Страница:
Баррет прищурился, пытаясь вспомнить, где он видел де Ланду, но внешность того показалось ему совершенно незнакомой.
– Не буду вас мучить неизвестностью, – презрительно добавил Ланда. – Я был на одном из судов, потопленных во время штурма Айла Баллена, и хорошо запомнил вашу внешность и даже имя. Ах, какая неосторожность! Назваться раненому офицеру, прежде чем пристрелить его… Несчастный умер от пули, а мне, заступничеством пречистой Девы Марии, довелось выжить. О, это было настоящее чудо… Судно медленно тонуло, я лежал, придавленный чужим трупом, молился о спасении и мести. Тогда я ненавидел вас очень сильно. Должно быть, дыр в бортах оказалось недостаточно – то, что осталось от корабля, в конце концов прибило к острову. Я не утонул, но, отсиживаясь в поселке, видел, во что вы превратили Айла Баллена, и возненавидел вас еще сильнее… Мне продолжать?
– Да.
– Уже гораздо позднее я случайно попал на «Хирону». Корабельный врач слег в лихорадке, а я немного хирург-любитель. Нынешней ночью спасенного моряка перенесли в мою каюту, тут я узнал вас и вспомнил ваше чертово имя.
– Хватит, – сказал Баррет. – Мы не аристократы. Оставим «вы» и вежливую брехню, перейдем к делу. Теперь ты можешь спокойно отомстить, хотя, не взбунтуйся эти скоты, мои ребята, у тебя никогда бы не появилось удобной возможности…
– Пощады попросить не собираешься?
– Не хочу доставлять тебе удовольствие.
Де Ланда помедлил.
– Вообще-то я испытываю сильный соблазн посмотреть, как тебя повесят. Костер тоже неплох, потому что ты не только морской разбойник, но к тому же еретик. Пожалуй, я бы отправил тебя в огонь, если бы не это…
Ланда что-то хлестко бросил прямо на связанного Баррета. Тот приподнялся, чтобы рассмотреть предмет, и тут же уронил голову обратно на скамью – предметом оказалась карта.
– Меня заинтересовала твоя вещица. Ее совсем не испортила океанская вода. Я хочу знать об этом все.
– Мне почти нечего тебе рассказывать.
Ланда подошел к столу, поднял стеклянные часы и встряхнул их, чтобы собрать песчинки в нижнем сосуде. Потом перевернул колбу и твердо поставил обратно на стол, поближе к глазам Баррета. Золотая струйка песка медленно поползла, образуя на дне часов аккуратный холмик.
– У тебя есть время – совсем немного времени. Можешь подумать до тех пор, покуда не закончится этот песок. Как только этот произойдет, я дам знать капитану Родригесу, кого мы приняли на борт.
– А если я соглашусь говорить?
– Тогда я еще подумаю, может быть, кое-что изменится в твою пользу.
Англичанин не ответил ничего и принялся рассматривать дощатый потолок каюты. Потом скосил глаза на край стола. Просыпалась примерно четверть содержимого часов. Баррет облизнул пересохшие губы.
– Я хочу пить.
– Ну, при такой потере крови это неудивительно. Ты получишь воду, только помни, что время идет. Я не отсрочу развязку ни на одну секунду.
Де Ланда отошел в сторону, англичанин невероятно обострившимся слухом уловил, как разбивается о дно кружки тугая струя воды.
– Приподними голову и не дергайся. Вот так. Теперь можешь напиться.
Баррет перевел взгляд на кружку, которая замерла у самых его губ. Кружка была та самая. Цвет терракоты сменился на угольную черноту, но эта чернота не оставалась постоянной, она то сгущалась, то несколько меркла, уступая прежнему спокойному оттенку. Со стороны все метаморфозы выглядели почти естественно – как мерцающая игра посудного глянца. «Дело-то не так безнадежно, как кажется».
– Твое время истекло, – бесстрастно сообщил Ланда. – Хочешь, чтобы капитан Родригес узнал правду?
– Погоди немного! Я еще не успел собраться с мыслями…
– Больше ни минуты.
Испанец поставил кружку на стол, намереваясь уйти. Его смуглая физиономия не выражала ни особой ненависти, ни явного разочарования – все эти эмоции перекрыла заносчивость. Баррет рванулся изо всех сил, так, что затрещали путы и сдвинулась с места дубовая скамья. Ремни все же выдержали. В следующий миг он почти потерял сознание боли в плече.
– Эрнандо, погоди! Я ранен, у меня в голове все мутится, ты ведь даже не дал мне подумать как следует!
– Ни секунды.
Баррет краем глаза видел спину мучителя и кружку на столе – теперь она была глубокого угольно-черного цвета.
– Погоди, постой… Нет делай этого!
– Ты хочешь, чтобы на «Хироне» в тебе опознали английского пирата, да еще и шпиона в придачу?
– Не хочу. Конечно, нет. Я согласен на твое предложение.
Ланда склонился над раненым противником, так, чтобы Баррет мог хорошо рассмотреть насмешливую улыбку.
– Повтори еще раз, только вежливо и внятно, я плохо тебя понял.
– Я согласен. На твое предложение. Рассказать все. Об этой вещице.
– Не так медленно, я не дурак и не глухой… Ладно, можешь продолжить… Только гони прочь желание надуть меня. У нас будет много времени отделить ото лжи истину.
– Все это очень похоже на ложь. Впрочем, когда мы доберемся до Картахены, я сумею проверить…
– Мне нечего делать в Картахене.
– Я обещал тебе промолчать перед капитаном, но не обещал отпускать тебя на все четыре стороны посреди океана. Галеон идет в Новую Гранаду, очень скоро мы окажемся там, хочешь ты того или нет. Знаешь, что у тебя с плечом?
– Сквозная дыра.
– И не только. Пуля отделила от кости небольшой осколок, я обработал рану и задержал развитие горячки, но не сумел этот осколок вытащить. Не знаю, почему ты не утонул прошлой ночью – наверное, тебя спасал дьявол, друг англичан. Но если с раной все останется так, как оно есть, ты в конце концов потеряешь руку.
– В Картахене отыщется хороший неболтливый лекарь?
– К этому я и клоню. Пока что я уговорил капитана не тревожить раненого расспросами. Запомни, Питер Баррет, для посторонних тебя зовут Педро Санчес. С посторонними ни слова, помни, что тебя выдает английский акцент – можешь притвориться спящим или безумцем, мне без разницы. Лучше всего почаще держи свои разноцветные глаза закрытыми. Если попробуешь показаться на палубе, надвинь на лоб шляпу, вообще-то у тебя скоро поднимется жар, и ты все равно будешь лежать пластом. Кстати, до тех пор не пытайся меня убить, это только ускорит твою собственную кончину.
