Страница:
В этом месте я перебил Вувоса:
— А во время вашего «упоительного дня» ты Елке рассказал, что вирус украли?
— А зачем? — пожал плечами Вувос.
Значит, Елка действительно получила информацию о краже из России, от Ахмата.
В общем, утром Елка обнаружила Умницу у Максика и действительно обошлась с ним довольно жестоко, требуя поделиться «ахматовской культурой».
Умница навел ее на Вувоса, и тут Елке пригодился полученный ею накануне ключ от каравана. Шмон, замаскированный под уборку, ничего не дал. Когда искать было уже негде, пришла от соседей Номи. В отчаянии, Елка забрала ее и увезла к Халилю.
Халиль принял близкое участие в беде Лели, осудил Ахмата и одобрил все ее действия. Он сообразил, что искать Номи будут в первую очередь у него и моментально рассредоточил всех близких родственников по дальним. А Елку с Номи забрал с собой, в Аль-Азарию, в дом уехавших за границу родственников и велел дезинформировать Вувоса насчет глухих территорий.
Вчера поздно вечером Елка дозвонилась до своей мамы, а трубку взял Олежка. Ему хватило сообразительности скрыть от похитителей, что он занимается пятиборьем и уговорить дядю Ахмата научить его кататься на лошади. Лошадь была что надо — на ней пацан, перепрыгнув дачный забор, прискакал по пересеченной местности к бабушке.
Елка сразу же поделилась радостью с Халилем и собралась везти Номи к Вувосу, неважно брал он вирус, или нет. Она уже взялась за телефон — позвонить Вувосу, но Халиль убедил ее подождать подтверждения, что Олежка с бабушкой благополучно добрались до укрытия, а то мало ли что. Елка поднялась в свою спальню и вдруг услышала, как в замке провернулся ключ. На окне — железная решетка. Из-за массивной двери Халиль объяснил ей, что ему очень жаль, но судьбе угодно, чтобы эта дочь оккупанта послужила интересам арабского народа Палестины. Леля, как представитель дружественного русского народа должна это правильно понять. Про вирус и Номи стало известно соответствующим структурам, и он имеет право вернуть ей ребенка только в обмен на вирус. И то, после того, как преданные делу освобождения Палестины специалисты проверят его вирулентность на биологической модели.
В общем, как только Леле будет что сообщить, она должна вернуться в этот дом, оставив ворота открытыми, и ей позвонят. А после того, как она выломает дверь и уйдет, он просит ее ворота закрыть и ключ забрать. А в полицию он ей обращаться не советует, потому что в Израиле отношение к киднэпингу суровое, девочки отец больше не увидит, а Олежка увидит маму лет через десять-пятнадцать. Но это он так, для общей информации, а вообще-то он убежден, что Леля сделает правильный выбор между друзьями и врагами, и будет с ними в тяжелой борьбе палестинского народа за свободу и независимость. А не с отморозком, который даже в святой для евреев день гоняет пьяный по арабским поселениям с российскими монархическими гимнами.
— Ты понял?! — зло спросил Вувос.
Я кивнул:
— Как не понять. Елка предпочла отморозка и пошла по Иудейским горам советоваться к израильскому менту. Где, вместо рояля, сидел в кустах ты…
— Не юродствуй! — строго потребовала Ленка.
Елка повернула к нам зареванную мордашку:
— Боря, я страшно виновата перед Вовой… Никакие слова… Ты лучше нас ориентируешься… я сделаю все, что нужно… ты понял — все. Все, что я умею. Я не смогу с этим жить, если…
— Хорошо, — сказал я. — Мы поняли. Теперь сценарий придется переписать, и для тебя роль найдется.
Елка благодарно всхлипнула. Электрический свет терял ядовитую желтизну, растворяясь в брезжащем утре. Вопли за окном все не прекращались. Лица у всех были помятые, припухшие, уставшие и постаревшие, да еще и какого-то неестественного оттенка. Я выключил свет.
Я выключил свет и помотал головой. За зановесочкой горел ночник, на «экране» разыгрывался знакомый театр теней. Я прислушался и, когда внизу вокруг собаки возникла короткая пауза, уловил характерные звуки. Вувос поймал мой взгляд, убедился, что Елка по эту сторону занавески и потрясенно шепнул мне:
— Но мы же следили за входом…
— Да, — ответил я, тоже почему-то шепотом. — А Софья Моисеевна уехала.
За окном стихало. Я вслушивался. Наконец, различил амхарский и объяснил Вувосу:
— Он соседку снял, с верхнего этажа. Полиманьяк.
— Сексоглот, — обреченно согласилась Ленка. — Хорошо, хоть Левик в маминой комнате. Надо бы поспать немножко, а?
Пока мы прикидывали как разместимся, Умница выпустил смущенно улыбавшуюся фаллашку
[47]на лестничную площадку.
— Даже до остановки провожать не надо, — довольно сообщил он и поманил нас с Вувосом за занавесочку:
— Вот, — кивнул он на столик. — А где ваши?
— Мы тут подумали, — зло сказал я, — и решили ограничиться для надежности твоей. Твою они от кроличьей не отличат.
Умница самодовольно хмыкнул. Я не стал ему сразу объяснять, что подделывать вирус уже нет смысла, потому что Халиль, перед тем, как отдать Номи, намерен проверять его всерьез.
— А во время вашего «упоительного дня» ты Елке рассказал, что вирус украли?
— А зачем? — пожал плечами Вувос.
Значит, Елка действительно получила информацию о краже из России, от Ахмата.
В общем, утром Елка обнаружила Умницу у Максика и действительно обошлась с ним довольно жестоко, требуя поделиться «ахматовской культурой».
Умница навел ее на Вувоса, и тут Елке пригодился полученный ею накануне ключ от каравана. Шмон, замаскированный под уборку, ничего не дал. Когда искать было уже негде, пришла от соседей Номи. В отчаянии, Елка забрала ее и увезла к Халилю.
Халиль принял близкое участие в беде Лели, осудил Ахмата и одобрил все ее действия. Он сообразил, что искать Номи будут в первую очередь у него и моментально рассредоточил всех близких родственников по дальним. А Елку с Номи забрал с собой, в Аль-Азарию, в дом уехавших за границу родственников и велел дезинформировать Вувоса насчет глухих территорий.
Вчера поздно вечером Елка дозвонилась до своей мамы, а трубку взял Олежка. Ему хватило сообразительности скрыть от похитителей, что он занимается пятиборьем и уговорить дядю Ахмата научить его кататься на лошади. Лошадь была что надо — на ней пацан, перепрыгнув дачный забор, прискакал по пересеченной местности к бабушке.
