Он перевел дыхание. Терране молчали.
– Когда экхе поклонялись, ее можно было все же и убить – в случае удачи, пусть и со множеством извинений, – если она начинала слишком уж, как говорят у вас, возникать. Когда ее не стало, истреблять ее прекратили. Ибо нельзя истреблять то, чего не замечаешь, нельзя замечать то, чего нет, – и так далее. Мы жили, а несуществующая экха смелела. У нее не осталось врагов: других-то хищников закон признавал, и с ними не церемонились. Экха размножилась. Сейчас ее – миллионы голов. А может быть – десятки, сотни миллионов… Экха вездесуща. Она вышла из лесов, когда там не осталось людей. Люди бежали оттуда, хотя это было строжайше запрещено: Империя нуждалась в бревнах. Бежали не из-за экхи, понятно: ее ведь не было! Но находились сотни других предлогов. Тогда экха подступила к городам. Вы видели центр столицы. Вы не видели окраин. Они пусты. В брошенных или выморочных домах обитают экхи. У них нет забот. Пища гуляет по улицам. Я говорил вам, что мы забыли о сытости. Хотя едоков остается все меньше. Нам нечего есть оттого, что фермы пусты. Крестьяне разбежались или съедены. На фермы сейчас ссылают каторжников. У нас более не казнят, вместо палачей это делают экхи – те самые, которых нет… – Меркурий уперся взглядом остекленевших глаз в Изнова, ударил костистым кулаком по столу. – Говорю вам: либо мы сбежим, завоевав себе другое место во Вселенной, – либо нас сожрут! Вот наше будущее, и на сей раз, поверьте, это абсолютно обоснованное пророчество.
– Простите, но это же совершенный идиотизм! – не сдержался Изнов. – У вас армия, у вас прекрасные десантники, мощное оружие…
– Оружие не стреляет без команды. Бывает, конечно, что оно применяется: когда кучка отчаявшихся людей, пренебрегая Кодексом, презрев веру, начинает защищаться и истреблять экх. Тогда войска получают приказ выступить. Против вероотступников. И оружие стреляет. В людей. Ибо люди есть. Пока еще есть. А экх, как известно, нет. Кто посмеет отдать армии приказ стрелять по экхам? Кто осмелится стать отступником? И где он окажется через полчаса после такого поступка? Нет, коллеги, мы в кольце, которое сами же замкнули, но вне этого кольца мы и вообще не смогли бы существовать. Мы обречены. Единственное, что может спасти нас, это экспансия. Место в мире. Другое место. Колонии не годятся: они не хотят нас, так как не хотят нашей веры, не желают Кодекса, не чтут наших богов. Нам нужны новые миры. Далекие. Пригодные для жизни. Без экх. Чтобы утверждение Кодекса об экхах стало истиной.
– Иными словами, – уточнил Федоров, – вы не приноравливаете Кодекс к миру, а хотите мир подогнать под Кодекс?
– Если угодно, да. Именно.
– Меркурий, – сказал Изнов осторожно. – Ну а если в корабль, на котором вы полетите штурмовать новый мир, проберется экха? Вы ведь не убьете ее и не выбросите, вы просто не заметите ее, не правда ли? Будете ходить по палубам группами, с копьями, как бы случайно поворачивающимися в ее сторону, будете отгораживаться решетками – не из-за экхи, упаси Боже, ее ведь нет, а просто потому, что такова традиция…
– Да! – яростно крикнул Меркурий. – Да! И Отцы веры будут так же пристально следить – не заметит ли кто-нибудь экху, признав тем самым, что она есть, и нарушив установление веры. Но я восхищаюсь мужеством отцов: они рискуют жизнью так же, как все прочие на улицах – потому что непробиваемые жилеты и воротники спасают вовсе не всегда… Да, мы будем поступать именно так. Почему нет за нашим столом хозяина этого дома? На охоте на него набросились экхи. Он был храбрым дворянином и метким стрелком, и с ним была женщина. Он уложил, помнится, трех хищников из того самого автомата, который так понравился вам, дорогой посол. Остальные экхи бежали: они умны и трусливы, бегут при малейшей опасности – но ее нет, этой опасности.
