|
В одиночную палату, куда поместили Мухина, стремительно вошел небольшого роста коренастый пожилой человек в белом халате и в сопровождении свиты, состоящей в основном из мужчин отнюдь не хилого телосложения. Мухин, облаченный уже в больничную пижаму, сидел на кровати и мрачно смотрел на вошедших.
-- Тэк-с, -- протянул человек в белом халате, остановившись напротив Мухина и сложив руки за спиной. -- Я -- профессор Скворешников. А вы Мухин? Вы когда поступили?
-- Сегодня, -- ответил Мухин, исподлобья разглядывая профессора.
-- Сегодня у нас какое... э-э... -- профессор обернулся к стоящей за его спиной миниатюрной медсестре.
-- Двадцать шестое, -- ответила та.
-- По новому стилю? -- спросил профессор, странно блеснув очками. Мухин вскочил.
-- Да вы что, за дурака меня здесь держите? -- яростно вращая глазами, заорал он. -- Я что, думаете, не понимаю, куда меня упрятали?
-- Тише, тише, молодой человек, -- замахал руками профессор, делая незаметный знак сопровождающим его мужчинам. Те набычились, словно приготовились к прыжку. -- Я очень рад, что вы все понимаете, и поэтому играть в кошки-мышки с вами не собираюсь. Я буду откровенен. Действительно, вы находитесь в психиатрической клинике. Ну, сами посудите, вас застали в необычном виде в толпе прохожих за очень, надо заметить, странным занятием. Речи ваши отнюдь не свидетельствовали о здравии вашего рассудка. И кроме того, вы хронический алка... ну, одним словом, любитель выпить. Как же прикажете понимать ваши действия? Вас вполне справедливо препроводили сюда, и я, профессор Скворешников, обязан освидетельствовать вас. Если вы здоровы, -- а я в этом нисколько не сомневаюсь, -- то никто вас здесь держать не станет, если же у вас, не дай Бог, найдут некоторые отклонения в психике, то вам придется ненадолго -- я повторяю, ненадолго! -- задержаться здесь. Ну и что в этом страшного? Что вы все так боитесь нашего заведения?.. Кстати, в Чили вы где останавливались? В Сантьяго?
-- Да не был я в Чили! -- зарычал Мухин.
-- А с Пиночетом вы где познакомились? -- быстро спросил профессор, заглядывая в глаза пациенту.
-- Да не было никакого Пиночета! Это я так, для сравнения...
-- Ну, хорошо, хорошо, успокойтесь. Расскажите-ка нам все по порядку, что с вами произошло... Да, чуть не забыл. Сделаем вам сначала укольчик, а потом и послушаем.
-- Это еще зачем? -- насторожился Мухин.
-- Надо, голубчик, надо, -- успокаивал его профессор. -- Всем делают, и вам положено. Это от нервов, успокойтесь. Видите, я с вами откровенен. Леночка, вы готовы?
-- Готова, Валерий Афанасьевич, -- ответила миниатюрная медсестра и, покраснев, быстро провела необходимую процедуру.
-- Ну вот и ладушки, -- радостно замурлыкал профессор, потирая руки и садясь на кровать рядом с Мухиным. -- А теперь мы вас слушаем.
Мухин, морщась от боли и поглаживая место укола, начал рассказ. Опуская некоторые, на его взгляд, неприличные подробности, он поведал профессору Скворешникову и его подопечным свою историю. Профессор с интересом слушал рассказчика и не перебивал его, лишь изредка кивая головой. Его глаза излучали доброту и понимание. Воодушевленный вниманием со стороны медицины, Мухин несколько успокоился и закончил свой рассказ с полной уверенностью в том, что профессор сейчас извинится перед ним за ошибку и милостиво распахнет двери своей богадельни с предложением покинуть ее и больше никогда сюда не возвращаться. Настороженность исчезла, настроение улучшилось.
-- А что, молодой человек, -- вдруг спросил Скворешников, когда Мухин закончил свой рассказ, -- Пиночет в генеральском мундире был или как обычно?
Мухин весь затрясся и побледнел.