Елка сразу же поделилась радостью с Халилем и собралась везти Номи к Вувосу, неважно брал он вирус, или нет. Она уже взялась за телефон — позвонить Вувосу, но Халиль убедил ее подождать подтверждения, что Олежка с бабушкой благополучно добрались до укрытия, а то мало ли что. Елка поднялась в свою спальню и вдруг услышала, как в замке провернулся ключ. На окне — железная решетка. Из-за массивной двери Халиль объяснил ей, что ему очень жаль, но судьбе угодно, чтобы эта дочь оккупанта послужила интересам арабского народа Палестины. Леля, как представитель дружественного русского народа должна это правильно понять. Про вирус и Номи стало известно соответствующим структурам, и он имеет право вернуть ей ребенка только в обмен на вирус. И то, после того, как преданные делу освобождения Палестины специалисты проверят его вирулентность на биологической модели.
В общем, как только Леле будет что сообщить, она должна вернуться в этот дом, оставив ворота открытыми, и ей позвонят. А после того, как она выломает дверь и уйдет, он просит ее ворота закрыть и ключ забрать. А в полицию он ей обращаться не советует, потому что в Израиле отношение к киднэпингу суровое, девочки отец больше не увидит, а Олежка увидит маму лет через десять-пятнадцать. Но это он так, для общей информации, а вообще-то он убежден, что Леля сделает правильный выбор между друзьями и врагами, и будет с ними в тяжелой борьбе палестинского народа за свободу и независимость. А не с отморозком, который даже в святой для евреев день гоняет пьяный по арабским поселениям с российскими монархическими гимнами.
— Ты понял?! — зло спросил Вувос.
Я кивнул:
— Как не понять. Елка предпочла отморозка и пошла по Иудейским горам советоваться к израильскому менту. Где, вместо рояля, сидел в кустах ты…
— Не юродствуй! — строго потребовала Ленка.
Елка повернула к нам зареванную мордашку:
— Боря, я страшно виновата перед Вовой… Никакие слова… Ты лучше нас ориентируешься… я сделаю все, что нужно… ты понял — все. Все, что я умею. Я не смогу с этим жить, если…
— Хорошо, — сказал я. — Мы поняли. Теперь сценарий придется переписать, и для тебя роль найдется.
Елка благодарно всхлипнула. Электрический свет терял ядовитую желтизну, растворяясь в брезжащем утре. Вопли за окном все не прекращались. Лица у всех были помятые, припухшие, уставшие и постаревшие, да еще и какого-то неестественного оттенка. Я выключил свет.
Я выключил свет и помотал головой. За зановесочкой горел ночник, на «экране» разыгрывался знакомый театр теней. Я прислушался и, когда внизу вокруг собаки возникла короткая пауза, уловил характерные звуки. Вувос поймал мой взгляд, убедился, что Елка по эту сторону занавески и потрясенно шепнул мне:
— Но мы же следили за входом…
— Да, — ответил я, тоже почему-то шепотом. — А Софья Моисеевна уехала.
За окном стихало. Я вслушивался. Наконец, различил амхарский и объяснил Вувосу:
— Он соседку снял, с верхнего этажа. Полиманьяк.
— Сексоглот, — обреченно согласилась Ленка. — Хорошо, хоть Левик в маминой комнате. Надо бы поспать немножко, а?
Пока мы прикидывали как разместимся, Умница выпустил смущенно улыбавшуюся фаллашку
[47]на лестничную площадку.
— Даже до остановки провожать не надо, — довольно сообщил он и поманил нас с Вувосом за занавесочку:
— Вот, — кивнул он на столик. — А где ваши?
— Мы тут подумали, — зло сказал я, — и решили ограничиться для надежности твоей. Твою они от кроличьей не отличат.
Умница самодовольно хмыкнул. Я не стал ему сразу объяснять, что подделывать вирус уже нет смысла, потому что Халиль, перед тем, как отдать Номи, намерен проверять его всерьез.
17. Вестерн
Уже третий день шел изнурительный торг. Вувос похудел и издергался. А Умница все время жрал на нервной почве и округлился. Елка большую часть времени торчала в пустом доме в Аль Азарии, ожидая звонков. Мне удалось по своим каналам выяснить, что звонили только по телефонам-автоматам, из разных мест, говорили не больше трех минут. Халиль был очень осторожен и далеко не глуп. Мы с Вувосом добывали реквизит. Далеко не всегда легально.
Ленка давала Умнице уроки вождения, потому что хоть права у него и были, за рулем он в жизни не сидел. Я старался не думать, чему она его может научить — пятьсот метров как-нибудь проедет, а там, если выживет и возомнит, что умеет кататься — его проблема. В остальное время Ленка смотрела на нас, как на покойников, мужественно плакала и готовила мои любимые блюда, которые большей частью сжирал Умница. Хорошо еще Софья Моисеевна неожиданно укатила в предсвадебное путешествие в Эйлат.
Халиль не желал расставаться с Номи не убедившись, что получил именно «ахматовскую культуру», а не какой-нибудь гепатит. Проверять он хотел по полной программе, в том числе на биологической модели, что могло занять несколько недель. Мы категорически не соглашались выпускать из рук «вирус», не получив в руки заложницу. Ни угрозы, ни видеокассета с просьбой Номи забрать ее на нас не действовали, да и не могли подействовать — вируса-то у нас не было. Переговоры зашли в тупик, Елке даже удалось поспать.
Умница утверждал, что есть тонкие экспресс-методы, каждый из которых недостаточно надежен, но если применить несколько, да так, чтобы мы не знали какие именно, то подделка выявляется с очень высокой надежностью. Он был уверен, что Ахмат вошел в долю с Халилем и уже подал ему эту идею.
— Если это серьезная террористическая организация, а не дворовая шпана, — вещал он между заглатываниями и откусываниями, — то добыть нужное лабораторное оборудование и материалы для них гораздо проще, чем для вас эти вот бронежилеты!
Умница оказался прав, профессионал все-таки. Елка еще спала, когда раздался телефонный звонок, и Халиль дружелюбно поприветствовал меня:
— Ты просил позвонить, когда буду в окрестностях.
Правильно я тогда отметил — запомнил-таки, подлец, телефончик.
— А ты уже в окрестностях?
— Ну, не совсем. Ты знаешь, мы нашли способ проверить за двенадцать часов. Это вас устраивает? Ты пока подумай, а я перезвоню.
После еще нескольких коротких звонков, мы договорились о времени, месте и способе обмена. Самым трудным было настоять, что Вувос явится не один, и что мы будем с оружием. Номи мы получали тут же, в обмен на термос, но без права выхода из охраняемого дома до окончания проверки. То есть мы соглашались стать хоть и вооруженными, но заложниками на двенадцать часов.
