Михайлов Александр. Байки с Лубянки

   О, звездный час!
   В предвкушении развязки публика так навалилась на забор, что тот под тяжестью тел рухнул. Вместе с телами.
   Такого не ожидал никто. Ни руководство на Лубянке, ни руководство в Лэнгли.
   Да, забор упал прямо перед носом ничего не подозревавшего агента!
   Ни Станиславскому, ни Гоголю такая немая сцена присниться не могла.
   Десяток джентльменов застыли в лежащем положении.
   Замер с телефонной трубкой в руках связист за столом.
   Остолбенел джентльмен с консервной банкой в кармане.
   Первым прорезался голос руководителя операции:
   — Брать!
   Для группы захвата дело нехитрое: брать так брать!
   Но тут началась вторая серия.

* * *

   То, что шпион человек крепкий, знали все. То, что он имеет черный пояс по карате, знали некоторые. Но то, что он двухметрового роста и только с третьей попытки вползал в машину, не предусмотрел никто.
   Когда шпиона для обыска приставили к «Волге», а потом опрокинули на крышу, то его голова свесилась к окну водителя.
   Теперь осталось дело за малым — впихнуть его внутрь.
   А вот здесь возникли проблемы. Как Ивашка на лопате у Бабы-Яги, шпион растопырил руки и даже пытался что-то нечленораздельное мычать:
   — Я есть гражданин иностранного государства… В момент дайте мне консул.
   «Консул» он получил сразу, точно под дых. А потому дальнейшие действия проходили без осложнений. И в «Волгу» шпион теперь был упакован без особых возражений с его стороны.
   Все закончилось благополучно. Агент отбыл куда положено, за речку Яузу, в историческое место Лефортово.

* * *

   Над этой историей потом долго смеялись. Гомерически!
   Ну и вражеские лазутчики поняли: не верь тому, что на заборе написано.

Не все топливо, что блестит…

   Однажды контрразведчики получили сигнал о том, что некто, назовем его Степан, пытается найти иностранного разведчика, чтобы продать ему великую тайну.
   А узнали они это просто. Офицер безопасности одного из посольств привез на Лубянку письмо, которое было подброшено в машину дипломата. Дескать, если вы хотите получить образцы твердого топлива для советских ракет, то оставьте на столбе, что на Кутузовском проспекте, метку — крестик губной помадой. А потом я оставлю записку с указанием места, где вы найдете дальнейшие инструкции для наших действий.
   Читают чекисты это письмо, а иностранец хитро так на них смотрит, дескать, мы не лыком шиты, на провокации не поддаемся.
   Ну, поблагодарили его за бдительность и международную чекистскую солидарность, да и проводили восвояси.
   А у самих голова болит: а что, если этот Степан и вправду доступ к столь секретному продукту имеет? А что, если он действительно найдет покупателя из какой-нибудь недоразвитой капиталистической страны? А что будет, если те купят столь важный продукт?
   Подумали, прикинули и приступили к действиям.

* * *

   В яркий погожий день на указанном столбе появляется метка. А через некоторое время и весточка… Как ее чекисты получили, рассказывать не будем. Не о том речь.
   И вот в условленное время, в условный час состоялась встреча.
   От «иностранной разведки» пришел человек, немолодой и обаятельный, по-русски говорит с большим акцентом, но бойко.
   Злоумышленник, или, как их называют, инициативник, также человек недурной наружности и хорошего воспитания. Встретились, поболтали. Продавец Степан о себе рассказал, дабы заинтересовать потенциального покупателя. Окончил МИФИ, работал в закрытом институте, имеет возможность за хорошие деньги продать то, что весьма интересует не одну разведку мира, — образец твердого топлива для ракет. Дело, понимаете, опасное для здоровья и свободы личности, а по этой причине надо платить хорошие деньги.
   «Иностранный разведчик» на хорошем ломаном русском языке начинает торговаться:
   — Яволь! Только ихь не понимать, как ви будешь это топливо доставайт? И почем ми можем верит, когда надо отдавайт такой большой сумма?
   Предатель понимает, что шпиону все ясно. И что торгуется только для проформы.
   Торгуются они, торгуются, без этого наш человек вызовет подозрение.
   Но делать нечего, надо соглашаться. Уйдет клиент — ищи ветра в поле. А потом удивляйся, почему «их» ракеты на нашем твердом топливе летают…
   Ударили по рукам. Сговорились, что Степан привезет образец и при передаче образца инициативник получит свой хороший аванс.

