях в заброшенном песочном карьере вблизи Серебряного бора. Корешишься с опарышами, записавшимися в РУВД… Короче, барахтаешься в кусающемся хаосе, пахнущем яблоками и абрикосами! И все это под вой милицейских сирен…
Не известно, куда вынесет.
Каждый за себя…»
Прошло несколько месяцев.
Однажды, как гром среди ясного неба, а скорее, наоборот, как солнечный проблеск посреди необозримой грозы, – телефонный звонок.
– Приезжай, Никита! Соскучилась! Очень хочу видеть! Ты нужен мне!
И я полетел…
Наташа встречала в стамбульском международном аэропорту Ататюрк.
Схватил ее в охапку.
– Ну, здравствуй! Вот и я…
– Ты уже здесь?
Удивилась и даже как будто расстроилась. У меня так бывало, когда о чем-то долго мечтал, и это вдруг случалось.
– Да, здесь! А что?
– Я так ждала…
Наташа держала дешевую и совсем не сердитую квартиру на первом.
Балкон выходил в тихий двор. За деревьями в трех шагах парил минарет мечети. Пять раз на дню муэдзин[9] задушевно призывал помолиться во имя Аллаха. Он был так близко, что мог бы заглянуть в окно проверить, как это делают, и, в случае необходимости, пригрозить пальцем… Если бы не был магнитофонной записью.
При моем появлении муэдзин не замедлил напомнить о себе. Молиться я, конечно, не стал. Но призыв понравился. Возможно, у меня роду кто-то когда-то и молился под этот крик. У Наташи вряд ли. Она бесстрастно заткнула уши.
Судя по размерам лежака, спальню, тестировали шведы! Не кровать, а шедевр!
Вентилятор в потолке над шедевром предполагал, что кто-то закатал здесь в бетон Карлсона.[10]
Эклектичный камин, нарисованный на стене в столовой, задавил вопросом: «При чем здесь папа Карло?»
Чтобы переключиться на что-то более светлое, отправился в магазин. Притащил ящик пива, десяток бутылок сухого – красного и белого, разумеется, – бутылку текилы и бутылку мартини.
– Так много? – удивилась Наташа.
– Люблю, когда бар забит. Это бодрит и вселяет веру в завтрашний день.
– Ты рассуждаешь, как герой Хемингуэя, – сказала Наташа и огорчилась. – Не надо, не старей раньше времени.
Пока Наташа готовила, листал журналы. С глянцевых страниц знойные красотки строили глазки, как газели, застигнутые за утренней зарядкой.
Наташа принесла поднос с вином и закуской. Маслины с красным перцем были разложены на блюдечке в виде улыбающейся счастливой рожицы.
– Это кто? – спросил я.
– Одна девочка. Ты с ней знаком. Видишь, как она рада тебе!
– С таким очаровательным личиком надо светиться в журналах, Наташа. А то снимают неизвестно кого…
– Это не просто.
– Что ж, дай Бог!
– Давай, за твой приезд! Теперь мы вместе, и у нас все будет хорошо.
– И еще за то, Наташа, что нам здесь не грозит опасность. И мы можем гулять по ночам…
Выпили.
Обнял Наташу.
Мы были вместе, у нас был дом и кое-какие деньги.
Мы смело смотрели в будущее, хотя там царила Неизвестность.
Она вела себя, как судья на финише.
Я видел, как Неизвестность ходит вдоль трибун, размахивая флажком, готовая в лучшем случае дать отмашку, что в гонке пройден очередной круг.
Неизвестность нельзя было ни обмануть, ни подкупить, ни задобрить. Но это было хорошо, как ни странно…
– Как ты жила без меня? – спросил я. – Подружилась с кем-нибудь?
– Конечно. У меня здесь много друзей.
– Хороших?
Хотелось как можно скорее войти в Наташину жизнь, перестать быть гостем.
– Хочешь, познакомлю тебя с друзьями?
Через пятнадцать минут катили на такси вниз от Улуса – улицы, на которой жили теперь, – к Босфору. Петляли среди вилл, обнесенных бетонным забором.
Это Ситези – так здесь называют поселки богачей.
– Когда-нибудь и мы будем жить так, – мечтательно сказала Наташа. – Если будем вкалывать.
– Давай за это выпьем. И за то, чтобы нам повезло.
У первого светящегося магазинчика притормозили. Подошел хозяин. Узнал, чего хотим, и через секунду вынес открытую бутылку сухого вина с двумя пластиковыми стаканами.
– Счастливого пути, – сказал он. – Заезжайте еще.