Но и мы потребовали, чтобы с нами в одной комнате находились несколько их человек и пообещали, если что не так, стрелять на поражение.
Вообще-то, все наши требования были так, для правдоподобия торговли. Нам важно было только, чтобы Номи и стволы были в наших руках одновременно, а там… Всем им будет не до Номи, потому что будет кого убивать из тех, кто сам может убить…
Времени нам Халиль дал в обрез — он требовал, чтобы уже через полчаса мы прибыли в известный дом в Аль Азарии. Явно не хотел, чтобы у нас было время на подготовку. А нам оно как раз было необходимо, и я выторговал еще час якобы для того, чтобы привезти вирус из специального места.
Каждый знал, что ему делать. Ленка повезла Умницу к дальнему телефону-автомату. А мы начали неспешно обряжаться.
Хорошо еще, что я не взял трубку, когда зазвонил телефон. Вувос брезгливо протянул трубку Елке.
— Халиль? — удивилась она. — Что-то не то?
Мы с Вувосом синхронно встали по обе стороны от Елки, вслушиваясь.
— Все хорошо, Леля. Я только хотел узнать — ты тоже будешь?
— Ну… да. Конечно.
— Я думаю, ты можешь не приходить. Все, что мы тебя просили, ты сделала. А дальше уже мужские дела. Между двумя народами. Ты мой гость и друг, я за тебя отвечаю и боюсь.
— Почему?
— Да нет, ты не думай. Все идет как надо, с нашей стороны все будет хорошо. Мы играем честно. Но этот твой приятель… Я о нем кое-что разузнал, он эмоционально неуравновешен, психопат. Может сорваться. Нажмет на курок, будет…
— Халиль, — внятно сказала Елка. — Я эту кашу заварила. Я ее буду расхлебывать. До конца.
— О-кей. Я тебя понимаю. До встречи, Леля.
Елка посмотрела на нас и пожала плечами.
— Да что там, — сказал я, — и без этого было ясно, что подлянку готовят…
Когда мы въехали в Аль Азарию, было уже совсем темно. Фонари на улице не горели, да их и не было, да и не улица это была, а, скорее, изрытая строительная площадка с недостроенными домами вокруг. Типичное «незаконное строительство» — застройка без плана, когда строят не чтобы жить, а чтобы заявить права на участок. Недостроенное воспринималось как разрушенное, словно до нас здесь поработали бомбардировщики.
«Форд» с Умницей и «длинным ухом» остался на стоянке у греческого монастыря, неподалеку от могилы Лазаря. Здесь все было давно обжито и тесно.
— Смотри, Фима, — проникновенно сказал Вувос. — Сделай все, как положено. Четко, без самодеятельности.
— Да уж, — нервно хмыкнула Елка. — Второй раз в одном и том же месте никого воскрешать не будут.
На всякий случай мы еще минут на пятнадцать опоздали. В нашем доме света не было.
— Кажется, мы пришли первые, — шепнула Елка.
— Если не считать мордашек десять-двадцать в саду, — обронил я.
Вувос утвердительно кивнул. Он свинтил крышку с термоса, перевернул его и взялся за пробку, демонстрируя готовность применить бактериологическое оружие в любой момент. Елка подсвечивала все это фонариком. Так мы и двинулись к дому через старый сад. Вошли. Елка включила свет. В метре от нас стоял парень с автоматом. Он молча кивнул, и мы прошли за ним через коридор и анфиладу комнат в просторный зал. Без окон. Они были наспех замурованы бетоном. Зато присутствовали четыре мрачные личности с автоматами. Елка изумленно смотрела на бетон — явно еще вчера она его здесь не видела. Мы встретились глазами, и я кивнул, мол, понятно.
— И дверь поменяли, — шепнула она.
Дверь была незаурядная, если не из банка, то из тюрьмы. Открывалась вовнутрь, не выломать. Ручка торчала только снаружи. Я хотел было остаться у двери, но нас с мягкой настойчивостью, на гортанном английском, попросили присесть на стулья у противоположной стены. Не стоило этого делать, но Елка уже двинулась, Вувос с перевернутым термосом за ней, что мне оставалось?
Только буркнуть:
— К стенке нас уже поставили.
Через несколко минут появился Халиль, прямо как товарищ Сталин — усы, френч и девочка в восточной одежде на руках. Номи была сонная, ее явно вытащили из постели и, чтоб не хныкала, сунули какую-то обгрызанную соску.
— Номи! — проникновенно воскликнул Вувос.
Девочка посмотрела на него, вытащила соску, улыбнулась, сказала: «Шалом», а потом положила голову на плечо Халиля, закрыла глаза и снова зачмокала этим огрызком.
Халиль тоже улыбнулся:
— А не мой ли это термос? — он хмыкнул. — У меня для вас прятный сюрприз.
Как мы и договаривались, он прошел с Номи на середину зала. Елка взяла у Вувоса термос и подошла к нему. Поставила термос на пол, забрала слабо цеплявшуюся за Халиля Номи. И не выдержала — вытащила у нее соску. Номи вяло захныкала.
Халиль продолжил:
— Ну вот и все. Можете не ждать результатов проверки. Я ведь понимаю, что жизнью ребенка вы бы не рисковали. Если у вас был вирус, то он сейчас у меня. А если не было, то зачем мне эта девочка? — он театрально развел руками.
Где-то в недрах дома зазвонил телефон. Елка с растерянными глазами несла Номи к нам, подальше от термоса, безмолвно артикулируя губами: «Что делать?» Я и сам колебался. Из коридора что-то прокричали по-арабски. Я различил «Халиль» и «телефон».
— Извините, — сказал Халиль, — меня к телефону. Если можете, подождите минутку. Я барашка зарезал, отметим…
Он вышел из комнаты под нашими напряженными недоуменными взглядами.
Дверь захлопнулась. Я понял, что ждал этого с того момента, когда заметил, что изнутри нет ручки.
— Ручки нет! — ужасным голосом сказал Вувос. — Приехали!
Елка пометалась взглядом по нашим лицам, еще раз взглянула на бетон в окнах и, взвыв:
— Снова?! — бросилась к двери.
Она билась в нее и звала Халиля. Довольно неприятное зрелище. А до этого здорово держалась. Для непрофессионала даже слишком здорово. Арабы ей не мешали, сидели по углам, как манекены. Один, после ухода Халиля, даже автомат положил на пол.
— Что, Леля? — с нескрываемым торжеством спросил Халиль. Бронированная дверь неплохо пропускала звук. — А что ты думала? Я давал тебе шанс. Я просил тебя не приходить. Теперь поздно.
