Страница:
Она растерялась и залепетала:
— Впервые такого встречаю, другой был бы счастлив…
— Охотно верю, — воскликнул я, — но вынужден придерживаться иного мнения. Возможно, вы не в моем вкусе. К тому же, находясь в самом конце жизненного пути, практически у финиша, не хотел бы получить травму черепа и синяк под глаз. Хотелось бы уйти из жизни красивым, конечно, насколько это позволили мне матушка и природа.
Из всей моей речи девица поняла лишь одно: что она не в моем вкусе.
— Что за бред? — взбесилась она. — Зачем же вы так на меня смотрели?
— Как?
Она изобразила. Мне стало плохо. Катастрофа! Неужели я так на нее смотрел? Тогда я болван, права Светлана.
— Что-то не припомню. Когда это было? — холодно поинтересовался я.
— Когда вы бродили по залу и позже, непосредственно перед тем, как я к вам подошла, — торжествуя сообщила девица.
Теперь уже взбесился я:
— Что? На вас? Смотрел? Да на кой вы нужны мне? Особенно сейчас. Поверьте, вы оч-чень невовремя.
Я глянул на стоящий на столе бокал, полный яда, и уже спокойно добавил:
— Может безразлично в зал и глянул в последний раз, может взглядом на вас и наткнулся, но не советую это близко к сердцу принимать. Я смотрю так на всех женщин.
Остроносенькая отшатнулась:
— Вы что, кобель?
Я безучастно пожал плечами:
— Не знаю, вряд ли…
Она разъярилась:
— Тогда вы болван! Жаль, что об этом не знаете!
— Знаю, сегодня мне это уже говорили. Да, я болван. Тем более, отправляйтесь к своему другу, пока он вас не опередил и не подвалил к нашему столику. Кажется для этого он уже достаточно размял кулаки.
Сказав такое, я сам ужаснулся:
— Господи! Кулаки? Неужели ЭТО так невинно называется? Кувалды — да, а кулаки — вряд ли.
Остроносенькая удовлетворенно хмыкнула, я же ее просветил:
— Мне совсем не хотелось бы с ним сражаться, как бы красивы вы ни были. Он такой громадный. И неловкий наверняка: еще прольет мой коньяк. Вот это будет трагедия.
Остроносенькая рассмеялась:
— Ах, вот в чем дело! Ну что ж, это легко уладить.
Она вскочила и энергично направилась к своему другу — я вздохнул с облегчением и поднял бокал. Пора! Давно пора! Пора на тот свет! Господь заждался!
Набрав побольше воздуха в легкие, я зажмурил глаза и…
И бокал оказался в руках остроносенькой. Она вернулась, резво выхватила из моей руки бокал, лихо опрокинула его в себя и пояснила:
— Для храбрости!
И убежала.
Я остолбенел.
Сначала остолбенел, а потом уронил голову на стол и заплакал.
Возможно, впервые в жизни.
Плакал я долго и горько. Напасти пошли косяком: одна за другой. Фортуна меня просто возненавидела. Позор, пережитый в Париже, жег хуже огня, предательство Светланы леденило душу, отсутствие сына разрывало сердце. За всем этим маячило унижение в образе косой пенсионерки-невесты! И вот оно, новое поражение: я не сумел уйти из жизни. Не справился с таким несложным делом. Казалось бы, чего проще, налей яду в бокал и выпей, раз так тебе повезло: собственная мать подарила самый легкий способ забвения бед и позора. Так нет же, и здесь я опарафинился. Какая-то дурочка, свиристелка опередила меня…
Остроносенькая (легка на помине) вернулась и жизнерадостно сообщила:
— Дело сделано, он ушел, так что можете быть спокойны: лицо вам никто не набьет.
Тут она заметила, наконец, мою печаль и удивилась:
— Что с вами? Мужчина, неужели вы плачете?
От позора и обиды я замычал, а она рассмеялась:
— Нет, правда, вы плачете что ли? Не может быть! Ха-ха! Вы плачете? Плачете?
— Да! Да! — взревел я. — Плачу и буду плакать еще и еще, раз вас так это радует!
— Вовсе не радует, — смутилась она. — А то, что хихикаю, так это нервное. Честное слово, никогда не видела плачущего мужчину.
— Поживете с мое и не такое увидите, — заверил я.
Она удивилась:
— С ваше? А сколько вам?
— Сорок пять.
Остроносенькая отшатнулась:
— Надо же, никогда бы не подумала! Сорок пять, это полный завал! Считай — одна нога в могиле!
И тут же начала меня успокаивать:
— Но не расстраивайтесь, беда, конечно, но… Кстати, давно хочу вам сказать: вы очень красивый мужчина. По таким просто плачет! Плачет Голивуд!
Я посмотрел на нее, как на врага народа, а она всплеснула руками и затараторила:
— Когда вы прошли мимо нашего столика, я обмерла и глазам своим не поверила. У вас профиль — зашибись! Вам, наверное, надоели такие признания. Нас, красивых, и хвалят, и хвалят, и хвалят, и льстят, и льстят, и льстят. Представляю сколько вы наслушались за свои сорок пять, если я, в свои двадцать восемь уже насмотрелась…
— Послушайте, — возмутился я. — Что у вас за рот?
— Рот? А что мой рот?
Она испугалась, извлекла из сумочки зеркальце и начала себя изучать, приговаривая:
— Что у меня за рот? Рот как рот.
— Это вам так кажется, — просветил я ее, — он же у вас не закрывается.
— Ну да, — согласилась она. — Как у любой нормальной женщины.
И тут же меня упрекнула:
— Уж в свои сорок пять могли бы знать. Повидали, наверное, на своем полувеку.
И она игриво подмигнула. Захотелось ее побить, но я сдержался. Остроносенькая же нахмурилась и спросила:
— Почему вы так нелюбезны?
Меня прорвало:
— Потому что у меня одни неприятности от вас. Зачем вам понадобилось пить коньяк? Он же был для меня предназначен. Что мне делать? Не знаю теперь! Где еще я найду себе яду? Так все удачно складывалось, так мне повезло, этот флакон появился в моей жизни фантастически вовремя, словно по заказу. Моя мать… Все же она молодчина! Она меня породила, она же меня и…
Остроносенькая слушала с большим интересом, но в этом месте перебила:
— Я вас не понимаю. Совсем. Вы говорите загадками. Не могли бы выражаться ясней?
— Ясней? — вспылил я. — Куда уж ясней. Бокал пустой видите?
— Вижу, — кивнула она.
— Знаете что там было?
— Коньяк.
— А какой коньяк, знаете?
— Знаю, неплохой. Там был очень неплохой коньяк, — заверила она.
— Ха! Вот она, ваша ветреность! Одним махом выдули! Где я теперь такой возьму?