Водитель такси поехал медленнее. Видимо, чтобы нам легче пилось. А может, болел за обивку.
Вино было прохладное и слегка вязало.
В окно врывался густой стамбульский воздух, пахнувший солью и жареным арахисом…
Спустились в Артакей,[11] отпустили такси. Прошли по узкой древней улочке, мимо витрин с антиквариатом, к широкой площади у воды, где за столами под навесами сидели сотни людей.
Нас окликнули.
Это был манекенщик Юсуф, обезоруживающей резиновой улыбкой похожий на молодого Бельмондо.
С ним была Маруся, похожая на свое имя.
Маруся тоже работала манекенщицей. Она прожила в Турции два года и при каждом удобном случае поливала по-турецки.
Сели за свободный стол, заказали выпить.
– Как в Москве? – спросила Маруся, взъерошив короткие белокурые волосы.
Разговорились.
Юсуф ничего не понимал, но то и дело вставлял русские бранные словечки, которым научила его Маруся. Конечно, всегда не к месту. Это было похоже на попытку пьяного попугая выступить в Совете Безопасности ООН.
Прохожие здоровались, брали автограф. Юсуф был известен.
Подсел Ингин, тоже манекенщик. Кажется, он был еще популярнее. Девушки вставали в очередь, чтобы сесть на краешек его стула, обнять и сфотографироваться. Просто памятник Чехову в Гурзуфе!
– А не пойти ли нам на дискотеку, молодежь? – спросил Юсуф таким тоном, словно предложил на пару часов слетать на Марс, и его личная ракета ждала за ближайшей мечетью. – Это же в двух шагах…
Дискотека называлась Паша Бич, или попросту – Паша.
У стойки бара я заказал ребятам дринк. Маруся, Юсуф и Ингин взяли фруктовые коктейли, Наташа джин-тоник, а сам чистую русскую водку, чтобы взбодриться.
Ингин с коктейлем исчез в толпе.
Юсуф и Маруся танцевали, не выпуская из рук стаканы с соломинками. Они прикладывались к соломинкам, словно к чудесному переговорному устройству, придуманному для грома дискотечной «колотушки». Витринные фигуры Маруси и Юсуфа выделялись. На них было приятно смотреть.
Выпил еще водки.
Звезды хлынули вниз и сквозь меня!
Я стал большим-большим…
Казалось, стоит посильнее оттолкнуться, и полечу, черт знает куда. Но я не хотел улетать! Мне было хорошо здесь, на этой дискотеке, среди этих людей, в этом городе, на этой земле…
Мы с Наташей стали целоваться…
Когда посмотрел вокруг, то не увидел друзей. И вообще никого больше не видел, кроме Наташи, которая была теперь повсюду, куда бы ни бросил взгляд.
Взяли такси, назвали адрес и спустя одно мгновение уже входили через балкон в квартиру.
В темноте, спотыкались друг о друга и о какие-то безымянные предметы.
Смеясь, срывали одежду.
Падали на гостеприимную шведскую кровать.
Шептали глупости…
Горячий поток ночи бросал в слепые части пространства. Крутил, вертел, разрывал и снова соединял.
Мир вращался вокруг, как вентилятор в потолке нашей спальни…
Мы любили, как в первый раз, разглядывая сокровенные уголки наших невесомых тел губами, щеками, ресницами, дыханием…
Не прерывались даже, когда в половине пятого муэдзин возвестил о начале утренней молитвы.
Прошлое исчезло.
Остался гулкий и глубокий пульс нарождающегося дня, в котором не было еще ничего, что бы мы боялись потерять или разрушить.
Люди расстаются, чтобы встречаться набело. Расставаясь, они рискуют никогда больше не взглянуть друг другу в глаза. Но это все-таки лучше, чем всегда быть вместе по привычке.
2
Весь новый день провели дома. Валялись в постели, болтали о пустяках, занимались любовью, запивая вином и закусывая фруктами.Это был удивительный день! Как будто кто-то сорвал с меня старую кожу, весившую тысячу тонн. Приходилось все время быть начеку и придерживаться за что-нибудь, чтобы не улететь в небо.
Не хотелось вспоминать, что осталось позади.
Не хотелось думать, что ожидает завтра.
Каждая минута вызывала веселое удивление. Как очередной старт космического корабля. Или воробей, запорхнувший в открытую форточку.
– Завтра поставим тебя на учет в агентстве, – сказала Наташа. – Ты привез фотографии?
3
Поднялись на третий этаж.Вошли в залитую светом мансарду.
За огромным столом, заваленным фотографиями, сидел полнеющий коротышка лет тридцати пяти, одетый в модный светлый костюм.
