- Вы правильно только что подумали! - Папа взял Сына за руку, они снова чинно раскланялись. - Мы два потомственных разнояйцевых близнеца-телепата. Наша мама - Инна Ветрова! - Папа резко обернулся к Слинько. - Не смей думать о маме так плохо в моем присутствии! - И обратился к залу: - Правда же непедагогично, когда один из родителей плохо думает о другом в присутствии детей?..
Вопрос оказался риторическим. Все лица были обращены к полу. Перед Папой сидел спешившийся эскадрон всадников без головы. Плечи и спины тряслись. Сдавливаемые похрюкивания, повизгивания и блеяния прокатывались по полу и захлестывали сцену.
Петрин зло уставился на Слинько:
- Докатился! Детей подучил подавать нужные реплики!
- Да я их впервые сегодня увидел! Черт их знает, может, действительно в мать пошли...
- Товарищ Слинько! - возмутился Петрин. - Вы же говорите с учеными. В мать пошли... Да вы же лично доказали, что Ветрова шарлатанка!
- Но я не доказывал ее неспособности иметь детей-телепатов!
- Да, уважаемый коллега. Мы видим, что вы сделали все возможное, чтобы доказать обратное.
- Смешно! - крикнул Женя Скобельцев с места. - Даже самые отъявленные парапсихологи не приводят примеров рецепции мыслей такими шпендриками. Кто-то спутал первое июня с первым апреля. Но и два месяца назад это был бы розыгрыш для домохозяек!
"Шпендрики", неожиданно для Папы, больно ранили. И ухо еще горело. Папа знал все обстоятельства Жениного перехода в филиал с кафедры акушерства и гинекологии.
- А вы, дяденька, не злитесь и не жалейте, что тогда отказали папе в его просьбе. Все равно мама не согласилась бы нас убивать.
Зал насторожился: лица поднялись от пола. Не слишком красивую историю о Жениной сверхурочной работе, вынудившую его уйти с кафедры, знал не один Папа.
- Я не просил! - реакция у Слинько была лучше.
- Я не жалею! - Женя нашел не самую удачную формулировку.
Единственным человеком, им поверившим, был Папа.
Сын дернул Папу за рукав:
- За что ты так дядю Женю? Помнишь, он мне паровоз подарил? Смотри, из-за тебя над ним все смеются.
На мгновение в Папе проснулся отец. Конечно, надо было Сына взять за руку и увести подальше отсюда. Но Папа уже себе не принадлежал. Зал жаждал продолжения, и его понесло. Папа подошел к Слинько, энергично пожал ему руку:
- Ты прав, папа! Все эти рванины занзибаровские только и думают, как тебя отмести от кассы. Вот, например, знаешь, что сейчас этот с лысиной думает...
Неизвестный Папе солидный лысый мужчина вскочил и истерично заорал:
- Да, думаю! И скрывать это не намерен! Вся наука Слинько - эта... лысый запнулся. Папа произнес неприличное слово на мгновение раньше, чем лысый продолжил: - ...основывается на некорректных экспериментах!
Раздались хлопки. Папа раскланялся на аплодисменты. Сына он больше не стыдился, наоборот, выругаться перед взрослыми казалось отважным и заслуживающим восхищения.
- Устами младенца глаголет истина, черт побери! - воскликнул лысый.
Папа решил в дальнейшем придавать его мыслям благородный оттенок.
- Пусть Слинько зайдет в свой виварий! - заорал кучерявый с Камчатки. - В клетках дыры! Мыши сбегают! Перемешиваются опытные с контрольными! Какие после этого результаты? А статьи печатают!
- Прошу слова! - сказал Яша Шикун, вставая. Его подчеркнутый академизм, появлявшийся неизвестно откуда в нужную минуту, действовал безотказно. Зал сосредоточился на Яше.
- Глубокоуважаемый председатель! Глубокоуважаемые члены ученого совета! - начал Шикун.
Впрочем, истоки шикунского академизма вполне прослеживались. В свое время Яша был исключен из трех вузов: с физфака МГУ, Семипалатинского мединститута и, наконец, из ВГИКа. Курсу к третьему Яше становилось скучно, и он начинал развлекаться. Во всех трех вузах легенды о Яше ходят до сих пор.
- ...результаты на кроликах всегда оказывались лучше, чем на других животных, - продолжил Яша. - Позвольте поделиться своими соображениями на этот счет. В рационе лаборантов Слинько крольчатина занимает видное место. Кролиководство в Занзибаровке не развито... Источник крольчатины, увы, ясен. Всякий, знающий человеческую природу, поймет, а незнающие пусть поверят мне, как лаборанту - животных берут не из опытной, а из контрольной группы. Причем самых здоровых и жирных. Это, естественно, ухудшает показатели в контрольной группе. И опыт выигрывает. Не являясь членом ученого совета, я не настаиваю, чтобы мое скромное мнение заносили в протокол, - Яша скромно сел, и свара разгорелась с новой силой.
Зная подноготную филиала достаточно хорошо, Папа осуществлял режиссуру с легкостью и изяществом.