— О, боже, да здесь же и возьмете, — воскликнула она, утомленно закатывая глаза. — Не надо делать трагедию. Если хотите, сама вам куплю.
Я схватился за голову:
— Вы, девушка, не догадываетесь, как бессовестно поступили со мной: отняли у меня то, что достать не так просто. А мне это нужно позарез!
Остроносенькая разволновалась:
— Ничего не понимаю, что вы так разошлись, ведь там был всего лишь коньяк…
— Да-а, — завопил я, — там был коньяк! И не он один! Не хотел вас огорчать, но вынужден сообщить: вы без спросу выпили мой последний флакон, единственный…
И тут до меня дошло: она же отравилась! Только что отравилась! Вместо меня!
Катастрофа!
Глава 4
Глава 5
— Впервые такого встречаю, другой был бы счастлив…
— Охотно верю, — воскликнул я, — но вынужден придерживаться иного мнения. Возможно, вы не в моем вкусе. К тому же, находясь в самом конце жизненного пути, практически у финиша, не хотел бы получить травму черепа и синяк под глаз. Хотелось бы уйти из жизни красивым, конечно, насколько это позволили мне матушка и природа.
Из всей моей речи девица поняла лишь одно: что она не в моем вкусе.
— Что за бред? — взбесилась она. — Зачем же вы так на меня смотрели?
— Как?
Она изобразила. Мне стало плохо. Катастрофа! Неужели я так на нее смотрел? Тогда я болван, права Светлана.
— Что-то не припомню. Когда это было? — холодно поинтересовался я.
— Когда вы бродили по залу и позже, непосредственно перед тем, как я к вам подошла, — торжествуя сообщила девица.
Теперь уже взбесился я:
— Что? На вас? Смотрел? Да на кой вы нужны мне? Особенно сейчас. Поверьте, вы оч-чень невовремя.
Я глянул на стоящий на столе бокал, полный яда, и уже спокойно добавил:
— Может безразлично в зал и глянул в последний раз, может взглядом на вас и наткнулся, но не советую это близко к сердцу принимать. Я смотрю так на всех женщин.
Остроносенькая отшатнулась:
— Вы что, кобель?
Я безучастно пожал плечами:
— Не знаю, вряд ли…
Она разъярилась:
— Тогда вы болван! Жаль, что об этом не знаете!
— Знаю, сегодня мне это уже говорили. Да, я болван. Тем более, отправляйтесь к своему другу, пока он вас не опередил и не подвалил к нашему столику. Кажется для этого он уже достаточно размял кулаки.
Сказав такое, я сам ужаснулся:
— Господи! Кулаки? Неужели ЭТО так невинно называется? Кувалды — да, а кулаки — вряд ли.
Остроносенькая удовлетворенно хмыкнула, я же ее просветил:
— Мне совсем не хотелось бы с ним сражаться, как бы красивы вы ни были. Он такой громадный. И неловкий наверняка: еще прольет мой коньяк. Вот это будет трагедия.
Остроносенькая рассмеялась:
— Ах, вот в чем дело! Ну что ж, это легко уладить.
Она вскочила и энергично направилась к своему другу — я вздохнул с облегчением и поднял бокал. Пора! Давно пора! Пора на тот свет! Господь заждался!
Набрав побольше воздуха в легкие, я зажмурил глаза и…
И бокал оказался в руках остроносенькой. Она вернулась, резво выхватила из моей руки бокал, лихо опрокинула его в себя и пояснила:
— Для храбрости!
И убежала.
Я остолбенел.
Сначала остолбенел, а потом уронил голову на стол и заплакал.
Возможно, впервые в жизни.
Плакал я долго и горько. Напасти пошли косяком: одна за другой. Фортуна меня просто возненавидела. Позор, пережитый в Париже, жег хуже огня, предательство Светланы леденило душу, отсутствие сына разрывало сердце. За всем этим маячило унижение в образе косой пенсионерки-невесты! И вот оно, новое поражение: я не сумел уйти из жизни. Не справился с таким несложным делом. Казалось бы, чего проще, налей яду в бокал и выпей, раз так тебе повезло: собственная мать подарила самый легкий способ забвения бед и позора. Так нет же, и здесь я опарафинился. Какая-то дурочка, свиристелка опередила меня…
Остроносенькая (легка на помине) вернулась и жизнерадостно сообщила:
— Дело сделано, он ушел, так что можете быть спокойны: лицо вам никто не набьет.
Тут она заметила, наконец, мою печаль и удивилась:
— Что с вами? Мужчина, неужели вы плачете?
От позора и обиды я замычал, а она рассмеялась:
— Нет, правда, вы плачете что ли? Не может быть! Ха-ха! Вы плачете? Плачете?
— Да! Да! — взревел я. — Плачу и буду плакать еще и еще, раз вас так это радует!
— Вовсе не радует, — смутилась она. — А то, что хихикаю, так это нервное. Честное слово, никогда не видела плачущего мужчину.
— Поживете с мое и не такое увидите, — заверил я.
Она удивилась:
— С ваше? А сколько вам?
— Сорок пять.
Остроносенькая отшатнулась:
— Надо же, никогда бы не подумала! Сорок пять, это полный завал! Считай — одна нога в могиле!
И тут же начала меня успокаивать:
— Но не расстраивайтесь, беда, конечно, но… Кстати, давно хочу вам сказать: вы очень красивый мужчина. По таким просто плачет! Плачет Голивуд!
Я посмотрел на нее, как на врага народа, а она всплеснула руками и затараторила:
— Когда вы прошли мимо нашего столика, я обмерла и глазам своим не поверила. У вас профиль — зашибись! Вам, наверное, надоели такие признания. Нас, красивых, и хвалят, и хвалят, и хвалят, и льстят, и льстят, и льстят. Представляю сколько вы наслушались за свои сорок пять, если я, в свои двадцать восемь уже насмотрелась…
— Послушайте, — возмутился я. — Что у вас за рот?
— Рот? А что мой рот?
Она испугалась, извлекла из сумочки зеркальце и начала себя изучать, приговаривая:
— Что у меня за рот? Рот как рот.
— Это вам так кажется, — просветил я ее, — он же у вас не закрывается.
— Ну да, — согласилась она. — Как у любой нормальной женщины.
И тут же меня упрекнула:
— Уж в свои сорок пять могли бы знать. Повидали, наверное, на своем полувеку.
И она игриво подмигнула. Захотелось ее побить, но я сдержался. Остроносенькая же нахмурилась и спросила:
— Почему вы так нелюбезны?