Узкие прямоугольные очки в золоченой оправе уверенно держались на мясистом носу, придавая розовому лицу воинственность.
Лицо лоснилось.
«Вот они какие, акулы рынка человеческой красоты!» – подумал я, пожимая небрежно протянутую руку, и отметил, что ладонь мягкая и влажная, как у спящего мерзавца. Чтобы перебороть отвращение, тряс руку Дениза на вечность дольше, чем следовало.
– Что будете пить? – спросил Дениз, вернувшись к фотографиям.
– Воду с лимоном, если можно, – поспешила сказать Наташа, прежде чем я успел ответить.
Дениз по селектору сделал заказ.
Возникла пауза.
– Очень жарко! – сказала Наташа по-турецки.
– Да, – сказал Дениз.
– В такую жару хорошо на пляже, – заметил я и подумал, что даже не знаю, сколько у нас с Наташей осталось дней до месячных.
Наташа сурово посмотрела на меня. Договорились, что говорить будет она.
– Не могли бы вы встать? – попросил по-турецки Дениз, хотя, конечно, как большинство турков, прекрасно говорил по-английски. Наташа перевела. Я встал.
– Пройдитесь.
Подошел к столу.
– Как я понимаю, вы ищите работу, – равнодушно сказал он. – Вы когда-нибудь работали моделью?
– Нет.
– Он профессиональный актер, – сказала Наташа.
– Почему же он не работает по профессии у себя дома?
Наташа перевела.
– Хочу выучить турецкий, – сказал я, не дав Наташе ответить.
– Зачем?
– Чтобы понимать, что ты там сейчас бормочешь на своем курином языке[12]… – не глядя на Наташу, с улыбкой сказал я по-русски. И добавил по-английски:
– Думаю заняться здесь бизнесом…
– Но ведь можно нанять переводчика? – был вопрос уже по-английски. Теперь во взгляде Дениза читалось любопытство.
– Я не доверяю переводчикам… Я вообще мало кому доверяю…
Наташа поспешно протянула конверт с моими фото.
– Не плохо…, – пробормотал Дениз. – У вас здесь может быть работа. Если, конечно, вас правильно преподнести.
– Это как? – спросил я.
– Надо с вами поработать. Глаза, например. У вас везде грустный взгляд. И на фотографиях и сейчас. Глаза должны светиться радостью и беззаботностью. Никому не интересны ваши проблемы.
– Он отдохнет и повеселеет, – сказала Наташа и улыбнулась.
– Надеюсь, – наконец улыбнулся и Дениз, и вдруг ласково посмотрел на меня.
Мальчик принес напитки.
Я сделал несколько глотков.
Вода была холодная.
Кусочки лимонной мякоти приятно щекотали губы.
Дениз дал визитку, дописав от руки номер мобильного.
– Завтра поедем на кастинг, – сказал он. – Заеду в десять.
Сестра Дениза Шермин, совладелица агентства, протянула Наташе листок с адресом, где до пяти ее ждали на кастинге.
– Надо же, Дениз сам отвезет тебя! – сказала Наташа на улице. – А я думала, нас выгонят… Что бы это значило?
– Надеюсь, он не слишком запал, – пошутил я. – Не хочу разбить ему сердце…
4
Ровно в десять утра к подъезду бесшумно подкатил красный спортивный автомобиль. На заднем сиденье были два парня.– Твои соперники, – шутливо сказал Дениз.
– Ничего, я привык…
Компания занималась производством и сбытом спорттоваров. Там готовили новый каталог. Менеджер записал размеры, дал померить пару костюмов и кроссовки. Потом долго совещался с Денизом по-турецки. Наш шеф что-то доказывал.
– Поздравляю, Никита! – сказал он, когда мы снова оказались в машине. – Ты утвержден. С первого раза получить работу – большая удача.
– Не думал, что это так просто.
– Это не просто, – возразил Дениз. – Мне пришлось тебя отстаивать.
Наташи дома не было.
Сварил кофе, устроился в кресле и, поставив дымящийся кофе на пол, принялся листать журналы.
Затарахтел телефон.
– Завтра у тебя работа, – сказала Шермин. – Дениз отвезет. Учти, он редко это делает – он не шофер.
В голосе Шермин я услышал усмешку.
– Постараюсь.
– Да, постарайся. В восемь он заедет.
Над кварталом разнесся крик с башни минарета. Половина пятого.
«К Босфору!» – решил я и вышел из дома.
Дорога серпантином спускалась вниз.
Изредка обгоняли автомобили…
Вдруг за спиной заскрипели тормоза.