Михайличенко Елизавета. Большие безобразия маленького папы

Михайличенко Елизавета & Несис Юрий
Большие безобразия маленького папы

   Елизавета МИХАЙЛИЧЕНКО, Юрий НЕСИС
   БОЛЬШИЕ БЕЗОБРАЗИЯ МАЛЕНЬКОГО ПАПЫ
   Фантастическая история в четырех днях
   "Привет! Добрый день!
   Я - так оборотень.
   Неловко на днях обернулся.
   Хотел превратиться в дырявый плетень,
   Да вот на середке споткнулся".
   В. Высоцкий
   Д е н ь  п е р в ы й
   МЕТАМОРФОЗЫ
   - Уезжаю в экспедицию, - деловито сказал Папа.
   - А пропуск есть? - строго спросил Милиционер.
   - Далеко ли? - небрежно поинтересовалась Принцесса.
   - А!.. - сказал Папа. - В Занзибар для начала. Пригласили на Совет Старейшин.
   Настоящий Папа прислушался и подошел к окну. Это не лезло ни в какие ворота. Не ролевой аутотренинг, но и не безобидная детская игра. Неприятно, когда собственный сын передразнивает тебя на потеху остальным соплякам. Очень неприятно.
   - Брешешь! - резанул Милиционер.
   - Я? - захлебнулся Папа. - Да будет тебе известно, что я ни разу в жизни не сказал неправды.
   - Брешешь, - обронила Принцесса. - А в детстве что - никогда не врал?
   - А вот никогда, - упрямо сказал Папа. - Я в детстве не делал ничего такого, что надо было бы скрывать.
   - Был маменькин сынок и не дрался?
   - Нет, - сказал Папа и опустил глаза. - Только когда защищал слабых, - добавил он после неловкого молчания.
   "Да это вообще не игра! - возмутился Настоящий Папа. - Этот мерзавец меня почти дословно цитирует. Как он смеет надо мной открыто издеваться! Этот щенок превращает совершенно правильные слова в образчик кретинизма".
   - А что едешь в Занзибар?! - торжествующе закричал Милиционер. Наврал!
   - Я наврал?! А командировочное удостоверение видел?
   - Покажи!
   - В моих руках читай!
   - А ну... Сам ты Занзибар! Занзибаровка здесь написано.
   - Деревня? - поджала губки Принцесса.
   - Сама деревня! Там институт с Ученым Советом! И никто кроме меня не умеет делать кворум.
   - Немедленно марш домой! - заорал Настоящий Папа, уже полчаса искавший командировочное удостоверение.
   Сын явился не сразу и с полным пониманием щекотливости ситуации. Папа сел, заложив ногу за ногу, и побарабанил пальцами по столу. До автобуса оставалось около часа. Надо было использовать свободное время для воспитания сына.
   - Во что это вы сейчас играли? - начал он издалека.
   - В принцессу и милиционера, - дипломатично ответил Сын.
   - Так ты был принцессой? - съязвил Папа.
   - Принцессой всегда Наташка. Она больше никем быть не соглашается.
   - А ты, значит, согласен на любые роли. Тебя заставили играть меня?
   - Нет, - потупился Сын. - Я сам.
   - Значит, ты сам, добровольно, выставляешь отца посмешищем перед всем двором?! Как ты мог? Не могу даже представить, чтобы я в детстве мог насмехаться над своим отцом!
   Строптивая Папина память никак не хотела соглашаться с этим утверждением, и чтобы отвязаться от нее. Папа решил сменить тему:
   - А кто разрешал тебе лезть ко мне в портфель?!
   - Я не лез!
   - Так заврался во дворе, что теперь врешь собственному отцу?
   - Я не вру!
   - Значит, ты нашел мое командировочное удостоверение на полу?
   - Да.
   От такой наглой лжи Папа схватился за голову:
   - Как у человека, который, словно присягнувший, всю жизнь говорит одну только правду, мог родиться такой лгун?.. Дай сюда удостоверение!
   - Нельзя! - заявил Сын, потупившись.
   - Что?! Почему это нельзя?!
   - Нельзя. И весь разговор.
   Папа собирался быть спокойным и ироничным, но всему есть предел:
   - Как ты смеешь так говорить?!
   - Ты вчера так говорил.