- Ой, как интересно получается! - Папа решил, что пора обобщить опыт свары. - Вот вы ссоритесь, а думаете во многом одинаково. Вот прямо все-все думают: "Довели филиал черт-те до чего, занимаемся черт-те чем! Кому это все надо?!" И еще каждый думает, что мог бы вместо этого заниматься настоящей наукой. А дальше все уже думают по-разному. Дядя Петя думает: "Какая может быть серьезная наука, когда министерству нужны только отчеты, а завлабы дорвались до своих высоких окладов и ничего уже не хотят". А вот эти дяди, - Папа поочередно ткнул пальчиком во всех заведующих лабораториями, отделами и секторами, - думают, что можно было бы делать что-то настоящее, не заставляй их директор строго следовать этой дурацкой тематике, и не будь среди их сотрудников стольких безграмотных и ленивых дураков. А все остальные, - Папа сделал плавный жест рукой, думают, что давно бы уже сделали что-то путное, если бы шефы не мешали работать.
Папа сел на место. Все ошалело молчали.
Наконец, Дуня Дунаевская, первая красавица филиала, явно подражая Шикуну, торжественно попросила слова. В элегантном костюме, с раздвоенным румянцем на щеках - натуральным и наведенным, Дуня была и впрямь хороша.
- Спорим, - азартно сказал Папа Слинько, - встала, чтобы показать костюм!
Получив слово, Дуня, теперь уже подражая Петрину, рассказала, какой хороший коллектив в филиале. Дуня работала у Слинько, и отношения у них были прекрасные. Обнаружив, что Слинько зашатался, она со всей непосредственностью дуры решила продемонстрировать лояльность директору:
- ...периодически возникающие с моим научным руководителем сложности...
- Красивая девочка, но дура, - доверительно прошептал Папа Слинько.
- Так, например, в этом году я не ограничивалась, как прежде, простым изучением методов народной медицины по лечению алкоголизма. Но и параллельно проводила большую атеистическую работу среди стоящих у нас на учете народных врачевателей. А товарищ Слинько не хотел понять важности этой работы и все время подтрунивал надо мной. А между тем, не занимаясь этой атеистической пропагандой, можно скатиться... просто, знаете ли, к чему угодно! И вообще, в последнее время я часто не понимаю, что Слинько от меня хочет. Ну просто не понимаю!
- А я знаю! Я знаю! - Папа запрыгал по сцене на одной ножке.
- Что? - растерялась Дуня.
- Сказать?
- Что сказать?
- Ну, что он от вас хочет. А-я-яй, папочка! Так сказать?
Папе пришлось довольно долго повторять "сказать?" на разные лады и прыгать на одной ножке. Наконец, естественный Дунин румянец поглотил искусственный.
- Молчи, сопляк! - крикнула Дуня и беспомощно оглядела окружавших ее мужчин, ища защиты.
- Ну?! - нетерпеливо крикнул Женя. Подобные ситуации всегда просто возрождали его к жизни. - Что он от нее хочет?
Дуня процокала через весь проход и скрылась за дверью.
Папа резко перестал прыгать и, повернув ухо в сторону Жени, сделал вид, что прислушивается.
- Ишь, какой хитренький! - неодобрительно сказал он. - Думаешь: "Пусть шпендрик выдаст намерения этого бабника Слинько, и разговор пойдет не только о его научной деятельности, но и моральном облике. Тогда он уж точно в замы не прорвется, а назначат, скорее всего, Федю. А мы однокашники. А при своем заме уже можно жить". Нет! И не надейся! - Папа нахмурился. - Не буду я в угоду тебе разоблачать своего родного папочку!
- Дайте мне его на пятнадцать минут! - попросил Женя. - И я узнаю, какая сволочь его подучила!
- А-а! - Папа погрозил пальчиком Жене. - Хочешь надрать мне уши, запугать, а потом объявить, что меня подучил Леонид Васильевич? Чтобы отомстить ему за отрицательную рецензию?!
- Не выйдет! - взвился Леонид Васильевич - самый склочный в институте тип, которого год назад с большим трудом сослали в Занзибаровский филиал. - Мне все равно, кто его подучил, но пора разобраться с вами со всеми по-крупному!
- Нет, Леонид Васильевич, успокойтесь! - крикнул Папа. - Здесь вы не правы! Честное слово, ни один из них ни разу не подумал, что если вас загнали в эту дыру, то вы будете молчать. Наоборот, они все считают, что теперь-то уж вам терять нечего. И для каждого из них вы являетесь грозным и удобным в управлении оружием против противника.
Лысый зааплодировал. К нему присоединились еще несколько человек.
- Ах, я еще и оружие?! Даже орудие?! - Леонид Васильевич обвел зал тяжелым и подозрительным взглядом. - Так я, позвольте заметить, оружие обоюдоострое!
- Ух, как здорово! - заорал Папа. - Ух, как мысли у всех забегали!!! А у вас, дядя Петя, быстрее всех! Даже понять сразу трудно...
То, что до сих пор у него еще были какие-то тормоза, Папа понял только сейчас - когда они исчезли.
- Ох и мысли у всех пошли! - рванул он майку на груди. - Буду сейчас их вслух читать! Все! Всем! Каааааааааааайф!!!
Мысли Петрина действительно мелькали с лихорадочной быстротой - дело заходило слишком далеко. Контроль за течением Совета он утратил, в любой момент могло произойти что угодно, а ответственность за все происходящее возложена на него. Пора было распорядиться вышвырнуть пацанов из зала. Петрин уже открыл рот, но тут мелькнула мысль: "Есть повод потянуть время, окончательно разобраться со Слинько, продумать ходы, "отлежаться". Петрин закрыл рот, задумчиво пожевал губами и объявил, что поскольку рабочий день заканчивается, заседание Совета будет продолжено завтра.