* * *

   Естественно, что ЧК, увидев раз, не забывает никого. Через некоторое время собрали чекисты досье на этого негодяя.
   Действительно, и институт Степан указанный окончил, и в закрытом НИИ работал, и связей у него среди секретных специалистов немало… И биография богатая: член КПСС, высокий руководящий пост занимает, персональная машина, казенная дача — полный ассортимент номенклатурного благополучия. Но, видать, хочется еще больше. И по своей натуре — большой авантюрист.
   Ну, просто все сходится…

* * *

   Понятно, что не оставили инициативника без своего внимания и опеки.
   Через некоторое время на Лубянке получили информацию, что выезжает наш клиент за пределы Москвы, в сторону мест, где это топливо производится.
   Понятно, что с ним в вагоне из посторонних людей только проводник, да и тот давно наш осведомитель. Целая бригада оперов глаз с клиента не спускает ни день ни ночь.
   Прибыли в пункт назначения. А тут промашка вышла: неделю за Степаном работали, а в какой-то момент отпустили. Не углядели.
   Да и что глядеть, если он целый день на секретном объекте торчит, а по вечерам утехам с местными шлюхами предается? И чем больше предается, тем больше подозрения: а вдруг усыпляет бдительность? Так и случилось — усыпил. На целый день из поля зрения пропал. А как снова появился, так нес за плечами спортивный рюкзак с чем-то тяжелым и сразу в Москву засобирался.
   И снова литерный вагон глаз не смыкает. Правда, сам клиент глаза сомкнул. А чекистам того и надо. Пощупали багаж, и холодный пот их прошиб. Точно — что-то твердое, наверняка топливо.
   В Москве начальство уже покупает самоучитель игры на бубне для исполнения торжественных маршей. Опера ходят счастливые в предвкушении благ, какие на них за успешно проведенную операцию посыплются.

* * *

   И вот Москва, Бородинский мост, великолепная панорама столицы нашей Родины. Тут разыгрывается финальная сцена детективного спектакля.
   Для передачи важнейшего государственного секрета сюда прибыл «иностранец» с Лубянки и наш номенклатурный клиент.
   Клиент принял деньги и торжественно передал в солидной упаковке образцы секретнейшего твердого топлива.
   Вокруг, кажется, ни одного постороннего человека, а на самом деле вовсю идет киносъемка (потом крутанули на телевидении) и фотосъемка, на магнитную пленку записывается трогательный разговор нашей парочки. Лубянский «иностранец» долго тряс руку собеседника:
   — Ми вас очен благодарен! Сейчас ви получайт аванс в доллар и марках, а потом — все остальное…
   Брали парочку красиво, как в кино. «Иностранец» верещал, угрожая жаловаться на всех в Гаагский суд. Сам же клиент был удивительно спокоен да почему-то ехидно щерился.
   Мы не сразу поняли причину этого ехидства.

* * *

   Доставили клиента в приемную КГБ торжественно, как государственный штандарт.
   Но… когда сверток развернули, то глазам не поверили. На столе лежал черный блестящий камень, столь хорошо знакомый.
   — Что это? — вытаращил глаза генерал. Клиент невозмутимо отвечал:
   — Ископаемое высшей стадии углефикации — антрацит. Высококачественное энергетическое топливо. Главные месторождения в СССР, Китае и США. Содержит в горючей массе до девяти процентов летучих веществ… Когда в командировке я был, то набрал этот уголь на железнодорожной станции. Там целые вагоны его стояли. Изменять Родине? Да никогда! Я шестьдесят четвертую статью УК уважаю…
   — Хватит! — Генерал грохнул кулаком по столу.
   Оказалось, что все было банально до пресноты. Прохиндей, промотавший на женщинах и скачках большие деньги, решил обуть на некую сумму иностранную разведку. Расчет был прост — времени на проверку у шпионов не будет, а аванс — он и в Африке аванс. Тем более что на полную сумму гонорара он и не рассчитывал…
   В своем кругу генерал с досадой сказал:
   — Это называется — издержки нашей службы…