– Что же произошло с Лучезарным дальше?
– Он был признан виновным в попрании веры. Он не запирался, да и показания были налицо. Нет, не убитые экхи, конечно: их ведь не существует! Егеря, слышавшие, как он кричал: «Берегись! Экхи!» Затем его отправили на ферму. Суд на Синере далеко не всегда беспристрастен, но лишь пока дело не заходит об основах веры. Когда речь идет о вере, даже Ослепительные не могут чувствовать себя в безопасности.
– И надолго его?..
– Наивный вопрос. Там тоже есть экхи, но там у него не будет оружия. Так что ненадолго. Но вы о чем-то спросили? Ах да – экха на корабле… Вы хотите сказать, что нам не сбежать от экхи, что мы, так сказать, носим ее в себе? Да, парадокс: наша вера обернулась чем-то таким, что пожирает нас самих. И все же если даже выхода нет, то таким способом мы погибнем медленно; стоит же нам нарушить веру, позволить кому-то усомниться в полном единстве этого – нашего и того – высшего мира, – а единство это достигается непрерывностью линии императоров-богов, – стоит нам позволить это, и мы начнем рушиться немедленно. И все же, посол… там у нас будет хоть какая-то надежда.
– Да почему вы думаете, – сказал Федоров сердито, – что Синера погибнет, если обрушится ваша вера? Вдумайтесь – и поймете, что, наоборот, снятие всяческих традиционных ограничений…
– Ах, дорогой мой коллега, легальный шпион! Скажите это не мне, а императору, который есть и Великий Отец веры. Если я даже решусь выступить с такой идеей – кто услышит меня, кроме скотины на ферме, куда я сразу же после такой попытки попаду? На скотину, кстати, проклятая экха не нападает: у тех рога, и зубы, и копыта, и скотина не читала Кодекс. Нет, скажите императору! Но не забывайте, что столетиями императоры, вся аристократия Империи пеклись об одном: о сохранении того, что есть. А пекущиеся лишь о сохранении боятся любых изменений – потому что не представляют, что тогда надо будет делать. И понимают, что вместо них придут другие. Ну-ка, предложите императору подписать отречение!
– Да, насчет скотины, – сказал Федоров. – Почему бы вам не выдрессировать собак… стаи этаких волкодавов…
– Не годится, – прервал его Изнов. – С таким зверьем собакам без людей не сдюжить, экха ведь почти с медведя. Да и как натаскивать? Нужны хотя бы чучела экх.
– Да, вы собачник, я и забыл.
– Идиотизм, махровый идиотизм, – хмуро проговорил Изнов. – Послушайте, Меркурий… Друг мой! Лучезарность!
– Спит, – сказал Федоров. – Удивляюсь, сколько он продержался. Крепкий мужик.
– Давайте перенесем его на диван.
– И накроем чем-нибудь. Надеюсь, он не отравился… Дышит хорошо. Идиотизм, вы говорите? Да нет, коллега, это хуже. Это рабовладельческое общество, где в первую очередь порабощается не тело, а дух. И это опасно не только для них самих, потому что порабощенный дух жаждет насадить свои законы везде, где их еще нет – из-за подсознательной зависти к тем, кто еще не порабощен.
– Вот так мы и доложим.
– Если удастся. Я отношусь к предупреждениям нашего друга серьезно.
– Я не менее. С утра надо будет как следует поразмыслить над проблемой связи. А сейчас – умираю, хочу спать. Спокойной ночи.
– И вам по возможности. Пусть все остается на столе до завтра. Итак, до утра?
– До утра.
Проспать до утра не удалось. Была, пожалуй, середина ночи, когда Меркурий разбудил их. В его глазах стыл ужас.
– Пропало! Все пропало! Зачем вы это сделали?
– Что? Не понимаю…
– Не столько вы, посол, но ведь вы позволили! Он напоил меня, и я наговорил… Великий Кодекс, чего я только не наговорил! Клянусь верой, я пропал – да и вы тоже. Но вас вышлют – и вы погибнете в пути, а мне обеспечена ферма или, того хуже, – лесные работы! Лучше уж прямо броситься в пасть экхе.