– Отвяжи меня от скамьи.
– Чуть попозже, когда у тебя пройдут лишние мысли о нашем возможном поединке.
Баррет в душе выругался, сетуя на сообразительность де Ланды. Испанец ушел. Песочные часы блестели стеклами. Песок давно просыпался и лежал в нижнем сосуде аккуратной золотой кучкой. Кружка изрядно посветлела – сейчас она была похожа на простой сосуд из обожженной глины, разве что чуть темнее обыкновенного. Простреленное плечо дергало болью – в нем отдавался каждый вдох, даже легкое движение, каждый удар пульса.
Измучившись, Баррет попытался отвлечься, рассматривая видимый кусок мозаики с гербом, причудливый кормовой фонарь и каменный бюст Филиппа II, но горячка подступила вплотную и время от времени застилала зрение. Один раз показалось, будто статуя испанского короля насмешливо подмигнула.
К полудню Баррет уснул, в раскаленной солнцем каюте ему снился яростный пожар – огонь уже охватил парус, пылающий такелаж рухнул на палубу, но англичанин так и не понял, был ли это люггер «Синий цветок». Взлетели ошметки горелых парусов и пепел, корабль канул в никуда. В звонкой пустоте безвременья пела Саммер – птичка Архипелага. Питер видел ясно голову Памелы, характерную прядь волос у виска и отчасти – нежный профиль. Карлик, хрупкий хитрый урод в облике красивого ребенка, жался возле ее ног.
– Пэм, это ты?.. Что ты тут делаешь?
Певица исчезла. Выл ветер, он гнал на побережье Скаллшорз огромные пенистые валы, хотя где-то в запредельной вышине стояла тишина, Баррет ее не слышал, но знал все-таки, что эта тишина существует. Потом сон опять странным образом смешался. Гордо, без крена, тонул испанский галеон, на мачте вился так и не спущенный флаг. Раздувшиеся тела испанцев медленно сносило течением. За ними по воде тянулся мутный след.
Немного спустя Джо Винд ухмыльнулся своей улыбкой озорной обезьянки, Кормик, щурясь, навел ружье, пуля вышла из ствола, капитан видел, как она погрузилась в его плечо, причиняя нестерпимое мучение. Это страдание сделалось всеобъемлющим, длилось целую вечность. Тела испанцев из воды исчезли. Скалы берега успели рухнуть под напором прилива, раскрошиться и сделаться мелким мусором, постепенно изменилось все – небо, море и сам берег, исчез даже Баррет, который видел сон, но все равно оставалась боль и молчаливое присутствие чужого бога, повелителя звезд, войны и судьбы.
– …Эй, англичанин, приди в себя! Баррет открыл глаза. Ланда энергично тряс своего пленника за здоровую руку.
– Очнись, тебе говорят. Мне очень не нравится мысль о том, что ты умрешь раньше, чем я этого захочу.
– Сколько прошло времени?
– Какая разница? Плохо то, что ты вовсю орал в бреду, к тому же делал это на родном языке.
– Я вижу густую адскую черноту. Непроглядную тьму и огонь в самой ее середине. И себя в этом огне.
– А как же? Чего ты еще хотел?! Прошел день, сейчас снова полночь. На проклятой галерее болтается проклятый фонарь. Приди в себя, Педро Санчес! Полночь не самое подходящее время для ужина, но ты бы съел чего-нибудь. Я оставил для тебя солонину.
У Баррета пылала голова, он попытался жевать твердое мясо, но оно с точки зрения англичанина отдавало горечью желчи.
– Я развязал тебя, как ты и просил, – мрачно добавил Ланда.
– Спасибо, конечно, только я и так сдвинуться с места не могу.
– Попытайся хотя бы успокоиться и удержаться от бреда. Если ты еще хоть один раз заорешь во все горло «God damned», мне придется тебя заколоть. Ты понял? Заколоть ради моей собственной безопасности.
Потомок славного испанского рода отошел куда-то в угол, оставив пленника в одиночестве. Капитан пиратов лежал, рассматривая окрашенную огнем ночь, его попеременно окатывало тот жаром, то холодом, плечо глухо и неотвязно ныло. Лихорадка от раны усиливала беспросветное отчаяние.
«Это конец, – тоскливо подумал он.
– Возможно, у меня начинается антонов огонь».
– Эрнандо!
– Не мешай мне спать, – тут же отозвался испанец.
– Ты становишься слишком беспокойным.
– Мне самому не дает покоя плечо.
– Подожди немного, скоро будет еще больнее, – с нехорошей двусмысленностью пообещал испанец.
– Если ты не дашь мне хотя бы вина или чего-нибудь покрепче, я стану орать по-английски так громко, как только сумею. Плевать на последствия. Я человек конченный, мне все равно умирать, зато тебе придется объясняться с Родригесом насчет своего обмана и предательства.
– Вот английская собака!
Ланда вышел из темноты, теперь отблески фонаря окрашивали его напряженное лицо. В горло Баррета уперлось лезвие навахи.
– Только попробуй, Педро, только попробуй хотя бы пикнуть. Сейчас сверну кляп и засуну его поглубже в твою глотку.
– Дурак. Лучше налей мне выпивки.
Ланда подумал и убрал нож.
– Мне совсем не жаль хереса, только он тебе не поможет. Я придумал кое-что получше.
Он исчез, но тут же вернулся, держа что-то в ладони. Баррет напряг зрение и увидел обычные, сорванные с какого-то растения и уже подсохшие листья.
– Что это?
– Да так, странная штука, она редко попадает на восточный берег. Кока. Ее любят горные индейцы аймара, те, которые из перуанского вице-королевства; по мнению дикарей, это зелье – подарок их какой-то богини. Ты просто возьми это в рот целиком и как следует разжуй. Не торопись. Не вздумай проглотить.
Питер растер зубами безвкусный лист. Некоторое время ничего особенного не происходило. Жар не исчез, но боль в плече поприутихла – вроде бы болело не у Баррета, а так, у кого-то другого.
– Возьми еще один, – посоветовал Ланда.
– А третий можно?
– Нельзя. Второй был последним. Иначе ты привыкнешь, будешь жевать листья бесконечно и сожрешь весь мой запас. К тому же, извини, я позабыл тебе сказать, что употреблять это зелье – очень большой грех. Правда, я не думаю, что греховность имеет для пирата значение.
Баррет больше не слушал испанца, он не знал, было ли вызвано это чувство действием листьев, но боль в руке притупилась. Мрачное будущее сделалось неопасным и отодвинулось куда-то в бесконечность, фонарный огонь совсем потерял зловещий оттенок костра.
Ночь была спокойной и длилась вечно. Плескалось сонное море за бортом, огромный галеон был надежным пристанищем, бюст чужого короля и черная кружка исчезли из поля зрения, даже де Ланда больше не казался таким уж негодяем.