Папа сжал кулачки и чуть не заплакал. Это же был его звездный час! Лучшее мгновение в обеих его жизнях. Наконец-то детское и взрослое "я" слились воедино. Сколько раз мечтал Папа на подобных чинных пустых собраниях сказать правду и возмутить спокойствие - всегда что-то мешало. И вот, когда это почти удалось, его сшибли на взлете одной фразой.
В отчаянии Папа пытался объявлять мысли выходивших из зала, но всего, что он добился - была маленькая пробка в дверях. Скакать козлом по опустевшему залу было неинтересно. Сын хмуро восседал в президиуме, отводил взгляд.
- Ну, как я их? - заискивающе спросил Папа.
- Хочу кушать! - угрюмо ответил Сын.
Когда Папа и Сын подошли к магазину, шел уже седьмой час. На улочке змеился хвост очереди из сосредоточенных мужчин. Не слышно было ни ругани, ни пустых разговоров. В магазине ворочалась плотно вбитая толпа.
- Папа, спой, как в автобусе! - потребовал Сын. - А то я умру от голода. Давай, тебе яблоко дадут или конфетку.
- Ты что? - испугался Папа. - Там я просто шутил. Так делать нельзя.
- Но яблоко же с яйцом ты взял. И деньги тоже... Пошути и сейчас!
- Мы же не попрошайки, - Папа судорожно искал аргументы. - Человек должен питаться на честно заработанные деньги!
- А ты честно пой!
- Не буду!
- Тогда я буду. Я тоже такие песни знаю:
Цыпленок жареный, цыпленок пареный!
Цыплята тоже хочут жить...
- Эй, анархисты! - окрикнул с газона Яша Шикун. Он сидел на траве рядом с неопрятного вида субъектом с пульсирующим кадыком. - Как там говаривал князь Кропоткин? "Хлеба и воли"?
- Хлеба и водки! - заржал неопрятный.
- Так что вам надо? - продолжил Шикун. - Хлеба или воли?
- Хлеба, - сказал Сын.
Шикун смутился:
- Обождите, сейчас принесут.
Из толпы выскользнул вертлявый тип лет тридцати и ринулся к Шикуну, прижимая к груди две бутылки и сверток.
Шикун выделил детям полбулки и по "Гулливеру". Неопрятный профессионально вдарил бутылку ладонью по дну. Дети и взрослые расположились на газоне, забыв друг о друге.
Сына что-то мучило. Наконец, он наморщил лоб и спросил:
- Папа, а вот те люди в зале... Ты вместе с ними работаешь?
Папа помолчал и сказал:
- Да.
- Теперь буду плохо учиться, - сообщил Сын.
- Почему?
- Ну, это же были ученые... А мама говорит: "Будешь хорошо учиться станешь ученым".
Блестя глазками, к ним подошел Вертлявый:
- Вундерсенсы! А слабо вам без очереди бутылку взять? Это вам не мысли читать, экстракинды...
- Не тронь мальчиков! - оборвал Шикун. - Это на мне.
Он двинулся, как ледокол, рассекая выдвинутым вперед животом сбившуюся в толпу очередь. У двери его попытались задержать.
- Участник войны! - бросил Шикун и исчез за дверью.
Толпа заворчала ему вслед:
- Водка - не предмет первой необходимости. Мог бы и постоять.
- Это кому как...
- На какой это он войне был, такой молодой? Ничего святого!
- Да мало ли на какой...
С появлением Шикуна, державшего бутылку как скипетр, все разговоры прекратились. Шикун причалил к родному берегу и королевским жестом протянул бутылку Вертлявому. Тот суетливо начал сдирать пробку зубами. Неопрятный забрал бутылку и снова продемонстрировал мастерство.
- Яков Иванович, так вы, оказывается, ветеран войны? - подобострастно начал Вертлявый.
- Мальчик! Это называется массовый гипноз.
- Зря мы взяли эти "Гулливеры". - Сын пнул смятый фантик. - Папа, скажи, а когда ты был взрослым, ты тоже был таким, как все эти?
- Нет, конечно, - и прежде, чем Папа успел переключить внимание облегченно улыбнувшегося Сына, тот спросил уже по инерции:
- А чем ты от них отличался?
Чем дольше тянулась пауза, тем сильнее вытягивалось лицо Сына.
- Тем, что никогда не врал, - сказал он с горькой усмешкой.
Рядом допили бутылку и Неопрятный попробовал повторить маневр Шикуна. Сеанс массового гипноза на этот раз не удался. Толпа проглотила Неопрятного, но тут же брезгливо выплюнула.
- Что-то Сенька сегодня опаздывает, - проворчал Шикун.
- Вот это дог! - заорал Сын, увидев появившегося из-за угла огромного сенбернара.
- Сеня, мальчик мой! - позвал его Шикун.
