Михаил Тырин. Контрабандист

Михаил Тырин
Контрабандист

Часть первая
КОНТРАБАНДИСТ

Земля, товарный космопорт «Камышинский». 23 октября, вечер

   Камышинский космопорт – жуткая дыра. Здесь нет ни приличных гостиниц, ни магазинов, ни развлечений. На многие гектары – одни только взлетно-посадочные площадки, склады, топливные станции, ремонтные доки и прочие безжизненные формы.
   Все невообразимо огромное, однообразное и тоскливое. В плохую погоду – втройне тоскливое. Сегодня как раз такая погода.
   С юга к этой махине примыкает крошечный городок, скорее даже поселок, где живет персонал. Всего около трех тысяч душ, и все друг друга знают, хотя бы в лицо. Там, кстати, есть и заведения, и магазины, но на чужих смотрят косо. Подцепить там сговорчивую девочку сложнее, чем поручкаться с президентом Солнечной Федерации. Бары закрываются в десять вечера. В одиннадцать обоследние окна в домах, и поселок вымирает.
   «Камышинский» – всего лишь торгово-транспортная площадка. Здесь не бывает скучающих пассажиров, делегаций, туристов, поэтому развлечения не предусмотрены. Я терпеть не могу «Камышинский», потому что здесь нельзя думать ни о чем, кроме работы.
   Вечером, без четверти пять, я стоял возле южной проходной и ждал, когда появится Толстый. Валил снег, который глушил свет и без того тусклых фонарей. В воздухе висел едкий запах ракетного окислителя – признак, по которому я где угодно узнаю космодром даже с закрытыми глазами. И еще – негромкий вибрирующий гул, который не смолкает ни днем, ни ночью.
   Я не знаю, как люди проводят целую жизнь в этом запахе и в этом шуме. Я простоял здесь всего пятнадцать минут и уже терял терпение. А люди терпят это годами. Возможно, в служащих любого космопорта зреет сумасшествие. Жаль, не знаю статистики.
   Толстый вышел из стеклянных дверей проходной ровно в пять минут шестого. Не узнать его было трудно: подпрыгивающая гора жира, обернутая в серо-голубую униформу таможенной службы, увенчанная мятой фуражкой.
   Он подошел к своей машине и приготовился втиснуться в салон, когда я неслышно выступил из темноты у него за спиной.
   – Толстый, у вас когда-нибудь бывает хорошая погода?
   Он вздрогнул, но быстро овладел с собой.
   – Грач? Черт тебя возьми, ты бы еще в офис ко мне приперся!
   – А чего это мы стали такие пугливые?
   – А ничего! И так начальство намекает, что какие-то типы ко мне то и дело шастают.
   – Да не смеши меня, Толстый. Угостишь начальство коньячком – и нет проблем. Кому нужны проблемы в вашей чертовой дыре? А «типы, которые шастают», между тем тебя кормят, помнишь?
   – Хватит базарить, садись в машину.
   В машине у Толстого всегда пахнет какой-то жратвой. И во рту у него постоянно какая-то жратва, я вообще привык видеть его жующим. Чисто эстетически мне это не нравится, но бизнесу не мешает.
   – Ну, рассказывай, – проговорил он, угнездившись в кресле.
   – Да нет, сначала ты рассказывай. И включи, пожалуйста, отопление, я чуть не околел, пока тебя ждал.
   В горле у Толстого что-то булькнуло, и я тут же определил, что час назад он отведал бифштекса. Он выудил из-под бушлата смарт-планшет и, тяжело сопя, принялся тыкать в экран своими пальцами-сардельками.
   – Сейчас, свяжусь с офисом… – пробормотал он.
   – А по памяти никак? – поинтересовался я.
   – А у меня память не бездонная. Через меня знаешь сколько такой лабуды за день проходит?
   Наконец он нашел, что искал.
   – Ну, вот. В общем, есть вариантик по этим твоим тау-логерам. Что это такое, кстати?
   – Меньше знаешь – крепче спишь. Устройства такие, небольшие и дорогие.