Сам Ланда, однако, не разделял эйфории Баррета. Он нашел на руке англичанина пульс, остался чем-то недоволен, потом поискал на шее сонную артерию.
– Угораздило же этого океанского пса получить пулю от своих же бандитов. Если он сдохнет еще до Картахены, тут и Лусия не поможет. Пресвятая Дева! Прошу тебя, пусть он покуда не умирает. Только не в море, не сейчас, не так нелепо и бесполезно. О, Педро Баррет! Ты улыбаешься и не знаешь, что зелье дает силы только потому, что отнимает их у нового дня. Сегодня стало полегче, зато завтра очнешься в тоске, а может быть, и вовсе не очнешься. Нет, до чего же нам не везет! Удача поманит и тут же уйдет, самые лучшие планы оборачиваются крахом.
Де Ланда вытащил из ларя запасной плащ и укрыл им Баррета.
– Пожалуй, и мне надо поспать. Хотя бы на оставшиеся четыре склянки, ведь неизвестно, что будет завтра…
Он влез в свою подвесную койку и через минуту задремал.
Море (то самое, которое казалось одурманенному Баррету тихим и безопасным) качало «Хирону» так, что скрипели доски. Волны били по корпусу и обдавали снаружи кормовую галерею. Резной фонарь в форме замка погас. Тускло светилась узкая полоска чистого неба у самого горизонта.
Глава 5. Сармиенто
– Не буду вас мучить неизвестностью, – презрительно добавил Ланда. – Я был на одном из судов, потопленных во время штурма Айла Баллена, и хорошо запомнил вашу внешность и даже имя. Ах, какая неосторожность! Назваться раненому офицеру, прежде чем пристрелить его… Несчастный умер от пули, а мне, заступничеством пречистой Девы Марии, довелось выжить. О, это было настоящее чудо… Судно медленно тонуло, я лежал, придавленный чужим трупом, молился о спасении и мести. Тогда я ненавидел вас очень сильно. Должно быть, дыр в бортах оказалось недостаточно – то, что осталось от корабля, в конце концов прибило к острову. Я не утонул, но, отсиживаясь в поселке, видел, во что вы превратили Айла Баллена, и возненавидел вас еще сильнее… Мне продолжать?
– Да.
– Уже гораздо позднее я случайно попал на «Хирону». Корабельный врач слег в лихорадке, а я немного хирург-любитель. Нынешней ночью спасенного моряка перенесли в мою каюту, тут я узнал вас и вспомнил ваше чертово имя.
– Хватит, – сказал Баррет. – Мы не аристократы. Оставим «вы» и вежливую брехню, перейдем к делу. Теперь ты можешь спокойно отомстить, хотя, не взбунтуйся эти скоты, мои ребята, у тебя никогда бы не появилось удобной возможности…
– Пощады попросить не собираешься?
– Не хочу доставлять тебе удовольствие.
Де Ланда помедлил.
– Вообще-то я испытываю сильный соблазн посмотреть, как тебя повесят. Костер тоже неплох, потому что ты не только морской разбойник, но к тому же еретик. Пожалуй, я бы отправил тебя в огонь, если бы не это…
Ланда что-то хлестко бросил прямо на связанного Баррета. Тот приподнялся, чтобы рассмотреть предмет, и тут же уронил голову обратно на скамью – предметом оказалась карта.
– Меня заинтересовала твоя вещица. Ее совсем не испортила океанская вода. Я хочу знать об этом все.
– Мне почти нечего тебе рассказывать.
Ланда подошел к столу, поднял стеклянные часы и встряхнул их, чтобы собрать песчинки в нижнем сосуде. Потом перевернул колбу и твердо поставил обратно на стол, поближе к глазам Баррета. Золотая струйка песка медленно поползла, образуя на дне часов аккуратный холмик.
– У тебя есть время – совсем немного времени. Можешь подумать до тех пор, покуда не закончится этот песок. Как только этот произойдет, я дам знать капитану Родригесу, кого мы приняли на борт.
– А если я соглашусь говорить?
– Тогда я еще подумаю, может быть, кое-что изменится в твою пользу.
Англичанин не ответил ничего и принялся рассматривать дощатый потолок каюты. Потом скосил глаза на край стола. Просыпалась примерно четверть содержимого часов. Баррет облизнул пересохшие губы.
– Я хочу пить.
– Ну, при такой потере крови это неудивительно. Ты получишь воду, только помни, что время идет. Я не отсрочу развязку ни на одну секунду.
Де Ланда отошел в сторону, англичанин невероятно обострившимся слухом уловил, как разбивается о дно кружки тугая струя воды.
– Приподними голову и не дергайся. Вот так. Теперь можешь напиться.
Баррет перевел взгляд на кружку, которая замерла у самых его губ. Кружка была та самая. Цвет терракоты сменился на угольную черноту, но эта чернота не оставалась постоянной, она то сгущалась, то несколько меркла, уступая прежнему спокойному оттенку. Со стороны все метаморфозы выглядели почти естественно – как мерцающая игра посудного глянца. «Дело-то не так безнадежно, как кажется».
– Твое время истекло, – бесстрастно сообщил Ланда. – Хочешь, чтобы капитан Родригес узнал правду?
– Погоди немного! Я еще не успел собраться с мыслями…
– Больше ни минуты.
Испанец поставил кружку на стол, намереваясь уйти. Его смуглая физиономия не выражала ни особой ненависти, ни явного разочарования – все эти эмоции перекрыла заносчивость. Баррет рванулся изо всех сил, так, что затрещали путы и сдвинулась с места дубовая скамья. Ремни все же выдержали. В следующий миг он почти потерял сознание боли в плече.
– Эрнандо, погоди! Я ранен, у меня в голове все мутится, ты ведь даже не дал мне подумать как следует!
– Ни секунды.
Баррет краем глаза видел спину мучителя и кружку на столе – теперь она была глубокого угольно-черного цвета.
– Погоди, постой… Нет делай этого!
– Ты хочешь, чтобы на «Хироне» в тебе опознали английского пирата, да еще и шпиона в придачу?
– Не хочу. Конечно, нет. Я согласен на твое предложение.
Ланда склонился над раненым противником, так, чтобы Баррет мог хорошо рассмотреть насмешливую улыбку.
– Повтори еще раз, только вежливо и внятно, я плохо тебя понял.
– Я согласен. На твое предложение. Рассказать все. Об этой вещице.
– Не так медленно, я не дурак и не глухой… Ладно, можешь продолжить… Только гони прочь желание надуть меня. У нас будет много времени отделить ото лжи истину.
* * *
Когда Баррет закончил рассказ, де Ланда покачал головой.– Все это очень похоже на ложь. Впрочем, когда мы доберемся до Картахены, я сумею проверить…
– Мне нечего делать в Картахене.