Меня прорвало:
— Потому что у меня одни неприятности от вас. Зачем вам понадобилось пить коньяк? Он же был для меня предназначен. Что мне делать? Не знаю теперь! Где еще я найду себе яду? Так все удачно складывалось, так мне повезло, этот флакон появился в моей жизни фантастически вовремя, словно по заказу. Моя мать… Все же она молодчина! Она меня породила, она же меня и…
Остроносенькая слушала с большим интересом, но в этом месте перебила:
— Я вас не понимаю. Совсем. Вы говорите загадками. Не могли бы выражаться ясней?
— Ясней? — вспылил я. — Куда уж ясней. Бокал пустой видите?
— Вижу, — кивнула она.
— Знаете что там было?
— Коньяк.
— А какой коньяк, знаете?
— Знаю, неплохой. Там был очень неплохой коньяк, — заверила она.
— Ха! Вот она, ваша ветреность! Одним махом выдули! Где я теперь такой возьму?
— О, боже, да здесь же и возьмете, — воскликнула она, утомленно закатывая глаза. — Не надо делать трагедию. Если хотите, сама вам куплю.
Я схватился за голову:
— Вы, девушка, не догадываетесь, как бессовестно поступили со мной: отняли у меня то, что достать не так просто. А мне это нужно позарез!
Остроносенькая разволновалась:
— Ничего не понимаю, что вы так разошлись, ведь там был всего лишь коньяк…
— Да-а, — завопил я, — там был коньяк! И не он один! Не хотел вас огорчать, но вынужден сообщить: вы без спросу выпили мой последний флакон, единственный…
И тут до меня дошло: она же отравилась! Только что отравилась! Вместо меня!
Катастрофа!
Глава 4
— Катастрофа! — завопил я, вскакивая со своего места.
— Да-да, — озабочено согласилась остроносенькая, тоже поднимаясь из-за стола и глядя куда-то поверх моей головы глазами, наполненными ужасом. — Именно так: катастрофа! Видите? Он вернулся и не один. Ничего, не бойтесь, он просто хочет, чтобы я отдала ключи, а дружки с ним для понта, для страха. Хочет ужаса на нас напустить. Ничего, я все улажу. Я сейчас. Я быстро.
И она унеслась с немыслимой скоростью.
— Постойте, — закричал я, — постойте! Вам нужно срочно к врачу! Вас еще можно спасти! Наверное…
Но она не слушала, быстро удаляясь. Естественно, я погнался за ней, но официант решительно преградил мне дорогу:
— Прошу вас немедленно заплатить.
Я воскликнул: «Мне некогда!», — собираясь его оттолкнуть и догнать девицу, но не успел: руки мои уже безжалостно крутили.
— Заплачу! Заплачу! — мгновенно согласился я и вынужден был вернуться к столу.
Там вступил в объяснения с администратором ресторана. Он настойчиво подозревал меня в воровстве и мошенничестве, требовал паспорт и убеждал, что за это надо платить втройне, я же настаивал на своей порядочности, осторожно намекая, что воры и мошенники как раз он и его хозяин — цены меню тому подтверждение. В конце концов вмешалась охрана и предъявила неопровержимые доказательства моей вины: свои кулаки. Я вынужден был показать им и паспорт, и свои права. И платить согласился…
Когда было уплачено по счету и сверх него, я вздохнул с облегчение и собрался отправиться в погоню за остроносенькой, но в этот момент зазвонил мой сотовый.
Он так редко звонит, что я даже не сразу понял — официант мне подсказал:
— Кажется, это из вашего кармана.
— Это копейки пищат, — ядовито заметил я, — плачут по тем купюрам, которые вы из меня вытряхнули.
С этими словами я прижал трубку к уху и рот мой раскрылся сам собою. И было от чего: гнусный, с противной блатнецой голос снова изрек:
— Ну ты попал, козлина! Ну ты попал!
— Простите, не понял, — начал было я, но в трубке раздались гудки.
Я растерянно уставился на официанта.
— Похоже, это не ваш день, — сказал он, сочувственно пожимая плечами.
Видимо, все мои неприятности отразились на моем лице. Думаю, выглядел я достаточно жалко, раз даже официант, этот бандит с большой дороги, меня пожалел. От таких, как я, камни стонут: еще со старыми неприятностями не успел разобраться, а уже новые назревают. Интересно, почему я козлина и куда я попал? Или на что?
Так, кажется, принято выражаться в наши дни.
Однако ломать голову над абстрактными проблемами было некогда, надо было остроносенькую спасать. Я вылетел из ресторана — она стояла на другой стороне улицы и, оживленно жестикулируя, беседовала со своим горилоподобным другом, за спиной которого маячили гиганты еще похлеще. Один из них столбенел и держал в руках мобильный, видимо собираясь отправить его во внутренний карман пиджака. Судя по всему, остроносенькая сообщала нечто ошеломительное, раз так застыл тот, с мобильным.
Одержимый желанием спасти несчастную, я, не раздумывая, бросился под колеса первого попавшегося автомобиля. Это был «Мерседес».
— Куда прешь, козлина! — раздалось, заглушая визг тормозов.
— Простите, — воскликнул я, — очень спешу!
— А-аа, вот оно что. Тогда помогу.
Мне в лоб нацелилось дуло пистолета.
— Что вы делает? — ужаснулся я.
— Ты же спешишь, — пояснил владелец «Мерседеса», — так будет быстрей. И верней. Колеса — штука ненадежная, а, как я понял, Господь уже ждет.
Он заржал и, довольный своей шуткой, сорвал с места автомобиль. Я глянул на другую сторону улицы и подумал: «Как-то подозрительно оттопыриваются карманы у этих головорезов, дружков остроносенькой. Нет ли у них оружия?»
Мне расхотелось туда идти, но все еще хотелось спасти остроносенькую. Я вернулся в ресторан и обратился к администратору:
— Раз уж я вам трижды заплатил по одному и тому же счету, не могли бы и вы оказать мне любезность?
— В чем дело? — сухо поинтересовался тот.
— Очень хотел бы поговорить с той девушкой, — я кивнул на остроносенькую, которую через стекло ресторана было неплохо видно, — но, боюсь, ее друзьям это не понравиться.
Администратор кивнул:
— Нет ничего проще.
Он набрал какой-то номер и почти мгновенно на той стороне улицы остроносенькая извлекла из сумки телефон и прижала его к уху.
— Говорите, — администратор быстро протянул мне трубку.
Я услышал ее голос:
— Але! Але! Кто это?
— Остроносе… Ой, простите, не знаю вашего имени, но мне срочно нужно с вами увидеться. Дело первостепенной важности. Безотлагательно жду вас там же.
Она изумилась:
— Кто это? Кто?
— Это тот сорокапятилетний мужчина, чей коньяк вы так беспардонно выдули каких-нибудь десять минут назад. Ну может чуть раньше… или позже…
Я задумался, подсчитывая.
— А-ааа! — обрадовалась остроносенькая. — Люська! Люська! Что ты говоришь, моя прелесть? Боже, как я рада! Не слышала тебя сто лет!
