Страница:
И еще не любил он ворчливых и брезгливых. В любом коллективе найдутся занудистые людишки. Были они, разумеется, и среди парашютистов. На первых порах, случалось, увидит такой чистюля волосок в миске, спешит к Малееву: «Чем кормит старшина? Повара, как коты, обленились!»
Павел Федулович, бывало, выслушает со вниманием. Это привычка у него такая, никогда не перебивать человека, даже если тот не прав. Только набычится и обрежет праведника: «А падаль не пробовали есть?»
В тылу немцев туговато случалось с харчишками. Бывало, варим, допустим, конину на сухом спирту. Командир роты кричит: «Братья-славяне, первая ложка за мной!» Насчет славян он у нашего комиссара Мачихина перенял. Первым из котелка отхлебнет. Почмокает, живот погладит: «Кажется, есть можно!» И засмеется. А губы обветрены, приморожены, едва рот раздирает. А мы понимаем его по-своему: вроде пробу снимает, а сам думает о нас – отравления не вышло б!
С той проборки, с той ошибки в тылу глянули мы на себя более строгим глазом. Вроде на ступеньку шагнули выше…»
Поднялся военком отдельной зенитно-пулеметной роты Андрей Васильевич Калиничев. Его рассказ слушали с пониманием.
– Возвращаемся из разведки. Ребята изголодавшиеся, но бодро двигались, стараясь в сумерках пробиться к лагерю. Видим, омет соломы на всполье. Возле него немцы. Под Малым Заходом случилось. На возвышенности – мужчина и женщина. Под деревом. А на толстой ветке – веревки с петлями. Метрах в сорока дом с пристроем, как здешние жители говорят, «жихарь». «Нападем?» – спрашивает командир взвода Михаил Исаакович Бурдэ. Есть приказ: не шуметь!.. И все же решаю разбиться на две группы. Одну повел Бурдэ, а вторую – мы со старшиной Лушниковым.
Немцы готовились повесить мужчину и женщину. За ометом оказалась толпа мирных жителей под охраной. Мы так расположились, чтобы при стрельбе не зацепить деревенских. Немецкий офицер в черном лично накинул петли на шеи обреченных. И тогда по нему ударили из автоматов ребята младшего лейтенанта Бурдэ. Заработали винтовки СВТ. Истребили 20 фашистов. Старшина Лужников бегом на бугор, обрезал веревки, освободил жертвы оккупантов.
В это время к омету на большой скорости мчался автомобиль с немецкой пехотой. Наши ребята забросали врага гранатами. Машина врезалась в дерево. И вновь оружие десантников не знало осечки – восемь трупов осталось возле горевшей машины.
– Что это были за люди? Почему их вешали? – спросил Мачихин.
– В том-то и загвоздка, товарищ старший батальонный комиссар! Хватились: где люди? кого спасли?.. След простыл!
С тем и пришли в лагерь. Командир роты С.С. Серебряков доложил начальнику штаба бригады разведданные и упомянул о стычке у омета. Шишкин вызвал меня. «И вас, и вас, – тыкал он пальцем нас в грудь, – нужно расстрелять! Вы раскрываете бригаду!..»
– Как же можно было оставить советских людей в беде?! – возмутился комиссар 4-го батальона М.С. Куклин. – Он что, ненормальный, этот Шишкин?!
– Спокойно, комиссар! – остановил его Мачихин. – Конечно, прощать фашистам их зверства нельзя. И все же по возможности, товарищи политработники, поменьше шуму… А за Калиничевым славное дело – факт!.. Вы у меня орлы, все понимаете правильно!.. Ставьте упор на индивидуальную работу – массовые сборы теперь отпадают. Забота о еде – ваша забота. Строго охранять запасы. Используйте пример умелого рациона в Четвертом батальоне, особенно в роте Ивана Гречушникова. Забота о валенках, об исправных лыжах, о крепком безопасном сне каждого бойца – вот программа-минимум!.. Ведь мы лишь в начале пути. Не размениваться на мелкие стычки с малочисленными группами неприятеля. Преждевременно раскрыть немцам силы бригады – погубить замысел операции на корню! Враг с воздуха наверняка заметил росчерки лыжней, следы костров и стоянок рот и взводов. Строжайшая маскировка!..
Обо всем добытом практикой в тылу говорил А.И. Мачихин своим комиссарам. Напоминал он о проявлениях благодушия, не забыв случай с генералом. Учили всему десантников, а вот в деле открываются сбои. Нас послали помогать из тыла громить котел, а мы пурхаемся в отдалении от намеченного района, обидно!..
– В беседах широко используйте местный материал. Вот, скажем, письмо немецкого офицера, захваченного разведчиками Малеева:
«Мы ведем самую гнусную войну из войн. Ожесточились, стреляем в женщин и детей. В окружении много партизан и десантников, здесь враг находится всюду, он вокруг нас, из-за каждого укрытия выслеживают глаза местных жителей. Несколько выстрелов, и обыкновенно эти выстрелы точны. Лучше бы мне быть инвалидом, чем гибнуть в болотах России. Командиры и фюрер наш называют наше окружение пистолетом, приставленным к сердцу России. А у нашего сердца все время вьется русская пуля, наши потери неисчислимы…»
– Слышите, орлы мои, комиссары, как запели вояки Гитлера? Говорите об этом бойцам.
А вот что рассказала разведчикам Малеева Нина Петровна Бородина из деревни Лужно:
«Немцы забрали у населения все добро, запалили избы, а затем, когда вместо села остались одни развалины, фашисты приказали нам выехать в деревню Черный Ручей, где мы разместились в сараях, а они, немцы, в домах.
Каждое утро всем жителям надлежало являться в комендатуру. Оттуда под конвоем их водили на работу. Заставляли строить укрепления, ремонтировать дороги, расчищать снег, стирать белье, носить воду, мыть полы. Чуть кто провинился – порка. Не смог хорошо работать 70-летний Иван Зимин – выпороли, а потом застрелили. Тот, кто выходил из деревни самовольно, объявлялся партизаном и расстреливался на месте. Как рабы какие».
– В наши руки попало письмо некоего Хеккеля. Слал его он в Берлин. Хвалился женушке: «Мы становимся помещиками, приобретаем славянских рабов и делаем с ними все, что хотим! Скоро ты будешь иметь в услужении столько женщин, сколько пожелаешь…»
Ясно вам, орлы мои, комиссары?.. Вот с каким отребьем приходится воевать. Донесите это до каждого десантника. Пусть ненависть питает их сердца!.. Вот дождемся воздушной оказии и почитаем свежие газеты…
– Скорее бы! – вздохнул военком 4-го батальона Куклин. – Раненых таскаем на волокушах. Прежде на них были мины и взрывчатка… Отправить бы ребят в Валдай!..
