Ж.: Дорогой Вадим Робертович! Отдаю должное вашей убежденности, но ведь нельзя же так! Ведь не ребенок вы, а взрослый вроде бы человек, газеты читаете… Читаете?
З.: Не вполне регулярно… но вообще, конечно. И за съездами наблюдал, и за сессиями частично… Но у меня мама все читает и смотрит, она меня информирует о важнейшем.
Ж.: Значит, вы должны хоть в общих чертах представлять, что делается в стране!
З.: Естественно. Я вот ваши статьи с удовольствием читаю…
Ж.: Дефицит, инфляция, межнациональные конфликты, забастовки… Товарищ дорогой, мало ведь что-то изобрести, надо еще и подумать: ко времени ли? Чего сейчас от этого будет больше: пользы для страны или вреда?
З.: Да какой же от этого может быть вред?
Ж.: Самый натуральный. Даже при беглом взгляде видно. Вот вы воскресили, допустим, свою маму…
З.: Восстановил. Да вы поймите правильно: тут дело не в том, что она – моя мама… Нет, и в этом тоже, конечно, но главное – есть ведь такая медицина, трагическая, когда врач новое средство испытывает на себе на первом. А я себя реставрировать, понятно, не мог, я жив пока, а два одинаковых Землянина – кому они нужны? Еще перессорились бы… Хотя, конечно, если бы мы сейчас работали вдвоем… Но это мне тогда просто не пришло в голову. А если не на себе, то испытываешь новое так, чтобы если и причинить кому-то боль, то лишь себе: а вдруг окажется что-то не так? Вот почему я, а не потому…
Ж.: Да не об этом речь! Но вот воскресили вы свою маму, да? Пенсия сейчас ей требуется? Несомненно. А вы следили за продвижением законопроекта о пенсиях? Видимо, нет – иначе подумали бы. Пить, кушать вашей маме надо? И всем другим таким же? Безусловно. А у государства нет денег, и в стране не хватает продуктов, и здравоохранение разваливается – да мало ли…
З.: В конце концов, моя мама может на худой конец обойтись и без пенсии, я ведь работаю, и это для нее скорее моральный фактор. И при каждом заказе мы уточняем: берут ли на себя те, кто просит о восстановлении, обязательство содержать… Еда – ну, сколько она там съест, старый человек… Да и сам я мяса, например, практически не употребляю, так что пресловутая колбасная проблема… С другой стороны, государству вся моя работа не стоит ни копейки, я ведь не прошу никаких средств, даже материалов, хотя с ними приходится страшно крутиться, покупаем втридорога все, кроме воды, даже хлористый натрий сейчас исчез из магазинов… Единственное, что нужно этим людям, – это их гражданские права!
Ж.: Да не в матушке вашей дело, я искренне желаю ей всяческих благ! Но поймите же: возникает прецедент! И очень опасный. Потому что стоит вам поставить дело на промышленные рельсы – к чему мы придем? Ведь основная масса вашей, так сказать, клиентуры – люди, потребляющие, но не производящие…
З.: Не скажите, не только. Детская смертность у нас велика.
Ж.: Да, и детская смертность тоже. А вывод? Мы еще с вами жилищного вопроса не касались, а если говорить о детях, возникают другие специфические проблемы: дошкольных учреждений, школ, педиатрии, послеродовых отпусков… Представляете, какая новая и неожиданная нагрузка ложится на экономику страны – на экономику, которой, если говорить серьезно, сегодня вообще не существует? Вот если бы вместо воскрешения людей вы придумали методику безболезненного и быстрого воскрешения экономики… Да, я понимаю: это не ваш профиль. Но поймите же и вы, насколько вы с вашими, безусловно, значительными открытиями сейчас не ко времени! Обождите, вот наладится хозяйство, справимся с инфляцией, сделаем рубль конвертируемым… Конечно, если бы вы могли наладить конвейерное производство рабочей силы, хотя бы крестьян… Впрочем, сейчас, когда у нас ожидается безработица миллионов этак в двенадцать, и этот вопрос, пожалуй, теряет актуальность…
З.: Тут есть частность, которой вы, по-моему, не заметили. Мне ведь не обязательно реставрировать человека в том возрасте, в каком он почил. Если я смогу снять его запись в сорокалетнем или даже более молодом возрасте, то он таким и возродится, и о пенсии вообще речи не будет: он сразу с великой охотой включится, так сказать, в перестройку… Вы сомневаетесь?
Ж.: Да как сказать… Вот вы представьте, что этому человеку сорок лет было, предположим, году в сорок пятом – пятидесятом. И он, естественно, будет мыслить в ключе тех лет. А тут вы ему – про сталинщину и все прочее. Да он вас без тени сомнения по стенке размажет и будет считать, что совершил благое дело. Это если он один. А если они начнут сотнями появляться?
З.: Ну таких и не умиравших много. Я сам, например, многих вещей понять не могу, хотя и стараюсь. Но тут, однако, получается, что вы отказываете человеку в восстановлении потому, что его политические взгляды могут оказаться иными – а это, по-моему, никак с демократией не соотносится. Я считаю, что право на восстановление является естественным правом каждого человека, разве не так?
Ж.: Бесспорно, тут возникает целый пакет проблем. Наследование, жилищный вопрос, восстановление на работе… Тем хуже. Как будто мало у нас реальных проблем – вы хотите нам еще подбросить… Боюсь, Вадим Робертович, что хотя все преклонятся перед вашей, может быть даже, гениальностью и перед душой вашей, но вряд ли законодательная и исполнительная власть вас поддержит.
З.: Ну хорошо, это все касается будущего. Но некоторое, небольшое количество людей уже восстановлено – им-то документы оформить можно? Ей-богу, не изменят эти люди общей картины, ничего не пошатнут и не нарушат. А для них это очень важно: люди-то живые!