— Возможно, — ответил я, — если у вас секунда идет за год. Впрочем, так оно и есть — время работает не на вас, время ваш враг. Умоляю! — в этом месте я вскрикнул. — Умоляю вас, срочно сверните разговор со своими друзьями и поспешите ко мне, я все еще здесь, в ресторане, иначе быть беде.
— Люсенька, — затараторила остроносенькая, — так срочно я не могу, у меня неприятности: мой любимый на меня наезжает. Ну как обычно, он не прав, а я виновата. А почему бы и нет: он большой, он мужчина, у него кулаки — а что у меня? Одна глупость. Значит можно меня угнетать…
— Послушайте, — раздраженно прервал я эту дурочку, — ведете себя глупо. Конечно понимаю, пользуясь случаем, вы решили устыдить вашего гориллу. Возможно вы правы, сам не стал бы внедряться в воспитательный процесс, но тогда выйдет так, что этот горилла вам уже не понадобиться…
— Почему? — со смешком удивилась остроносенькая.
— Потому что вас у него не будет. Сейчас же идите ко мне, подробней объясню при встрече, и вы сразу со мной согласитесь.
— Люся-яя, ты меня интригуешь, — игриво пропела она и серьезно добавила: — Буду в кратчайшие сроки.
И не обманула: что-то очень быстро растолковав своему горилле, она чмокнула его в щеку, в другую и, перепорхнув через дорогу, влетела в холл ресторана.
— Что вы ему сказали? — на всякий случай поинтересовался я, с удовлетворением отмечая, что горилла и его друзья спокойненько направляются к навороченному джипу.
— Сказала, что Люська мне предлагает отпадные джинсы.
— И он вас отпустил по такой ничтожной причине? — не поверил я. — Вы же ругались. Он же проходу вам не давал, ревновал. И теперь вы хотите меня убедить, что он отпустил вас? Из-за такой ерунды?
— Сразу отпустил, потому что знает: я не переживу, если джинсы достанутся Аське. И он не переживет, — заверила остроносенькая, энергично увлекая меня в недра ресторана.
И в этот момент меня словно молнией поразило: я услышал голос матушки. «Яд жуткий! Яд смертельный! Против него нет никакого противоядия, — сказала она. — Тот, кто отравится — обречен».
— Так что же это выходит? — в отчаянии воскликнул я. — Вас совершенно нельзя спасти? Катастрофа! Как я забыл? Как я забыл?
Девица насторожилась:
— О чем вы? От чего вы собрались меня спасать?
— Так, ерунда, можете считать, что это шутка, — с напускным равнодушием отмахнулся я, а у самого мысли как челноки засновали: туда — сюда, туда — сюда.
С секунды на минуту эта несчастная богу душу начнет отдавать: мне вдруг захотелось, чтобы произошло это в моем доме.
Я, наверное, очень плохой человек, но выбора у меня не было. Девицу, конечно же, жаль, но она сама эту участь выбрала — никто ее не заставлял…
Так что же мне теперь делать? Не за решетку же из-за нее отправляться. Там мне вряд ли удастся уйти из жизни с достоинством. Учитывая строгости содержания, вообще не удастся…
И что тогда получится, если вспомнить о моих намерениях?
Приговорят меня из-за этой чокнутой к десяти или двадцати годам жизни?
Десять или двадцать лет жизнь эту мерзкую терпеть?!
Даже в мыслях это не-вы-но-си-мо!!!
Между прочим, могу и пожизненное схлопотать, кто знает, сколько дают за отравление дурочек — здесь я совсем несведущ. И это в то время, когда так нетерпится богу душу отдать. Да и что это за девица? Урод да и только. Родит еще таких же страшных и глупых детей — какая от них государству польза?
Нет, я не изверг, девицу, конечно, жаль, но что поделаешь? Я не виноват. Ни в чем не виноват: ни в том, что она яд мой выдула, ни в том, что это толпа свидетелей видела — ее горилла глаз с нас не спускал. А уж в том, что администратор тщательно изучил и мои права и даже паспорт вовсе нет моей вины. Если сейчас остроносенькая начнет помирать, я пропал. А вот если довезу ее до моего дома, да дам ей спокойно отойти в мир иной в моей постели, то шанс еще есть. Ночи дождусь и устрою ей, к примеру, утопление. Она же поругалась со своим гориллой, так почему не может утопиться с горя?
В общем, выбора у меня не было: надо было поскорей увозить ее с глаз людских долой.
— Кстати, — заволновался я, — а почему это ваш горилла не удивился тому, что, направляясь к Люсе, вы вернулись в ресторан?
— Я же забыла там сумочку, — глядя на меня своими огромными наивными глазами, сообщила остроносенькая. — Сумочку от Кардена.
— А что же вы тогда держите в руках? — поразился я.
Она лукаво усмехнулась:
— Не все же так наблюдательны, как вы. Сразу чувствуется, что вы умны и даже мудры, не то, что мой Вован бестолковый.
— Ах, он Вован, ваш горилла, — прозрел я, машинально отмечая, что не такая уж она остроносенькая и глупая, как мне казалось. Вполне симпатичная и разумная девушка. Черт, как жаль, что ей придется умирать!
— Между прочим, он это почувствовал — никогда меня так не ревновал, а тут ну просто взбесился! — сообщила она.
Я насторожился и, холодея, спросил:
— Что? Что он почувствовал?
Кокетничая, она призналась:
— Ну то, что вы мне понравились. Вообще-то он знает, что я балдею от красивых мужчин. Всегда напрягается, если видит рядом такого.
Я растерялся:
— Что-то не пойму, вы о ком? О ком говорите?
— Да о вас, о вас.
— Вы действительно находите меня красивым?
— Даже слишком. Для мужчины чрезмерно, поэтому так и рассвирепел мой бедный Вован. Чувствует мою слабость. Знаете, у одного смазливо лицо, у другого длинные ноги, у третьего какая-то необычайная стать, у четвертого в движениях завораживающая раскованность: не идет, а несет себя, небрежно, самоуверенно… Короче, в каждом свои навороты, так вот у вас есть сразу все. Глянешь со стороны: супермен, а не просто мужчина. Как тут не обалдеть?! — спросила она, после чего обалдел как раз я.
Нет, я знал, что совсем не урод, но за свои сорок пять ни разу не слышал в свой адрес таких дифирамбов. Вообще никаких не слышал, если не считать того бреда, который сегодня несла моя матушка в пароксизме желания женить меня на пенсионерке.
Чувствовал, как в душу закрадываются сомнения. Уж не издевается ли она? Уж не насмехается ли? Кстати, что она мелет? Как мог приревновать ко мне ее горилла-Вован, когда против него я старик: мне сорок пять, а он едва ли не вдвое моложе? Нет, она глумится надо мной!