   – Ну, это я и сам понял. В общем, гляди. На склад они должны прийти в качестве теплового оборудования…
   – Толстый! – укоризненно воскликнул я. – Любой первоклассник поймет, что это не тепловое оборудование. Стоит только ящик открыть!
   – Это не твоя забота, Грач. Слушай дальше. Там требуется все конкретно указывать, и мой человек промаркирует контейнер как системы реакторной безопасности – какие-нибудь «А-Бэ-Це-ноль-ноль-двести», понял? Разбираться все равно никто не будет. Но посты смотрят только первичную маркировку, а там так и останется тепловое оборудование. Все! Чисто и без хвостов. Можешь отправлять груз через любой порт, наши уже не полезут!
   – А не наши?
   – А это уже твоя забота, Грач. Я за весь мир не в ответе. Ну? Что скажешь?
   Я некоторое время помолчал, раздумывая.
   – А почему именно тепловое оборудование? Можно было с тем же успехом вписать детские подгузники. Или орешки в шоколаде. Сам говоришь, разбираться не будут…
   – Да здесь-то не будут. А там, на Медее, могут и разобраться.
   – Но ведь это моя забота? Или нет?
   – И да, и нет. Я, Грач, деньги-то зазря не прошу, если ты еще не заметил. Штука в том, что на Медее возводятся четыре геотермальных комплекса, и тепловое оборудование туда везут со всех концов света – пачками! Спрятать контейнер с твоими железяками проще всего именно так. Бояться нечего – документы чистые, а лазить по ящикам с масляными железяками никому лишний раз не хочется. Это во-первых.
   – А есть еще и «во-вторых»?
   – Есть, Грач. Тебе не мешало бы знать, что для миров класса «К» строительные, отопительные, пищевые и медицинские грузы идут по желтому списку. Это тебе о чем-нибудь говорит?
   – Говорит.
   – Разницу в пошлинах напомнить или сам посчитаешь?
   – Пожалуй, сам.
   – Так что с тебя еще причитается, грамотей хренов.
   – Ну, что ж… – я пожал плечами. – Все, что причитается, ты получишь. Плюс почетную медаль «За хитрожопость» второй степени. Но на прежних условиях. Если груз не пройдет ваши посты…
   – Само собой. Как договаривались, – его глаза нетерпеливо заблестели. – А ты ничего не забыл?
   – Я ничего не забываю, Толстый. Особенно вовремя расплачиваться. В моем деле забывчивость – штука рискованная.
   С этими словами я достал из бумажника крошечный конверт из очень плотной бумаги.
   – Ну-ка, ну-ка… – Толстый придвинулся, хищно шевельнув ноздрями.
   Я вытряхнул на ладонь голубой кристаллик, который в тусклом свете салонной лампы неожиданно ярко разгорелся всеми цветами солнечного спектра.
   – Бог ты мой… – вырвалось у Толстого. – Неужели настоящий теолит?!
   – Хранил для тебя у самого сердца, – снисходительно изрек я. – Полтора карата, полные солнца.
   Он осторожно переложил камень в свою ладонь, в другой руке неизвестно откуда появилась лупа. Некоторое время он постанывал и причмокивал, разглядывая камень.
   – Он действительно мерцает ночью? И разными цветами?
   – Дома проверишь.
   – Сколько же это может стоить.
   – Ну… здесь, на Земле, примерно как твое жалованье года за два. Если, конечно, грамотно продать.
   – Да как такую красоту продавать! – вырвалось у него. – Продам, если только совсем жрать станет нечего.
   – Вы, паразиты, всегда найдете, где и что пожрать.
   Толстый вдруг стал серьезен. Он спрятал кристалл обратно в конверт, конверт вложил в сумочку на поясе.
   – Ладно, будем считать, с делами покончили, – сказал он. – Можно и по стаканчику, а?
   Я пожал плечами.
   – Знаешь, Толстый, ваши поилки для портовых грузчиков меня не сильно вдохновляют. Неужели не найдется на всю округу ни одного приличного места?