– Заявка принята, товарищ Куклин! – Мачихин улыбнулся, и лицо его осветилось шуткой. – Представляю вам военкома-два Георгия Ивановича Навалихина. Новый товарищ, в случае чего помогите… Прежде был отсекром партийного бюро. Заменил погибшего товарища….
Отдаленно прозвучали взрывы мин. Мачихин посуровел, взял в руки автомат ППШ. Кликнул порученца:
– Узнайте, что там?
А по лагерю уже неслись крики:
– Фрицы! Тревога!..
Предоставим слово участнику той стычки, бывшему помощнику начальника оперативного отделения штаба МВДБ-1 Ивану Шебалкову, проживающему в городе Москве:
«Не помню какого числа марта 1942 года, часов в 11 утра немцы обнаружили стоянку штаба бригады, пустили в ход минометы. Показались вражеские лыжники. Очевидно, им удалось просочиться меж батальонов. Когда враг попытался атаковать штаб и политотдел, он напоролся на хорошо замаскированное боевое охранение и увяз в перестрелке. Это дало нам возможность собраться и занять оборону.
Мысль накрыть штаб одолевала немецких командиров: огонь минометов и пулеметов усиливался с каждой минутой. В огневой бой вступили штабисты, особисты, политотдельцы… На правом фланге ожесточенно дрались разведчики младшего лейтенанта Виктора Петровича Журавлева. Политотдел вел в огонь батальонный комиссар Федор Петрович Дранищев. На левый фланг выдвинулись сотрудники особого отдела во главе с Борисом Иосифовичем Гриншпуном. Тон там задавал Петр Максимович Пасько, заместитель начальника отдела.
Мне запомнились Сергеев и Сиделкин, товарищи из политотдела. Александр Иванович и Николай Павлович во время схватки с фашистами, перебегая от дерева к дереву, стреляли метко и уложили не одного ублюдка из подразделения СС. Как потом мы узнали, они базировались в Малом Опуеве, эти прыткие гитлеровцы, которых колошматили Сергеев и Сиделкин.
У десантников оказалось двое легко раненных и один убитый. У меня были изрешечены осколками и пулям куртка и голенище валенка.
Захваченный в плен ефрейтор СС показал: немцы вышли в наш район с целью добыть продукты. В окружении они голодали. А тут наткнулись на штаб и повели широкое наступление. Немцы под Демянском были не только голодны, но и плохо одеты. Платки, валенки, одеяла, стеганки можно было увидеть на гитлеровцах в зиму 1942 года. И все награблено у местных жителей…»
Штаб бригады неутомимо собирал по крупицам сведения о противнике, взвешивал возможности малой кровью форсировать речку и выйти в обусловленный район. Была еще одна забота: никак не удавалось установить связь с 204-й ВДБ! Где она? Идет ли к заданному месту в тылу 16-й немецкой армии?..
В просторном шалаше под дубами собрались командиры и комиссары. Комбриг расхаживал посередине.
– Докладывайте, разведка! – коротко сказал начальник штаба МВДБ-1 майор Шишкин. Он сидел на пне и держал на коленях карту.
Старший лейтенант Федор Тоценко говорил о том, что почти все холмы, занимаемые противником, господствуют над местностью. Подступы к населенным пунктам хорошо просматриваются, немцы вырубили леса на околицах сел. Скрытый подход к ним в светлое время совершенно исключен. На просеках сторожевые вышки с пулеметами.
– Западную часть кольца обороняют 280-я и 30-я пехотные дивизии немцев, а также танковая дивизия СС. С севера, востока и юга защищаются части дивизии «Мертвая голова», 12-й и 32-й пехотных дивизий, на южной полудуге – полки 123-й пехотной дивизии. По населенным пунктам, как резерв, части и подразделения 290-й немецкой дивизии…
Местность вокруг – болота и топи с лесами. Много незамерзающих трясин. Як мени думается, открытые, ровные луга та сенокосные угодья, поляны до оборонительных полос противника десантники могут преодолеть только под прикрытием артиллерии и плотного минометного огня. – Тоценко говорил с сильным акцентом, перемешивая русские и украинские слова, изредка поглядывал на карту Шишкина.
Командир бригады Тарасов прервал старшего лейтенанта:
– Река Полометь укреплена?.. Подходы отысканы?.. Маршруты проложены всем батальонам и ротам?..
– По берегам Поломети – колюка, то есть колючка. Земляно-деревянные огневые точки. Минные поля густые. За береговыми укреплениями – блиндажи в шахматном порядке, бункера, укрытия из бревен. Противник занял все возвышенности, товарищ майор!..
– Прямо-таки Карфаген нарисовал! – Николай Тарасов гневно мял рыжеватую бороду. – Послушаешь, так падай в обморок!
Вмешался Павел Малеев. Его никогда не смущали крики нервного командира соединения.
– Есть участок, товарищ майор!.. Ребята только что доложили. Проползли, говорят, вместе с партизанами. С двух сторон если перекрыть засадами, перемахнем всей бригадой на ту сторону.
Командир отдельной разведывательно-самокатной роты показал на карте начальника штаба место, удобное для форсирования речки Поломети. Тарасов и Мачихин следили за его пальцем.
– Значит, южнее Весиков?.. Как, Шишкин, считаешь? – спросил комбриг, требовательно тыча пальцем в карту.
– По всем сведениям, подходящее место.
– Придется, товарищ Тоценко, идти в бой без прикрытия артиллерией! – Тарасов сердито глядел на начальника разведывательного отделения штаба. – Готовьте боевой приказ, товарищ Шишкин. Не возражаешь, комиссар?..
Мачихин согласно кивнул головой:
– Разведчики Малеева, сохранившие больше сил, должны будут прикрывать основные колонны десантников. В засады можно послать людей из роты Серебрякова и батальона Булдыгина.
– Не возражаю, комиссар!.. – Тарасов обратился к Шишкину: – Какие сведения о бригаде Гринева?
– Никаких, товарищ майор!.. Или не пошли в тыл, или отклонились от маршрута… Может, запросить штаб фронта?
– Запросим из заданного района. Итак, сверим часы, товарищи командиры! – Тарасов резко вскинул руку с часами к глазам. Потом вдруг ожег взглядом бригадного интенданта Льва Николаевича Попова: – Будет ли конец голоданию?
Майор вытянул руки по швам, заговорил об ошибках летчиков, об отсутствии продовольствия у населения. Он был самым старым в бригаде – шел сорок первый год, – в переходе на лыжах страдал одышкой. Но никогда не признавался в своей слабости и буквально умолил врачей разрешить ему десантироваться во вражеский тыл.
