…Все-таки он незаметно уснул, забылся. Сквозь сон Сенцову показалось, будто кто-то зовет его. С трудом он приоткрыл глаза, но, сколько ни вслушивался, ни одного шороха не повторилось в каюте. Во всей ракете царила мертвая космическая тишина.
И, однако, ощущение было такое, будто зов ему не почудился.
Сенцов поднялся и вышел из каюты, чтобы походить по коридору, успокоиться. Длинный, ровно освещенный пустынный коридор уже несколько раз помогал ему сосредоточиться, прийти в себя, овладеть мыслями.
Правильно ли решает он, командир? Не упущена ли какая-то возможность?
Правильно, решил он еще раз. И больше о полете думать не стоит. Связь и хирург – вот выход. В оранжерее есть кислород, может быть, даже и растения удастся использовать для еды. Искать связь. Будет связь – будет хирург на том корабле, что сейчас уже готовится к старту. Будет хирург – и будет, будет еще Виктор командиром…
Он снова вернулся в каюту, уже привычно улегся на воздух. Дремота все ближе подступала к нему, и вдруг он снова услышал чей-то голос.
Да, это был тот же самый голос… Женский – низкий, чуть вибрирующий, полный какой-то мягкой теплоты… Он легко и мелодично произносил непонятные слова, и казалось – женщина чем-то взволнована, настойчиво просит о чем-то дорогом, очень важном… Или же она что-то объясняет ему? Голос иногда повышался, дрожал и снова ласкал слух радостными переливами…
И тогда Сенцов сразу вспомнил, что в тот момент, когда впервые он услышал голос, ему снился сон. Женщина снилась ему такая, каких видишь только во сне. Он не мог сейчас припомнить ее лица, но голос ее узнал, и интонацию тоже. И так же, как во сне, он не понимал ее слов, но чувствовал их теплоту и нежность.
Голос умолк, оборвавшись на полуслове, и тогда Сенцов, окончательно поняв, что слышит его вовсе не во сне, стал лихорадочно соображать – откуда же?.. Это не галлюцинация: женщина действительно говорила совсем рядом, где-то здесь, в каюте…
Вскочив, космонавт начал тщательно обыскивать каюту. Он внимательно осмотрел все приборы, исследовал до последнего дециметра пол – и ничего не нашел. И только в самом углу, где он спал, на уровне головы лежащего человека, обнаружил маленькую дверцу, не замеченную им раньше.
За ней оказался миниатюрный аппарат. Из него торчала пластинка, покрытая сложным, неправильной формы узором. Быть может, здесь было записано последнее пожелание женщины уходящему вдаль любимому человеку, и бывший хозяин каюты слушал его перед сном…
Почему, уходя, он не взял письма? Таких вещей не забывают… Просто потому, что они торопились, или была и другая причина?
Возможно, командир корабля – каюта эта, ближайшая к рубке, принадлежала, очевидно, ему – погиб еще раньше. Не случайно ведь именно эта ракета осталась в спутнике.
Сенцов от души пожалел женщину с удивительным голосом, которая никогда не дождется своего друга. Да и сама она, наверное, давно ушла из жизни – сколько времени прошло… Впрочем, может быть, на их планете живут долго?
– Счастья тебе, и – спасибо, милая, – сказал он женщине и поклонился в ту сторону, где стоял аппарат. Он и сам не знал, за что благодарит, но сказал это так сердечно, словно слова могли долететь до нее. Хотя – кто знает? – может, каждое, даже самое тихое слово благодарности и любви не теряется в пространстве и всегда достигает того, кому оно послано, летя со скоростью, о каких еще ничего не знает теория относительности?
Потом он вынул пластинку из аппарата, чтобы голос не звучал зря: только в трудные минуты следовало слушать его… Он подумал, что непременно возьмет этот голос с собой на Землю – если вообще вернется на Землю – и жена его не будет ревновать.
О чем-то еще он хотел было подумать, обрывок мысли промелькнул в голове. Нет, не о том, что надо немедленно идти в оранжерею. О чем-то другом. Показалось – но почему вдруг показалось? – что уходить отсюда еще рано… Что он, может быть, и не так уж прав… Но откуда такое чувство? С чего вдруг? Вот сейчас он вспомнит. Сейчас…
Но на пороге каюты вырос Коробов.
– Все в сборе, – коротко доложил он, и Сенцов зашагал за ним, так и не додумав чего-то до конца.
Космонавты, не разговаривая, стояли в рубке. Каждый приготовил свой груз. Больше они не вернутся сюда так скоро…
– Ну что ж – присядем, как полагается… – сказал Сенцов, и все сели на минуту. Все уже было собрано, все готово к уходу наверх.
Сенцов оглядел друзей.
Они уже принадлежали истории – пять человек, сидевших в чужой рубке.
Они принадлежали истории, как первые люди, встретившиеся с иной цивилизацией. Но даже если бы этого не было – а на Земле ведь об этом пока ничего не знали, – они все равно принадлежали истории, как люди, погибшие вне Земли, при штурме Пространства. Еще живые, они были погребены под невообразимой толщей отделявших их от родной планеты просторов, которые когда-нибудь покажутся совсем не страшными.
И все же, подумалось Сенцову, они – не капитулировавшая армия, а отдыхающие между боями солдаты.
Отдыхали бойцы… И, как обычно бывает на привалах, сперва только какое-то гудение послышалось в тишине. Сначала непонятное, оно становилось все громче и громче, потом из него возникла мелодия – это Раин напевал себе под нос старую-престарую песню.
Едва разобрав напев, Сенцов подхватил ее – так же негромко, потому что песня эта была из тех, какие поются не громкими и хорошо поставленными голосами, а тихо, чуть, может быть, неправильно и хрипловато, с тем трудно определимым качеством, которое по-русски называется задушевностью, и не может его заменить никакая школа и даже талант.