   Он неопределенно пошевелили бровями. Снял фуражку, почесал лысину. Потом поднял на меня взгляд и сказал:
   – А давай ко мне.
   – К тебе? Куда к тебе?
   – Ну, домой.
   – Домо-ой?! – я искренне удивился. Подобных товарищеских проявлений я за Толстым никогда не замечал. – А как же больная матушка и стервозная жена?
   – Ну, ты вспомнил… Матушка померла уже больше года как. А жена… В общем, один я сегодня. Ну, поехали?
   Я с подозрением покосился на него. Ни разу не было такого, чтобы Толстый подпускал меня к личной жизни.
   – Знаешь, Грач, – сказал вдруг он, – тема серьезная есть. Не хочется здесь, на коленках, ее разбирать.
   – Ну, раз серьезная тема… – я пожал плечами. – Поехали.

* * *

   До поселка было десять минут езды. Но снег повалил сильнее, и бортовой процессор ограничил Толстому скорость, поэтому добирались мы несколько дольше.
   Все это время я исподтишка поглядывал на него и пытался понять: с чего это ему захотелось за мной дружиться? И вообще, кто для меня Толстый? Товарищ он мне или просто партнер по не очень чистому бизнесу? Можно ли с ним поговорить по душам или его интересуют только комиссионные?
   Должен сказать, я не очень-то нуждался в душевных собеседниках, но сегодня это лучше, чем пустой вечер в обшарпанной гостинице для летного состава.
   Вроде бы и не чужие мы с ним люди, восемь лет работаем вместе и знаем друг про друга столько, что хватит на полжизни в тюремной камере. Но что это – доверие или просто трезвый расчет?
   Не знаю, с чего на меня нахлынули эти нежности. Должно быть, так: жизнь идет, а друзей нет. Есть только более или менее надежные партнеры, а еще люди, которые мне кое-чем обязаны. Этого мало. Нужны друзья.
   Войдя в захламленную, засыпанную пакетами от жратвы и не слишком свежую берлогу Толстого, я понял: никакой жены тут давно нет. И скорей всего, никогда не было. Но говорить ничего не стал.
   Толстый кивком указал мне на домашний терминал.
   – В шесть мне привозят ужин. Закажи себе, чего сам хочешь. Я пока налью по паре капель…
   «Интересно, – подумал я, разглядывая жилище, – куда Толстый девает деньги? Вроде за все это время получил от меня немало, да и не только от меня, а живет, как обычный честный служащий. Или просто шифруется, прячется от подозрительных глаз, бережет все до лучших времен?»
   Он расчистил место на засаленном диване и предложил мне устраиваться.
   – В общем, как водится, у меня две новости, – сказал он, наливая коньяк.
   – Ну, начни с плохой, – вяло предложил я.
   – А кто тебе сказал, что вторая – хорошая?
   – Ну, тогда начни с самой плохой.
   – Даже не знаю, как сказать… В общем, Грач, кончилось мое время. Понял, о чем я?
   – Нет, – насторожился я.
   – Просят меня, так сказать, на покой. На пенсию. Ясно тебе?
   – Тебя – на пенсию? – изумился я. – Да быть такого не может! Толстый, ты же вечный!
   – Оказывается, нет. Еще месяц – и ты меня здесь не застанешь.
   – Толстый, ты что! На кого ты меня оставляешь, что я делать без тебя буду?!
   – Не знаю, Грач. И предложить-то ничего не могу. Ну, покажу тебе пару ребят, с которыми вроде как можно столковаться… Но не ручаюсь. Молодые – они борзые все, наглые, просто ужас. Сам с ними договаривайся, я пас.
   – Тебя – на пенсию, – не мог успокоиться я. – Уму непостижимо. А что, отодвинуть это событие никак нельзя?
   – Ну, попробуй, – фыркнул он. – Напиши заявление руководству. Мол, с целью улучшения взаимоотношений таможенной службы с контрабандистами прошу вас…
   – Я не контрабандист, – мягко поправил я. – Я таможенный брокер.