– Смотри, майор, вернемся, как бы не попасть в ревтрибунал! – Тарасов обратился к бригадному врачу: – Что будем делать с ранеными, товарищ Ковалев?..
Военврач 3-го ранга, выпускник Московского медицинского института 1941 года, доложил о том, что часть ранбольных переправлена через боевые порядки 202-й стрелковой дивизии в медсанбат, а многих нужно где-то оставить, пока не наладится воздушная связь с Валдаем…
– Ясно!.. Все свободны… Готовьтесь к переходу!
Прошли с боями
Из радиодонесения в штаб войск Северо-Западного фронта:
«В ночь на 10.03.42 с боем форсировал реку Полометь. Убито 18 немцев, сожжено 3 автомашины и 2 радиостанции противника. Лошади съедены отсутствием продуктов. Двигаюсь заданный район. Вошел связь партизанами Полкмана.
Тарасов, Мачихин».
Над головами десантников немецкие корректировщики. Тогда их называли «рамами», «костылями». Летали очень низко. Замечали малейшее движение днем лыжников.
Врач Николай Попов вспоминает сегодня:
«Малоподвижность приводила к обморожению, особенно нижних конечностей. На валенках появились дыры в местах крепления лыж. Во сне люди жались к кострам – горели куртки, валенки, брюки. Загорится вата, тлеет, утаивает огонь внутри – никак не загасить!
Сперва костры разводили из еловых дров. Они, как известно, в пламени стреляют мелкими искрами. Пусть и небольшие костерки, но ожогов было много. Кое у кого из карманов выпадали патроны. Стрельба! Люди спросонья не понимали, кто и что к чему. Патроны в огне взрывались. Ночью трудно двигаться по лесу – каждый скажет. А мы были на лыжах. Можно представить себе, каково было десантникам, если броски за темное время суток доходили до десятков километров! Под конец рейда обессиленные парашютисты едва шевелились.
Передвигались мы цепочкой по пробитой, как правило, разведчиками лыжне… Стоит колонне замереть, невольно от усталости облокачиваешься на палки и тотчас засыпаешь. И уже не замечаешь, как люди тронулись вперед. И вдруг удар лыжной палкой по спине: «Двигайся!» Это идущий за тобой требует лыжню. Встрепенешься и стукнешь спящего впереди. Бегом, как можно быстрее, стремишься догнать товарища…»
«Немцы пытались давить нас морально, – пишет Юрий Данилович Вечтомов из города Перми, бывший замполитрука роты 1-й маневренной воздушно-десантной бригады. – Как-то шли мы в очередной раз на посадочную площадку: авось продукты сбросят! Человек десять было. Лыжню пробили заранее. На полпути от базы старший группы притормозил – впереди что-то чернело. Подкрались, держа автоматы наготове. В снег были вбиты колья. К ним был прикручен десантник, завернутый в плащ-палатку. А воняло свежей палениной. Фашисты пытались сжечь живьем советского парашютиста. Меж кольями дымили головни. Обгорели валенки. Тлела десантная куртка и лоскуты маскхалата. Товарищ наш не подавал признаков жизни.
На груди жертвы – листовка: «Так будет с каждым из десантников Тарасова, кто не сдастся в плен!» И далее перечислялись фамилии бойцов и командиров, якобы перешедших в стан фашистов.
Сил у нас было мало. Но, видя такое зверство, ребята готовы были биться с гадами до последней капли крови. Ненависть к врагу закаляла нас.
Командиры и политработники, комиссары и все комсомольцы и коммунисты рассказывали потом об этом диком факте в беседах на привалах. Наша решимость громить захватчиков удесятерялась».
«Обморожения ног одолевали нас, – сообщает из Зуевки бывший пулеметчик 4-го ПДБ М.П. Пономарев. – Это настоящая беда! В тех местах, где ступню перетягивали лыжные крепления, появлялись мертвые пятна. Валенки мокрые. Портянки мокрые. А морозы за двадцать градусов…
Пришлось командирам думать о лесном лагере. Как мы полагали, таковой не входил в расчеты командования в Валдае. Думалось о скоротечной операции. Так нам говорили комиссары. Десантник в тылу врага всегда в движении. А тут раненые и больные – куда их денешь?.. Мы, комсомольцы, горой стояли друг за дружку: сам умирай, а товарища не оставляй в беде! Расчет на деревенских не оправдался – села и хутора заняли немцы. Круговая оборона по кольцу населенных пунктов шла. Вот и таскали боевых друзей на волокушах, на лодочках…
Когда переправились за речку Полометь, саперы наши построили шалаши из веток в глухом лесу, западнее озера на болоте Невий Мох. Раненых и обмороженных оставили под охраной, а здоровые продолжали выполнять боевые задачи…»
Из разведывательных схваток, дезорганизовавших тылы окруженной группировки немцев, пожалуй, характерна та, что описал бывший автоматчик 3-го отдельного парашютно-десантного батальона МВДБ-1 Аркадий Афанасьевич Домрачев, поселившийся после войны в городе Нововятске Кировской области.
«Ночью залегли в снегу за высоким валом – немцы чистили дорогу и накидали гору, – пишет Аркадий Афанасьевич, – «зимником» называли такие времянки. Слышим: моторы!.. Приготовились. Эх и лихой был командир роты Алексей Маркин – весь подался вперед, как птица перед взлетом. Любили мы ходить с ним в разведку – удачлив был и ловок. Первым бросил гранату командир взвода Владимир Синельников, поднявшись над валом белым призраком. Угодил под передние скаты – готова. Тут и командир роты – хлоп! Вторая машина уткнулась радиатором в сугроб. Немцы побежали было – их пощелкали. Лежали-то мы почти у края дороги. Правда, пока суд да дело, и наших двоих ранило. Отбивались немцы отчаянно…
На машинах были снаряды. А в заплечных мешках немцев – барахло! Женские блузки. Яловые сапоги. Детские трусишки. Губная гармошка. Банка консервированной крови. И галеты россыпью… Дивились мы, глядя на этот багаж культурных европейцев – мародеры паскудные!..
Автомобили мы взорвали. От бензина загорелись ящики и кузова. Когда отошли в лес, то позади начались гулкие выбухи – рвались снаряды. После наши ребята говорили: зимник исковеркали будь здоров!.. А Маркин был раздражен: хотя б один живой немец! Сведения нужны были… Пришлось в ту ночь давать круг по глубокому снегу и в новом месте караулить немца».