Это была песня, родившаяся в далекие годы, – такие далекие и такие близкие им сейчас; песня, в которой как бы сконцентрировалась вся романтика того нелегкого времени…
В ней пелось о двух друзьях, которые служили в одном полку – пой песню, пой… (Пой, что бы там ни было: не тебе одному пришлось нелегко!), и, несмотря на разницу характеров, они дружили настоящей дружбой (в песню вступили Коробов и Азаров: кому, как не им, летчикам, знать цену настоящей дружбе!), а потом однажды вызвал их к себе командир и приказал ехать в разные края страны (огромной страны на той далекой планете), и они ничем не выдали своей грусти при расставании («И мы не выдадим», – подумал Калве, присоединяясь к другим и напевая мелодию, хотя и не знал слов), один из них сел в автомобиль, а другой – в самолет («А нам вот… не на чем нам лететь…» – подумалось в этот миг каждому), и один из них вытер слезу рукавом, ладонью смахнул другой…
Земная песня звучала в призрачно, неправдоподобно освещенной рубке. И так неистово захотелось каждому еще хоть на час увидеть Землю – родную, суровую и прекрасную, куда бы тебя ни посылали командиры. Землю, где тоже поют, собравшись в кружок, и хорошими, родными голосами подпевают женщины.
Женщины… И эта тоже, верно, пела, провожая своего… Погоди. Погоди, погоди… Пела? Ну, конечно, она именно пела! Пела?!
И вдруг Сенцов поднялся во весь рост, глаза его засверкали.
Впервые с такой отчетливостью он постиг, что те, кто построил звездолет и эту ракету, были такими же, как люди. Они так же любили, а значит, так же ненавидели, так же страдали, так же радовались и так же мыслили, и поэтому никакого бессознательного зла не могло быть скрыто в их технике…
И еще он понял, что возможность выбраться отсюда все же существует.
– Слушайте, космопроходцы! – громко сказал он. – Мы все продумали, и иного выхода у нас нет. Только уходить… Лететь – безумие, мы даже не знаем, как включаются двигатели… Но мне почудилось… мне кажется… Вы понимаете, ведь это строили люди. Люди! Пусть они иначе себя называли, как бы они там ни выглядели… А ведь не может один человек в таком деле подвести другого! Лететь нельзя, потому что не умеем управлять ракетой. Но Земля ждет! И ведь они же летали! А может быть, и мы сможем? Может быть, здесь совсем и не надо управлять? У меня такое чувство, что разгадка – где-то рядом, стоит только ее поискать как следует…
– Дело ведь не в наших пяти жизнях, черт их возьми совсем… – перебил Раин. – Мы-то могли погибнуть и не только здесь… Но люди ждут нас! Если мы не вернемся – есть ли гарантия, что следующая экспедиция полетит? Земля, может быть, вообще прервет исследования, будут снова перепроверяться все расчеты и конструкции, уйдет время – может быть, годы… Мы должны вернуться!
– Должны! – сказал Сенцов. – Вы, конечно, понимаете, что в этом – уже риск. Мы отказываемся от более медленного, хотя и верного, по-моему, способа – от поисков связи. Но раз так – значит, ответственность ложится на ученых, теперь все зависит от вас. Да, я поверил, что выход такой есть. Но если у вас еще есть сомнения – говорите!
Наступила мгновенная тишина – и в нее вошел негромкий голос Калве:
– Что касается меня, то я стою на прежней точке зрения. Лететь можно, лететь нужно. Слишком важной была и остается наша задача, даже если… – он недоверчиво покосился на Азарова, на Сенцова, – даже если никаких новых открытий и нет – все равно. И я утверждаю, что мы уже очень близки к решению загадки. Оно буквально носится в воздухе…
– А ну прикинем… – сказал весело-лениво Коробов, придвигаясь к столу. – Ведь, по сути дела, дом у нас почти рядом. – Он стремительно начертил на столе пальцем два концентрических круга. – Вот Марс, а вот же – Земля…
– А тут Венера, – дополнил Сенцов и начертил третью концентрическую окружность – поближе к Солнцу. И тут же вздрогнул – так резко схватил его за руку вскрикнувший Раин.
– Ты что? – спросил Сенцов.
– Ничего… – сказал Раин. – Просто, я – идиот! Марс, Земля Венера… А в центре что, я вас спрашиваю?!
– По всем данным – Солнце, – сказал Сенцов. – Ну и?..
– Так, – удовлетворенно кивнул Раин. – Прошу разрешения отлучиться на полчаса.
– Куда?
– Очень важно… Проверить одно соображение, – сказал Раин, роясь в груде справочных катушек, захваченных ими из погибшей ракеты, и торопливо заправляя одну из них в магнитофон. – Одно соображение…
Он закрыл глаза, прислушиваясь к числам, которые равнодушно диктовал магнитофон, и делая быстрые расчеты на листке бумаги.
Потом перечитал их и кивнул.
– Мы вдвоем с Калве… Одевайся, Лаймон. – Он начал натягивать скафандр, от нетерпения не попадая в рукава. – И как только мы раньше не сообразили… Искали сложностей, а получается очень просто…
– Да в чем дело-то? – не выдержал Сенцов. – Что за секреты?
– Узнаешь, дорогой командир, узнаешь, – сказал Раин. – Через полчаса мы вернемся. Захвати инвертор, Калве…
Пока трое в каюте ожидали их возвращения, не произнося ни слова и только переглядываясь заблестевшими глазами, – Раин и Калве миновали отсек с вычислителями и вышли в круглый зал. Раин торопливо подошел к экрану, склонился над ним, хрипло – только по голосу и можно было понять, как он волнуется, – сказал:
– Дай-ка увеличение…
Калве включил. Несколько минут Раин напряженно всматривался, водя стрелкой по экрану, что-то считал, шевелил губами. Наконец он решительно поставил кончик стрелки на самый огонек среднего кольца.
– Замерь… – сказал он коротко.
Калве двинулся вдоль кабеля, медленно приблизился к двери, ведущей в секцию, сказал:
– Сигналы поступают…
– Так. – Раин выписывал новые цифры на листке бумаги. После этого он еще раз проверил положение стрелки. Кивнул головой. Выпрямился, весело блестя глазами.