   – А хоть и брокер… – Он безнадежно махнул рукой и залпом влил в себя коньяк. – Если честно, я и так здесь пересидел больше, чем надо. Да еще такие проходимцы, как ты, биографию подпортили. Не в упрек, конечно…
   – Ай-ай-ай… – сокрушался я. – Еще столько вопросов осталось… А кстати, сколько тебе лет, Толстый?
   – Да, знаешь ли, пятьдесят два.
   – Сколько?! – ужаснулся я. – А мне все казалось, тебе чуть за сорок. Ты открыл секрет вечной молодости?
   – Грач, какая, в жопу, молодость! Сердце стучит, как отбойный молоток, ссать по утрам больно, желудок работает сутки через двое… Что вечером покушаю, то утром в унитазе нахожу – в том же виде, только по кусочкам. Так что пора мне, Грач. Надо и отдохнуть перед смертью.
   – Замолчи, дурень!
   – А пока, – он плеснул себе еще, – хочу выпить, Грач, за тебя. За то, что ты мою старость худо-бедно обеспечил и осень жизни сделал бархатным сезоном.
   – Толстый, да если б я знал… Да нам бы еще пару лет, и я бы сделал твою осень жизни золотой!
   – Поздно! – Он махнул рукой и снова одним глотком опустошил рюмку, стукнув ею о стол. – Ты и так немало сделал, Грач. Позаботился о старике.
   – Еще неизвестно, кто о ком больше позаботился, – с грустью возразил я. – Слушай, а может, я зря убиваюсь? Может, тебя поздравлять надо и радоваться?
   – Вот уж не знаю, – его рука снова потянулась к бутылке. – Не знаю, Грач. Боюсь я, что утром проснусь – и не буду знать, что целый день делать. Ты же знаешь, у нас старикам не дают никакой работы. А почему?
   – Потому что хватит уже, наработались.
   – Не-ет, – он злобно рассмеялся. – Чтоб подыхали скорей и не путались под ногами. Человек без дела – это что? – пустое место. Сердце стучит, пока сам шевелишься. Насмотрелся я уже. Сколько раз бывало: сегодня пьем за пенсионный сертификат, а через полгода – за упокой.
   – Ну-ну-ну, Толстый, это не про тебя. Придумаем мы, как твоему сердцу не дать успокоиться. Работы навалом, а с твоими-то возможностями…
   – А вот это – извините… – он покачал перед моим носом пальцем. – Я и так от каждой тени шарахаюсь. Мне, Грач, от вашего брата тоже отдохнуть пора.
   Мы выпили, некоторое время помолчали.
   – И ты хочешь сказать, – произнес я, – что теперь наши дорожки совсем разбегаются?
   – Ну, отчего же, – он кисло усмехнулся, – приезжай в гости, посидим, выпьем, поговорим.
   «Кажется, ему тоже нужны друзья», – подумал я. А вслух сказал:
   – А о чем поговорим, Толстый? А если мне твоя консультация понадобится, скажем так, платная – поможешь? Или решил напрочь завязать?
   – Не знаю, Грач. Подумать мне надо, как жить. Сдается мне, что тут решать нужно, четко определить: либо я отошел от всех дел и спокойно ловлю форель, либо продолжаю месить ваше говно, решать вопросы, разруливать ситуации – и в оконцовке уезжаю отсюда в синем фургончике с бронированными стеклами…
   – Ну, думай. Советовать не могу и давить на тебя не собираюсь. Сам все решай, Толстый.
   Через пару минут привезли наш ужин, и Толстый занялся сервировкой. Посуда в его доме чистотой отнюдь не блистала, и я предпочел бы есть прямо из пластиковых лотков, но не стал обижать старика. В конце концов, мы сегодня вроде как отмечаем событие…
   – Теперь давай вторую новость, – без энтузиазма предложил я, когда мы заморили первого червячка. – Я уже не жду ничего хорошего.
   – Вторую новость… – он протяжно вздохнул. – Да ничего страшного, наоборот… Это вроде и не новость, а скорее предложение. Так сказать, финальный аккорд. Люди ко мне обратились, человечка ищут такого вот, вроде тебя.