   - Запомни, так могу говорить только я! - строго сказал Папа и добавил, подумав: - Потому что я знаю что можно, а что нельзя... Ты соврал. Где ты мог взять удостоверение, как не в портфеле?
   Сын молчал.
   - Я знаю, что ты врешь, - сказал Папа. - Дай его сюда, или ты знаешь что будет. Знаешь?
   Сын знал. Он уже совсем собрался зареветь, но окно во двор было открыто, а во дворе сидела Наташка. Оставалось сжать зубы и молчать.
   - Так, - сказал Папа, схватив Сына в охапку. Через несколько секунд удостоверение вернулось к Папе. На обратной стороне документа чернильными каракулями было написано:
   У тебя, Наташка, красивая мордашка,
   Джинсы, как у Нонки из 7 "Б".
   У меня, Наташка, лишь одна ромашка.
   Я по ней гадаю о своей Судьбе.
   Папа представил лицо секретарши, отмечающей это удостоверение, потом компанию девиц из бухгалтерии и пошлые шуточки насчет пьяного почерка, пробудившегося поэтического дара и, наконец, оживленную дискуссию о том, которая именно из многочисленных институтских Наташ этот дар пробудила. Когда он поднял лицо, оно было страшным. Где-то на периферии Папиного сознания мелькнула мысль: "Раз исписал, значит действительно нашел на полу и принял за выброшенную", но лава ярости вытеснила все мысли и изверглась:
   - Откуда ты взялся на мою голову! Боже! Что за наказание! У всех дети, как дети, а тут сплошное вранье! Мой сын лгун! Воришка! В семь лет пишет любовные письма! Потешается над родным отцом вместе со всем двором! Но почему именно у меня? Разве я был таким? Мои родители ходили в школу как на именины! Я ничего от них не скрывал! И чтоб я залез в портфель к отцу?!
   - И-й-а-а-а н-н-не ла-а-азил, - выдавил Сын между рыданиями.
   - И я не перебивал старших! - Папа перевел дух и потребовал: - Не реви! Я в детстве никогда не ревел.
   - Бр-е-е-е-шешь! - размазывая слезы, зло заявил Сын.
   - И не ругался, - спокойно продолжил Папа. - И не дерзил старшим, особенно отцу. Учился только на "отлично", не обижал младших. Как бы я хотел снова стать семилетним мальчиком, чтобы показать тебе, как надо себя вести! Я бы тебе показал, как надо помогать маме, ходить в магазин, учить уроки, уважать родителей, есть все, что дают. И главное, никогда не говорить неправду. Ни-ког-да! Понял? Я до сих пор не могу говорить неправду, даже если бы захотел. Мне кажется, что если я хоть раз совру, произойдет что-то ужасное.
   За "ужасным" дело не стало...
   - Ой, папочка! - испуганно завизжал Сын. - Папочка, перестань, не надо! Я больше не буду!
   Было очень страшно: родной папа прямо на глазах становился все менее родным. Папины залысины стали зарастать густыми кудрявыми волосами, усы превратились в пушок и исчезли.
   - В чем дело? - сказал Папа ломающимся баском и, заметив в зеркале свою вдруг ставшую нескладной и угловатой фигуру, застыл.
   Тем временем с Папы быстренько свалились брюки. Подхватить их не удалось - руки запутались в рукавах пиджака. Грозный ремень растерянно извивался на полу, а потом исчез под цветастыми сатиновыми трусами.
   - Ой, - сказал Папа, стыдливо прикрываясь.
   Пытаясь удержать соскальзывающий с плеч пиджак, Папа резко взмахнул руками, и часы, вслед за обручальным кольцом, сверкая на солнце, вылетели в форточку. Папа шагнул вперед, оставив за собой носки, и тут же упал, запутавшись в рубашке, ставшей смирительной. Он встал, хотел что-то сказать, но рот его искривился, набранный в легкие воздух никак не выдыхался, а бился внутри него и, наконец, маленький Папа заревел, размазывая кулачками слезы.
   Папа в огромной рубашке, с болтающимся вокруг шеи, почти достающим до пола галстуком, да еще плачущий тоненьким девчоночьим голоском был так смешон, что Сын сначала неуверенно улыбнулся, а потом обидно захохотал, показывая пальцем. От смеха у Сына тоже выступили слезы, и теперь они оба стояли друг против друга и терли кулачками глаза. Первым заговорил Папа:
   - Дурак! - сказал он.