– Я обещал тебе промолчать перед капитаном, но не обещал отпускать тебя на все четыре стороны посреди океана. Галеон идет в Новую Гранаду, очень скоро мы окажемся там, хочешь ты того или нет. Знаешь, что у тебя с плечом?
– Сквозная дыра.
– И не только. Пуля отделила от кости небольшой осколок, я обработал рану и задержал развитие горячки, но не сумел этот осколок вытащить. Не знаю, почему ты не утонул прошлой ночью – наверное, тебя спасал дьявол, друг англичан. Но если с раной все останется так, как оно есть, ты в конце концов потеряешь руку.
– В Картахене отыщется хороший неболтливый лекарь?
– К этому я и клоню. Пока что я уговорил капитана не тревожить раненого расспросами. Запомни, Питер Баррет, для посторонних тебя зовут Педро Санчес. С посторонними ни слова, помни, что тебя выдает английский акцент – можешь притвориться спящим или безумцем, мне без разницы. Лучше всего почаще держи свои разноцветные глаза закрытыми. Если попробуешь показаться на палубе, надвинь на лоб шляпу, вообще-то у тебя скоро поднимется жар, и ты все равно будешь лежать пластом. Кстати, до тех пор не пытайся меня убить, это только ускорит твою собственную кончину.
– Отвяжи меня от скамьи.
– Чуть попозже, когда у тебя пройдут лишние мысли о нашем возможном поединке.
Баррет в душе выругался, сетуя на сообразительность де Ланды. Испанец ушел. Песочные часы блестели стеклами. Песок давно просыпался и лежал в нижнем сосуде аккуратной золотой кучкой. Кружка изрядно посветлела – сейчас она была похожа на простой сосуд из обожженной глины, разве что чуть темнее обыкновенного. Простреленное плечо дергало болью – в нем отдавался каждый вдох, даже легкое движение, каждый удар пульса.
Измучившись, Баррет попытался отвлечься, рассматривая видимый кусок мозаики с гербом, причудливый кормовой фонарь и каменный бюст Филиппа II, но горячка подступила вплотную и время от времени застилала зрение. Один раз показалось, будто статуя испанского короля насмешливо подмигнула.
К полудню Баррет уснул, в раскаленной солнцем каюте ему снился яростный пожар – огонь уже охватил парус, пылающий такелаж рухнул на палубу, но англичанин так и не понял, был ли это люггер «Синий цветок». Взлетели ошметки горелых парусов и пепел, корабль канул в никуда. В звонкой пустоте безвременья пела Саммер – птичка Архипелага. Питер видел ясно голову Памелы, характерную прядь волос у виска и отчасти – нежный профиль. Карлик, хрупкий хитрый урод в облике красивого ребенка, жался возле ее ног.
– Пэм, это ты?.. Что ты тут делаешь?
Певица исчезла. Выл ветер, он гнал на побережье Скаллшорз огромные пенистые валы, хотя где-то в запредельной вышине стояла тишина, Баррет ее не слышал, но знал все-таки, что эта тишина существует. Потом сон опять странным образом смешался. Гордо, без крена, тонул испанский галеон, на мачте вился так и не спущенный флаг. Раздувшиеся тела испанцев медленно сносило течением. За ними по воде тянулся мутный след.
Немного спустя Джо Винд ухмыльнулся своей улыбкой озорной обезьянки, Кормик, щурясь, навел ружье, пуля вышла из ствола, капитан видел, как она погрузилась в его плечо, причиняя нестерпимое мучение. Это страдание сделалось всеобъемлющим, длилось целую вечность. Тела испанцев из воды исчезли. Скалы берега успели рухнуть под напором прилива, раскрошиться и сделаться мелким мусором, постепенно изменилось все – небо, море и сам берег, исчез даже Баррет, который видел сон, но все равно оставалась боль и молчаливое присутствие чужого бога, повелителя звезд, войны и судьбы.
– …Эй, англичанин, приди в себя! Баррет открыл глаза. Ланда энергично тряс своего пленника за здоровую руку.
– Очнись, тебе говорят. Мне очень не нравится мысль о том, что ты умрешь раньше, чем я этого захочу.
– Сколько прошло времени?
– Какая разница? Плохо то, что ты вовсю орал в бреду, к тому же делал это на родном языке.
– Я вижу густую адскую черноту. Непроглядную тьму и огонь в самой ее середине. И себя в этом огне.
– А как же? Чего ты еще хотел?! Прошел день, сейчас снова полночь. На проклятой галерее болтается проклятый фонарь. Приди в себя, Педро Санчес! Полночь не самое подходящее время для ужина, но ты бы съел чего-нибудь. Я оставил для тебя солонину.
У Баррета пылала голова, он попытался жевать твердое мясо, но оно с точки зрения англичанина отдавало горечью желчи.
– Я развязал тебя, как ты и просил, – мрачно добавил Ланда.
– Спасибо, конечно, только я и так сдвинуться с места не могу.
– Попытайся хотя бы успокоиться и удержаться от бреда. Если ты еще хоть один раз заорешь во все горло «God damned», мне придется тебя заколоть. Ты понял? Заколоть ради моей собственной безопасности.
Потомок славного испанского рода отошел куда-то в угол, оставив пленника в одиночестве. Капитан пиратов лежал, рассматривая окрашенную огнем ночь, его попеременно окатывало тот жаром, то холодом, плечо глухо и неотвязно ныло. Лихорадка от раны усиливала беспросветное отчаяние.
«Это конец, – тоскливо подумал он.
– Возможно, у меня начинается антонов огонь».
– Эрнандо!
– Не мешай мне спать, – тут же отозвался испанец.
– Ты становишься слишком беспокойным.
– Мне самому не дает покоя плечо.
– Подожди немного, скоро будет еще больнее, – с нехорошей двусмысленностью пообещал испанец.
– Если ты не дашь мне хотя бы вина или чего-нибудь покрепче, я стану орать по-английски так громко, как только сумею. Плевать на последствия. Я человек конченный, мне все равно умирать, зато тебе придется объясняться с Родригесом насчет своего обмана и предательства.
– Вот английская собака!
Ланда вышел из темноты, теперь отблески фонаря окрашивали его напряженное лицо. В горло Баррета уперлось лезвие навахи.
– Только попробуй, Педро, только попробуй хотя бы пикнуть. Сейчас сверну кляп и засуну его поглубже в твою глотку.
– Дурак. Лучше налей мне выпивки.
Ланда подумал и убрал нож.
– Мне совсем не жаль хереса, только он тебе не поможет. Я придумал кое-что получше.