   – Что за люди, зачем человечек? – бесстрастно проговорил я.
   Он сначала примолк, нервно барабаня пальцами по столу. Потом снова разлил коньяк.
   – Да на самом деле ничего особенного. Кораблик один нужно провести через кордоны. Нужно сделать, чтобы по документам он ушел… куда угодно ушел. А на самом деле – на Дору-14.
   – Дора-14? Что-то не припомню, – я полез в карман за блокнотом. Толстый без видимого интереса смотрел, как я тыкаю пальцем в экран, выискивая сведения про названную систему.
   – Но она необитаемая, – сказал я наконец. – И к тому же находится в блок-зоне. Кому и зачем туда понадобилось?
   – А разве это твоя головная боль? – слегка улыбнулся Толстый. – Ты кораблик-то проводи, он даже без груза. Дело пустяковое. А денежки серьезные.
   – И какие там денежки? – с подозрением спросил я.
   Толстый придвинулся и с преувеличенной внятностью, чтобы я ничего не пропустил, проговорил:
   – Пять. Тысяч. Чеков. Глобал-финанс.
   – Сколько-сколько? – у меня отпала челюсть.
   – Пять. Тысяч, – повторил он. – Вот такой тебе от меня подарок.
   Я откинулся на спинку дивана и крепко задумался. Толстый с кривой усмешкой наблюдал за мной.
   – Нет, деньги, конечно, хорошие, – проговорил я наконец. – Но…
   – Ну, что еще?
   – Какие-то они слишком хорошие. Для такого пустякового дельца. Ты говоришь, маленький кораблик без груза?
   – Так и есть. Провести его надо через Лунный терминал и дальше – через нуль-порт. Встречать не требуется.
   – А тебе это не кажется странным?
   – Что именно?
   – Толстый, чтобы заработать пять тысяч, мне пришлось бы обеспечить зеленый коридор через полгалактики для парочки составных грузовиков с отборной контрабандой на борту. А тут – маленький пустой кораблик… и пять тысяч. Может, это непростой кораблик?
   – Простой, уверяю тебя. А деньги… – он пожал плечами. – Заказчик хороший попался, не жадный. Плюс – возможно, реальных цен не знает. Ну и прекрасно!
   Я испытующе посмотрел на него и покачал головой.
   – Нет, Толстый, не прекрасно. Выкладывай все. Что это за люди и на кой леший им понадобилась совершено мертвая Дора. Да еще и заблокированная миротворцами.
   Он протяжно вздохнул и потер пальцами виски.
   – Ну, зачем тебе все это, Грач, а?
   – А затем, что я должен знать, во что ввязываюсь. Если они там что-то натворят, то я окажусь причастен, меня будут искать и найдут без большого труда. А когда найдут, припомнят многое.
   – Что они могут натворить на мертвой Доре? – с усталой усмешкой проговорил Толстый.
   – Понятия не имею. Может, это диверсионная группа – какую-нибудь летающую научную базу разгромить. Нашего брата и так обвиняют в развязывании Войны колоний. Если я замажусь в чем-то подобном… – я развел руками.
   – На-ка вот, выпей коньячку… И не говори глупостей. Я тебе такого фуфла никогда не подсовывал.
   – Ты меня знаешь, Толстый, я лучше буду говорить глупости, чем делать их.
   Он глотнул из рюмки, раскурил в трубке какие-то душистые инопланетные травки и насмешливо посмотрел мне прямо в глаза.
   – Собственно, ничего интересного ты не услышишь. Но все равно учти – я тебе ничего не рассказывал. Название «Ледяной гром» тебе о чем-нибудь говорит?
   – Ну, слышал. Военно-транспортный борт. Потерпел аварию лет десять назад, еще в самом начале Войны колоний. Кажется, где-то за шестым радиусом. Вроде около тысячи погибших, да?