— Зачем ты это делаешь?!
— Крыс не удалось достать. Мне жаль, что ты оказалась в одном выводке с этими «детьми смерти». Но что делать, мне приказано испытать вирус на людях.
— Подожди, — тихо сказала Елка. — Но тут же и твои люди тоже. Им же не дадут уйти живыми.
— Не слышу.
Елка повторила эту же фразу так же тихо.
— А, люди, — раздался характерный смешок. — Это не люди. Это тоже крысы. Продажные крысы. Они сотрудничали с сионистским врагом и приговорены к смерти палестинским судом. Благодаря вам они смоют свой позор кровью, а мы пощадим их близких. У них и патронов нет.
— Что? — тихо сказала Елка. — Я ничего не слышу. Говори, пожалуйста, громче.
— Неважно, — прокричал Халиль. — Мне жаль…
— Да говори же громче! — не унималась Елка.
— Жаль, говорю, — уже совсем громко неслось из-за двери, — жаль, что у нас с тобой так получилось! Прости меня, Леля!
— И ты меня прости, — пробормотала Елка.
— Что?.. Это за что же я должен тебя простить, Леля? — обеспокоенно выдохнул Халиль.
Елка резко развернулась от двери, прижалась спиной к стене и вынула руку с пультом из кармана. Вувос упал на Номи.
Термос рванул как надо! Главное, дверь покорежило — образовалась узкая щель. Мы, мешая друг-другу, пытались что-то сделать, но дверь заклинило.
Арабы молились, мы матерились, Номи орала. Спасибо товарищу Калашникову за универсальное изделие — орудуя коллаборационистскими автоматами, как ломами, мы вовремя вскрыли этот крысиный сейф. Как раз, чтобы встретить дружным залпом подбегавшую команду в противогазах.
Елка визжала, но палила по-македонски, из двух пистолетов сразу и довольно прицельно. А выйди мы раньше, блевала бы, небось, сейчас у трупа Халиля. Термос поработал с ним не так аккуратно, как профессор с Козюлей.
Вувос с плачущей Номи в рюкзаке и сотрясающимся «Галилем» в лапах был не правдоподобен, как герой третьесортного мелодраматического боевика. А я чувствовал, что меня вот-вот убьют, потому что хоть все и получалось, но как-то по-дурацки. Если мы и были до сих пор целы, то только благодаря мешавшим нормальной стрельбе противогазам.
Ситуация соскочила на голый экспромт. Вести всех в прорыв должен был я.
Но невменямая Елка вырвалась вперед, а Вувос, как будто за спиной у него не было рюкзака с Номи, рванулся следом. Мне пришлось прикрывать их от появившихся из бокового коридорчика «духов».
Пока я с ними закончил, оказался отрезан — пару раз дергался вперед и получал сильные удары пулей в бронежилет. И больно, и пелефон — вдребезги.
Тем временем в Номи проснулся инстинкт самосохранения, и она стала рваться из рюкзака, как кот из мешка. Как-то развязав тесемки, она плюхнулась на ковер и, прежде чем Вувос отвлекся от стрельбы, уже была на вражеской половине, где шмыгнула под стол и забилась в угол. Елка, с дурацким киновоплем: «Прикройте меня!» бросилась за ней и даже успела пристрелить ближайшего к Номи «духа», но споткнулась о его вытянувшуюся в последней судороге ногу. И скатилась прямо к еще не протянутым ногам его соратника, который, прежде чем я навел на него автомат, успел рвануть ее за солнечную шевелюру и прикрылся Елкой. Этот уже был без противогаза — то ли не хватило, то ли догадался, что вирусы не взрываются.
Мы стрелять перестали. В нас тоже. Дух стоял с ножом у елкиного горла и кричал:
— Бросай оружие!
Пока я колебался, Вувос покорно сказал:
— Беседэр! — и, как городошную биту, швырнул к ногам Духа свой «Галиль». Елка взвыла — ей попало по голени. Дух дернулся. Следом Вувос швырнул в ту же сторону десантный нож, как прежде в дверь каравана. И пригвоздил ухо Елки к сердцу террориста! Вот романтическая курва!
Полутруп ослабил хватку, Елка рванулась и с диким воплем залегла с «Галилем», прикрывая Номи. С ухом ей пришлось расстаться. Елка поскуливала от боли, а Номи от ужаса, глядя, как левая половина тетиного лица эаливается кровью. Я палил из автомата, как маньяк. Вувос вторил мне из трофейного «Узи». Мы очистили помещение и продвинулись до двери в насквозь простреливаемый коридор. Из боковых дверей поводили рылами стволы. Ловить было нечего. Я сунулся было в окно и чуть не получил пулю в лоб. Террористы опомнились от неожиданного взрыва, сняли противогазы и грамотно выбрали позиции. Прорваться было невозможно, но продержаться какое-то время мы еще могли.
Я в последние дни уже столько раз мысленно умирал, что после всех этих репетиций особого трепета перед премьерой не испытывал. Что меня еще ждало в жизни? Составлять протоколы на иврите, да выплачивать машканту.
[48]Надоело.
Вувос успокаивал Номи, следил за дверью, менял обойму.
— Жаль, миньяна нет, — сказал я ему. — Надо бы поблагодарить Господа, что умрем не как крысы, а точно по плану, с оружием в руках. Ты не в курсе, у нас там никакой аидише Валгаллы не предусмотрено?
— Да-а, — вздохнул Вувос, — миньян что-то задерживается. А он бы нам сейчас ох, как пригодился.
— Дурацкая была идея с Умницей, — вдруг выдавила Елка, стягивая голову какой-то косынкой. — Что у вас в спецслужбах — дураки, чтобы этого мудака всерьез принимать? Раскаявшийся террорист, передача взрывчатки… да им подростки по пять раз на день с таким фуфлом звонят… Должен был сам позвонить. Может, еще не поздно? — она кивнула на телефон у окна.
Вувос вступился за меня:
— Нельзя. Засудят.
— За что?! — поразилась Елка. — Это же необходимая оборона!
— У евреев другие представления о необходимой обороне, — грустно сообщил Вувос. — Не спрашивай почему. Сам не понимаю. Боря, хорошо, что успел спросить — а ты понимаешь?
— Ладно, — сказал я. — Лучше уж три пожизненных и Номи на свободе, чем четыре трупа. Пойду звякну…
Я взял трубку, гудка не было. Но все равно, вовремя подошел к окну — зазвенело стекло, к моим ногам упала граната. Я успел выкинуть ее обратно.
Рвануло. Прислушался, в надежде услышать вопли, но было тихо.
— Умница, — сказал я в «длинное ухо», — если ты меня слышишь, вызывай полицию. Найди ближайший телефон и набери 100.