   Тут Сын всерьез задумался. Полагалось ответить "Сам дурак!" Но называть Папу дураком никак нельзя. Но был ли это Папа? На всякий случай Сын независимо сунул руки в карманы и, сплюнув, сказал:
   - Если я дурак, то ты... ты... голый командировочник! Как ты теперь в свою Занзибаровку поедешь? Как?
   - Не знаю... - потерянно сказал Папа.
   - И поедешь ли вообще... - задумчиво продолжил Сын.
   От ответа зависело все. Надо было решать, как вести себя с этим мальчишкой. Папа не мог не поехать в командировку - это Сын знал твердо. Если мальчишка в командировку не поедет, то с ним можно не церемониться.
   Маленький Папа вспомнил, наконец, о мужском достоинстве и взял себя в руки. Разрубить узел свалившихся на него проблем было нереально, поэтому приходилось думать, как его распутать. Неприятнее всего была мысль о том, как сложатся отношения с женой. А через неделю надо было отчитываться по командировке. Происшедшее выглядело совершенно необъяснимым, но все равно, надо было что-то предпринимать. Прежде всего требовалось восстановить отцовский авторитет.
   - Вне всякого сомнения в командировку я поеду, - веско, с расстановкой сказал Папа. - Я не могу пренебрегать своими должностными обязанностями. Но не сейчас... Несколько позже. Возможно, я даже возьму с собой вас с мамой.
   Сын стоял, независимо раскачиваясь, но молчал.
   - А теперь, - продолжил Папа, - отвернись, я займусь своим туалетом.
   Заниматься туалетом не пришлось. Сняв рубашку, Папа увидел на себе чистые белые гольфики с помпончиками и выглаженный матросский костюмчик. Тут же Папа с болью обнаружил, что вместо привезенной Брыкиным из Рима оправы из карманчика торчат маленькие очки-велосипед с гнутыми дужками.
   - Можешь повернуться, - дрогнувшим голосом сказал Папа.
   - А почему ты лысый? - ехидно спросил Сын и после неловкой паузы добавил: - Папа.
   - Видишь ли... - медленно начал Папа. - Когда я был таким маленьким, как ты, это считалось полезным и гигиеничным, и поэтому мои родители...
   - Вшей, что ли, боялись?
   - Да кто их знает... Помню, сказали: "Так надо" - и обрили.
   Оба рассмеялись.
   - Что делать-то будем? - спросил Сын. - Скоро мама придет.
   Раздался звонок в дверь.
   - Ой, - сказал Папа и полез под кровать.
   Но это была не мама, а почтальон.
   - Родители дома?
   - Папа! - крикнул Сын. Потом сокрушенно добавил: - Да какой это папа...
   - Что, уже под градусом? - сочувственно спросил почтальон, и, не дожидаясь ответа, вздохнул и отдал Сыну телеграмму: "Приезд Марика отменяется связи свинкой крепко обнимаю целую ждем гости - Анюта".
   Анюта - была мамина родная сестра из Комсомольска-на-Амуре. Сын никогда не видел ни тети, ни своего двоюродного брата. Не видели его и родители.
   - Папа! - радостно закричал Сын. - Вылазь! Ты теперь Марик!
   Пока Папа вникал в телеграмму, замок щелкнул, и вошла Мама.
   - Что-то ты сегодня слишком рано, - подозрительно протянул Папа и осекся.
   - Марик? - растерянно спросила Мама. - Ты уже приехал! А мы тебя ждали только завтра...
   Мама наклонилась поцеловать Марика в щеку, но тот механически повернул голову и привычно поцеловал Маму в губы. Сын хихикнул. Мама покраснела, Папа вздохнул.
   - Дети! - неестественно бодро сказала Мама. - Сейчас мы будем обедать... А папы что, уже нет? - крикнула она из кухни.
   - Да, - сказал Сын многозначительно, - уже нет.
   - Ты хоть застал дядю, Марик?
   - Врасплох, - съязвил было Папа, но спохватился. - В высшей степени приятный человек.
   - Ты так считаешь? - удивленно спросила Мама.
   - А ты нет?
   Мама смутилась и молча разлила кашу по тарелкам.