Он исчез, но тут же вернулся, держа что-то в ладони. Баррет напряг зрение и увидел обычные, сорванные с какого-то растения и уже подсохшие листья.
– Что это?
– Да так, странная штука, она редко попадает на восточный берег. Кока. Ее любят горные индейцы аймара, те, которые из перуанского вице-королевства; по мнению дикарей, это зелье – подарок их какой-то богини. Ты просто возьми это в рот целиком и как следует разжуй. Не торопись. Не вздумай проглотить.
Питер растер зубами безвкусный лист. Некоторое время ничего особенного не происходило. Жар не исчез, но боль в плече поприутихла – вроде бы болело не у Баррета, а так, у кого-то другого.
– Возьми еще один, – посоветовал Ланда.
– А третий можно?
– Нельзя. Второй был последним. Иначе ты привыкнешь, будешь жевать листья бесконечно и сожрешь весь мой запас. К тому же, извини, я позабыл тебе сказать, что употреблять это зелье – очень большой грех. Правда, я не думаю, что греховность имеет для пирата значение.
Баррет больше не слушал испанца, он не знал, было ли вызвано это чувство действием листьев, но боль в руке притупилась. Мрачное будущее сделалось неопасным и отодвинулось куда-то в бесконечность, фонарный огонь совсем потерял зловещий оттенок костра.
Ночь была спокойной и длилась вечно. Плескалось сонное море за бортом, огромный галеон был надежным пристанищем, бюст чужого короля и черная кружка исчезли из поля зрения, даже де Ланда больше не казался таким уж негодяем.
Сам Ланда, однако, не разделял эйфории Баррета. Он нашел на руке англичанина пульс, остался чем-то недоволен, потом поискал на шее сонную артерию.
– Угораздило же этого океанского пса получить пулю от своих же бандитов. Если он сдохнет еще до Картахены, тут и Лусия не поможет. Пресвятая Дева! Прошу тебя, пусть он покуда не умирает. Только не в море, не сейчас, не так нелепо и бесполезно. О, Педро Баррет! Ты улыбаешься и не знаешь, что зелье дает силы только потому, что отнимает их у нового дня. Сегодня стало полегче, зато завтра очнешься в тоске, а может быть, и вовсе не очнешься. Нет, до чего же нам не везет! Удача поманит и тут же уйдет, самые лучшие планы оборачиваются крахом.
Де Ланда вытащил из ларя запасной плащ и укрыл им Баррета.
– Пожалуй, и мне надо поспать. Хотя бы на оставшиеся четыре склянки, ведь неизвестно, что будет завтра…
Он влез в свою подвесную койку и через минуту задремал.
Море (то самое, которое казалось одурманенному Баррету тихим и безопасным) качало «Хирону» так, что скрипели доски. Волны били по корпусу и обдавали снаружи кормовую галерею. Резной фонарь в форме замка погас. Тускло светилась узкая полоска чистого неба у самого горизонта.
Глава 5. Сармиенто
В пустоте и безвременье гулко грянул удар. Его металлические вибрации наполнили пространство, отразились от холодной тяжести камня. Чистый звук длился и длился, покуда не начал медленно умирать. Тогда колокол ударил во второй раз так, что, казалось, дрогнули сами стены громады.
– Дон-н-н!
Низкий звон заглушил все остальные обыденные звуки – нежное хлопанье голубиных крыльев, легкий шорох прибоя и пение ветра, заблудившегося среди сотен крыш. Величественные биения следовали друг за другом, пестрая стая потревоженных птиц описала широкий полукруг и снова устроилась на кирпичных карнизах и в фигурных нишах фризов. С неба прямо в грязь улицы спустилась пригоршня потерянного пуха.
Молодая женщина в андалузском платье, вздернув подбородок, задержала внимание на нависающей громаде храма. Колокол, который был сердцем собора, ударил снова – сильно, повелительно и одновременно мягко и призывно. Быстро смахнув ладонью перо с подоконника, хозяйка дома захлопнула окно.
В полутемной комнате тепло пахло высушенной травой. Человек, который только что спал на узкой койке, поднял веки и прищурился на светлый прямоугольник проема и темный женский силуэт.
– Как называется это место? – спросил он по-английски. Испанка промолчала, а Баррет попытался подобрать уцелевшие в памяти чужие слова.
– Cartagena?
– Не мучайся, англичанин, – послышался довольно бодрый голос де Ланды.
– Она сносно знает ваш язык, просто не любит на нем изъясняться. Оно, впрочем, и неудивительно. Лусия Сармиенто родом с Айла Баллена, как раз оттуда, где порезвились английские негодяи.
– Честно признаюсь, порезвились.
– Как ты сейчас?
– Горячка почти исчезла.
– Лусия сама занималась твоим плечом, она же вытащила застрявший осколок. Можешь благодарить сеньориту за спасение жизни и руки, только, клянусь своею шпагой, благодарность свиньи была бы ей дороже. Баррет попробовал подвигать предплечьем. Где-то глубоко, возле самой кости, болело, повязка, перекинутая через шею, плотно удерживала правую руку возле груди.
– Держать что-нибудь, кроме ложки, ты сможешь только через месяц. По правде говоря, спокойствия ради, я предпочел бы видеть тебя и вовсе одноруким, но моя Лусия слишком старательный врач. Она тебя ненавидит, но не способна причинить больному вред. Баррет повернул голову в сторону окна, Сармиенто старательно уклонялась от разговора – все тот же темный безликий силуэт на светлом фоне проема.
– Muchas gracias, sen rita. Она не ответила.
– Как я очутился здесь?
Де Ланда самодовольно улыбнулся.
– Пришлось пойти на остроумный обман. Я заявил Родригесу с самым искренним видом, что ты мой горячо любимый родственник, давным-давно потерянный на Айла Балена. Чувствительные дамы, плывшие на «Хироне», готовы были прослезиться от такой баллады. По счастью, никто из них не заглядывал близко в твои лживые разноцветные глаза.
– Ладно, и что теперь?
– Конечно, я терпеть не могу подонков из английских колоний, но дело прежде всего, иногда оно важнее даже приятной мести. Одним словом, я хочу предложить тебе сделку. Во-первых, ты не попытаешься сбежать или выкинуть какую-нибудь шутку наподобие поножовщины. Во-вторых, ты поможешь мне в предприятии, которое я собираюсь устроить. Не беспокойся, оно не будет вредить Англии, и ты останешься чист перед губернатором Шарпом, да и перед Морганом тоже.
– Если я соглашусь?
– В случае успеха ты получаешь жизнь, свободу и четвертую часть добычи. В случае, если дело сорвется не по твоей вине, – все то же самое, за исключением денег. Если ты откажешься, я тебя убью.
– Что за дело?
– Все то же самое – сокровища Теночтитлана.
– Ты что, способен мне поверить, если я отвечу «да»?