Ж.: Не уверен, что газета захочет поддержать вас в этом. На каком законном основании? Сделать так – значит признать наше производство хотя бы де-факто. А уж потом вам просто не дадут его закрыть – такие массовые волнения начнутся, что твои Карабах и Молдавия!
З.: Но вот вы говорили тут о гражданской морали. Не говорит ли она вам, что всегда есть в государстве люди, которым надо бы еще жить и жить для блага сограждан и всего мира, но судьба такова, что они уходят. И вот представьте, что мы можем такого человека вернуть в наши ряды: как прекрасно было бы, не правда ли?
Ж.: Безусловно. Я полагаю, что ваши и мои представления о том, кого надо и кого не надо возвращать, в основном совпадают. Но представьте, что дело ушло из ваших рук, его перехватили какие-то другие люди, с иными взглядами…
З.: Зачем мне представлять это? Дело в моих руках.
Ж.: Но вот кооператив вам пришлось ведь создать!
З.: Это был единственный способ начать восстановление. Прекрасно, что возникла такая возможность. Собственно, создал его не я, вернее – не я один, но возник он, безусловно, для реализации моих идей.
Ж.: Значит, уже не вы один решаете, но кооператив?
З.: Могу предложить такую аналогию. Предположим, вы написали книгу. И для издания и распространения ее создали кооператив. Во главе его стоят деловые люди. Они будут решать вопросы: где печатать, где взять бумагу, какую именно, как, где и почем продавать, и так далее. Но какой будет книга – решать не им, а только вам. Если вы уверены в себе как в авторе, никто не сможет диктовать вам, что писать и чего не писать. Тут автор хозяин.
Ж.: Кооператив, если возникнут разногласия, может обратиться к другим авторам.
З.: Конечно. Но… предположим, что в обществе существует большой и устойчивый спрос на книги на определенном языке, но существует только один человек, умеющий писать на этом языке книги: вы. Кооператив может делать что угодно, но эту потребность, этот спрос он может удовлетворить только при вашем участии. В данном случае вы – монополист.
Ж.: Ну, овладение языком – лишь вопрос времени.
З.: Разумеется. Но вот вы, владеющий русским языком, почему-то до сих пор не написали ни «Войну и мир», ни «Архипелаг»…
Ж.: Одного языка тут мало.
З.: Вот именно. Мало знать слова и правила их сочетания и изменения – нужно еще какое-то свойство, способность, дар, талант, то, что позволяет вам сочетать известные слова каким-то иным образом. Или цвета, линии, звуки…
Ж.: Но это уже целиком из сферы искусства. А у вас – наука и техника.
З.: Хирургия – тоже наука и тоже техника. Тем не менее есть великие хирурги, есть хорошие и есть никуда не годные. Значит, что-то зависит и от чего-то сугубо индивидуального? Вот и у меня то же самое. И здесь есть секреты, которых, пожалуй, и не передашь словами, и есть вещи, которые передаются от учителя ученику как-то подсознательно, телепатически, если угодно – в случае, если ученик способен воспринять это. Теперь вы понимаете, почему я не боюсь, что секрет украдут, отнимут или еще что-нибудь в этом роде. Секрета нет. Конструкция аппаратуры? Пожалуйста! Как и во всех тонких процессах, тут главное – технология. А она – здесь, в голове. Украдете голову? Но ею управляет воля. Моя. Как и во многих других случаях, все решается тем: дал Бог таланта или воздержался.
Ж.: Вы говорите о Боге – это интересно, если учесть, что своей работой опровергаете один из краеугольных камней религии.
З.: Интересно. Мне так не кажется. Почему?
Ж.: Вы, по сути дела, создаете человека заново – а ведь это всегда считалось прерогативой одного лишь Бога. Или вы действуете по его лицензии?
З.: Во-первых, человек может быть лишь инструментом Бога. А во-вторых, вы допускаете ошибку. Я не создаю человека, а лишь восстанавливаю тело – по возможности точно. А потом… Каждый раз это таинственный и необъяснимый миг: потом оно оживает. То есть возникает человек – одушевленное тело… Я не восстанавливаю дух. Не знаю, откуда он берется. Знаю, что приходит. Иногда почти мгновенно, иногда приходится ждать секунды, даже минуты…
Ж.: И вы для этого совершенно ничего не делаете?
З.: Не совсем. Но это уже относится к той тонкой технологии, которую я пока предпочитаю не разглашать. Скажу лишь, что для этого, видимо, тоже нужны определенные способности.
Ж.: Это, конечно, ваше право. А сейчас задам вам главный вопрос: что побудило вас заниматься этим? Любовь к людям? Желание славы? Стремление разбогатеть? Жажда осуществить свое открытие из любви к познанию? Еще что-либо?
З.: Собственно, в несколько иной форме вы об этом уже спрашивали. Ответ мой может вам показаться по-детски наивным, и тем не менее примите его всерьез, иначе ничего не поймете. Я занимаюсь этой работой в какой-то степени по всем тем причинам, которые вы назвали, я уже говорил, что не лучше других, я не идеальный герой. Но главное для меня в другом: я хочу, чтобы люди стали лучше. Вам это кажется смешным?
Ж.: Может быть, вы разовьете эту мысль?
З.: Отчего же нет? Понимаете, при решении вопроса, кого восстанавливать, большую роль будет играть – ну, скажем так, – общественное мнение. Для меня, например, оно очень важно. Каким был человек? Что о нем думают? Что хорошего и что плохого говорят? Скольким людям его восстановление доставит радость и скольким оно окажется неприятным? И так далее. То есть в принципе всем будет известно, что возвращаются к жизни хорошие люди. Конечно, будут и здесь ошибки, и тем не менее общей картины это не изменит…
Ж.: То есть вы полагаете, что это станет для людей стимулом к более, так сказать, добродетельной жизни?