-- Профессор, -- глухо произнес он, -- я много наслышан про приемчики, которые врачи используют в психбольницах при лечении несчастных больных, и про их нелепые вопросы, которыми пытаются сбить с толку любого и каждого. А что касается вас, профессор, то вам самому, мне кажется, нужно лечиться, так как в каждом здоровом человеке вы заранее видите психа.
-- А вы знаете, Мухин, -- устало произнес профессор, -- вы правы. С вами тут действительно свихнешься. Такого иногда понаслушаешься, что волосы дыбом становятся. Так что я, если б только можно было, с большим удовольствием поменялся бы с вами местами.
-- Зато я в вашу шкуру ни за что б не влез, -- зло проговорил Мухин, сжимая кулаки. -- Сейчас же выпустите меня отсюда, а то...
-- Леночка... -- обратился профессор к медсестре. В ту же минуту два здоровенных санитара скрутили руки бедному Мухину, а Леночка с непостижимой проворностью вторично продемонстрировала свою способность делать уколы. Мухин заскрипел зубами от злости.
-- Это снотворное, -- спокойно сказал профессор. -- Сейчас вы успокоитесь и уснете. А пока вы еще не спите, я вот что скажу. Вопрос стоит очень серьезно. Я не шучу, и если задаю каверзные на первый взгляд вопросы, то имею на то все основания. Вы знаете, -- очки Скворешникова заблестели безумным огнем, а голос сорвался на громкий шепот, -- что чилийский диктатор Пиночет неделю назад высадился в Крыму с недобитыми корниловцами и грозится всех в порошок стереть?
-- У-у-у! -- завыл Мухин и обхватил голову руками.
-- Приятных вам сновидений, -- профессор порывисто встал и, сопровождаемый свитой, быстро вышел.
Снотворное подействовало, и Мухин, упав на подушку, провалился в небытие.
И приснился ему странный сон. Идет будто бы он по крымской прерии и нагоняет его рыжий Пиночет на белом коне, а в руках у него нагайка.
"Всех в порошок сотру!" -- орет он по-русски, но с явным чилийским акцентом. И видит Мухин, что штанов на нем нет, а на плечи накинут генеральский китель. Поперек седла болтается профессор Скворешников в тюремной робе и визжит: "Я же предупреждал, что дело серьезное. Я же говорил!"
Тут к Пиночету подлетает группа всадников с обезьяньими мордами и в традиционном одеянии кубанских казаков. "Корниловцы!" -- с трепетом думает Мухин.
"Шашки наголо!" -- орет рыжий, и лес взметнувшихся ввысь шашек ослепляет Мухина.
"Ага, -- злорадствует профессор, -- сейчас они сделают вам укол, и вы уснете вечным сном. Слышите, Мухин? Или вы до сих пор мне не верите?"
Около двух десятков пар глаз злобно устремились на Мухина. Пиночет замахнулся своей нагайкой и...
Кто-то тряс его за плечо.
-- Проснитесь, Мухин!
Мухин открыл глаза и в темноте, при неверном свете луны, увидел незнакомое лицо, склонившееся над ним. Мухин задрожал от страха.
-- Не бойтесь, Мухин, -- прошептал незнакомец, -- я не причиню вам вреда. Мне нужно срочно с вами поговорить. Утром кончается мое дежурство, а потом я ухожу в отпуск. Когда еще удастся с вами встретиться! А дело неотложное.
-- Кто вы? -- тоже шепотом спросил Мухин, на всякий случай натягивая одеяло до подбородка.
-- Я санитар, работаю в этой больнице. Днем вместе с профессором я был у вас. Вы-то, наверное, не обратили на меня внимания?
-- Не обратил, -- признался Мухин. -- Что вы хотите от меня?
-- Вы меня, пожалуйста, извините, товарищ Мухин, но профессор считает вас душевнобольным, да и все вокруг тоже. А вашему рассказу никто не верит. Кроме меня.
-- Кроме вас? -- удивился Мухин. -- А вы-то чем лучше остальных?
-- Понимаете, в чем дело. Я живу на улице Коненкова, недалеко от того места, где пропал шестьсот второй. Вы ведь на шестьсот втором ехали?
-- Когда? На каком шестьсот втором? Никуда я не ехал. И вообще, оставьте меня в покое. Я спать хочу.