– Пошли…
Через десять минут они были уже в рубке ракеты. Три вопрошающих и полных надежды взгляда встретили их. Калве в ответ недоумевающе пожал плечами, помотал головой. Раин сразу направился к центральному пульту, несколько секунд глядел на него. Потом, пригладив волосы, сухо сказал:
– Все мы – а я в самую первую очередь – заслуживаем единицы по сообразительности и логике. Я никак не мог разобраться в значении пульта на кибернетическом посту. Калве – тоже. Но это оказалось не по его части… Если бы кто-нибудь из моих ассистентов на кафедре не знал, что Земля обращается вокруг Солнца – это было бы меньшим грехом… На пульте обозначены – и мы давно могли бы об этом догадаться – орбиты трех планет: Марса, Земли, Венеры. Вот они, кольца с огоньками. А огонек в центре…
– Солнце! – сказал Калве, улыбнувшись, как будто он уже увидел настоящее, земное солнце – не пылающий, косматый шар, каким он видел его из ракеты сквозь светофильтры, а золотистое, ласковое земное светило, сияющее на голубом небе…
– Солнце, – повторил Раин. – Но дело не в этом – сам факт этот еще ничего не значит… Стрелка на пульте может находиться на уровне любой из трех орбит. Причем это не схема: огоньки перемещаются, они дают действительное положение планет на орбитах в данную минуту – это я специально проверил по справочникам. Просто счастье, что нам удалось их спасти… И вот, устанавливая стрелку в положение, когда острие указывает, скажем, на Землю, мы даем задание кибернетическому центру, который тут же начинает вырабатывать программу полета…
– Стоп! – прервал Сенцов. – А вы в этом уверены?
– О да, вероятность ошибки невелика, – ответил уже Калве. – Я не допускаю, что мы могли ошибиться. Я исследовал очень тщательно. И убежден в том, что правильно понял общие принципы…
– И что же? – спросил Сенцов.
– Программа передается в киберустройство ракеты, – сказал Калве. – Импульсы уходят по кабелю. Мы проследили – он идет сюда. Машина, как можно заключить, вычисляет и задает ракете оптимальный режим полета на данную планету, применительно к сегодняшнему положению планет на орбитах.
– Видите, – вставил Калве, – в каком положении находятся сейчас огоньки? В таком же, как и в кибернетическом посту. Это может означать только, что ракета сейчас подключена к большой машине…
– А какой именно ракете эта программа передается, определяется переключателем. Одновременно может стартовать только одна ракета.
– Ясно! – торопливо сказал Азаров. – Значит, своими ракетами они действительно не управляли. С начала до конца корабль ведут автоматы.
– Это просто руководство для программирующего устройства, – сказал Калве. – Для удобства оно выполнено в виде планетной карты.
– А почему только для трех планет? – спросил Коробов.
– Не обязательно… Когда-то в этот пульт были заложены и другие схемы. Помните, что мы видели на экране…
– Программа… – сказал Сенцов. – А если вылет задерживается?
– Вычислитель ракеты должен постоянно вносить в нее поправки, – ответил Калве. – Интересно будет разобраться в его устройстве…
– Ну а как же все-таки стартовать?
– Вот кнопки – такие же, как в кибернетическом посту. Там старт давался белой кнопкой. Дело человека – только дать разрешающий импульс в машину. Дальше она ведет корабль сама…
– Что ж, – сказал Коробов. – У велосипеда есть педали, у автомобиля нет. Но никто не отказывается ездить на автомобиле из-за того, что у него нет таких педалей…
– Вот, значит, как получается… – сказал Сенцов. – Просто – кнопка… Нажать – и лететь…
– Лететь! – как эхо, повторил Азаров, и голос его дрогнул.
– Лететь, – спокойно согласился Коробов.
– Лететь, – сказал Раин и усмехнулся.
– Лететь так лететь, – безмятежно проговорил Калве. – Так я пойду, принесу обратно вещи…
– Пойдемте скорее… – просительно сказал Азаров и первым рванулся из рубки. Но Сенцов поймал его за руку.
– Вот теперь – отдыхай… – сказал он. – Отдыхай до Земли.
Все вышли, и на миг Сенцов остался один.
– Ну, вот… – сказал он тихо. – Ты ведь не подведешь, правда?
Никто не мог бы услышать ответа. Но он, наверное, услышал, потому что улыбнулся взволнованно и радостно.
И, однако, ощущение было такое, будто зов ему не почудился.
Сенцов поднялся и вышел из каюты, чтобы походить по коридору, успокоиться. Длинный, ровно освещенный пустынный коридор уже несколько раз помогал ему сосредоточиться, прийти в себя, овладеть мыслями.
Правильно ли решает он, командир? Не упущена ли какая-то возможность?
Правильно, решил он еще раз. И больше о полете думать не стоит. Связь и хирург – вот выход. В оранжерее есть кислород, может быть, даже и растения удастся использовать для еды. Искать связь. Будет связь – будет хирург на том корабле, что сейчас уже готовится к старту. Будет хирург – и будет, будет еще Виктор командиром…
Он снова вернулся в каюту, уже привычно улегся на воздух. Дремота все ближе подступала к нему, и вдруг он снова услышал чей-то голос.
Да, это был тот же самый голос… Женский – низкий, чуть вибрирующий, полный какой-то мягкой теплоты… Он легко и мелодично произносил непонятные слова, и казалось – женщина чем-то взволнована, настойчиво просит о чем-то дорогом, очень важном… Или же она что-то объясняет ему? Голос иногда повышался, дрожал и снова ласкал слух радостными переливами…
И тогда Сенцов сразу вспомнил, что в тот момент, когда впервые он услышал голос, ему снился сон. Женщина снилась ему такая, каких видишь только во сне. Он не мог сейчас припомнить ее лица, но голос ее узнал, и интонацию тоже. И так же, как во сне, он не понимал ее слов, но чувствовал их теплоту и нежность.