Противная вещь односторонняя связь. Мне тоже захотелось высунуться из окна и прокричать ему указания.
И вдруг началось! Я вскинул руки, как фанат при первых аккордах тяжелого рока:
— Наши! «Дувдаван»
[49]в саду! Ещ-щ!!!
— Ха! — сказал повеселевший Вувос, с наслаждением вслушиваясь в стрельбу и взрывы. — А ты говорила — не приедут! Просто в Израиле всегда все опаздывают. Сейчас посмотришь настоящий «Вишневый сад»! Я тебе говорил, что «Дувдаван» на иврите — вишня? Пошли!
— Умница! — заорал я в прибор. — Не звони! Без полиции! Действуй по плану! Начинай!
Мы сорвали с себя куртки, надели фирменные кепочки, достали немногочисленные аксессуары. Поплевали на рукава и стерли, а скорее размазали кровь по елкиному лицу, ничего, в темноте сойдет. Особо тщательно упаковали Номи в рюкзак, туда же спрятали автоматы и куртки.
Нескольких оставшихся в коридоре растерянных террористов наш внешний вид деморализовал полностью, а наши пистолеты добили. Мы пробрались к выходу и застыли у приоткрытой двери, чутко вслушиваясь в какафонию боя.
— Где эта скотина? — вопрошал Вувос.
И Умница отозвался. Усиленный мегафоном голос перекрыл стрельбу:
— Внимание! Не стрелять! Съемочная группа Си-Эн-Эн!!! Дайте выйти журналистам из-под обстрела!
Он повторял это на английском, иврите и арабском. А мы уже бежали навстречу его прожектору через сад, через калитку заднего двора, петляя и цепляя ветки кинокамерой, фотоаппаратом «Киев» с допотопной вспышкой и палкой раздвижного микрофона, стараясь попадать в пятна света, чтобы видны были наши майки с большими буквами Си-Эн-Эн. Елка вопила что-то по-английски. Стрельба поутихла. Нас не тронули! Наши, видимо, не хотели лишних проблем. А арабы привыкли, что журналисты на их стороне.
Умница уже пересел на пассажирское сиденье и пригнулся. Я на бегу перехватил у Вувоса рюкзак, и он прыгнул за руль своего «Форда», на котором Умница успел намалевать три заветные буквы. Рванули с места. Я успел заметить удивленно приоткрытый рот нашего солдатика в арабской одежде.
Хорошие ребята у нас в спецподразделениях, и Ай-кью у них, говорят, высокий.
Только наивные.
Я осмотрел нашу «съемочную группу» и меня разобрал истерический смех.
Мы неслись в сторону Иерихона. На выезде из Маале-Адумим нам на хвост села Ленка, и Вувос поехал медленней. Умница тарахтел не переставая. «Длинное ухо» работало исправно — у него был полный эффект присутствия. И ему надо было с кем-то поделиться острыми впечатлениями:
— Я-то сразу все понял, как только услышал, что дверь поменяли. Это так всегда — если дверь меняют, значит «мышеловка». А поняли почему он вас так обманул, когда про барашка сказал, и вообще, что отпускает?
— Потому что сука, — буркнул Вувос, ускоряясь так, что мне стало страшно за Ленку.
— Значит, не поняли! — обрадовался Умница. — Просто он боялся, что вы стрелять начнете. До того, как он выйдет. Вообще, ужасно интересно было! Представляю, как Елка мучительно решала: взрывать, не взрывать… врет, не врет… Зато когда ты стала ему кричать: «Громче! Не слышу!», я сразу понял, что ты его к замку подманиваешь, чтобы взрывом дверь открыло.
— Еще бы ты не понял, — подколол я, — тебя самого так на днях Авигдорушка сделал в подъезде.
Умница нахмурил лоб, затем лик его прояснился и он сказал:
— Классную я бомбу все-таки сделал, да? А спорим, Елка, ты еще боялась, что «Дувдаван» взрыв не услышит и не начнет атаку? А их-то все равно еще не было! Они проехали мимо меня как раз когда ты меня… — он запнулся и укорил, — мудаком называла. Я, правда, не до конца был уверен, что это они — хорошо все-таки маскируются… — тут он замолк, обернулся, с детской обидой посмотрел на Елку и мстительно сказал:
— А ты, я вижу, там за буй заплывала?
— Заткнись, дурак, — посоветовала Елка.
— Чего это он? — не понял Вувос.
— Это у меня куплетики такие есть, вроде как пристойные, но похабные, — с готовностью пояснил Умница. — Давно, еще студентом сочинил.
И он, как заяц в цирке, забарабанил по «бардачку» и спел:
— Не плачь, — сказал Вувос. — Посмотри лучше в моем рюкзаке, в левом кармане. Это мой свадебный подарок.
Елка, всхлипывая и улыбаясь, полезла в карман и завизжала, вытащив окровавленный кусочек плоти.
— Господи… мое ухо! — потрясенно прошептала она.
— Хоть бы сережку прицепил, кавалер, — хмыкнул я, расслабляясь. Очень мне не нравилась мысль, что мы оставили там явную улику. Да и Елку было жалко.
Елка держала на ладошке ухо, как раненого птенца:
— Вова… ты думаешь, что можно…
— Естественно, — пожал плечами Вувос. — Я просто подумал, а вдруг не убьют… В больнице не стоит светиться, так Боря нас забросит домой. У нас доктор классный, приштопает.
Ленка давала Умнице уроки вождения, потому что хоть права у него и были, за рулем он в жизни не сидел. Я старался не думать, чему она его может научить — пятьсот метров как-нибудь проедет, а там, если выживет и возомнит, что умеет кататься — его проблема. В остальное время Ленка смотрела на нас, как на покойников, мужественно плакала и готовила мои любимые блюда, которые большей частью сжирал Умница. Хорошо еще Софья Моисеевна неожиданно укатила в предсвадебное путешествие в Эйлат.
Халиль не желал расставаться с Номи не убедившись, что получил именно «ахматовскую культуру», а не какой-нибудь гепатит. Проверять он хотел по полной программе, в том числе на биологической модели, что могло занять несколько недель. Мы категорически не соглашались выпускать из рук «вирус», не получив в руки заложницу. Ни угрозы, ни видеокассета с просьбой Номи забрать ее на нас не действовали, да и не могли подействовать — вируса-то у нас не было. Переговоры зашли в тупик, Елке даже удалось поспать.
Умница утверждал, что есть тонкие экспресс-методы, каждый из которых недостаточно надежен, но если применить несколько, да так, чтобы мы не знали какие именно, то подделка выявляется с очень высокой надежностью. Он был уверен, что Ахмат вошел в долю с Халилем и уже подал ему эту идею.