Сенбернар неторопливо подошел к протянувшему руку Шикуну и церемонно подал лапу. Шикун очень серьезно пожал ее. Потом он достал деньги и сунул бумажку за ошейник. Сенбернар пошел в магазин. Если Яша раздвигал толпу, то теперь она раздвигалась сама. Папа с Сыном бросились к окну. Возникавшее перед мордой сенбернара свободное пространство вывело его прямо к винному отделу. Пес поставил передние лапы на прилавок. Продавец вытащил из ошейника деньги, выставил перед сенбернаром бутылку, продемонстрировал псу сдачу и передал ее в соседний мясной отдел. Там ему быстро и вежливо отвесили колбасы. Сеня, утратив ненадолго флегматичность, торопливо сожрал ее и спокойно вернулся за своей бутылкой.
- Чертовщина какая-то! - пробормотал Папа.
Сзади подошел Шикун:
- Городская псина, хозяйская.
- Сбежала?
- Такие не сбегают. Хозяин, наверное, умер. Уже с месяц здесь. Жрать-то надо. Не по помойкам же сенбернару шарить. Умный. Приспособился, - голос Шикуна был непривычно грустен. - Вот и приспосабливаешься. Находишь свою экологическую нишу. Скучно...
Увидев на пороге магазина сенбернара с бутылкой в зубах. Вертлявый пришел в восторг и, приманивая собаку надкушенным "Гулливером", зачмокал губами. Сенбернар, даже не взглянув на него, поставил бутылку около урны и ушел в сторону леса. Сын долго смотрел ему вслед.
- Бедная собака, - сказал он. - Живет в лесу, а питается у гастронома на честно заработанные деньги.
Вряд ли Сын хотел вложить в эту фразу какой-то особый смысл, но Папа долго переваривал его слова.
Молчание прервал Сын:
- Папа, а ты навсегда останешься таким или будешь расти вместе со мной?
Папа не знал, что ему ответить.
- Хорошо бы, если со мной, - продолжал Сын. - Нет! - вдруг замотал он головой. - Я не хочу становиться взрослым!
- Брось! Ты-то точно будешь расти...
- Да... Тебе повезло... целых два раза быть маленьким...
- Тебе тоже повезло.
- Почему?
- Мы будем расти вместе.
Великий смысл происшедшего внезапно дошел до Папы. "Если бы начать жизнь сначала!" Сколько раз его мечты, съехав на обочину, буксовали на этой фразе... Стало страшно и здорово, в голове звенело, и в прозрачном воздухе цвета обретали первозданную чистоту. Папа ошалело помотал головой.
- А может, можно как-нибудь остаться маленьким? - безнадежно спросил Сын.
Папа погладил Сына по голове, не заботясь о том, как это выглядит со стороны. Его больше не мучила двойственность отношений с Сыном. Какая разница - отец или друг. Он отвечает за Сына. Он отвечает за будущее их обоих, а это главное.
- Понимаешь, - сказал Папа. Находить нужные слова было неимоверно трудно. - Мы будем не такими взрослыми. Все зависит от нас. Другими. Ты даже не представляешь, как трудно стать настоящим человеком. Этому надо отдать все детство. Этому надо отдать всю жизнь.
Папа запнулся, тоскливо осознавая всю банальность и заезженность снизошедшего на него откровения. Наверняка Сыну уже не раз говорили что-то подобное и в детском саду, и в школе. Все это общие слова. Надо говорить о главном:
- Самое главное - не врать. Понимаешь? Даже самому себе. Нет! Прежде всего самому себе. Знаешь, как это трудно... Как это лучше объяснить... Ведь большей частью врут не от лживости. Чаще от слабости, от глупости, от невежества, от трусости. Врут потому, что так удобнее и проще. Надо быть сильным и мудрым, чтобы избежать этого.
Широко раскрыв глаза, Сын смотрел на Папу. В слова он особо не вслушивался. Достаточно было одного ощущения правды. Теперь он готов был идти за отцом куда угодно.
- Знаешь, - продолжал Папа, - как много мы теперь будем учиться! Не для оценок, не для того, чтобы стать как эти ученые. Чтобы не стать такими! Стать такими очень легко. Но, кажется, я теперь знаю, как этого избежать. Ты веришь?
Время приближалось к семи. Очередь заворчала и смялась.
Сын нетерпеливо схватил Папу за руку:
- Папа, а ты точно говоришь правду? Ты не передумаешь? Тогда давай поклянемся! Будешь есть землю? - Сын смотрел испытующе.
- Буду! - Папа вдруг почувствовал, что должно скрепить союз.
Оба трижды произнесли: "Клянемся!" Сын торопливо запихнул в рот горсть земли. Папа не захотел отставать...
- ...Папочка! - закричал Сын. - Зачем? Как же я теперь один?
Скрипнули тормоза, и Сын юркнул за дерево.
Из окна машины махал рукой широко улыбающийся Слинько:
- Привет, волчара!
Папа тоже собрался дать деру, но что-то было не то - Слинько смотрел на него снизу вверх. "Превратился!!! - пронеслось в голове. - Земля, что ли... микроэлементы..." Особой радости Папа не испытывал. Было чувство облегчения, но какое-то безрадостное.
- Где такую оправу урвал? Опоздал на Совет, жучара? - в глазах Слинько мелькнула радость. - Ничего, командировку отмечу. Кстати, приятная новость - пристроил нашу статью в "Вестник АМН"! Подбросить до города? Нет? Слушай, а у меня к тебе дело, - Слинько вылез из машины и, оглядевшись, двинулся к Папе. - Помнишь, у тебя на дне рождения был какой-то бичара - директор интерната... Ну, здорово!