— Послушайте, — рявкнул я, — мне сорок пять, разве вашему Вовану этого не видно?
Она усмехнулась:
— И не ему одному. Никому не видно. Гилям Шоломович! — вдруг крикнула она администратору, кивая на меня. — Как думаете, сколько лет этому мужчине?
И администратор с пристальным взглядом предположил:
— Лет тридцать пять, не больше.
И это при том, что он видел мой паспорт!
Я был потрясен.
— Видите как вы, оказывается, молоды. Выходит, всего на три года вас младше Вован, — рассмеялась остроносенькая.
Черт! Какая она остроносенькая? Что за слово дурное привязалось ко мне? Просто стыд: чушь какую порю! Где были мои глаза — сам удивляюсь. Да она же красавица! И почти влюблена в меня! Бедный Вован! Как я его понимаю!
— А как вас зовут? — спросил я, любуясь ее тонким изящным носом и пухлыми розовыми губами, очень удачно расположенными под ним.
— Лидия, — смущаясь, ответила она. Видимо было нечто чертовское в моем взгляде.
— Лидия? Очень красивое имя. И редкое.
Она удивилась:
— Неужели?
— Поверьте моему опыту, — сказал я, отводя ее подальше от ушей администратора и многозначительно лаская глазами.
— Вашему опыту? Надеюсь, он у вас большой? — чувственно прошептала она.
— Никто не жаловался, — ответил я с придыханием.
И ужаснулся своей глупости, и выругался в душе самыми последними словами. Это надо же быть такому дураку: до сорока пяти лет дожил, но так и не научился соблазнять красивых женщин. Никаких не научился.
Однако, деваться мне было некуда: время сильно поджимало, поэтому я сразу предложил:
— Может поедем ко мне?
Лидия удивилась:
— Как? Прямо сейчас?
— А к чему проволочки? — отчаянно изображая плейбоя, ляпнул я.
Лидия призадумалась. Судя по всему, предложение показалось ей заманчивым, но были проблемы.
— Нет, — с горестным вздохом отказала она, — прямо сейчас не могу. Придурок-Вован ждет меня в казино. Я ему обещала быть там через час.
— Через час? — обрадовался я. — Мы успеем! Я живу совсем рядом!
Лидия рассердилась:
— Успеем? Что?
Я смутился:
— Простите, веду себя, как болван.
Она смягчилась:
— Не ругайте себя. Сама знаю, что такое настоящая страсть. Ваше поведение простительно, но, к сожалению, я действительно не могу. Вован убьет меня, если узнает, что я уехала с вами. Понимаете, — переходя на шепот, сообщила она, — за нами возможна слежка.
По моей спине прошелся мороз. Только слежки мне не хватало. И что теперь делать? А-а, была не была, я решил идти ва-банк.
— Тогда пройдемте в мою машину, — инфернальным тоном попросил я. — У меня для вас архиважная новость.
— Говорите здесь, — возразила она.
— Нет, будет лучше, если вы перед этим присядете, — заверил я и решительно потащил ее к своему автомобилю.
Она упиралась, но не слишком энергично, поэтому минуту спустя мы оба оказались на передних сидениях моего «Вольво». Как только двери закрылись, я повернул ключ в замке зажигания и категорично выжал сцепление.
— Что происходит? — закричала она. — Вы меня похищаете?
— Вынужден это сделать, — искренне сожалея, сознался я.
— Ах вот как! Но это непросто!
И Лидия произвела попытку открыть дверь, но автоматика в моей машине работала исправно.
— Не надо глупостей, — воскликнул я. — Сегодня вы их немало сделали.
— Вы что, маньяк? — закричала она.
Должен отметить, она была в панике. Я сжалился над бедняжкой и сказал правду:
— Я честный и добрый человек, но, увы, напоил вас ядом. Вы обречены.
— Да-да, — озабочено согласилась остроносенькая, тоже поднимаясь из-за стола и глядя куда-то поверх моей головы глазами, наполненными ужасом. — Именно так: катастрофа! Видите? Он вернулся и не один. Ничего, не бойтесь, он просто хочет, чтобы я отдала ключи, а дружки с ним для понта, для страха. Хочет ужаса на нас напустить. Ничего, я все улажу. Я сейчас. Я быстро.
И она унеслась с немыслимой скоростью.
— Постойте, — закричал я, — постойте! Вам нужно срочно к врачу! Вас еще можно спасти! Наверное…
Но она не слушала, быстро удаляясь. Естественно, я погнался за ней, но официант решительно преградил мне дорогу:
— Прошу вас немедленно заплатить.
Я воскликнул: «Мне некогда!», — собираясь его оттолкнуть и догнать девицу, но не успел: руки мои уже безжалостно крутили.
— Заплачу! Заплачу! — мгновенно согласился я и вынужден был вернуться к столу.
Там вступил в объяснения с администратором ресторана. Он настойчиво подозревал меня в воровстве и мошенничестве, требовал паспорт и убеждал, что за это надо платить втройне, я же настаивал на своей порядочности, осторожно намекая, что воры и мошенники как раз он и его хозяин — цены меню тому подтверждение. В конце концов вмешалась охрана и предъявила неопровержимые доказательства моей вины: свои кулаки. Я вынужден был показать им и паспорт, и свои права. И платить согласился…
Когда было уплачено по счету и сверх него, я вздохнул с облегчение и собрался отправиться в погоню за остроносенькой, но в этот момент зазвонил мой сотовый.
Он так редко звонит, что я даже не сразу понял — официант мне подсказал:
— Кажется, это из вашего кармана.
— Это копейки пищат, — ядовито заметил я, — плачут по тем купюрам, которые вы из меня вытряхнули.
С этими словами я прижал трубку к уху и рот мой раскрылся сам собою. И было от чего: гнусный, с противной блатнецой голос снова изрек:
— Ну ты попал, козлина! Ну ты попал!
— Простите, не понял, — начал было я, но в трубке раздались гудки.
Я растерянно уставился на официанта.
— Похоже, это не ваш день, — сказал он, сочувственно пожимая плечами.
Видимо, все мои неприятности отразились на моем лице. Думаю, выглядел я достаточно жалко, раз даже официант, этот бандит с большой дороги, меня пожалел. От таких, как я, камни стонут: еще со старыми неприятностями не успел разобраться, а уже новые назревают. Интересно, почему я козлина и куда я попал? Или на что?
Так, кажется, принято выражаться в наши дни.
Однако ломать голову над абстрактными проблемами было некогда, надо было остроносенькую спасать. Я вылетел из ресторана — она стояла на другой стороне улицы и, оживленно жестикулируя, беседовала со своим горилоподобным другом, за спиной которого маячили гиганты еще похлеще. Один из них столбенел и держал в руках мобильный, видимо собираясь отправить его во внутренний карман пиджака. Судя по всему, остроносенькая сообщала нечто ошеломительное, раз так застыл тот, с мобильным.