И нюх, как у собаки, и глаз, как у орла…

   Стрелять для чекиста — дело последнее. Его оружие — голова. И желательно холодная. Но бывают ситуации, когда ствол обнажить надо. А обнажил — стреляй.
   Замучили рэкетиры коммерсантов. Только товар привез, они тут как тут. И не всегда милиция защитит. Вот бегут они, родимые, на Лубянку.
   Так было и в этот раз. Замучили данью одного предпринимателя. Пришел он за помощью в КГБ.
   Естественно, помощь ему оказали. Выделили бойцов, продумали все мелочи, и с Богом… Дело было на Щукинской, неподалеку от Центрального госпиталя КГБ. Все прошло, можно сказать, гладко. Если бы не одно «но»… Не все просчитали. Не заметили одного соучастника. А тот всех высчитал. И бросился бежать.
   Естественно, погоня.
   Это лишь в кино все красиво. Злодей бежит, его догоняют…
   В жизни все прозаичнее. Бросился за ним в погоню старый опер, который ГТО сдавал в первую сталинскую пятилетку. Бежит, сопит, кричит гортанным голосом: — Стой, стрелять буду! Какой же дурак будет стоять, если в него будут стрелять? И еще прытче поддает он от этого гортанного, предсмертного крика.
   Совсем сдал догоняла. И, может быть, ушел бы преступник, если бы не чекистская смекалка. Остановил опер частника, сел сам за руль да мчится на «Жигулях» за своей жертвой по трамвайным путям. Справа и слева высокие заборы, а потому путь у того один, как у зайца в лучах фар.
   И снова, теперь уже в опущенное окно автомобиля:
   — Стой, стрелять буду! И стреляет — целых пятнадцать предупредительных выстрелов, все в воздух.
   Чекист понимает: в стволе последний патрон. А тут и заборы кончились. Перекрестился чекист и бьет без промаха…
   Короче, опер портит преступнику ягодичную мышцу. Злодей задержан и под конвоем отправлен в госпиталь КГБ.

* * *

   Наутро, вестимо, приглашают опера в прокуратуру — держать ответ, при каких обстоятельствах применено оружие. Закон у нас такой: раз стрелял — доложи…
   Молоденькая прокурорша, естественно, вопрошает:
   — При каких обстоятельствах вы применили оружие?
   — Когда я увидел в его руках гранату…
   — Предмет, похожий на гранату, — уточняет она.
   — Нет, гранату, — упирается опер.
   — Помилуйте, как вы могли определить это? Наверное, все-таки предмет, похожий на гранату, — снова уточняет она.
   — Гранату! — стоит на своем опер.
   — Сколько было времени?
   — Девять вечера.
   — То есть уже темно? (Была зима.)
   —Да.
   — Какое между вами было расстояние?
   — Метров двадцать.
   — И вы разглядели гранату?
   —Да!
   — Какое у вас зрение?
   — Минус три.
   Пожала девушка плечами.
   — Простите, а что на стене написано? А там аршинными буквами: «Не курить». Прищурил глаза опер, строгий прокурор своим допросом раздражать начинает.
   — Я не вижу, что на стене написано, но сумел же я при том слабом освещении попасть преступнику, извиняйте, в жопу. Тем более разглядел в его руках гранату. Я ее по запаху чую.
   Прокурорша вздохнула:
   — В общем, «и нюх, как у собаки, и глаз, как у орла»… — И надолго задумалась: «Как это с таким зрением дед в темноте видит?»
   Секрет был прост. Старики учили: чекист должен быть сродни партизану и никогда ни в чем не признаваться! Даже если гранату не видел… в принципе.
   Действия опера признали правомерными. И это справедливо.
   А раненный в задницу преступник на суде получил семь лет, что тоже неплохо.

Сага о валенках

   Ночь. Зима. Улица. Фонарь.
   Бригада сотрудников наружного наблюдения работает за объектом.
   А тот по городу сквозь пургу мотается. Несколько часов. У разведчиков уже лампочка начинает помаргивать. Заправиться пора, да некогда.
   И вдруг объект выезжает за город. Сквозь снегопад он тащит за собой «хвост» наружного наблюдения. Все дальше от Москвы уходит. Вот уже и огоньки исчезли за спиной.
   Короче, помотал он их по какому-то поселку, остановил машину около дома да шнырь в подъезд.
   Заметили адресок, да в Москву разведчики двинули. Но куда ни повернут — то тупик, то гаражи.
   Мотаются по поселку, как по городу Зорро. Заколдованный какой-то. Сквозь снегопад ни дороги, ни указателей не видно. Понимают, что придется им коротать ночь в машине.
   Вдруг как из-под земли гаишник. Обрадовались опера ему, как своему спасителю. Подлетают к нему на всех парах, тормозят и в несколько глоток: — Где Москва?
   А он руками машет и что-то нечленораздельное мычит. Они ему:
   — Где Москва?
   В ответ — лишь мычание. Поняли, что ненормальный какой-то… Только отъехали, а он бац и упал.
   Подбежали к нему, а он лежит и стонет:
   — Идиоты! Вы же мне на валенки наехали и остановились!
   Замычишь, однако!