Слинько протянул руки. Папа оглянулся - из-за дерева испытующе смотрел Сын.
К о н е ц
Июль 1984 - февраль 1986
Вопрос оказался риторическим. Все лица были обращены к полу. Перед Папой сидел спешившийся эскадрон всадников без головы. Плечи и спины тряслись. Сдавливаемые похрюкивания, повизгивания и блеяния прокатывались по полу и захлестывали сцену.
Петрин зло уставился на Слинько:
- Докатился! Детей подучил подавать нужные реплики!
- Да я их впервые сегодня увидел! Черт их знает, может, действительно в мать пошли...
- Товарищ Слинько! - возмутился Петрин. - Вы же говорите с учеными. В мать пошли... Да вы же лично доказали, что Ветрова шарлатанка!
- Но я не доказывал ее неспособности иметь детей-телепатов!
- Да, уважаемый коллега. Мы видим, что вы сделали все возможное, чтобы доказать обратное.
- Смешно! - крикнул Женя Скобельцев с места. - Даже самые отъявленные парапсихологи не приводят примеров рецепции мыслей такими шпендриками. Кто-то спутал первое июня с первым апреля. Но и два месяца назад это был бы розыгрыш для домохозяек!
"Шпендрики", неожиданно для Папы, больно ранили. И ухо еще горело. Папа знал все обстоятельства Жениного перехода в филиал с кафедры акушерства и гинекологии.
- А вы, дяденька, не злитесь и не жалейте, что тогда отказали папе в его просьбе. Все равно мама не согласилась бы нас убивать.
Зал насторожился: лица поднялись от пола. Не слишком красивую историю о Жениной сверхурочной работе, вынудившую его уйти с кафедры, знал не один Папа.
- Я не просил! - реакция у Слинько была лучше.
- Я не жалею! - Женя нашел не самую удачную формулировку.
Единственным человеком, им поверившим, был Папа.
Сын дернул Папу за рукав:
- За что ты так дядю Женю? Помнишь, он мне паровоз подарил? Смотри, из-за тебя над ним все смеются.
На мгновение в Папе проснулся отец. Конечно, надо было Сына взять за руку и увести подальше отсюда. Но Папа уже себе не принадлежал. Зал жаждал продолжения, и его понесло. Папа подошел к Слинько, энергично пожал ему руку:
- Ты прав, папа! Все эти рванины занзибаровские только и думают, как тебя отмести от кассы. Вот, например, знаешь, что сейчас этот с лысиной думает...
Неизвестный Папе солидный лысый мужчина вскочил и истерично заорал:
- Да, думаю! И скрывать это не намерен! Вся наука Слинько - эта... лысый запнулся. Папа произнес неприличное слово на мгновение раньше, чем лысый продолжил: - ...основывается на некорректных экспериментах!
Раздались хлопки. Папа раскланялся на аплодисменты. Сына он больше не стыдился, наоборот, выругаться перед взрослыми казалось отважным и заслуживающим восхищения.
- Устами младенца глаголет истина, черт побери! - воскликнул лысый.
Папа решил в дальнейшем придавать его мыслям благородный оттенок.
- Пусть Слинько зайдет в свой виварий! - заорал кучерявый с Камчатки. - В клетках дыры! Мыши сбегают! Перемешиваются опытные с контрольными! Какие после этого результаты? А статьи печатают!
- Прошу слова! - сказал Яша Шикун, вставая. Его подчеркнутый академизм, появлявшийся неизвестно откуда в нужную минуту, действовал безотказно. Зал сосредоточился на Яше.
- Глубокоуважаемый председатель! Глубокоуважаемые члены ученого совета! - начал Шикун.
Впрочем, истоки шикунского академизма вполне прослеживались. В свое время Яша был исключен из трех вузов: с физфака МГУ, Семипалатинского мединститута и, наконец, из ВГИКа. Курсу к третьему Яше становилось скучно, и он начинал развлекаться. Во всех трех вузах легенды о Яше ходят до сих пор.
- ...результаты на кроликах всегда оказывались лучше, чем на других животных, - продолжил Яша. - Позвольте поделиться своими соображениями на этот счет. В рационе лаборантов Слинько крольчатина занимает видное место. Кролиководство в Занзибаровке не развито... Источник крольчатины, увы, ясен. Всякий, знающий человеческую природу, поймет, а незнающие пусть поверят мне, как лаборанту - животных берут не из опытной, а из контрольной группы. Причем самых здоровых и жирных. Это, естественно, ухудшает показатели в контрольной группе. И опыт выигрывает. Не являясь членом ученого совета, я не настаиваю, чтобы мое скромное мнение заносили в протокол, - Яша скромно сел, и свара разгорелась с новой силой.
Зная подноготную филиала достаточно хорошо, Папа осуществлял режиссуру с легкостью и изяществом.