– Меркурий, дорогой, ну ладно, поболтали, с кем не бывает. Но не побежим же мы доносить на вас – и на себя заодно! Может быть, у вас так полагается, но мы придерживаемся своих обычаев.
– Не будьте ребенком. При чем тут вы? А роботы? Каждый из них записал до последнего слова все, что было здесь сказано. А прослушивание? Да я сам готовил всю сеть, знаю, куда засунут каждый «клоп»… Но ведь я был пьян, я отвык от такого состояния, и все вылетело из головы. Да, записано каждое слово. Будите вашего друга, предупредите его – пусть тоже готовится к неприятностям.
– Ерунда. Ну, свалите на нас, скажете – подпоили, или же – вы притворялись, хотели выяснить наши планы и цели…
– И вы хотите, чтобы Трибунал веры этим удовлетворился? Смешно! Не забывайте: я тридцать лет прожил на Терре. Уже по одному этому я – под вечным подозрением, хотя, клянусь верой и Ослепляющим, действовал там лишь в интересах Великой Империи. Но кто теперь поверит?
– Сейчас разбужу советника. Подумаем вместе.
Федоров проснулся сразу и понял все мгновенно.
– Вот идиот! – сказал он с досадой.
– Но я же был…
– Да не ты, Меркурий. Я. Я понимал, конечно, что вы не поскупились на микрофоны. Но решил, что ты отключил их, чтобы дать волю языку. Ты уверен, что сеть сработала?
– Я сам ее испытывал!
– Сколько сейчас? Ого, мы проспали три часа. В таком случае, коллега, почему мы еще здесь? Почему за нами не пришли?
– Потому что еще рано.
– А по ночам навещать у вас стесняются?
– Нет, конечно. Но запись до восьми утра ведется автоматически. И только тогда прослушивается, когда соответствующие Отцы веры являются в свои канцелярии.
– Тогда у нас еще бездна времени!
– К чему оно нам? Мы ничего не сможем ни придумать, ни предпринять. Мы – преступники против веры, и всякая попытка к сопротивлению…
– Ну, рыть себе могилу я не нанимался. Четыре с лишним часа – это много. Слушай… Нет ли у тебя укрытия? Какой-нибудь загородной виллы, что ли?
– На Синере есть города, фермы и леса. Ничего другого.
– И везде экхи? Весело живете. Гм… Ну а если… Ты упоминал о группах, объединяющихся против зверья.
– Так бывало раньше. Давно не слыхал ни о чем подобном.
– Ясно. Отпадает. А ты не сможешь за оставшееся время добраться до записей?
– Вся аппаратура – в Департаменте веры. Меня и близко не подпустят. Отцы веры охраняют свои права.
– Да, задачка…
– Нам негде спастись. Нет такого места на планете.
– Стоп! А вне ее?
– Ты о чем?
– Меркурий, ты говорил, что у тебя есть корабль и что он готов к старту. В любую минуту, и так далее. Болтал спьяну?
– До последнего слова все правда. Но корабль на космодроме, а мы – здесь.
– Но если доберемся до него – он взлетит?
– До восьми утра я еще сановник, а не преступник. Но нам не добраться. Машину я отправил, охрану отпустил. Вокруг дома каких-нибудь десять-двенадцать сторожей, но они не имеют права оставлять посты – да и не захотят. Они вообще не подчинены мне.
– Ну и черт с ними. До космодрома далеко?
– На машине…
– Машины нет. Пешком мы доберемся до восьми?
– Пешком? Ночью?
– Почему бы и нет?
– Экхи! Они не спят по ночам. Древний инстинкт.
– Боишься?
– Конечно. Еще как!
– А Трибунала веры?
– Великий Кодекс…
– Отцы веры могут не сработать? Прошляпить?
– Не слыхивал о таких случаях.
– Значит, из двух зол выбирают меньшее. Как вы считаете, посол?
– Вы правы. Но без Меркурия нас даже не подпустят к кораблю.
– Мы без него и не тронемся. Собирайся, Лучезарность!
– Нас сожрут.