Одержимый желанием спасти несчастную, я, не раздумывая, бросился под колеса первого попавшегося автомобиля. Это был «Мерседес».
— Куда прешь, козлина! — раздалось, заглушая визг тормозов.
— Простите, — воскликнул я, — очень спешу!
— А-аа, вот оно что. Тогда помогу.
Мне в лоб нацелилось дуло пистолета.
— Что вы делает? — ужаснулся я.
— Ты же спешишь, — пояснил владелец «Мерседеса», — так будет быстрей. И верней. Колеса — штука ненадежная, а, как я понял, Господь уже ждет.
Он заржал и, довольный своей шуткой, сорвал с места автомобиль. Я глянул на другую сторону улицы и подумал: «Как-то подозрительно оттопыриваются карманы у этих головорезов, дружков остроносенькой. Нет ли у них оружия?»
Мне расхотелось туда идти, но все еще хотелось спасти остроносенькую. Я вернулся в ресторан и обратился к администратору:
— Раз уж я вам трижды заплатил по одному и тому же счету, не могли бы и вы оказать мне любезность?
— В чем дело? — сухо поинтересовался тот.
— Очень хотел бы поговорить с той девушкой, — я кивнул на остроносенькую, которую через стекло ресторана было неплохо видно, — но, боюсь, ее друзьям это не понравиться.
Администратор кивнул:
— Нет ничего проще.
Он набрал какой-то номер и почти мгновенно на той стороне улицы остроносенькая извлекла из сумки телефон и прижала его к уху.
— Говорите, — администратор быстро протянул мне трубку.
Я услышал ее голос:
— Але! Але! Кто это?
— Остроносе… Ой, простите, не знаю вашего имени, но мне срочно нужно с вами увидеться. Дело первостепенной важности. Безотлагательно жду вас там же.
Она изумилась:
— Кто это? Кто?
— Это тот сорокапятилетний мужчина, чей коньяк вы так беспардонно выдули каких-нибудь десять минут назад. Ну может чуть раньше… или позже…
Я задумался, подсчитывая.
— А-ааа! — обрадовалась остроносенькая. — Люська! Люська! Что ты говоришь, моя прелесть? Боже, как я рада! Не слышала тебя сто лет!
— Возможно, — ответил я, — если у вас секунда идет за год. Впрочем, так оно и есть — время работает не на вас, время ваш враг. Умоляю! — в этом месте я вскрикнул. — Умоляю вас, срочно сверните разговор со своими друзьями и поспешите ко мне, я все еще здесь, в ресторане, иначе быть беде.
— Люсенька, — затараторила остроносенькая, — так срочно я не могу, у меня неприятности: мой любимый на меня наезжает. Ну как обычно, он не прав, а я виновата. А почему бы и нет: он большой, он мужчина, у него кулаки — а что у меня? Одна глупость. Значит можно меня угнетать…
— Послушайте, — раздраженно прервал я эту дурочку, — ведете себя глупо. Конечно понимаю, пользуясь случаем, вы решили устыдить вашего гориллу. Возможно вы правы, сам не стал бы внедряться в воспитательный процесс, но тогда выйдет так, что этот горилла вам уже не понадобиться…
— Почему? — со смешком удивилась остроносенькая.
— Потому что вас у него не будет. Сейчас же идите ко мне, подробней объясню при встрече, и вы сразу со мной согласитесь.
— Люся-яя, ты меня интригуешь, — игриво пропела она и серьезно добавила: — Буду в кратчайшие сроки.
И не обманула: что-то очень быстро растолковав своему горилле, она чмокнула его в щеку, в другую и, перепорхнув через дорогу, влетела в холл ресторана.
— Что вы ему сказали? — на всякий случай поинтересовался я, с удовлетворением отмечая, что горилла и его друзья спокойненько направляются к навороченному джипу.
— Сказала, что Люська мне предлагает отпадные джинсы.
— И он вас отпустил по такой ничтожной причине? — не поверил я. — Вы же ругались. Он же проходу вам не давал, ревновал. И теперь вы хотите меня убедить, что он отпустил вас? Из-за такой ерунды?
— Сразу отпустил, потому что знает: я не переживу, если джинсы достанутся Аське. И он не переживет, — заверила остроносенькая, энергично увлекая меня в недра ресторана.
И в этот момент меня словно молнией поразило: я услышал голос матушки. «Яд жуткий! Яд смертельный! Против него нет никакого противоядия, — сказала она. — Тот, кто отравится — обречен».
— Так что же это выходит? — в отчаянии воскликнул я. — Вас совершенно нельзя спасти? Катастрофа! Как я забыл? Как я забыл?
Девица насторожилась:
— О чем вы? От чего вы собрались меня спасать?
— Так, ерунда, можете считать, что это шутка, — с напускным равнодушием отмахнулся я, а у самого мысли как челноки засновали: туда — сюда, туда — сюда.
С секунды на минуту эта несчастная богу душу начнет отдавать: мне вдруг захотелось, чтобы произошло это в моем доме.
Я, наверное, очень плохой человек, но выбора у меня не было. Девицу, конечно же, жаль, но она сама эту участь выбрала — никто ее не заставлял…
Так что же мне теперь делать? Не за решетку же из-за нее отправляться. Там мне вряд ли удастся уйти из жизни с достоинством. Учитывая строгости содержания, вообще не удастся…
И что тогда получится, если вспомнить о моих намерениях?
Приговорят меня из-за этой чокнутой к десяти или двадцати годам жизни?
Десять или двадцать лет жизнь эту мерзкую терпеть?!
Даже в мыслях это не-вы-но-си-мо!!!
Между прочим, могу и пожизненное схлопотать, кто знает, сколько дают за отравление дурочек — здесь я совсем несведущ. И это в то время, когда так нетерпится богу душу отдать. Да и что это за девица? Урод да и только. Родит еще таких же страшных и глупых детей — какая от них государству польза?
Нет, я не изверг, девицу, конечно, жаль, но что поделаешь? Я не виноват. Ни в чем не виноват: ни в том, что она яд мой выдула, ни в том, что это толпа свидетелей видела — ее горилла глаз с нас не спускал. А уж в том, что администратор тщательно изучил и мои права и даже паспорт вовсе нет моей вины. Если сейчас остроносенькая начнет помирать, я пропал. А вот если довезу ее до моего дома, да дам ей спокойно отойти в мир иной в моей постели, то шанс еще есть. Ночи дождусь и устрою ей, к примеру, утопление. Она же поругалась со своим гориллой, так почему не может утопиться с горя?
В общем, выбора у меня не было: надо было поскорей увозить ее с глаз людских долой.