Музыкальный момент

   Служил у нас опер. Но не обычный, а после консерватории. Даже концертмейстером работал перед приходом в КГБ. Парнишка симпатичный, с юмором и талантливый пианист.
   И вот однажды требуется нам для беседы доставить в управление студента той же консерватории. Кому ехать? Естественно, нашему пианисту. Он всю свою сознательную жизнь в общаге консерватории прожил, каждый уголок знает.
   Прибыл наш музыкальный опер туда ни свет ни заря. Пока все еще тепленькие. Нашел комнату, где студент живет. Стучит. Тишина. Только на кровати кто-то лежит.
   Заглянул опер под одеяло, а там студент нужный беспробудно дрыхнет. Потряс его опер:
   — Гражданин Алябьев?
   — Да, а чего тебе надо?
   — Собирайтесь, гражданин, вас на Лубянке с нетерпением ожидают. И авто к подъезду подано. Поспешайте!
   А этот Алябьев нахалом оказался. Говорит:
   — Я с вами, душителями свободы, тупицами бездарными, разговаривать не желаю! Хотите — несите на руках, — и снова в одеяло закутался.
   Опер стоит. Размышляет: «Что с этим типом делать? На руках его не донесу, жирный очень». Вдруг замечает, в углу пианино, а на нем — ноты. Прочитал: «Этюды Брамса».
   Чекистская смекалка и чувство юмора не подвели. Опер, откинув фалды пальто, за фортепьяно сел. И как вдарит и по белым, и по черным с листа этюд Брамса. Играет отлично, вдохновенно, так что из соседних комнат заспанные лица в дверь стали с любопытством заглядывать: что за талант объявился?
   Студент тоже из-под одеяла выполз, глазам и ушам не верит: такое блестящее исполнение! Он сам столько времени разучивает эти трудные пьесы, плохо идут, а этот в кожаном пальто пришел и сразу так блестяще раскатывает! Вот тебе Брамс, вот тебе и Лубянка…
   Быстренько оделся студент и отправился, куда повезли. В машине повернул голову к оперу:
   — Вы уж меня простите, за «тупиц бездарных»… — А взгляд шальной, отсутствующий. От потрясения Брамсом еще не отошел.

* * *

   Так студента в невменяемом состоянии в приемную КГБ и доставили.
   Сама беседа на него впечатления не произвела. Но Брамс!..

Ирония судьбы, или Странные времена

   Эта история на классическую тему «Адрес перепутали».
   Реализует опер материалы по незаконному хранению оружия.
   Прибыл к адресу клиента, который на одной из улиц в доме номер девять целый арсенал под кроватью хранит. Стоит у дома, ждет группу захвата и не замечает, что на номере дома «29» первая цифра отвалилась.
   Час ждет. Нет никого, и это естественно: группа делом занята на той же улице, но в другом доме. Звонит в управление.
   — Выехали, жди! Ждет еще час.
   — Да куда они подевались? — орет. — У дома номер девять кисну с раннего утра.
   —Тебе сказали: давно выехали! Жди! Ждет еще. Снова кончается терпение.
   — Вы что там, с ума посходили? Три часа жду! Все, беру шофера и иду по адресу. Может, я проглядел, как группа прибыла?

* * *

   Поперся опер по ошибочному адресу. Позвонил в квартиру, ему дверь нетрезвый бугай открыл:
   — Чего надо?
   Опер прыгнул на бугая, пистолет в черепушку уткнул:
   — На пол, руки за голову!
   Бугай приказ безропотно выполнил. Опер орет:
   — Где оружие?
   Бугай смиренно отвечает:
   — Под кроватью…
   Опер нацепил на задержанного наручники, вытащил из-под кровати мешок, а в нем три автомата Калашникова и семь «Макаровых». Шофер шмон помогает проводить. В кухонном шкафу большую партию героина отыскал.
   Дело блестяще сделали, а основной группы как не было, так и нет.
   Снова опер звонит в управление. К аппарату теперь сам руководитель группы захвата подходит, уже успел после обыска на Лубянку вернуться. Слышит в трубке сердитый голос опера:
   — Что вы там, охренели? Мне задержанного и вещдоки транспортировать надо, а вас все нет.
   Удивился руководитель:
   — Какого задержанного? Его уже доставили! Мы тебя на адресе утром ждали, а ты где торчишь?
   — И я в адресе, дом номер девять, квартира такая-то! Сам пошел реализовывать, ждать надоело, благо ордер при мне.
   — Не было тебя в доме номер девять! — орет начальник. — Без тебя управились.
   Опер у понятых спрашивает:
   — Какой у вас номер дома? Те дружно отвечают:
   — Двадцать девять!
   Хмыкнул опер, но виду не показал, в трубку доложил:
   — Сейчас задержанного доставлю! — и повел бугая в наручниках вниз, в машину засунул, а в багажник положили изъятое оружие и наркотики.