– Это еще бабушка надвое сказала. Посол, я слышал, вы восторгались в охотничьей комнате. Будьте добры, выберите там что-нибудь понадежнее. В трех экземплярах. И побольше патронов.
– Я вас понял, советник.
– Господа, что вы собираетесь…
– Меркурий, вы охотник?
– Как и всякий дворянин, посол.
– Верно, вы даже обещали пригласить нас на охоту, чуть не забыл. Вот и пригласили. А мы с благодарностью принимаем приглашение. Прекрасная ночная охота.
– К делу! – сказал Федоров. – Корабль быстрый?
– Стоит нам нырнуть в сопространство – и мы недосягаемы. А где мы оттуда выскочим – заранее никому не узнать. Но мы не доберемся до корабля. Экхи нас растерзают.
– Ага, вот спасибо, посол. Три автомата. Какой вы предпочли бы для охоты, ваша Приятная Лучезарность?
– Вот этот. Мне приходилось им пользоваться. Но вы что, собираетесь стрелять по экхам?
– Если они нападут.
– Они-то нападут…
– Будем стрелять.
Меркурий сделал шаг назад, спрятал руки за спину.
– Только не я.
– Честное слово, глупо.
– Может быть. Но я – подданный Империи, один из ее сановников. Пусть я все прекрасно понимаю. Пусть нимало не симпатизирую экхам, можете мне поверить… Но стрелять в них – значит стрелять в веру, в которой я родился, вырос и живу, в Империю, во все, чем гордился и клялся – даже поняв… Это было бы изменой. А я не изменник.
Федоров напрягся, сжал кулаки – Изнову показалось, что в следующее мгновение советник бросится, нанесет удар… Посол торопливо проговорил:
– Хорошо, Меркурий. Мы не собираемся склонять вас к измене чему бы то ни было. Понимаю: это противоречит вашим понятиям о чести. Но, друг мой, ведь не кто иной, как вы сами поставили моего коллегу и меня на край гибели. Вы прекрасно понимаете, что и нас не пощадят. И если вы согласны пожертвовать своей жизнью, то мы вовсе не считаем своим долгом умирать за вашу Империю. Мы не настолько любим ее. Не диктует ли вам ваша честь необходимость сперва спасти нас, а уж потом распоряжаться собой так, как вы сочтете нужным?
Меркурий ответил не сразу:
– Вы правы, посол. Моя честь требует спасти вас.
– Вот и прекрасно, – молвил Федоров. – Еда на корабле есть?
– На какое-то время хватит.
– Остальное возьми со стола. Начатые не бери, только полные. Я хватаю передатчик. Посол, вы?
– Шифры. Уничтожать некогда.
– Мир дому сему. Идемте. Меркурий, я все же беру автомат и для вас. Но лучше будет, если вы понесете его сами.
– У ворот нас обязательно спросят…
– Так и скажешь: отправились на ночную охоту. Вернемся часам к девяти.
– Поверят ли?
– Не поверят – тем хуже для них.
Они вышли. Прохладный ветер скользнул по лицам, по телу пробежал мгновенный озноб. Предрассветные облака, выше – оранжевые, ниже – зеленовато-серые, слоями лежали на краю неба, похожие на обрыв, на котором четко различаются слои залегающих пород. Над головой мерцали непривычные звезды. Солнце отсюда не было видно, оно находилось в другом рукаве, по ту сторону центра Галактики.
– Куда нам, Меркурий? Смелее, смелее!
– Я не боюсь. Просто непривычно: много лет не ходил пешком, без охраны… Налево. Выйдем на проспект. Час ходьбы до загородной магистрали. Там, если повезет, встретим какую-нибудь машину.
Они шли быстро, гуськом, Федоров впереди, Меркурий вторым. Изнов сзади спросил:
– А если машины не будет?
– К восьми можем успеть… если не очень задержимся.
– К восьми отцы придут на службу, – не оборачиваясь, вслух считал Федоров. – Минут в десять девятого начнут работать…
– Общая молитва – пятнадцать минут, – подсказал Меркурий.
– Еще лучше. Затем перемотка пленки. Пока прослушают. Потом еще раз – для начальства. Приедут за нами…
– Нет, – сказал Меркурий. – Сразу сообщат на все контрольные пункты. И на космодром тоже. Считайте – в половине девятого.