– Может быть, очень может быть… Де Ланда отошел в сторону, так что Баррет потерял его из виду, и тут же вернулся, держа под мышкой толстую книгу. Ее потрепанный переплет украшали сомнительные пятна цвета засохшей крови.
– Вот. Смотри, Педро, у меня завалялась протестантская библия. Ты дашь мне клятву на ней, точно так же, как клянутся те, которые вступают в ваше треклятое береговое братство. Давай сюда твою лапу – ту самую, правую, которую тебе спасла Лусия. Ланда немного сдвинул повязку и подсунул переплет под неподвижную ладонь пирата.
– Повторяй отчетливо и не вздумай лукавить, ты же знаешь, я отлично владею вашим языком. Баррет на память произнес требуемую формулу и увидел, как в полутьме странно блеснул насмешливый взгляд де Ланды. «Ну ты и дурак, Эрнандо, – подумал про себя капитан флибустьеров.
– От клятвы, данной под принуждением, меня легко освободит любой священник на Скаллшорз или даже на Хайроке».
– А теперь смотри сюда, Педро. Смотри внимательно, чтобы у тебя не возникло лишнего соблазна соврать… Вот это было у тебя на шее. Испанец вытащил медальон на цепочке, открыл его и поднес к самому носу Баррета. С тщательно прорисованной миниатюры словно живая смотрела Пэм. Питер видел ее всякой – мечтательной и насмешливой, холодной и даже неосознанно жестокой. На этот раз под кистью безвестного рисовальщика возникла загадочная Саммер. Ее плотно сомкнутые губы не улыбались, тонкие светлые волосы, разделенные пробором, симметрично спускались на плечи. Де Ланда выждал немного, защелкнул крышку и убрал медальон в карман.
– Если попытаешься меня обмануть, эта чудесная девушка умрет. О, конечно, никто не поедет на Скаллшорз, чтобы в кабаках разыскивать любовницу пирата. Здесь, в Картахене, странная земля, у которой свои демоны и свои колдуны. Есть способы извести человека на расстоянии, например, по портрету. Знаю, что ты не из пугливых, и не пугаю тебя, просто предупреждаю – помни и то, что я обещал, и свою клятву. Баррет откинулся на спину и вновь ощутил, как ноет плечо и то, как мелко подергиваются пальцы – то ли от слабости и потери крови, то ли просто от злости, он и сам до конца не понял. Ланда ушел и не простился, наверное, не хотел портить впечатление от последних угроз.
– Сеньорита Лусия, закройте, пожалуйста, окно, – пробормотал он на ломаном кастильском наречии. Темная фигура пошевелилась и отделилась от проема. Окно оказалось плотно закрытым.
– Эрнандо давал тебе свои листья?
– Голос Сармиенто звучал довольно приятно, но английские слова давались ей с некоторым трудом.
– Ах, вот вы о чем… Да, то есть нет. Я хочу сказать, что он не хотел мне их давать, но я сам выпросил это зелье… По чести признаться, сеньорита, сначала мне стало гораздо лучше и, можно даже сказать, совсем хорошо, как будто я заново родился. Вот только вот потом сделалось как никогда тошно. Я тогда думал, что помру.
– Это средство не для тебя, англичанин. Оно не вредит только людям с южной кровью.
– Господи, мэм! То есть, я хотел сказать, сеньорита Сармиенто… Да я и думать о нем больше не хочу. Женщина подошла еще на один шаг, ее платье попало в пятно солнечного света. Силуэт медленно показался из мягкой тьмы.
«Ну и взгляд у этой лекарши-испанки, – растерянно подумал Баррет. – От такого мурашки бегут. Это вам не кривой пропойца доктор Кид».
Голову Сармиенто покрывал желтый платок, гладкие черные волосы падали из-под него на плечи. Мочки ушей оттягивали массивные серьги, каждая в виде двух неравных соединенных колец. Ее лицо завораживало – правильное, чуть удлиненное, с ясными глазами под прямыми стрелками немного сдвинутых бровей. Небольшой, четко очерченный рот не улыбался – точно так же, как и на портрете Саммер.
– Тебе не нужно слушать колокольный звон, Питер Баррет. Считай, что его нет.
– Ладно, пускай его больше нет, хотя, признаться, от этого звона у меня все трещит под черепом. Так вы с Айла Баллена, сеньорита?
– Я там родилась. Там собаки-англичане убили мою мать и брата.
Баррет не сразу нашелся, что ответить.
– По правде сказать, в тот раз я не высаживался на берег. Не скажу, чтобы я когда-нибудь воздерживался от хорошей драки, – чего нет, того уж точно нет. Но нам попортили такелаж, и «Синий цветок» еще до драки на берегу вернулся на Хайрок. Честное слово, не смотрите на меня так, как будто я каждый день съедаю по испанскому младенцу на обед.
Женщина приблизилась вплотную. Вид у нее был одновременно испуганный и гордый – такое особенное выражение Баррету приходилось наблюдать только у испанок. Сармиенто была к тому же красива теплой, совершенной красотой южанки.
– Тебя, беспомощного, принес сюда Ланда, – сказала она очень спокойно. – Если бы я была свободна выбирать, я бы сразу заколола тебя, чтобы отомстить за пепел Айла Баллена. Ланда не позволил мне убивать и заставил лечить. Это все потому, что он, как и ты, очень любит золото и готов ради него соваться в грязь. Я сделала все, чего он только захотел, спасла твою жизнь и сохранила правую руку. Ты поправишься и снова сможешь нас убивать. Когда-нибудь ты захочешь убить и меня – я вижу это в твоих глазах, по линиям судьбы на ладони.
– Сеньорита Лусия…
– Молчи.
– Ну, ладно, как вам угодно, мэм. Я, конечно, могу заткнуться. Я уже заткнулся. К тому же трудно переспорить вас, работая языком, раз я привык сражаться с мужчинами оружием. В общем, знайте: для человека моих занятий остаться без правой руки – это почти то же самое, что потерять голову, разве что чуток получше. Можете ненавидеть меня сколько угодно, но я-то знаю, кто меня выручил, и я этого не забуду.
Сармиенто ничего не ответила, она, кажется, вышла из комнаты. По крайней мере ее завораживающее лицо исчезло из поля зрения скованного слабостью Баррета.
«Вот ведьма, – подумал он. – Должно быть, в ней играет то ли цыганская, то ли мавританская кровь, то ли примесь индейской. Я бы не удивился, получив дозу отравы в чашке с водой».
– Сеньорита Лусия!
Она появилась снова – как раз и вправду с чашкой в руке. К великой радости Баррета, посудиной оказалась волшебная кружка. Цвет ее оставался мирным, коричневым, разве что с легким отливом более темного цвета – признак далекой, пока еще неверной опасности.