А к другому зимнику, идущему вдоль Поломети, пробирались на лыжах по целине вятский комсомолец из деревни Боровка Морозовского сельсовета Алексей Эндаков и его командир Ефим Бабиков. Перед речушкой Чернорученкой затаились в чапыжнике. На дороге из Большого Опуева показалась лошадь, впряженная в розвальни. Три немца в немыслимого цвета зипунах. Очевидно, сгребли в чьем-то доме. Закуржавела лошадка. Обындевели добела немцы, спины согнули.
– Эндаков, полосни! – приказал Бабиков.
Короткая очередь ручного пулемета, и гитлеровцев будто смело с саней. Ездовой гнал лошадку прочь.
Бабиков бежал на лыжах к дороге, одолев лесенкой крутой вал. А на обочине, возле сугробов, темнели убитые враги. Командир собрал их документы. За пазухой тучного немца нашел почтовую сумку, тугую от пакетов и конвертов. Присвечивая ручным фонариком, Бабиков нащупал в сумке на пакете сургучные печати.
– Важнецкая почта!
Со стороны Большого Опуева раздались всполошенные очереди «шмайссеров» – патруль!.. Вдали в морозном воздухе загудели моторы автомашин. Осмелев и не слыша отпора, из серой ночи на зимник выходили немецкие автоматчики.
– Отходи! – Эндаков, чтобы отвлечь фашистов от командира, отбежал за взлобок с кустарниками и выстрелил. Немцы засуетились и кинулись за ним. Вятич бегал на лыжах мастерски и увел преследователей за собой. Солдаты противника не решились углубляться в чащу и вернулись на дорогу. К ним подкатила грузовая автомашина с брезентовым верхом. В снег выпрыгивали автоматчики в серых шинелях.
– Ходу! – Бабиков и Эндаков наддали…
В пакете с сургучом был приказ командира 2-го армейского корпуса, окруженного под Демянском, генерала фон Брондорфа. В секретном документе давалась подробная характеристика болотистой местности, имеющей мало хороших дорог, прогнозы на весеннюю распутицу и делались далеко идущие выводы:
«Исключена возможность, что русские могут продержаться весной со своей многочисленной армией в этих сырых, низких местах. При снеготаянии они сдадутся или отступят».
Генерал фон Брондорф, как мог, успокаивал своих солдат, находившихся в окружении, отражающих атаки советских воинов и ожидающих из-за каждого куста русскую пулю.
– Молодец! – похвалил Наташу Довгаль комиссар бригады Мачихин, будто бы она перехватила приказ.
– Что вы, товарищ старший батальонный комиссар!.. Мое дело – точный перевод…
– Как положено отвечать, товарищ техник-интендант? – грозно сдвинул брови находившийся рядом комбриг Тарасов.
– Служу Советскому Союзу! – Дивчина лихо кинула пальцы к серой ушанке.
Александр Ильич улыбнулся ей, приложив пальцы к головному убору.
Дорога дальняя, неизведанная. Возглавил группу сам командир разведывательно-самокатной роты. Малеев был удачливым первопроходцем. Взял с собой проверенных в походе ребят: сержанта Чукаева, ефрейтора Эндакова и красноармейца Трошкова. Сильные в ходьбе на лыжах десантники-парашютисты. Да и покрепче других.
Николай Трошков, пермяк из Верхнегорского района, восемнадцати лет парень, выносливый комсомолец. Уже отличался в стычках с фашистами. Сержант Чукаев постарше, в белофинскую прошел по снегам не одну сотню верст, наторел. Не боялся трудностей. Терпелив в бедах. Ну а ефрейтор Алеша Эндаков – пулеметчик. Управлялся с оружием на загляденье. Двадцати еще нет, деревенский вожак комсомола до призыва, сил у вятича на двоих.
Вышли из лагеря засветло, чтобы к ночи попасть в район Чернорученки да Волочьи. Сперва держались лыжни по кромке болота Невий Мох. Над головами гудели вражеские самолеты – вереницей тянулись на Глебовщину. Белые маскхалаты надежно укрывали десантников сверху. И самолетов не трогали лыжники. Уроки пригодились: без нужды в тылу врага не стреляй!.. Уже не раз было, когда на одиночный выстрел парашютиста фашисты отвечали лавиной огня.
Малеев пробивал лыжню, а мысли впереди, в Добросли, в Пекахино, маленьких лесных деревушках, облюбованных гитлеровским командованием 2-го армейского корпуса 16-й немецкой армии. Если, конечно, доверять данным разведотдела Северо-Западного фронта. Как лучше, понезаметнее подобраться к ним?.. Разведчикам предстояло выведать наиболее удобные подходы к деревням, прощупать силы врага в соседних окрестностях…
На ворохе елового лапника, напротив, лейтенант Иван Александрович Гречушников. Стянув валенки, он подставлял босые ноги синеватому огню. Над головами зеленые ветки густой, раскидистой сосны. Пошумливал ветер, роняя хвоинки с деревьев. Поодаль от бивака командира роты темнели шалашики взводных стоянок. Там отдыхали десантники.
На палочках коптились кусочки свежего мяса. Капала сукровица на угли, шипела, пыхал облачками пар.
– Генералу наверняка икается… Как считаете, Иван Александрович? – Комиссар сглотнул слюну и повернул шашлыки над жидким пламенем. Разведчики ПДБ-4 захватили жеребца за Полометью, говорили, что генеральский, из Малого Опуева.
– В обморок упал, как пить дать!.. Спасибо ребятам – не пожадничали… А жеребец, скажу вам, Александрович, закачаешься!..
Иван Александрович в молодости, окончив школу помощников тепловозных машинистов, жил и работал среди азербайджанских железнодорожников. С тех пор пристрастился к мясу с жгучими приправами. И теперь сожалел: шашлык пропитается еловой смолой! Святотатство для знатока фирменного блюда: мясо на смолевых палочках!.. Нужны луженые шампуры, а еще лучше – из ореховых прутьев.
– У нас, на Волге, картошка – вареная, томленая, пареная, жареная, мятая, печеная… И во всех видах хороша! Что там экзотические шашлыки…
Гречушников покашливал, прикрывая рот ладонью. Подставлял подошвы ног к самому пламени.
– Сухарь для жизни – мало. Сухарь для смерти – много! – продолжал комиссар батальона, обдувая пыль с рыжего ломтя сухого хлеба, умащиваясь на плащ-палатке, брошенной на верх ельника. Протянул половинку лейтенанту Гречушникову. – Съедим последний, Иван Александрович?.. Пусть желудок рассудит… Давайте шашлыки!
Павел Федулович, бывало, выслушает со вниманием. Это привычка у него такая, никогда не перебивать человека, даже если тот не прав. Только набычится и обрежет праведника: «А падаль не пробовали есть?»