Голос умолк, оборвавшись на полуслове, и тогда Сенцов, окончательно поняв, что слышит его вовсе не во сне, стал лихорадочно соображать – откуда же?.. Это не галлюцинация: женщина действительно говорила совсем рядом, где-то здесь, в каюте…
Вскочив, космонавт начал тщательно обыскивать каюту. Он внимательно осмотрел все приборы, исследовал до последнего дециметра пол – и ничего не нашел. И только в самом углу, где он спал, на уровне головы лежащего человека, обнаружил маленькую дверцу, не замеченную им раньше.
За ней оказался миниатюрный аппарат. Из него торчала пластинка, покрытая сложным, неправильной формы узором. Быть может, здесь было записано последнее пожелание женщины уходящему вдаль любимому человеку, и бывший хозяин каюты слушал его перед сном…
Почему, уходя, он не взял письма? Таких вещей не забывают… Просто потому, что они торопились, или была и другая причина?
Возможно, командир корабля – каюта эта, ближайшая к рубке, принадлежала, очевидно, ему – погиб еще раньше. Не случайно ведь именно эта ракета осталась в спутнике.
Сенцов от души пожалел женщину с удивительным голосом, которая никогда не дождется своего друга. Да и сама она, наверное, давно ушла из жизни – сколько времени прошло… Впрочем, может быть, на их планете живут долго?
– Счастья тебе, и – спасибо, милая, – сказал он женщине и поклонился в ту сторону, где стоял аппарат. Он и сам не знал, за что благодарит, но сказал это так сердечно, словно слова могли долететь до нее. Хотя – кто знает? – может, каждое, даже самое тихое слово благодарности и любви не теряется в пространстве и всегда достигает того, кому оно послано, летя со скоростью, о каких еще ничего не знает теория относительности?
Потом он вынул пластинку из аппарата, чтобы голос не звучал зря: только в трудные минуты следовало слушать его… Он подумал, что непременно возьмет этот голос с собой на Землю – если вообще вернется на Землю – и жена его не будет ревновать.
О чем-то еще он хотел было подумать, обрывок мысли промелькнул в голове. Нет, не о том, что надо немедленно идти в оранжерею. О чем-то другом. Показалось – но почему вдруг показалось? – что уходить отсюда еще рано… Что он, может быть, и не так уж прав… Но откуда такое чувство? С чего вдруг? Вот сейчас он вспомнит. Сейчас…
Но на пороге каюты вырос Коробов.
– Все в сборе, – коротко доложил он, и Сенцов зашагал за ним, так и не додумав чего-то до конца.
Космонавты, не разговаривая, стояли в рубке. Каждый приготовил свой груз. Больше они не вернутся сюда так скоро…
– Ну что ж – присядем, как полагается… – сказал Сенцов, и все сели на минуту. Все уже было собрано, все готово к уходу наверх.
Сенцов оглядел друзей.
Они уже принадлежали истории – пять человек, сидевших в чужой рубке.
Они принадлежали истории, как первые люди, встретившиеся с иной цивилизацией. Но даже если бы этого не было – а на Земле ведь об этом пока ничего не знали, – они все равно принадлежали истории, как люди, погибшие вне Земли, при штурме Пространства. Еще живые, они были погребены под невообразимой толщей отделявших их от родной планеты просторов, которые когда-нибудь покажутся совсем не страшными.
И все же, подумалось Сенцову, они – не капитулировавшая армия, а отдыхающие между боями солдаты.
Отдыхали бойцы… И, как обычно бывает на привалах, сперва только какое-то гудение послышалось в тишине. Сначала непонятное, оно становилось все громче и громче, потом из него возникла мелодия – это Раин напевал себе под нос старую-престарую песню.
Едва разобрав напев, Сенцов подхватил ее – так же негромко, потому что песня эта была из тех, какие поются не громкими и хорошо поставленными голосами, а тихо, чуть, может быть, неправильно и хрипловато, с тем трудно определимым качеством, которое по-русски называется задушевностью, и не может его заменить никакая школа и даже талант.
Это была песня, родившаяся в далекие годы, – такие далекие и такие близкие им сейчас; песня, в которой как бы сконцентрировалась вся романтика того нелегкого времени…
В ней пелось о двух друзьях, которые служили в одном полку – пой песню, пой… (Пой, что бы там ни было: не тебе одному пришлось нелегко!), и, несмотря на разницу характеров, они дружили настоящей дружбой (в песню вступили Коробов и Азаров: кому, как не им, летчикам, знать цену настоящей дружбе!), а потом однажды вызвал их к себе командир и приказал ехать в разные края страны (огромной страны на той далекой планете), и они ничем не выдали своей грусти при расставании («И мы не выдадим», – подумал Калве, присоединяясь к другим и напевая мелодию, хотя и не знал слов), один из них сел в автомобиль, а другой – в самолет («А нам вот… не на чем нам лететь…» – подумалось в этот миг каждому), и один из них вытер слезу рукавом, ладонью смахнул другой…
Земная песня звучала в призрачно, неправдоподобно освещенной рубке. И так неистово захотелось каждому еще хоть на час увидеть Землю – родную, суровую и прекрасную, куда бы тебя ни посылали командиры. Землю, где тоже поют, собравшись в кружок, и хорошими, родными голосами подпевают женщины.
Женщины… И эта тоже, верно, пела, провожая своего… Погоди. Погоди, погоди… Пела? Ну, конечно, она именно пела! Пела?!
И вдруг Сенцов поднялся во весь рост, глаза его засверкали.
Впервые с такой отчетливостью он постиг, что те, кто построил звездолет и эту ракету, были такими же, как люди. Они так же любили, а значит, так же ненавидели, так же страдали, так же радовались и так же мыслили, и поэтому никакого бессознательного зла не могло быть скрыто в их технике…
И еще он понял, что возможность выбраться отсюда все же существует.