— Кстати, — заволновался я, — а почему это ваш горилла не удивился тому, что, направляясь к Люсе, вы вернулись в ресторан?
— Я же забыла там сумочку, — глядя на меня своими огромными наивными глазами, сообщила остроносенькая. — Сумочку от Кардена.
— А что же вы тогда держите в руках? — поразился я.
Она лукаво усмехнулась:
— Не все же так наблюдательны, как вы. Сразу чувствуется, что вы умны и даже мудры, не то, что мой Вован бестолковый.
— Ах, он Вован, ваш горилла, — прозрел я, машинально отмечая, что не такая уж она остроносенькая и глупая, как мне казалось. Вполне симпатичная и разумная девушка. Черт, как жаль, что ей придется умирать!
— Между прочим, он это почувствовал — никогда меня так не ревновал, а тут ну просто взбесился! — сообщила она.
Я насторожился и, холодея, спросил:
— Что? Что он почувствовал?
Кокетничая, она призналась:
— Ну то, что вы мне понравились. Вообще-то он знает, что я балдею от красивых мужчин. Всегда напрягается, если видит рядом такого.
Я растерялся:
— Что-то не пойму, вы о ком? О ком говорите?
— Да о вас, о вас.
— Вы действительно находите меня красивым?
— Даже слишком. Для мужчины чрезмерно, поэтому так и рассвирепел мой бедный Вован. Чувствует мою слабость. Знаете, у одного смазливо лицо, у другого длинные ноги, у третьего какая-то необычайная стать, у четвертого в движениях завораживающая раскованность: не идет, а несет себя, небрежно, самоуверенно… Короче, в каждом свои навороты, так вот у вас есть сразу все. Глянешь со стороны: супермен, а не просто мужчина. Как тут не обалдеть?! — спросила она, после чего обалдел как раз я.
Нет, я знал, что совсем не урод, но за свои сорок пять ни разу не слышал в свой адрес таких дифирамбов. Вообще никаких не слышал, если не считать того бреда, который сегодня несла моя матушка в пароксизме желания женить меня на пенсионерке.
Чувствовал, как в душу закрадываются сомнения. Уж не издевается ли она? Уж не насмехается ли? Кстати, что она мелет? Как мог приревновать ко мне ее горилла-Вован, когда против него я старик: мне сорок пять, а он едва ли не вдвое моложе? Нет, она глумится надо мной!
— Послушайте, — рявкнул я, — мне сорок пять, разве вашему Вовану этого не видно?
Она усмехнулась:
— И не ему одному. Никому не видно. Гилям Шоломович! — вдруг крикнула она администратору, кивая на меня. — Как думаете, сколько лет этому мужчине?
И администратор с пристальным взглядом предположил:
— Лет тридцать пять, не больше.
И это при том, что он видел мой паспорт!
Я был потрясен.
— Видите как вы, оказывается, молоды. Выходит, всего на три года вас младше Вован, — рассмеялась остроносенькая.
Черт! Какая она остроносенькая? Что за слово дурное привязалось ко мне? Просто стыд: чушь какую порю! Где были мои глаза — сам удивляюсь. Да она же красавица! И почти влюблена в меня! Бедный Вован! Как я его понимаю!
— А как вас зовут? — спросил я, любуясь ее тонким изящным носом и пухлыми розовыми губами, очень удачно расположенными под ним.
— Лидия, — смущаясь, ответила она. Видимо было нечто чертовское в моем взгляде.
— Лидия? Очень красивое имя. И редкое.
Она удивилась:
— Неужели?
— Поверьте моему опыту, — сказал я, отводя ее подальше от ушей администратора и многозначительно лаская глазами.
— Вашему опыту? Надеюсь, он у вас большой? — чувственно прошептала она.
— Никто не жаловался, — ответил я с придыханием.
И ужаснулся своей глупости, и выругался в душе самыми последними словами. Это надо же быть такому дураку: до сорока пяти лет дожил, но так и не научился соблазнять красивых женщин. Никаких не научился.
Однако, деваться мне было некуда: время сильно поджимало, поэтому я сразу предложил:
— Может поедем ко мне?
Лидия удивилась:
— Как? Прямо сейчас?
— А к чему проволочки? — отчаянно изображая плейбоя, ляпнул я.
Лидия призадумалась. Судя по всему, предложение показалось ей заманчивым, но были проблемы.
— Нет, — с горестным вздохом отказала она, — прямо сейчас не могу. Придурок-Вован ждет меня в казино. Я ему обещала быть там через час.
— Через час? — обрадовался я. — Мы успеем! Я живу совсем рядом!
Лидия рассердилась:
— Успеем? Что?
Я смутился:
— Простите, веду себя, как болван.
Она смягчилась:
— Не ругайте себя. Сама знаю, что такое настоящая страсть. Ваше поведение простительно, но, к сожалению, я действительно не могу. Вован убьет меня, если узнает, что я уехала с вами. Понимаете, — переходя на шепот, сообщила она, — за нами возможна слежка.
По моей спине прошелся мороз. Только слежки мне не хватало. И что теперь делать? А-а, была не была, я решил идти ва-банк.
— Тогда пройдемте в мою машину, — инфернальным тоном попросил я. — У меня для вас архиважная новость.
— Говорите здесь, — возразила она.
— Нет, будет лучше, если вы перед этим присядете, — заверил я и решительно потащил ее к своему автомобилю.
Она упиралась, но не слишком энергично, поэтому минуту спустя мы оба оказались на передних сидениях моего «Вольво». Как только двери закрылись, я повернул ключ в замке зажигания и категорично выжал сцепление.
— Что происходит? — закричала она. — Вы меня похищаете?
— Вынужден это сделать, — искренне сожалея, сознался я.
— Ах вот как! Но это непросто!
И Лидия произвела попытку открыть дверь, но автоматика в моей машине работала исправно.
— Не надо глупостей, — воскликнул я. — Сегодня вы их немало сделали.
— Вы что, маньяк? — закричала она.
Должен отметить, она была в панике. Я сжалился над бедняжкой и сказал правду:
— Я честный и добрый человек, но, увы, напоил вас ядом. Вы обречены.
Глава 5
Мое сообщение не произвело на Лидию должного впечатления.
— Что за чушь? — рассердилась она. — Ничем вы меня не поили. И сейчас же остановите машину, в противном случае разобью стекло…
Она внезапно осеклась и радостно хлопнула себя по лбу:
— Ха! Вот я дура! У меня же есть газовый пистолет!
И Лидия полезла в сумочку. Я резко затормозил, с укоризной взглянул на нее и сказал:
— Вам бы сейчас о душе молиться, а не баловать с оружием. Я не шучу, в моем бокале был яд. Страшный яд.
Она усмехнулась:
— Почему же я до сих пор жива?