- Ой, как интересно получается! - Папа решил, что пора обобщить опыт свары. - Вот вы ссоритесь, а думаете во многом одинаково. Вот прямо все-все думают: "Довели филиал черт-те до чего, занимаемся черт-те чем! Кому это все надо?!" И еще каждый думает, что мог бы вместо этого заниматься настоящей наукой. А дальше все уже думают по-разному. Дядя Петя думает: "Какая может быть серьезная наука, когда министерству нужны только отчеты, а завлабы дорвались до своих высоких окладов и ничего уже не хотят". А вот эти дяди, - Папа поочередно ткнул пальчиком во всех заведующих лабораториями, отделами и секторами, - думают, что можно было бы делать что-то настоящее, не заставляй их директор строго следовать этой дурацкой тематике, и не будь среди их сотрудников стольких безграмотных и ленивых дураков. А все остальные, - Папа сделал плавный жест рукой, думают, что давно бы уже сделали что-то путное, если бы шефы не мешали работать.
Папа сел на место. Все ошалело молчали.
Наконец, Дуня Дунаевская, первая красавица филиала, явно подражая Шикуну, торжественно попросила слова. В элегантном костюме, с раздвоенным румянцем на щеках - натуральным и наведенным, Дуня была и впрямь хороша.
- Спорим, - азартно сказал Папа Слинько, - встала, чтобы показать костюм!
Получив слово, Дуня, теперь уже подражая Петрину, рассказала, какой хороший коллектив в филиале. Дуня работала у Слинько, и отношения у них были прекрасные. Обнаружив, что Слинько зашатался, она со всей непосредственностью дуры решила продемонстрировать лояльность директору:
- ...периодически возникающие с моим научным руководителем сложности...
- Красивая девочка, но дура, - доверительно прошептал Папа Слинько.
- Так, например, в этом году я не ограничивалась, как прежде, простым изучением методов народной медицины по лечению алкоголизма. Но и параллельно проводила большую атеистическую работу среди стоящих у нас на учете народных врачевателей. А товарищ Слинько не хотел понять важности этой работы и все время подтрунивал надо мной. А между тем, не занимаясь этой атеистической пропагандой, можно скатиться... просто, знаете ли, к чему угодно! И вообще, в последнее время я часто не понимаю, что Слинько от меня хочет. Ну просто не понимаю!
- А я знаю! Я знаю! - Папа запрыгал по сцене на одной ножке.
- Что? - растерялась Дуня.
- Сказать?
- Что сказать?
- Ну, что он от вас хочет. А-я-яй, папочка! Так сказать?
Папе пришлось довольно долго повторять "сказать?" на разные лады и прыгать на одной ножке. Наконец, естественный Дунин румянец поглотил искусственный.
- Молчи, сопляк! - крикнула Дуня и беспомощно оглядела окружавших ее мужчин, ища защиты.
- Ну?! - нетерпеливо крикнул Женя. Подобные ситуации всегда просто возрождали его к жизни. - Что он от нее хочет?
Дуня процокала через весь проход и скрылась за дверью.
Папа резко перестал прыгать и, повернув ухо в сторону Жени, сделал вид, что прислушивается.
- Ишь, какой хитренький! - неодобрительно сказал он. - Думаешь: "Пусть шпендрик выдаст намерения этого бабника Слинько, и разговор пойдет не только о его научной деятельности, но и моральном облике. Тогда он уж точно в замы не прорвется, а назначат, скорее всего, Федю. А мы однокашники. А при своем заме уже можно жить". Нет! И не надейся! - Папа нахмурился. - Не буду я в угоду тебе разоблачать своего родного папочку!
- Дайте мне его на пятнадцать минут! - попросил Женя. - И я узнаю, какая сволочь его подучила!
- А-а! - Папа погрозил пальчиком Жене. - Хочешь надрать мне уши, запугать, а потом объявить, что меня подучил Леонид Васильевич? Чтобы отомстить ему за отрицательную рецензию?!
- Не выйдет! - взвился Леонид Васильевич - самый склочный в институте тип, которого год назад с большим трудом сослали в Занзибаровский филиал. - Мне все равно, кто его подучил, но пора разобраться с вами со всеми по-крупному!
- Нет, Леонид Васильевич, успокойтесь! - крикнул Папа. - Здесь вы не правы! Честное слово, ни один из них ни разу не подумал, что если вас загнали в эту дыру, то вы будете молчать. Наоборот, они все считают, что теперь-то уж вам терять нечего. И для каждого из них вы являетесь грозным и удобным в управлении оружием против противника.
Лысый зааплодировал. К нему присоединились еще несколько человек.
- Ах, я еще и оружие?! Даже орудие?! - Леонид Васильевич обвел зал тяжелым и подозрительным взглядом. - Так я, позвольте заметить, оружие обоюдоострое!
- Ух, как здорово! - заорал Папа. - Ух, как мысли у всех забегали!!! А у вас, дядя Петя, быстрее всех! Даже понять сразу трудно...
То, что до сих пор у него еще были какие-то тормоза, Папа понял только сейчас - когда они исчезли.
- Ох и мысли у всех пошли! - рванул он майку на груди. - Буду сейчас их вслух читать! Все! Всем! Каааааааааааайф!!!
Мысли Петрина действительно мелькали с лихорадочной быстротой - дело заходило слишком далеко. Контроль за течением Совета он утратил, в любой момент могло произойти что угодно, а ответственность за все происходящее возложена на него. Пора было распорядиться вышвырнуть пацанов из зала. Петрин уже открыл рот, но тут мелькнула мысль: "Есть повод потянуть время, окончательно разобраться со Слинько, продумать ходы, "отлежаться". Петрин закрыл рот, задумчиво пожевал губами и объявил, что поскольку рабочий день заканчивается, заседание Совета будет продолжено завтра.