   - Как Анюта? - неуверенно спросила она.
   До сих пор Папа не интересовался мамиными родственниками. Он, конечно, знал, что на Дальнем Востоке у Мамы есть сестра и даже видел ее однажды, но это было давно.
   - Потолстела, я полагаю, - раздраженно ответил он.
   - Так о маме нельзя говорить, - строго сказал Сын.
   - Дети, - сказала Мама, - почему вы не кушаете? Марик, а как Соня?
   Кто такая Соня, Папа не знал. Поэтому он откусил большой кусок хлеба, долго жевал, но так ничего и не придумав, угрюмо выдавил:
   - Потолстела.
   - А ты почему такой худой? - улыбнулась Мама.
   - В семье не без урода, - буркнул Папа.
   - Узнаю Анюту, - рассмеялась Мама. - Представляю, как она расстраивается из-за того, что ты плохо ешь.
   Папа покосился на Сына:
   - Я никогда не расстраиваю маму, - с расстановкой произнес он. Съедаю все, что на тарелке. Просто у меня такой обмен веществ.
   - Это у тебя от глистов, - парировал Сын.
   - Почему ты так говоришь? - заволновалась Мама.
   - Опять врешь! - возмутился Папа. - Пойди встань в угол!
   - Правильно! - Мама облегченно вздохнула. - Не смей дразнить братика! Иди в угол. А тебе, Марик, еще добавки.
   Добавка оказалась больше порции. Папа лениво проглотил пару ложек, сыто отвалился от стола и встретил взгляд Сына. Дверца в ловушку захлопнулась. Глаза Сына светились любопытством и мстительной радостью. Мама безмятежно улыбалась.
   - Я не могу предаваться чревоугодию, когда брат мой стоит в углу! голос Папы прозвучал торжественно, но обеспокоенно.
   - Кушай, кушай, братик! - протянул Сын. - Раньше мог и теперь сможешь. Знаешь, как мой папа говорит: "Не можешь - научим, не хочешь заставим".
   Папа отпихнул тарелку и рванулся из-за стола. Большая тяжелая рука опустилась на его плечо, и Папа плюхнулся обратно. Покосившись на влажную цепкую лапу, он тоскливо вспомнил маленькие изящные ручки жены.
   - Ну давай, еще одну ложечку за маму... - с каждым словом его голову все ниже пригибали к тарелке.
   - И ложечку за папу! - радостно взвыл Сын.
   Перед Папиными глазами расстилалось море молочной каши. Иногда по нему пробегала рябь. То здесь, то там возникали и исчезали острова. Сладковатая каша стояла уже в пищеводе.
   - Я сейчас вырву, - предупредил Папа.
   - Только попробуй! - возмутилась Мама. - Лучше давай еще ложечку за тетю Соню.
   - Плевал я на твою тетю Соню! - в знакомой роли Папа сразу почувствовал себя увереннее. - Пусть эта корова сама ест за себя! Еще и ешь за нее! Мне все эти родственнички уже вон где... Пошли отсюда! бросил он Сыну...
   * * *
   Народу во дворе прибавилось. Петя, проклиная отглаженные брючки, тоскливо наблюдал за катавшимися с горки Наташкой и Фердинандом.
   - Ну хватит, - ныл он каждый раз. - Ну пошли на качели!
   - Наташка! - крикнул Сын. - Ко мне двоюродный брат с Амура приехал!
   - Ах какой амурчик! - сказала Наташка и, подтянув великоватые джинсы, полезла на горку. Папа смутился. Он только сейчас заметил, какая Наташка красивая.
   - Эй, Амурчик, ты хоть в футбол играешь? - крикнул с горки Фердинанд. - Какая у вас там футбольная команда?
   - "Амурские волны", - нашелся Папа.
   - Дохлая команда, - небрежно сказал Фердинанд. - Плохо взаимодействуют игроки разных линий. Не хватает умения завершить атаку.
   Папа задумчиво погладил голову, Фердинанд, копируя его жест, погладил футбольный мяч и продолжил:
   - Оставляет желать лучшего морально-волевая подготовка игроков.
   Все с уважением посмотрели на Фердинанда.
   - Ты о каждой команде так говоришь, - обронила сверху Наташка и съехала вниз.
   - Дура, иди поиграй в куклы.