— Если это серьезная террористическая организация, а не дворовая шпана, — вещал он между заглатываниями и откусываниями, — то добыть нужное лабораторное оборудование и материалы для них гораздо проще, чем для вас эти вот бронежилеты!
Умница оказался прав, профессионал все-таки. Елка еще спала, когда раздался телефонный звонок, и Халиль дружелюбно поприветствовал меня:
— Ты просил позвонить, когда буду в окрестностях.
Правильно я тогда отметил — запомнил-таки, подлец, телефончик.
— А ты уже в окрестностях?
— Ну, не совсем. Ты знаешь, мы нашли способ проверить за двенадцать часов. Это вас устраивает? Ты пока подумай, а я перезвоню.
После еще нескольких коротких звонков, мы договорились о времени, месте и способе обмена. Самым трудным было настоять, что Вувос явится не один, и что мы будем с оружием. Номи мы получали тут же, в обмен на термос, но без права выхода из охраняемого дома до окончания проверки. То есть мы соглашались стать хоть и вооруженными, но заложниками на двенадцать часов.
Но и мы потребовали, чтобы с нами в одной комнате находились несколько их человек и пообещали, если что не так, стрелять на поражение.
Вообще-то, все наши требования были так, для правдоподобия торговли. Нам важно было только, чтобы Номи и стволы были в наших руках одновременно, а там… Всем им будет не до Номи, потому что будет кого убивать из тех, кто сам может убить…
Времени нам Халиль дал в обрез — он требовал, чтобы уже через полчаса мы прибыли в известный дом в Аль Азарии. Явно не хотел, чтобы у нас было время на подготовку. А нам оно как раз было необходимо, и я выторговал еще час якобы для того, чтобы привезти вирус из специального места.
Каждый знал, что ему делать. Ленка повезла Умницу к дальнему телефону-автомату. А мы начали неспешно обряжаться.
Хорошо еще, что я не взял трубку, когда зазвонил телефон. Вувос брезгливо протянул трубку Елке.
— Халиль? — удивилась она. — Что-то не то?
Мы с Вувосом синхронно встали по обе стороны от Елки, вслушиваясь.
— Все хорошо, Леля. Я только хотел узнать — ты тоже будешь?
— Ну… да. Конечно.
— Я думаю, ты можешь не приходить. Все, что мы тебя просили, ты сделала. А дальше уже мужские дела. Между двумя народами. Ты мой гость и друг, я за тебя отвечаю и боюсь.
— Почему?
— Да нет, ты не думай. Все идет как надо, с нашей стороны все будет хорошо. Мы играем честно. Но этот твой приятель… Я о нем кое-что разузнал, он эмоционально неуравновешен, психопат. Может сорваться. Нажмет на курок, будет…
— Халиль, — внятно сказала Елка. — Я эту кашу заварила. Я ее буду расхлебывать. До конца.
— О-кей. Я тебя понимаю. До встречи, Леля.
Елка посмотрела на нас и пожала плечами.
— Да что там, — сказал я, — и без этого было ясно, что подлянку готовят…
Когда мы въехали в Аль Азарию, было уже совсем темно. Фонари на улице не горели, да их и не было, да и не улица это была, а, скорее, изрытая строительная площадка с недостроенными домами вокруг. Типичное «незаконное строительство» — застройка без плана, когда строят не чтобы жить, а чтобы заявить права на участок. Недостроенное воспринималось как разрушенное, словно до нас здесь поработали бомбардировщики.
«Форд» с Умницей и «длинным ухом» остался на стоянке у греческого монастыря, неподалеку от могилы Лазаря. Здесь все было давно обжито и тесно.
— Смотри, Фима, — проникновенно сказал Вувос. — Сделай все, как положено. Четко, без самодеятельности.
— Да уж, — нервно хмыкнула Елка. — Второй раз в одном и том же месте никого воскрешать не будут.
На всякий случай мы еще минут на пятнадцать опоздали. В нашем доме света не было.
— Кажется, мы пришли первые, — шепнула Елка.
— Если не считать мордашек десять-двадцать в саду, — обронил я.
Вувос утвердительно кивнул. Он свинтил крышку с термоса, перевернул его и взялся за пробку, демонстрируя готовность применить бактериологическое оружие в любой момент. Елка подсвечивала все это фонариком. Так мы и двинулись к дому через старый сад. Вошли. Елка включила свет. В метре от нас стоял парень с автоматом. Он молча кивнул, и мы прошли за ним через коридор и анфиладу комнат в просторный зал. Без окон. Они были наспех замурованы бетоном. Зато присутствовали четыре мрачные личности с автоматами. Елка изумленно смотрела на бетон — явно еще вчера она его здесь не видела. Мы встретились глазами, и я кивнул, мол, понятно.
— И дверь поменяли, — шепнула она.
Дверь была незаурядная, если не из банка, то из тюрьмы. Открывалась вовнутрь, не выломать. Ручка торчала только снаружи. Я хотел было остаться у двери, но нас с мягкой настойчивостью, на гортанном английском, попросили присесть на стулья у противоположной стены. Не стоило этого делать, но Елка уже двинулась, Вувос с перевернутым термосом за ней, что мне оставалось?
Только буркнуть:
— К стенке нас уже поставили.
Через несколко минут появился Халиль, прямо как товарищ Сталин — усы, френч и девочка в восточной одежде на руках. Номи была сонная, ее явно вытащили из постели и, чтоб не хныкала, сунули какую-то обгрызанную соску.
— Номи! — проникновенно воскликнул Вувос.
Девочка посмотрела на него, вытащила соску, улыбнулась, сказала: «Шалом», а потом положила голову на плечо Халиля, закрыла глаза и снова зачмокала этим огрызком.
Халиль тоже улыбнулся:
— А не мой ли это термос? — он хмыкнул. — У меня для вас прятный сюрприз.
Как мы и договаривались, он прошел с Номи на середину зала. Елка взяла у Вувоса термос и подошла к нему. Поставила термос на пол, забрала слабо цеплявшуюся за Халиля Номи. И не выдержала — вытащила у нее соску. Номи вяло захныкала.
Халиль продолжил:
— Ну вот и все. Можете не ждать результатов проверки. Я ведь понимаю, что жизнью ребенка вы бы не рисковали. Если у вас был вирус, то он сейчас у меня. А если не было, то зачем мне эта девочка? — он театрально развел руками.
Где-то в недрах дома зазвонил телефон. Елка с растерянными глазами несла Номи к нам, подальше от термоса, безмолвно артикулируя губами: «Что делать?» Я и сам колебался. Из коридора что-то прокричали по-арабски. Я различил «Халиль» и «телефон».