   – Шестьсот сорок два, – уточнил Толстый. – Из них шестьсот тридцать – офицеры Отдельного истребительного полка «Лаванда». Элита военно-космических сил. Многие – дворяне. И угробились они не просто в шестом радиусе, а именно в системе Дора-14… – он испытующе посмотрел на меня.
   – И в чем тут интерес?
   – С тех пор там никого не было, кроме протокольной группы от военных. Сначала шла война, теперь блокировка…
   – Ах, вот оно что… – раздосадованно вздохнул я.
   – Угу, Грач, такие дела. Ты вообще как относишься к охотникам за военными сувенирами?
   – Да не очень, Толстый. Не люблю делишки, от которых мертвечинкой отдает.
   – А ты особо не принюхивайся, Грач. Собственно, они летят не за сувенирами, они…
   – Я понял, Толстый, я все понял. Они «падальщики». Будут продавать кости дворянским семьям для захоронения. И, как ты знаешь, это совсем не мой профиль…
   – А какая тебе разница? Твоя задача – провести судно через нуль-портал, договориться с кем надо. Вот твой профиль. А кости – это уже их профиль и их забота.
   Я глубоко задумался. Толстый потянулся к бутылке, но та оказалась почти пустой, и он вышел за добавкой.
   Когда он вернулся, я еще продолжал думать. У Толстого наконец кончилось терпение.
   – Ну, ты что, в ступор впал на радостях? – произнес он. – Решай уже.
   – Толстый, это очень хорошие деньги. Даже чересчур хорошие. И как раз это меня пугает.
   – Тебя не поймешь… – пробормотал он.
   – Эта работа – провести судно в блокзону – не стоит пяти тысяч чеков, – сказал я. – Либо ты мне что-то не договорил, либо они тебе не все сказали.
   – Что мне не сказали? – с досадой поморщился он. – Что еще тебе мерещится?
   – Да так, ничего. Я вот думаю, если только мне пять тысяч… Какая же выходит рентабельность у торговли покойниками?
   – Не твоя это забота, – разозлился Толстый.
   – Не моя? А если окажется, что меня, дурачка, поманят пачкой денег, а потом просто не заплатят? Жаловаться-то будет некому! Или, того почище, выкинут где-нибудь на орбите вместе с мусором…
   – Ну, ты уж совсем, Грач… За пять тысяч – выкинут?
   – Что это за люди? Ты хорошо их знаешь?
   Он встал, прошелся по комнате.
   – Грач, там… там нормальные люди. И я их худо-бедно знаю. Не те это люди, которые могут вот так, как ты сказал… с мусором…
   – Что за люди, подробнее.
   – Ну, ты слишком много хочешь! Достаточно тебе моего слова, что верить им можно?
   – Нет, Толстый, недостаточно. Я должен на них посмотреть и пощупать.
   – Так, ну все, успокойся! – он решительно уселся за стол. – Забудь! Не было разговора. Я эту работенку специально для тебя берег, но раз уж мы так боимся…
   – Мы не боимся, мы осторожничаем, Толстый!
   – Хватит осторожничать, давай просто пить, – и он придвинул мне рюмку.
   Через несколько минут он увел разговор в другую сторону, стал сетовать, что не знает, как потратить отложенные деньги и получить от этого максимальное удовольствие. Я заверил его, что по части траты денег имею кое-какой опыт и, так и быть, помогу.
   Важно, сказал я, не впасть в финансовое безумство и не пытаться сожрать больше, чем можешь. Нет смысла швырять деньги на дорогие отели, редкие блюда и экзотические развлечения. Это мишура, которая не стоит своей цены. Гораздо лучше простые, но вечные ценности. Например, уютный домик в хорошем месте. Собственный участок земли, катер, надежная машина. Вообще деньги должны давать независимость, а не порабощать.
   Настал момент, когда я вкрадчиво поинтересовался, нет ли у Толстого на примете парочки боевых подруг. Он расхохотался, потом сказал, что парочка подруг найдется, но мне они вряд ли понравятся. И по возрасту, и по комплекции, и по темпераменту – не мой тип.