Папа сжал кулачки и чуть не заплакал. Это же был его звездный час! Лучшее мгновение в обеих его жизнях. Наконец-то детское и взрослое "я" слились воедино. Сколько раз мечтал Папа на подобных чинных пустых собраниях сказать правду и возмутить спокойствие - всегда что-то мешало. И вот, когда это почти удалось, его сшибли на взлете одной фразой.
В отчаянии Папа пытался объявлять мысли выходивших из зала, но всего, что он добился - была маленькая пробка в дверях. Скакать козлом по опустевшему залу было неинтересно. Сын хмуро восседал в президиуме, отводил взгляд.
- Ну, как я их? - заискивающе спросил Папа.
- Хочу кушать! - угрюмо ответил Сын.
Когда Папа и Сын подошли к магазину, шел уже седьмой час. На улочке змеился хвост очереди из сосредоточенных мужчин. Не слышно было ни ругани, ни пустых разговоров. В магазине ворочалась плотно вбитая толпа.
- Папа, спой, как в автобусе! - потребовал Сын. - А то я умру от голода. Давай, тебе яблоко дадут или конфетку.
- Ты что? - испугался Папа. - Там я просто шутил. Так делать нельзя.
- Но яблоко же с яйцом ты взял. И деньги тоже... Пошути и сейчас!
- Мы же не попрошайки, - Папа судорожно искал аргументы. - Человек должен питаться на честно заработанные деньги!
- А ты честно пой!
- Не буду!
- Тогда я буду. Я тоже такие песни знаю:
Цыпленок жареный, цыпленок пареный!
Цыплята тоже хочут жить...
- Эй, анархисты! - окрикнул с газона Яша Шикун. Он сидел на траве рядом с неопрятного вида субъектом с пульсирующим кадыком. - Как там говаривал князь Кропоткин? "Хлеба и воли"?
- Хлеба и водки! - заржал неопрятный.
- Так что вам надо? - продолжил Шикун. - Хлеба или воли?
- Хлеба, - сказал Сын.
Шикун смутился:
- Обождите, сейчас принесут.
Из толпы выскользнул вертлявый тип лет тридцати и ринулся к Шикуну, прижимая к груди две бутылки и сверток.
Шикун выделил детям полбулки и по "Гулливеру". Неопрятный профессионально вдарил бутылку ладонью по дну. Дети и взрослые расположились на газоне, забыв друг о друге.
Сына что-то мучило. Наконец, он наморщил лоб и спросил:
- Папа, а вот те люди в зале... Ты вместе с ними работаешь?
Папа помолчал и сказал:
- Да.
- Теперь буду плохо учиться, - сообщил Сын.
- Почему?
- Ну, это же были ученые... А мама говорит: "Будешь хорошо учиться станешь ученым".
Блестя глазками, к ним подошел Вертлявый:
- Вундерсенсы! А слабо вам без очереди бутылку взять? Это вам не мысли читать, экстракинды...
- Не тронь мальчиков! - оборвал Шикун. - Это на мне.
Он двинулся, как ледокол, рассекая выдвинутым вперед животом сбившуюся в толпу очередь. У двери его попытались задержать.
- Участник войны! - бросил Шикун и исчез за дверью.
Толпа заворчала ему вслед:
- Водка - не предмет первой необходимости. Мог бы и постоять.
- Это кому как...
- На какой это он войне был, такой молодой? Ничего святого!
- Да мало ли на какой...
С появлением Шикуна, державшего бутылку как скипетр, все разговоры прекратились. Шикун причалил к родному берегу и королевским жестом протянул бутылку Вертлявому. Тот суетливо начал сдирать пробку зубами. Неопрятный забрал бутылку и снова продемонстрировал мастерство.
- Яков Иванович, так вы, оказывается, ветеран войны? - подобострастно начал Вертлявый.
- Мальчик! Это называется массовый гипноз.
- Зря мы взяли эти "Гулливеры". - Сын пнул смятый фантик. - Папа, скажи, а когда ты был взрослым, ты тоже был таким, как все эти?
- Нет, конечно, - и прежде, чем Папа успел переключить внимание облегченно улыбнувшегося Сына, тот спросил уже по инерции:
- А чем ты от них отличался?
Чем дольше тянулась пауза, тем сильнее вытягивалось лицо Сына.
- Тем, что никогда не врал, - сказал он с горькой усмешкой.
Рядом допили бутылку и Неопрятный попробовал повторить маневр Шикуна. Сеанс массового гипноза на этот раз не удался. Толпа проглотила Неопрятного, но тут же брезгливо выплюнула.
- Что-то Сенька сегодня опаздывает, - проворчал Шикун.
- Вот это дог! - заорал Сын, увидев появившегося из-за угла огромного сенбернара.
- Сеня, мальчик мой! - позвал его Шикун.
Сенбернар неторопливо подошел к протянувшему руку Шикуну и церемонно подал лапу. Шикун очень серьезно пожал ее. Потом он достал деньги и сунул бумажку за ошейник. Сенбернар пошел в магазин. Если Яша раздвигал толпу, то теперь она раздвигалась сама. Папа с Сыном бросились к окну. Возникавшее перед мордой сенбернара свободное пространство вывело его прямо к винному отделу. Пес поставил передние лапы на прилавок. Продавец вытащил из ошейника деньги, выставил перед сенбернаром бутылку, продемонстрировал псу сдачу и передал ее в соседний мясной отдел. Там ему быстро и вежливо отвесили колбасы. Сеня, утратив ненадолго флегматичность, торопливо сожрал ее и спокойно вернулся за своей бутылкой.