Я пожал плечами:
— Яды разные бывают: от одних погибают сей же момент, от других…
— Через сто лет, — закончила она за меня и рассмеялась.
— Напрасно хохочете. Яд концентрированный, им можно отравить всю Москву. Сам удивлен, что он так долго действует, но наука шагнула далеко… Вы и не представляете, что эти химики могут придумать. А если принять во внимание мою теорию, то и вовсе страшно становится. Коль я до такого додумался, то чем же химики хуже? Так что, дорогая, мне не до шуток.
Честное слово, думал, что вот теперь-то Лидия начнет волосы рвать на себе, она же лениво поинтересовалась:
— Вы что, ученый?
— Да, профессор и теоретик, доктор наук. Три месяца в году читаю лекции в Оксфорде, остальное время посвящаю своей теории.
— Я вам не верю, — заявила она.
— Не верите, что я профессор или что я теоретик?
— Да нет, что в бокале был яд. Зачем вам, такому, травиться?
— Какому «такому»?
— Благополучному.
Я снисходительно посмотрел на нее:
— Откуда ты знаешь, девочка, о моих бедах. Причины у меня веские, уж поверь.
Лидия тряхнула челкой и заявила:
— А я не верю!
— Ах, не веришь! Не веришь! — воскликнул я и, горячась, достал из кармана пустой флакон. — Вот! Вот, — потрясая флаконом, вопил я, — не веришь? Не веришь, а здесь был яд, а теперь, видишь, видишь, пусто…
Это смешно. К столько слабому и неубедительному аргументу я прибег от отчаяния, однако подействовал на Лидию именно он. В глазах ее появился испуг.
— Так это правда? Правда? — залепетала она и залилась слезами. — О, боже! Боже!!! Как вы жестоки! За что? За что вы меня отравили?
— Случайно. Мне очень жаль, — оправдывался я, но в конце концов разозлился и закричал: — Никто тебя, девочка, не просил хватать мой бокал! Сплошные у меня от тебя неприятности! Думаешь, счастье большое тебя тут катать?
— Но мы же никуда не едем, — всхлипывая напомнила она.
— Потому что ты угрожаешь, тратишь зря драгоценное время.
В глазах ее появилась надежда:
— Куда вы меня везли?
Я смутился и, пряча черные мысли, солгал:
— Вез вас спасать. В моем доме есть противоядие…
Лидия ахнула и закричала:
— Так почему мы стоим?! Скорей везите меня туда! Скорей! Скорей! Умоляю!
Просто чудо, что мы никого не встретили.
Едва мы вошли в квартиру, как Лидия завыла о своей загубленной жизни.
— О, как я несчастна! Как мне не везет! — причитала она.
Я ее попросил:
— Пожалуйста, кричи потише. Соседи могут услышать тебя.
— И что за диво? — изумилась она.
— В моей квартире почти не бывает женщин, а те, которые бывают, не кричат. Соседи подумают черт-те что.
Лидия отмахнулась:
— Да ну, все правильно они подумают.
— Что за чушь? — рассердилась она. — Ничем вы меня не поили. И сейчас же остановите машину, в противном случае разобью стекло…
Она внезапно осеклась и радостно хлопнула себя по лбу:
— Ха! Вот я дура! У меня же есть газовый пистолет!
И Лидия полезла в сумочку. Я резко затормозил, с укоризной взглянул на нее и сказал:
— Вам бы сейчас о душе молиться, а не баловать с оружием. Я не шучу, в моем бокале был яд. Страшный яд.
Она усмехнулась:
— Почему же я до сих пор жива?
Я пожал плечами:
— Яды разные бывают: от одних погибают сей же момент, от других…
— Через сто лет, — закончила она за меня и рассмеялась.
— Напрасно хохочете. Яд концентрированный, им можно отравить всю Москву. Сам удивлен, что он так долго действует, но наука шагнула далеко… Вы и не представляете, что эти химики могут придумать. А если принять во внимание мою теорию, то и вовсе страшно становится. Коль я до такого додумался, то чем же химики хуже? Так что, дорогая, мне не до шуток.
Честное слово, думал, что вот теперь-то Лидия начнет волосы рвать на себе, она же лениво поинтересовалась:
— Вы что, ученый?
— Да, профессор и теоретик, доктор наук. Три месяца в году читаю лекции в Оксфорде, остальное время посвящаю своей теории.
— Я вам не верю, — заявила она.
— Не верите, что я профессор или что я теоретик?
— Да нет, что в бокале был яд. Зачем вам, такому, травиться?
— Какому «такому»?
— Благополучному.
Я снисходительно посмотрел на нее:
— Откуда ты знаешь, девочка, о моих бедах. Причины у меня веские, уж поверь.
Лидия тряхнула челкой и заявила:
— А я не верю!
— Ах, не веришь! Не веришь! — воскликнул я и, горячась, достал из кармана пустой флакон. — Вот! Вот, — потрясая флаконом, вопил я, — не веришь? Не веришь, а здесь был яд, а теперь, видишь, видишь, пусто…
Это смешно. К столько слабому и неубедительному аргументу я прибег от отчаяния, однако подействовал на Лидию именно он. В глазах ее появился испуг.
— Так это правда? Правда? — залепетала она и залилась слезами. — О, боже! Боже!!! Как вы жестоки! За что? За что вы меня отравили?
— Случайно. Мне очень жаль, — оправдывался я, но в конце концов разозлился и закричал: — Никто тебя, девочка, не просил хватать мой бокал! Сплошные у меня от тебя неприятности! Думаешь, счастье большое тебя тут катать?
— Но мы же никуда не едем, — всхлипывая напомнила она.
— Потому что ты угрожаешь, тратишь зря драгоценное время.
В глазах ее появилась надежда:
— Куда вы меня везли?
Я смутился и, пряча черные мысли, солгал:
— Вез вас спасать. В моем доме есть противоядие…
Лидия ахнула и закричала:
— Так почему мы стоим?! Скорей везите меня туда! Скорей! Скорей! Умоляю!
* * *
Несмотря на то, что я действительно жил совсем близко, Лидия все же успела мне запарить мозги. В подъезд я влетел, как угорелый, волоча ее за собой, — совсем забыл, что надо было для конспирации сначала подняться в квартиру самому, а потом незаметно впустить Лидию. Зачем соседям знать кто у меня в гостях.Просто чудо, что мы никого не встретили.
Едва мы вошли в квартиру, как Лидия завыла о своей загубленной жизни.
— О, как я несчастна! Как мне не везет! — причитала она.
Я ее попросил:
— Пожалуйста, кричи потише. Соседи могут услышать тебя.
— И что за диво? — изумилась она.
— В моей квартире почти не бывает женщин, а те, которые бывают, не кричат. Соседи подумают черт-те что.
Лидия отмахнулась:
— Да ну, все правильно они подумают.