– Слушайте, космопроходцы! – громко сказал он. – Мы все продумали, и иного выхода у нас нет. Только уходить… Лететь – безумие, мы даже не знаем, как включаются двигатели… Но мне почудилось… мне кажется… Вы понимаете, ведь это строили люди. Люди! Пусть они иначе себя называли, как бы они там ни выглядели… А ведь не может один человек в таком деле подвести другого! Лететь нельзя, потому что не умеем управлять ракетой. Но Земля ждет! И ведь они же летали! А может быть, и мы сможем? Может быть, здесь совсем и не надо управлять? У меня такое чувство, что разгадка – где-то рядом, стоит только ее поискать как следует…
– Дело ведь не в наших пяти жизнях, черт их возьми совсем… – перебил Раин. – Мы-то могли погибнуть и не только здесь… Но люди ждут нас! Если мы не вернемся – есть ли гарантия, что следующая экспедиция полетит? Земля, может быть, вообще прервет исследования, будут снова перепроверяться все расчеты и конструкции, уйдет время – может быть, годы… Мы должны вернуться!
– Должны! – сказал Сенцов. – Вы, конечно, понимаете, что в этом – уже риск. Мы отказываемся от более медленного, хотя и верного, по-моему, способа – от поисков связи. Но раз так – значит, ответственность ложится на ученых, теперь все зависит от вас. Да, я поверил, что выход такой есть. Но если у вас еще есть сомнения – говорите!
Наступила мгновенная тишина – и в нее вошел негромкий голос Калве:
– Что касается меня, то я стою на прежней точке зрения. Лететь можно, лететь нужно. Слишком важной была и остается наша задача, даже если… – он недоверчиво покосился на Азарова, на Сенцова, – даже если никаких новых открытий и нет – все равно. И я утверждаю, что мы уже очень близки к решению загадки. Оно буквально носится в воздухе…
– А ну прикинем… – сказал весело-лениво Коробов, придвигаясь к столу. – Ведь, по сути дела, дом у нас почти рядом. – Он стремительно начертил на столе пальцем два концентрических круга. – Вот Марс, а вот же – Земля…
– А тут Венера, – дополнил Сенцов и начертил третью концентрическую окружность – поближе к Солнцу. И тут же вздрогнул – так резко схватил его за руку вскрикнувший Раин.
– Ты что? – спросил Сенцов.
– Ничего… – сказал Раин. – Просто, я – идиот! Марс, Земля Венера… А в центре что, я вас спрашиваю?!
– По всем данным – Солнце, – сказал Сенцов. – Ну и?..
– Так, – удовлетворенно кивнул Раин. – Прошу разрешения отлучиться на полчаса.
– Куда?
– Очень важно… Проверить одно соображение, – сказал Раин, роясь в груде справочных катушек, захваченных ими из погибшей ракеты, и торопливо заправляя одну из них в магнитофон. – Одно соображение…
Он закрыл глаза, прислушиваясь к числам, которые равнодушно диктовал магнитофон, и делая быстрые расчеты на листке бумаги.
Потом перечитал их и кивнул.
– Мы вдвоем с Калве… Одевайся, Лаймон. – Он начал натягивать скафандр, от нетерпения не попадая в рукава. – И как только мы раньше не сообразили… Искали сложностей, а получается очень просто…
– Да в чем дело-то? – не выдержал Сенцов. – Что за секреты?
– Узнаешь, дорогой командир, узнаешь, – сказал Раин. – Через полчаса мы вернемся. Захвати инвертор, Калве…
Пока трое в каюте ожидали их возвращения, не произнося ни слова и только переглядываясь заблестевшими глазами, – Раин и Калве миновали отсек с вычислителями и вышли в круглый зал. Раин торопливо подошел к экрану, склонился над ним, хрипло – только по голосу и можно было понять, как он волнуется, – сказал:
– Дай-ка увеличение…
Калве включил. Несколько минут Раин напряженно всматривался, водя стрелкой по экрану, что-то считал, шевелил губами. Наконец он решительно поставил кончик стрелки на самый огонек среднего кольца.
– Замерь… – сказал он коротко.
Калве двинулся вдоль кабеля, медленно приблизился к двери, ведущей в секцию, сказал:
– Сигналы поступают…
– Так. – Раин выписывал новые цифры на листке бумаги. После этого он еще раз проверил положение стрелки. Кивнул головой. Выпрямился, весело блестя глазами.
– Пошли…
Через десять минут они были уже в рубке ракеты. Три вопрошающих и полных надежды взгляда встретили их. Калве в ответ недоумевающе пожал плечами, помотал головой. Раин сразу направился к центральному пульту, несколько секунд глядел на него. Потом, пригладив волосы, сухо сказал:
– Все мы – а я в самую первую очередь – заслуживаем единицы по сообразительности и логике. Я никак не мог разобраться в значении пульта на кибернетическом посту. Калве – тоже. Но это оказалось не по его части… Если бы кто-нибудь из моих ассистентов на кафедре не знал, что Земля обращается вокруг Солнца – это было бы меньшим грехом… На пульте обозначены – и мы давно могли бы об этом догадаться – орбиты трех планет: Марса, Земли, Венеры. Вот они, кольца с огоньками. А огонек в центре…
– Солнце! – сказал Калве, улыбнувшись, как будто он уже увидел настоящее, земное солнце – не пылающий, косматый шар, каким он видел его из ракеты сквозь светофильтры, а золотистое, ласковое земное светило, сияющее на голубом небе…
– Солнце, – повторил Раин. – Но дело не в этом – сам факт этот еще ничего не значит… Стрелка на пульте может находиться на уровне любой из трех орбит. Причем это не схема: огоньки перемещаются, они дают действительное положение планет на орбитах в данную минуту – это я специально проверил по справочникам. Просто счастье, что нам удалось их спасти… И вот, устанавливая стрелку в положение, когда острие указывает, скажем, на Землю, мы даем задание кибернетическому центру, который тут же начинает вырабатывать программу полета…
– Стоп! – прервал Сенцов. – А вы в этом уверены?