— Извините, — сказал Халиль, — меня к телефону. Если можете, подождите минутку. Я барашка зарезал, отметим…
Он вышел из комнаты под нашими напряженными недоуменными взглядами.
Дверь захлопнулась. Я понял, что ждал этого с того момента, когда заметил, что изнутри нет ручки.
— Ручки нет! — ужасным голосом сказал Вувос. — Приехали!
Елка пометалась взглядом по нашим лицам, еще раз взглянула на бетон в окнах и, взвыв:
— Снова?! — бросилась к двери.
Она билась в нее и звала Халиля. Довольно неприятное зрелище. А до этого здорово держалась. Для непрофессионала даже слишком здорово. Арабы ей не мешали, сидели по углам, как манекены. Один, после ухода Халиля, даже автомат положил на пол.
— Что, Леля? — с нескрываемым торжеством спросил Халиль. Бронированная дверь неплохо пропускала звук. — А что ты думала? Я давал тебе шанс. Я просил тебя не приходить. Теперь поздно.
— Зачем ты это делаешь?!
— Крыс не удалось достать. Мне жаль, что ты оказалась в одном выводке с этими «детьми смерти». Но что делать, мне приказано испытать вирус на людях.
— Подожди, — тихо сказала Елка. — Но тут же и твои люди тоже. Им же не дадут уйти живыми.
— Не слышу.
Елка повторила эту же фразу так же тихо.
— А, люди, — раздался характерный смешок. — Это не люди. Это тоже крысы. Продажные крысы. Они сотрудничали с сионистским врагом и приговорены к смерти палестинским судом. Благодаря вам они смоют свой позор кровью, а мы пощадим их близких. У них и патронов нет.
— Что? — тихо сказала Елка. — Я ничего не слышу. Говори, пожалуйста, громче.
— Неважно, — прокричал Халиль. — Мне жаль…
— Да говори же громче! — не унималась Елка.
— Жаль, говорю, — уже совсем громко неслось из-за двери, — жаль, что у нас с тобой так получилось! Прости меня, Леля!
— И ты меня прости, — пробормотала Елка.
— Что?.. Это за что же я должен тебя простить, Леля? — обеспокоенно выдохнул Халиль.
Елка резко развернулась от двери, прижалась спиной к стене и вынула руку с пультом из кармана. Вувос упал на Номи.
Термос рванул как надо! Главное, дверь покорежило — образовалась узкая щель. Мы, мешая друг-другу, пытались что-то сделать, но дверь заклинило.
Арабы молились, мы матерились, Номи орала. Спасибо товарищу Калашникову за универсальное изделие — орудуя коллаборационистскими автоматами, как ломами, мы вовремя вскрыли этот крысиный сейф. Как раз, чтобы встретить дружным залпом подбегавшую команду в противогазах.
Елка визжала, но палила по-македонски, из двух пистолетов сразу и довольно прицельно. А выйди мы раньше, блевала бы, небось, сейчас у трупа Халиля. Термос поработал с ним не так аккуратно, как профессор с Козюлей.
Вувос с плачущей Номи в рюкзаке и сотрясающимся «Галилем» в лапах был не правдоподобен, как герой третьесортного мелодраматического боевика. А я чувствовал, что меня вот-вот убьют, потому что хоть все и получалось, но как-то по-дурацки. Если мы и были до сих пор целы, то только благодаря мешавшим нормальной стрельбе противогазам.
Ситуация соскочила на голый экспромт. Вести всех в прорыв должен был я.
Но невменямая Елка вырвалась вперед, а Вувос, как будто за спиной у него не было рюкзака с Номи, рванулся следом. Мне пришлось прикрывать их от появившихся из бокового коридорчика «духов».
Пока я с ними закончил, оказался отрезан — пару раз дергался вперед и получал сильные удары пулей в бронежилет. И больно, и пелефон — вдребезги.
Тем временем в Номи проснулся инстинкт самосохранения, и она стала рваться из рюкзака, как кот из мешка. Как-то развязав тесемки, она плюхнулась на ковер и, прежде чем Вувос отвлекся от стрельбы, уже была на вражеской половине, где шмыгнула под стол и забилась в угол. Елка, с дурацким киновоплем: «Прикройте меня!» бросилась за ней и даже успела пристрелить ближайшего к Номи «духа», но споткнулась о его вытянувшуюся в последней судороге ногу. И скатилась прямо к еще не протянутым ногам его соратника, который, прежде чем я навел на него автомат, успел рвануть ее за солнечную шевелюру и прикрылся Елкой. Этот уже был без противогаза — то ли не хватило, то ли догадался, что вирусы не взрываются.
Мы стрелять перестали. В нас тоже. Дух стоял с ножом у елкиного горла и кричал:
— Бросай оружие!
Пока я колебался, Вувос покорно сказал:
— Беседэр! — и, как городошную биту, швырнул к ногам Духа свой «Галиль». Елка взвыла — ей попало по голени. Дух дернулся. Следом Вувос швырнул в ту же сторону десантный нож, как прежде в дверь каравана. И пригвоздил ухо Елки к сердцу террориста! Вот романтическая курва!
Полутруп ослабил хватку, Елка рванулась и с диким воплем залегла с «Галилем», прикрывая Номи. С ухом ей пришлось расстаться. Елка поскуливала от боли, а Номи от ужаса, глядя, как левая половина тетиного лица эаливается кровью. Я палил из автомата, как маньяк. Вувос вторил мне из трофейного «Узи». Мы очистили помещение и продвинулись до двери в насквозь простреливаемый коридор. Из боковых дверей поводили рылами стволы. Ловить было нечего. Я сунулся было в окно и чуть не получил пулю в лоб. Террористы опомнились от неожиданного взрыва, сняли противогазы и грамотно выбрали позиции. Прорваться было невозможно, но продержаться какое-то время мы еще могли.
Я в последние дни уже столько раз мысленно умирал, что после всех этих репетиций особого трепета перед премьерой не испытывал. Что меня еще ждало в жизни? Составлять протоколы на иврите, да выплачивать машканту.
[48]Надоело.
Вувос успокаивал Номи, следил за дверью, менял обойму.
— Жаль, миньяна нет, — сказал я ему. — Надо бы поблагодарить Господа, что умрем не как крысы, а точно по плану, с оружием в руках. Ты не в курсе, у нас там никакой аидише Валгаллы не предусмотрено?
— Да-а, — вздохнул Вувос, — миньян что-то задерживается. А он бы нам сейчас ох, как пригодился.