   - А я Петя, - аккуратно обойдя лужу, подошел Петя Смирнов. - А у вас что, занятия уже закончились?
   - Завтра Амурчик пойдет со мной в школу! - захлебываясь от восторга, сообщил всем Сын.
   - Не говори глупости, - нервно дернулся Папа. - Я в эту школу не записан.
   - Не бойся, - сказала Наташка. - Я за тебя попрошу.
   - Мама договорится, - уверенно произнес Сын. - Пошли скатимся.
   Но на горке уже катался Стрельчихин Младенец.
   - Куда лезете?! - закричала Стрельчиха, вставая со скамейки. - Не видите, что ребенок катается? Катайся, катайся, ягодка, не бойся.
   - Пошли, - сказала Наташка, - ну ее.
   - Подожди, - в глазах Фердинанда блеснул огонек. - Ты ее боишься? спросил он Папу.
   - Еще чего, - возмутился Папа. Наташка с интересом посмотрела на него. - Я Амур переплываю, - неизвестно зачем добавил Папа под ее взглядом.
   - Тогда скатись. Слабо?
   Папа усмехнулся и шагнул к горке. Стрельчиха кинулась ему наперерез.
   - Ты куда? Не слышал, что сказала? Я тебе сейчас!
   - Не имеете права, - холодно сказал Папа. - Горка общественная. Отойдите.
   - Право? - побагровела Стрельчиха. - Какое право? Вот тебе право!
   Висеть на одном ухе, чуть касаясь носочками земли, было не только непривычно, но и очень больно. И Папа жалобно кричал:
   - Пустите! Пустите! Вы не имеете права, это насилие!
   - Стерва, - через несколько секунд тоскливо сообщил Папа.
   Стрельчиха раскрыла рот и разжала пальцы одновременно.
   Обретя почву под ногами, Папа отскочил на безопасное расстояние и с достоинством произнес:
   - Сейчас я вынужден убежать, но я вернусь и вместе со мной придет закон!
   Стрельчиха и Папа рванулись одновременно.
   - Куда, мерзавец? - задыхалась Стрельчиха.
   - В юридическую консультацию! - кричал Папа, повизгивая, - мелкое хулиганство, статья 206, часть первая...
   - Ах, собака! - восторженно сказала Стрельчиха и остановилась.
   - Сушите сухари, грузите апельсины бочками, волчица ты, тебя я презираю! - гордо прокричал Папа и исчез в подворотне.
   Остаток дня компания провела очень приятно - Папа завоевывал авторитет: не жалея командировочных, покупал на каждом углу мороженое, а Наташке преподнес губную помаду. Этой помадой Фердинанд сделал надпись на двери Стрельчихи. Но конец получился скомканным - проходили мимо "Пирожковой", и распоясавшаяся компания хором, в котором отчетливо прослушивался голос собственного Сына, стала орать: "Лысая башка - дай пирожка" - и орала минут десять, а Папа деланно улыбался, сжимая кулачки в карманах, но пирожки всем все-таки купил.
   * * *
   Мама куда-то ушла. Объевшиеся мороженым дети были очень довольны, что ужин откладывается. Вернулась Мама оживленная, с новой прической и букетом роз.
   - Дети, - сказала она, - быстро ужинать и по кроватям.
   - Почему у тебя новая прическа? - агрессивно спросил Папа.
   - А разве мне не идет?
   - Интересно, для кого это? Муж уезжает в командировку, а она делает новую прическу, - Папа повернулся к Сыну. - Как тебе это нравится?
   Брови Мамы поползли вверх, и Папа спохватился.
   - А вот моя мама, - быстро сказал он, - делает прическу перед приездом мужа. Перед!
   Покрасневшая Мама нервно теребила на пальце обручальное кольцо.
   - Быстро ужинать и по кроватям! - наконец сказала она.
   - Мы не хотим ужинать... - начал было Сын.
   - Почему это не хотим? - Папа уверенно сел за стол и потер руки: Ну-с, из скольких блюд у нас сегодня ужин?
   - Из трех! - наигранно бодро сказала Мама. - Яичница, хлеб и молоко.