-- Но ведь вы же ехали на пропавшем автобусе! -- с жаром произнес санитар. -- Профессор считает ваш рассказ бредом сумасшедшего, а я сразу понял, что вы именно с того автобуса. Вы ведь и живете где-то в тех краях. Ну что же вы молчите? Расскажите мне, как все было!
-- Не буду я ничего рассказывать! -- возмутился Мухин. -- Вы сами душевнобольной. Какой автобус? Никакого автобуса я не знаю! И знать не хочу! И никуда я не ехал. Ни на шестьсот втором, ни на каком другом. И нечего меня беспокоить среди ночи, а то я милицию вызову. Милиция!
-- Да тише вы, Мухин! -- зашипел на него санитар, боязливо оглядываясь. -- Не кричите. Я ведь ничего дурного вам не сделал. Единственное, что я хотел, так это получить ответы на некоторые вопросы. И все. А вы -- милиция...
-- Все, что я знал, я уже рассказал вашему профессору. Больше мне добавить нечего. И хватит об этом. А о ваших автобусах поговорите с кем-нибудь другим. Все! -- отрезал Мухин. -- Покиньте помещение!
Может быть, Мухин и рад был бы что-нибудь рассказать, но, как помнит читатель, в день пропажи шестьсот второго наш герой был в чрезвычайном подпитии, и в течение нескольких часов до и после феноменального скачка во времени его память отключилась на все сто процентов.
Раздосадованный санитар махнул рукой и пошел к двери.
-- Идиот, -- пробормотал он, выходя в коридор. -- Прав Скворешня, он действительно псих.
Виктор Буханцов, работавший санитаром в психиатрической клинике вот уже пятнадцать лет, считал свое место наиболее для себя подходящим, то есть работал, как говорится, по призванию. Он был добрым и отзывчивым и от души жалел несчастных больных. Но не одна работа увлекала его. Была у Буханцова тайная страсть, которой он отдавал всего себя целиком в свободное от работы время. А страсть эта называлась фантастикой.
Да, да, самой обыкновенной фантастикой! Он зачитывался романами Уэллса, Беляева, Брэдбери, Азимова, Лемма, братьев Стругацких, Кира Булычева, Артура Кларка и многих других мастеров этого увлекательного жанра. Его книжные полки ломились от фантастического чтива; там были и книги, и журналы, и газетные вырезки, и даже от руки переписанные редкие произведения писателей-фантастов. Его интересовало все экстраординарное, таинственное, необычное, из ряда вон выходящее, он собирал различные заметки о НЛО, экстрасенсорике, левитации, медитации, гипнозе, йогах, Бермудском треугольнике и тому подобных вещах.
Потому-то исчезновение шестьсот второго, тем более почти у самого его дома, так сильно заинтересовало и заинтриговало санитара Буханцова. Он старался быть в курсе всех событий, наведывался даже в отделение милиции за недостающими подробностями, рыскал, словно профессиональная ищейка, в окрестностях магазина "Яхонт" и досконально изучил трассу, по которой шел шестьсот второй, -- но ничего не нашел. И именно отсутствие результатов привело его к определенному мнению, которое он, правда, держал в строжайшей тайне от окружающих. Его ум, постоянно живущий в фантастическом мире книг, легко мог допустить самое невероятное, самое потрясающее происшествие. Другому бы на его месте и в голову не пришло такое, а Буханцов не только предположил, но и сам поверил в свою версию. Что же это была за версия?
Действовавший методом исключения, любитель фантастики пришел к выводу, что данное происшествие выходит за рамки обычного и что здесь не обошлось без вмешательства неведомых науке сил, приведших к разрыву временной оси и перемещению автобуса во времени либо вперед, в будущее, либо назад, в прошлое.
Рассказ Мухина прозвучал для Буханцова словно гром среди ясного неба. С замиранием сердца он сопоставил факты, уже известные ему, со словами Мухина и обнаружил между ними тесную связь, одному лишь ему видимую. Он, единственный из всего персонала больницы, поверил Мухину, зная, что кроется за его словами. Поэтому-то и пришел к Мухину ночью, надеясь выяснить подробности необычного происшествия. Но Мухин, как мы видели, сам ничего не помнил об исчезновении шестьсот второго. Огорченный санитар ушел ни с чем, но присутствия духа не потерял.