— Дурацкая была идея с Умницей, — вдруг выдавила Елка, стягивая голову какой-то косынкой. — Что у вас в спецслужбах — дураки, чтобы этого мудака всерьез принимать? Раскаявшийся террорист, передача взрывчатки… да им подростки по пять раз на день с таким фуфлом звонят… Должен был сам позвонить. Может, еще не поздно? — она кивнула на телефон у окна.
Вувос вступился за меня:
— Нельзя. Засудят.
— За что?! — поразилась Елка. — Это же необходимая оборона!
— У евреев другие представления о необходимой обороне, — грустно сообщил Вувос. — Не спрашивай почему. Сам не понимаю. Боря, хорошо, что успел спросить — а ты понимаешь?
— Ладно, — сказал я. — Лучше уж три пожизненных и Номи на свободе, чем четыре трупа. Пойду звякну…
Я взял трубку, гудка не было. Но все равно, вовремя подошел к окну — зазвенело стекло, к моим ногам упала граната. Я успел выкинуть ее обратно.
Рвануло. Прислушался, в надежде услышать вопли, но было тихо.
— Умница, — сказал я в «длинное ухо», — если ты меня слышишь, вызывай полицию. Найди ближайший телефон и набери 100.
Противная вещь односторонняя связь. Мне тоже захотелось высунуться из окна и прокричать ему указания.
И вдруг началось! Я вскинул руки, как фанат при первых аккордах тяжелого рока:
— Наши! «Дувдаван»
[49]в саду! Ещ-щ!!!
— Ха! — сказал повеселевший Вувос, с наслаждением вслушиваясь в стрельбу и взрывы. — А ты говорила — не приедут! Просто в Израиле всегда все опаздывают. Сейчас посмотришь настоящий «Вишневый сад»! Я тебе говорил, что «Дувдаван» на иврите — вишня? Пошли!
— Умница! — заорал я в прибор. — Не звони! Без полиции! Действуй по плану! Начинай!
Мы сорвали с себя куртки, надели фирменные кепочки, достали немногочисленные аксессуары. Поплевали на рукава и стерли, а скорее размазали кровь по елкиному лицу, ничего, в темноте сойдет. Особо тщательно упаковали Номи в рюкзак, туда же спрятали автоматы и куртки.
Нескольких оставшихся в коридоре растерянных террористов наш внешний вид деморализовал полностью, а наши пистолеты добили. Мы пробрались к выходу и застыли у приоткрытой двери, чутко вслушиваясь в какафонию боя.
— Где эта скотина? — вопрошал Вувос.
И Умница отозвался. Усиленный мегафоном голос перекрыл стрельбу:
— Внимание! Не стрелять! Съемочная группа Си-Эн-Эн!!! Дайте выйти журналистам из-под обстрела!
Он повторял это на английском, иврите и арабском. А мы уже бежали навстречу его прожектору через сад, через калитку заднего двора, петляя и цепляя ветки кинокамерой, фотоаппаратом «Киев» с допотопной вспышкой и палкой раздвижного микрофона, стараясь попадать в пятна света, чтобы видны были наши майки с большими буквами Си-Эн-Эн. Елка вопила что-то по-английски. Стрельба поутихла. Нас не тронули! Наши, видимо, не хотели лишних проблем. А арабы привыкли, что журналисты на их стороне.
Умница уже пересел на пассажирское сиденье и пригнулся. Я на бегу перехватил у Вувоса рюкзак, и он прыгнул за руль своего «Форда», на котором Умница успел намалевать три заветные буквы. Рванули с места. Я успел заметить удивленно приоткрытый рот нашего солдатика в арабской одежде.
Хорошие ребята у нас в спецподразделениях, и Ай-кью у них, говорят, высокий.
Только наивные.
Я осмотрел нашу «съемочную группу» и меня разобрал истерический смех.
Мы неслись в сторону Иерихона. На выезде из Маале-Адумим нам на хвост села Ленка, и Вувос поехал медленней. Умница тарахтел не переставая. «Длинное ухо» работало исправно — у него был полный эффект присутствия. И ему надо было с кем-то поделиться острыми впечатлениями:
— Я-то сразу все понял, как только услышал, что дверь поменяли. Это так всегда — если дверь меняют, значит «мышеловка». А поняли почему он вас так обманул, когда про барашка сказал, и вообще, что отпускает?
— Потому что сука, — буркнул Вувос, ускоряясь так, что мне стало страшно за Ленку.
— Значит, не поняли! — обрадовался Умница. — Просто он боялся, что вы стрелять начнете. До того, как он выйдет. Вообще, ужасно интересно было! Представляю, как Елка мучительно решала: взрывать, не взрывать… врет, не врет… Зато когда ты стала ему кричать: «Громче! Не слышу!», я сразу понял, что ты его к замку подманиваешь, чтобы взрывом дверь открыло.
— Еще бы ты не понял, — подколол я, — тебя самого так на днях Авигдорушка сделал в подъезде.
Умница нахмурил лоб, затем лик его прояснился и он сказал:
— Классную я бомбу все-таки сделал, да? А спорим, Елка, ты еще боялась, что «Дувдаван» взрыв не услышит и не начнет атаку? А их-то все равно еще не было! Они проехали мимо меня как раз когда ты меня… — он запнулся и укорил, — мудаком называла. Я, правда, не до конца был уверен, что это они — хорошо все-таки маскируются… — тут он замолк, обернулся, с детской обидой посмотрел на Елку и мстительно сказал:
— А ты, я вижу, там за буй заплывала?
— Заткнись, дурак, — посоветовала Елка.
— Чего это он? — не понял Вувос.
— Это у меня куплетики такие есть, вроде как пристойные, но похабные, — с готовностью пояснил Умница. — Давно, еще студентом сочинил.
И он, как заяц в цирке, забарабанил по «бардачку» и спел:
Елка заплакала.
Спасатель отрывает… ухо.
Зачем? Для улучшенья слуха.
Порядок знай и не балуй!
— Не плачь, — сказал Вувос. — Посмотри лучше в моем рюкзаке, в левом кармане. Это мой свадебный подарок.
Елка, всхлипывая и улыбаясь, полезла в карман и завизжала, вытащив окровавленный кусочек плоти.
— Господи… мое ухо! — потрясенно прошептала она.
— Хоть бы сережку прицепил, кавалер, — хмыкнул я, расслабляясь. Очень мне не нравилась мысль, что мы оставили там явную улику. Да и Елку было жалко.
Елка держала на ладошке ухо, как раненого птенца:
— Вова… ты думаешь, что можно…
— Естественно, — пожал плечами Вувос. — Я просто подумал, а вдруг не убьют… В больнице не стоит светиться, так Боря нас забросит домой. У нас доктор классный, приштопает.