З.: Ну всех проблем таким путем, разумеется, не решить, но я надеюсь… Сейчас, когда в стране рушится культура в самом широком смысле слова – мне кажется, никакая попытка, никакой способ повлиять на людей к лучшему не должен быть отброшен. Я уверен, что люди волей-неволей начнут жить как-то лучше, стараясь завоевать авторитет, уважение, любовь окружающих…
Ж.: И настанет царство Божие на Земле.
З.: Интересно. В бессмертную душу вы верите, а в царство Божие на Земле – нет?
Ж.: Есть все же разница. Про душу мне всю жизнь твердили, что ее нет. А про ЦБ на Земле – что его-то мы и строим в поте лица.
З.: Мы ушли далеко от темы.
Ж.: Пожалуй, вы правы… Скажите, а вам не приходило в голову уехать за рубеж и начать эксплуатировать ваше открытие там?
З.: Приходило, разумеется, как пришло бы и всякому другому на моем месте. Но я от этой мысли отказался. Я просто уверен, что мне с моими работами сейчас место здесь. Тут мы нужны.
Ж.: А знаете, вы завоевали меня в союзники. Спасибо…»
З.: Не вполне регулярно… но вообще, конечно. И за съездами наблюдал, и за сессиями частично… Но у меня мама все читает и смотрит, она меня информирует о важнейшем.
Ж.: Значит, вы должны хоть в общих чертах представлять, что делается в стране!
З.: Естественно. Я вот ваши статьи с удовольствием читаю…
Ж.: Дефицит, инфляция, межнациональные конфликты, забастовки… Товарищ дорогой, мало ведь что-то изобрести, надо еще и подумать: ко времени ли? Чего сейчас от этого будет больше: пользы для страны или вреда?
З.: Да какой же от этого может быть вред?
Ж.: Самый натуральный. Даже при беглом взгляде видно. Вот вы воскресили, допустим, свою маму…
З.: Восстановил. Да вы поймите правильно: тут дело не в том, что она – моя мама… Нет, и в этом тоже, конечно, но главное – есть ведь такая медицина, трагическая, когда врач новое средство испытывает на себе на первом. А я себя реставрировать, понятно, не мог, я жив пока, а два одинаковых Землянина – кому они нужны? Еще перессорились бы… Хотя, конечно, если бы мы сейчас работали вдвоем… Но это мне тогда просто не пришло в голову. А если не на себе, то испытываешь новое так, чтобы если и причинить кому-то боль, то лишь себе: а вдруг окажется что-то не так? Вот почему я, а не потому…
Ж.: Да не об этом речь! Но вот воскресили вы свою маму, да? Пенсия сейчас ей требуется? Несомненно. А вы следили за продвижением законопроекта о пенсиях? Видимо, нет – иначе подумали бы. Пить, кушать вашей маме надо? И всем другим таким же? Безусловно. А у государства нет денег, и в стране не хватает продуктов, и здравоохранение разваливается – да мало ли…
З.: В конце концов, моя мама может на худой конец обойтись и без пенсии, я ведь работаю, и это для нее скорее моральный фактор. И при каждом заказе мы уточняем: берут ли на себя те, кто просит о восстановлении, обязательство содержать… Еда – ну, сколько она там съест, старый человек… Да и сам я мяса, например, практически не употребляю, так что пресловутая колбасная проблема… С другой стороны, государству вся моя работа не стоит ни копейки, я ведь не прошу никаких средств, даже материалов, хотя с ними приходится страшно крутиться, покупаем втридорога все, кроме воды, даже хлористый натрий сейчас исчез из магазинов… Единственное, что нужно этим людям, – это их гражданские права!
Ж.: Да не в матушке вашей дело, я искренне желаю ей всяческих благ! Но поймите же: возникает прецедент! И очень опасный. Потому что стоит вам поставить дело на промышленные рельсы – к чему мы придем? Ведь основная масса вашей, так сказать, клиентуры – люди, потребляющие, но не производящие…
З.: Не скажите, не только. Детская смертность у нас велика.
Ж.: Да, и детская смертность тоже. А вывод? Мы еще с вами жилищного вопроса не касались, а если говорить о детях, возникают другие специфические проблемы: дошкольных учреждений, школ, педиатрии, послеродовых отпусков… Представляете, какая новая и неожиданная нагрузка ложится на экономику страны – на экономику, которой, если говорить серьезно, сегодня вообще не существует? Вот если бы вместо воскрешения людей вы придумали методику безболезненного и быстрого воскрешения экономики… Да, я понимаю: это не ваш профиль. Но поймите же и вы, насколько вы с вашими, безусловно, значительными открытиями сейчас не ко времени! Обождите, вот наладится хозяйство, справимся с инфляцией, сделаем рубль конвертируемым… Конечно, если бы вы могли наладить конвейерное производство рабочей силы, хотя бы крестьян… Впрочем, сейчас, когда у нас ожидается безработица миллионов этак в двенадцать, и этот вопрос, пожалуй, теряет актуальность…
З.: Тут есть частность, которой вы, по-моему, не заметили. Мне ведь не обязательно реставрировать человека в том возрасте, в каком он почил. Если я смогу снять его запись в сорокалетнем или даже более молодом возрасте, то он таким и возродится, и о пенсии вообще речи не будет: он сразу с великой охотой включится, так сказать, в перестройку… Вы сомневаетесь?
Ж.: Да как сказать… Вот вы представьте, что этому человеку сорок лет было, предположим, году в сорок пятом – пятидесятом. И он, естественно, будет мыслить в ключе тех лет. А тут вы ему – про сталинщину и все прочее. Да он вас без тени сомнения по стенке размажет и будет считать, что совершил благое дело. Это если он один. А если они начнут сотнями появляться?