   - И это называется ужином? - отодвинутая Папой тарелка чуть не упала со стола. - Стоило лететь за тридевять земель, чтобы съесть яичницу. У нас на Амуре уже три часа ночи, а здесь считают нормальным, что я еще не ужинал. Пренебрегая обязанностями хозяйки дома, делают новые прически, а вместо обещанных мне дома фруктов на столе эти верблюжьи колючки! - Папа обличительно указал на розы.
   - Марик, детка, - тихо сказала Мама. - Ты только не волнуйся. С завтрашнего дня все будет так, как ты хочешь. Мы ведь не ждали тебя сегодня. Дети, - Мама тревожно посмотрела на часы. - Я вас очень прошу, быстренько ешьте и по кроватям.
   - Меня-то здесь явно не ждали, а вот кого-то определенно ждут! - Папа уставился в потолок. - Кстати, - обратился он к Сыну, - ты не в курсе кого?
   - Да ладно, - сполз с табуретки Сын. - Пошли спать.
   - Марик, - голос у Мамы дрогнул. - Ты хоть понимаешь, что говоришь ужасные вещи?
   - Разве я не прав?
   - Ко мне действительно должны прийти гости, - опустив глаза, сказала Мама. - Но кем же ты вырастешь, если уже сейчас все видишь в таком свете...
   Мама как-то сникла, устало провела ладонью по лбу.
   Папа с грохотом отодвинул табуретку и ушел в детскую. Раздеваться Папа не стал. Он ходил в темноте из угла в угол и, не боясь разбудить уснувшего Сына, пинал все, на что натыкался. В дверь позвонили.
   - Здравствуй, Наденька, - раздался слащавый голос Брыкина. - Ты прекрасно выглядишь. Отсутствие мужа идет тебе на пользу.
   - Убью! - тихо прошептал Папа и уселся на пол возле двери. Слезы текли по его щекам, а память услужливо выстраивала перед ним все брыкинские рассказы о его похождениях - от четырнадцати лет до последней командировки. "В коридоре поцелует ручку".
   - Допусти к ручке, Наденька! - дурачась, но со значением сказал Брыкин.
   - Брыкин, это не дружеский поцелуй. Так чего это ты в гости напросился?
   Папа вытер слезы и облегченно вздохнул. Брыкин был еще в самом начале своего привычного сценария. "Прошли в комнату. Так, а при мне Брыкина принимали на кухне. Наверняка шампанское притащил. Полусладкое". В комнате выстрелила пробка, раздался негромкий вскрик, потом смех. "Теперь тост про три розы".
   Интимное бормотание Брыкина постепенно набирало силу:
   - ...Так выпьем же за женщин, которые разумно используют свои лепестки!
   - Какое вкусное шампанское, - сказала Мама.
   - Полусладкое, - подсказал Брыкин.
   "Сейчас Финдлея споет. Истасканный репертуар".
   - А не спеть ли нам? - промурлыкал Брыкин. - Разучил специально для сегодняшнего вечера.
   - Так ведь дети спят.
   - А спят? Это хорошо. Ничего, я тихо:
   ...О том, что буду я с тобой...
   "Со мной!" - сказал Финдлей.
   Молчи до крышки гробовой.
   "Идет!" - сказал Финдлей.
   Они рассмеялись.
   - А ты все так же нагл и неотразим, - сказала Мама.
   "Восхищается". Папа проглотил стоявший в горле ком и решительно открыл дверь.
   - Хочу писять! - требовательно произнес он и увидел торт. Это был наполеон. "Часов шесть старалась. Ну-ну". - И торт тоже хочу! Это ты в честь моего приезда испекла? Мама говорила, что в честь моего приезда испекут торт. Положи-ка мне вон тот кусок. Нет, не этот, самый большой... Очень вкусный торт. Мама была права. Когда ты говорила, что нет ничего кроме яичницы, ты о торте просто забыла, не так ли? Что ж, это бывает. В жизни вообще всякое бывает. А это кто? Сосед или кузен? Он мне меньше нравится. А торт просто прелесть. Представь мне, пожалуйста, этого дядю... Что-что? Нет, это слишком длинно. Я буду звать вас просто дядя Брыкин, хорошо? Вы, я полагаю, тоже медик. Завидное постоянство. Женщины в нашем роду завидно постоянны. Вы, я слышал, пели. Не откажите в любезности спойте "В лесу родилась елочка..." Значит, так, вы поете, она подпевает, я танцую. Уверяю вас, втроем мы сможем чудесно провести время. Положите-ка мне еще тортика. Не объемся. А вообще, если уж установились такие доверительные отношения, то я тебя не понимаю. Тот, что был днем - такой интересный мужчина...