– О да, вероятность ошибки невелика, – ответил уже Калве. – Я не допускаю, что мы могли ошибиться. Я исследовал очень тщательно. И убежден в том, что правильно понял общие принципы…
– И что же? – спросил Сенцов.
– Программа передается в киберустройство ракеты, – сказал Калве. – Импульсы уходят по кабелю. Мы проследили – он идет сюда. Машина, как можно заключить, вычисляет и задает ракете оптимальный режим полета на данную планету, применительно к сегодняшнему положению планет на орбитах.
– Видите, – вставил Калве, – в каком положении находятся сейчас огоньки? В таком же, как и в кибернетическом посту. Это может означать только, что ракета сейчас подключена к большой машине…
– А какой именно ракете эта программа передается, определяется переключателем. Одновременно может стартовать только одна ракета.
– Ясно! – торопливо сказал Азаров. – Значит, своими ракетами они действительно не управляли. С начала до конца корабль ведут автоматы.
– Это просто руководство для программирующего устройства, – сказал Калве. – Для удобства оно выполнено в виде планетной карты.
– А почему только для трех планет? – спросил Коробов.
– Не обязательно… Когда-то в этот пульт были заложены и другие схемы. Помните, что мы видели на экране…
– Программа… – сказал Сенцов. – А если вылет задерживается?
– Вычислитель ракеты должен постоянно вносить в нее поправки, – ответил Калве. – Интересно будет разобраться в его устройстве…
– Ну а как же все-таки стартовать?
– Вот кнопки – такие же, как в кибернетическом посту. Там старт давался белой кнопкой. Дело человека – только дать разрешающий импульс в машину. Дальше она ведет корабль сама…
– Что ж, – сказал Коробов. – У велосипеда есть педали, у автомобиля нет. Но никто не отказывается ездить на автомобиле из-за того, что у него нет таких педалей…
– Вот, значит, как получается… – сказал Сенцов. – Просто – кнопка… Нажать – и лететь…
– Лететь! – как эхо, повторил Азаров, и голос его дрогнул.
– Лететь, – спокойно согласился Коробов.
– Лететь, – сказал Раин и усмехнулся.
– Лететь так лететь, – безмятежно проговорил Калве. – Так я пойду, принесу обратно вещи…
– Пойдемте скорее… – просительно сказал Азаров и первым рванулся из рубки. Но Сенцов поймал его за руку.
– Вот теперь – отдыхай… – сказал он. – Отдыхай до Земли.
Все вышли, и на миг Сенцов остался один.
– Ну, вот… – сказал он тихо. – Ты ведь не подведешь, правда?
Никто не мог бы услышать ответа. Но он, наверное, услышал, потому что улыбнулся взволнованно и радостно.
16
– Ну что же? – сказал Сенцов. – Так где у них сидел пилот? Здесь?
Составление программы полета было закончено. Об этом возвестил вспыхнувший полчаса назад на пульте огонек. Побывав в последний раз наверху, Калве установил, что машина выключилась. Зато за задней стеной рубки не умолкало чуть слышное гудение: кибернетическая машина ракеты продолжала работать, с каждой протекшей минутой внося в программу соответствующие изменения.
– Ну, – сказал Сенцов, – значит, решились. Я уверен, что мы не ошибемся: разум не может подвести другой разум. Мы должны верить разуму – хотя бы он принадлежал другим существам…
В рубку, вытирая с лица пот, вошел Коробов.
– Приготовления закончены… – доложил он. – Вахту в полете будем нести?
– Поскольку Правилами предусмотрено, – ответил Сенцов.
– Кто первый?
Сенцов пожал плечами, давая понять, что считает вопрос лишним и даже не заслуживающим ответа.
– Тогда ты, может, отдохнешь? – спросил Коробов.
– А как же! – сказал Сенцов. – Обязательно… В санатории! На Земле…
В последний раз осмотрели ангар, стоя в проеме люка. Коробов заметил внизу, почти под самой эстакадой, забытый кем-то при третьей – и последней – переноске кислородный баллон, один из служивших для питания скафандров. Коробов усмехнулся: вопреки поверью по своему опыту он знал, что стоит забыть что-нибудь на месте – и тогда ты обязательно уедешь по-настоящему.
Потом все собрались на середине входного отсека. Раин вошел последним. Замигали лампочки, и стальные рычаги, распрямляясь, медленно вдавили втянутый кусок обшивки на место. Все меньше становилась светлая щель. Рычаги, дойдя до места, глухо лязгнули.
Проходя в коридор, космонавты освобождались от скафандров. Сенцов еще раз обошел все каюты, проверяя – все ли закреплено, как надо, не сдвинется ли груз во время старта.
Все медленно вошли в рубку. Двигаясь, как во сне, расселись в воздухе. У каждого вдруг мучительно засосало под ложечкой…
Сенцов остановился у пульта.
– Ну так что же? Что скажешь, второй пилот?
– Интересно, – откликнулся Коробов, – каков все-таки этот новый способ передвижения в пространстве?
– Доберемся и до него, – сказал Раин. – Жаль, что ты не видел того, что показывала машина. Да, немало интересного в следующий раз мы найдем на Фобосе… Не исключено, что мы сможем наладить связь с ними. А со временем – встретиться…
– А может, завернем на Фобос сейчас? – спросил Калве.
– Ого… – засмеялся Коробов. – Ничего себе размах…
– Не можем, – ответил Сенцов. – Но вообще-то мы там побываем. В полном составе. Так, Виктор?
Он опустился перед пультом. На миг крепко зажмурил глаза. Потом нажал белую кнопку…
Низкий гул наполнил рубку. На пульте замигали разноцветные огоньки. По одному из экранов заструились светлые линии. Сначала редкие, они постепенно собирались во все более плотный пучок.
Рядом вспыхнул второй экран. На его зеленоватом фоне возник непонятный рисунок: несколько рубиново-красных цилиндров, каждый в нескольких местах перехватывали толстые спирали кабелей.