З.: Ну таких и не умиравших много. Я сам, например, многих вещей понять не могу, хотя и стараюсь. Но тут, однако, получается, что вы отказываете человеку в восстановлении потому, что его политические взгляды могут оказаться иными – а это, по-моему, никак с демократией не соотносится. Я считаю, что право на восстановление является естественным правом каждого человека, разве не так?
Ж.: Бесспорно, тут возникает целый пакет проблем. Наследование, жилищный вопрос, восстановление на работе… Тем хуже. Как будто мало у нас реальных проблем – вы хотите нам еще подбросить… Боюсь, Вадим Робертович, что хотя все преклонятся перед вашей, может быть даже, гениальностью и перед душой вашей, но вряд ли законодательная и исполнительная власть вас поддержит.
З.: Ну хорошо, это все касается будущего. Но некоторое, небольшое количество людей уже восстановлено – им-то документы оформить можно? Ей-богу, не изменят эти люди общей картины, ничего не пошатнут и не нарушат. А для них это очень важно: люди-то живые!
Ж.: Не уверен, что газета захочет поддержать вас в этом. На каком законном основании? Сделать так – значит признать наше производство хотя бы де-факто. А уж потом вам просто не дадут его закрыть – такие массовые волнения начнутся, что твои Карабах и Молдавия!
З.: Но вот вы говорили тут о гражданской морали. Не говорит ли она вам, что всегда есть в государстве люди, которым надо бы еще жить и жить для блага сограждан и всего мира, но судьба такова, что они уходят. И вот представьте, что мы можем такого человека вернуть в наши ряды: как прекрасно было бы, не правда ли?
Ж.: Безусловно. Я полагаю, что ваши и мои представления о том, кого надо и кого не надо возвращать, в основном совпадают. Но представьте, что дело ушло из ваших рук, его перехватили какие-то другие люди, с иными взглядами…
З.: Зачем мне представлять это? Дело в моих руках.
Ж.: Но вот кооператив вам пришлось ведь создать!
З.: Это был единственный способ начать восстановление. Прекрасно, что возникла такая возможность. Собственно, создал его не я, вернее – не я один, но возник он, безусловно, для реализации моих идей.
Ж.: Значит, уже не вы один решаете, но кооператив?
З.: Могу предложить такую аналогию. Предположим, вы написали книгу. И для издания и распространения ее создали кооператив. Во главе его стоят деловые люди. Они будут решать вопросы: где печатать, где взять бумагу, какую именно, как, где и почем продавать, и так далее. Но какой будет книга – решать не им, а только вам. Если вы уверены в себе как в авторе, никто не сможет диктовать вам, что писать и чего не писать. Тут автор хозяин.
Ж.: Кооператив, если возникнут разногласия, может обратиться к другим авторам.
З.: Конечно. Но… предположим, что в обществе существует большой и устойчивый спрос на книги на определенном языке, но существует только один человек, умеющий писать на этом языке книги: вы. Кооператив может делать что угодно, но эту потребность, этот спрос он может удовлетворить только при вашем участии. В данном случае вы – монополист.
Ж.: Ну, овладение языком – лишь вопрос времени.
З.: Разумеется. Но вот вы, владеющий русским языком, почему-то до сих пор не написали ни «Войну и мир», ни «Архипелаг»…
Ж.: Одного языка тут мало.
З.: Вот именно. Мало знать слова и правила их сочетания и изменения – нужно еще какое-то свойство, способность, дар, талант, то, что позволяет вам сочетать известные слова каким-то иным образом. Или цвета, линии, звуки…
Ж.: Но это уже целиком из сферы искусства. А у вас – наука и техника.
З.: Хирургия – тоже наука и тоже техника. Тем не менее есть великие хирурги, есть хорошие и есть никуда не годные. Значит, что-то зависит и от чего-то сугубо индивидуального? Вот и у меня то же самое. И здесь есть секреты, которых, пожалуй, и не передашь словами, и есть вещи, которые передаются от учителя ученику как-то подсознательно, телепатически, если угодно – в случае, если ученик способен воспринять это. Теперь вы понимаете, почему я не боюсь, что секрет украдут, отнимут или еще что-нибудь в этом роде. Секрета нет. Конструкция аппаратуры? Пожалуйста! Как и во всех тонких процессах, тут главное – технология. А она – здесь, в голове. Украдете голову? Но ею управляет воля. Моя. Как и во многих других случаях, все решается тем: дал Бог таланта или воздержался.
Ж.: Вы говорите о Боге – это интересно, если учесть, что своей работой опровергаете один из краеугольных камней религии.
З.: Интересно. Мне так не кажется. Почему?
Ж.: Вы, по сути дела, создаете человека заново – а ведь это всегда считалось прерогативой одного лишь Бога. Или вы действуете по его лицензии?
З.: Во-первых, человек может быть лишь инструментом Бога. А во-вторых, вы допускаете ошибку. Я не создаю человека, а лишь восстанавливаю тело – по возможности точно. А потом… Каждый раз это таинственный и необъяснимый миг: потом оно оживает. То есть возникает человек – одушевленное тело… Я не восстанавливаю дух. Не знаю, откуда он берется. Знаю, что приходит. Иногда почти мгновенно, иногда приходится ждать секунды, даже минуты…
Ж.: И вы для этого совершенно ничего не делаете?
З.: Не совсем. Но это уже относится к той тонкой технологии, которую я пока предпочитаю не разглашать. Скажу лишь, что для этого, видимо, тоже нужны определенные способности.
Ж.: Это, конечно, ваше право. А сейчас задам вам главный вопрос: что побудило вас заниматься этим? Любовь к людям? Желание славы? Стремление разбогатеть? Жажда осуществить свое открытие из любви к познанию? Еще что-либо?