– Пей.
– Спасибо за угощение, сеньорита.
Он выпил смесь до дна – жидкость отдавала растительной горечью и по вкусу, с точки зрения Баррета, немного походила на яд.
Постепенно его обволокла сильная сонливость. Колокол за закрытым окном продолжал медленно и размеренно ударять, или, быть может, это было биение пульса в висках капитана. Он попытался расспросить у Сармиенто, но не сумел подобрать слова, мысли тоже разбегались в разные стороны – юркие, странные и неуловимые. Потолок комнаты поплыл, словно палуба корабля, а потом нехотя встал на свое прежнее место. Баррет опустил веки, надеясь справиться с наваждением, но вместо этого уснул, как будто провалился в никуда.
На этот раз он не увидел снов.
Несколько недель спустя, как раз в тот вечер, когда жара немного спала, разогнанная ветром, свободно гулявшим по прямоугольным кварталам Картахены, Питер Баррет с галереи жилища де Ланды от нечего делать следил за полетом голубиной стаи.
Постройка не могла скрыть внушительного здания соседнего храма. Сизые и белые птицы вились вокруг фризов в стиле барокко, тыльная часть собора, обращенная к дому, выглядела мрачной громадой резного камня, местами помеченного пометом птиц. Невидимый отсюда вычурный фасад выходил на Пласа Майор, в просвет между крышами и камнем церковной кладки можно было разглядеть только кусок стены городского совета и ограду вокруг здания казначейства.
– Дон-н-н!
Низкий звон заглушил все остальные обыденные звуки – нежное хлопанье голубиных крыльев, легкий шорох прибоя и пение ветра, заблудившегося среди сотен крыш. Величественные биения следовали друг за другом, пестрая стая потревоженных птиц описала широкий полукруг и снова устроилась на кирпичных карнизах и в фигурных нишах фризов. С неба прямо в грязь улицы спустилась пригоршня потерянного пуха.
Молодая женщина в андалузском платье, вздернув подбородок, задержала внимание на нависающей громаде храма. Колокол, который был сердцем собора, ударил снова – сильно, повелительно и одновременно мягко и призывно. Быстро смахнув ладонью перо с подоконника, хозяйка дома захлопнула окно.
В полутемной комнате тепло пахло высушенной травой. Человек, который только что спал на узкой койке, поднял веки и прищурился на светлый прямоугольник проема и темный женский силуэт.
– Как называется это место? – спросил он по-английски. Испанка промолчала, а Баррет попытался подобрать уцелевшие в памяти чужие слова.
– Cartagena?
– Не мучайся, англичанин, – послышался довольно бодрый голос де Ланды.
– Она сносно знает ваш язык, просто не любит на нем изъясняться. Оно, впрочем, и неудивительно. Лусия Сармиенто родом с Айла Баллена, как раз оттуда, где порезвились английские негодяи.
– Честно признаюсь, порезвились.
– Как ты сейчас?
– Горячка почти исчезла.
– Лусия сама занималась твоим плечом, она же вытащила застрявший осколок. Можешь благодарить сеньориту за спасение жизни и руки, только, клянусь своею шпагой, благодарность свиньи была бы ей дороже. Баррет попробовал подвигать предплечьем. Где-то глубоко, возле самой кости, болело, повязка, перекинутая через шею, плотно удерживала правую руку возле груди.
– Держать что-нибудь, кроме ложки, ты сможешь только через месяц. По правде говоря, спокойствия ради, я предпочел бы видеть тебя и вовсе одноруким, но моя Лусия слишком старательный врач. Она тебя ненавидит, но не способна причинить больному вред. Баррет повернул голову в сторону окна, Сармиенто старательно уклонялась от разговора – все тот же темный безликий силуэт на светлом фоне проема.
– Muchas gracias, sen rita. Она не ответила.
– Как я очутился здесь?
Де Ланда самодовольно улыбнулся.
– Пришлось пойти на остроумный обман. Я заявил Родригесу с самым искренним видом, что ты мой горячо любимый родственник, давным-давно потерянный на Айла Балена. Чувствительные дамы, плывшие на «Хироне», готовы были прослезиться от такой баллады. По счастью, никто из них не заглядывал близко в твои лживые разноцветные глаза.
– Ладно, и что теперь?
– Конечно, я терпеть не могу подонков из английских колоний, но дело прежде всего, иногда оно важнее даже приятной мести. Одним словом, я хочу предложить тебе сделку. Во-первых, ты не попытаешься сбежать или выкинуть какую-нибудь шутку наподобие поножовщины. Во-вторых, ты поможешь мне в предприятии, которое я собираюсь устроить. Не беспокойся, оно не будет вредить Англии, и ты останешься чист перед губернатором Шарпом, да и перед Морганом тоже.
– Если я соглашусь?
– В случае успеха ты получаешь жизнь, свободу и четвертую часть добычи. В случае, если дело сорвется не по твоей вине, – все то же самое, за исключением денег. Если ты откажешься, я тебя убью.
– Что за дело?
– Все то же самое – сокровища Теночтитлана.
– Ты что, способен мне поверить, если я отвечу «да»?
– Может быть, очень может быть… Де Ланда отошел в сторону, так что Баррет потерял его из виду, и тут же вернулся, держа под мышкой толстую книгу. Ее потрепанный переплет украшали сомнительные пятна цвета засохшей крови.
– Вот. Смотри, Педро, у меня завалялась протестантская библия. Ты дашь мне клятву на ней, точно так же, как клянутся те, которые вступают в ваше треклятое береговое братство. Давай сюда твою лапу – ту самую, правую, которую тебе спасла Лусия. Ланда немного сдвинул повязку и подсунул переплет под неподвижную ладонь пирата.
– Повторяй отчетливо и не вздумай лукавить, ты же знаешь, я отлично владею вашим языком. Баррет на память произнес требуемую формулу и увидел, как в полутьме странно блеснул насмешливый взгляд де Ланды. «Ну ты и дурак, Эрнандо, – подумал про себя капитан флибустьеров.
– От клятвы, данной под принуждением, меня легко освободит любой священник на Скаллшорз или даже на Хайроке».
– А теперь смотри сюда, Педро. Смотри внимательно, чтобы у тебя не возникло лишнего соблазна соврать… Вот это было у тебя на шее. Испанец вытащил медальон на цепочке, открыл его и поднес к самому носу Баррета. С тщательно прорисованной миниатюры словно живая смотрела Пэм. Питер видел ее всякой – мечтательной и насмешливой, холодной и даже неосознанно жестокой. На этот раз под кистью безвестного рисовальщика возникла загадочная Саммер. Ее плотно сомкнутые губы не улыбались, тонкие светлые волосы, разделенные пробором, симметрично спускались на плечи. Де Ланда выждал немного, защелкнул крышку и убрал медальон в карман.