В тылу немцев туговато случалось с харчишками. Бывало, варим, допустим, конину на сухом спирту. Командир роты кричит: «Братья-славяне, первая ложка за мной!» Насчет славян он у нашего комиссара Мачихина перенял. Первым из котелка отхлебнет. Почмокает, живот погладит: «Кажется, есть можно!» И засмеется. А губы обветрены, приморожены, едва рот раздирает. А мы понимаем его по-своему: вроде пробу снимает, а сам думает о нас – отравления не вышло б!
С той проборки, с той ошибки в тылу глянули мы на себя более строгим глазом. Вроде на ступеньку шагнули выше…»
* * *
Военком Мачихин собрал политработников бригады поговорить о первых днях пребывания в тылу. Докладывали комиссары и политруки: потери, голодовки, обморожения, недоумение по поводу продовольствия… Тон разговора тревожный, озабоченный.Поднялся военком отдельной зенитно-пулеметной роты Андрей Васильевич Калиничев. Его рассказ слушали с пониманием.
– Возвращаемся из разведки. Ребята изголодавшиеся, но бодро двигались, стараясь в сумерках пробиться к лагерю. Видим, омет соломы на всполье. Возле него немцы. Под Малым Заходом случилось. На возвышенности – мужчина и женщина. Под деревом. А на толстой ветке – веревки с петлями. Метрах в сорока дом с пристроем, как здешние жители говорят, «жихарь». «Нападем?» – спрашивает командир взвода Михаил Исаакович Бурдэ. Есть приказ: не шуметь!.. И все же решаю разбиться на две группы. Одну повел Бурдэ, а вторую – мы со старшиной Лушниковым.
Немцы готовились повесить мужчину и женщину. За ометом оказалась толпа мирных жителей под охраной. Мы так расположились, чтобы при стрельбе не зацепить деревенских. Немецкий офицер в черном лично накинул петли на шеи обреченных. И тогда по нему ударили из автоматов ребята младшего лейтенанта Бурдэ. Заработали винтовки СВТ. Истребили 20 фашистов. Старшина Лужников бегом на бугор, обрезал веревки, освободил жертвы оккупантов.
В это время к омету на большой скорости мчался автомобиль с немецкой пехотой. Наши ребята забросали врага гранатами. Машина врезалась в дерево. И вновь оружие десантников не знало осечки – восемь трупов осталось возле горевшей машины.
– Что это были за люди? Почему их вешали? – спросил Мачихин.
– В том-то и загвоздка, товарищ старший батальонный комиссар! Хватились: где люди? кого спасли?.. След простыл!
С тем и пришли в лагерь. Командир роты С.С. Серебряков доложил начальнику штаба бригады разведданные и упомянул о стычке у омета. Шишкин вызвал меня. «И вас, и вас, – тыкал он пальцем нас в грудь, – нужно расстрелять! Вы раскрываете бригаду!..»
– Как же можно было оставить советских людей в беде?! – возмутился комиссар 4-го батальона М.С. Куклин. – Он что, ненормальный, этот Шишкин?!
– Спокойно, комиссар! – остановил его Мачихин. – Конечно, прощать фашистам их зверства нельзя. И все же по возможности, товарищи политработники, поменьше шуму… А за Калиничевым славное дело – факт!.. Вы у меня орлы, все понимаете правильно!.. Ставьте упор на индивидуальную работу – массовые сборы теперь отпадают. Забота о еде – ваша забота. Строго охранять запасы. Используйте пример умелого рациона в Четвертом батальоне, особенно в роте Ивана Гречушникова. Забота о валенках, об исправных лыжах, о крепком безопасном сне каждого бойца – вот программа-минимум!.. Ведь мы лишь в начале пути. Не размениваться на мелкие стычки с малочисленными группами неприятеля. Преждевременно раскрыть немцам силы бригады – погубить замысел операции на корню! Враг с воздуха наверняка заметил росчерки лыжней, следы костров и стоянок рот и взводов. Строжайшая маскировка!..
Обо всем добытом практикой в тылу говорил А.И. Мачихин своим комиссарам. Напоминал он о проявлениях благодушия, не забыв случай с генералом. Учили всему десантников, а вот в деле открываются сбои. Нас послали помогать из тыла громить котел, а мы пурхаемся в отдалении от намеченного района, обидно!..
– В беседах широко используйте местный материал. Вот, скажем, письмо немецкого офицера, захваченного разведчиками Малеева:
«Мы ведем самую гнусную войну из войн. Ожесточились, стреляем в женщин и детей. В окружении много партизан и десантников, здесь враг находится всюду, он вокруг нас, из-за каждого укрытия выслеживают глаза местных жителей. Несколько выстрелов, и обыкновенно эти выстрелы точны. Лучше бы мне быть инвалидом, чем гибнуть в болотах России. Командиры и фюрер наш называют наше окружение пистолетом, приставленным к сердцу России. А у нашего сердца все время вьется русская пуля, наши потери неисчислимы…»
– Слышите, орлы мои, комиссары, как запели вояки Гитлера? Говорите об этом бойцам.
А вот что рассказала разведчикам Малеева Нина Петровна Бородина из деревни Лужно:
«Немцы забрали у населения все добро, запалили избы, а затем, когда вместо села остались одни развалины, фашисты приказали нам выехать в деревню Черный Ручей, где мы разместились в сараях, а они, немцы, в домах.
Каждое утро всем жителям надлежало являться в комендатуру. Оттуда под конвоем их водили на работу. Заставляли строить укрепления, ремонтировать дороги, расчищать снег, стирать белье, носить воду, мыть полы. Чуть кто провинился – порка. Не смог хорошо работать 70-летний Иван Зимин – выпороли, а потом застрелили. Тот, кто выходил из деревни самовольно, объявлялся партизаном и расстреливался на месте. Как рабы какие».
– В наши руки попало письмо некоего Хеккеля. Слал его он в Берлин. Хвалился женушке: «Мы становимся помещиками, приобретаем славянских рабов и делаем с ними все, что хотим! Скоро ты будешь иметь в услужении столько женщин, сколько пожелаешь…»
Ясно вам, орлы мои, комиссары?.. Вот с каким отребьем приходится воевать. Донесите это до каждого десантника. Пусть ненависть питает их сердца!.. Вот дождемся воздушной оказии и почитаем свежие газеты…
– Скорее бы! – вздохнул военком 4-го батальона Куклин. – Раненых таскаем на волокушах. Прежде на них были мины и взрывчатка… Отправить бы ребят в Валдай!..
– Заявка принята, товарищ Куклин! – Мачихин улыбнулся, и лицо его осветилось шуткой. – Представляю вам военкома-два Георгия Ивановича Навалихина. Новый товарищ, в случае чего помогите… Прежде был отсекром партийного бюро. Заменил погибшего товарища….