З.: Собственно, в несколько иной форме вы об этом уже спрашивали. Ответ мой может вам показаться по-детски наивным, и тем не менее примите его всерьез, иначе ничего не поймете. Я занимаюсь этой работой в какой-то степени по всем тем причинам, которые вы назвали, я уже говорил, что не лучше других, я не идеальный герой. Но главное для меня в другом: я хочу, чтобы люди стали лучше. Вам это кажется смешным?
Ж.: Может быть, вы разовьете эту мысль?
З.: Отчего же нет? Понимаете, при решении вопроса, кого восстанавливать, большую роль будет играть – ну, скажем так, – общественное мнение. Для меня, например, оно очень важно. Каким был человек? Что о нем думают? Что хорошего и что плохого говорят? Скольким людям его восстановление доставит радость и скольким оно окажется неприятным? И так далее. То есть в принципе всем будет известно, что возвращаются к жизни хорошие люди. Конечно, будут и здесь ошибки, и тем не менее общей картины это не изменит…
Ж.: То есть вы полагаете, что это станет для людей стимулом к более, так сказать, добродетельной жизни?
З.: Ну всех проблем таким путем, разумеется, не решить, но я надеюсь… Сейчас, когда в стране рушится культура в самом широком смысле слова – мне кажется, никакая попытка, никакой способ повлиять на людей к лучшему не должен быть отброшен. Я уверен, что люди волей-неволей начнут жить как-то лучше, стараясь завоевать авторитет, уважение, любовь окружающих…
Ж.: И настанет царство Божие на Земле.
З.: Интересно. В бессмертную душу вы верите, а в царство Божие на Земле – нет?
Ж.: Есть все же разница. Про душу мне всю жизнь твердили, что ее нет. А про ЦБ на Земле – что его-то мы и строим в поте лица.
З.: Мы ушли далеко от темы.
Ж.: Пожалуй, вы правы… Скажите, а вам не приходило в голову уехать за рубеж и начать эксплуатировать ваше открытие там?
З.: Приходило, разумеется, как пришло бы и всякому другому на моем месте. Но я от этой мысли отказался. Я просто уверен, что мне с моими работами сейчас место здесь. Тут мы нужны.
Ж.: А знаете, вы завоевали меня в союзники. Спасибо…»
III
С этой публикации все и началось. На нее не могло, конечно, не последовать откликов – и они последовали. Сперва очень центральная газета «Счастье лучше» выступила с небольшой, но авторитетной статьей за подписью «Мыслитель», где утверждалось, что слухи о воскрешении из мертвых являются не чем иным, как измышлениями людей слишком уж впечатлительных, насмотревшихся некоторое время тому назад на выступления экстрасенсов по телевидению, и теперь, после их прекращения, стремящихся отыскать или выдумать другой объект истерической веры. Содержала статья и мягкий упрек в адрес газеты «Дни нашей жизни», которая, по мнению автора, питается слухами, и если завтра кто-нибудь пустит слух о том, что в магазинах Москультторга появились персональные компьютеры за рубли, то она и такой нелепице поверит, в то время как масса серьезных вопросов не получает на страницах газеты должного освещения. На этот выпад, в свою очередь, немедленно ответили и Кашпировский, и Чумак, категорически заявившие, что занимаются исключительно исцелениями на научной основе, а воскрешение мертвых не практикуют не только по телевидению, но даже и при непосредственном общении. После выступления «Счастья» уже все поголовно поверили в реальность возвращения покойников к жизни, и для кооператива настали тяжелые, но и приятные времена неустранимого превышения спроса над предложением. В Верховном Совете СССР был депутатский запрос и возникло требование создать комиссию по выяснению и регламентации всех вопросов, связанных с воскрешением; потом, правда, решили для начала создать комиссию по подготовке создания той комиссии. Вынуждена была выступить на злобу дня и Академия наук, но ее реакция была краткой и не очень выразительной и сводилась к тому, что данная проблема, как и все прочие, связанные с парапсихологией, оккультными исследованиями, астрологией, хиромантией и так далее, относится к областям, лежащим вне пределов серьезной науки, и потому Академия в обсуждении этого вопроса участвовать не намерена. Множество запросов от людей верующих поступило и в храмы, так что патриархия должна была выступить со сдержанным заявлением, смысл коего сводился к тому, что восстановление людей из праха никоим образом не может быть относимо к чудесам господним, но есть скорее соблазн; подробное исследование нового явления потребует немало времени, однако уже сейчас позволительно предположить, что св. крещение, полученное человеком в предыдущей жизни, остается действительным и после восстановления, поскольку крещается душа, но не тело, душа же не может быть создана заново в силу ее изначального бессмертия, а посему производить повторный обряд крещения не обязательно (последнее умозаключение, правда, принадлежало богословам-мирянам и было высказано как бы для постановки проблемы). Патриотическое общество «Ну, заяц, погоди!» сразу же затребовало статистические данные о национальном составе восстановленных и предназначенных к восстановлению, а также и сведений о такой же принадлежности персонала кооператива. И еще было великое множество самых разнообразных откликов.