- Чертовщина какая-то! - пробормотал Папа.
Сзади подошел Шикун:
- Городская псина, хозяйская.
- Сбежала?
- Такие не сбегают. Хозяин, наверное, умер. Уже с месяц здесь. Жрать-то надо. Не по помойкам же сенбернару шарить. Умный. Приспособился, - голос Шикуна был непривычно грустен. - Вот и приспосабливаешься. Находишь свою экологическую нишу. Скучно...
Увидев на пороге магазина сенбернара с бутылкой в зубах. Вертлявый пришел в восторг и, приманивая собаку надкушенным "Гулливером", зачмокал губами. Сенбернар, даже не взглянув на него, поставил бутылку около урны и ушел в сторону леса. Сын долго смотрел ему вслед.
- Бедная собака, - сказал он. - Живет в лесу, а питается у гастронома на честно заработанные деньги.
Вряд ли Сын хотел вложить в эту фразу какой-то особый смысл, но Папа долго переваривал его слова.
Молчание прервал Сын:
- Папа, а ты навсегда останешься таким или будешь расти вместе со мной?
Папа не знал, что ему ответить.
- Хорошо бы, если со мной, - продолжал Сын. - Нет! - вдруг замотал он головой. - Я не хочу становиться взрослым!
- Брось! Ты-то точно будешь расти...
- Да... Тебе повезло... целых два раза быть маленьким...
- Тебе тоже повезло.
- Почему?
- Мы будем расти вместе.
Великий смысл происшедшего внезапно дошел до Папы. "Если бы начать жизнь сначала!" Сколько раз его мечты, съехав на обочину, буксовали на этой фразе... Стало страшно и здорово, в голове звенело, и в прозрачном воздухе цвета обретали первозданную чистоту. Папа ошалело помотал головой.
- А может, можно как-нибудь остаться маленьким? - безнадежно спросил Сын.
Папа погладил Сына по голове, не заботясь о том, как это выглядит со стороны. Его больше не мучила двойственность отношений с Сыном. Какая разница - отец или друг. Он отвечает за Сына. Он отвечает за будущее их обоих, а это главное.
- Понимаешь, - сказал Папа. Находить нужные слова было неимоверно трудно. - Мы будем не такими взрослыми. Все зависит от нас. Другими. Ты даже не представляешь, как трудно стать настоящим человеком. Этому надо отдать все детство. Этому надо отдать всю жизнь.
Папа запнулся, тоскливо осознавая всю банальность и заезженность снизошедшего на него откровения. Наверняка Сыну уже не раз говорили что-то подобное и в детском саду, и в школе. Все это общие слова. Надо говорить о главном:
- Самое главное - не врать. Понимаешь? Даже самому себе. Нет! Прежде всего самому себе. Знаешь, как это трудно... Как это лучше объяснить... Ведь большей частью врут не от лживости. Чаще от слабости, от глупости, от невежества, от трусости. Врут потому, что так удобнее и проще. Надо быть сильным и мудрым, чтобы избежать этого.
Широко раскрыв глаза, Сын смотрел на Папу. В слова он особо не вслушивался. Достаточно было одного ощущения правды. Теперь он готов был идти за отцом куда угодно.
- Знаешь, - продолжал Папа, - как много мы теперь будем учиться! Не для оценок, не для того, чтобы стать как эти ученые. Чтобы не стать такими! Стать такими очень легко. Но, кажется, я теперь знаю, как этого избежать. Ты веришь?
Время приближалось к семи. Очередь заворчала и смялась.
Сын нетерпеливо схватил Папу за руку:
- Папа, а ты точно говоришь правду? Ты не передумаешь? Тогда давай поклянемся! Будешь есть землю? - Сын смотрел испытующе.
- Буду! - Папа вдруг почувствовал, что должно скрепить союз.
Оба трижды произнесли: "Клянемся!" Сын торопливо запихнул в рот горсть земли. Папа не захотел отставать...
- ...Папочка! - закричал Сын. - Зачем? Как же я теперь один?
Скрипнули тормоза, и Сын юркнул за дерево.
Из окна машины махал рукой широко улыбающийся Слинько:
- Привет, волчара!
Папа тоже собрался дать деру, но что-то было не то - Слинько смотрел на него снизу вверх. "Превратился!!! - пронеслось в голове. - Земля, что ли... микроэлементы..." Особой радости Папа не испытывал. Было чувство облегчения, но какое-то безрадостное.
- Где такую оправу урвал? Опоздал на Совет, жучара? - в глазах Слинько мелькнула радость. - Ничего, командировку отмечу. Кстати, приятная новость - пристроил нашу статью в "Вестник АМН"! Подбросить до города? Нет? Слушай, а у меня к тебе дело, - Слинько вылез из машины и, оглядевшись, двинулся к Папе. - Помнишь, у тебя на дне рождения был какой-то бичара - директор интерната... Ну, здорово!
Слинько протянул руки. Папа оглянулся - из-за дерева испытующе смотрел Сын.
К о н е ц
Июль 1984 - февраль 1986