Отдаленно прозвучали взрывы мин. Мачихин посуровел, взял в руки автомат ППШ. Кликнул порученца:
– Узнайте, что там?
А по лагерю уже неслись крики:
– Фрицы! Тревога!..
Предоставим слово участнику той стычки, бывшему помощнику начальника оперативного отделения штаба МВДБ-1 Ивану Шебалкову, проживающему в городе Москве:
«Не помню какого числа марта 1942 года, часов в 11 утра немцы обнаружили стоянку штаба бригады, пустили в ход минометы. Показались вражеские лыжники. Очевидно, им удалось просочиться меж батальонов. Когда враг попытался атаковать штаб и политотдел, он напоролся на хорошо замаскированное боевое охранение и увяз в перестрелке. Это дало нам возможность собраться и занять оборону.
Мысль накрыть штаб одолевала немецких командиров: огонь минометов и пулеметов усиливался с каждой минутой. В огневой бой вступили штабисты, особисты, политотдельцы… На правом фланге ожесточенно дрались разведчики младшего лейтенанта Виктора Петровича Журавлева. Политотдел вел в огонь батальонный комиссар Федор Петрович Дранищев. На левый фланг выдвинулись сотрудники особого отдела во главе с Борисом Иосифовичем Гриншпуном. Тон там задавал Петр Максимович Пасько, заместитель начальника отдела.
Мне запомнились Сергеев и Сиделкин, товарищи из политотдела. Александр Иванович и Николай Павлович во время схватки с фашистами, перебегая от дерева к дереву, стреляли метко и уложили не одного ублюдка из подразделения СС. Как потом мы узнали, они базировались в Малом Опуеве, эти прыткие гитлеровцы, которых колошматили Сергеев и Сиделкин.
У десантников оказалось двое легко раненных и один убитый. У меня были изрешечены осколками и пулям куртка и голенище валенка.
Захваченный в плен ефрейтор СС показал: немцы вышли в наш район с целью добыть продукты. В окружении они голодали. А тут наткнулись на штаб и повели широкое наступление. Немцы под Демянском были не только голодны, но и плохо одеты. Платки, валенки, одеяла, стеганки можно было увидеть на гитлеровцах в зиму 1942 года. И все награблено у местных жителей…»
* * *
Батальоны лыжников МВДБ-1 постепенно сосредоточивались в густых лесах по-над Полометью.Штаб бригады неутомимо собирал по крупицам сведения о противнике, взвешивал возможности малой кровью форсировать речку и выйти в обусловленный район. Была еще одна забота: никак не удавалось установить связь с 204-й ВДБ! Где она? Идет ли к заданному месту в тылу 16-й немецкой армии?..
В просторном шалаше под дубами собрались командиры и комиссары. Комбриг расхаживал посередине.
– Докладывайте, разведка! – коротко сказал начальник штаба МВДБ-1 майор Шишкин. Он сидел на пне и держал на коленях карту.
Старший лейтенант Федор Тоценко говорил о том, что почти все холмы, занимаемые противником, господствуют над местностью. Подступы к населенным пунктам хорошо просматриваются, немцы вырубили леса на околицах сел. Скрытый подход к ним в светлое время совершенно исключен. На просеках сторожевые вышки с пулеметами.
– Западную часть кольца обороняют 280-я и 30-я пехотные дивизии немцев, а также танковая дивизия СС. С севера, востока и юга защищаются части дивизии «Мертвая голова», 12-й и 32-й пехотных дивизий, на южной полудуге – полки 123-й пехотной дивизии. По населенным пунктам, как резерв, части и подразделения 290-й немецкой дивизии…
Местность вокруг – болота и топи с лесами. Много незамерзающих трясин. Як мени думается, открытые, ровные луга та сенокосные угодья, поляны до оборонительных полос противника десантники могут преодолеть только под прикрытием артиллерии и плотного минометного огня. – Тоценко говорил с сильным акцентом, перемешивая русские и украинские слова, изредка поглядывал на карту Шишкина.
Командир бригады Тарасов прервал старшего лейтенанта:
– Река Полометь укреплена?.. Подходы отысканы?.. Маршруты проложены всем батальонам и ротам?..
– По берегам Поломети – колюка, то есть колючка. Земляно-деревянные огневые точки. Минные поля густые. За береговыми укреплениями – блиндажи в шахматном порядке, бункера, укрытия из бревен. Противник занял все возвышенности, товарищ майор!..
– Прямо-таки Карфаген нарисовал! – Николай Тарасов гневно мял рыжеватую бороду. – Послушаешь, так падай в обморок!
Вмешался Павел Малеев. Его никогда не смущали крики нервного командира соединения.
– Есть участок, товарищ майор!.. Ребята только что доложили. Проползли, говорят, вместе с партизанами. С двух сторон если перекрыть засадами, перемахнем всей бригадой на ту сторону.
Командир отдельной разведывательно-самокатной роты показал на карте начальника штаба место, удобное для форсирования речки Поломети. Тарасов и Мачихин следили за его пальцем.
– Значит, южнее Весиков?.. Как, Шишкин, считаешь? – спросил комбриг, требовательно тыча пальцем в карту.
– По всем сведениям, подходящее место.
– Придется, товарищ Тоценко, идти в бой без прикрытия артиллерией! – Тарасов сердито глядел на начальника разведывательного отделения штаба. – Готовьте боевой приказ, товарищ Шишкин. Не возражаешь, комиссар?..
Мачихин согласно кивнул головой:
– Разведчики Малеева, сохранившие больше сил, должны будут прикрывать основные колонны десантников. В засады можно послать людей из роты Серебрякова и батальона Булдыгина.
– Не возражаю, комиссар!.. – Тарасов обратился к Шишкину: – Какие сведения о бригаде Гринева?
– Никаких, товарищ майор!.. Или не пошли в тыл, или отклонились от маршрута… Может, запросить штаб фронта?
– Запросим из заданного района. Итак, сверим часы, товарищи командиры! – Тарасов резко вскинул руку с часами к глазам. Потом вдруг ожег взглядом бригадного интенданта Льва Николаевича Попова: – Будет ли конец голоданию?
Майор вытянул руки по швам, заговорил об ошибках летчиков, об отсутствии продовольствия у населения. Он был самым старым в бригаде – шел сорок первый год, – в переходе на лыжах страдал одышкой. Но никогда не признавался в своей слабости и буквально умолил врачей разрешить ему десантироваться во вражеский тыл.
– Смотри, майор, вернемся, как бы не попасть в ревтрибунал! – Тарасов обратился к бригадному врачу: – Что будем делать с ранеными, товарищ Ковалев?..