* * *

   На летучке наш опер удивлялся: — Ничего не понимаю! Ну, по ошибке в другой дом попал. Бывает! Но я и оружие изъял, и наркота в большом количестве попалась. Это что ж получается, куда ни приди, все чего-нибудь отыщешь? Странные времена, господа…

Вот и поговорили

   Хуже нет, когда у человека фамилия — числительное. Например Иван Третий, Николай Второй…
   С царями ясно. Царь, он и в Гонолулу царь. Хуже, если фамилия такая у простого смертного. Даже компьютер прописную букву фамилии ошибкой считает.

* * *

   Был начальником одного райотдела полковник по фамилии Сороковой. Много он от этой фамилии натерпелся.
   В управление КГБ пришло новое пополнение. Распределили молодых офицеров по службам и отделам. Самым престижным, безусловно, было попасть в аппарат управления. Это вам не на «земле» работать.
   У некоторых от такого назначения просто голова кружилась.
   Так было и с опером, о котором рассказ. По молодой глупости шибко важным себя чувствовал, пока спесь не сбили…
   Надо ему было позвонить в райотдел, где Сороковой начальником.
   Набрал номер и попал прямо на хозяина.
   — Сороковой слушает! — отвечает начальник.
   — Соедини, сороковой, меня с начальником райотдела, — отвечает опер.
   — Да, вас Сороковой слушает! — вежливо повторяет тот.
   — Слушай, сороковой, ты мне дашь начальника или нет? — уже кипятится опер. — Или я тебя…
   — Я в десятый раз повторяю: Сороковой слушает! — уже рычит в трубку полковник.
   — Да мне плевать, что ты слушаешь! — вышел из терпения опер. — Мне начальник нужен!
   — Я вам сказал, что Сороковой слушает, — уже и трубка от злости раскалилась.
   — Я тебе не Ёся Кобзон, чтобы меня слушать! — рассвирепел опер. — Начальника давай!
   — Вам что, сто раз повторять, что Сороковой слушает! — вышел из терпения тот.
   — Идиот! — перешел на личности опер.
   — Сам болван! — вторит ему Сороковой и бросил трубку.
   Вот так и поговорили. Потом-то разобрались, а все-таки хуже нет, когда фамилия — числительное.

Ну, так и носите…

   Молодой опер должен задержать старого еврея-валютчика.
   — Гражданин, предъявите документы! — обращается он к валютчику.
   — А вы кто? — смотрит поверх очков старик.
   Опер гордо достает красную книжечку с золотым тиснением «КГБ».
   — Это что? — продолжает удивляться еврей.
   — Вы что, читать не умеете?
   — Умею, но что здесь написано? — поднимает очки и читает: — «Владельцу удостоверения разрешено хранение и ношение оружия». Ну, так храните и носите… Я-то здесь при чем?

Бактериологическая война, или Загадка природы

   Мой приятель и коллега (назовем его Александр Николаевич) был срочно командирован в богоспасаемый городок Н-ск. Дело в том, что из Н-ска были отправлены в несколько московских организаций и посольств анонимные письма антисоветского клеветнического содержания, в которых члены Политбюро назывались «клопами-кровососами».
   Александр Николаевич вернулся в Москву потрясенный и поведал мне историю, которую с возможной точностью постараюсь вам передать.