– Вы только посмотрите… – изумленно воскликнул Сенцов и потянулся за карандашом. Внезапно блокнот, положенный Сенцовым на пульт, всплыл, повис в воздухе. Все почувствовали странную легкость, от которой успели уже отвыкнуть… Искусственная гравитация выключилась. В то же время воздух сделался как будто плотнее, двигаться стало трудно – невидимое, но плотное одеяло накрыло их, закутало со всех сторон. Стало легче дышать, и Сенцов понял, что аппараты подают в рубку чистый кислород и что автоматы заключили их в невидимую, но плотную среду, чтобы не было неприятностей при перегрузках. Теперь по чуть заметному дрожанию воздуха стало возможным заметить, как этот не сжатый, но уплотненный кислород проникает в рубку сквозь щели между плитками пола. Газ, на котором они сидели, спали – «Тяжелый кислород».
– Ну вот, – сказал Коробов. – Даже не верится. Летим… И ведь придут времена, когда школьники станут путать эпохи и страшно удивятся, если учитель им скажет, что звездоплавание началось в двадцатом веке, а вовсе не в десятом, как сказал ученик Петров, и что Джордано Бруно погубила инквизиция, а совсем не гравитация…
– Не забудут! – сказал Сенцов уверенно. – Итак, быть по местам!
Под все более нарастающий гул ракета дрогнула и медленно заскользила вверх. Это были лишь первые сантиметры из тех миллионов километров пути, пройти которые ей предстояло, но они в каком-то отношении были самыми главными и самыми трудными…
Распахнулись, ушли в стороны стены. Ускоряя ход, ракета проскочила шлюз. Рубку обняла темнота, в прозрачном куполе мелькнули ребра эстакады – и, выброшенная мощным магнитным полем, ракета скользнула в пространство.
– Летим! – ликующе крикнул Азаров и чуть не прикусил язык.
Кругом загремело сильно и мелодично. Тела налились тяжестью… Это включились двигатели, разгоняя ракету.
– По голосу – похоже на обыкновенные, химические… – сквозь зубы проговорил Коробов.
Сенцов не ответил. Втиснутый в воздух, он напряженно смотрел на экран с красными цилиндрами, словно чего-то ждал. Ускорение возрастало, в глазах темнело. Но вот гул оборвался. Ускорение исчезло. Все одновременно подняли головы. По губам Азарова промелькнула горькая усмешка. Калве сказал Раину:
– Страшно было…
– Еще будет, – усмехнулся Раин. – Но, как сказал один старинный писатель, – это совсем другая история…
И тогда Сенцов увидел, как из одного из рубиновых цилиндров на экране вырвался ослепительный, узкий луч света. Еще один цилиндр выбросил луч. Еще…
– Он! Фотонный! На квантовых генераторах! – крикнул Сенцов, откидываясь в кресле.
Невыносимый, хотя и притушенный фильтрами свет бушевал теперь на экране. Снова напряглись тела, на шкалах приборов рванулись вверх красные полосы… В полной тишине главный двигатель корабля набирал ход.
– Следующая остановка – Земля! – торжественно сказал Сенцов. – Он не станет останавливаться на круговой орбите, ему это незачем. Интересно, а где он приземлится?
– Судя по тому, что мы знаем об их климате, – откликнулся Раин, – где-нибудь в умеренном поясе, на равнине. Возможно, и в наших краях. А вот как это произойдет?
– Раз взлетает автоматически, то и сядет так же, – сказал Сенцов. – Теперь я ему верю…
Глядя на один из экранов – на нем, стремительно удаляясь, уменьшался шар Марса и совсем уже неразличимым казался только что покинутый ими звездолет, – Коробов сказал:
– Похоже – лететь будем считанные дни… Этот тебе не пойдет по орбитальной траектории. Он идет по траектории светового луча!
– Недаром он так и выглядит! – ответил Сенцов. – Что ж, по сути дела, надо бы уже начинать готовиться к посадке…
– Я все-таки хотел бы разобраться в этом кибернетическом устройстве, – пробормотал Калве и покосился на Сенцова.
– Стоп! – сказал Сенцов, всем телом радостно ощущая, как плавно, все быстрее и быстрее разгоняется корабль. – Я вам разберусь! Вы не думайте, что коли корабль чужой, на нем Правила недействительны. Корабль теперь наш!
И, усмехнувшись, добавил:
– Нарушать работу автоматов в рейсе запрещено Правилами. Без Особой Необходимости…
Составление программы полета было закончено. Об этом возвестил вспыхнувший полчаса назад на пульте огонек. Побывав в последний раз наверху, Калве установил, что машина выключилась. Зато за задней стеной рубки не умолкало чуть слышное гудение: кибернетическая машина ракеты продолжала работать, с каждой протекшей минутой внося в программу соответствующие изменения.
– Ну, – сказал Сенцов, – значит, решились. Я уверен, что мы не ошибемся: разум не может подвести другой разум. Мы должны верить разуму – хотя бы он принадлежал другим существам…
В рубку, вытирая с лица пот, вошел Коробов.
– Приготовления закончены… – доложил он. – Вахту в полете будем нести?
– Поскольку Правилами предусмотрено, – ответил Сенцов.
– Кто первый?
Сенцов пожал плечами, давая понять, что считает вопрос лишним и даже не заслуживающим ответа.
– Тогда ты, может, отдохнешь? – спросил Коробов.
– А как же! – сказал Сенцов. – Обязательно… В санатории! На Земле…
В последний раз осмотрели ангар, стоя в проеме люка. Коробов заметил внизу, почти под самой эстакадой, забытый кем-то при третьей – и последней – переноске кислородный баллон, один из служивших для питания скафандров. Коробов усмехнулся: вопреки поверью по своему опыту он знал, что стоит забыть что-нибудь на месте – и тогда ты обязательно уедешь по-настоящему.
Потом все собрались на середине входного отсека. Раин вошел последним. Замигали лампочки, и стальные рычаги, распрямляясь, медленно вдавили втянутый кусок обшивки на место. Все меньше становилась светлая щель. Рычаги, дойдя до места, глухо лязгнули.