Военврач 3-го ранга, выпускник Московского медицинского института 1941 года, доложил о том, что часть ранбольных переправлена через боевые порядки 202-й стрелковой дивизии в медсанбат, а многих нужно где-то оставить, пока не наладится воздушная связь с Валдаем…
– Ясно!.. Все свободны… Готовьтесь к переходу!
Прошли с боями
Тут не убавить,
не прибавить —
Так это было на Земле.
Александр Твардовский
Из радиодонесения в штаб войск Северо-Западного фронта:
«В ночь на 10.03.42 с боем форсировал реку Полометь. Убито 18 немцев, сожжено 3 автомашины и 2 радиостанции противника. Лошади съедены отсутствием продуктов. Двигаюсь заданный район. Вошел связь партизанами Полкмана.
Тарасов, Мачихин».
Над головами десантников немецкие корректировщики. Тогда их называли «рамами», «костылями». Летали очень низко. Замечали малейшее движение днем лыжников.
Врач Николай Попов вспоминает сегодня:
«Малоподвижность приводила к обморожению, особенно нижних конечностей. На валенках появились дыры в местах крепления лыж. Во сне люди жались к кострам – горели куртки, валенки, брюки. Загорится вата, тлеет, утаивает огонь внутри – никак не загасить!
Сперва костры разводили из еловых дров. Они, как известно, в пламени стреляют мелкими искрами. Пусть и небольшие костерки, но ожогов было много. Кое у кого из карманов выпадали патроны. Стрельба! Люди спросонья не понимали, кто и что к чему. Патроны в огне взрывались. Ночью трудно двигаться по лесу – каждый скажет. А мы были на лыжах. Можно представить себе, каково было десантникам, если броски за темное время суток доходили до десятков километров! Под конец рейда обессиленные парашютисты едва шевелились.
Передвигались мы цепочкой по пробитой, как правило, разведчиками лыжне… Стоит колонне замереть, невольно от усталости облокачиваешься на палки и тотчас засыпаешь. И уже не замечаешь, как люди тронулись вперед. И вдруг удар лыжной палкой по спине: «Двигайся!» Это идущий за тобой требует лыжню. Встрепенешься и стукнешь спящего впереди. Бегом, как можно быстрее, стремишься догнать товарища…»
«Немцы пытались давить нас морально, – пишет Юрий Данилович Вечтомов из города Перми, бывший замполитрука роты 1-й маневренной воздушно-десантной бригады. – Как-то шли мы в очередной раз на посадочную площадку: авось продукты сбросят! Человек десять было. Лыжню пробили заранее. На полпути от базы старший группы притормозил – впереди что-то чернело. Подкрались, держа автоматы наготове. В снег были вбиты колья. К ним был прикручен десантник, завернутый в плащ-палатку. А воняло свежей палениной. Фашисты пытались сжечь живьем советского парашютиста. Меж кольями дымили головни. Обгорели валенки. Тлела десантная куртка и лоскуты маскхалата. Товарищ наш не подавал признаков жизни.
На груди жертвы – листовка: «Так будет с каждым из десантников Тарасова, кто не сдастся в плен!» И далее перечислялись фамилии бойцов и командиров, якобы перешедших в стан фашистов.
Сил у нас было мало. Но, видя такое зверство, ребята готовы были биться с гадами до последней капли крови. Ненависть к врагу закаляла нас.
Командиры и политработники, комиссары и все комсомольцы и коммунисты рассказывали потом об этом диком факте в беседах на привалах. Наша решимость громить захватчиков удесятерялась».
«Обморожения ног одолевали нас, – сообщает из Зуевки бывший пулеметчик 4-го ПДБ М.П. Пономарев. – Это настоящая беда! В тех местах, где ступню перетягивали лыжные крепления, появлялись мертвые пятна. Валенки мокрые. Портянки мокрые. А морозы за двадцать градусов…
Пришлось командирам думать о лесном лагере. Как мы полагали, таковой не входил в расчеты командования в Валдае. Думалось о скоротечной операции. Так нам говорили комиссары. Десантник в тылу врага всегда в движении. А тут раненые и больные – куда их денешь?.. Мы, комсомольцы, горой стояли друг за дружку: сам умирай, а товарища не оставляй в беде! Расчет на деревенских не оправдался – села и хутора заняли немцы. Круговая оборона по кольцу населенных пунктов шла. Вот и таскали боевых друзей на волокушах, на лодочках…
Когда переправились за речку Полометь, саперы наши построили шалаши из веток в глухом лесу, западнее озера на болоте Невий Мох. Раненых и обмороженных оставили под охраной, а здоровые продолжали выполнять боевые задачи…»
Из разведывательных схваток, дезорганизовавших тылы окруженной группировки немцев, пожалуй, характерна та, что описал бывший автоматчик 3-го отдельного парашютно-десантного батальона МВДБ-1 Аркадий Афанасьевич Домрачев, поселившийся после войны в городе Нововятске Кировской области.
«Ночью залегли в снегу за высоким валом – немцы чистили дорогу и накидали гору, – пишет Аркадий Афанасьевич, – «зимником» называли такие времянки. Слышим: моторы!.. Приготовились. Эх и лихой был командир роты Алексей Маркин – весь подался вперед, как птица перед взлетом. Любили мы ходить с ним в разведку – удачлив был и ловок. Первым бросил гранату командир взвода Владимир Синельников, поднявшись над валом белым призраком. Угодил под передние скаты – готова. Тут и командир роты – хлоп! Вторая машина уткнулась радиатором в сугроб. Немцы побежали было – их пощелкали. Лежали-то мы почти у края дороги. Правда, пока суд да дело, и наших двоих ранило. Отбивались немцы отчаянно…
На машинах были снаряды. А в заплечных мешках немцев – барахло! Женские блузки. Яловые сапоги. Детские трусишки. Губная гармошка. Банка консервированной крови. И галеты россыпью… Дивились мы, глядя на этот багаж культурных европейцев – мародеры паскудные!..
Автомобили мы взорвали. От бензина загорелись ящики и кузова. Когда отошли в лес, то позади начались гулкие выбухи – рвались снаряды. После наши ребята говорили: зимник исковеркали будь здоров!.. А Маркин был раздражен: хотя б один живой немец! Сведения нужны были… Пришлось в ту ночь давать круг по глубокому снегу и в новом месте караулить немца».