Так получилось, что Буханцов присутствовал при переодевании Мухина, когда тот только поступил в больницу. Полувысохшие листья лопуха, опоясывавшие длительное время стан нашего героя, полетели в мусорное ведро. Тогда санитар не придал персоне Мухина никакого значения, но после его рассказа, а в особенности после появления собственной версии относительно пропажи автобуса, Буханцов вспомнил про выброшенные листья. Он кинулся к мусорному ведру. К великой его радости, листья лопуха мирно покоились под слоем обычного больничного мусора. Дрожащей рукой санитар выудил из ведра драгоценную находку, аккуратно завернул ее в газету и с нетерпением стал ждать окончания своей смены. В девять часов утра, после неудачного разговора с Мухиным, он стремглав бросился домой, разложил листья на столе и начал разглядывать их в увеличительное стекло. Но визуальный осмотр не дал никаких результатов. И тогда он вспомнил про Пашку Девяткина. С Пашкой Буханцов учился в одном классе, но с тех далеких школьных времен виделся с ним раза три, не больше. Зато по телефону бывшие школьные товарищи созванивались каждую неделю. Они могли часами трепаться с трубкой у уха, выкладывая друг другу все новости, какие могли только до них дойти.
В отличие от Буханцова Пашка Девяткин быстро пошел в гору. Институт, аспирантура, диссертация, ответственная работа в каком-то секретном НИИ -- вот этапы жизненного пути бывшего одноклассника Буханцова. Пашка не любил распространяться о своей работе, но Буханцов знал, вернее, догадывался, что Девяткин занимается чем-то таким, о чем даже фантасты предположить не смеют.
Ему-то и решил позвонить Буханцов и поделиться своими мыслями по поводу найденных им листьев.
-- Алло, кто это? -- послышалось на том конце провода.
-- Пашка, это я!
-- Вить, ты, что ли?
-- Я, я! Слушай, Пашка, дело у меня к тебе есть на сто миллионов.
-- Ну, валяй...
-- Мне необходимо с тобой встретиться. Ты меня слышишь?
-- Да, слышу. Какое дело-то?
-- Это не по телефону. Паш, давай встретимся через час, и я тебе все объясню.
-- Н-да, задал ты мне задачку. У меня тут, понимаешь, встреча с одним товарищем из... ну, в общем, издалека. Давай вечером, на Кузнецком мосту, часиков этак в восемь. Идет?
-- Идет. Только готовься к неожиданности, я тебя ошарашу.
В условленное время друзья встретились, и Буханцов поведал Павлу Девяткину всю историю о шестьсот втором, а также свои догадки по поводу причин, вызвавших это необычайное происшествие.
Надо было такому случиться, что именно институту, в котором Павел Девяткин работал старшим научным сотрудником, "сверху" дали указание разобраться и предоставить свои соображения по поводу этого самого дела, то есть дела о пропавшем автобусе, причем именно Девяткин возглавлял группу, занимающуюся причинами исчезновения. Гипотез было много, и очень смелых, но ни одна не выдерживала проверок скептически настроенных оппонентов из специально созданной комиссии при АН СССР. Наряду с другими выдвигалась гипотеза и о временной трещине, в которую провалился автобус, но комиссия требовала доказательств, а их не было.
Ничего этого Павел Девяткин своему школьному товарищу, разумеется, не сообщил. Он молча выслушал рассказ Буханцова, но когда тот достал сверток с листьями лопуха и пояснил их происхождение, у Павла Девяткина загорелись глаза. Стараясь не выдать волнения, он с трепетом взял из рук санитара драгоценную находку и пообещал провести анализ по определению ее возраста. На этом друзья расстались.
Биохимический анализ показал, что листья были сорваны не более недели назад, так как еще не окончательно высохли, а состав их практически совпадал с набором химических элементов, содержащихся в подмосковной почве. Зато спектральный анализ изумил группу Девяткина чрезвычайно. Результаты обоих анализов были настолько противоречивы, что сотрудники группы подумали о случайно вкравшейся ошибке в ходе исследований. Провели повторные анализы. И опять та же картина, опять жуткая разница в результатах. Дело в том, что, согласно проведенному спектральному анализу возраст листьев лопуха, используемых Мухиным в качестве набедренной повязки, определялся сотней тысяч лет! Этот факт, -- а то, что это был факт, Девяткин уже не сомневался, -- не вязался ни с какими научными теориями ни в физике, ни в биологии, но зато он хорошо объяснялся версией о провале автобуса во временную трещину, если, конечно, допустить, что Мухин действительно ехал в том автобусе. А все говорило за то, что это именно так. И Девяткин решил, что проблема решена. Доказательства, наконец, получены.