   – И вообще они обе любят меня, – сказал он, – и одна про другую не знают.
   Я не сильно расстроился, поскольку не очень-то и рассчитывал. От выпитого уже подташнивало, и мы решили укладываться. Я устроился на том же диванчике, на котором сидел, лишь накрылся засаленным пледом.
   Утром, проснувшись с несвежей головой, я долго плескался в теплой ванной, приводя организм в равновесие. Попутно обдумывал свои дела.
   – Свяжи меня с этими странными людьми, – сказал я Толстому, выйдя из ванной после долгих раздумий. – Я еще не согласен, я думаю. Но в любом случае я должен на них посмотреть.
   – Но, Грач…
   – Только так, Толстый, – усмехнулся я. – Только так и не иначе.

* * *

   Если меня спросят, как я отношусь к своей профессии, я отвечу – хорошо отношусь.
   Я не считаю ее вредной. Я не считаю ее аморальной. Незаконная – да. Но тут уж извините – виноваты законы.
   На самом деле я приношу людям пользу. Я помогаю обществу преодолеть идиотизм, помноженный на человеческое паскудство, которые мешают нормальным людям нормально развивать свои дела.
   Мне это довольно приятно. Может быть, даже приятней, чем получать за это деньги. Приятно быть сильным и умным в среде, где другие (тоже, кстати, по-своему сильные и умные) теряют логическую ориентацию и веру в здравый смысл.
   За эту приятность я оттарабанил два года в орбитальной тюрьме «Кантон Мэл». Государственный обвинитель на суде орал, что такие, как я, развязали Войну колоний.
   Полная чушь. Такие, как я, могли бы предотвратить Войну колоний. Таких, как я, нужно было сажать не в тюрьмы, а в экспертные советы, в согласительные комиссии, даже в парламент. Таких, как я, нужно было внимательно слушать, а не наряжать в наручники.
   Я мог бы это доказать любому умнику с ученым значком, дайте только десять минут свободного времени и учебник политэкономии.
   Ну, да бог с ними. У них свои резоны, у меня – свои. Должен признаться, в моей работе есть один неприятный момент, который никакой философией и логикой не перешибешь.
   Этот момент – знакомство с новыми заказчиками. Дело в том, что они уже загодя смотрят на меня, как на жулика. Они заранее знают, что моя работа – обманывать. И даже неважно, кого.
   Я обманываю только государства. Как большие – начиная с Солнечной Федерации, так и всякую мелочь голопузую вроде новообразованных конфедеративных колоний. Это – дело нужное. Я давно и безвозвратно убедился, что любое государство – всего лишь кучка циничных и бессовестных людей, которые паразитируют на основной массе, забирая много и возвращая мизер. Так было тысячи лет назад, и сейчас ничего не изменилось.
   Как только увижу не такое государство, переквалифицируюсь в садовника. А пока буду делать то, что умею.
   Два дня спустя после встречи с Толстым я стоял на площади Свободы в Кишиневе и глазел на верхушку двухсотэтажного здания, именуемого, соответственно, Пиком Свободы.
   В Кишиневе было тепло, зима сюда еще не пришла. Солнечные блики отражались от мокрого асфальта и стеклянных граней небоскреба. На самой его вершине вращался стеклянный колпак, подсвеченный разноцветными лучами. Под колпаком располагалось заведение с пафосным названием «Эскорт Палас». Местные, впрочем, называли его просто «Линза», это я выяснил еще в гостинице, когда спрашивал дорогу.
   Именно там, в колпаке, мне и назначили встречу.
   «Идиоты», – в очередной раз подумал я и сплюнул на мокрый тротуар.
   Несмотря на внешнюю респектабельность, «Линза» являлась вечерним танцклубом для шальной небедной молодежи. Что там творилось каждую ночь, можно себе представить. Я бы и сам с удовольствием поучаствовал, окажись свободный вечер. На дверях подобных заведений обычно есть скромная наклейка с конопляным листиком. Это чтобы какая-нибудь скромная влюбленная парочка не зашла по ошибке попить кофе.