* * *

   Городок Н-ск — малюсенький, не на каждой карте его найдешь. Домишки по самые окна в землю вросли. Заборы латаные-перелатанные, кое-где завалившиеся. Вместо водопровода — колонки, газ в баллонах. Глухомань, одним словом.
   Но был в центре этого населенного пункта дом. Вроде ничем не знаменитый. Дом прочный, кирпичный и белой известью усердно в несколько слоев выкрашен. Так его и звали — «Белый дом». А в том доме располагалось СИЗО — следственный изолятор.
   Жуткая слава о СИЗО ходила. И причиной тому были клопы, совершенно необычные. Породистые такие, здоровенные, словно жуки майские, голодные и прожорливые, словно крокодилы нильские.
   Попадет в СИЗО хулиган или мелкий воришка, мучения такие примет, что готов потом клясться на Уголовном кодексе, что залетел сюда в последний раз, что впредь будет по струнке ходить, лишь бы не попадаться, лишь бы эти зверюги кровь из него больше не сосали.
   Санэпидемстанцию возглавлял некий доктор Минкин, желчный, высохший мужчина с козлиной бородкой-клинышком а-ля Троцкий, в шляпе и при пенсне.
   Первый секретарь горкома на отчетной партийной конференции сурово критиковал Минкина:
   — От трудящихся поступает много жалоб на клопов в СИЗО. Дошло до того, что в обком пишут и бросают тень. — Помахал в воздухе кулаком. — С этой плесенью писучей мы еще разберемся со всей партийной решимостью, покажем кузькину мать! (В зале бурные аплодисменты.) Но зачем всяким пидорасам давать козыри, а? (В зале аплодисменты и хохот.) А если эти писаки в ООН просигнализируют, что тогда? — Попил воды и продолжил: — Но с другой стороны, эти клопы унижают достоинство советского человека, временно оказавшегося в СИЗО, и наносят физический и моральный урон. При этом товарищ Минкин хоть и обрабатывает СИЗО, но делает это очень плохо. Клопы моментально возрождаются из пепла… как эта самая, ну, как ее, э, ну, Жанна д'Арк! Товарищ Минкин, вы обязаны прислушаться к голосу критики, улучшить качество и уменьшить количество до минимума, чтобы заткнуть глотки буржуазных клеветников на нашу советскую действительность. (Бурные, долго не смолкающие аплодисменты. Кто-то от восторга чувств кричит: «Да здравствует товарищ первый секретарь! Ура, товарищи!» По залу прокатилось: «Ура! Ура!»)
   Минкин взял ответное слово, в котором благодарил за указанные недостатки и твердо заверил, что покончит с клопами. Он так и сказал:
   — Товарищи! Это мой партийный долг, мы поставим преграду гадам, пьющим кровь!
   Начальник гормилиции по фамилии Волкодав, человек широкоплечий, румяный и решительный, уроженец Н-ска, двадцать шесть лет служивший в органах и слывший толковым человеком, а теперь находившийся в президиуме, скептически улыбнулся:
   — Александр Абрамович, ты сначала выведи, а потом хвались. И не забывай: по району мы имеем самые замечательные цифры по искоренению преступности в процентном отношении. И травишь ты не столько клопов, сколько находящихся в СИЗО задержанных!
   Минкин замахал руками:
   — Я с вами не желаю тут дискуссий. — И вгорячах неосмотрительно добавил: — Если я не переведу клопов, я… я положу свой партбилет на стол.
   Все делегаты вздрогнули, секретарь недоуменно посмотрел на оратора:
   — Что ж, товарищ Минкин, мы запомним ваше обещание! А если клопов не выведите, то мы сами отберем ваш билет.
   Откровенно говоря, в глубине души секретарь не был против клопов в СИЗО, поскольку они помогали улучшать показатели.

* * *

   Минкин серьезно принялся за дело. Он отправил в райцентр своего племянника Леву Минкина, который тоже трудился на ниве эпидемиологии. Тот из райцентра привез мешок дуста и новейший заграничный препарат, который достал по блату, — два ящика бутылок с какой-то жидкостью и этикеткой с черепом и костями.
   Это была очень неприятная жидкость. Даже местные алкаши, когда стянули бутылку, пить не решились, а одного, сильно понюхавшего, стошнило чем-то зеленым.
   Серьезная заявка на победу над насекомыми была сделана.
   Двое сидельцев СИЗО, к своей неописуемой радости, были отпущены под подписку до утра по домам.
   Санитарные сотрудники нацепили на себя противогазы и балахоны. Они сыпали по всем щелям дустом, сверху мазали из бутылок с черепами и затем этот бутерброд лакировали керосином. Сдохших клопов сметали веником в совок и швыряли в костер, в котором трупы кровососов весело трещали.
   Начальник милиции Волкодав стоял в некотором отдалении, ироническая улыбка играла на его мужественном челе.
   Окрестный народ зажимал носы и говорил.
   — Тут не только клопы, тут не всякий человек выдержит. Немец, к примеру, помрет обязательно. Или американский агрессор.