Что же касается кооператива, то цены за его услуги стремительно росли в полном соответствии с законами рыночной экономики. Хотя было тут, конечно, много всяких непониманий, недоразумений и просто ерунды, вызванных прежде всего тем, что население слабо разбиралось в технических проблемах восстановления. Например: группа энтузиастов из школы с математическим уклоном пришла с петицией о возвращении к жизни известного математика Ферма – чтобы он объяснил наконец, как доказывается его знаменитая теорема, на которой не один человек вывихнул себе мозги; и оказалось нелегким делом втолковать им, что Ферма почил слишком давно, что восстановление людей – процесс, ограниченный временем отсутствия восстанавливаемого, которое даже при наилучших условиях не может превышать ста лет, и это вовсе не связано с качеством аппаратуры, но является принципиальной константой – то есть тело восстановить можно, но оно не оживет. Но, объясняй, не объясняй – все равно, люди приходили и с требованием вызвать к жизни государя Петра Алексеевича – потому что, мол, только такой правитель и мог бы сейчас спасти страну, поотрубав необходимое количество голов и поотрезав не менее бород; и Владимира Ильича – с такой же мотивировкой, – и приходилось объяснять, что исторические лица такого масштаба могут быть восстановлены (если есть физическая возможность) только по государственному заказу, то есть по решению правительства, Верховного Совета или лично Президента; таких заказов, однако же, в кооператив не поступало. Требовали восстановить Есенина, Милюкова, Григория Федотова, Аркадия Райкина, маршала Жукова, Маяковского, Станиславского и Немировича-Данченко (и неясно было, какого из братьев), Льва Яшина, академика Ландау, Н. С. Хрущева – в общем, такие заказы, по тем или иным причинам не принимавшиеся к исполнению, но тем не менее регистрировавшиеся, шли десятками.
Федор Петрович, теперь возглавлявший районную парторганизацию лишь номинально, а на деле целиком ушедший в дела кооперативные, вел активные переговоры по учреждению совместного предприятия, в чем ему помогали давние знакомства с людьми, работавшими нынче в области внешних экономических связей. Несмотря на их посильную помощь, дела тут продвигались ни шатко ни валко. Иностранцы не то чтобы сомневались в идее, но не согласны были вкладывать средства, чтобы создавать всемирный центр по восстановлению на советской территории. Немцы, правда, заикались насчет того, что если строить в Калининградской области с тем, чтобы большинство новых рабочих мест было предоставлено этническим немцам, то можно подумать и всерьез; однако Федор Петрович, проконсультировавшись с давними приятелями, обитавшими близ высоких эшелонов власти, такой вариант вынужден был отклонить. Прибалтийские республики, все, как одна, выразили согласие – но тут Федор Петрович даже не стал вести переговоры, дав понять, что дураки все вымерли в последний ледниковый период (невзирая на то, что один из тех же дружков, напротив, советовал согласиться, аргументируя так: «Боишься, они отойдут? Да кто их пустит?»). Японские предприниматели соглашались на Южный Сахалин при условии, что на Карафуто будет создана свободная экономическая зона и производством займутся японские работники, а сторона, представляемая Федором Петровичем, будет получать свою часть прибыли в валюте. Он бы, собственно, на это пошел, но Землянин уперся всеми четырьмя, да и наверху не посоветовали. Так что, пока суд да дело, он ограничился тем, что устроил кредит в банке и закупил кое-какое оборудование для расширения хотя бы уже существовавшего производства; как была доставлена небольшая часть этого оборудования, мы с вами уже наблюдали.
Но это все – шум в очереди, записи и перезаписи, митинги «за» и митинги «против», – все это было лишь той верхушкой айсберга, что возвышается над водой и видна невооруженным глазом. А то, что было куда важнее, происходило под уровнем моря. Кое-что из этих подводных происшествий стало нам известно, и мы не преминем поделиться полученной информацией со всеми, кого она интересует – не оглашая, впрочем, источников.
Что же касается кооператива, то цены за его услуги стремительно росли в полном соответствии с законами рыночной экономики. Хотя было тут, конечно, много всяких непониманий, недоразумений и просто ерунды, вызванных прежде всего тем, что население слабо разбиралось в технических проблемах восстановления. Например: группа энтузиастов из школы с математическим уклоном пришла с петицией о возвращении к жизни известного математика Ферма – чтобы он объяснил наконец, как доказывается его знаменитая теорема, на которой не один человек вывихнул себе мозги; и оказалось нелегким делом втолковать им, что Ферма почил слишком давно, что восстановление людей – процесс, ограниченный временем отсутствия восстанавливаемого, которое даже при наилучших условиях не может превышать ста лет, и это вовсе не связано с качеством аппаратуры, но является принципиальной константой – то есть тело восстановить можно, но оно не оживет. Но, объясняй, не объясняй – все равно, люди приходили и с требованием вызвать к жизни государя Петра Алексеевича – потому что, мол, только такой правитель и мог бы сейчас спасти страну, поотрубав необходимое количество голов и поотрезав не менее бород; и Владимира Ильича – с такой же мотивировкой, – и приходилось объяснять, что исторические лица такого масштаба могут быть восстановлены (если есть физическая возможность) только по государственному заказу, то есть по решению правительства, Верховного Совета или лично Президента; таких заказов, однако же, в кооператив не поступало. Требовали восстановить Есенина, Милюкова, Григория Федотова, Аркадия Райкина, маршала Жукова, Маяковского, Станиславского и Немировича-Данченко (и неясно было, какого из братьев), Льва Яшина, академика Ландау, Н. С. Хрущева – в общем, такие заказы, по тем или иным причинам не принимавшиеся к исполнению, но тем не менее регистрировавшиеся, шли десятками.