– Если попытаешься меня обмануть, эта чудесная девушка умрет. О, конечно, никто не поедет на Скаллшорз, чтобы в кабаках разыскивать любовницу пирата. Здесь, в Картахене, странная земля, у которой свои демоны и свои колдуны. Есть способы извести человека на расстоянии, например, по портрету. Знаю, что ты не из пугливых, и не пугаю тебя, просто предупреждаю – помни и то, что я обещал, и свою клятву. Баррет откинулся на спину и вновь ощутил, как ноет плечо и то, как мелко подергиваются пальцы – то ли от слабости и потери крови, то ли просто от злости, он и сам до конца не понял. Ланда ушел и не простился, наверное, не хотел портить впечатление от последних угроз.
* * *
Снова мощно и протяжно ударил колокол соседнего монастыря – эхо металлического раската длилось бесконечно долго. Чтобы не слушать низкий звон, Баррет уткнулся в подушку.– Сеньорита Лусия, закройте, пожалуйста, окно, – пробормотал он на ломаном кастильском наречии. Темная фигура пошевелилась и отделилась от проема. Окно оказалось плотно закрытым.
– Эрнандо давал тебе свои листья?
– Голос Сармиенто звучал довольно приятно, но английские слова давались ей с некоторым трудом.
– Ах, вот вы о чем… Да, то есть нет. Я хочу сказать, что он не хотел мне их давать, но я сам выпросил это зелье… По чести признаться, сеньорита, сначала мне стало гораздо лучше и, можно даже сказать, совсем хорошо, как будто я заново родился. Вот только вот потом сделалось как никогда тошно. Я тогда думал, что помру.
– Это средство не для тебя, англичанин. Оно не вредит только людям с южной кровью.
– Господи, мэм! То есть, я хотел сказать, сеньорита Сармиенто… Да я и думать о нем больше не хочу. Женщина подошла еще на один шаг, ее платье попало в пятно солнечного света. Силуэт медленно показался из мягкой тьмы.
«Ну и взгляд у этой лекарши-испанки, – растерянно подумал Баррет. – От такого мурашки бегут. Это вам не кривой пропойца доктор Кид».
Голову Сармиенто покрывал желтый платок, гладкие черные волосы падали из-под него на плечи. Мочки ушей оттягивали массивные серьги, каждая в виде двух неравных соединенных колец. Ее лицо завораживало – правильное, чуть удлиненное, с ясными глазами под прямыми стрелками немного сдвинутых бровей. Небольшой, четко очерченный рот не улыбался – точно так же, как и на портрете Саммер.
– Тебе не нужно слушать колокольный звон, Питер Баррет. Считай, что его нет.
– Ладно, пускай его больше нет, хотя, признаться, от этого звона у меня все трещит под черепом. Так вы с Айла Баллена, сеньорита?
– Я там родилась. Там собаки-англичане убили мою мать и брата.
Баррет не сразу нашелся, что ответить.
– По правде сказать, в тот раз я не высаживался на берег. Не скажу, чтобы я когда-нибудь воздерживался от хорошей драки, – чего нет, того уж точно нет. Но нам попортили такелаж, и «Синий цветок» еще до драки на берегу вернулся на Хайрок. Честное слово, не смотрите на меня так, как будто я каждый день съедаю по испанскому младенцу на обед.
Женщина приблизилась вплотную. Вид у нее был одновременно испуганный и гордый – такое особенное выражение Баррету приходилось наблюдать только у испанок. Сармиенто была к тому же красива теплой, совершенной красотой южанки.
– Тебя, беспомощного, принес сюда Ланда, – сказала она очень спокойно. – Если бы я была свободна выбирать, я бы сразу заколола тебя, чтобы отомстить за пепел Айла Баллена. Ланда не позволил мне убивать и заставил лечить. Это все потому, что он, как и ты, очень любит золото и готов ради него соваться в грязь. Я сделала все, чего он только захотел, спасла твою жизнь и сохранила правую руку. Ты поправишься и снова сможешь нас убивать. Когда-нибудь ты захочешь убить и меня – я вижу это в твоих глазах, по линиям судьбы на ладони.
– Сеньорита Лусия…
– Молчи.
– Ну, ладно, как вам угодно, мэм. Я, конечно, могу заткнуться. Я уже заткнулся. К тому же трудно переспорить вас, работая языком, раз я привык сражаться с мужчинами оружием. В общем, знайте: для человека моих занятий остаться без правой руки – это почти то же самое, что потерять голову, разве что чуток получше. Можете ненавидеть меня сколько угодно, но я-то знаю, кто меня выручил, и я этого не забуду.
Сармиенто ничего не ответила, она, кажется, вышла из комнаты. По крайней мере ее завораживающее лицо исчезло из поля зрения скованного слабостью Баррета.
«Вот ведьма, – подумал он. – Должно быть, в ней играет то ли цыганская, то ли мавританская кровь, то ли примесь индейской. Я бы не удивился, получив дозу отравы в чашке с водой».
– Сеньорита Лусия!
Она появилась снова – как раз и вправду с чашкой в руке. К великой радости Баррета, посудиной оказалась волшебная кружка. Цвет ее оставался мирным, коричневым, разве что с легким отливом более темного цвета – признак далекой, пока еще неверной опасности.
– Пей.
– Спасибо за угощение, сеньорита.
Он выпил смесь до дна – жидкость отдавала растительной горечью и по вкусу, с точки зрения Баррета, немного походила на яд.
Постепенно его обволокла сильная сонливость. Колокол за закрытым окном продолжал медленно и размеренно ударять, или, быть может, это было биение пульса в висках капитана. Он попытался расспросить у Сармиенто, но не сумел подобрать слова, мысли тоже разбегались в разные стороны – юркие, странные и неуловимые. Потолок комнаты поплыл, словно палуба корабля, а потом нехотя встал на свое прежнее место. Баррет опустил веки, надеясь справиться с наваждением, но вместо этого уснул, как будто провалился в никуда.
На этот раз он не увидел снов.
Несколько недель спустя, как раз в тот вечер, когда жара немного спала, разогнанная ветром, свободно гулявшим по прямоугольным кварталам Картахены, Питер Баррет с галереи жилища де Ланды от нечего делать следил за полетом голубиной стаи.
Постройка не могла скрыть внушительного здания соседнего храма. Сизые и белые птицы вились вокруг фризов в стиле барокко, тыльная часть собора, обращенная к дому, выглядела мрачной громадой резного камня, местами помеченного пометом птиц. Невидимый отсюда вычурный фасад выходил на Пласа Майор, в просвет между крышами и камнем церковной кладки можно было разглядеть только кусок стены городского совета и ограду вокруг здания казначейства.