Проходя в коридор, космонавты освобождались от скафандров. Сенцов еще раз обошел все каюты, проверяя – все ли закреплено, как надо, не сдвинется ли груз во время старта.
Все медленно вошли в рубку. Двигаясь, как во сне, расселись в воздухе. У каждого вдруг мучительно засосало под ложечкой…
Сенцов остановился у пульта.
– Ну так что же? Что скажешь, второй пилот?
– Интересно, – откликнулся Коробов, – каков все-таки этот новый способ передвижения в пространстве?
– Доберемся и до него, – сказал Раин. – Жаль, что ты не видел того, что показывала машина. Да, немало интересного в следующий раз мы найдем на Фобосе… Не исключено, что мы сможем наладить связь с ними. А со временем – встретиться…
– А может, завернем на Фобос сейчас? – спросил Калве.
– Ого… – засмеялся Коробов. – Ничего себе размах…
– Не можем, – ответил Сенцов. – Но вообще-то мы там побываем. В полном составе. Так, Виктор?
Он опустился перед пультом. На миг крепко зажмурил глаза. Потом нажал белую кнопку…
Низкий гул наполнил рубку. На пульте замигали разноцветные огоньки. По одному из экранов заструились светлые линии. Сначала редкие, они постепенно собирались во все более плотный пучок.
Рядом вспыхнул второй экран. На его зеленоватом фоне возник непонятный рисунок: несколько рубиново-красных цилиндров, каждый в нескольких местах перехватывали толстые спирали кабелей.
– Вы только посмотрите… – изумленно воскликнул Сенцов и потянулся за карандашом. Внезапно блокнот, положенный Сенцовым на пульт, всплыл, повис в воздухе. Все почувствовали странную легкость, от которой успели уже отвыкнуть… Искусственная гравитация выключилась. В то же время воздух сделался как будто плотнее, двигаться стало трудно – невидимое, но плотное одеяло накрыло их, закутало со всех сторон. Стало легче дышать, и Сенцов понял, что аппараты подают в рубку чистый кислород и что автоматы заключили их в невидимую, но плотную среду, чтобы не было неприятностей при перегрузках. Теперь по чуть заметному дрожанию воздуха стало возможным заметить, как этот не сжатый, но уплотненный кислород проникает в рубку сквозь щели между плитками пола. Газ, на котором они сидели, спали – «Тяжелый кислород».
– Ну вот, – сказал Коробов. – Даже не верится. Летим… И ведь придут времена, когда школьники станут путать эпохи и страшно удивятся, если учитель им скажет, что звездоплавание началось в двадцатом веке, а вовсе не в десятом, как сказал ученик Петров, и что Джордано Бруно погубила инквизиция, а совсем не гравитация…
– Не забудут! – сказал Сенцов уверенно. – Итак, быть по местам!
Под все более нарастающий гул ракета дрогнула и медленно заскользила вверх. Это были лишь первые сантиметры из тех миллионов километров пути, пройти которые ей предстояло, но они в каком-то отношении были самыми главными и самыми трудными…
Распахнулись, ушли в стороны стены. Ускоряя ход, ракета проскочила шлюз. Рубку обняла темнота, в прозрачном куполе мелькнули ребра эстакады – и, выброшенная мощным магнитным полем, ракета скользнула в пространство.
– Летим! – ликующе крикнул Азаров и чуть не прикусил язык.
Кругом загремело сильно и мелодично. Тела налились тяжестью… Это включились двигатели, разгоняя ракету.
– По голосу – похоже на обыкновенные, химические… – сквозь зубы проговорил Коробов.
Сенцов не ответил. Втиснутый в воздух, он напряженно смотрел на экран с красными цилиндрами, словно чего-то ждал. Ускорение возрастало, в глазах темнело. Но вот гул оборвался. Ускорение исчезло. Все одновременно подняли головы. По губам Азарова промелькнула горькая усмешка. Калве сказал Раину:
– Страшно было…
– Еще будет, – усмехнулся Раин. – Но, как сказал один старинный писатель, – это совсем другая история…
И тогда Сенцов увидел, как из одного из рубиновых цилиндров на экране вырвался ослепительный, узкий луч света. Еще один цилиндр выбросил луч. Еще…
– Он! Фотонный! На квантовых генераторах! – крикнул Сенцов, откидываясь в кресле.
Невыносимый, хотя и притушенный фильтрами свет бушевал теперь на экране. Снова напряглись тела, на шкалах приборов рванулись вверх красные полосы… В полной тишине главный двигатель корабля набирал ход.
– Следующая остановка – Земля! – торжественно сказал Сенцов. – Он не станет останавливаться на круговой орбите, ему это незачем. Интересно, а где он приземлится?
– Судя по тому, что мы знаем об их климате, – откликнулся Раин, – где-нибудь в умеренном поясе, на равнине. Возможно, и в наших краях. А вот как это произойдет?
– Раз взлетает автоматически, то и сядет так же, – сказал Сенцов. – Теперь я ему верю…
Глядя на один из экранов – на нем, стремительно удаляясь, уменьшался шар Марса и совсем уже неразличимым казался только что покинутый ими звездолет, – Коробов сказал:
– Похоже – лететь будем считанные дни… Этот тебе не пойдет по орбитальной траектории. Он идет по траектории светового луча!
– Недаром он так и выглядит! – ответил Сенцов. – Что ж, по сути дела, надо бы уже начинать готовиться к посадке…
– Я все-таки хотел бы разобраться в этом кибернетическом устройстве, – пробормотал Калве и покосился на Сенцова.
– Стоп! – сказал Сенцов, всем телом радостно ощущая, как плавно, все быстрее и быстрее разгоняется корабль. – Я вам разберусь! Вы не думайте, что коли корабль чужой, на нем Правила недействительны. Корабль теперь наш!
И, усмехнувшись, добавил:
– Нарушать работу автоматов в рейсе запрещено Правилами. Без Особой Необходимости…