Федор Петрович, теперь возглавлявший районную парторганизацию лишь номинально, а на деле целиком ушедший в дела кооперативные, вел активные переговоры по учреждению совместного предприятия, в чем ему помогали давние знакомства с людьми, работавшими нынче в области внешних экономических связей. Несмотря на их посильную помощь, дела тут продвигались ни шатко ни валко. Иностранцы не то чтобы сомневались в идее, но не согласны были вкладывать средства, чтобы создавать всемирный центр по восстановлению на советской территории. Немцы, правда, заикались насчет того, что если строить в Калининградской области с тем, чтобы большинство новых рабочих мест было предоставлено этническим немцам, то можно подумать и всерьез; однако Федор Петрович, проконсультировавшись с давними приятелями, обитавшими близ высоких эшелонов власти, такой вариант вынужден был отклонить. Прибалтийские республики, все, как одна, выразили согласие – но тут Федор Петрович даже не стал вести переговоры, дав понять, что дураки все вымерли в последний ледниковый период (невзирая на то, что один из тех же дружков, напротив, советовал согласиться, аргументируя так: «Боишься, они отойдут? Да кто их пустит?»). Японские предприниматели соглашались на Южный Сахалин при условии, что на Карафуто будет создана свободная экономическая зона и производством займутся японские работники, а сторона, представляемая Федором Петровичем, будет получать свою часть прибыли в валюте. Он бы, собственно, на это пошел, но Землянин уперся всеми четырьмя, да и наверху не посоветовали. Так что, пока суд да дело, он ограничился тем, что устроил кредит в банке и закупил кое-какое оборудование для расширения хотя бы уже существовавшего производства; как была доставлена небольшая часть этого оборудования, мы с вами уже наблюдали.
Но это все – шум в очереди, записи и перезаписи, митинги «за» и митинги «против», – все это было лишь той верхушкой айсберга, что возвышается над водой и видна невооруженным глазом. А то, что было куда важнее, происходило под уровнем моря. Кое-что из этих подводных происшествий стало нам известно, и мы не преминем поделиться полученной информацией со всеми, кого она интересует – не оглашая, впрочем, источников.
IV
Газеты читают везде. Хотя это, пожалуй, сказано не совсем точно. Вы, например, газету вряд ли читаете: вы ее скорее просматриваете, в зависимости от времени и настроения. Это – мимо, это – тоже, это, пожалуй, пробежим, а это, наверное, надо бы внимательно прочитать – когда время будет. Но есть места, и есть в них люди, которые читают газеты внимательно, неторопливо, вдумчиво, что-то отмечая, что-то выделяя – чтобы потом доложить. И можете быть уверены, что пространное собеседование с В. Р. Земляниным не прошло мимо внимания, было отмечено, а затем и доложено. И не в одном только месте, но в нескольких.
В Большом доме на Лужайке, ознакомившись с публикацией, нимало не удивились, но поняли, что процесс вступает в очередную фазу и, возможно, следует уже приступать к более активным действиям. Поэтому работники, которые могли иметь к этому отношение, собрались вместе, чтобы выработать план действий.
– Потому что высшему руководству в самое ближайшее время неизбежно понадобятся самые подробные данные, – пояснило должностное лицо, возглавившее совещание. – А также наша оценка и хотя бы элементарные прогнозы.
– Работа ведется, – доложил один из сотрудников рангом пониже. – Кодовое название – «Остров Пасхи».
– Почему Пасхи? – поинтересовалось начальство.
– По аналогии. Пасха – праздник воскрешения из мертвых.
– Остроумно. Что же там?
– Наш работник внедрился. Информирует, что воскрешение или восстановление людей действительно происходит. На чисто научной основе, без каких-либо мистических или религиозных обрядов и тому подобного. Заказы на восстановление принимаются официально, оплата производится открыто, бухгалтерия ведется, злоупотребления не установлены.
– Связи с иностранцами?
– По производственной линии не установлено. По экономической – нащупываются возможности создания совместного предприятия, но пока безрезультатно.
– Как ведут себя люди? Их ориентация, активность?
– Автор методики некоторое время был связан с секретной работой, имел допуск, за рубеж не выезжал, переписки не ведет, политически инертен, с иностранцами не общается…
– Зачем русскому человеку с ними общаться, – заметил один из участников.
– Нет, – сказал докладывавший, – по национальности он немец, по отцу. Отец в начале войны подвергался перемещениям, согласно указу.
– Вы говорите, с иностранцами не общается, – проговорило главное лицо. – А он сам иностранец.
– Ну почему же… – усомнился было докладчик.
– Все равно иностранец, – твердо сказало Лицо. – Надо помнить. Контингентом восстанавливаемых интересовались?
– Располагаем полным списком со всеми данными. Какой-либо четкой системы отбора не установлено. Отмечено, что с большинством восстанавливаемых Землянин при их жизни контактов не имел. За исключением своей матери. Не замечено какого-то предпочтения ни по линии профессии, ни по национальной, ни по местам рождения, проживания, работы, ни по партийной принадлежности…
– Немцев много восстановил?
– Немцев пока нет.
– Так. А евреи?
– Евреи есть, – признал докладывавший товарищ.
– Так, – повторило Лицо, но уже с несколько иной интонацией. – Ну и каковы ваши выводы: представляет ли производство на данном этапе опасность для страны, и если да, то в чем она заключается?
– Прямой опасности не выявлено, – был ответ. – Напротив, представляется возможным при определенных обстоятельствах использовать производство в интересах укрепления государственной безопасности.
– Каким же способом? – поинтересовалось Лицо.
– Ну… хотя бы путем возвращения в кадры некоторых особо ценных работников, обладавших опытом и заслугами.
– Гм, – издало Лицо. – Конечно, определенные основания считать так у нас есть. Однако надо видеть проблему во всей ее полноте. Вот вы сказали – восстанавливает евреев. Наверное, и армян тоже?
– Пока зафиксирован один, – вынужден был признать докладывавший.
– Я так и предполагал. Думаю, нет нужды говорить вам, насколько мы далеки от каких-либо расистских и тому подобных воззрений. Для нас, товарищи, все люди равны, если только они – честные советские граждане. И тем не менее, смотрите, что получается. Восстановлено некоторое количество евреев. В свете сегодняшних событий есть все основания полагать, что они в самом скором времени окажутся в Израиле. И не просто в Израиле, но на оккупированных сионистами арабских территориях. Когда о процессе восстановления станет известно в арабских странах, вообще в исламском мире, это будет воспринято как намеренная помощь Израилю путем усиления их людского контингента. Что в свою очередь приведет к осложнению наших отношений с указанным миром, а следовательно, к некоторому ослаблению безопасности нашей страны. Логично?