Буквально за три дня Павел Девяткин подготовил подробный отчет о результатах исследований, проведенных его группой, где детально изложил свое толкование событий, происшедших со злосчастным автобусом, и снова привел версию о разрыве временной оси, теперь уже снабженную доказательствами. Упоминались в отчете и источники полученной Девяткиным информации, то есть Мухин и Буханцов, а Мухин (который, кстати, по недоразумению находится сейчас в психиатрической клинике), помимо всего прочего, фигурировал в научном труде еще и в качестве одного из главных участников трагических событий.
Специальная комиссия тщательно изучила отчет и пришла к единодушному мнению, что на этот раз версия требует более пристального внимания. Решено было командировать двух членов комиссии в психиатрическую клинику для встречи с Мухиным. По просьбе руководства НИИ третьим взяли Павла Девяткина.
Утром второго июня в кабинет профессора Скворешникова вошли трое мужчин респектабельного вида.
-- Профессор Скворешников? -- осведомился представительный гражданин с длинными седыми усами.
-- Чем могу служить? -- настороженно спросил профессор, вставая навстречу гостям.
-- Здравствуйте, Валерий Афанасьевич, -- протянул руку гражданин с усами. -- Мы по делу.
Профессор руки не подал, более того, он отступил назад и спрятался за кресло.
-- С кем имею честь? -- снова спросил он, внимательно рассматривая гостей.
Озадаченные приемом, трое мужчин переглянулись. Вперед выступил Девяткин.
-- Товарищ профессор, -- с жаром начал он, -- мы работаем над разрешением одной загадочной проблемы. Нас интересует ваш пациент, некто Мухин.
-- Мухин? -- переспросил профессор. -- Мухин, Мухин... А, Мухин! Как же, помню. Конченый тип. И к тому же алкоголик. Абсолютно неизлечим.
-- Вот как? -- гости снова переглянулись.
-- Предъявите, пожалуйста, ваши документы, -- вдруг попросил профессор.
-- Да, да, конечно, -- последовал торопливый ответ, и на стол легли три маленькие книжечки.
-- Гм... -- промычал профессор, с пристрастием изучая удостоверения и искоса поглядывая на их владельцев. -- Ладно, будет вам Мухин. Вам он нужен лично или достаточно разговора со мной? Я его непосредственно наблюдаю.
-- Лично, если можно, -- ответил мужчина с длинными усами.
-- Ладно, -- махнул рукой профессор. -- Но одно условие: встреча должна происходить в этом кабинете и в моем присутствии.
-- Знаете ли... -- Девяткин замялся. -- Разговор предполагался тет-а-тет...
-- В таком случае -- до свидания! -- отрезал профессор и отвернулся к окну.
-- Мы согласны, -- сдался мужчина с усами. -- Но то, что вы услышите, не должно проникнуть за стены этого кабинета. Дело секретное. Знаете ли...
-- Молодой человек, -- с укоризной произнес профессор, глядя на гостей поверх очков, -- я уже десять лет занимаюсь секретной работой. Вы, видно, не знакомы со спецификой нашего учреждения?
-- Не пришлось как-то познакомиться, -- буркнул третий гость, до сих пор молчавший.
-- Так-то, -- назидательно произнес профессор. -- Ждите, будет вам Мухин.
Профессор вышел, а через четверть часа вернулся с Мухиным. Двух санитаров предусмотрительный Скворешников оставил за дверьми кабинета.
-- Так будет спокойнее, -- заговорщически шепнул профессор Девяткину.
Мухин был мрачен сильнее обычного и совершенно безразличен к окружающему. Он осунулся и похудел, глаза его были тусклы и бесцветны.
-- Вот, получите, -- сказал профессор, кивнув на пациента.