А к другому зимнику, идущему вдоль Поломети, пробирались на лыжах по целине вятский комсомолец из деревни Боровка Морозовского сельсовета Алексей Эндаков и его командир Ефим Бабиков. Перед речушкой Чернорученкой затаились в чапыжнике. На дороге из Большого Опуева показалась лошадь, впряженная в розвальни. Три немца в немыслимого цвета зипунах. Очевидно, сгребли в чьем-то доме. Закуржавела лошадка. Обындевели добела немцы, спины согнули.
– Эндаков, полосни! – приказал Бабиков.
Короткая очередь ручного пулемета, и гитлеровцев будто смело с саней. Ездовой гнал лошадку прочь.
Бабиков бежал на лыжах к дороге, одолев лесенкой крутой вал. А на обочине, возле сугробов, темнели убитые враги. Командир собрал их документы. За пазухой тучного немца нашел почтовую сумку, тугую от пакетов и конвертов. Присвечивая ручным фонариком, Бабиков нащупал в сумке на пакете сургучные печати.
– Важнецкая почта!
Со стороны Большого Опуева раздались всполошенные очереди «шмайссеров» – патруль!.. Вдали в морозном воздухе загудели моторы автомашин. Осмелев и не слыша отпора, из серой ночи на зимник выходили немецкие автоматчики.
– Отходи! – Эндаков, чтобы отвлечь фашистов от командира, отбежал за взлобок с кустарниками и выстрелил. Немцы засуетились и кинулись за ним. Вятич бегал на лыжах мастерски и увел преследователей за собой. Солдаты противника не решились углубляться в чащу и вернулись на дорогу. К ним подкатила грузовая автомашина с брезентовым верхом. В снег выпрыгивали автоматчики в серых шинелях.
– Ходу! – Бабиков и Эндаков наддали…
В пакете с сургучом был приказ командира 2-го армейского корпуса, окруженного под Демянском, генерала фон Брондорфа. В секретном документе давалась подробная характеристика болотистой местности, имеющей мало хороших дорог, прогнозы на весеннюю распутицу и делались далеко идущие выводы:
«Исключена возможность, что русские могут продержаться весной со своей многочисленной армией в этих сырых, низких местах. При снеготаянии они сдадутся или отступят».
Генерал фон Брондорф, как мог, успокаивал своих солдат, находившихся в окружении, отражающих атаки советских воинов и ожидающих из-за каждого куста русскую пулю.
– Молодец! – похвалил Наташу Довгаль комиссар бригады Мачихин, будто бы она перехватила приказ.
– Что вы, товарищ старший батальонный комиссар!.. Мое дело – точный перевод…
– Как положено отвечать, товарищ техник-интендант? – грозно сдвинул брови находившийся рядом комбриг Тарасов.
– Служу Советскому Союзу! – Дивчина лихо кинула пальцы к серой ушанке.
Александр Ильич улыбнулся ей, приложив пальцы к головному убору.
* * *
Начальник штаба Иван Шишкин потребовал от разведчиков данные о наличии сил врага в деревне Пекахино, разузнать пригодный маршрут для лыжников на Добросли.Дорога дальняя, неизведанная. Возглавил группу сам командир разведывательно-самокатной роты. Малеев был удачливым первопроходцем. Взял с собой проверенных в походе ребят: сержанта Чукаева, ефрейтора Эндакова и красноармейца Трошкова. Сильные в ходьбе на лыжах десантники-парашютисты. Да и покрепче других.
Николай Трошков, пермяк из Верхнегорского района, восемнадцати лет парень, выносливый комсомолец. Уже отличался в стычках с фашистами. Сержант Чукаев постарше, в белофинскую прошел по снегам не одну сотню верст, наторел. Не боялся трудностей. Терпелив в бедах. Ну а ефрейтор Алеша Эндаков – пулеметчик. Управлялся с оружием на загляденье. Двадцати еще нет, деревенский вожак комсомола до призыва, сил у вятича на двоих.
Вышли из лагеря засветло, чтобы к ночи попасть в район Чернорученки да Волочьи. Сперва держались лыжни по кромке болота Невий Мох. Над головами гудели вражеские самолеты – вереницей тянулись на Глебовщину. Белые маскхалаты надежно укрывали десантников сверху. И самолетов не трогали лыжники. Уроки пригодились: без нужды в тылу врага не стреляй!.. Уже не раз было, когда на одиночный выстрел парашютиста фашисты отвечали лавиной огня.
Малеев пробивал лыжню, а мысли впереди, в Добросли, в Пекахино, маленьких лесных деревушках, облюбованных гитлеровским командованием 2-го армейского корпуса 16-й немецкой армии. Если, конечно, доверять данным разведотдела Северо-Западного фронта. Как лучше, понезаметнее подобраться к ним?.. Разведчикам предстояло выведать наиболее удобные подходы к деревням, прощупать силы врага в соседних окрестностях…
* * *
Комиссар Куклин сидел на пне у маленького костра. Меховая куртка распахнута. На скуластом лице играли отблески пламени.На ворохе елового лапника, напротив, лейтенант Иван Александрович Гречушников. Стянув валенки, он подставлял босые ноги синеватому огню. Над головами зеленые ветки густой, раскидистой сосны. Пошумливал ветер, роняя хвоинки с деревьев. Поодаль от бивака командира роты темнели шалашики взводных стоянок. Там отдыхали десантники.
На палочках коптились кусочки свежего мяса. Капала сукровица на угли, шипела, пыхал облачками пар.
– Генералу наверняка икается… Как считаете, Иван Александрович? – Комиссар сглотнул слюну и повернул шашлыки над жидким пламенем. Разведчики ПДБ-4 захватили жеребца за Полометью, говорили, что генеральский, из Малого Опуева.
– В обморок упал, как пить дать!.. Спасибо ребятам – не пожадничали… А жеребец, скажу вам, Александрович, закачаешься!..
Иван Александрович в молодости, окончив школу помощников тепловозных машинистов, жил и работал среди азербайджанских железнодорожников. С тех пор пристрастился к мясу с жгучими приправами. И теперь сожалел: шашлык пропитается еловой смолой! Святотатство для знатока фирменного блюда: мясо на смолевых палочках!.. Нужны луженые шампуры, а еще лучше – из ореховых прутьев.
– У нас, на Волге, картошка – вареная, томленая, пареная, жареная, мятая, печеная… И во всех видах хороша! Что там экзотические шашлыки…
Гречушников покашливал, прикрывая рот ладонью. Подставлял подошвы ног к самому пламени.
– Сухарь для жизни – мало. Сухарь для смерти – много! – продолжал комиссар батальона, обдувая пыль с рыжего ломтя сухого хлеба, умащиваясь на плащ-палатке, брошенной на верх ельника. Протянул половинку лейтенанту Гречушникову. – Съедим последний, Иван Александрович?.. Пусть желудок рассудит… Давайте шашлыки!