– Так точно, – сказал докладчик. – Логично.
– Вот видите. А вы не учли.
– Этот фактор мы учитывали, – сказал докладчик. – Но мы исходили из другой трактовки. А именно: приток советских иммигрантов в Израиль вызывает множество сложностей с их размещением и трудоустройством, приводит к недовольству населения, ослабляет позиции правительства, нарушает экономический баланс. И с этой точки зрения некоторое увеличение числа выезжающих…
– Да ну бросьте, – не согласился начальствующий. – Сложности, недовольства… Что они – не выкрутятся, по-вашему?
Присутствующие, видимо, в глубине души полагали, что хитроумные израильтяне выкрутятся. Во всяком случае, спорить с Лицом никто не стал.
– Ну, что же, – после краткой паузы сказал еще один участник. – Значит, надо производство прекратить. Дело небольшое.
В Большом доме на Лужайке, ознакомившись с публикацией, нимало не удивились, но поняли, что процесс вступает в очередную фазу и, возможно, следует уже приступать к более активным действиям. Поэтому работники, которые могли иметь к этому отношение, собрались вместе, чтобы выработать план действий.
– Потому что высшему руководству в самое ближайшее время неизбежно понадобятся самые подробные данные, – пояснило должностное лицо, возглавившее совещание. – А также наша оценка и хотя бы элементарные прогнозы.
– Работа ведется, – доложил один из сотрудников рангом пониже. – Кодовое название – «Остров Пасхи».
– Почему Пасхи? – поинтересовалось начальство.
– По аналогии. Пасха – праздник воскрешения из мертвых.
– Остроумно. Что же там?
– Наш работник внедрился. Информирует, что воскрешение или восстановление людей действительно происходит. На чисто научной основе, без каких-либо мистических или религиозных обрядов и тому подобного. Заказы на восстановление принимаются официально, оплата производится открыто, бухгалтерия ведется, злоупотребления не установлены.
– Связи с иностранцами?
– По производственной линии не установлено. По экономической – нащупываются возможности создания совместного предприятия, но пока безрезультатно.
– Как ведут себя люди? Их ориентация, активность?
– Автор методики некоторое время был связан с секретной работой, имел допуск, за рубеж не выезжал, переписки не ведет, политически инертен, с иностранцами не общается…
– Зачем русскому человеку с ними общаться, – заметил один из участников.
– Нет, – сказал докладывавший, – по национальности он немец, по отцу. Отец в начале войны подвергался перемещениям, согласно указу.
– Вы говорите, с иностранцами не общается, – проговорило главное лицо. – А он сам иностранец.
– Ну почему же… – усомнился было докладчик.
– Все равно иностранец, – твердо сказало Лицо. – Надо помнить. Контингентом восстанавливаемых интересовались?
– Располагаем полным списком со всеми данными. Какой-либо четкой системы отбора не установлено. Отмечено, что с большинством восстанавливаемых Землянин при их жизни контактов не имел. За исключением своей матери. Не замечено какого-то предпочтения ни по линии профессии, ни по национальной, ни по местам рождения, проживания, работы, ни по партийной принадлежности…
– Немцев много восстановил?
– Немцев пока нет.
– Так. А евреи?
– Евреи есть, – признал докладывавший товарищ.
– Так, – повторило Лицо, но уже с несколько иной интонацией. – Ну и каковы ваши выводы: представляет ли производство на данном этапе опасность для страны, и если да, то в чем она заключается?
– Прямой опасности не выявлено, – был ответ. – Напротив, представляется возможным при определенных обстоятельствах использовать производство в интересах укрепления государственной безопасности.
– Каким же способом? – поинтересовалось Лицо.
– Ну… хотя бы путем возвращения в кадры некоторых особо ценных работников, обладавших опытом и заслугами.
– Гм, – издало Лицо. – Конечно, определенные основания считать так у нас есть. Однако надо видеть проблему во всей ее полноте. Вот вы сказали – восстанавливает евреев. Наверное, и армян тоже?
– Пока зафиксирован один, – вынужден был признать докладывавший.
– Я так и предполагал. Думаю, нет нужды говорить вам, насколько мы далеки от каких-либо расистских и тому подобных воззрений. Для нас, товарищи, все люди равны, если только они – честные советские граждане. И тем не менее, смотрите, что получается. Восстановлено некоторое количество евреев. В свете сегодняшних событий есть все основания полагать, что они в самом скором времени окажутся в Израиле. И не просто в Израиле, но на оккупированных сионистами арабских территориях. Когда о процессе восстановления станет известно в арабских странах, вообще в исламском мире, это будет воспринято как намеренная помощь Израилю путем усиления их людского контингента. Что в свою очередь приведет к осложнению наших отношений с указанным миром, а следовательно, к некоторому ослаблению безопасности нашей страны. Логично?
– Так точно, – сказал докладчик. – Логично.
– Вот видите. А вы не учли.
– Этот фактор мы учитывали, – сказал докладчик. – Но мы исходили из другой трактовки. А именно: приток советских иммигрантов в Израиль вызывает множество сложностей с их размещением и трудоустройством, приводит к недовольству населения, ослабляет позиции правительства, нарушает экономический баланс. И с этой точки зрения некоторое увеличение числа выезжающих…
– Да ну бросьте, – не согласился начальствующий. – Сложности, недовольства… Что они – не выкрутятся, по-вашему?
Присутствующие, видимо, в глубине души полагали, что хитроумные израильтяне выкрутятся. Во всяком случае, спорить с Лицом никто не стал.
– Ну, что же, – после краткой паузы сказал еще один участник. – Значит, надо производство прекратить. Дело небольшое.