   Мама закрыла лицо руками.
   - Занятный ребенок, - растерялся Брыкин. - Но и занятным детишкам уже давно пора спать.
   - Право же, пусть вас это не беспокоит. По амурскому времени уже утро. А я как раз собрался обсудить с вами варианты проявления синдрома Кандинского-Клерамбо.
   Брыкин поперхнулся.
   - А в какой области медицины вы подвизаетесь? - продолжил Папа. Косметолог? Скользкая профессия. Дурите нашего брата.
   Внезапно Папа ощутил страшную усталость. Эти взрослые стали ему совершенно безразличны. Папу мутило - то ли от сладкого торта, то ли от нервного перенапряжения.
   - А ну вас всех к черту! - Папа отшвырнул недоеденный кусок. Делайте, что хотите.
   Папа, не раздеваясь, лег в кровать. Свет от фонаря бил в глаза. В глубине двора, в беседке, расположилась компания подростков.
   - Боб, ты козел! - послышалось оттуда.
   "Господи, - подумал Папа, - кто же я?" Чем больше он думал об этом, тем яснее становилось, что он стал ребенком не только внешне. Папа с ужасом понял, что им овладевают детские чувства, и даже сохранившийся взрослый интеллект уже не мог их сдерживать. Вспоминая свое сегодняшнее поведение, он подумал, что подарить семилетней девочке помаду не придет в голову ни взрослому, ни ребенку. Получался какой-то странный гибрид, даже страшный в своей странности. Самое неприятное было то, что привыкший четко планировать свою жизнь Папа не мог даже предположить, что выкинет в следующую минуту. Папа по-прежнему хотел бы как можно скорее снова стать взрослым, но сравнивая сегодня и вчера, не мог не признать - теперь жилось интереснее и веселее. Он никогда не думал, что детские шалости могут доставлять столько удовольствия. Испытанный им восторг от хамского монолога перед Брыкиным нельзя было сравнить ни с чем. Но чувство какой-то неудовлетворенности не покидало Папу. Брыкинское бормотание сменила тихая музыка. "Ого, - подумал Папа, - добрался до танца при свечах. Форсирует!" Раздался мелодичный мамин смех. "Быстро же ты отошла".
   - Брыкин, - кокетливо сказала Мама, - я все расскажу мужу.
   Уже издеваются. Ну что ж, первый выход был несколько скомкан. Посмотрим, кто над кем лучше поиздевается.
   Неторопливо, вразвалочку, Папа вошел в гостиную, включил свет, задул свечи, сел в кресло и, закинув ногу на ногу, со вкусом спросил:
   - Не ждали?
   Брыкин понял, что никому, никогда и ни при каких обстоятельствах он не расскажет про сегодняшний вечер. Перед ним небрежно развалился рахитичный лысый очкарик и, кажется, видел его насквозь.
   - Что, из-за девчонки не спишь? - Брыкин понял, что надо устанавливать контакт.
   - Как все, - солидно сказал рахит.
   - Ну, ты даешь, - притворно восхитился Брыкин и посмотрел на Маму. Мама закусила губу.
   - Кстати, о сне, - произнес рахит. - Не знаю, как вы, а я не привык спать один. Мне как-то было неловко сразу настаивать на том, чтобы ты спала со мной, как это делает моя мама, но что делать, - рахит сокрушенно развел ручонками, - никак не могу уснуть. Я надеюсь, мои слова не будут истолкованы превратно, - добавил он после возникшей паузы.
   - Старик, ты уже большой, - безнадежно сказал Брыкин.
   - Ну что вы, дядя Брыкин, я не столь велик, как вам кажется... А можно я позвоню вам как-нибудь на досуге? - неожиданно сказал рахит.
   - О чем разговор, - обрадовался Брыкин, суетливо доставая визитную карточку.
   Рахит принял ее с галантным полупоклоном, шаркнул ножкой, сказал:
   - Не буду вам мешать, - и, похихикивая, вышел в коридор.
   - Марик, за кого ты меня принимаешь? - крикнула вслед Мама и тихо заплакала.