– Значит, главное – не задерживаться.
– Если пройдем город… На магистрали их почти нет. Нападать на машины они избегают.
– Ну и чудесно. Меркурий, вам придется проводить нас до самого трапа и посадить в корабль. А там уж решите сами.
– Мне нечего решать, – хмуро ответил Меркурий, не сбиваясь с шага. – Я вынужден лететь, если хочу спасти вас. Корабль откликается только на мои биотоки. Никто другой не может управлять им. Так что я довезу вас. А потом… Жизнь все равно кончена.
– Если уж вы настроились умирать, могу посоветовать вам лучший способ самоубийства. Хотя полного успеха не гарантирую.
– Очень смешно. Каков же ваш способ?
– Оттуда, куда мы прилетим, обратитесь к своей планете. К Империи. И скажите хотя бы то, что говорили нам за столом.
– Да, хороший способ. Но не для меня. Я ведь не противник. Я такой же, как все, и знаю столько же, сколько знает каждый. Да и… сказать можно, да кто услышит? Вот и проспект. Налево.
– Пусто как…
– Сейчас только самоубийцы и могут выходить.
– Скажешь – кто-нибудь да услышит.
– Кстати, – сказал Изнов, – если придется открывать тут пальбу, ее-то уж наверняка услышат.
– На стрельбу, – откликнулся Федоров, – нормальный человек и подавно не выйдет. Разве что отцы веры? Как думаешь, Меркурий?
– Отцы – обязательно. Но не сразу.
– Меркурий, а в отцов веры Кодекс стрелять дозволяет?
Меркурий улыбнулся – впервые с момента пробуждения.
– Нет. Но не содержит и запрещения.
– И на том спасибо.
Минут десять шли молча. Было тихо.
– Вы, терране, – странные.
– Что же в нас такого?
– Я умею стрелять – это понятно. В конце концов, я не только охотник, я имперский офицер. Но у вас много лет мир. У вас нет экх. Но вы не разучились стрелять. И готовы.
– Милый, – сказал Федоров. – Может, у нас оттого и мир, что мы не разучились стрелять… Стой!
Они остановились.
– Блеснуло? Или почудилось?
– Они, – дрогнувшим голосом проговорил Меркурий. – Это их глаза.
– Ага. Ну и прекрасно. Не дрожи, Лучезарность. Ты же пригласил нас на ночную охоту? А дичь мы вправе выбрать сами. Готовься, посол. Короткими очередями. С рассеиванием по фронту. А ты, Меркурий, – как честь подскажет.
В стае было голов тридцать. Они шли бесшумно, радужно переливалась шерсть, глаза светились. Вожак поднял голову. Печальный звук разнесся над спящим проспектом. Безгласные великаны невозмутимо взирали со стен.
– Красивые звери, – сказал Изнов. – Такую бы шубку моей супруге.
– Ничего, – откликнулся Федоров, – мы тут еще наладим торговлю. Со временем. Кодексом они торговать не могут, нет покупателя. Вот и поймут, рано или поздно.
– Как будем стрелять, советник? Стоя? С колена?
– С ходу. От бедра, веером. Патронов хватит. А они ведь трусы. Так, Лучезарность?
– Ах, – сказал Меркурий. – Если бы это были не экхи…
– А ты вспомни, что советовал нам. Представь, что это не экха, а маска. А под ней – кто-то, в кого ты с удовольствием вогнал бы пулю. У тебя есть такие?
– Разве бывает так, чтобы не было? – сказал Меркурий. – Учтите: перед прыжком экха приседает. Она не боится. Она не ждет отпора. И не спешит.
– Это глупо – не ждать отпора, – сказал Федоров. – Это наивно.
– Так вы думаете, услышат? – спросил синерианин.
– Пусть не сразу. Пусть немногие. Но есть слова, чье эхо никогда не затухает, – ответил Изнов. – Ну, время. Иначе…
– Внимание! Слушай команду… Огонь!
И тишина рухнула. Били два автомата, секундой позже к ним присоединился третий. Немного. Но грохотало так, что казалось – рушится сама Империя.