Разговор затянулся на два часа. Девяткин попросил Мухина рассказать все, что с ним произошло, начиная с семнадцатого мая. Мухин, сначала недоверчиво и с неохотой, а затем, чувствуя неподдельный интерес к себе со стороны троих незнакомцев и все более и более воодушевляясь, в который уже раз поведал свою историю. Рассказ Мухина подействовал на троих мужчин, а в особенности на Девяткина, как сильно возбуждающее средство. Тут же по окончании рассказа на Мухина посыпался град вопросов. Гости желали знать абсолютно все, а Мухин рад был поделиться своими горестями и тревогами со странными незнакомцами. На вопрос же, каким образом Мухин объясняет все происшедшее с ним, тот только пожал плечами и, устремив взгляд в пол, ответил:
-- Сначала я было подумал, что перебрал тогда с дружками, пили ведь какую-то химию, а потом, когда протрезвел, понял -- нет, не химия здесь виновата. Чертовщина какая-то со мной приключилась, вот что я вам скажу. Думал сначала, что умом тронулся, но слишком уж все это похоже на правду.
-- Как -- на правду?
-- А вот, видите? -- Мухин наклонился и нащупал на голове почти уже зажившую ссадину. -- Это я заработал тогда еще, когда в сарае головой о бревно трахнулся. Думаешь, сам себе башку расцарапал, чтоб поверили?
-- Что вы! И в мыслях подобного не было, -- ответил за всех Девяткин.
-- Так вот, если и эта шишка, и все, что со мной приключилось, было на самом деле, то и получается, что это правда. Слишком уж все по-настоящему происходило. А как объяснить, я и сам не знаю. Может, какая-нибудь разновидность цыган объявилась? Ведь до сих пор же, говорят, кочуют, лоботрясы.
-- Исключено, -- категорически отрезал мужчина с усами. -- По вашим же словам выходит, что это были настоящие первобытные дикари.
Профессор слушал все это, широко открыв глаза и высоко подняв брови. Он совершенно не ожидал, что незнакомцы с такой серьезностью отнесутся к россказням этого шута. Не могли же нормальные люди принимать бред сумасшедшего за чистую монету! А если могли, значит...
-- Извините, я на минуту, -- виновато улыбнулся профессор и стремительно вышел из кабинета.
Разговор продолжался. Павел Девяткин и два члена спецкомиссии выясняли все новые и новые подробности, причем весь диалог записывался на портативный магнитофон, предусмотрительно взятый Девяткиным из дома.
-- А как на все это смотрит наука? -- спросил Мухин, улучив свободную минуту в непрерывном потоке вопросов.
-- Наука? Гм... -- мужчина с усами задумался. -- Не знаю, как смотрит наука, а мы -- я думаю, мои коллеги согласятся со мной -- считаем, что автобус марки "Икарус", и вы в том числе, семнадцатого мая сего года совершенно невероятным образом проникли в эпоху, отстоящую от наших дней на сто тысяч лет, а потом вы тем же путем вернулись обратно.
Последние слова усатого члена спецкомиссии слышал профессор Скворешников, входивший в тот момент к себе в кабинет во главе пяти здоровых санитаров.
"Свихнулись, -- окончательно утвердился в своем мнении профессор. -- Все до одного".
-- Вот что, товарищи ученые, -- громко произнес профессор, останавливаясь посередине кабинета. -- Я долго слушал ваш бред и, как врач, пришел к выводу, что ваше место здесь, в этой больнице. Я, знаете ли, не один год сталкиваюсь с такими, как вы, и немало наслушался на своем веку всякой чепухи, так что распознать больного с расстроенной психикой для меня не составляет труда.
-- Да вы что! -- вскочил мужчина с длинными усами. -- Вы-то сами хоть в своем уме? Мы ответственные работники!
-- И ответственные работники сходят с ума, -- вставил профессор.
-- Результатов нашей поездки ждут в Академии наук СССР, -- спокойно добавил Девяткин.
-- Слыхали, -- отмахнулся профессор.
-- Позвоните, пожалуйста, вот по этому телефону, вам там все объяснят, -- продолжал Девяткин.
-- Обязательно позвоню, но потом. А сейчас будьте добры проследовать со мной, -- и профессор указал на дверь.
|
